8 декабря 1979-го. Дорога в Афганистан

    Из сборника "Афганистан 1979-1982.  Воспоминания связиста."

                "В декабре есть еще одна дата
                Без отметки на календаре.
                Я тебя целую как брата
                На кабульском чужом дворе."

                Песня "В декабре зимы начало" -               
                Климов Ю.Кирсанов,1979-1980 г.
 


        За более чем 30 лет, прошедших после возвращения из Афганистана,  мне удалось ознакомиться с воспоминаниями многих офицеров и солдат, служивших в этой стране  с 1979 по 1989г. в разных родах войск. Но,  как ни странно,   ни разу  не попадались  рассказы  военных связистов, которые,  безусловно,  тоже внесли свой немалый  вклад в общее дело. С 10 декабря  1979г. по январь 1982 года,  мне довелось  обеспечивать  засекреченную связь высшему руководству страны ( Андропову Ю.В.,  Устинову Д.Ф. и др. ) и  Вооруженных сил (С.Ф. Ахромееву, В.И.  Варенникову, С.Л. Соколову  и др.)   с нашим военным руководством  в Афганистане,  а также советским военным советникам в афганских объединениях  в провинциях,  с аппаратом Главного военного советника в ДРА (генерал-полковнику С.М. Магомедову, генералу-армии А.М. Майорову) в Кабуле.  Для выполнения служебных обязанностей  приходилось очень часто летать  по разным городам страны, местам дислокации афганских  войск,  в разных условиях вынужденно пользуясь гостеприимством,  как наших  военнослужащих, так и афганских.  Хочу рассказать о нескольких  интересных,  на мой взгляд,  событиях, свидетелем  которых мне  удалось стать. Это, в первую очередь,  мой первый день  в ДРА 10 декабря 1979 г. а также события  27 декабря 1979г. в Кабуле.
      
             В мае 1978 г. после победы апрельской революции в Афганистане и прихода к власти, как его тогда  называли афганцы,  великого вождя, несгибаемого кормчего революции Hyp Мухаммеда Тараки,   нам на  полевой узел связи Генерального штаба (ПУС ГШ)  поступило «секретное»,  но,  как обычно, известное всем офицерам части,  указание срочно подготовить к отправке в Кабул  узел связи.
               В то время, если  возникала необходимость оказания какому-то государству  братской советской военной помощи, туда,  для организации связи руководства Вооруженных сил  СССР  с аппаратом Главного военного советника в этой стране, посылали связистов и военную технику связи,  как правило,  именно от  нашей части. В  середине 70-х многие наши офицеры успели уже побывать  в  Египте, Сирии, на Кубе, в Эфиопии.   
              После быстрой, но тщательной подготовки,  небольшой узел связи  был за несколько дней сформирован и  оправлен в Кабул.  В него  вошла и станция засекреченной связи (ЗАС) с экипажем от нашего подразделения, во главе со старшим лейтенантом А. Сорокиным. А через некоторое время в текущих заботах это событие было забыто.   
         Почти через полтора  года в субботу,  8 декабря 79-го  я должен был заступать в наряд и  собирался  утром,   как следует выспаться: в часть нужно было приехать только к шестнадцати часам, к разводу.   И  очень удивился, когда часов в 9 меня разбудил телефонный звонок.  Звонил Сергей Петрик, мой непосредственный начальник, командир нашего подразделения.   
- Саша, хочешь поехать в спецкомандировку?      
-  А куда, на сколько ?               
-   Куда точно не могу сказать. Приедешь, узнаешь.  Пока официально неизвестно, но в общем это кажется туда,  где сейчас  Толя Сорокин.  По срокам тоже пока ничего непонятно.  Может быть на месяц, может даже  больше.
          Кто в те годы не мечтал поехать служить куда-нибудь  за границу да еще в развивающуюся страну Азии , или Африки!  Незадолго до этого мы как раз обсуждали с Сергеем такую возможность. К этому времени я уже 4 года был командиром взвода, а последний год одновременно выполняя  обязанности замполита подразделения. Сам Петрик уже успел послужить в Сирии  и даже был награжден сирийским орденом. Но плановых заграничных командировок у нас  в это время не намечалось,  кроме Эфиопии, куда  на замену старшему лейтенанту Николаю Мельникову уже полгода  готовился мой друг и однокашник по училищу связи старлей  Валера Пустоутенко.
               «Спец», то есть специальная,  как раз и означало,  что ехать нужно за границу. О  соцстранах речь не шла. Это могла быть только именно одна из  развивающихся, как тогда говорили,  стран.  Плановые командировки по замене   туда готовились заранее, за год и даже больше. Длились они не менее года, как правило,  два.  Летом  79-го в нашей части как раз  готовили  узел  в одну из африканских стран,  не то в  Конго, не то в  Мозамбик.  Но в последний момент программу подготовки свернули, а людей и технику вернули на места прежней службы. Возможно,  появилась срочная необходимость возобновить подготовку?   
- Конечно, Николаич, о чем речь?  Что нужно делать? – спросил я  Петрика и подумал, что поездка,  судя по всему,  должна быть еще не скоро,  все еще сто раз изменится.  Валера Пустоутенко в Эфиопию готовился уже давно,  даже ездил на специальные подготовительные курсы в академию,  в Ленинград.  А вот выспаться теперь до развода,  судя по всему, мне уже не удастся.  Так что зря он меня разбудил «ни свет, ни заря».
-  Значит так,  тогда срочно поезжай  в нашу поликлинику, туда, где мы обычно диспансеризацию проходим, понял?  Туда уже поехали   солдаты твоего будущего экипажа,  прапор из санчасти их сопровождает, да твой будущий заместитель  Русол с ними. Он тоже планируется.   Надо будет пройти медкомиссию, а потом приедешь с ними в  часть. Ты старший,  все понял?
- Понял,  ну а как с нарядом?  Я  ведь сегодня в наряд заступаю, успею ли на развод ? 
- Какой наряд! Тебя уже  заменили, ехать нужно срочно, может быть на этой неделе уже. В общем,  приедешь сюда,  все узнаешь. Давай, удачи тебе!
            Медкомиссия в нашей поликлинике ничем не отличалась от обычной диспансеризации и поэтому никаких  неожиданностей не принесла.  Особо не утруждая себя,  врачи интересовались в основном наличием  жалоб на здоровье.  Их, разумеется, ни у кого не оказалось. Каждый хотел продолжить  службу  в развивающейся стране. 
               Мы  быстро  получили нужные положительные заключения, но оказалось, однако,  что теперь необходимо было ехать в центр, в какую-то центральную гарнизонную поликлинику, где надлежало пройти  уже  специальную медкомиссию,  для лиц, убывающих служить в страны с жарким  сухим или  тропическим климатом.
                Эта военно-врачебная комиссия, или как ее называли обычно, ВВК, проверяла все намного тщательнее.  И  уже после прохождения всех врачей по новому кругу, я оказался  перед  сидящими за длинным столом тремя седовласыми в очень солидном возрасте докторами  в белых халатах.
   Посмотрев мою медицинскую карточку, они обратили внимание на то, то у меня до этого при прохождении диспансеризации было низкое давление.   
   И тут мне видимо повезло, потому что накануне до самого позднего вечера мы, офицеры отделения, отмечали новоселье у лейтенанта Русол. Он получил квартиру на Хорошевском шоссе, недалеко от метро Полежаевская. И видимо поэтому давление теперь у меня было даже немного больше , чем обычно. Доктора на всякий случай задали по этому поводу какие-то вопросы и,посовещавшись, выдали заключение, что я здоров. 
   
