Глава 12 Альберт

Свой одиннадцатый день рождения я встречал на Рижском взморье.

Там, на востоке от Курземских лесов, недалеко от Гусиного Озера стоял большой каменный дом моей троюродной тетки. Она поселилась в этих краях во времена Ништадского договора* сразу после Северной Войны. В те беспокойные годы семья выдала ее замуж за местного барона, которого она благополучно проводила в новый поход, в Польшу под знамена Фридриха Августа**, но обратно не дождалась. В следующие два с половиной века она пережила бессчетное множество поклонников, стекавшихся к вдовьему очагу со всех сторон света - из Стокгольма, Петербурга, Берлина и Вены. Не знаю, надеялась ли она на возвращение своего лифляндского Улисса, подобно Пенелопе, или просто ей наскучила семейная жизнь, но под венец она больше не пошла никогда.

Тетка была необыкновенно хороша собой. Каждую новую луну она обращалась в лисицу и охотилась на зайцев среди дюн и сосен. Раньше батраки называли ее «песчаная ведьма» и в ночь с четверга на пятницу оставляли своей помещице подношения: молоко, белые яйца и только что выпеченный хлеб. Самые молодые и отчаянные из них даже пробирались на побережье, чтобы понаблюдать, как она купается в пенной волне нагишом. Когда они повзрослели и расселись в высокие кресла в доме на улице Элизабетес*** то долго не решались присвоить ей персональную пенсию республиканского значения. Эти лысеющие коммунисты с оловянными глазами язычески опасались гнева красивой женщины, которая могла принять такой знак поклонения за вульгарный намек на возраст. В конце концов, они просто вернулись к прежним ритуальным дарам, только теперь корзины со снедью к порогу ведьминого дома доставлял спецкурьер ЦК.

Рижская тетка любила меня. Может быть оттого, что ее тоже звали Альберта, или я напоминал ей кого-то, кого она знала очень-очень давно. Я гостил у нее той осенью, когда на побережье залива пришел шторм…

В ярко-желтой ветровке, видной издалека, я бродил по пляжу, загребая подошвами мокрый песок и нечаянно пугая чаек, которые спасались от ветра у груды белого плавника. Тетка наблюдала за мной, стоя на своем сосновом обрыве.

С моря надвинулась на меня первая большая волна. Сначала, издалека, она показалась мне просто неясной серо-стальной пеленой между небом и морем. Оттуда она не выглядела опасной. Когда же она с рычанием набросилась на камни и песок, я - по громадному удару воды о твердь - понял, какая неумолимая сила заключена в ней.

Ветер, пришедший с волной, колоколом раздул полы ветровки и потащил меня по пляжу. Я что-то прокричал волне. Она испугала меня – а ведь взрослые всегда рассказывали мне, что в мире нет силы, способной на такое. Справа, шагах в пятидесяти, из песка вырастал тысячелетний камень, и следующая волна неожиданно оказалась много выше его. Она проглотила камень, и мне почудилось, что он уже никогда не вынырнет из-под плаща пены и исполинского взрыва брызг. Третья волна едва не прогнала меня с пляжа.

 Мне трудно вспомнить, что управляло мной тогда больше - страх или восторг, но я бежал от волн и снова возвращался назад, требуя у моря ответа - существует ли что-то в природе, превосходящее меня своим бессмысленным могуществом или я действительно господин этого мира. В какие-то минуты мне с замиранием сердца хотелось, чтобы вода окружила меня и унесла с собой. В другие я мечтал, чтобы она покорно расступилась перед моими шагами, и я прошел бы по пустой чаше его дна между древними остовами кораблей и огромными рыбами, умирающими под солнцем. А, если бы я был Ксерксом, я приказал бы своим воинам не бичевать море, а бросить в его ненасытную утробу весь сухопутный мир вместе с его царями и героями, чтобы увидеть, кто кого одолеет…

Вот о чем я бессвязно думал, носясь по штормовому пляжу, а, между тем, ветер все крепчал и волны становились все злее, дотягиваясь своими языками уже почти до самого обрыва. Они уже пробовали, шипя, кусать меня за ноги, так что я тоже обнажил клыки и оскалился шторму. Я хотел найти его яремную вену, чтобы вцепиться в нее и высосать ветер его жизни. Я был взбешен, потому что море уже пять раз заставило меня испуганно пятиться от него. Тетка встревожено окликнула меня, но я только отмахнулся. Я ждал новой атаки, твердо решив не делать больше ни шага назад. По загривку у меня пробегала странная дрожь, а каждая мышца пела.

