Жизнь на Марсе

Эмиграции посвящается.
----------------------------------------------------------
       
        – Ну, и зачем Вы там опять улеглись? – устало спросил следователь.
        – Где? – неправдоподобно изобразил он недоумение.
        – Не придуривайтесь, Емельян Кузьмич, – ответил следователь. – Там, откуда Вас забрали и привезли сюда.
        «Не придуривайтесь! Ишь, какие слова выучил», – мысленно отдал должное следователю неопрятный мужчина средних лет, которого действительно когда-то звали Емельяном Кузьмичом.
        – А, у ручья, что ли? Ну, как же, там хорошо лежать.
        – Вы прекрасно знаете, что это не ручей, а водоснабжающий канал. Находиться рядом с ним и, тем более, лежать – строго воспрещается.
        – Там и что-то вроде травы растет. Мне там терпимо...
        – Это не трава, а теплоизоляция.
        – Похоже на траву.
        – Почему бы Вам ни отдыхать в саду, Емельян Кузьмич? – продолжил воспитательную работу следователь. – Как все нормальные граждане.
        Впрочем, никакой это был не следователь. Просто Кузьмич его так называл. Агент, что ли, или как их там? Забавно, что его приставили лично к Кузьмичу, который вынужден был проводить с ним гораздо больше времени, чем ему хотелось. Чуть что не так, его везли к следователю, который очень много говорил: задавал вопросы и сам на них частенько отвечал. А Кузьмич соглашался или слегка спорил – по настроению и для развлечения, потому что никакой разницы от его реакций все равно не было. Марсианская бодяга! Вид у следователя был отвратительный: желто-зеленый и расплывающийся, точно тесто, с какими-то наростами и присосками, как у осьминога. Кузьмич боялся, что следователь рано или поздно прикоснется к нему одной из них – для устрашения или чтобы высосать нужную информацию. Ведь им явно что-то требовалось от него. Если бы следователь к нему притронулся, то Кузьмич, если бы вообще остался в живых, навсегда прекратил ходить к ручью и лежать там. Ручей, к слову, был вшивым, с неприятным запахом – хуже, чем от канализации. Не велика потеря! Но следователь вел себя корректно и пока воздерживался от физических контактов. Впрочем, одного его вида было достаточно. Кузьмич старался на него не смотреть, а когда случайно натыкался взглядом, приходилось тут же зажмуриться, чтобы отхлынуло.
        – Вы видите нас такими, какими Вас научили нас видеть, – прочел его мысли следователь.
        Кузьмич ничего не понял.
        – Вы – жертва стереотипов и предрассудков, внушенных Вам там. Сколько Вы здесь живете?
        – Долго, – подтвердил Кузьмич.
        – А совершенно не изменились, хотя у Вас было множество возможностей узнать, как обстоят дела на самом деле.
        Следователь говорил с небольшим акцентом (раньше он и вовсе ужасно коверкал слова, но в ходе их знакомства здорово поднаторел в русском языке). Кузьмичу стало смешно, и он ухмыльнулся в огромную крестьянскую бороду, которая непомерно отросла за все это время: пользоваться их идиотской бритвой он так и не научился и однажды, чуть не перерезав себе глотку, окончательно завязал с бритьем. Пусть глядят на него и ужасаются. У них самих на теле не было ни единого волоска. Евнухи проклятые!
        – Горбатого могила исправит, – заверил следователя Кузьмич.
        – Как? – не понял тот идиомы.
        – Я стараюсь, – разъяснил Кузьмич. – Но у меня плохо получается.
        – Вы умственно отсталый?
        Кузьмич хотел возмутиться и напомнить, что окончил ПТУ на четверки, но передумал.
        – Да, – сказал он, рассчитывая на будущие поблажки.
        – Это плохо, – вздохнул следователь.
        Он научился даже вздыхать, хотя Кузьмич полагал, что выходило у него это неискренне.
        – Плохо, – согласился Кузьмич.
        – Не лежите там, пожалуйста, Емельян Кузьмич, – произнес следователь, как показалось Кузьмичу, с оттенком мольбы. – Вы знаете, что на Марсе дефицит воды.
        – Но ведь я оттуда даже не пью.
        – Этого еще не хватало. Достаточно, что Вы там валяетесь. Вы можете заразить воду.
        – Я?! – обиделся Кузьмич.
        Это было несправедливо. Хотя однажды он действительно хотел помочиться в ручей, но потом испугался: за умышленную порчу воды здесь могли жестоко наказать.
        – Вы – существо с иной планеты и можете являться носителем какой-нибудь заразы, против которой бессилен наш иммунитет.
        – Во-первых, я в гости не напрашивался. А во-вторых, разве карантина недостаточно?
        Картин был светлым пятном пребывания Кузьмича на этой планете. Его кормили почти нормальной пищей и не докучали расспросами.
        – Карантин, карантин... Что мне с Вами делать? Может, отправить Вас на...
        – Землю? – обрадовался Кузьмич.
        – Вот как? А кто оплатит транспортировку?