  В часть мы добрались только  часов  в 5-6 вечера. Там же  уже во всю шла подготовка к нашей отправке. Меня  стали  буквально разрывать на части:  кому-то нужно было провести инструктаж, кто-то жаждал получить подпись за выданное имущество, кто-то хотел  дать какие-то особо ценные указания.
      Удивило,  что  нас оправляли не с маленькой станцией  на базе ЗИЛ 131,  которые обычно посылали до этого за границу,  а с большегрузной. Она представляла из себя большой крытый металлический полуприцеп, напоминающий распространенные тогда  гражданские рефрижераторы,  на базе  седельного тягача УРАЛ 375. Такие станции тогда только стали поступать в войска,  и эта была получена с завода всего несколько месяцев назад.  Она состояла из двух отсеков: в одном стоял  коммутатор с  блоками электропитания, во втором,  большом,  размещались несколько комплектов аппаратуры.   
       Кроме того,  оправляли двух  офицеров, меня и лейтенанта Русола,  что тоже было необычно.  До этого  в  командировки   посылали штатный экипаж:  начальник станции -  офицер и техник – прапорщик.   
      
       В наш же включили  7 солдат, но все они были из других подразделений части.  На мой недоуменный вопрос, что я там буду делать с людьми. которые в глаза не видели до этого нашу аппаратуру, Петрик с  обычным оптимизмом ответил:
-  Научишь, времени будет достаточно.
     Возможно ему удалось убедить начальство, что в нашем подразделении  уже совсем не осталось специалистов, все уже до этого отосланы за границу, а отдав последних,  ему совсем не с кем будет работать на учениях и выполнять текущие задачи.   
       Станцию подогнали прямо к складу и экипаж занялся  размещением внутри получаемого  имущества.  Тем временем Петрик принес и торжественно вручил мне канистру с  10 литрами спирта.   
- Вот, возьми,  думаю,  пригодится.
    Подарок был действительно бесценный, спирт в те годы был армейской валютой и я с благодарностью закрыл канистру  в специальном сейфе внутри станции, куда  мы также загрузили  большое количество совершенно секретной документации:   огромные тома технического описания и электрических схем. В дальнейшем они мне очень пригодились для ремонта  часто  выходившей из строя аппаратуры. Спирт к сожалению потом  стал причиной, как это всегда бывает, крайне негативных для меня событий, но об этом в другом рассказе.    
 
    Тем временем меня и лейтенанта  Русола  вызвал к себе начальник политотдела  части полковник Жилюк Н.Е.  Он принял  от нас  удостоверения личности, личные знаки  и партбилеты, закрыв  их  в своем сейфе. По его совету мы оформили доверенности  женам на получение денежного довольствия, т.к.  командировка могла затянуться на неопределенный срок. На прощанье он вручил мне транзисторный отечественный радиоприемник.
- Будешь, Александр, проводить политинформации с  подчиненными.  Ну,  и слушать музыку, на новом месте службы – добавил, улыбаясь.

     В казарме нас уже ждал полковник Селезнев  из отдела по безопасности   Начальника связи министерства обороны. Усадив экипаж в ленинской комнате, он  провел инструктаж  по применению уничтожающих средств. Рассказал,  как пользоваться  200 граммовыми шашками тротила. Для их подрыва  необходимо было,  вставив запал в специальное отверстие шашки, отвинтить колпачок  и дернуть за  кольцо. Потом на полосе препятствий за казармой,   вылив на кусок  жестяной банки немного  довольно вонючей,  тягучей  жидкости,  поджег ее и сказал, что данная смесь, которую  называют в народе напалмом, предназначена  для уничтожения секретных узлов, деталей аппаратуры ЗАС и документов при возникновении опасности их попадания к противнику.  При горении она при  очень большой температуре насквозь прожигает металл и, так как горит без доступа кислорода,  не поддается тушению. Последнее  он нам тут же успешно и продемонстрировал, засыпав горящий кусок консервной банки землей и спустя  некоторое время показав  всем, что в жестянке,  тем не менее,  насквозь  прогорела большая круглая дырка.        Наш перелет должен был, судя по всему,   проходить над территорией  иностранных государств, и в случае аварийного приземления, мне как начальнику станции,  необходимо было принять меры по уничтожению  секретной аппаратуры и документации.  Особенно тщательно нужно было уничтожить документы с грифом «особой важности»,  совершенно секретную   и секретную документацию  (ее нужно было облить «напалмом» и поджечь), а также   узлы и детали  с грифом сов. секретно:  предварительно разбить их сначала  кувалдой до   состояния, когда  восстановление уже невозможно, (хотя определить в боевой обстановке это состояние,   видимо было весьма непросто). При этом мы должны были получить около 20 кг тротила на всю аппаратуру,  200-литровую бочку напалма и несколько шашек для его зажигания. Шашка,  представлявшая из себя нечто вроде сигнальной ракеты, при выдергивании шнура в задней  части,   должна была выбросить большой сноп пламени, достаточный для воспламенения напалма или сжигания пачки документов.
   
   В завершении  полковник рассказал, что,  то ли в Египте, то ли в Сирии во время последних военных событий не так давно произошел как раз  такой случай, когда какой–то прапорщик был вынужден  уничтожить  одну упаковку секретной спецаппаратуры  при очень внезапном приближении наступавшего противника наших союзников.  За что   был  награжден  маршалом войск связи   орденом Красной Звезды.

    Слушая объяснения, я немного отвлекся, представляя себе,  каким образом мы  будем  сначала  кувалдой разбивать секретные блоки, а потом взрывать такую махину, как наша станция  20-ю килограммами тротила и сколько для этого могло бы понадобиться времени, если учесть,  что это должно происходить в обстановке,  когда станции грозит захват. Было ещё очень любопытно, как  далеко мне удастся убежать и куда, чтобы не пострадать от взрыва самому. 
 
     Разумеется,  никакого опыта подрыва тротиловых шашек у нас еще не было. И  я вспомнил  старую армейскую байку  о том,  как где-то на учениях, в деревне,    якобы на просьбу местной бабушки пристрелить старую корову, один лейтенант решил использовать 200 граммовую шашку, привязав ее к рогу буренки. После взрыва обнаружилось,  что, к сожалению,  от бедного животного бабульке остались лишь рожки , да ножки.

