Бокси

  Пока супружеская пара, живущая в доме напротив, закупается вибраторами, я делаю себе сандвич. Прежде, чем в желудочном мешочке образуется трещина, и в неё впадает прямая кишка, мой сосед, чьё имя я не помню, покупает тренажёры; он объясняет мне, что хочет сделать из своего пса породы "боксёр" спортсмена. Он пичкает собаку стероидами. Он говорит: "Один мой знакомый посоветовал мне внутривенно вводить в Бокса анаболики". Я киваю в ответ и улыбаюсь. До того, как мой контракт выбрасывают в мусорное ведро, мы замечаем на обложках журналов обнажённых мужчин, напрягающих бицепсы и трицепсы под прожекторы и фотокамеры с ночным видеонаблюдением.
    Все эти истории - всего лишь самообман, всего лишь эволюционная деградация.
    Они кишат червями и прочим говном. Мой сосед, чьё имя я не помню, постоянно что-нибудь да приобретает. Супружеская пара, живущая напротив, издаёт громкие звуки по ночам. Эксперименты. Способ защитить брак от недосказанности или излишних предлогов. Минус потребление и длинные монотонные разговоры о счетах за телефон, дом и электричество, не говоря о налогах, ведь он работает в маркетинговой компании. Они нашли причину трахаться, соблюдая все причуды извращённости. У них в мусорных баках мы находим дюжины упаковок из-под презервативов, фаллоимитаторов и резиновых кукол. У них в баках находится кладезь ценностей для извращенцев, эксбиционистов и необычайно неординарных сексоголиков. Эти "Пуси-муси" и "Отсоси за интервью" уже не прокатят. Семейный очаг разгорается под огнём статей "Риджела-Ким" типа: "Он скончался от ауэротической асфиксии". Мерзость. Не упоминать о голых торсах мужчин, проводящих свыше пятнадцати часов в сутки в спортзалах, - не говорить ни о чём. Это другая эпоха, другая мода, бодрствующая в тот момент, когда заядлый курильщик задыхается, но спящая, когда алкоголик подсаживается на "метадон".
    Я не против. Пусть живут своей жизнью. Мне наплевать. Я не хочу быть там. Не хочу быть в центре всех происходящих вокруг событий. Я могу повисеть на телефонной линии и обсудить с оператором из фирмы "Нортон-Биг", какой телевизор подойдёт фону моей гостиной; могу поболтать с диспетчером службы безопасности о громких криках из дома напротив или обратиться в фонд защиты животных "ОН-Ред". Но я этого не делаю. Вместо этого я набираю другой номер. Я звоню человеку, заставившему меня поставить подпись.
    Нет, он не заставлял меня, позже объясняю я своему приятелю из колледжа, с которым мы вместе проводили все уик-енды. Мы с ним стали свидетелями того, как половина группы симулировала месячные, чтобы не провалить сессию.
    Он надавил на меня. Жалобный блеск в глазах, на три четверти искривлённый интригой и завоеванием. Эскиз загара. Ценник на купленной в прошлом месяце одежде. Незашнурованные ботинки. Клей, связавший алые кожаные складки губ. Когда такое творится, у парня, с которым вас разделяет всего лишь деревянный стол в кафэ, именно такой блеск. Блеск создателя, управляющего всеми недоразумениями и, по сути, хреновыми обстоятельствами.
    Вы забыли вытащить ключи из замка зажигания?
    Вы забыли нажать на педать тормоза?
    Вы смотрите интересную телепередачу с мамой, и вдруг телепередача прерывается на минутном порно-ролике, в котором вы играете главную роль?
    Тогда парень, сидящий напротив вас, скажет: "Это всё - я". Скажет не он, а его глаза. Его взгляд. Его улыбка. Эти уголки рта. Они шипят и шипят, загоняя тебя в неловкое положение. Этот парень никогда не станет надевать нейлоновые перчатки. Его отделяет от неизвестности лишь факт его собственной непредсказуемости.