        – Родственники, – быстро нашелся Кузьмич. – Они души во мне не чают. Марья – жена моя. Дочка Марина. Марсель Маркович...
        – Марсель? – удивился следователь.
        – Конечно, деверь мой. Марта еще. И Марат...
        – Ну, хватит, довольно. Сомневаюсь, что им это по карману. Нет, голубчик, на Деймос... Или, может, на Фобос? У Вас есть предпочтение?
        Деймос было местом, куда марсиане отправляли биологически опасные отходы и прочий мусор. На Фобос ссылали рецидивистов.
        – Нет... – испугался Кузьмич, – Меня нельзя: я лицо неприкосновенное, я – посланник Земли. Если там узнают, камня на камне от вашего Марса не оставят.
        Следователь криво усмехнулся (насколько можно было судить по зыби на том месте, где у одноплеменников Кузьмича располагалось лицо), но опровергать Кузьмича не стал. Может, следователь верил в частичную правоту его слов?
        – Я больше не буду! – на всякий случай извинился Кузьмич, потому что сам несколько сомневался в заступничестве Земли.
        – Что не будете?
        – Лежать у ручья. Я в сад отдыхать пойду.
        Сад, которым здесь восторгались все без исключения, представлял собою заросли Флоры ядовито желтых, оранжевых и сиреневых тонов. Даже смотреть на нее вызывало у Кузьмича удушье. А запах стоял такой, что он мог дышать только через рот, и через пять минут у него начинала кружиться голова.
        – Замечательно, – обрадовался следователь. – Но только этого мало. Почему Вы с нами не сотрудничаете, Емельян Кузьмич?
        – Как же это, не сотрудничаю? Я вашу еду ем...
        – Вы нам так и не рассказали, как попали на Марс.
        – Я честно не помню!
        – Как такое может быть? Вы были пьяны?
        – Что вы такое говорите! Просто забыл. Стал я, как бы, исчезать...
        – В каком смысле?
        – Ну, вроде, будто во мне стало чего-то не хватать внутри. Пустота, что ли, образовалась.
        – А потом?
        – А потом хуже. Будто что-то совсем изъяли. Я и весить стал меньше. Хотя врачи болезни установить не смогли.
        – Сколько килограмм потеряли?
        – По весам судить, немного, но очень осунулся. Жена моя, Марья, сказала...
        – Вы нам голову не дурите!
        – Да я все как есть говорю. Она меня в постели перестала замечать.
        – Как это?
        – Легла на меня однажды. Я и откатиться не успел. Не заметила, говорит. Как, мол, так не заметила? А вот так!
        Следователь, как показалось Кузьмичу, слегка покраснел от напряжения.
        – А потом я оказался здесь.
        – Это мы знаем.
        – Вот и все. Гражданин следователь, а там я продолжаю жить? То бишь, на Земле. А то ведь они волнуются. Марсель Маркович – очень влиятельный человек. Он заявит в угрозыск. Надо бы им телеграмму послать...
        – Перестаньте паясничать!
        – Как знаете. Я хотел, как лучше.
        – Вас заслали?
        – Зачем?
        – Это я бы у Вас хотел спросить.
        «Интересно, – отметил Кузьмич, – что он и выражения правильные перенял. Не могут же они мыслить так же, как наши. Где ж это он насобачился? А что если бить меня начнет?»
        – А я не знаю, – ответил он.
        – То есть, Вас заслали, но неизвестно зачем?
        – Нет.
        – Известно?
        – Меня не засылали. Я здесь оказался.
        – Хорошо, – отступился следователь. – Наверное, у Вас амнезия. Но для того, чтобы она прошла, нужно работать над этим. Вы начали писать мемуары?
        – У меня в школе тройка по русскому языку была.
        – Пишите на нашем. К Вам приставлен педагог.  $%^%^&  * ((((($$#$###@ + 4546/0?
        – Что?
        – Вот то-то и оно. Марсианский Вы тоже не учите...
        – У меня не получается.
        – Отчего же?
        – У меня ухо не слышит вашу частоту. Ультразвук которая...
        – Неправда. Голос марсиан вещает в диапазоне от 12 кГц до 16 кГц.
        – А я не слышу!
        – Почему не работаете? Раз не можете мемуары писать, извольте трудиться на ином поприще. На Марсе все заняты. У нас нет ни безработицы, ни тунеядства. Даже пенсионеров нет. Вы там кем были?
        – Мастером.
        – Каким?
        – Просто мастером. Мастерил...
        – Что именно?
        – Из корней фигурки делал.
        – Ремесленником?
        – Ну, вроде того.
        – Ну, вот и здесь работайте. Нам токари нужны.
        – Я только по дереву умею.
        – Ради бога.
        – У вас же деревьев нет!
        – Есть материал с такой же плотностью и удельным весом. Вас на завод трудоустраивали?
        – Да, кажется.
        – И?
        – Я не могу на него ходить. Из-за гравитации... Тяжело очень.
        – Мы же Вам бесплатный абонемент дали в оздоровительный комплекс, чтобы Вы ноги укрепляли.
        – Дали. А они не укрепляются. Еще больше опухли.