Вдруг передо мной оказалась волна-убийца. Я, наверное, забежал слишком далеко, погнавшись за притворно убегающим морем, и сам себя загнал в ловушку. Она подстерегала меня и одним прыжком вздыбилась надо мной, как гора. Ее было так чудовищно много, что она заслонила от меня весь мир. Мои ноги схвачены были мокрым песком, а стена воды падала на меня, или, наоборот, я вместе со всей планетой летел в нее - в одно мгновение я потерял представление о том, где что находится. Я завопил от отчаянного ужаса и каким-то краешком сознания еще успел отметить, что этот ужас, вероятно, и роднит нас с людьми острее всего.

Родись я человеком, я бы безусловно погиб. Волна переломала бы мне кости и задушила меня. Тонны воды тараняще ударили мое тело и швырнули в бурлящую песчаную смесь. Меня отбросило к старому камню и там дважды перевернуло вниз головой. Мои легкие наполнились ледяной водой, в глазах потемнело, позвоночник выгнулся, как натянутый лук, а на затылок словно опустился тяжелый молот…

Тетка выволокла меня из воды. Как и когда она успела оказаться рядом, я не знаю, но, взяв меня за волосы, она отобрала меня у моря.

Она отнесла меня в дом, и в остаток дня я пролежал в постели в каком-то болезненном полубреду. Мои, даже детские, ребра, хребет и череп выдержали, а новая кожа уже к заходу солнца бесследно затянула порезы, но сам засасывающий страх, который я испытал не ушел никуда. Он мучил меня. Вечером я сидел у тетки в гостиной, укутанный пледом, с чашкой горячего шоколада в руках. В эту чашку тетка добавила каплю собственной крови и какие-то травы, но мои глаза были пусты. Я боялся повернуться к высоким окнам и посмотреть на прячущуюся в сумерках Балтику. Вместо этого я смотрел на огонь, который пылал в огромном камине, сложенном триста лет назад и похожем на замковые ворота.   

У камина грелся другой теткин гость - человек.

Это был светский лев и выдающийся лирико-драматический баритон, звезда эстрады, лауреат бесконечных государственных премий и орденов, могучий и капризный повелитель закулисной жизни советского театра и покорный теткин обожатель. Он встал из кресла и с религиозным почтением осмотрел мой лоб, который еще днем был одной сплошной раной. Я догадался, что он видел, как я тонул.

- Полюбуйся, какие непослушные волчата у нас растут,- не взглянув в его сторону, сказала тетка.

Она уже успела хорошенько отругать меня.

- Нам на погибель,- шепотом ответил этот пламенный член партии, исколесивший половину мира с концертами доброй воли, и вдруг перекрестился,- Сохрани, Господи - нам на погибель!

- Боишься погибнуть? - рассмеялась тетка.

Он подошел к бару под старинными оленьими рогами, открыл его и налил себе пузатый бокал французского коньяку, который выпил залпом. Затем драматическим голосом сообщил:

- Ради тебя, мадонна, я готов на что угодно…

- Ну, гляди,- обещающе посмотрела на него тетка,- Я, может быть, вспомню об этом в свое время. Не пожалей тогда, амант****…

Я тоже окинул его взглядом, сидя в углу дивана, как запеленатая мумия. Потом подобрался поближе к теткиному бедру и просунул голову ей под руку. Так мне стало чуточку спокойнее. Теперь я нашел в себе силы повернуться к окну.

Тетка понимала больше, чем я мог бы выразить словами.

- Чего ты боишься? Мир оказался слишком огромен для твоих клыков, petit loup? Ты как все мужчины,- она кивнула в сторону своего гостя,- Вот он тоже поссорился с опасным человеком и теперь не знает, куда себя деть. Думает, мне интересны его карточные долги и интриги, и я спасу его мужественный лоб ради пары минут удовольствия в океане скуки…

- Мадонна…- обиженно прогудел гость.

