Лампа

Мартин вел свой автомобиль по пустынной лесной дороге. Был канун Рождества и он ехал в гости к своим дальним родственникам по отцовской линии. Мартин всегда недолюбливал эту семейку, но в жизни есть множество вещей, которые ты обязан выполнять, независимо от своего желания. Быть приветливым и общительным — одна из таких вещей. По крайней мере, для таких людей, как Мартин. Но пока он мчал по пустынной дороге — его все вполне устраивало. Был поздний вечер и уже давно стемнело. Лишь бледно-желтый свет, исходящий из заляпанных грязью фар, вспарывал сгустившийся мрак.  В магнитофоне заиграла композиция «Highway To Hell».
— Как символично. — пробубнил он себе под нос и стал крутить волчок, увеличивая громкость. Его уже давно не удивляло, что он говорит сам с собой. За многие годы бесцельных скитаний он стал себе самым лучшим, и, в сущности, единственным другом. Он никогда особо не переживал по этому поводу, потому что был твердо убежден, что это лучшая жизнь для него.
Внезапно снаружи раздался хлопок, под ногами прошла странная вибрация. Машину стало заносить. Мартин надавил на тормоз и черный седан встал поперек дороги. Мужчина заглушил двигатель и достал из бардачка видавший виды светодиодный фонарик с прорезиненной рукояткой. Фонарик остался у него еще с тех пор, как он ездил в гуманитарную экспедицию на Балканы. Мартин крепко сжал его в своей руке и на секунду прикрыл глаза, вспоминая те жестокие, и все же славные времена. Потом надавил на круглую кнопку: раздался мягкий щелчок. По глазам ударил луч белоснежного света.
Мартин лениво ступил на влажный асфальт. На улице было зябко, моросил мелкий дождь. Вокруг стояла полная тишина. Мужчина принялся осматривать заглохшую машину, освещая её борта своим верным фонариком.
Поломка нашлась довольно быстро: на заднем левом колесе взорвалась покрышка. В резине зияла продолговатая рваная дыра размером с крупный банан.
— Проклятье! — Процедил он сквозь зубы и пнул ногой по колесу.
Мартин открыл багажник, надеясь найти в нем запасную покрышку, хотя заранее знал: запасной резины у него нет. «Надежда умирает последней» — так он любил себя приободрять. Мужчина поднял дверцу и заглянул внутрь. Да,  резины в багажнике не оказалось. Оставаться на улице не было никакого смысла. Мартин залез в машину и включил обогреватель. Он застрял посреди проклятого леса. Остался в полном одиночестве в бесполезной колымаге.
— Что ж, — сказал он себе самому, — по крайней мере, я нахожусь в тепле.
Он клял себя за то что отказался ехать по транспортной магистрали, свернув на старую объездную дорогу. За весь свой путь он не заметил здесь ни одной машины. И действительно, кого дернет черт ехать куда-то в канун Рождества, да еще и по этой забытой богом трассе? Он положил голову на руль и, сам того не желая, задремал.
Мартину было тридцать пять лет. Он многое повидал в своей жизни; гораздо больше, чем многие вокруг. Но он относился к той породе людей, которые ничем не выказывали свой опыт. В обществе он был скромным и неприметным. Брал свое, озираясь по сторонам, и уходил так же незаметно, как приходил.
Запищали электронные часы. Мартин резко подорвался, не сразу сообразив, что задремал. Он взглянул на прямоугольное табло с зелеными цифрами: было ровно девять пополудни. Он провернул ключ зажигания и завел прожорливый двигатель. Генератор стал подпитывать амперами старенький аккумулятор.
Мартин, тем временем, вылез из машины. Ему захотелось отлить. Мужчина пристроился за ближайшим деревцем, расстегнул ширинку и с наслаждением стал мочиться на бурый ствол. Невольно он глянул вглубь леса.
— Нет, — удивленно прошептал он себе. — Этого не может быть.
Сквозь голые ветви деревьев прорезался тусклый оранжевый огонек. Вернувшись к машине, Мартин заглушил двигатель, запер двери, и двинулся к источнику загадочного свечения. У него не оставалось другого выхода.

