Начало трудовой деятельности

Завод был огромный, разбросан по всему городу – в Калининском районе, в
Октябрьском (конюшни воинские, Сибстрин). Наши цеха, где работала Клара
(цех № 3) и мой цех № 14. Располагались цеха в Красных казармах около
туннеля. Вообще завод, как нам говорили, был единственный по
производству оптики для артиллерии, танков, военно-морского флота. Завод
приехал из Подмосковья из Красногорска. На нем работало пятьдесят тысяч
человек. Как зиму учились мы, даже трудно представить. Нас гоняли из
школы в школу, учились в три смены, т.к. самые большие типовые школы
заняли госпиталями, а учеников прибавилось много за счет эвакуированных с
запада.
К зиме 1941 года я из лыж сделал сани и ездил на вокзал, нанимался
перевозить вещи, багаж эвакуированных. Вот нагрузят на мои сани и везут
сами и я с ними. Было, возил и в Октябрьский район и вообще куда надо,
туда и возил. Что и сколько платили, сейчас не помню.
В октябре 1942 года в возрасте 15 лет и 3 месяца я пошел на
завод им. Ленина в ФЗО № 26. Обучать нас не обучали, а закрепили за
опытными рабочими и те нас обучали. Через месяц мой учитель ушел
добровольцем на фронт. Подошел ко мне мастер и говорит, что нет у меня
учителя, ушел в армию. И спрашивает, что я умею делать, умею ли
пользоваться штангелем? Что самое главное надо сделать перед началом
работы? Знаю ли я чертежи? И тд. На его вопросы я ответил утвердительно.
Он мне помог кое в чем, и каждый час подходил и проверял, чтобы все было
правильно сделано. То хвалил, а если что не так, то показывал на мои
ошибки и как их исправить.
Обучение в ФЗО теоретического не было. Были мастера производственного
обучения. В их обязанности входило проверять, как мы приходим на работу
и что делаем. И основная их задача была нас, учеников, кормить в столовой
три раза в день. Кормешка была, конечно, не важная: суп жиденький без
мяса, на второе каша и чай. Хлеба нам давали по 800 грамм.
Начинал я работать в цехе 14, во второй мастерской. Работать приходилось и
в ночь, и по 12 часов. Иногда ночевал на заводе в цехе под столом
разметочным, дверки закрывались, там были обтирочные концы, и вот на
них, под шум станков я спал.
Станки были уникальные, импортные, немецкие и американские. Они стояли
на фундаментах, забетонированные. Электроснабжение по всему цеху и к
станкам было по воздушным линиям. Однажды ночью я обрабатывал
подставку под пресформу (или приспособление), обрабатывал на
вертикально-фрезерном станке, и ночью, видимо, задремал и профрезеровал
станину станка. Мастеру я сказал об этом, сошлись все кадровые рабочие,
стали возмущаться и требовать, чтобы меня убрали с их участка. Меня
потащили к начальнику цеха и он меня перевел в мастерскую № 3 на
изготовление режущего инструмента. Первое время мне станок не дали. А
потом поставили на станок «Цинтипати» - американский. Сменщиком у меня
был красногорский рабочий Быханов Алексей. Он был семейным человеком,
и ему давали лучшую, дорогую работу. А нам, чтобы стать знатным
стахановцем завода, надо было давать выработку на 300 %. У Алексея
Быханова всегда было 300 % и более, а у меня не дотягивало до трехсот. Я
потребовал от мастера и старшего мастера, чтобы нам давали работу
равноценную: есть два ящика резцов, один – ему, другой – мне. И у меня
пошла работа на равных с этим кадровым рабочим. У меня же был уже
четвертый разряд.
Получив звание «знатный стахановец завода», давали талоны на
дополнительное питание: 200 граммов хлеба и два вторых горячих (каша).
