Сборник рассказов. Записки из дневника

                Любите меня все, либо не любите вообще.

                I. Мой друг.

Мы с моим школьным приятелем сидели у него дома.
- Лёшик, ты уже спал с кем-нибудь?
Леха, был отбитым дураком, но мне нравилось его безумие, с ним не было скучно. С идиотской улыбкой, растянутой на пол лица, ответил своим хриплым смешком:
- Кучер, сейчас любовник моей матери переспит с тобой.
Он полез в шкаф и достал резиновый фаллос.
-  Практикуешь?
- Это мамкино, я как-то раз застукал ее с этим в ванной.
Он облизнул его и положил обратно.
Его мама была одинока и добра, редкий случай. Когда я заходил к ним в гости, я всегда был с ней вежлив, как и она со мной.
- Здравствуйте, Елена Владимировна.
- Привет, Женя. Как в школе дела?
- Все отлично, родители желают, чтобы я продолжал учиться, хотят, что бы поступил на юридический или экономический факультет.
На самом деле, после класса 7-ого я скатился до рядового троечника, особо ничем не выделялся, плыл по течению школьной программы, не сильно затрудняясь в ее изучение, иногда интересовался литературой.
- Это хорошо… – задумчиво отвечала она, думая явно не о моем будущем.
Я часто замечал в ее отчаянном взгляде глубокую грусть, возможно, она тосковало по своим годам,
вспоминала как в юные, бурные года, не отрывая глаза от своего любимого, отдавалась легкомыслию, поцелуям и шумным празднествам, результатом всего этого был Лёшик и невыносимое женское одиночество.
Мы готовились к выпускному, я был одет в пиджак, который был еще куплен в классе шестом, одел я его в третий раз за полтора года. Лёшик надел черные брюки, с белой короткой рубашкой и фиолетовой бабочкой.
- Ну как? А? Не красавец ли? Юлька сегодня точно моей будет. –говорил Лёшик, поправляя бабочку у зеркало.
- А ты резинки купил? – Полу лежа на кровати оживленно спросил я.
- А как же.
Он нырком залез под кровать, достал оттуда коробку из под кроссовок. В коробке были куча разных цветных упаковок.
- Я возьму «супертонкие», хочу запомнить это историческое событие и прочувствовать все как следует. – Возбужденно говорил Лёшик.
- Не переусердствуй, иначе это будет знаменательным днем на всю твою жизнь.
Я взял тоже, мало ли...
    Мы двинулись к школе. По дороге закурили. Это были сигареты моего отца, у него частенько они пропадали.
У крыльца школы, встретили нашего одноклассника Костю. Пожали руки, Лёшик ударил его дружески в плечо.
- Выпить есть? – той же безумной гримасой был задан вопрос.
Костя полез в кусты в трех метрах от нас, вышел обратно в руках с черным пакетом, побрынчивая бутылками. Мы сразу поняли. Праздничное настроение набирало обороты. Зашли в первый открытый подъезд, остановились на втором этаже. У каждого в руках были пластиковые стаканчики. Костя еще тогда объявил, что их делают из использованных шприцов, а я долго заморачивался по этому поводу, ведь я был диким неврастеником. Мы выпили по пятьдесят, потом еще по сто. Присутствовало чувство, что ты делаешь, что-то незаконное, не по устойчивым традициям, к этому дополнялось чувство радостного волнения, перед всем многообещающим праздничным днем и вечером. Как мне казалось, это была начальная ступенька взрослую жизнь, с ее драмами, неизвестностью, свободой действия и неограниченными возможностями, но это лишь казалось…