- Может и спасу…- задумчиво продолжила тетка,- Мужчины! Сначала вы вызываете огромный мир на поединок, а, когда он с размаху дает вам по носу, то прячетесь в доме у женщин, где на вас надевают шерстяные носки и поят горячим шоколадом… Увы, это так вошло у вас в привычку!

- Мадонна, я…

- Ах, не надоедай мне! Мы поговорим завтра… А ты, волчонок, кого ты хотел там укусить? Море? Думаешь, если у тебя растут волчьи клыки, мир вокруг уже твоя добыча? Я знаю, так тебя учат дома. Меня когда-то тоже так учили… Правда, однако, в том, что не мир принадлежит нам, а мы принадлежим миру. Мы все: и ты, и я, и этот герой-любовник, и все его враги, о которых он завтра забудет, и волк, и кролик, его добыча - варимся в одном общем котелке жизни, как кипящая похлебка. Так всегда было и будет… Но это не значит, что с миром надо враждовать. Посмотри на свое море, ну! Ты ведь теперь распробовал его на вкус, так что нечего бояться. Да и я рядом…

Я кивнул и сделал глоток шоколада. Мне нравилось слушать ее и смотреть на взбешенное море из-под ее локтя. Тетка была права. Она кивнула, глядя в ночь, и, пропустив ладонь под плед, нащупала мою руку.

- Мир свиреп,- сказала она ласково,- Но в то же время чудесен. Тебе говорят, что ты будешь жить пять веков, и это, конечно, много больше, чем любой из людей. Но этот берег проживет тысячи, а это море сотни тысяч лет. Кто знает, сколько странных существ родятся и умрут здесь, когда не будет ни нас, ни даже памяти о нас? Что за звезды будут им светить? О чем они будут думать, глядя на них? Разве это не удивительно? Когда я думаю об этом, я чувствую себя одновременно крошечной, как песчинка, и огромной, как целое солнце… Мир не разбирает ни добра, ни зла, а только творит и творит одно непрерывное таинство жизни. Однажды он швырнет тебе под ноги свои подарки, среди которых будут и сокровища, каких ты никогда не видел, и диковинные чудеса, но будут и чьи-нибудь отрубленные головы. И мир заставит тебя смотреть на все это одновременно. В этот момент, я хочу, чтобы ты тоже понимал то, о чем я говорю, волчонок… И ничего не боялся!

Тетка наклонила голову и бережно поцеловала меня у переносицы…

- Господин…- позвали меня и, после паузы, осторожно повторили,- Господин!

Это был Пак. Он стоял рядом со мной, положив руку мне на плечо.

В просторном бабушкином кабинете собрались мои дядья и тетки. Воплощая собой вершину и семейной, и мирской иерархии, они всегда напоминали мне красивые, но неодушевленные куклы, нанизанные на некий нематериальный скелет. Прочнее этого скелета, однако, в мире не было ничего, потому что он целиком состоял из власти алмазной чистоты, так что кости внутри них беззвучно звенели при малейшем движении. Простому смертному смотреть на них было так же невыносимо, как на яркий свет, особенно, когда если они скапливались вместе на одной стороне неба - планеты, выстроенные в парад.

Тут были генералы, в мундирах и штатском, депутаты, партийные и советские чиновники всех рангов, могущественные академики и баснословно богатые директора предприятий народного хозяйства, полновластные хозяева его изнуренных планом отраслей. Был даже архиерей, слуга господень…

Они сидели по одну сторону длинного стола, а по другую устроился невысокий, чуть полноватый, облысевший уже мужчина с близоруко прищуренными глазами, глядевшими как будто растерянно и беспомощно. Перед ним на столе лежали очки в простой металлической оправе. Зрение у него, однако, было отменное. Звали его Илья Ильич, и, занимая во внешней номенклатурной пирамиде скромнейшую должность референта общего отдела республиканского ЦК, внутри нашего дома он был на голову выше всех присутствующих, за исключением, пожалуй, меня. Согласно древним феодальным уложениям, принесенным из Европы, он именовался у нас Главным Сенешалем и являлся правой рукой моего отца, деда, матери и бабки на протяжении большей части века. Илья Ильич не был мне родственником, он вообще не принадлежал к семье - это был новообращенный, царский еще, титулярный советник, которого дед Ференц вытащил из подвалов ЧК в Екатеринославе в 1918 году и возвысил, руководствуясь какими-то малопонятными нам причинами…

- Альберт,- сказал мне один из дядьев, и десятки глаз одновременно впились в меня,- Ты нас слушаешь?