Кроме того, нас , «знатных стахановцев», прикрепляли к специальным
магазинам, где наши карточки отоваривали лучшими продуктами, чем в
других магазинах. И еще давали дополнительно то мыло, то папиросы. Я не
курил, а получал и продавал около туннели. Папиросы были «Танк»,
«Казбек».
Так я на этом станке проработал до октября 1945 года. Иногда приходилось
разгружать вагоны с углем (после работы), за это нам давали уголь.
Заработанный уголь возил на санках с завода домой. Сани: на них ящик,
примерно, 100 кг. Вот раза три или четыре съездишь – есть чем квартиру
топить. Дрова возили с лесозавода – срезки, сырые, прямо мерзлые. Ходил и
заборы ломал и танцплощадку на лесозаводе. В те годы сад лесозавода был
загорожен, и клуб, и танцплощадка и прочее. В саду был сосновый лес. Это
было место отдыха взрослых и детей. Были там и спортивные площадки. От
нашего дома и к реке был спуск Чернышевский, который подходил  к
понтоному мосту. И вот, когда еще река Обь не замерзала, но было уже
морозно, мы катались вниз по спуску на коньках или делали из трех коньков
типа мотоцикла с рулем, и катились до самой реки. Но когда река замерзала,
кататься было опасно.
В мастерской № 3, где я работал до конца войны, старшим мастером был
Китайкин, а сменным мастером был Покровский Д.М. Мужики были
хорошие, понимали, как могли поддерживали. Например, сменный мастер
Покровский Дмитрий Михайлович был внимательным к молодым рабочим. В
четыре или в пять утра шел по цеху и смотрел кто плохо себя чувствует, т.е.
спит на ходу (у станка). Он подходил и говорил: «Иди в мой кабинет, и поспи
на диване, тебя разбудят». Через час приходит второй парень и сменяет тебя.
Так он за ночь 2-3 человека поддержит. Под утро, бывало, кто-нибудь из
молодежи закричит (шутя) ишачьему, ему начинают вторить по-коровьи,
по-лошадиному и тд. Все дружно орут, кричат, мяукают, кукарекают. Мастер
выскакивает из своего кабинета, посмотрит по сторонам что это шутка, но
она ведь его встревожила. Поймает одного из хулиганов, зажмет голову
промеж ног и ладонью по заднице отоварит. Все смеются и он с нами.
И так, проработав с 1942 по 1945 годы по 12 часов, а в пересмену по 18
часов, без отпуска, я не помню, получал ли я деньги, а если и получал, то
сколько не знаю.
9 мая 1945 года – День победы! Мы как всегда пришли на работу, на завод.
Работать не работали: был митинг, собрались все цеха (обе смены) на улице.
Радость, все обнимаются, целуются. После митинга нас всех пригласили в
столовую, там было что выпить и покушать. Затем мы, молодежь, пошли все
на площадь И.В. Сталина. Там тоже был митинг, веселье, играли оркестры
итд. Мы гордились, что Победа и нами добывалась, и что враг капитулировал
благодаря воинам и трудам нашего народа.
В июне месяце 1945 года наш завод отмечал День победы в Заельцовском
парке, съехались рабочие, ИТР и служащие всех цехов и подразделений.
Было и руководство завода во главе с директором т. Котляр, он генерал.
Все было организовано- и буфеты, и оркестры и выступления
самодеятельных артистов. Но не все прошло, как хотелось людям.
Нахаловские хулиганы начали качать руководителей завода. И когда качали
главного технолога Менца, то у него сорвали ордена. Потом началась драка,
и народ начал расходиться. Так завершились торжества по случаю Дня
победы. Администрация сделала все, что могла, но наши люди сделали, как
хотели. Начали выяснять отношения…Во время войны у меня были друзья:
Васька Скопинок по прозвищу Король. Мы учились в одном ФЗО, он у нас
был бригадиром (по столовой), следил за обедом, чтобы никто не взял
лишний кусок хлеба. Он был отчаянный, и старше в группе по возрасту. Жил
он на Кубанской улице через дорогу от нашего дома. Домишко у него был
засыпной барак. Семья большая, бедная. Мать больная. Он занимался
воровством, лазил по квартирам. Звал меня, но я никогда не воровал –
воспитание такое. На работе Васька тоже не старался выполнять план,
отлынивал. И вот его, как лодыря, отправили на фронт. Вернулся в конце
войны без ноги – оторвало. Пил беспросветно, торговал махоркой, говорят,
жил недолго – скончался.