    Мы зашли в школу, прошли в актовый зал, уселись рядом своим классом. Девочки, то и дело смотрелись в свои зеркальца и прихорашивались. Мальчишки, развалившись на креслах, страдая от духоты, уныло слушали прощальные тирады завучей и учителей. Я первые увидел, как они смеются. Обыкновенно, это были угрюмые, грубые люди, в которых, любовь к детям искоренял долгий стаж преподавания в школе. Признаться и мы не подарок.
Мне нравилась одна девочка, с параллельного класса. Я часто бросал свой взгляд в ее сторону, она изредка тоже. Между нами установился контакт, который я еще не понимал, к чему приведет, но уже тогда мечтал взять ее за руку и не отпускать.
    Все спустились в столовую, всё было дешево празднично украшено, воздушные шары, праздничные ленты, столы были накрыты разной едой, было шампанское, все улыбались, на фоне играла негромко музыка. Лёшик был в ударе, выпускал глупые шутки, бурно жестикулировал руками, то и дело заигрывал с Юлей, моей одноклассницей.
Я отошел в уборную.
- Ну че, братан, хорош сегодня денек, нужно поддать горючего, а? – следом за мной ворвался Лёшик.
- У тебя собой?
Он полез рукой под пиджак, непринужденно вытащил папиросу.
- Это что? – с некоторым интересом спросил я
- Это братан счастье, что таится веками, не бойся, ты сам все поймешь.
Он преподнёс папиросу к губам, поджег спичками и раскурил. Я ощутил резкий запах жженой травы. Я немного нервничал.
- Открой рот и втягивай.
Я легко повиновался. Лёшик взял губами папиросу горящей стороной и начал выдыхать, я затянул валящий густой дым и немного отошел к стене. Мои ноги пошатнулись, мое тело не слушалось меня, я не чувствовал его. Мой друг Лёшик, потерялся из виду, мне казалось, что он очень далеко, но голос его присутствовал. Его поведение и слова пугали меня. Все это быстро сменилось бесконечным смехом, держась за живот в порыве истеричного смеха, лежал на холодном кафеле и бормотал что-то невнятное.
- Идиот! – Вдруг резко и грубо я оборвал это веселье. Меня взбесило все происходящее, тупость и хамство Лешика, бестактность во всем его поведение, все его дурацкие шутки в сторону глупой и наивной Юли, и весь этот спектакль как способ затащить ее в подъезд или в кусты, раздеть ее и разложиться в грязи, в пьяном состояние, обтираясь молодыми телами. Я облился ненавистью, представив все это, как он будет приставать сзади к ней, с должным усилием пытаться снять с нее белые трусики и приставить свой молодой пистон.
- Животное!
- Чё ты сказал, 6ля? Повтори! - Он взял меня крепко двумя руками за воротник и подпер к стене. Первый удар пришелся под дых, дыхание перебило, я согнулся, а он стоял с вопросительным взглядом. Кулаками махать я не умел, получалось неловко, будто не добивал, и не доставал до оппонента и сила удара была незначительной. Резко поднявшись, я обхватил его торс и повалил на пол, оглушительные удары прилетали по ушам, я отвечал тем же, я ничего не видел, и все происходило ошеломительно быстро.
- Все! Хватит! – я поднялся и не спеша пошел к умывальнику, ссадин не было, мне нужно было освежиться. Силы покинули меня, Лешика тоже, он сидел в одном положение минут пять. Я посмотрел на него, по его щеке скользнула слеза. Мне стало жалко его и очень стыдно. – Зачем я так? – думал я про себя. – Я же вместо отца ему и брата.
Он встал на ноги, первый раз я видел его таким серьезным и грустным, он продолжительно и тяжело посмотрел мне в глаза и скрылся за дверь. Больше я его никогда не видел. В тот день его нигде не было, не на празднике, не дома. Я допоздна караулил его у подъезда, но его так и не было. Летом я отдал документы в колледж и совершенно потерял любую связь с одноклассниками и школой. Да и xuy с ними.