    "Если сила взрыва 200 грамм тротила  на самом деле такова, то какова же она будет у 20 кг.?",  -  удивился про себя я, но, стараясь не задумываться о грустном, вернулся к другим,  более реальным  вопросам.

      После инструктажа полковника экипаж  занялся  получением и  загрузкой  в станцию средств уничтожения, а также  оружия  и боеприпасов: пулемета, гранат Ф1, автоматов, пистолетов,  цинков  с патронами и сигнальных ракет. Их количество  меня поразило. Создавалось впечатление, что наша станция связи  готовится  вести длительные боевые действия с серьезным противником.  Нам с Русолом , в качестве личного оружия, положенного офицерам  в боевых условиях,  выдали кроме пистолетов  еще и  АКСы (автомат Калашникова со складывающимся прикладом, состояли на вооружении частей связи центрального подчинения). 

        На  продскладе  мы получили  сухие пайки и  несколько больших картонных коробок с сигаретами,  которые,    как  объяснил  прапор,  были положены  солдатам по нормам питания   в боевой обстановке. Сигареты были не обычные,  широко распространенные тогда в народе «Прима», или «Спутник» без фильтра,  которые мы называли в суворовском училище  «рабоче–крестьянскими». А невиданной нами до сих пор марки, тоже,   разумеется,   без фильтра, в пачках из коричневой оберточной бумаги. Может быть они были со склада длительного хранения времен отечественной войны?   Становилось все интереснее: куда же нас все-таки посылают на самом деле и чем мы там будем заниматься? Официально мне пункта назначения никто еще  не назвал. Если это Кабул,  куда мы должны были лететь по неофициальным источникам,  там, насколько мне было известно,   интенсивных  боевых действий вроде бы пока ещё никто не вёл. 
   
       Всё это время мне приходилось расписываться  во множестве накладных за получение разного рода имущества. При этом не было никакой возможности проверить, что загружалось на самом деле. Зная привычку наших интендантов-кладовщиков  при выдаче,  особенно продуктов,  значительно ошибаться в свою пользу,  я не без оснований  опасался  что по приезду на место могут обнаружить определенные недостачи. И в  этом,  как потом оказалось, не ошибся.  Тем не менее, замедлить  процесс подготовки в такой всеобщей суете было  просто  невозможно. 
 
      Сюрпризом оказалась также и отправка экипажа на вещевой склад для переодевания в гражданское платье.  Прослужив  в части более 4 лет,  я и не догадывался, что у нас на складе хранится такое количество гражданской одежды. Каждому выдали пальто, костюм, ремень, рубашку, галстук, туфли,  кашне,   серую шляпу с короткими полями и шапку из кролика темно-коричневого цвета.   Все,  кроме кроличьей шапки было производства соцстран: Чехословакии, Польши, Румынии, Венгрии, ГДР. Прапорщик Данилов быстро подобрал  для всех всё,  что нужно и весь экипаж оказался в одинаковых, темных костюмах, белых рубашках с темными галстуками,  чёрными модными полуботинками и в тёмных демисезонных коротких пальто.  Особенно впечатляли  одинаковые  шляпы,  модные в середине 60-х годов.    Солдатам для совершенно полного сходства, учитывая их  короткую стрижку,   не хватало лишь одинаковых темных очков.  Вспомнилась  популярная еще в  конце 60-х  годов кажется  чешская кинокомедия - пародия на детектив, где все агенты были одинаково одеты именно таким образом. 

        Солдаты   сдали  на хранение обмундирование и документы.  Мы не должны были иметь на себе никаких этикеток,  значков, эмблем, предметов,  имеющих отношение  к Советской армии.  Даже бляхи на широких ремнях,  которые оставили у солдат для  подсумков с магазинами автоматов, были заменены на такие же, но  без обычных звезд. 
 
     Мой заместитель лейтенант Саша Русол  с  инженером  отделения старшим лейтенантом Геной Шевелёвым  занялся  проверкой  комплектации имущества станции.  А меня тем временем  вызвали к командиру части.  В его кабинете я с удивлением увидел сидевшего за столом   незнакомого генерал-лейтенанта. Слева от него расположился какой-то генерал-майор. За столом  в центре  сидели наши офицеры: командир части, начальник центра и начальник  медицинской службы.
На столе перед генерал-лейтенантом,  как оказалось, это был заместитель начальника связи вооруженных сил  по политической части, лежало несколько красных папок со звездой  на верхних крышках – личные дела офицеров.
     Он,  внимательно окинув меня взглядом,   попросил командира части дать мне характеристику.

     Майор А. Бычков, начальник нашего телефонного центра доложил, что я нахожусь на должности начальника станции уже более 4  лет, классный специалист: мастер связи.  Взвод,  которым я командую,  неоднократно становился отличным.  Наше подразделение не раз за последние годы  занимало первое место в части  по итогам  проверок за периоды обучения по боевой и политической подготовке. В течение прошлого года  я дополнительно внештатно выполнял обязанности заместителя командира подразделения по политической части, как раз и тогда, когда подразделение оказалось лучшим.  Имею целый ряд поощрений от командования, как части, так и центра.  Взысканий у меня не было.  После этого последовали  вопросы. Генерал захотел лично от меня услышать всё,  что  записано в личном деле: какое училище закончил,  с какого года в партии,  женат ли,  есть ли дети и как я отношусь к предстоящей поездке в командировку для выполнения специального задания. После моего доклада, он обратился к начальнику  центра с просьбой объяснить,  почему предлагают именно меня,  кто еще из офицеров может быть направлен в эту командировку.  Затем начальнику  медслужбы капитану А.И. Трутневу было предложено  доложить о состоянии моего здоровья.  Генералы тем временем одновременно просматривали  лежащие на столе  документы:  заключение медкомиссии,  личное дело, карточку учета поощрений,  партийную карточку.  Наконец,   после длительного обсуждения, очевидно, всем  стало понятно, что моя кандидатура  для выполнения возлагаемой на меня задачи может быть принята. Перешли к обсуждению экипажа.  Спросили и мое мнение.
      
  К тому времени я уже успел немного познакомиться с моими будущими подчиненными. Все солдаты  были из других подразделений,  да и к тому же  второго  периода  службы, то есть почти  сразу же после учебного батальона.  А это значило, что никто из них не только  не умел работать на нашей аппаратуре, а в глаза ее никогда не видел.  Говорить об этом в данной ситуации,  очевидно,  было  неразумно.  У генералов это могло бы вызвать нежелательную реакцию,  а  исправить  что- то  было уже поздно. Возможности заменить экипаж более опытными специалистами не было. Да и кто бы позволил себе начинать все сначала? На ночь глядя,  с субботы   на воскресенье везти их на медкомиссию?   Это  означало бы фактически сорвать всё мероприятие.  Кроме того,  никакой конкретной задачи  передо мной поставлено не было, и возможно, для её выполнения   опытные специалисты были не нужны. Оставалось только надеется, что так оно и будет.  И поэтому я с чистой совестью ответил, что экипаж был сформирован только сегодня утром и мне пока неизвестны деловые качества подчиненных. 
 