    Мы курим, мы пьём, мы колимся, мы одеваемся и мы качаемся. Мой сосед каждое утро говорит: "Если у твоего пса высунут язык из пасти, это не значит, что он хочет высунуть свою морду из окошка автомобиля". Он говорит: "Ты же работаешь в рекламе. Что ты рекламируешь?". Я рекламирую всё. Моя компания - твой личный рекламный агент. Мы получаем заказы от разных компаний и запускаем их выпученные гримасы на экран. Мы - кодовое "Штинне", мы - правители "откусанного яблока", мы - серия чашек с изображениями колизея, Белого дома и Олимпа.
    Когда мой сосед выгуливает собаку по беговой дорожке, раскачивающейся до скорости пятидесяти миль в час, я махаю рукой, желая удачи в продвижении. Нам, правителям обшивок и драпа, привычно вставлять лицемерный акцент. Это не ложь, это актёрское мастерство. Я рад за своего соседа, рад за его собаку, у которой в скором времени случается инфаркт. Толчки моды - ещё не апокалипсис. Ведь так? Но когда тинейджер изобретает взрывчатое устройство, остальные тинейджеры тоже проделывают этот ход. Когда мы обнаруживаем аферу в супермакете касательно цен и шифровых кодов, мы разрабатываем план собственного мошенничества. Мы кричим: "Хочу машину, как у моего приятеля". Мы кричим: "Мне нужна новая микроволновая печь". Я и сам стал жертвой моды, словом, как и все мы.
    Вначале я сказал: "Нет". Мы не одержимы идеей, парни, мы одержимы созданием идеи. Благотворительность - тоже зависимость, только это относится ещё и к жалости с совестью. По крайней мере, теперь можно поднять руки и согласиться с тем, что вот это Огромное Нет нас поглощает. Постепенно. Медленно или быстро. Возможно, со времён смерти Линкольна. Возможно, чуть позже. Пороки греховны, но кто из нас не знает об этом? Но нам насрать. Не правда ли?
    Мы переворачиваем страницу и видим, как "центр психологической поддержки" разваливается у нас на глазах. Мой сосед, тот, что с собакой, работает в таком центре. Он разговаривает с людьми, которые или отчаялись в жизни, или делают вид, что отчаялись. Он болтает с парнем, который пытается лишиться жизни, с порно-актрисой, которую насильно втянули в порноиндустрию, с гомосексуалистом, от которого ушёл любимый бойфренд. Он захлёбывает их проблемы и советует выстрелить себе в голову, потому что всё это действительно странно и необъяснимо. Мир, утверждает мой сосед, давно съехал с катушек. Он цитирует кого-то, но весьма кстати. Производитель самооценки и самоотдачи. Этот мой сосед не отказывается от эволюции. Его мотивация равна мотивациям семидесяти процентов населения земного шара, и если не стероиды, то кожаная плётка или ознакомления с рекламными агенствами. Мы все - гротескный почерк рекламы, и только благодаря рекламе мы выживаем. Реклама - это всё. Без неё мы - кучка угля. Мой сосед - яркий тому пример. Необыденно смотреть на человека, издевающегося над животным существом. Но это тоже часть рекламы. Особенный процесс, абстрактная картинка.
    Этот мужчина из соседнего дома твердит: "Я им помогаю тем, что ничего не делаю. Их проблемы - это их проблемы. Никто решать их не будет, кроме этих людей. Они беззащитны лишь для себя. Они ошибаются или притворяются. Вся проблематичность состоит в том, что они отказываются верить в счастье. Их надо убедить. Они не понимают, что их счастье в том, что они живы. Они живы до сих пор, ведь именно об этом счастье они бы поделились после встречи с пистолетом, большим заряжённым пистолетом". Он прав. В чём-то. Ему звонят и звонят, телефонная линия переполнена, на столе варенье, "косяк" и контрацептивы. Он ждёт какую-то девушку вечером. А ему всё звонят. Его гардероб забит. Там полно рубашек, полно штанов, полно галстуков. Он никогда не надевает галстук. Он в заправленной рубашке сидит за столом, замечая, что чашка из-под кофе оставляет тёмный след.
    Однажды он берёт трубку. Он приставляет телефон к уху и говорит: "А что вам нужно?" Вы подцепили трипер? От вас забеременела тринадцатилетняя девочка?".
    Всё идёт не так, как должно идти.
    - Спасите мою душу, - раздаётся голос с другого конца телефонной линии. - Спасите мою душу!