На заводе в нашей мастерской работал рядом со мной фрезеровщиком Юра
Сечкин. Хороший парень, жил он возле ДК Октябрьской революции с
родителями. В 1945 году мы с ним поступили в Геологоразведочный
техникум. По окончании техникума разъехались кто куда. Он работал в
Горном Алтае, закончил институт. Работал в экспедиции по разведке ртути
главным инженером. Через много лет,, мы встретились и вот до
сего дня контачим. Иногда встречаемся, иногда звоним друг другу.
Был у меня еще друг – Лева Водовозов. В одной мастерской работали. Он,
конечно, не стремился перевыполнять нормы выработки, т.к. у него не было
нужды. Родители его были на высоких постах: отец начальник ОРС фабрики
Кирова (обувная), мать председатель обкома медиков. У них была
домработница Паша. Они держали свиней. В общем, жили очень хорошо.
Брат Левки Борис был на фронте, раненый, простуженный. Приехал домой
туберкулезным. После войны умер. А Левка попрыгал, попрыгал по учебным
заведениям, где его не примут, а где примут, вскоре отчислят, т.к. нет
знаний. Тогда он ударился в фотографию. Построил павильон, и начал
фотографировать людей. Потом кому-то задолжал и вынужден был убежать в
Магадан. Об этом я узнал от домработницы Паши. Левка был очень
нечестный человек, воровал из дома и деньги, и вещи, и я из-за этого с ним
дружить не стал.
Заводских из цеха помню – Игоря Дмитриева и Машу Короткову. Они стали
мужем и женой. Всю жизнь проработали на заводе Ленина.
Виктор Волков – высокий парень, красногорский, был токарем. Последняя
должность на заводе Ленина – зам. директора завода по хозяйственной части.
Умер прямо в проходной завода. Шел на встречу ветеранов, упал и все.
Дружил я с Васей Секиным, который работал токарем рядом со мной. Жил
он в Нахаловке, за воинской баней в своем доме – завалюхе. Увлекался
сочинением стихов. О его судьбе я не знаю. Был слух, что стал поэтом.
Родители его уже были старые, жили очень бедно.
Помню своих одноклассников – Образцов Женя, жил на ул. Орджоникидзе,
напротив школы № 22. Родители его были богатые, дом был у них большой,
много книг. Отец его был ученым. Женька стал тоже ученым, встречал я его
в шестидесятые годы. Но дружба не продолжилась. Жил он впоследствии на
ул. Ядринцевской.
Был у меня друг Юра Устинов, жил на Красном проспекте, на углу
  Яндринцевской. Дом их был двухэтажный, он занимал комнату на втором
этаже. Его родители уехали на север. Он вернулся в Новосибирск через два
года, т.к. родители разошлись, а его отправили в Новосибирск к тетке. О его
судьбе ничего не знаю, а парегь был хороший, только избалованный. В
последний год учебы в школе было много эвакуированных. В нашем классе
учился Витя Грун, москвич. Отчаянный парень был, уехал в конце войны к
себе в Москву. Давал адрес, но я его потерял. Связь прервалась.
Теперь немного о нашем доме и его обитателях. В доме в основном жили
работники финансовых организаций. В первом подъезде на втором этаже
жила семья по фамилии Гамбарг. Отец был какой-то начальник, и ему дали
две большие комнаты. Он был в Гражданскую войну в армии Буденного в
первой конной. Мать не работала, она, похоже, была дворянского
происхождения. У них была огромная библиотека. Мне они разрешали
пользоваться ей. Вот там-то я и прочитал много книг.
