Как я ставил спектакль

Давайте-ка, сразу я скажу, что не буду называть ни имён действующих лиц, ни названий городов и деревень, в коих происходили эпизоды этой истории. И не потому, что пекусь о мифической этической стороне дела, а по причине возможных разногласий с моими героями людей, кои их хорошо знают и могут потенциально изменить своё мнение об этих самых своих друзьях. Ведь не исключено, что только в истории со мной эти так называемые герои проявили себя вот таким вот образом, а во всём остальном – это милейшие люди…
Впрочем, достаточно вступительных слов, дабы не читатель  не скомкал сии листы и не бросил их в печку, не дочитавши записки.
Ни для кого не секрет, что в начале декабря убеглого года наша страна отмечала 75-летие Московской битвы, которой, собственно, и было положено начало бесславного финала похода рейхсканцлера и фюрера Германии, верховного главнокомандующего вооружёнными силами Германии на восток. Для финального аккорда понадобилось, правда, ещё три с половиной года, но весной Победы пахнуло именно под Москвой,  в декабре 1941-го…
История моя началась в первых числах июня юбилейного года. То есть, до дня «Д» оставалось ещё шесть полновесных месяцев. Мне в руки абсолютно неожиданно, но, возможно, не совсем случайно, учитывая дальнейший ход развития событий, попала книжка Василя Быкова «Дожить до рассвета». За эту повесть четыре десятка лет назад белорусскому писателю была назначена Государственная Премия СССР. Я даже на постановке работал по книжке, изданной в серии библиотеки произведений, удостоенных Государственной Премии Союза ССР.
Проглотил я книжицу весьма быстро. Справедливости ради скажу, что читал я её те самые сорок лет назад, но потом как-то выпала она из головы, и вот…
Захватила, закрутила, заломила…
И подумал я, что точнее, проникновеннее повести Василя Быкова к юбилею битвы под Москвой никакой альтернативы нет.
Воображение  с этой минуты стало почему-то работать с изумляющей активностью и точностью.
Тут же вспомнил я, что десять лет назад, к, соответственно, 65-летию битвы под Москвой, занимался поисками ветеранов, месивших снег и кровь в полях под Волоколамском, Солнечногорском, Истрой и Звенигородом. Знакомый журналист из Хельсинки готовил большой материал для своей газеты о тех событиях и попросил меня немножко помочь. И купил я тогда  толстую и тяжёлую книгу – «Московская битва в хронике фактов и событий».
С 22-го июня 1941-го и до 20-го апреля 1942-го каждый день жизни Москвы и Подмосковья отражён вереницей фактов.
Ну, например, 22-го июня артисты Государственного академического Большого театра Союза ССР провели митинг, на котором мастера сцены выразили готовность оказывать всяческую помощь фронту.
Или вот: 17-го августа в ЦПКиО имени М. Горького прошла встреча москвичей с советскими и иностранными литераторами на тему «СССР – оплот культуры против фашистского варварства».
А 31-го декабря опубликовано решение Исполкома Моссовета об усилении контроля ха экономией электроэнергии в городе предприятиями, учреждениями, магазинами и жилыми домами.
Про книгу эту я тоже вспоминал далеко не каждый день.
И – словно от распределителя зажигания в автомобиле мгновенно пробежала искра по закоулкам памяти – повесть Быкова, книга про Московскую битву, виденные мельком когда-то по ящику кадры убитых солдат в снегах под Москвой…
На дворе июнь, жара, времени навалом – подумал я и набросал общий сценарий будущей пьесы: начать хорошо бы с парада 7-го ноября на Красной площади, потом история лейтенанта Ивановского, убитые солдаты в финале. А для пущей убедительности необходимо замесить в эту историю факты – благо в книге их предостаточно.
Что же касается хронологии событий, то в записке, которую Ивановский пишет, он указывает дату – 29 ноября.