                II. Моя любовь.
   
- Выпьем еще по одной? – За любовь! Да, да, за любовь. Все дружно подняли рюмки, шустро опрокинули их и опустошили. Я только отходил от недавних отношений, прошел от начала до конца, от первого застенчивого поцелуя, от которого теряешь голову и прыгаешь на задних лапках, и до истерик, слез, разлуки, что оставляет глубокую, беспросветную яму.
Водка разлилась по всему телу, мир запестрил яркими красками, дышать стало свободней.
    Я хорошо проводил этот вечер, в компании своих друзей, в одном из баров нашего маленького, серого городка. За окнами нас караулила глубокая осень, грозила слякотью и томным, черным небом. Поэтому сидеть в уютном баре, потягивать спиртное, казалось вдвойне приятным. Все были парами, я же выделяясь на их фоне, был один. Да и черт бы с ней, думал я, но через минут десять впадал в глубокое уныние и уже набирал её номер, но в нужный момент останавливал себя. Ребята это видели, подливали мне алкоголя, шутили, как бы взбодрить меня. У Марины зазвонил телефон, я немногое понял о чем она говорила, т.к в зале было очень шумно, но кое-что услышал отчетливо – Приезжай скорей! Мы на Афтюнской, тут очень весело, я тебя кое с кем познакомлю! Она улыбалась, вся искрила добротой и позитивом.
- Жень! Скоро приедет моя подруга, я хочу тебя познакомить с ней, она очень хорошая и ей тоже сейчас одиноко.
- Хорошо! – кричу ей в ответ и подмигиваю глазом.
Мне на момент стало интересно, я давно не знакомился с новыми людьми. Каждое новое знакомство для меня, это новый мир, в котором я еще не был, я стараюсь плавно прощупать почву и идти по ней, задавая непринужденные вопросы.
Почему бы и нет? Хуже не станет, решил я для себя.
    Мы вышли покурить, я смотрел на себя в отражение витрины. Что ты теряешь друг? Ты еще молод, жизнь кажется длиной, все впереди, все твои мечты осуществимы. На этом затушил сигарету и с пьяной надеждой зашел внутрь.
Взял себе темного пива, удобней уселся на диване и начал слушать истории своего друга Сержа, тот еще пройдоха.
Обстановка в баре казалась очень добротной, было парочку явно выпевших забулдыг, так и лезли на кулак, но в конечном итоге сгинули в мрачное небытие за дверь.
    Я смотрел на выход, двери колыхались туда-сюда, я представлял себе, как заходит случайно моя бывшая подруга, не заметив меня, она прошла бы к стойке, заказала себе свое любимое, мажорское мартини, к этому времени к ней подсел бы я, щедро угощал напитками, мы помирились, я простил бы измену. К нам присоединился бы наглый на рожу майор, с большим пузом облегающую белую рубашку и увел бы даму моей мечты под ручку. К черту все!
    Я ощутил на себе потерянный, родной взгляд. Бывает, что ты незнаком с человеком, а в иной раз встретившись глазами, ты понимаешь, да..  я знаю тебя и мысленно тянешься обнимать… 
Это была девушка небольшого роста, стройная, почти худая, с бледным лицом, с черными волосами и пронзающим взором.
- Ева-а! – бурно размахивая руками, прокричала Марина.
Девушка, держась ровной походкой, уверенно подошла к нашему столику, в пути собрав заинтересованные взгляды мужчин.
- Знакомься, начала Марина, перечисляя имена присутствующих.
Я, было, хотел поцеловать руку в знак почтения, но неловким движением задел стакан с напитками и все разлилось к чертям.
- Кретин.. неуклюжий кретин.. – проклинал себя, судорожно пытаясь вытереть жидкость салфетками.
    Все смеялись, Ева слегка улыбнулась. Кровь прихлынула к моим щекам, мне стало очень стыдливо. Я все же представился.
Мы просидели еще около получаса, время было довольно позднее, женщины стали капризничать, как маленькие дети. Постепенно все начали расходиться. Я, чуть шатаясь на ногах, хотел было оправдать себя в глазах Евы, за то неловкое действие.
- Позвольте мне проводить вас до дома? В ответ получил ту же легкую снисходительную улыбку и молчание.
Она сделала пару шагов вперед, непринужденно обернулась и засмеялась ангельским, детским смехом, уж не знаю над чем,… не над тем ли, что, я, будучи глупой, пьяненько мордой, прислонившись к стене, пытался показать себя в свете благородного рыцаря средних веков.
- Пожалуйста. Она протянула мне свою хрупкую руку.
Ее ладонь была холодной и бледной, мне нравилось это. Крепче зажав ее руку своей, мы пошли вдоль темных и холодных дворов. Мне было приятно, вот так просто идти, мы были едва знакомы, этот человек был мне очень дорог. Я не мог видеть ее в обыкновенной жизни, с детьми и мужем, с огурцами на зиму и покупками в «икеа». Мне казалось, она должна прожить по-иному. Это редкая порода, каких можно встретить также редко. Острый и понимающий, мужской склад ума, в женском, изящном, стройном и красивом теле. По обыкновению жизни, рядом с такими должны быть неотъемлемые мерзавцы, красивые, статные, высокие и сильные. А что было во мне? Шероховатые, непричесанные волосы, потрепанный пиджак, плебейский торс с руками, доставшиеся мне от отца, человека рабочего по жизни, грусть в глазах и преданность как у собаки. Да в xuy кому я уперся.
- Жень, обними меня, пожалуйста. – Еле доносилось, с синих полуживых губ. Я впитывал в себя ее дыхание, ее запах и голос.
- Мне нужно идти, извини. – Прошептала она.
Она застенчиво и словно чувствую на себе вину, посмотрела мне в глаза и ушла. Я не стал догонять, просто стоял и смотрел за ее удаляющим силуэтом в дали. Я уже смирился, с тем, что умру одиноким человеком, что я могу дать женщинам, кроме как огурцов на зиму и мебель из «икеа», да и этого у меня нет. А что им еще нужно? Несомненно, все девушки разные, но их объединяют одинаковая потребность и роль в этом мире. Зачем же тогда эти напрасные поиски и смертельная тоска «по той самой»?  Я остался один у обочины, меня снова покинули. Может просто я никогда не бился и не боролся за эту жизнь, не вступал в конфликт с окружающим миром, не участвовал в бесконечной гонке за доминантность и преобладание в системе ценностей, не разгрызал шеи всем ненавистным мне уебкам, а старался аккуратно с осторожностью обходить их. Теперь все мои женщины у них в объятиях, они сытно поели, после сладко поеблись и уснули в уюте и комфорте, а я стою тут, на холодной дороге в дождь и слякоть, в своих размышлениях. Во мне явно что-то сломалось.
 