Уже четверть часа он бродил по мертвому зимнему лесу; казалось — вечность. Наткнувшись на узкую тропу, он лизал лучом фонаря влажную землю у себя под ногами. Мартин был далеко не трус, однако сама атмосфера этого жуткого леса осыпала его продрогшее тело мурашками. Между тем, заветный огонек становился все ближе, а запах гниющей листвы сменился ароматом древесного дыма. Это все-таки было жилище. Теперь у него не оставалось сомнений. Он уверенно шел вперед, ускоряя шаги.
Вскоре стали виднеться и очертания самого жилища. Это была старая покосившаяся лачуга, сколоченная на скорую руку. Из трубы валил ароматный серый дым. Тот самый оранжевый свет выливался из маленького окошка. Мартин выключил свой фонарик и убрал в карман кожаной куртки. Отчего-то ему стало не по себе, но отступать было слишком глупо. Он проделал такой долгий путь вовсе не для того, чтобы развернуться и пойти обратно, оказавшись у самой цели.
Он робко постучал в дощатую дверь. Ответа не последовало. Какое-то время помявшись у порога, Мартин решил войти без приглашения. Дверь оказалось открытой.
Он вошел в тесный предбанник. Убранство этого помещения ограничивалось лишь маленьким хлипким столиком и керосиновой лампой, стоявшей на нем. Лампа, судя по всему, и была источником загадочного свечения. В углу стояла дровяная печка, которой отапливалась лачуга. В её тесной топке догорали поленья.
— Есть тут кто? — спросил он не своим голосом. Ответа не последовало.
Он сделал шаг вперед. Трухлявая  половица хрустнула под его поступью. Нога провалилась по щиколотку в сырой подпол, прежде чем он смог среагировать.
— Проклятье! — процедил он сквозь зубы. Сердце, казалось, вот-вот разорвется в груди.
Впереди была еще одна дверь. Мартин подошел к ней вплотную и повернул расшатанную ручку. Дверь со скрипом отворилась. В этой комнате царила абсолютная темнота, ибо свет, излучаемый старинной керосиновой лампой, едва ли доставал до её периметра. Она была ему неподвластна. Но Мартина смутило не это. Из комнаты исходил подозрительный, знакомый до боли запах. Он включил фонарь и замер на месте. Прибор выпал из его дрожащих рук и глухо ударился о дощатый пол.
Мартин видел всякое в полыхающей Боснии: пытки, расстрелы, массовые захоронения. Видеть изувеченные трупы стало для него обычным делом. На свете вообще осталось мало вещей, которыми можно было бы его удивить. Но то, что он увидел перед собой, пропитало его внутренности первобытным животным страхом.
В центре комнаты, под самым потолком, на ржавых стальных крюках висел выпотрошенный окровавленный труп. Кто бы это ни был, парню явно не повезло. Тело было прочно подвешено за грудные мышцы. Живот был грубо вспорот от паха до грудины, а смердящие внутренности валялись прямо на полу. Из разреза все еще капала кровь. Пустые глазницы, казалось, смотрели прямо на Мартина, и как будто просили о помощи. Вдоль стен располагались деревянные стеллажи, и узкие полки были плотно заставлены прозрачными банками с какой-то жидкостью. В каждой банке плавало по паре чьих-то глаз. На стеллажах пылилось с полсотни таких банок.
Мартин испуганно попятился назад. Он подобрал фонарик и побежал прочь. Нужно было поскорее убираться из этого жуткого места, убираться, во что бы то ни стало. В панике он забыл, откуда пришел, и кругами бегал по лесу.  Приметив небольшой холм, Мартин решил на него взобраться, чтобы осмотреться. Как ему показалось, высота была достаточной. Он поднимался по крутому склону, хватаясь за гибки ветви деревьев. Нога то и дело соскальзывала с влажного грунта, и Мартин падал на живот, но цепкие руки держали его на весу, и он продолжал взбираться вверх. Когда он, наконец, поднялся — вся чаща была как на ладони. По левую руку он увидел освещенную трассу, где пролетали редкие машины. Возле трассы виднелось небольшое здание с красной неоновой вывеской. Надпись на ней гласила: «ЗАПРАВОЧНАЯ СТАНЦИЯ». Мартин ринулся туда.
Он вошел в захолустную богадельню. Внутри было грязно и неуютно. Пахло несвежей едой. Зато было очень тепло, и этого оказалось вполне достаточно. За прилавком сидел молодой улыбчивый толстячок и листал какой-то потрепанный журнал.