У них было два сына – Толя и Герман. С Анатолием мы были друзья, т.к.
возраст был у нас один, и мы учились в одном классе. Перед самой войной их
отцу дали квартиру в центре, рядом с фабрикой ЦК Швейников. Было у них
три комнаты и все прочее.
Началась война, Толя оказался на заводе в литейном цехе. Там они отлили
макет револьвера, и вот он с этим револьвером не только ходил, но и
применял на грабежах. Был пойман, осужден на 15 лет. Отсидел, и его
выпустили. Говорят, где-то работал художником. Он очень хорошо рисовал,
был талантлив. В лагере выжил за счет своего умения рисовать. Мать не
перенесла такого горя и вскоре после суда скончалась. Их квартиру, на
Кубанской, заняла семья военнослужащего из Литвы. Мать с двумя детьми.
Они жили до конца войны. С их дочкой Жанной я дружил. Ходили вместе в
вечернюю школу, и так гуляли. В конце войны приехал офицер и помог им
выехать в г. Вильнюс. Отец ее был комендантом г. Вильнюса, полковник. Я
провожал их на вокзал. Жанна обещала писать письма, но я не получил ни
одного. Через два года мы встретились (в 1948 году), поговорили, и на этом
кончилась наша дружба. Она училась в Новосибирске на юриста, т.к.
литовского языка не знала. Она была хорошо одета, снабжали родители ее
полностью. Больше я ее не видел.
Началась война, всех мужчин из нашего дома забрали на фронт. Мне
приходилось почти всем помогать, кому дров напилить, наколоть, кому уголь
перетаскать в сарай, кому дверь подладить или оббить. В общем, работы
хватало.
Жила наша семья бедно. Мать работала на заводе в Кривощеково, мы с
сестрой на заводе Ленина. Все в разные смены, почти никогда не виделись.
Клара увидела меня на заводе в столовой, только тогда и узнала, что я пошел
на работу. Мать точила снаряды на Сибсельмаше, и однажды штабель
раскатился, и ей повредило ногу. Долго она болела. Клара пошла работать в
цех № 3 на автоматы. Обучили ее и, через две недели самостоятельно дали
двенадцать станков изготовлять винтики. Обточка шла с масляным
охлаждением. Работала она долго, все время в масле, и у нее получилась
экзема. Перевели ее на револьверный станок – там охлаждение эмульсией.
Посылали ее и в колхоз. На каждом предприятии был ОРС и свое подсобное
хозяйство – туда и посылали выращивать овощи и прочие работы. Совхоз
этот был в Верх-Туле.
В нашем подъезде на втором этаже жила семья Скурихиных – Лена и Саша.
У Лены была сестра Надя, которая вышла замуж за Сергея Шуликова. Надя  и   
Сергей детдомовские и, как поженились, жили на квартире Скурихиных. В
детдоме Надя приобрела специальность парикмахера, а Сергей – сапожника.
После смерти моего отца, Сергей стал мне как старший брат, помогал мне
материально и морально. Если требовалось, то помогал в разборке с нашими
хулиганистыми парнями. Сергей меня приучал к работе. Он тогда клеил
калоши на валенки, а я рашпилем зачищал детали, доставал, иногда покупал
старые камеры от автомашин. Ходили мы с ним вместе на Ипподромский
рынок торговать его продукцией – тапочками, калошами. Вот я стою с
мешком, а он берет 2-3 пары и торгует, продаст, возьмет из мешка товар, и
идет опять торговать. Это делалось, чтобы милиция не отобрала, и не
обложила налогом. В конце дня Сергей отдает мне все деньги и мешок с
остатками товара, и отправляет домой, а сам оставался пьянствовать.