                III. Мой дневник.

Меня шатнуло в бок, я прилип к стене и обнял ее как своего единственного понимающего друга. За окном серого кирпичного дома шел снег крупными хлопьями, я вспомнил о маме. Сознание мутило, передо мной мелькали какие-то люди, до первого взмаха бокалом, они были мне знакомыми, после, я ненавидел их.
  - Валите нахуй все отсюда! – проговорил я мысленно.
  В декабре, мой дружище самого детства, пришел с армии.
  - Тяжело было?
  - Ясень xuy! – четко и ясно дал мне понять мой товарищ.
  На то время я снимал с ним квартиру, в одном из типичных русских дворов, куда взгляд поутру падал на однообразную, безымянную пятиэтажку рядом с детским садом. Детишки бегали и шумели по площадке с качелями, сосед с угрюмым лицом, уныло выпускал дым сигарет стоя у своей «шестерки». Все как обычно. Мы часто выпивали с моим товарищем, я помогал ему адаптироваться и социализироваться, в общем, вернуться к нормальной жизни. Его девушка, которая якобы его ждала, работала официанткой в ресторане, откуда приносила нам и себе выпивку. Жил припеваючи, жил жизнью неудачника поэта. Просыпался поздно днем, ближе к трем часам, зимой в это время уже темнело. Не спеша распивал и пытался писать стихи, выходило дерьмово, но данное занятие увлекало в такие моменты. Позже приходили разные люди, знакомые, друзья, снова с выпивкой и мы постоянно о чем-то трепались на кухне. Будучи уже нормально пьяным, доставал свой потертый дневничок и читал, что написал днем, читал преимущественно бабам. Среди других не было не мотивации, не смысла, - ну, хули они понимают? -  иногда подумывал я без интереса. А бабе кое-какой, может и понравиться, да и отблагодарит и вылечит псевдо-поэтика, чего она, много ли поэтов видела в своей жизни, даже таких вот захудаленьких? Я нуждался в женщинах, шаткая нервная система и молодая плоть моя нуждалась в них еще больше.
               
