В снежной пыли

Посвящаю писателю
Владимиру Ивановичу Аринину.
С благодарностью и уважением.

Вечер был холодный и вьюжный. Толпы сухих снежинок неистово носились по улицам и кидались на всё, что попадалось им на пути. Люди вжимали головы в плечи, прятали лица в шарфы и воротники и, пытаясь отвернуться от ветра, двигались то боком, то спиной вперёд. Автомобили, сохраняя спокойную осанку, с достоинством и здравым смыслом ехали на сбавленной скорости. Но их дворники очищали стёкла с такой энергией, что при желании чувствительная натура вполне могла бы усмотреть в этом что-то истерическое. Деревья размахивали ветвями, провода раскачивались, тени трепетали. Только домам непогода была нипочём. Да ещё молчаливые уличные фонари не обращали на колючие снежинки никакого внимания и просто делали своё дело.
Среди тёмно-белой стихии брёл весьма пожилой мужчина. Он шёл домой. Оставалось перейти через дорогу, дойти до арки, пройти под ней, потом мимо трёх подъездов до своего, и после этого придётся сделать последнее усилие: затащить себя и тележку по лестнице на второй этаж… А в квартире стоят наряженные к празднику ёлки: большая на полу в зале и маленькая на столе в Людиной комнате. Это Люда старается, для внучки. Та приедет завтра и останется на длинные январские выходные.
За собой мужчина катил маленькую двухколёсную тележку, на которой обычно перевозят чемоданы. В тележке лежали его книги, аккуратно завёрнутые в два полиэтиленовых пакета…

Давным-давно, будучи ещё довольно молодым человеком, он написал для детей повесть-сказку. Взрослым она понравилась, и они напечатали её. А дети сказку полюбили. Настолько, что, повзрослев, напечатали снова, чтобы её смогли прочитать уже их дети. И, кто знает, может, эти новые дети отправят дорогую сердцу сказку в новое будущее…

…Он был известный писатель. Люди покупали его книги в магазинах, но в этот раз вышло так, что пришлось продавать их самому, а остатки везти на тележке домой. Точнее, не пришлось: он решил это сделать, чтобы дети успели получить на Новый год сказку, а то ведь как же без неё.
Писатель очень устал, но, как всегда, храбрился. Чтобы занять мысли и не падать духом, он принялся сочинять стихи. (Его стихи, как и его самого, очень любили дети. А он любил детей и прекрасно умел с ними разговаривать.) «Раз-два, раз-три… иду домой… весь в пыли. Пыль снежная, безбрежная… надо мной кружится… на меня садится… разговаривает, уговаривает… усыпляет…» В мыслях поплыли невероятные картины… сквозь шум и пелену мятущихся снежинок он уже почти слышал шелест ледяной шубы, видел точёный стан Снежной королевы… Вот сейчас она подойдёт… Э нет! Не заметишь, как, и правда, уснёшь на ходу! Мужчина заставил себя встряхнуться, расправил плечи, перехватил поудобнее ручку тележки и побрёл быстрее. «…Пыль снежная, безбрежная надо мной кружится, в вальсе веселится! И меня зовёт плясать, кренделя выписывать!..» Получалось настоящее стихотворение! Весёлое, задорное, такое же, какие он писал раньше. Он придёт в библиотеку и расскажет его малышам. А после они выучат стихотворение, нарисуют картинки, подготовят сценку и обязательно покажут ему.
Писатель до того обрадовался, что и вправду готов был пуститься в пляс.
Как по волшебству вслед за его настроением изменилась и погода. Ветер совершенно стих. Снежинки уняли пляску и устроились на ночлег прямо там, где им довелось упасть. Сказочник улыбнулся их вполне объяснимой неприхотливости и не стал отряхивать изрядно обросшее снежной пылью пальто. Крупные, влажные белые хлопья повалились с неба вертикально вниз. Наступила настоящая тишина.
Через минуту в тишину незаметно вплёлся еле различимый «пых-пых-пых». Идти стало легче, но автор, поглощённый вдохновением, не обратил на это внимания. Вдруг позади раздался громкий чих, и одновременно сбоку полыхнул самый настоящий язык пламени. От неожиданности мужчина замер на месте, затем потихоньку обернулся.
За тележкой стоял Горыныч. Писатель сразу понял это чутьём сказочника и одновременно удивился: с первого взгляда было понятно, что Горыныч – добрый малый. Факт не вязался с опытом: писатель не знал ни одной сказки, где был бы добрый Горыныч. Он заволновался, но сказал вполне обыденно:
– Будь здоров!
– Спасибо, – ответил Горыныч и протянул похожую на лапу руку: – Горыныч, из горынычей.
Сказочник крепко пожал её и вдруг представился так, как раньше никогда не представлялся:
– Иваныч… – И добавил: – Из людей.
– Приятно познакомиться, – вежливо отозвался Горыныч и подтолкнул тележку. – Поехали.
Шли молча. Только у самого дома писатель решился спросить:
– Как там у вас… дела?
Горыныч с благодарностью в голосе ответил:
– Да живы пока… И вы тут держитесь.
Дошли до подъезда. Распрощались коротким дружеским: «Будь». Мужчина не стал оглядываться, чтобы выяснить, куда денется его новый товарищ, и потянул тележку на лестницу. Мысленно он уже заглядывал в свежее и светлое личико новорождённой сказки. И поспешил домой, к Люде, чтобы разделить с ней своё неожиданное и полное писательское счастье.