Люблю

Бог спал, разметав тёмные локоны по шёлку подушек. Излом бровных дуг чёрным бархатом ночи сводил мосты, ресницы, трепеща, бросали кружевные тени на тонкий атлас век. Что снилось Ему? Что, столь тревожное, что голубые звёзды стекали по пульсирующей гжели висков? Не знала. Он так долго молчал, что больше не осмеливалась заглянуть за грань Его мыслей. С его губ сорвалось имя и, звеня, опустилось в Её ладони. Тихий стон скользнул в ночь сквозь табу сомкнутых уст, едва уловимый всхлип. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Он услышал. Чёрные крылья бога взметнулись пустотой и Она едва-едва успела шагнуть в окно, за которым простиралась тьма. Он не должен знать, что Она прилетает каждую ночь и что совсем не утреннюю росу поутру оставляет ночь на белых цветах у постели, но слёзы. Он не должен узнать... Он так долго молчал и, наверное, больше не может любить... Слабые крылья не удержали и таинственная гостья - волшебная Жар-Птица, рухнула с небес любви на острые скалы боли, взвившись пламенем смерти. Дива, изломанная, израненная нелюбовью. И тихий плач, траурной колыбелью плывущий над чёрной водой адовой бездны. Жар-Птица, мечтающая о смерти... Лезвия крыл скользили, неспособные рассечь прозрачную сеть вен. Руки, слабея, отпускали веревие вечного сна, едва темнело в глазах. И яд был бессилен, безвреден, словно бокал вина. А чёрные скалы боли врастали в сердце. Всё глубже их ледяные персты, всё холоднее.
И не уже не плач, крик летел к безмолвной бездне. Мольба о пощаде. Она знала, что такое ад. Безумная, проклятая жить вечно, сгорала, веря, что умирает. И ненавидела жизнь... Огненные крылья бессильны... И никто не мог спасти
...только бог...
Её молчаливый бог, прошептавший проклятое имя забвения. Казалось, он больше не вспомнит о ней никогда. Он больше не любил и ей не оставалось ничего, кроме смерти.
Он открыл окна янтарных глаз, скользнув взглядом за взмахом изломанных крыл зыбкой тени, метнувшейся за окно. На губах ещё тлела горечь слёз, ещё дрожал эхом предсмертный стон. Алым окрашивался горизонт и волнами бился о чёрные прибрежные камни, оставляя в каменных ладонях кровавые следы... И, казалось, сквозь зеркало чёрных скал виднеются Её белые крылья. Она вдруг решила, что он может жить без неё...
Я люблю Тебя... - шептала, не помня о боли. Не надеясь, что ночи, когда она, не дыша, любовалась его безмятежным лицом, повторятся. Когда же мы успели всё потерять?! Вопрошало отчаяние. Не слышала. Сейчас, на пороге смерти не желала ничего, кроме этих слов: Я Люблю Тебя... Успеть сказать всё, что было так важно:
- Я люблю Тебя. Я задыхаюсь от восторга, глядя на Твоё лицо. Нет тоски сильнее, чем желание коснуться Твоих тонких пальцев - я нити струн, контраст клавиш, лёгкий голос флейты. Играй! Если Ты коснёшься меня, я никогда не умру. Я навеки останусь в Тебе музыкальным сплином, морским блюзом, джазом дождя... Я люблю Тебя! Твой свет, Твой голос, Твоё имя проникли в меня кружевом новых вен. И если Ты уйдёшь, я умру. Я не могу без Тебя жить. Каждый миг, каждый вздох - молитва Тебе. О Тебе. Я засыпаю и просыпаюсь с мыслью о Тебе. Я не могу без Тебя. Даже тень разлуки разбивает мне сердце. Сомнение в Твоей любви лишают меня желания жить. Я не могу иначе. Я люблю Тебя...
...Я Люблю Тебя...
Веки так тяжелы. Больше нет сил... Боль затягивала всё глубже - в зеркала тьмы. И сознание дробилось, теряясь в лабиринтах отражений. И лишь тихая молитва, едва уловимый шёпот "я люблю тебя" бился прибоем о черноту камней.
Ему так хотелось прикоснуться к талому миражу Её залитого слезами лица. Успокоить. Дать надежду... Даже сквозь антрацитовый блеск морских зеркал она звала его, взгляд манил теплом, лучился солнцем неземной любви. И Он впервые затосковал по солнцу. Его пальцы коснулись размытого абриса Её губ и Она улыбнулась. Ледяной камень таял от нежности, возвращаясь в знакомый образ.
- Так это не было сном? Ты здесь? - Молчала. В Её глазах распускался огненный цветок нового рассвета и скользил с ресниц золотыми каплями солнечного тепла. Его Жар-Птица роняла слёзы любви. И в зыбкой тени Её зрачков Он видел бога - там отражался Он сам. В глубине её глаз жил Он сам.