Я кивнул.

- Ты сейчас должен решить, можно ли впустить следственную группу КГБ в соседний дом, чтобы понять, что случилось. Они ждут снаружи. Я считаю…

- А где бабушка? - спросил я, сжимая ладонями горячие подлокотники кресла, в которое они меня усадили, и в который раз уже повернувшись к Паку.

Лицо Пака, как всегда, не выражало ничего, но мне все время казалось, что вот именно сейчас оно, наконец, дрогнет. Тогда я ухватился бы за этот мимический ключ, чтобы открыть двери сна и проснуться в моем уютном мире, где нет ни мрачного кабинета, полного надменных гостей, ни их тревожных вопросов, ни трех жутких отрубленных голов, упавших вечером в атриум.

- Мы не можем пока с ней связаться, Аль… господин,- ответил мне Илья Ильич и по этой заминке в обращении ко мне, после которой все переглянулись, я догадался - в моем мире только что безнадежно надломилась какая-то центральная пружина, и он уже никогда не будет прежним. Просыпаться мне стало некуда.

- Ты сейчас должен решить,- опять заговорил мой дядя-генерал,- Можно ли впустить мирян в соседний дом. Те трое, хоть и были плебеями, но формально находились под нашим патронажем. Это clientes***** семьи, и на их жилище распространяется секретный циркуляр ЦК и Совмина об экстерриториальности…

- А где бабушка?!

Генерал замолчал. Кто-то что-то прошептал одними губами, наклонившись к уху соседа. Взгляды стали рассеяны. Илья Ильич прокашлялся и сказал:

- Мы не знаем, где сейчас Нина Георгиевна.

- Как это не знаете?

- Мы выясняем это,- снова вступил в разговор генерал,- У нас было мало времени. Вчера, после совещания в Секретариате ЦК, в Москве, она вернулась в один из наших домов, тот, что на Патриарших, оставила там сопровождающих и куда-то отправилась. Одна… Это все, что мы пока знаем.

- В каком смысле «куда-то отправилась»? Куда отправилась?!

Генерал пожал плечами.

- Но так не бывает,- я растерянно взглянул на Илью Ильича,- Кто-то должен знать!

- Такое уже происходило и раньше. Возможно, Нина Георгиевна хотела встретиться с кем-то, о ком никому не следовало знать. В подобных случаях она запрещает следовать за собой. Сейчас мы ищем ее своими силами, в Москву срочно вылетел ваш кузен со своими людьми, но…

Илья Ильич на мгновение замолчал, что-то обдумывая.

- Это вторая… или, строго говоря, первая проблема, с которой мы имеем дело. Исчезновение главы одного из правящих Домов и это убийство у соседей, сложенные вместе, дают чрезвычайное событие союзного масштаба. Вам следует это осознавать, господин… Мы не можем держать это в тайне слишком долго. Это не только наше внутреннее дело. Согласно заключенным нами конкордатам, мы должны уведомить Политбюро и глав других семей.

- Я не понимаю…- пробормотал я,- О чем уведомить? Что происходит?!

- Это какая-то чушь!- гневно перебил другой мой дядя, закованный в серую чиновничью пиджачную пару, как в доспех,- Мы не можем тут сидеть и объяснять мальчишке, что происходит! Мы не в детском саду! Это несерьезно, товарищи! Пусть комитетчики немедленно начнут расследование. Я сам им прикажу сейчас же! Может быть, это война? Или вообще - бунт?!

При слове «бунт» мои родственники сразу же неуютно завозились в своих креслах. Некоторые из них еще помнили, что означает это слово…

- А, может, это заговор внутри семьи?- Илья Ильич взял свои очки и легонько постучал ими по поверхности стола,- Такая версия событий тоже имеет право быть, нет?

Мой дядя сразу окаменел в величественном молчании.
 
