Судьба

      Бабушке моей, Ольге Васильевне Батароновой - посвящаю


               
     Гуси разбились на две стайки и побежали догонять других, которые, подняв крылья, с криками бежали к Дону. Маленькая, шестилетняя Оля, не поспевала за ними. Догнала она стадо, когда гуси уже плескались и ныряли в воде. Скоро лету конец, холода начнутся. На улицу без валенок не выйти, а они на всех шестерых одни – тятины. Как спит, тятя, то мамка по воду с коромыслом к реке в валенках бежит, то Пашка - в лабаз, за яйцами куриными нырнет, пока мамка с обедом управляется.


     Мамка у Ольки красивая, статная, нога под ней ловкая, идет по земле, как лебедушка белая плывет. Волосы густые, темные, как и глаза мамкины, в которых такие искорки горят. Мамка – казачка, а тятя – хохол, потому и живут они не в станице, а на хуторе. И хотя тятя родом из  России, но раз не казак, значит – хохол и жить ему на хуторе. Так люди в станице гуторили и когда дедуня  к ним на Рождество заезжал, в дом не шел, на базу стоял и кричал мамке, что она его, станового атамана, спозорила и без его благословения замуж за хохла вышла, и нет ей его прощения. Внучат он не признавал и бабу Нюсю кнутом хлестал до усмерти, чтобы до дочки и внуков не бегала. А бабушка хорошая, ласковая. То пряников им принесет, то петушков сладких, сахарных на палочках, то денежку какую, мелкую на сладости внучатам даст. Посидит чуток и бежит домой, зная, что за это бита будет дедуней, бита-перебита! Так что за любовь к детишкам и дочке, потом неделю пластом лежать будет.


     Скоро Оле девять лет исполнится. Она мамке уже по дому помощница. И пол выметет, и чугунки помоет, и картошку почистит, и постирушку на младших сладит, да и с малыми посидит. Мамке тяжело уже -  на сносях она. Живот-то  большой сильно. Наверное, опять двойняшки народятся, как Пашка и Петро. Только Олька и Василиса –  девки, по одной народились.


     Оля проснулась от гула и треска и еще от глухих стонов. Дон вскрывался, ледоход пошел. Весна стучится в окошки. А стонет-то кто? Оля встала и тихонько вышла  в малую комнату, где мамка спала. У  постели мамки, тетка Пелагея вертелась,  кадки для воды стояли и корыто с тряпками в крови. Мамка лежала вся белая, с мокрыми волосами. Пот стекал по лицу или слезы, не понять. Живота у мамки уже не было,но и дитенков, тоже не видать. Увидела мамка Олю. К себе позвала. Губы ее попеклись, потрескались, глаза огнем диким горят. Прижала к себе головку Олину, заплакала и сказала, что теперь, она - Оля, в дому теперь  старшая. На ней вся бабья работа и, чтобы подмогою  тяте была. Вздохнула еще раз устало и затихла.


     Год прошел, как не стало мамки. За мамкою и бабушка ушла. Дедуня на молодке женился и годовщины по бабушке не выдержал. Совсем, туго жить стало им, Батароновым. Решил  тятя на шахты податься, к родичу своему на Донбасс.


       В свои десять лет пришлось Оле идти на завод, кокс с отвалов выбирать. Работали они, малолетки, как и взрослые бабы по четырнадцать часов. Платили детворе мало, раза в три меньше, чем бабам, а нормы были одинаковыми. Дома Василиска подрастала. Легче стало Оле по дому хозяйство вести да и братья работать пошли. Тятя  в шахте работал. В семью, вроде как, достаток пришел. Братьев,  вскорости, на работы забрали, по механике, в другой город -  Юзовку.


       Оле уже четырнадцать было и Василиске – десять,  как тятя им мамку новую привел.  Не могла Оля жену  тятину мамкой  звать, а та  серчала  шибко,  даже била Олю. Наговорила однажды она тяте, что тесно им в ихнем дому, надо бы для Ольки жениха присмотреть, да замуж спровадить. Тятя сначала отговаривал, что мол, мала девка еще. А мачеха в ответ, что раз «краски» пошли, то и замуж пора.