  В  кабинет вдруг, постучавшись, вошел офицер штаба части. Обратившись к генерал-лейтенанту, он  доложил, что  возникли трудности с получением загранпаспортов, так как рабочий день работников МИДа  закончился,  ответственные за  оформление документов  убыли  домой.
      
    Генерал тут же отдал по телефону  кому-то в управлении начальника связи Вооруженных Сил  СССР распоряжение немедленно связаться  соответствующими должностными лицами в Генштабе,  выйти на МИД и  просить их для решения вопроса  вызвать   на службу ответственных лиц, с таким расчетом, чтобы  обеспечить оформление и доставку паспортов в часть не позднее  5-6 часов завтрашнего утра.
         То, что нам должны были выдать загранпаспорта, да еще  в таком оперативном порядке и в этом участвует такое количество разных должностных лиц,  произвело  на меня  довольно сильное  впечатление.  Пожалуй, решил я,  нам действительно предстояло выполнять какую-то  важную задачу.    И если  до этого  наша поездка казалась мне чем-то неопределенно далеким,  то тут я с удивлением стал понимать, что вылет действительно планируется в самое ближайшее время, и вполне возможно, мне даже не удастся заехать домой попрощаться с  женой. Да и к длительной поездке я был совсем не готов. У меня с собой, естественно,  не было не только никаких личных вещей,  но и просто продуктов и  сигарет  в дорогу.
 
     Было уже около 22 часов и в завершении беседы мне,  наконец, объяснили, что наш экипаж посылают для выполнения  важного правительственного задания,  на какой срок – пока неизвестно и куда пока тоже сказать  не могут.  Хотя по секрету, не для распространения, это будет Афганистан, Кабул.  Боевая задача, в рамках, естественно,  моей компетентности будет мне поставлена на месте.  В  заключении генерал спросил,  согласен ли я ехать и там, в командировке добросовестно выполнить свои обязанности. На что,  конечно же, я  ответил утвердительно.
- Ну, что же,  командир, - сказал  генерал–лейтенант командиру части, -
- тогда давай сейчас отправим нашего старшего лейтенанта  домой.
- Вы далеко живете отсюда? - спросил он меня.
-  в часе езды на автобусе, товарищ генерал-лейтенант.
- Поезжайте домой, переоденьтесь, возьмите нужные вещи и попрощайтесь с женой.
- Дайте  ему свою машину. – обратился он к подполковнику, 
-  А в четыре утра  пусть ваш водитель заедет за ним и привезет обратно. Все же неизвестно, когда он теперь сможет вернуться.  Да, и только жене ни слова о месте вашей командировки, понятно?
- Так точно, товарищ генерал-лейтенант,  спасибо, - поблагодарил я.

    Добравшись на УАЗике домой,  я  быстро собрался и, едва  приложил голову к подушке, как зазвенел  будильник. Быстро одевшись в полученную на складе гражданскую одежду, вышел на улицу.   

      Минут через 30 мы были уже  у части.  Готовая  к маршу на аэродром Чкаловский  колона машин,    ждала меня при выезде из автопарка.
      После такой привычной за 4 года тяжелой шерстяной офицерской  повседневной  шинели  и хромовых сапог, в  легком, почти невесомом  пиджаке с галстуком, кашне  и демисезонном  пальто со шляпой,  с казавшимися совершенно нелепыми,   висевшим под пиджаком пистолетом  в кобуре на широком офицерском ремне и автоматом со складывающимся прикладом на  плече, я чувствовал себя совершенно не в своей тарелке.   На улице с утра выпал небольшой снег и слегка  подморозило, но,  несмотря,  на легкую осеннюю гражданскую одежду,  холода не ощущалось.    Я занял место старшего в кабине большегрузки,  колона тронулась и за окнами УРАЛа  замелькали унылые слегка припорошенные только что выпавшим снегом  дороги и улицы. 

     Перелет  должен был проходить  на двух транспортных самолетах. В  огромном  ИЛ-76 летел наш экипаж и большегрузная станция.  А  во втором самолете,   АН -12 – электропитающая станция  в обычном  КУНГе (кузов унифицированный нулевого (нормального) габарита. Тип закрытого кузова-фургона для грузовых автомобилей связи, на шасси ЗИЛ 131).    Загнав  машины  в самолеты,   мы закрепили  их растяжками.  Я построил  экипаж, доложил  о готовности к отправке  сопровождающему офицеру. Нам выдали загранпаспорта и   полковник Селезнев,   сделал последний инструктаж,  наконец,  официально  сообщив о  пункте  назначения – аэродром Кабул. Солдатам впредь на время перелета  было приказано  обращаться ко мне по имени- отчеству, а мне и лейтенанту Русолу к ним по именам и  фамилиям.  Употребление воинских званий, пункта назначения и принадлежности к вооруженным силам категорически запрещалась.  Было приказано каждому еще раз  проверить отсутствие при себе каких–либо  документов или записей,  свидетельствовавших о принадлежности к Советской армии. В случае чрезвычайных ситуаций, при контакте с любыми иностранными должностными лицами,  мы должны были говорить,  что являемся советскими гражданскими  специалистами:  воспитателями детских садов и направляемся в Кабул  на работу в детские дошкольные учреждения по просьбе афганского правительства.
   
    Нам еще раз напомнили,  что в случае внезапной посадки в незапланированном месте, о чем мне должен был сообщить командир корабля,  мы  обязаны  были, под моим умелым руководством,  уничтожить всю секретную технику с помощью имевшихся на станции средств уничтожения. Папку с документами «Особой важности»  мне необходимо было держать при себе,   вместе с шашкой для их уничтожения и парой гранат Ф1. Солдаты   кроме автоматов взяли с собой  два цинка  с патронами.  Оружие могло понадобиться для  охраны  документов в Ташкенте. Там планировалась промежуточная посадка и отдых  экипажа самолета.   Поскольку на высоте несколько тысяч метров, на которой мы летели, температура была ниже нуля,  полковник Селезнев  дал команду слить в автомашинах воду.  Все  указания по организации связи и выполнения конкретной  задачи я должен был получить в  Кабуле от начальника  узла связи Главного военного советника   полковника Назарова, который должен был встретить нас там на аэродроме.
         На этом инструктаж был завершен,  и мы,  попрощавшись с провожающими,  разместились в герметизированном отсеке ИЛа,  на двух располагавшихся напротив друг друга  скамейках для сидения. 
      
    Полет до Ташкента  прошел  без каких-либо приключений.   После  приземления  командир корабля предложил нам выйти из самолета. Вылет в Кабул откладывался на время, необходимое   для отдыха летчиков.  Оставаться кому-либо  в самолете  было  не положено, и я сдал под охрану опечатанные двери самолетов караулу аэродрома.