- Я хочу напомнить вам, товарищи,- продолжил Илья Ильич,- Что в соответствии с сеньоральным правом, Testamentum Sanguinis Primogenitura Mysticum******, и, вместе с тем…- с легкой язвительностью добавил он,- Также и принципами демократического централизма, в этом кабинете лишь Бодрствующие Князь-Патриарх или Княгиня-Мать могут отдавать кому-либо какие-либо приказы. А в исключительном положении, когда они не в состоянии исполнять свою власть, их прямой наследник, Князь-Эрпатор, Regni Princeps Hereditarius…

Легкий шум голосов, который сопровождал его слова, оборвался. Я вжался в кресло, наконец, начиная понимать, о чем идет речь.

- Это же абсурд…- медленно сказал мой дядя, опасавшийся бунта,- Князь-Эрпатор?! Мальчику нет и тринадцати лет, он даже не конфирмован! Товарищи, мы же взрослые люди! Мы что, намерены всерьез обсуждать тут всю вот эту пропахшую нафталином архаику с феодальными коллизиями и тем более Заветом Крови?! Да эти заумные сутры старше таблиц Моисеевых! Кто их вообще помнит в наши дни? Завет Крови… Черт знает что такое…

- Да, товарищи, давайте обсуждать что-нибудь более современное,- хмыкнул какой-то весельчак,- Например, Заветы Ильича…

Все заулыбались, и мой дядя опять стушевался.

- Здесь, собственно, вообще нечего обсуждать,- строго произнес Илья Ильич,- Это закон.

- Но это действительно нелепо,- вставила одна из моих теток,- Примогенитура Завета Крови имела смысл во времена Старой Охоты, а мы уже давно не охотимся на людей - мы ими управляем. Илья Ильич, мы живем в двадцатом веке. Убиты наши клиенты! Княгиня-Мать исчезла! Это политический вопрос. Мы должны действовать немедленно, а не ждать решения от ребенка! Если мы так хотим соблюсти формальности, давайте быстро изберем… не знаю… допустим, Князя-Регента и пусть он временно руководит Домом от имени Альберта до тех пор, пока не вернется Нина Георгиевна.

- Во-первых,- наставительно пояснил Илья Ильич,- Князя-Регента нельзя «избрать». Тем более «быстро». Мы не на Пленуме ЦК. Князь-Регент мог бы быть назначен главой Дома, если бы тот решил удалиться в усыпальницу, оставляя несовершеннолетнего наследника. Но этого не произошло. Таким образом, у нас нет Князя-Регента. Во-вторых,- он помедлил,- Что значит «до тех пор, пока не вернется Нина Георгиевна»… А если, предположим худшее - она не вернется?

- Как это, «не вернется»?- севшим голосом спросил я, чувствуя, что руки у меня трясутся под столом.

- Мы надеемся, что она вернется, Альберт,- быстро сказал мой дядя-генерал, поймав взгляд Ильи Ильича,- Мы говорим… чисто гипотетически.

- Товарищи,- снова взял слово Главный Сенешаль,- Как бы мы не относились к этому, преемственность власти внутри Дома должна быть непрерывной. Предстоит разобраться в том, что произошло, и понять и предотвратить то, что еще может произойти. Война ли это, или просто не связанная цепь событий, но, как минимум, в одном случае мы явно имеем дело с чьей-то враждебной волей. Как бы мы не относились к этому, повторяю, у Дома должен быть глава. Это вопрос легитимизации и здесь нечего обсуждать! Политбюро и новые Дома, может быть, еще и согласились бы с выборами Князя-Регента, если бы мы собрали более представительный совет и не в такой спешке. Но не Familia Imperialis и, что важнее, не Европейские Дома. Они слишком консервативны и привержены букве закона. А в настоящий момент, малейшее сомнение с их стороны может поставить под угрозу международные операции, как наши собственные, так и те, в которых мы участвуем в общегосударственных целях. Это, последнее, крайне серьезно, поскольку может потребовать нашего внимания в любой момент, хотя бы и завтра… Поэтому, нравится это кому-то или нет, вплоть до появления новых сведений, этим Домом по-прежнему управляет Княгиня-Мать, а в ее отсутствие - Князь-Эрпатор, принц Альберт, да живет он вечно…

Сказав это, Илья Ильич взял со стола очки, но не стал их одевать, а просто уронил в нагрудный карман пиджака. Он встал и повернулся в мою сторону. Я понял, что этим он как бы заранее оборвал новый виток спора, к которому уже приготовились мои родственники. Увидев, как он поднимается из-за стола, я тоже инстинктивно хотел вскочить на ноги, но внезапно ощутил на своем плече руку Пака, деликатно, но твердо прижимавшую меня к креслу.