        – Тяжелый Вы человек, Емельян Кузьмич.
        – Там я таким не был. Марья мне говорила...
        – Мы с Вами уважительно, а Вы? Что если я начну обращаться к Вам на «ты» и называть Емелей? Приятно будет?
        – Пожалуйста, если вам так хочется.
        – Столько льгот получили, сколько простому марсианину и не снилось. В переносном, разумеется, смысле, потому что снов мы не видим. Кстати, у Вас не было интересных сновидений последнее время?
        – Были, конечно.
        – Нельзя ли поподробнее?
        – Про Землю снится. Последний раз про пиво.
        – Про пиво?
        – В кружке. С пеной. Как янтарь в морских волнах. А я над кружкой парю, как орел. Кругами.
        – Да вы поэт. А про засылку?
        – Про что?
        – Какие еще сны были?
        – Про Марью... Мне без женщины трудно...
        – Мы же Вам марсианку выделили?
        – Я с ней не могу. Не знаю куда...
        – Перестаньте кривляться! Мы Вам ее дали для культурного обмена. Когда Вы с ней последний раз говорили?
        – Она по-русски не говорит.
        – Не говорит, но понимает.
        – Ничего она не понимает!
        – Емельян Кузьмич, мы отправим Вас на Деймос. Фобос был бы для Вас поблажкой – курортом...
        «Никуда не отправят, – успокоил себя Кузьмич, – Хотели бы, давно уже сделали. Я им зачем-то нужен. А если все-таки отправят? Потому что зачем я им, в конце концов?»
        – Я буду писать мемуары, – пообещал он. – Сегодня же начну. С самого раннего детства. Слово за слово, вспомню точно, как сюда попал. Меня ведь в школе марсианином обзывали...
        – Почему?
        – За оттопыренные уши.
        – Вот видите. Идите и пишите мемуары.
        Кузьмич покинул кабинет следователя, но мемуары писать не пошел. А двинулся он по марсианской улице – не туда, куда глядели его глаза (потому что они были устремлены в землю, точнее, в марс), а куда его по памяти вели подгибающиеся от чужестранного тяготения ноги. Он смотрел вниз не для того, чтобы не упасть. Поверхность была ровной, как зеркало. Просто вокруг не было ничего интересного. Какая-то непрерывная научная фантастика, которую Кузьмич не терпел с юношеских лет: сплошные выдумки, и некуда душе приткнуться. Ни тебе полей, ни лесов, а только технология и прогресс. Чтобы развлечь себя, Кузьмич разговаривал сам с собою, на всякий случай негромко. Хотя на русском здесь изъяснялись единицы (те, кто был вынужден иметь с Кузьмичом дело по долгу службы), если бы его все-таки услышали и поняли (вдруг здесь все записывалось, а потом переводилось и прослушивалось?) то обязательно бы наказали. Кузьмич ругал Марс. Мол, все здесь не так. Культуры нет, а только цивилизация. Местные жители – идиоты. Женщины – уродки, мягко выражаясь. Политическая система запутанная – не для людей. Холодно ужасно. Ходить тяжело, и ноги болят. А в спине ломит. Сад их знаменитый – говно полнейшее. Хорошее место, чтобы удавиться. Потому что там сразу теряешь интерес к жизни. Да только в саду даже не повесишься: все ветки гибкие и скользкие. Какой-то подводный мир, из которого выкачали воду. Что еще? Следователь – дурак. Кузьмич его за нос водит и будет водить. Он вообще в человеческой психологии не разбирается, а собственной у них нет, потому что они – роботы и даже хуже. Следователя, пожалуй, скоро уволят, потому что Кузьмича ему не одолеть. Новый наверняка окажется еще хуже. Но Кузьмич и с ним справится. Главное, оставаться загадкой. А это просто, так как он действительно не знает, как сюда попал. Даже если его начнут пытать. Но они не станут. Гуманное, мать их, общество! У нас бы марсианина в два счета раскололи. Господи, как все противно! Плюнуть некуда. Последний раз, когда харкнул на какую-то плиту, плевок сразу испарился и шибанул в нос. Ради чего длить существование? Хочу обратно на Землю. А, может, там за время его отсутствия стало, как на Марсе? Пробыл он здесь вроде недолго. Но вдруг за каждый год здесь там минует столетие? Теория этого... ну, как ее?
        Так, подбадривая себя руганью, Кузьмич снова пришел к ручью. Он довел себя до такого накала дерзости, что сразу расстегнул ширинку и уже хотел нагадить в их водяную артерию; может, от этого невинного человеческого акта жизнь на Марсе действительно пойдет наперекосяк, а Кузьмич будет смотреть и радоваться, зная, что это дело его, так сказать, рук, потому что ширинку он все-таки расстегивал руками? Его благородный замысел погубила вынужденная пауза, за время которой он вспомнил про Демос и Фокус и сник. Забыв застегнуть ширинку, он лег у ручья, свесился и стал смотреть на свое зыбкое отражение в мутной воде. Оно было лучшим из всего, что он видел на Марсе.
       
       
        5 декабря 2016 г. Экстон.