Чёрный человек. Сид Барретт и призраки прошлого

      — Он, это всё он и только он! Будь он проклят.
      Мешковатый мужчина в растянутых тренировочных штанах и майке с застарелым пятном на животе подбросил в огонь ещё охапку веток и оглянулся через плечо, шаря глазами по линии кустов, растущих вдоль забора. Сейчас эта живая изгородь представляла собой неровно выстроившиеся пеньки, торчащие из земли в лучшем случае на десяток дюймов. Некоторые растения и вовсе были вырваны с корнем, и всё, что свидетельствовало об их недавнем присутствии – это ямы в земле и валяющиеся тут и там обрывки корней. Мужчина вздохнул и снова уставился в пламя, сжав кулаки.
      — Чёртов Уотерс. Эксплуататор. Диктатор. Лжец. Это он сломал мне жизнь. Если бы я только знал тогда, давно… я бы ни за что не позволил ему войти в мою голову. Ни-за-что! Я бы… я бы ему шею свернул!
      Листья съёживались и темнели, производя клубы едкого серого дыма, но ветки были слишком сырыми и не желали гореть. Мужчина снова обернулся, а затем резко направился в дом. Вскоре округу наполнил стук чего-то тяжёлого о дерево. Тем временем уже подсохшая партия кустов начинала медленно разгораться. Дым уплыл куда-то к соседям и растворился в сумерках.
      Спустя несколько минут мужчина вышел из дома, неся в руках охапку облезлых досок, зверски выломанных, по всей видимости, из платяного шкафа, и топор. Сбросив свою ношу на газон рядом с костром и подкинув пару досок в огонь, он снова ушёл внутрь. Со второго этажа донёсся нечленораздельный возмущённый вскрик, секундой позже из окна вылетела грубо сколоченная полка. Ударившись о землю, она развалилась на куски. Осколки разбитого стекла усыпали весь газон, несколько штук упало в костёр. Не давая себе передышки, мужчина с грохотом сбежал на первый этаж, и секундой спустя в кухне раздался звук бьющегося фарфора. Затем ещё и ещё. Когда битьё посуды прекратилось, внезапно повисшую тишину вечерней улицы нарушало лишь потрескивание костра.
      Некоторое время спустя мужчина снова вернулся на свой пост и, усевшись на траву, стал молча рубить принесённые им доски и то, что осталось от полки, на крупные щепки и тут же бросать их в огонь, словно не замечая окружающих его стёкол. Когда доски кончились, он нехотя поднялся и, плюнув в пламя, медленно побрёл в своё жилище, бормоча себе под нос. Топор так и остался одиноко лежать на траве.
      Сумерки сгущались, но мужчина всё не выходил. Когда костёр уже догорал, его бледная фигура вновь возникла контрастным пятном на фоне тёмного дверного проёма. В одной руке у него была стопка мятых листов бумаги, и он подслеповато щурился и крутил их перед собой, силясь разобрать написанное, а другой волоком тащил несколько холстов, царапая пол углами подрамников. Сложно сказать, смог ли он прочесть, что хотел, но когда мужчина поднял взгляд на догорающие доски, глаза его метали молнии. Он быстрым шагом приблизился к устроенному им пожарищу и бросил холсты поверх углей.
      — Тебе их не получить! Ничего тебе не достанется, кроме моих проклятий! Я убью тебя! Ничтожество! Червь! Я…
      Не договорив, он подтолкнул ногой сползшую картину и резко сделал шаг назад. Изображённые на ней фигуры извивались и выглядели так, как будто их предали огню задолго то того, как их действительно коснулись первые языки пламени. Однако мужчину они больше не волновали. Он с интересом рассматривал принесённую бумагу. Усевшись обратно на траву, он положил листы перед собой и взял тот, что был сверху. Поднёс к глазам и усмехнулся.
      — This is the end, beautiful friend. Не зря в слове «друг» содержится слово «конец». Не друг ты мне и не был никогда. Только я тогда этого не знал.
      Мужчина скомкал лист и бросил в костёр. Бумага тотчас вспыхнула и рассыпалась пеплом. Он взял следующий.
      — Чёрный человек, чёрный. Чёрный снаружи и чёрный изнутри. С чёрными словами и чёрными мыслями. Чёрный червь. Пожиратель света. Прочь. Из меня и из моего дома. Изыди.
      Этот лист повторил судьбу предыдущего. Лицо мужчины было спокойно и не выражало никаких эмоций, но рот его словно бы сам собой извергал потоки брани. Казалось, что это оживший манекен, комкающий и бросающий в огонь чьи-то записи и поносящий некоего злодея.
      Лист за листом, стопка всё уменьшалась, а красочность проклятий в адрес «чёрного человека» всё росла. Когда же бумаги больше не осталось, мужчина умолк, поднялся и как ни в чём не бывало ушёл в дом. Было слышно, как он закрыл дверь на несколько замков, а затем неспешно поднялся наверх. Свет он не зажигал. До самого утра из тёмной кляксы разбитого окна доносились нестройные звуки гитары и тихие всхлипывания.


10 I 2017 RF