- Sempre vive, Dominus!*******

Илья Ильич медленно и с торжественным достоинством поклонился мне. За ним, один за другим, переглядываясь, стали вставать мои дядья и тетки. Они обратили ко мне свои лица, замкнутые в высокомерном недоумении. Наконец, мой дядя-генерал, вероятно просто в силу военной привычки к дисциплине, первым повторил за Главным Сенешалем:

- Sempre vive!

- Sempre vive,- прошелестело по бабушкиному кабинету,- Sempre vive, Dominus!

Затем повисла какая-то ватная тишина. Они ждали моего ответа. Пак поколебался, но почти сразу же наклонился и прошептал мне на ухо одними губами, а я произнес следом громко и ровно, хотя внутри меня трясло, как в лихорадке:

- Sempiternitas et Vita et sum!********

- Теперь отпустите их, господин,- прошептал Пак, переглянувшись с Ильей Ильичом.

- Вы можете идти,- послушно велел я.

Они стали выходить из кабинета, задерживаясь в дверях и окидывая меня холодными взглядами. В конце концов, со мной остались только Пак, Главный Сенешаль и генерал. Пак предупредительно кашлянул.

- Предложите им сесть, господин.

- Садитесь, пожалуйста.

Илья Ильич опустился на свое место, а мой дядя-генерал расположился поближе ко мне. Он сложил руки перед собой и сплел пальцы.

- Этими латинскими формулами веры вы сомнений не сняли, Илья Ильич. Все это прекрасно. «Sempre vive», безусловно, звучало, как подобает, но… Они испуганы и не верят в то, что говорят.

- Я понимаю. Но пусть они хотя бы хором говорят одно и то же, чем устраивают склоку о престолонаследии посреди пожара… Какое-то время они будут соблюдать статус-кво и трижды подумают, прежде чем интриговать и создавать фракции внутри Дома. Если все начнет расползаться еще и изнутри, лучше нам, поверьте, не станет.

- А почему бы вам, на самом деле, не согласиться на выборы Князя-Регента?

- Потому что это открыло бы другим Домам лазейки, чтобы влиять на их исход. Положение Дома непрочно, и кандидаты могут быть уязвимы к соблазнам извне.

Генерал посмотрел на меня.

- Альб… Князь-Эрпатор даже не конфирмован. Это, простите мне такую вольность, просто испуганный беззубый мальчик в кресле. Как вы себе представляете переговоры с Политбюро и другими Домами от его имени?

- Не знаю,- побарабанил пальцами по столу Илья Ильич,- Пока не знаю… Но, если мы хоть в малейшей степени дадим другим Домам почувствовать, что у нас тут образовалась прореха во власти, что Князь-Эрпатор не в состоянии исполнять свои обязанности до возвращения Княгини… Или вместо нее… Мы сразу поставим семью под угрозу. Кое-кто может решить воспользоваться нашим положением и тогда все станет непредсказуемым.

- С этим я согласен. Какова сейчас обстановка на ваш взгляд?

- Будем исходить из того, что все знают, что что-то происходит, но что именно пока не понимают. Мы со своей стороны добавим тумана. Например, сегодня же я свяжусь с нашим викарием в Венгрии, чтобы он начал готовить замок Силадь якобы для визита Княгини-Матери. Пусть думают, что мы намерены провести там какую-то важную встречу. Скажем, с кузенами из Европы. Правда станет известна им очень скоро, разумеется, но какое-то время мы выиграем. Как наша группа в Москве?

- Поиск идет,- угрюмо сказал генерал,- Но это поиск в потемках. Кроме того, мы ведь действуем сами, скрытно. Мы не привлекали мирян. Нужны сутки или двое, чтобы мы получили более-менее ясную картину. Если за это время Нина Георгиевна не объявится, то…

- То что?! - спросил я их.