       Пришел, как то, к ним  тятин  соработник,  Василий, коногоном он на  руднике был.  Годов ему было тридцать семь, не пьющий, хозяин справный и домишко имел свой, собственный – жених завидный. В прошлом годе жонка его  представилась родами, вот уже год он ей отметил и новую себе присматривал.  Не понравился Оле этот Василий. А он с Оли глаз не сводил, так и зыркал из-под лохматых бровей.  Но против тяти перечить Оля не стала, пошла за Василия. Так и стала Оля, хозяйкой в своем дому в четырнадцать лет. Уже кокс выбирать Оля, не ходила, берег и холил ее Василий. И салоп новый купил и ботиночки на шнурках и каблучке, черненькие, и шаль справил красивую, красную с цветами и узорами. Так шла она к румяному личику Оли, ее глазам карим, да губам пунцовым.


       Сразу же после первой ночи понесла Оля.  Уж, как ждал Василий дитятко.  Не сберег первую жену, так на Олю дышать боялся. Но, беда частая гостья у бедных людей. Было уже восемь месяцев, скоро рожать Оле, а пришел в тот день десятник. Сказал Оле, что убило Васю в шахте, когда он на салазки уголек грузил нагора везти. Так голову и проломило – кровля рухнула.  Плохо  сделалось Оле. Разрешилась она двойняшками – Машкой и Гришкой. Да и тут не все сладилось – пожили детишки трое деньков, да и померли, не доносила их Оля. Осталась она одна. Одна радость, домишко ей от мужа остался.


     Шел 1915 год.  Все воевали и воевали мужики, во главе с царем-батюшкой. В ноябре,  пришел урядник и сказал Оле, что на постой к ней офицера поставили. Чтоб в доме порядок был, стряпня, с его харчей и обхождение вежливое. Вечером пришел постоялец. Высокий, статный, глаза голубые, волосы светлые, мундир с портупеей, сабля на боку. Накрыла Оля  на стол. Накормила постояльца. Александром Никитичем его звали, кровать, постелила и спать на  печь пошла. Да спать-то и не пришлось. Потянуло офицера на «молодое», сладкая вдовушка была в свои пятнадцать лет. Вот и не смогла Оля вежливо объяснить постояльцу, что не хорошо это. Пришлось пустить в ход ухват, что у печи стоял.  Объяснение  постоялец понял, но на утро к солдатам с синяком под глазом и шишкой  на лбу, пришлось ему идти. А через три дня принес он Оле платье подвенечное, белое, как пух лебединый и фату и туфельки белые, как у барышень богатых и предложил женой его стать. Потому, что верная она и защитить, и себя, и честь мужнюю, сумеет. Фату не надела Оля, цветочки в волосы вколола, да и туфельки сильно велики были, нога у Оли, маленькая была. Сплел лапоточки из бересты сосед, дед Димитрий, да обернули ножки ей белой бумагой с лентами, под лапоточки и пошла Оля к венцу.


     Счастье Оли с Александром Никитичем было недолгим.  В 1916 году увез Александр, беременную жену в Могилевскую губернюю, деревню Шумячье, к своим родителям, а сам пошел защищать  Российскую империю от засилья большевиков.


     В конце августа 1916 года, родила Оля дочку, Анечку. Время было голодное, трудное. Оставив малышку на свекровь, брала  Оля на плечи ручную швейную машинку и ходила по деревням, шила и перешивала одежду, за продукты. Все заработанное, приносила домой и честно делила на всех домочадцев. Но не любила, мужева родня, неграмотную казачку. Только младшего, Александра, родители выучили в кадетском корпусе в Петербурге и желали женить его на девушке благородной. Старшие братья были женаты на простолюдинках. А род их велся из  княжеских кровей. Прабабка Александра Никитича, в фрейлинах при дворе Александра была. Да, после покушения на него, члены Северного декабристского общества, были повешены, сосланы на каторгу, а Южного - лишены титулов, имущества и высланы с семьями, куда глаза глядят. Так и осели в деревне Шумячье, Могилевской губернии в Белой Руси.