Был уже вечер, следующий день Ивановский и боец Пивоваров прятались в баньке на краю какой-то деревни, тусклый рассвет 1-го декабря Ивановский встретил уже один в колее на дороге, дожидаясь генеральского «Опеля»…
Значит, погиб он 1-го. И именно 1-го декабря, в день героической гибели лейтенанта Игоря Ивановского надо и дать премьеру! Эта мысль укрепилась как-то сама собой.
И начал я поиск того места, где смогу поставить этот спектакль и тех людей, которые помогут мне это сделать. В успехе, верности своей идеи и её большой нужности я почему-то не сомневался. Согласитесь, бывает так в жизни. Редко-редко, но…
Кажется, цель очень далеко, неясны её перспективы, зыбко всё и расплывчато…
Но откуда-то приходит твёрдая уверенность, что в результате всё получится.
И получается!
Наверное, это от значимости цели, от её правильности…
А вот здесь, на этом красивом мажорном аккорде с добавленными для терпкости секундами и квартами прекрасное далёко укутывается густым утренним туманом и дальше начинается убогая российская действительность, насыщенная бесконечными гроздьями остродиссонирующих созвучий, вызывающих отчаянное чувство брезгливости.
Назову точную цифру – 9.
Именно столько московских театров я обошёл, предлагая мой сценарий к постановке. Особенно я делал акцент на ничтожном бюджете – сценография минимальна, пяток солдатских шинелей и десяток маскировочных халатов, подозреваю, есть в костюмерной каждого театра. И, представьте себе, всё!
Клочок бумаги, огрызок карандаша, алюминиевую кружку, метроном и пенёк, которые появились в сценарии чуть позднее, я готов был принести с собой. Мне казалось, что скромный бюджет постановки – серьёзный козырь, учитывая весьма малое количество отпущенного до премьеры времени.
Нет, ну ещё, безусловно, необходимо полтора десятка актёров мужского пола – но это само собой разумеется!
Этот тайм моего поединка за постановку я проиграл с разгромным  счётом 0:9.
В одних театрах меня не пустили дальше конторки, за которой сидит грозный охранник – ныне же в нашей стране сотрудник охраны – первое лицо. В фактическом и переносном смысле этого слова.
В других театрах я всё же добивался встречи с кем-нибудь из литературной части, но диалога не получалось.
Только в одном театре добрая женщина мне объяснила, что с подобными предложениями надо приходить года за три до предполагаемой премьеры – нужно ведь время включить спектакль в план, получить финансирование, выполнить десяток других столь же необходимых, как и, на мой взгляд, ненужных для постановки спектакля условий.
На дворе было уже начало августа, я высчитывал оставшиеся дни, и каждый раз получалось, что ещё можно успеть. Недлинные реплики выучить – не такая уж и проблема, чтец, который появился у меня с книгой «Московская битва» в руках вообще читал – эти строки нужно было просто освоить, приблизить к себе.
Оставалось не так уж много вариантов – некий драматический театр в городке, где 75 лет назад зимой, можно сказать, решалась судьба столицы. Ну, может быть ещё две-три попытки в районных центрах Московской области. Тема эта сугубо московская, я был в этом абсолютно убеждён.
Некий драматический театр оказался чрезвычайно тяжёлым на подъём.
Беседы с директором не получилось по причине нескрываемого нежелания директора хоть на минуточку задуматься о предлагаемой ему идее. А ведь при правильной организации можно было и всяческие благодарности от администрации района получить. За патриотизм, отражение темы Победы в творчестве, за что-нибудь ещё.
Уже конец августа, сценарий вполне созрел, я очень живо, в лицах представлял себе всё, что должно было происходить на сцене, договорился со знакомыми о хронике, написал музыку…
Неужели все старания, вся работа мысли коту под хвост?
И здесь опять чудодейственным образом я вспомнил, что в этой самой администрации этого самого района служит человек, с которым я лет пятнадцать назад сделал пяток телевизионных работ. Он был тогда журналистом, я – режиссёром на тогда ещё приличном, но опустившемся позднее телевизионном канале. 