Оба они словно забыли о моем существовании.

- Если такое произойдет, господин,- сказал Илья Ильич,- То нам придется заявить об этом во всеуслышание. Политбюро и семьи сразу же направят к нам своих представителей. Нам придется убедить их, что положению и делам Дома ничто не угрожает и что мы намерены соблюдать все мыслимые договора, как если бы ничего не случилось. Если же мы вообще не продвинемся в поисках, то вы будете возведены в достоинство Князя-Патриарха еще до зимы. Тянуть дольше будет просто немыслимо. Конечно, я говорю о крайней ситуации - я твердо уверен, что Княгиня-Мать найдется. Но предполагать худшее это мой долг.

Мой дядя-генерал кивнул в подтверждение.

- Теперь эти трое,- напомнил он,- Здесь нет смысла что-то скрывать… Можно, конечно, пустить слух, что мы сами казнили их за какую-нибудь провинность, но вообще утаить их смерть при таком количестве очевидцев - вряд ли… Вдобавок не зная, кто за этим стоит и каковы его цели… Это будет так же опасно, как игра с кошкой в темноте. То, что их головы бросили в дом Княгини-Матери это, конечно, послание и вызов, но от кого и о чем? Словом, мы итак затянули с этим. Я думаю, нам следует пустить мирян в соседний дом и разрешить им провести следствие, взяв подписку о неразглашении. Это тем более важно, что сами мы должны как можно скорее понять картину произошедшего. Альберт…- он замялся, но все-таки выговорил,- Ваша Светлость, нам нужно тв.. ваше разрешение.

- Да, конечно,- промямлил я, думая о другом,- Хорошо…

В двери кабинета постучали. Пак подошел и отворил их, пропустив внутрь моего второго дядю. Того, что говорил о бунте.

- Альберт!- сразу же зачеканил он, сделав два шага к столу,- Надо поговорить серьезно! В узком кругу и сию минуту! Альберт, мы должны…

- Ваша Светлость,- мягко поправил его Илья Ильич, а генерал по другую руку от меня утвердительно покачал головой. Они с вошедшим были родными братьями, и мой второй дядя на мгновение растерялся. Он явно ждал от генерала иной реакции.

- Ваша Светлость,- наконец выдавил он из себя,- Мы должны серьезно поговорить!

- Предложите ему сесть,- снова донесся до меня наставительный шепот Пака но я, сам не знаю почему, промолчал.

- О чем ты хочешь поговорить? - спросил генерал.

- О чем?! О том, что происходит! Нам всем угрожает опасность, неужели вы не понимаете? Сейчас убиты эти трое, а что завтра? Членам семьи нужно срочно переехать в наш здешний замок в горах! Тот, что построил князь Ференц в сороковых годах. Это современная неприступная твердыня - не то, что наши городские особняки или средневековые дунайские развалины! Членов семьи следует окружить охраной, и не из Девятого управления КГБ, а настоящей охраной - из воинов Дома!

- В нашей семье,- кротко прервал его Илья Ильич,- Более полутора тысяч кровных братьев и сестер. Из них две трети бодрствуют. Они расселены по всему Союзу. Вы всех их предлагаете эвакуировать в горную крепость князя Ференца? 

- Нет, конечно… Только первых лиц! Высокорожденных!

- Понятно… Иначе говоря, вас лично?

- Ну, не только меня… Но и меня - тоже!

- Значит, вы хотите, чтобы первые лица семьи, все одновременно, побросали рычаги управления, оставили дела и, передав власть смертным, спрятались в горах? Не говоря о том, что такое вряд ли останется незамеченным другими семьями, как вы сами полагаете - это разумно?

- Не надо утрировать! Я имел ввиду, что мы должны получить защиту! Мы должны действовать, а не играть в эти ритуальные игры с Князем-Эрпатором и Заветом Крови. Мы, взрослые мужчины, а не дети! Мы поступаем не так! Мы не для этого собрались сегодня в доме Княгини-Матери! Если бы она была здесь…

По мере того, как он говорил, взвинчивая себя, я понял, что его страх скоро напитает новым суетливым огнем мою собственную, почти умолкшую уже, панику. Если только я не остановлю его прямо сейчас. Я смахнул ладонь Пака с плеча и встал на ноги. Высокое кресло за моей спиной недовольно скрипнуло.