     Уже шестой годок пошел Анютке. Голая, босая, вся в коросте бегала она по военным госпиталям, где и вшей набиралась, но какой-такой кусок ей солдаты давали от своих пайков. Шесть лет не было весточки Оле от мужа. Родня поедом ела. Непосильная работа и Олино здоровье подкосила. Забрала она, почти умирающую от анемии,  Анютку и вернулась в Енакиево. Отец дом ее продал, а ушлая мачеха, деньги забрала, да с молодым гармонистом сбежала. Тятя, после того, слег с туберкулезом и помер через шесть месяцев.


    На все руки была Оля мастерица! И из топорища суп сварит – объедение. Взяли ее поваром в детскую коммуну. Квартиру она сняла рядом, на втором этаже. Вот и радость – сыты, да при крыше. Анечка подросла, отъелась, щечки порозовели. Глаза синие были, как у отца и волосы пшеничные, косы, просто загляденье! Обшивала, Оля дочку, как барышню, вся в воланчиках и кружевах, в вышивках крестом и гладью, в панталончиках, с оборками – она была, как ангелочек.


   Этажом ниже, жила Ксения Васильевна Горельцева ( в девичестве - Морозова), родом с Калуги, шестеро детушек, да без мужа. Забрала шахта его. Детки были послушные, особенно, девяти лет  Ваньша. За мужика был. И косил, и огород полол, и за малыми глядел. Вот и углядел он Анютку. Никому ее в обиду не давал. Не знала Оля, что судьба он Анютина.  Шестьдесят лет вместе проживут Иван и Анна и Ольга Васильевна для него, всегда будет мамой.


     Случилось это, когда Новый 1930 год наступил. Среди ночи стук в дверь  услышала Оля.  Анютка подскочила с постели. Накинула шаль на плечи Оля, двери открыла. На пороге муж ее стоял, Александр! Худой, в шинельке потертой, с котомкой, за плечами. Прошел в комнату, сапоги в грязи, а у Оли пол мытый, скобленый, половички самотканные лежат – глаз радуют. Не знала Оля, радость в дом ее пришла или беда. Уже Анютке пятнадцатый годок пошел, отца она не видела и не знала. Да и для Оли, чужой был этот мужчина, Александр Никитич. Но, на стол собрала,  самогону в стакан плеснула, борща разогрела. Поел гость, закурить не решился. Ногу протянул, чтобы Оля сапог с ноги его сняла. Зарделась Оля!
Глазами сверкнула и сказала: «Прости, Александр Никитич! В служанки к тебе не нанималась. И, как жена тебе венчанная, четырнадцать лет верно и честно тебя ждала. А вместо нежности и заботы, ты мне сапог под нос, как шалаве кабацкой суешь? Не бывать этому. Жить – живи, но нам с дочкой, в родню не лезь – чужие мы!»

       Недолго пожил он у Оли, всего пять месяцев. Рассказывал, что с белыми офицерами  из Одессы, они в Турцию ушли, что скитался без денег и работы, хотя четыре иностранных языка знал и голос имел красивый, да только в кабаках, петь ему его дворянская кровь мешала. Многие стрелялись, а он дочку увидеть захотел перед смертью. И то… через пять месяцев не стало его – скоротечная чахотка. Но он, сам за собой ходил, все хлоркой мыл и посуду себе отдельную выделил. Боялся Анюту заразить.

       А она расцветала нежным ландышем. Вся в отца – кость белая! Статная, грудастая, талия осиная, ножки длинные, легкие и походка, как у лебедушки. Похоронили Оля с Аней, Александра Никитича. Сколько холодных дней и ночей, провела Оля без любви  и нежности мужской. Но не оставил ее, Господь, подарил ей Григория Фатеева.


     Средняя дочка, Ксении Васильевны Горельцевой - соседки Оли, Мария, играла  в оркестре на трубе и однажды в парке, после танцев, увидела высокого, красивого тридцатилетнего парня, который никак не мог вытащить штанину, что попала в цепь веломашины, так тогда называли велосипед. Мария оказала, посильную помощь и парень довез ее к дому. С тех пор и ходила Мария, несколько раз, на свидания к Григорию.  Мать ее уже была уверена, что скоро отдаст дочку замуж, когда случилось непредвиденное.