                ***
  Средь каменных и неодушевленных лиц,
  В эпоху девайсов и гаджетов.
  Пытаюсь себя найти,
  В хмельном, очередном стакане.
  Прятаться под маской - холодного взгляда.
  В прикосновениях теплых и нежных нуждаясь,
  Жить в одиночестве - года,
  Любовь вечно ожидая.
                ***
               

Дерьмо? Не правда ли? Да и я так считаю. Да и не подхожу я под типаж поэта, открытого, авантюрного, страстного. Больше и не пишу стихов, а если и напишу, то презирать себя тихонько начинаю, за самообман, не мое это. Исключительно не большие прозы, в умеренных дозах. Два дня тяжелой физической работы, два дня умственной, еще бросить курить, пить и перейти на легкую пищу, без мяса. Не пробовал, наверное, и не буду.               
 
                IV. Мой сон.
                Записки «душевнобольного».
Старые, облупленные, почти чахоточные, больничные стены и потолок с коричневым огромным пятном от протекания крыши, окружали мое бытие последующие дни.      
– Здорова! - мне протягивают руки трое окруживших меня парней.
- Привет, - говорю им, жму поочерёдно ладони.
- Ты чего здесь? Откуда?
- Армия, - говорю, - с психологом не поладил. – Местный, - отвечаю им, стараясь держаться ровно.
- Ааа, понятно, насколько тебя здесь? Есть сигаретка, а?
- Думаю ненадолго, - достаю пачку крепких сигарет «ява», - угощайся, - сразу узнаю, - где здесь можно покурить.
- Тебе nu3дец, - кто-то из них говорит мне, - главный врач, решает насколько тебя здесь оставить, а он может решать очень долго, - а покурить можно в туалете, - они ушли.
Еще не осознаю, что значит «тебе nuздец». Узнаю где туалет, благо есть хотя бы дверь, хоть и без защелки, тем не менее, это лучше, чем ничего, но уединиться тут, крайне тяжело. Нервно выкуриваю две сигареты подряд, сюда заходят постоянно люди, постоянно стреляют сигареты, могут перед тобой сесть на унитаз и сделать все свои дела, при этом еще с любовью так и с состраданием в голосе, попросить оставить докурить, но я и оставлял, что с них взять. Возвращаюсь в свою палату, по пути все чужое, все дикое, иду на знакомый мне уже уголок. Прилег, пытаясь все осмыслить, ничего не получается, все смешалось в кашу, даже не могу понять до конца где нахожусь и зачем. Над моей головой стояло окно, я встал с кровати, все спали, был слышен негромкий храп, время было уже позднее. На дворе гулял ноябрь, выпал первый снег большими хлопьями. Женщины, мужчины, спешно возвращались после своих дел по домам, в уютные комнаты, в свои родные кровати, чтобы завтра снова рано встать. Я провожал каждого из них взглядом, сильно завидовал им и ненавидел их. Ненавидел за дарующую им счастье и свободу, - найдись хоть одна сука, которая думает, что она xuyeво живет, - думал я.  На горизонте маячили цветные огоньки от света с окон стоящих вблизи домов, я был изолирован от всего этого ржавыми железными прутьями, я вспоминал родных. У меня защемило в груди, огромный черствый ком тяжелой грусти встал поперек горла, все поплыло в глазах, все размазалось, я тихо заплакал от отчаяния, мне впервые так сильно захотелось домой. Я прилег на койку в окружение неизвестных людей, пытаясь ни о чем не думать, и быстро уснул от усталости.