       Несмотря на наш одинаковый грозный  внешний вид  и автоматы на плечах,   в гостинце аэродрома  никто не обратил на нас никакого внимания. Видимо, мы были уже не первыми «воспитателями детских садов»,  которые в ней  останавливались проездом. Нашему экипажу выделили два номера. Я разделил ребят по комнатам и, назначив дежурного, приказал нести охрану и следить за временем. Во избежание недоразумений, категорически запретил кому бы то ни было покидать помещения. Лётчики сами должны были зайти за нами после отдыха.  Впрочем,  все ребята были сильно  уставшие,  «насмерть»  заинструктированные   и настолько проникнутые важностью возложенной на нас интернациональной миссии, что  других желаний, кроме сна, ни у кого не возникло.

   Расстелив постель и раздевшись,  я с удовольствием растянулся на белоснежных  простынях. И хотя в последнюю ночь поспать удалось всего несколько часов,  сон не шёл. 
В голове прокручивались мысли о том, что нас  ждет в Кабуле и смогу ли я  выполнить стоящие перед нами задачи с совершенно неопытным экипажем. Их гражданские и военные специальности  были очень далеки от требуемых. К  примеру, один из солдат  был по воинской специальности электриком-дизелистом,  он попал к нам из  электропитающего подразделения  части, другой  на гражданке  работал  трактористом, третий  комбайнером в колхозе. Примерно такими же  специальностями  обладали и другие. 
    Можно было только гадать,  какие трудности нас  ожидают и  как мне одному придется их успешно преодолевать. Фактически  предстояло с нуля самому  обучить  экипаж станции с той лишь особенностью, что в Кабуле,  очевидно,  не будет  ни учебных классов, ни  возможности  тренироваться  между собой, отрабатывая  навыки вхождения в связь. Учиться придется на действующей связи, когда любая ошибка кого-то из членов экипажа была чревата огромными неприятностями, как это происходило обычно на крупных учениях.  При обеспечении связи руководству вооруженных сил, или Штабу руководства, как у нас  называли  руководство ВС СССР,   по  малейшему  сбою или  перерыву связи назначалась комиссия из управления начальника связи Вооруженных сил,  досконально изучавшая и делающая вывод,  по чьей вине  этот сбой или перерыв произошел. И не дай бог, если это происходило  во время разговора должностного лица высшего  ранга: министра обороны, начальника Генерального штаба, или их замов.  В этом случае  виновных ждали  очень большие неприятности, вплоть  до отстранения от должности. Результаты расследования всегда докладывали непосредственно маршалу войск связи А.И. Белову, который делал  резкие выводы. Рассказывали, что как-то на  одном из учений  вышел из строя спецкоммутатор ЗАС  в  совершенно новой  аппаратной связи, накануне  полученной с завода. Маршал тут же приказал уволить в запас старшего военпреда на предприятии-изготовителе этого оборудования.  Хотя возможно   последний, при всем своем огромном желании  не мог бы лично обеспечить стопроцентную надежность выпускаемых средств связи. 
     Лейтенанта Сашу Русол мне пришлось исключить из числа своих возможных помощников, так как он прибыл в часть из училища лишь в июле прошлого,  78-го года,  был назначен командиром 3 взвода и занимался обслуживанием только  коммутационного  оборудования и  автомобильной техники подразделения.  Я прекрасно понимал, учитывая свой личный опыт, что его навыки  работы  на аппаратуре близки к нулю.  Дальнейшие события показали, что беспокоился  я не зря.   
        Поспать в конечном итоге так и не удалось,  и вскоре мы снова заняли  свои места в самолете,  продолжив  полет. 
      
     Перелет из Ташкента в Кабул проходил на высоте несколько тысяч метров при полной безоблачности,  и я с интересом рассматривал проплывавшие под  крылом,   казавшиеся  совершенно безжизненными,   однотонные горные пейзажи Афганистана. При приближении к Кабулу  горы резко сменились  коричневыми  голыми  полями  и  такого же цвета  низкими  глинобитными  постройками  с плоскими крышами.   Самолет вдруг резко пошел на посадку и  пробежав по взлетной полосе,   остановился. К моему полному удовлетворению полет прошел без происшествий, в чем я в глубине души и не сомневался.  Слишком маловероятной  казалась тогда возможность сбиться с пути, или совершить вынужденную посадку в незапланированном месте, да еще во вражеском окружении.
     Много лет спустя, я понял что был в этом совершенно не прав, случайно натолкнувшись на воспоминания Разживина А.Е., рассказывающие о случае, который произошел с связистами узла связи Главного военного советника (УС ГВС)  в ДРА  в несколько схожей ситуации, но намного  позже, через 7 лет  после моего полета. Разница была только в маршруте, количестве техники и средств уничтожения. Полагаю, будет интересно привести этот рассказ  в  сокращении.   