Напьется, и к ночи приползает домой. И так каждый раз. Меня он, конечно,
кормил, не обижал. В начале войны его взяли в армию, и увезли на Сахалин в
погранвойска. Там он прослужил всю войну. Два раза его контузили японцы
(ударом приклада по голове). В с Японией принимал участие в боях за остров
Хоккайдо.
Получил документы и билет. После демобилизации он пришел на пристань,
узнал, что пароход будет отходить к вечеру, оставил чемодан с добром на
пароходе, а сам решил погулять. Погулял так, что спал в траве, в кустах.
Проснулся, пришел на пристань, а пароход его уже ушел. Надо ждать
следующего. А его пароход вез пленных японцев, которые разоружили
охрану, захватили пароход, и отправились к берегам Японии. Но радист
успел передать на землю о случившемся. Был выслан торпедный катер.
Финал такой: корабль был потоплен вместе с пленными японцами, нашими
людьми и чемоданом Сергея. Вот если бы не напился Сергей на берегу, то и
он был бы на дне моря. До Владивостока он ехал на другом пароходе,
дорогой играл в карты, выиграл большую сумму. Он, конечно, пьянствовал,
но за сутки перед Новосибирском, он прекратил пить. Семь лет не был дома,
хотел приехать трезвым.
По приезде в г. Новосибирск, он занял кухню общую и стал в ней жить. Шил
тапочки, делал туфли и тд. Торговал, пил, его обложили налогом, как
частника. Он собрался и уехал в деревню Ояш. Там построил дом, но вскоре
разошелся с Надей, а себе построил, или купил, избушку. И однажды курил
в пьяном виде, случился пожар и он задохнулся в дыму. Так закончилась
жизнь моего старого, старшего друга. А жаль очень.
С самого начала войны к нам в город были эвакуированы много театров,
оркестров и тд. В здании театра «Красный факел» выступал Ленинградский
драматический театр им. А.С Пушкина. Играли такие знаменитые артисты
как Скоробогатов, Черкасов, Карчагина – Александровская и др. Наш
«Красный факел» вывезли в Прокопьевск. Симфонический оркестр под
управлением Мравинского. Джаз Леонида Утесова, композитор Марк
Фрадкин (его сын учился в нашем классе) и многие другие.
В подвалах Оперного хранили вывезенные шедевры Эрмитажа,
Третьяковской галереи и другие богатства
Оперный еще не был открыт, а кадры уже готовили: на сцене Дома науки и
культуры (Водный институт) показывали уже зрителям отрывки из опер
«Евгений Онегин», «Пиковая дама». И тд. Был и оркестр, и хор, и солисты,
вставали со стульев и исполняли свои партии. В 1944 году В Оперном театре
состоялся слет молодых рабочих Сибири и Дальнего востока. Я тоже был
делегатом этого слета. Кого послали, тех маленько приодели. Нам, например,
сшили лыжные костюмы. Слет шел два или три дня. Кормили нас в
ресторане в торговом корпусе. Нигде об этом слете не вспоминают,
спрашивал я работников музея, они не знают. Костюмы нам сшили из
хлопчатобумажного сукна. Один рабочий с обувной фабрики выступал, а он
был маленького роста, и сказал, что хотя мы и маленькие, но мы делаем вот
такие сапоги. Весь зал рукоплескал ему. В зале были и фронтовики, они
долго хлопали. .
Со мной учился в техникуме Борис Бочков, он тоже был на этом слете. Его
одели в чью-то шинель, и он нахватал вшей. Вот так. С Борисом Бочковым до
сего дня общаемся.
Итак, на западе закончилась война, а в сентябре закончилась и на востоке.
Тов. Сталин отдал приказ, кто желает учиться, отпускать безо всяких
проволочек. Но наши заводские руководители нас уговаривали остаться на
заводе и поступить в учебные заведения оптико-механические. Мы не
согласились и подали в суд.
17 октября 1945 года меня уволили через суд. Трудовую книжку не дали, а
переслали ее в техникум..