    И он говорит, этот мой сосед, который издевается над своей собакой, пичкая её всеми возможными стероидами: "Как я её спасу? Я не священнослужитель". Он фундаментально убеждает: "Ваша душа - недвижимость общества. Ваш социальный статус заключается в вашей душе. Вы платите мне за звонок, сэр?". Мужчина на том конце провода начинает плакать. Слёзы утешают, но лишь на некоторое время. Расплакаться можно, обнимая девушку, обнимая родителей, валяясь в каком-нибудь переулке, убивая человека, забирая всё его имущество себе. Затем, просыпаясь на диване с грохотом в голове, можно расплакаться от обиды на самого себя. Можно пустить слезу после удара в пах. При забирании человеческой души человек не способен рыдать, - он способен слушать, слушать достаточного внимательно, чтобы избежать телефонных унижений. Человеческая самооборона - жалость, слёзы, даже поток слёз. Мой сосед равнодушен к этому. Слёзы неискренни, отзывается он, не так откровенны. Докажите, что вы плачете. Обсудите с кем-то свою безвыходность. Где проблема? Где гарантия ваших мучений?
    Где гарантия ваших мучений? спрашивает мой сосед.
    - О чём вы?
    Гарантия ваших мучений - талон в сборища униженных и обиженных. Наша помощь, ваш ответ, наш вопрос. Отвечайте честно, без кривых губ и натянутых жестов. Вы бесхребетное подобие живого и сильного, качественного, смелого и мужественного.
    - Пожалуйста... Дайте мне совет... умоляю! - мужчина на конце провода и вправду умоляет.
    Нету никакой проблемы.
    Проблема - это когда твой пёс высовывает язык из пасти. Проблема - это когда твоего пса охватывает немыслимая жажда. Вот, что такое проблема. Ты не можешь остановиться.
    Настоящая проблема: пороки, мешающие общению с внутренним духом. Брыкайся, карабкайся по канату испытаний и обретёшь неописуемые шансы выжить. Твой голод лишь подтверждает твою колебаемость.
    Проблем нет, говорит мой сосед мужчине на том конце провода. Вы придурок, мистер. Вы придурок, раз не можете разрешить свои проблемы. Сколько вам... эм... лет?
    - Мне? Тридцать шесть лет.
    Когда ваша самоуверенность хотя бы наполовину не закреплена к сорока годам, вы придурок. Психология моего соседа: "Вы придурок, если вам за тридцать и вы рыдаете в трубку, разговаривая с незнакомым парнем из "центра психологической поддержки". Хорошее слово: придурок". Непроизвольно машете руками, непроизвольно заказываете такси, непроизвольно покупаете домашнего питомца, непроизвольно учитесь и работаете. Мы собираемся на кухне с нашими предками, ставя под вопрос поступление в колледж и отложенные на учёбу в приличном заведении денежные средства. Некоторые кладут деньги на депозит, чтобы с годами росли проценты. Минимальная ставка: тысяча долларов. Из всех точек потребительских рынков Нью-Йорская биржа - истинный дворец. Чтобы поумнеть, надо знать всё о положительных и отрицательных сторонах. Чёрная и белая полосы. Что касается материального мира, в котором уж точно нет хребета, колледж является первым звеном в поглощении капающих нулей. Потом работа и непроизвольный взмах рукой, обозначающий, что у вас всё в порядке, будь вы даже в самой заднице. Непроизвольная покупка пены для бритья и зубной щётки, непроизвольный сперматозоид, мысленная строка о пестиках и тычинках, и такая же непроизвольная старческая кома. Выслушивая хронологичски сбитую идеологию сумасшедшего парня типа моего соседа, убивающего Бокса, можно абсолютно оправданно щелкнуть пальцами и позвонить в "бюро психологов и спасателей самоубийц". Суицидники - не сумасшедшие, барабанит мой сосед, они ищут выход к духу, но рано сдаются. Слишком рано, чтобы позже признать эту ошибку.
    "Не находите решения к сорока годам? Вы - размазанное по кленовому паркету жиле".
    Вы - просроченный кредит.