   В 1987 г.  в СМИ появилась информация о том, что наш самолет с людьми и аппаратурой на борту по ошибке сел на территории Ирана.  Он  был захвачен властями,  но в результате переговоров  через некоторое время люди  были переданы нашей стороне.  Именно в этом  самолете находились связисты УС ГВС в ДРА.
    С самолетом Ан-26 наших ВВС  в Заранж (находится на крайнем юго-западе Афганистана в 5 км от иранской границы), был отправлен  комплект новой аппаратуры. Груз сопровождал зампотех узла связи майор А. Дудин в сопровождении прапорщика и двух солдат. Они должны были передать на точку, находящуюся в 500 метрах  от взлетно-посадочной полосы, аппаратуру и вернуться в Кабул. Однако из-за ошибки штурмана самолет сел не в Заранже, а на территории Ирана в Замане, в 10 километрах от границы. Летчики даже не обратили внимания на то, что садятся на бетонную полосу (в Заранже она была глиняной). Удивление вызвал лишь факт того, что никто не пришел встречать груз. С этой претензией несколько человек направились к будке в конце аэродрома. Были все с оружием, но без знаков различия. Работник аэродрома, находившийся в будке, онемел от неожиданности при виде вооруженных людей в чужой форме. А наши лишь увидев на стене портрет Хомейни, стали понимать, что это чужая территория. Тут вспомнился и инструктаж о том, какая местность и взлетно-посадочная полоса в Заранже. Выйдя из будки, быстро пошли к самолету (бежать не решились, чтобы не привлекать излишнего внимания). Забрались в самолет, стали выруливать на полосу для взлета. Но в это время её уже перекрыли машинами.  Самое печальное заключалось в том, что о случившемся невозможно было сообщить своим. В самолете не работала радиостанция. Иранцы  предложили  покинуть борт. Как потом рассказал майор Дудин, наши отказались выходить, сказали, что приземлились здесь по ошибке, попросили разрешить взлет, затем стали требовать нашего консула. Иранцы ответили, что  консул у телефона, а телефон в будке. Но было понятно, что  стоило лишь открыть дверь, как самолет захватили бы, а на борту находилась секретная аппаратура.  Через несколько часов вблизи приземлился  самолет. Думали, что это прилетел консул или представитель посольства. Но это, как позже выяснилось, прибыл иранский спецназ - группа захвата. Хоть была уже глубокая ночь, никто не спал. Приготовили аппаратуру и документацию к уничтожению, замотали изнутри все двери. Приготовились на всякий случай к обороне самолета.  Началась стрельба. Вдоль бортов и иллюминаторов полетели очереди трассирующих пуль, создавая эффект запугивания. Спецназовцам удалось забросить в самолет несколько дымовых шашек и гранат со слезоточивым газом. Дышать стало невозможно, загорелись парашюты. Деваться было некуда. Задыхаясь от газов, все под руководством Дудина стали разбивать аппаратуру молотками, обливать ее и документацию спиртом и поджигать. По словам связистов, первыми не выдержали летчики и открыли двери. В них  тут же влетели спецназовцы в защитных масках, обезоружили, скрутили и выволокли всех из самолета. Штурман, по вине которого произошла ошибка, застрелился в кабине. Всем завязали глаза и уложили лицом на бетонку.  Операция была проведена молниеносно. Иранцы сразу же стали тушить самолет, но все важное к этому времени уже сгорело - самолет внутри успел выгореть дотла. Всех оказавшихся в плену летчиков и связистов вначале посадили вместе в круглой бетонной башне без окон и дверей, затем разделили. Сутки не кормили, затем стали давать какую-то баланду и по одному выводить на допрос. В соответствии с инструкцией, полученной от командира части накануне вылета, каждый четко назвал свою фамилию, имя, отчество, что в последующем им и помогло. Все заявили, что сопровождали какой-то груз, а какой груз - никто не знает.
   В это время в Кабуле  искали пропавший борт.  Обзвонили все аэродромы, все инстанции. Узнавали, нет ли сбитых самолетов. Но поиски результатов не принесли. Доложили в Москву. Москва ответила -  можете  не искать. Самолет  в Иране и есть сведения, что личный состав выполнил все, что должен был выполнить в экстренной ситуации. На правительственном уровне удалось договориться о возвращении людей на родину. Фамилии, заявленные на переговорах нашей стороной, полностью совпали с теми, которыми назвались наши военнослужащие на допросе. Из Тегерана их отправили в Ташкент, затем, через некоторое время, опять в Кабул. Дослуживать. Разумеется  все военнослужащие получили в плену серьезные психологические травмы и нуждались в длительной реабилитации. Но в то время об этом никто не думал. По иронии судьбы, в тот самый день, когда самолет приземлился в Иране, в Москве был подписан приказ о присвоении майору Дудину очередного воинского звания. Сразу же после этого случая из Москвы прилетела специальная комиссия для проверки  узла связи. Недостатки искали долго и упорно, но крамолы не нашли. Все инструктажи проводились, росписи были поставлены. Да и в самой ситуации были виновны не связисты.  Они-то точно выполнили инструкции. Поэтому было сказано, что в целом все нормально, и начальнику узла всего лишь было объявлено служебное несоответствие, на всякий случай.
Прочитав этот рассказ,  я обратил внимание,   как по-разному оценивали в разное время в нашей Советской армии действия людей. В одном случае где-то в Сирии, или Египте,в 70-е годы, за подрыв одного комплекта секретной аппаратуры прапорщика наградили орденом Красной звезды, а спустя 15 лет за уничтожение секретной аппаратуры и документации связистов просто не наказали. Но вернусь к моему рассказу.
       
     Смолкли двигатели,  опустился  большой   люк в грузовом отсеке. Мы вышли  через него на бетонку. Где-то вдалеке стояли военные самолеты,  виднелись  машины,  палатки и возле них  крутились какие-то военные в незнакомой  серо-зеленой форме.  Судя по всему,   афганской армии.  Через некоторое время двигатели выключили  и стало совершенно тихо.
 - Итак,  торжественной встречи  не получилось. Нет ни ликующих толп местных жителей, ни цветов, ни,  в конце концов, даже  оркестра,   - подумал я,  с интересом  осматривая незнакомую местность.
- А где же этот начальник узла? Сказали, что он сам подойдет, но никого нет. Ну, что ж, будем ждать…
   
   Минут через пять в противоположном конце взлетного поля, где виднелись какие-то постройки,  показался мчащийся по бетонке на полной скорости УАЗИк.  На полосе  кроме наших двух самолетов  больше ничего не было и, очевидно,   машина направлялась к нам.  Приблизившись, УАЗ   резко  затормозил. За рулем сидел довольно молодой   мужчина славянской  внешности в  расстегнутой  коричневой кожаной куртке  с меховым воротником, под которой была видна незнакомая зеленая  военная форма (как потом оказалось советник афганских ВВС , советский генерал).  Он  был явно чем-то озабочен,  деловит и, судя по тону,  привык отдавать приказания. 
- Чего сидим? Немедленно разгружаться! Самолет нужно срочно  отсюда убрать…– громким командирским голосом потребовал он от командира корабля и, не выходя из машины и не назвав себя,  обратился ко всем.
- Кто старший? Откуда вы?
-  Я.   Вообще то нас тут должны встретить. Мы из Москвы. – ответил я, тоже  не называя себя.
- А чтобы выехать нам нужно вообще-то воду залить в машины.
В ответ он выругался  и,  резко развернувшись,  так же стремительно умчался.
 
   А еще минут через 5-10 вдали показались  ГАЗ-66 и УАЗ, которые также  на предельной скорости неслись в нашу сторону.  Приблизившись,  они  остановились у крыла самолета,  и из УАЗика   вышел  невысокого роста плотный,   и,  как  мне  тогда показалось, довольно пожилой  человек с усами.  Его внешность  чем-то ассоциировалась  с образом  старого большевика из известных фильмов о Ильиче.  Такой же с виду добродушный, но с твердым характером. Одет он был в темно серый костюм из плотной твидовой ткани с галстуком. Как оказалось, это и был полковник Назаров. Узнав, что я  старший, он  приказал  немедленно выводить машины  из  самолетов. На что пришлось ответить, что мне для начала нужно залить в них воду, которую слили еще в Москве.
-  А почему не залили канистры?  Нужно было в Ташкенте хотя бы их залить. А где я вам теперь здесь  воду найду? – негромким, но очень характерным с хрипотцой жестким голосом  выговаривал он мне.
- И о чем вы себе думаете? Вы что сюда приехали на прогулку? Здесь война идет. Надо скорее отсюда убираться. Вон сейчас генерал  Д. приезжал?  Объяснил,  что нужно срочно отсюда уезжать?    
          