- Мужчины?! - воскликнул я, сверля дядю глазами,- Сначала вы вызываете огромный мир на поединок, а, когда он с размаху дает вам по носу, то прячетесь в доме у женщин! Вот как вы поступаете! 

Странно, но когда я почувствовал пятками твердую поверхность, во мне появилось куда больше уверенности, чем весь этот час, пока они болтались в воздухе, не доставая до паркета. Мой дядя молча двигал челюстью, не в силах что-либо произнести. Он стал похож на рыбу, выброшенную на берег. Вряд ли ему приходило в голову, что я вообще могу повысить на него голос. В конце концов, генерал что-то одобрительно крякнул и, взяв брата за плечи, выпроводил того из кабинета.

Илья Ильич наклонил голову и посмотрел на меня с удивленной похвалой.

- Мне кажется, я узнаю эти прибалтийские интонации,- ухмыляясь, сказал генерал и вернулся к столу,- Конечно, такая эмансипе, как наша кузина Альберта, намного чаще попадает в мишень, чем некоторые… Тем не менее, прошу прощения за поведение моего брата…

- Мы все слишком взволнованы,- примиряюще ответил Илья Ильич,- Он возьмет себя в руки.

- Остался еще один вопрос,- вдруг подал голос Пак,- Прошу прощения, но…

Илья Ильич кивнул.

- Да, это верно. В доме находятся двое мирян, которые тоже стали, пусть невольно, свидетелями произошедшего. Это люди, поэтому нам придется подумать, как поступить. Дмитрия Евгеньевича я давно и хорошо знаю, он наш гость и старинный друг Нины Георгиевны. Я сам с ним поговорю. А этот мальчик? Юра?

- Он мой друг,- смутился я и вздохнул,- Я думаю…

- Только друг? - уточнил Илья Ильич и мне сразу не понравился его голос.

- Что вы имеете ввиду?

- Больше вы к нему ничего не испытываете, господин? Других чувств?

- Нет…- мои ноги опять ослабели, и я рухнул обратно в кресло,- Нет! 

- Вам предстоит конфирмация,- упрямо говорил Илья Ильич, не отрывая от меня взгляда,- И очень скоро. Мы должны учитывать это… И вы должны понимать, как это важно. Вы понимаете… Ваша Светлость? Вы не обменивались какими-нибудь… обещаниями? В этом возрасте мы все можем говорить друг-другу необдуманные вещи… Вы не испытываете к вашему другу иного чувства? Чувства Голода?

- Нет! - я подумал, что сейчас разревусь перед ним,- Не его… Не его! Не с ним! Я не хочу! Не вздумайте только тронуть его - вы слышите?! Я этого не хочу!

- Хорошо,- помолчав, согласился Илья Ильич,- Оставим это пока…

- Нет, не "пока"! Забудьте о Юре! Я вас про…- начал я было, но осекся и по складам прокричал другое,- Я! Вам! Приказываю! Вы поняли меня?!

Илья Ильич и генерал еще долго не отвечали мне. Потом Главный Сенешаль прикрыл глаза морщинистыми веками и, словно глядя куда-то внутрь себя, сказал:

- Да, Ваша Светлость… 


* Ништадтский мир - мирный договор между Русским царством и Шведской империей, завершивший Северную войну 1700-1721 годов.

** т.е. в войско саксонского курфюрста Фридриха Августа II, претендовавшего на польский престол во время второй Войны за польское наследство, 1733-1735 гг.
 
*** в здании ЦК КП Латвийской ССР. Рига, ул Кирова (ранее Элизабетес).

**** иронично: возлюбленный, любовничек (от фр. l’amant).

***** Клиентела (лат. clientela) - форма социальной зависимости, взаимные правовые, социальные и экономические обязательства между патронами и клиентами. Практиковалась в Риме, восходит ко временам разложения родового строя.

****** букв: Мистическая Примогенитура Завета Крови. (лат.) Примогенитура - система наследования трона в монархиях по праву первородства.

******* Живи вечно, Господин! (лат.)

******** Я [сам] есть и Вечность, и Жизнь! (лат.)