И вот – поверите? – журналистская мысль, заплывшая сытой чиновничьей долей, всё же теплилась у моего коллеги. Трёх слов хватило ему – он мгновенно среагировал на идею, её нужность в конкретный момент времени, её перспективы. Со своей, конечно же, колокольни, но среагировал – мол, отличная это возможность со всех сторон положительно выказать администрацию района в глазах администрации области.
Со всеми вытекающими отсюда киселями с сиропами и пирожками с повидлами. Да мне как-то и по барабану были их отношения, я желал лишь, чтобы из этой чиновничьей возни и сопения получился мой спектакль.
Но… дальше подношения сценария какому-то высокому лицу из администрации, дело не двинулось.
Размашистое здание, весьма прилично сохранившееся с далёких советских времён, – деревенский Дом культуры. Тут вам и сцена с тремя сотнями мест небольшого зрительного зала, тут и спортивный зал, библиотека, с пяток различных секций. И вечерами свет в окнах, и детишки торопятся на свои занятия…
Короткий разговор с директором дома культуры, любезно принявшей моё предложение, готовность пойти навстречу в поисках необходимого реквизита – и уже через пару дней назначена первая встреча с актёрами.
Я даже выразил готовность работать из любви, так сказать, к искусству, оговорив небольшое вспомоществование за потраченный на поездки на репетиции бензин.
Актёрами оказались дети – ученики местной деревенской школы. Девятиклассники. Ребята, между прочим, толковые, вполне себе серьёзные, прониклись моей идеей, репетировали с душой. Правда, за три месяца репетиций едва ли наберётся их штук пять, когда собирались все, и мы могли пройти пьесу от начала и до конца. Но и отдельными сценами и эпизодами работать тоже можно.
Нашлись шинельки, вместо маскировочных халатов я придумал использовать защитные комбинезоны – тонкие, белые, с капюшонами. Их используют при опрыскивании деревьев, при покрасочных работах. Цена вопроса совершенно ничтожна, а издалека очень и очень похоже.
Время шло, репетиции шли, дело двигалось.
Большое внимание я старался уделить интонации. Правильная интонация в реплике – основа основ.
Станиславский на одной из репетиций обронил замечательную фразу: «Вы можете играть хорошо, вы можете играть плохо. Меня это не интересует. Мне важно, чтобы вы играли верно!» Эти слова никто бы никогда и не узнал, если бы актёр, в чей адрес они были сказаны, не записал их в своём дневнике.
Эту мысль я и пытался донести до мальчишек.
Вот, например, реплика лейтенанта Ивановского:
«…попытайтесь спасти Хакимова…»
Три слова, но именно от правильного ударения, от верной интонации зависит точное попадание фразы в ухо зрителя, безупречное её толкование.
Сделаем ударение на фамилии – получится, что спасти нужно именно этого бойца, а не другого.
Сделаем ударение на слове «спасти» – мне почему-то кажется, что так обращаются к хирургу, стоящему перед операционным столом с занесённым над оперируемым скальпелем – спасти!
А вот «попытайтесь»! именно то, что нужно.
Прорвитесь!
Дойдите!
Расскажите!
Иначе что подумают о лейтенанте Игоре Ивановском? Пришёл какой-то перец, наплёл про немецкую базу, взял с собой девять бойцов, да и пропал.
Да он же предатель!
И расчихвостят имя Ивановского.
А имя-то честное!
Но только об этом уже никто и никогда не узнает…
Именно поэтому: «попытайтесь!»
Где-то как-то в таком вот ключе я разбирал с мальчишками текст, показывал им верные интонации.
Потому что, по Станиславскому, играя верно, невозможно играть плохо.
Ну вот, собственно, наступил день премьеры, все оказались молодцы, премьера удалась.
А деньги за бензин мне так и не вернули.
Даже не позвонили.
Вот так.
Всё.