    Я попытался  сказать,   что в Москве  мне  никто не ставил никаких конкретных задач. Как раз,  наоборот,  на все мои вопросы следовал однозначный ответ, что все будет доведено здесь, после прибытия к месту назначения. Но Назаров  уже отвернулся, давая указания приехавшему с ним человеку в  афганской  серо-зеленой форме,  как потом оказалось прапорщику.
- …  поезжай срочно в аэропорт,  поищи там где-нибудь воды и обратно.
Пока ждали воду, Назаров  расспросил  меня, сколько нас, какую технику я привез и готов ли я к маршу.   А  мое сообщение, что мы еще не вскрыли цинки с патронами и не все солдаты снарядили магазины,  кроме тех, что были в двух автоматах, привело его в ярость.
- Вы что старший лейтенант, белены объелись, чего ждёте? А если на вас сейчас произойдет нападение?
Вы вообще соображаете,  куда приехали?…  А как собирались совершать марш?
 - Нет,   товарищ полковник, меня  конкретно никто не ввел в курс дела по поводу обстановки. Что и в каких условиях нужно будет делать. Сказали, что всё это я узнаю здесь, от  вас. Мне даже официально до последнего момента не назвали места назначения. А для охраны техники и документов у меня есть вообще-то пара автоматов со снаряженными магазинами.
 - Ну, так, немедленно дайте команду  снаряжать все магазины! Быстро! Всем, всему экипажу  срочно  вскрыть цинки  и набивать магазины!
    Солдаты по моей команде  бросились  в станцию за цинками и, вытащив пару коробок,  стали  снаряжать магазины автоматов.
   
     Наконец, после того как вернулся прапорщик с канистрами воды, магазины были снаряжены, и все было готово к маршу,  колона двинулась в путь.  Впереди шел УАЗик с Назаровым, потом мои две станции и в конце колоны  ГАЗ-66 с прапорщиком, в кузове которого  находился  солдат с узла связи  в серой афганской форме стоявший  с пулеметом  на сошках на крыше кабины. 
При посадке в машины,  Назаров приказал во время марша  ни в коем случае  никому не останавливаться,  а в случае  непредвиденной остановки,   быть готовым  оборонять станцию имеющимися средствами, открывая огонь и никого не подпуская к машинам.

   Выехав с территории  аэродрома,  колонна двинулась по длинному прямому шоссе. И если на аэродроме  на глаза то и дело попадались люди в незнакомой, афганской полевой форме, то вдоль дороги местность была почти безлюдна. Особой  опасности  как-то  не ощущалось.  Стояла теплая солнечная погода, соответствующая по московским понятиям середине сентября.
   Минут через тридцать мы свернули по кругу налево  и, проехав несколько сотен   метров  вдоль таких обычных наших советских пятиэтажек-хрущевок,  повернули направо.  Проехали еще метров двести-триста по дороге и, снова повернув направо,  въехали в ворота.  Стоявший возле них  в караульной будке,  боец в афганской форме,  с АК старого образца, с деревянным прикладом,  как потом оказалось,  афганец из части охраны,  молча проводил наши машины  равнодушным взглядом. 
    
    Узел связи располагался на небольшом стадионе,  окруженным невысокими трибунами,  в  центре которых имелись еще одни большие железные ворота,  через которые можно было попасть на поле.  В десятке метров от  стадиона,  вдоль его трибун  шел  длинный забор из толстых  железных прутьев на каменном основании. За ним находилась дорога, а за ней тоже за забором виднелись какие-то  красивые каменные здания европейского вида.   
Как потом оказалось,  это было посольство США в Афганистане. Справа от него располагалось «Радио Афганистана».
   Чтобы попасть на место,   нам нужно было объехать стадион  слева и проехать  через черные железные ворота. Но поскольку расстояние между воротами  и забором для совершения правого поворота  седельным тягачом  УРАЛ- 375 с огромным прицепом  было маловато,  сразу въехать нам на стадион не удалось. А когда  водитель попытался сдать машину назад, чтобы вписаться в поворот, её  двигатель  вдруг дернулся и заглох.
      Молодой солдат  из нашего экипажа,   впервые сидевший за рулем машины,  попытался  еще несколько раз ее завести,  но ничего не получилось. Покопавшись в двигателе, развел руками. Разозленный в очередной раз,  Назаров вызвал  прапорщика,  судя по всему,  автотехника узла.  Тот появился через несколько минут,  и тоже  долго пытался завести машину,  но,  убедившись в  бесполезности  этой затеи,  принялся копаться  в двигателе.
          Время шло, и пока  пытались отремонтировать  УРАЛ,   я молча прохаживался  на трибуне вдоль сидений для зрителей.         Минут   20 ко мне  снова подошел  Назаров. Явно нервничая, он  опять набросился  на меня с  упреками.
- Вы вообще-то давно служите в части?
- Пятый год пошел, товарищ полковник.
- Тогда почему такая безответственность? Вы, что не поняли, куда приехали? То вы забыли воду залить, то магазины не снарядили?   Кто вас вообще готовил сюда?  Это ваша машина? Вы начальник станции?
- Я,  товарищ полковник.
Почему машина оказалась не готова к эксплуатации?
- Но, товарищ полковник, меня вообще вызвали  и стали готовить к отправке только день назад,  а станцию мне всего лишь показали издали и дали расписаться за ее получение, ни проверить что-либо, ни посмотреть просто не было возможности. Да и вообще станция то на гарантии. Ее недавно получили с завода. Пару месяцев всего. Так что, мы по идее, товарищ полковник и не имеем права даже сами и в двигатель то лезть…
-   … плевать мне,  что вы имеете,  или не имеете. Вы понимаете,  куда Вы приехали? Вы хотя бы знаете,  какую и к какому сроку вам нужно выполнить  боевую задачу?
- Никак нет, товарищ полковник! Я Вам уже докладывал: мне сказали, что все,  что касается боевой задачи и предназначения станции мне  расскажут здесь!
-  ….! Так вот, старший лейтенант! Вам надлежит организовать канал засекреченной связи  с аэродромом Баграм  к 18 часам с вашей станции, второй канал  - с узлом связи ГШ (Генерального штаба), с возможностью транзитного соединения двух каналов и выхода с коммутатора ГШ  на Баграм.  А  мне лично маршал приказал доложить ему в 18. 00  об организации этой связи.   А сейчас уже    семнадцать пятнадцать. Вы понимаете,   какие неприятности вас ждут, если этого не произойдет?
- Нет, товарищ полковник. Я  то этого не знал.
- Так вот, теперь знаете.   Сколько вам необходимо времени для развертывания станции и организации связи? 
- Товарищ полковник, по нормативам нам отводиться для развертывания станции  и вхождения в засекреченную связь 90 минут, при наличии всего экипажа. Однако это при уже проверенных каналах связи. Если каналы связи хорошие, то войти в связь можно будет сразу же  -  для этого нужно всего несколько минут. Ну, а если  нет, то пока не настроят   каналы связи. Кроме того, товарищ полковник,  это время для полностью укомплектованного экипажа. А у меня  ни один солдат не только не работал на аппаратуре раньше, а даже в глаза ее не видел… 
- Как это? Почему?
Я рассказал ему о том, что при отправке мне были выделены люди совершенно других отделений:  электропитания,  дальней связи, и даже радисты,  и мало того, что они были еще совсем молодые,  только после учебного подразделения (в часть солдаты поступали после обучения в течение 6 месяцев в учебном батальоне связи, в где приобретали соответствующую воинскую специальность связиста),  так еще готовили их по совершенно другим  специальностям.
Назаров  замолчал и задумался.
- Но  у вас же  есть лейтенант….-  напомнил он.
- Лейтенант Русол  только год в отделении после училища, он был командиром третьего взвода, то есть работал все это время на коммутаторе и кроссе,  и  сам еще как следует не знает нашу аппаратуру. Так что от него помощи  никакой. 
    Услышав это, начальник узла  как-то сразу  помрачнел,  и, махнув рукой,   отошел в сторону.  Видимо, наконец,  ему стало понятно,  что как  начальник станции,  я  хоть и отвечал формально за  техническое состояние вверенной мне техники,  реально  мог мало что изменить.   
 