— Добрый вечер. — сказал он гнусавым тенором, оторвавшись от очередной страницы.
— Приятель, здесь есть телефон? — спросил у него Мартин сквозь одышку.
— Да, — ответил заправщик, — есть. У вас что-то случилось, сэр?
— Нет времени, парень. — отрезал Мартин. — Где телефон?
— Вон, в том углу. — Толстячок протянул указательный палец.
Мартин схватил обветшалую телефонную трубку. Набрал короткий номер. Пошли длинные гудки. Наконец, в динамике зазвучал приятный женский голос:
— Алло, полиция? — только и успел сказать Мартин, прежде чем тонкая игла воткнулась ему в шею. Ноги подкосились, тело начало каменеть. Он повалился на грязный пол. Последнее, что он увидел, прежде чем его покинуло сознание — это как толстяк вешает телефонную трубку.
— Нам не нужна полиция, сэр. — Прогнусавил тот напоследок.

У Мартина была дочь. Когда-то ему посчастливилось побыть семейным человеком. Их с Кэтрин брак продлился недолго: они оказались слишком разными людьми. Но они родили на свет замечательную девочку. Сейчас она уже должна была заканчивать начальную школу. Бетти, так они её назвали. После развода Кэтрин запретила ему видеться с дочерью, а он не стал лезть в бутылку. Мартин и сам понимал, что никогда не сможет стать нормальным отцом, и решил оставить своих женщин в покое. Он хранил фотографию дочери в нагрудном кармане своей куртке, поближе к сердцу. Фотографию пятилетней давности, где девочка, одетая в желтое платьице, глядит на него своими синими глазами. Его глазами.
Мартин очнулся, подвешенным на злосчастных крюках в той самой комнатенке со стеллажами. Его руки и ноги были туго связаны. На него смотрело полсотни пар безжизненных глаз. Крюки прочно вгрызались в его плоть, но он не чувствовал боли. Очевидно, действовал какой-то мощный анестетик. Толстяк копошился в металлических слесарных приборах, скрючившись над передвижным столиком.
— Больной ублюдок! — прошипел Мартин, и отчего-то вдруг засмеялся.
— О, вы очнулись как раз вовремя, сэр! — радостно прогундил заправщик.
— Ты думаешь, это сойдет тебе с рук? — не унимался Мартин. — Подлая тварь!
— Знаете, сэр, у вас удивительно красивые глаза. Редкие. Я бы даже сказал — реликтовые! — толстяк указал на банки. — Таких в моей коллекции еще не было. Ну да ладно, приступим к делу.
Толстяк подобрал со стола длинный ржавый тесак и подступил к Мартину.
— Вам придется понаблюдать за всем этим. — Извиняющимся тоном предупредил хозяин лачуги. — Глаза тогда приобретают более интересный оттенок.
Мартин взревел и резко дернулся. Его тело с треском сорвалось с крюков, оставив на ржавом металле волокна свежего мяса.
Он рухнул прямо на толстяка. Тесак лязгнул о деревянный пол. Мартин заглянул в испуганные глаза подонка и стал изо всех сил бить его по голове костяным лбом. Когда тот отключился, Мартин скатился с обмякшего тела и добрался до тесака. Он зажал рукоятку между колен и стал тереть веревку о тупое лезвие. Кровь хлестала из его разорванной груди, медленно нарастала боль.
Крюки врезались в жирные сиськи заправщика. Когда он понял, где оказался — начал жалобно верещать и молить о пощаде.
Мартин чувствовал себя гораздо лучше — в лачуге нашлась медицинская аптечка. Он промыл свои раны антисептиком и заткнул дыры от крюков белыми тампонами. Вместо обезболивающего он нашел бутылку водки. Сделав несколько больших глотков, Мартин вылил содержимое бутылки на толстяка.
— Простите меня, — хныкал он. — Отпустите.
Схватив ненавистную керосиновую лампу, он с силой швырнул её на пол. Стекло разлетелось по комнате. Вспыхнуло яркое пламя. Не оглядываясь, Мартин вышел на улицу.
— Гори в аду. — Бросил он напоследок.
Уже перевалило за полночь. Возле дома стоял старенький пикап. Достав из захламленного багажника запасное колесо, мужчина побрел к своей машине. Над лесом еще долго разлетались вопли несчастного заправщика.