       Оля шла домой. Еще было светло. Она сломала по пути веточку сирени и легко помахивая ею, напевала старую казачью песенку.  На скамейке, у  дома, она увидела Марию с кавалером. Глаза их встретились. Как огнем ожег все тело ее взгляд этого парня. Дыхание сбилось,  кровь застучала в висках. Парень поднялся, пошел на встречу, за руку взял, спросил, как ее величают, а услышав ответ, сказал, что хочет быть ее мужем. Так и сказал: «…возьми меня в мужья – не пожалеешь». У Марии была истерика, Ксения Васильевна, кричала вслед, что Оля – ведьма, да только Григорий, уже утром переехал в Олину квартиру.  Счастье наконец нашло Олю! Любил ее Григорий так, что и не рассказать! На руках носил. Расцвела Оля, как маков цвет. Ничто не делает женщину  такой красивой, как любовь любимого мужчины.


         Вскоре Аня техникум закончила и за Ваньшу замуж вышла. Он летчиком стал военным, забрал с собою Аню. Внучата пошли. А в 1940 году обрушилось новое горе – лишился правой руки, по локоть, ее Гриша. Опять шахта беду в ее дом принесла. Уехали они из Енакиево в город Сталино, домик купили, зажили счастливо. Да недолго. В 1941 году -  война, немцы пришли. Донес кто-то, что зять у Оли коммунист, лейтенант-политрук  и сожгли немцы дом Оли и Григория. Хорошо, что добрые люди их предупредили об этой акции и живыми они остались. Войну они пережили, как и все - голод, холод, разруха.


       После войны Аня с Иваном и внуками в Сталино вернулись, дом строили. Тяжело было из шлака стенки возводить. Григория, Оля, жалела. Язва желудка у него открылась. Все самое лучшее из еды оставляли ему и внукам. Зять вторым секретарем райкома партии был, утром уходил, ночью приходил. Все хозяйство: и коровка и поросята, утки, куры, огороды, были на Олиных и Аниных руках. В 1953 году родилась самая младшая внучка – Танюшка. Малая, всего один килограмм восемьсот граммов, но такая славная.  Оля вся в заботах была, а тут сестра ее Василиса приехала в гости.  Давно сестру не видела. Оля о жизни своей все сестре рассказала, да и то, что Григорий пенсию большую по увечью получает.


       Прошла неделька-то всего. И уехал Григорий за Василисой - она на пять лет моложе Оли была. Погнался за журавликом в небе, а синичку из руки выпустил. Да, только, не любила Григория Василиса, а только деньги его.  И с другими гуляла, и кушать не готовила - все по ресторанам, да  магазинам лимитным бегала. Заболел Григорий, язва его допекать стала, а Василиса в глаза ему гадости говорила, что радостно ей станет, если он «загнется». Собрал, Григорий, вещи – к Оле приехал.
 

       Вышла Оля, в глаза ему посмотрела, голову гордо вскинула и сказала, что не гнала его – сам ушел и любовь ее растоптал. Нет теперь Григория в ее жизни. Дочка есть,  внуки старшие уже школу закончили. Не может она им пример показать, что можно подлость и предательство прощать и, закрыла ворота. Ушел Григорий и умер через три месяца. Никто его не хоронил, так и остался холмик на кладбище, за оградой больницы. Не простила Оля. Не было у Оли слез, выплакала она  за год, как ушел Григорий, все слезы наперед.



        А потом жила Оля в любви, детей и внуков, и правнуков своих. Учила их, несмышленышей, мудрости житейской. Учила верно любить и близких своих, и родителей, и землю, что  вскормила их. Песни им свои казачьи пела, вышивать и шить учила. Младшую, Танюшку, травам учила, заговорам, как зверюшкам и людям помогать. Умерла Оля  февральским днем, в своей постели, среди любящих ее детей и внуков на семьдесят восьмом году жизни.

 
     Жив человек, пока жива память о нем.  Носит имя  Оли, дочка Танюшкина.  И я, Танюшка, ее младшая внучка, рассказала вам историю ее судьбы - судьбы, которая может не многим отличается от судеб многих женщин того времени. И вы, все, кто читал эту повесть, как бы снова воскресили мою бабушку, еще раз прожили вместе с ней ее жизнь. Но, я думаю, она хотела бы, чтобы вы были счастливее ее!