   Но на этом наши неприятности не закончились. Чтобы сократить время на развертывание станции, я попросил Назарова дать команду подготовить  для неё электропитание, так чтобы можно было после постановки машины на  место, сразу же и подсоединить уже проложенные питающие кабели. Но тут вдруг выяснилось, что    электропитающая,  которую мы привезли с собой, была,  оказывается,   предназначена, непосредственно  для питания моей большегрузки. Зная же, что по типу вырабатываемого напряжения, одна к другой совершенно не подходили, я совершенно уверенно полагал,  что везу ее в Кабул для питания какой-то другой аппаратуры.  Кто именно, какой великий стратег и специалист в управлении начальника связи ВС СССР сообразил послать со мной эту совершенно бесполезную в данном случае электропитающую аппаратную, можно было только  догадываться.  Видимо он  не совсем добросовестно изучал в свое время тактико-технические характеристики поступающей в войска новой техники ЗАС. 
   
     Назаров тем временем разъярился не на шутку и пообещал назавтра  направить в Москву донесение по поводу всех этих безобразий и особенно по поводу электропитающей,  которая фактически оказалась не нужной   на узле связи.   Для питания всей его техники вполне  хватало мощности уже имевшихся агрегатов. 
      Время шло,  а машину все еще не могли завести.  Застряв  в воротах, она фактически  заблокировав въезд и выезд на стадион. Никто не мог придумать, как ее затащить  на подготовленное место.   По молчаливой сосредоточенности и постоянному курению было видно, что Назаров сильно переживает. Он еще раз  подошел ко мне и уже в более дружелюбном тоне попросил  постараться успеть войти в связь до установленного маршалом времени.   Наконец,  прапорщику удалось все-таки обнаружить неисправность и высоко подняв неисправный узел,  он показал его  Назарову: 
 – Товарищ полковник, это заводской дефект в карбюраторе…
Я многозначительно посмотрел на Назарова и  промолчал. 
 
    Машину, наконец,  завели. Станцию  поставили   в ряду других аппаратных,  под маскировочной сетью, покрывавшей полностью весь узел связи,  а  я приступил к её развертыванию.  По моим командам солдаты бегом разматывали кабели и прокладывали их к каналообразующим станциям,  я подключал их к кабельным вводам.   После  того как все кабели были подключены,   стал готовить аппаратуру  к вхождению в связь.   Тут  пригодились постоянные тренировки  при подготовке к сдаче на классность, которыми мы постоянно мучили себя  на бесконечных тактико-специальных занятиях в учебных классах и в лесах Подмосковья: под Долгопрудным, в Черной Грязи  и  на  учениях!  Все «старые» старшие лейтенанты в нашем подразделении  считали своим долгом не только получить квалификацию мастера связи, но на самом деле  ей соответствовать  и относились к сдаче нормативов на классность самым  серьезным образом!  Безукоризненно владеть своей специальностью  было для нас не только  принципиальным и обязательным,  но и престижным.  Всему личному составу нашего подразделения было прекрасно известно,  кто из офицеров,  как работает  на аппаратуре. Это хорошо было видно на учениях, на боевых дежурствах  в процессе работы на действующей связи. Командиры  взводов  Анатолий Сорокин, Николай  Мельников, закончившие командные училища связи, прибывшие  в отделение на год раньше меня, получили отличные навыки работы на технике.  Для  Николая    вообще,  казалось,  не существовало никаких  личных дел, только интересы службы.   Он к тому же был еще  не женат,  и раннего утра до глубокой ночи   находился  в казарме с подчиненными. А уж отработка нормативов на аппаратуре  было для него, да и для всех нас,   святым делом. Нам с лейтенантом Валерой Пустоутенко, закончившим высшее военное инженерное училище пришлось уделить много времени, чтобы догнать сослуживцев. Все мы   гордились, что служим на узле связи Генерального штаба. Это  обязывало быть самыми лучшими специалистами ЗАС в войсках связи. В то время, если где-то в стране проводились крупные учения, на которых организовывалась засекреченная связь  с Высшим командованием Вооруженных сил, туда на помощь местным офицерам и прапорщикам всегда оправляли  офицеров  нашего подразделения. И нам никогда не удавалось встретить  в какой-то части связи  специалистов со значком «мастера связи»  по нашей специализации. 

     Подготовив аппаратуру к вхождению в связь,  я подключился к каналу связи и,  как ни странно, очень  быстро вошел в закрытый режим.  Связь была установлена со всеми корреспондентами, а до установленного срока оставалось буквально несколько минут. Выскочил  из станции, я  подбежав к Назарову, который всё  прохаживался вдоль рядов на трибуне стадиона  и доложил о выполнении поставленной задачи.  Явно не ожидая,  что все  удастся так быстро сделать, он  бросился к коммутатору.
   
   Я  соединил его сначала с нашей станцией в Баграме, а потом с дежурным офицером  спецкоммутатора  в  Генштабе и с генералом - начальником действующей связи за границей.    
       Поговорив с Москвой и,  убедившись,  что  качество  связи транзитного канала соответствует норме, Назаров попросил  соединить его с маршалом связи и  доложил А. Белову о прибытии в Кабул нашей станции  и об организации  закрытого канала между Кабулом и Баграмом. В ответ тот видимо поздравил полковника с успешным выполнением  задачи. 
–  Служу Советскому союзу. Спасибо,  товарищ маршал,  - сдержано ответил Назаров.
Он оставался, как  обычно,   невозмутимым,  внешне совсем не проявив  особой радости  по  поводу того, что все закончилось благополучно.  Я тоже был доволен,  хотя несколько  уязвлен необоснованными придирками полковника ко мне и сдержанностью.  В конечном итоге всякое могло произойти, как и на любых учениях, когда в результате каких- то случайностей,  например, плохого качества каналов,  или неисправностей  аппаратуры,  вхождение в связь могло задержаться на неопределенное время.
 
   Сухо он также сообщил мне,   что маршал просил передать всему экипажу  благодарность.
Уже намного позже, когда начальник узла  уехал  по  болезни  досрочно в Союз,  от его зама я случайно узнал, что  помимо благодарности тогда, маршал сообщил  Назарову о представлении того за безупречное выполнение поставленной задачи по своевременному установлению чрезвычайно важной связи к ордену Красной звезды.
               
Продолжение см. " Афганистан, Кабул 27 декабря 1979-го"