    Большинство моих знакомых качают пресс, мышцы рук, мышцы ног и так далее, чтобы избавиться от набора комплексов в их портфеле, говорит мой сосед. Зачем я кормлю стероидами своего пса? Зачем гоняю его по тренажёрам? Моя мания, моя болезнь. Вероятно, я садист.
    Ты, несомненно, садист.
    Селен и ванадил, диктует мой сосед. Можно легко подсадить на хром. Я качаюсь, и он качается. Мой Бокси. Мой сосед смотрит на меня так, словно он Колумб, а открытие Америки относится к его заслугам.
    - Вы мне поможете? - интересуется мужчина на том конце провода. Мужчина обеспокоен. Моему соседу кажется, что у того мужчины течёт пот со лба. Рецепторы выделют крошечные струйки пота, поры расширяются, сердце часто бьётся, внутри черепной коробки не мысли, а сплошной вакуум. То ли он растерян, то ли притворяется растерянным. Дышит часто и прикидывается никчёмным.
    Прикидываясь ничтожными, мы ни к чему не приходим. Мы падаем в глазах собеседников и соперников.
    Нет, отрезает мой сосед. Нет, нет, нет. Я вам не помогу, потому что вы не помогаете себе. Так вы обрели самоуверенность хотя бы наполовину к своим тридцати шести? Хотя бы наполовину? Произвольное вкачивание информации, инъекция современности. Мой сосед - не психолог, он - интересный посредственник. Начальство всей программы - законодательство, не запрещающее пользоваться домашними телефонами и мобильниками.
    - Почему?
    О, этот писк. О, блаженство. Мышка пищит и пищит, прячась в норке. Нету никакого спускового крючка и указательного пальца. Есть только пустота, увы, не вмещающая ни доли гармонии. Система на этом и построена, и если вы в числе жертвоприношения, если вас сжигают на костре, вы звоните в "центр психологической поддержки". Вы зараннее записываете телефонный номер, - это получше страховки. Человек, перерезающий себе вены, не станет звонить; мой сосед открывает банку пива и попивает короткими глотками. Его кадык двигается, бегает вверх-вниз, передвигается подобно змее.
    Для меня это та же обязанность, что и стрижка газона, мой сосед сминает банку пива. Твоя обязанность - работа, моя - мой Бокси.
    Бокси, который когда-то в будущем будет лежать на спине с высунутым языком из пасти. Это настоящая проблема. Не рыдание в телефонной трубке.
    Моему соседу звонит другой мужчина. Другой мужчина намного старше. Легко судить по хриплому голосу. Мой сосед дружелюбно с ним общается. Моему соседу звонят иногда домой, и это тот случай, когда он не в силах что-либо держать под контролем или как-нибудь насмехаться над несчастьем прочих людей. Его пёс, мёртвый, валяется в прихожей. Обездвиженный.
    Этот мой сосед говорит мне до этого, что он не общался со своим отцом три или четыре года.
    - Вы мне поможете?
    Конечно, сэр. Конечно. Мой сосед широко улыбается. Телефонно-разговорные мероприятия должны быть. Они должны иметь место, чтобы помочь. Место под вывеской: "Нужды страны". Он лечит психоз рассеянности.
    Он сейчас шарит глазами по прихожей. Он вспоминает про свой высокий белый гардероб с секциями для одежды. Рубашки, штаны, галстуки, джинсы, майки, футболки. Наклейка с инициалами женщины, прикреплённая к розовой сумке в блёстках. Томпоны, маленькое зеркальце, помада для губ, лак для волос, краска для ресниц, тушь, ножницы, краска для ногтей. Ассоциация не самая подходящая. Есть даже такая шутка: "Лучший мужчина - женщина". Может быть, это не совсем то, но кто говорит: "Оба моих парня мне изменяют - меня это дико раздражает", у того обязательно в запасе есть всё вышеперечисленное. Мой сосед наедине с мёртвым Бокси и старым голосом на телефоне. Он хмурится.
    Их оборона, их раздутая ложь, - всё это слёзы, рыдания, жалобы, мольбы, - и они никогда не осознают, что такое на самом деле проблема. Осознание добирается не до тех, кто звонит. Они раздувают из мухи слона. Моя жена встречается по вечерам в ресторане с игроком из молодёжной футбольной лиги, которому учёбу в Фордхэме проплачивает спонсор команды. В этом ресторане ощущается лоск колониальной культуры, а свет ламп отражается в золотых колоннах зала. Они заказывают спаржи, они заказывают себас, они пьют сухое вино, смеются, он целует её плечи. Она никогда не выглядела такой сексуальной, она никогда не напяливала на себя это багровое платье выше колен и не выливала на себя столько косметики. Пятый десяток, а она впервые походит на студентку или молодую преподавательницу. Ради него. Не ради меня. Ради него. Или же мой муж играет в покер. Он анулировал все кредитные карточки, вернее, треть из них, а остальные заморозил банк.
    Мой сосед произносит это шёпотом, якобы, внушающим утешительный приз: "Херня". Вы выдыхаете. Жар спадает. Температура вашего тела теперь обычная, средняя, умеренная. Мой сосед говорит это слово, и вам становится легче. Действенное лекарство.
    Мужчина, который старше, который висит на проводе, он полагает, что мой сосед - простой супермен. Он жалуется на то, как скверно с ним обошлась жизнь. С ним поступают нечестно, и, чтобы выговориться, он звонит сюда. Он звонит парню, чья собака умерла только что. Умерла от стероидов. Собака, ****ь! Собака!
    Ему за сорок, а его самоуверенность не закреплена на половину.
    Он сразу выворачивает свои секреты. Он выругивается. Что-то нечленораздельное из-за слёз. У него, вероятно, краснеет лицо, у этого мужика с хриплым голосом. Также краснеют лица у воспитанных и стеснительных юношей, когда представительницы женского пола не дают им сдохнуть от одиночества в душе под прозрачными слоями горячей воды.
    Мужчина, которому за сорок, которому даже больше, чем за пятьдесят, стряхивает пепел своих тайн наружу.
    Тайн, измельчённых и отброшенных. Такие тайны мой сосед не называет проблемой. Он называет проблемой смерть своего пса, которого сам же и убил.
    Мы сами себе создаём проблемы. Мы не можем без этого жить. Потому что мы люди. 
    Этим всё сказано.
    Не любовь убивает нас.
    - Так вы поможете мне? - спрашивает хриплый голос.
    Да, я вам помогу, говорит мой сосед. Он держится, чтобы не заплакать. Он не хочет видеть себя в зеркале в образе жалкого и беззащитного. Не это достижение цели. Он не хочет пятнать свою биографию пятнами когда-то присохшей тучи комплексов.
    Мёртвый Бокси лежит, не двигаясь.
    Умрите, говорит мой сосед. Это просто. Умрите. Наверное, так случается всегда. Ты адаптируешься в ритме привилегий, привычек, закономерностей. Дело в другом. По крайней мере, здесь. Когда ты привыкаешь к чему-либо, рано или поздно, временно или не временно, это забирают у тебя.
    Это не вещь, разумеется. Но с вещами творится тоже самое. Бесконечный беспорядок.
    Хаос.
    Мой сосед говорит: "Сдохните, вы же сраный самоубийца! Так сдохните, сэр!". Мужчина с хриплый голосом, которому за пятьдесят, а, может быть, даже за шестьдесят, ложится в полную ванную и кидает в неё включённый фен. Типичное самоубийство. Такое же типичное, как и семь процентов чрезвычайных происшествий, когда слышишь громкие, невероятно громкие, сирены пожарных машин.
    Потом мой сосед, спустя пару недель, открывает утром газету и видит статью: "Мужчина, бла-бла-бла, шестидесяти семи лет, бла-бла-бла, убил себя". Печальльный некролог. Мрачная статья. Выделенный жирным шрифтом текст, чтобы мы все видели, чтобы мы все чувствовали, что это важно. Затем мой сосед узнаёт в этом мужчине своего отца, уже после похорон Бокси на заднем дворике. Мой сосед говорит: "Бокси должен был принять участие в одном конкурсе. Он должен был выиграть. Он - укомплектованный малыш". Его отец должен был быть с ним вместе.
    С одной стороны, это справедливо, кивает мой сосед. Он уничтожил любимых, чтобы не выглядеть говном в зеркале. Это его обречённость.