  Подъем.
Проснулся очень рано, в пять часов утра, пробудился от шума медсестер, за окном было еще темно, желтый свет лампы в коридоре, отсвечивал прямо в глаза. Просыпаясь, я желал одного, чтобы день быстрее подошел к концу, чтобы снова можно спокойно уйти в небытие. Все те же люди за окном уже лениво шагали на службу, смотреть на них с утра было намного приятнее, чем вечером. Столовая располагалась около входа, в ней стояли два длинных стола и четыре пары скамеек, обычно с утра подавали разные каши, иногда макароны с сыром или запеканку, подслащенный черный чай и яблоко. На вкус еда была не самая плохая, жить можно было. Расстановка за столом при приеме пищи была своеобразная, не по уставу какому-нибудь больничному, а просто уже выработанной обстановке. За первым столом сидели «здоровые», молодые парни, «здоровые» по отношению к тем, кто сидел за вторым столом, у первых был свой круг, а за вторым все остальные обитатели этого заведения, в основном это – больные, неопрятные люди, которые с должным усилием доносят ложку до своего рта, слюнявые, кашляющие каждую секунду, нервно дергающие ногами под столом. Сел именно с ними, я не разбирал место, просто там было свободно. В этот момент ощутил на себе взгляды непонимания с первого стола, тем самым перечеркнув общение с большинством из них, это я понял перешептыванием и острыми взглядами в свою сторону. Да и xuy бы с ними, подумал я, какая разница, нормальный и умный человек не сочтет это унизительным, здесь не нужно жить стаей в борьбе за выживание. Я был в поиске необыкновенных людей, с кем можно было бы увлеченно поговорить и узнать новое, в крайнем случаем у меня всегда есть тетрадь, книги и люди за окном.
После завтрака, была возможность выйти на улицу и подышать свежим воздухом, в условие на то, что мы будем немного трудиться на территории здания. Часов в девять за нами приходила веселая пожилая женщина и забирала нас под свою ответственность. На улице обыкновенно мы убирали территорию, чистили ее от снега, опустошали мусорные баки. Прохожие озирались на нас с непонятливым и странным взглядом в лице. Сначала пытался прятать лицо и отворачивался от всех, мне было стыдно; позже, я привык и уже охотился на курящих мужчин. Я абстрагировался от больничных условий, на минуты ощущая себя членом общества и просто нормальным человеком. Леденящий, морозный воздух нежно заполнял легкие, голова прояснялась, мысли становились чистыми. После, мы обратно заходили внутрь, и каждое действие в отделение это было уже событие. Мы шли друг за другом по одному, по длинному коридору, нас встречали все те же лица, выглядывающие из своих норок, из своих палат, встречали восторженно, казалось, что все внимание затаилось только на нас, мы шли, словно под прицелом снайпера и нам все аплодировали. Во время таких прогулок, можно было спокойно убежать и скрыться, да смысла не было в этом, именно в моем случае, я рассчитывал на ближайшее законное отбытие, не хотелось попадать под уголовный/федеральный розыск, тем самым ужесточать себе условия.
  Днем была полная скукота. Я запомнил одного старика. Это был мужчина уже пожилой, преклонных годов, но в нем была энергия и жизнь, он стар и был ближе к смерти, но в нем билась жизнь, я же молодой, полон сил, был настоящим мертвецом. Мне нравился его юмор и отношение к жизни, оно было спокойное и беспечное. Запомнил одну сцену, как он шел непринужденно по коридору и ел с удовольствием яблоко. Навстречу к нему шел какой-то идиот, и сказал что-то типа, - приятного аппетита, желаю подавиться. После, я долго смеялся из-за абсурдности ситуации, старик, с юмором и недоумением в лице и голосе, заявил: - Боже, куда я попал? Что это за место? И люди тут хорошие, приятные вещи желают.
  Мы иногда беседовали, говорили о разном.
- У меня в палате, значится, есть молодые ребята, ну, которые задираются, понимаешь?
- Ага.
- Так вот, эти молодые бычки пытаются меня задеть, а я смотрю ему прямо в глаза, понимаешь, прямо в глаза, он здоровый, мускулистый, а боится меня, я объявляю, - давай, значит, сейчас снимаем футболки и носки, деремся только в штанинах.
- А носки зачем?
- Чтобы не поскользнуться. Все, стоим уже в стойке, глаза не отрываю от него, и он отказывается. Ну, можно конечно было ему пару ребер сломать, да ну потом последствий…
Мне было интересно, почему он здесь находился и вообще вся его жизнь. Но многое от него не услышишь, а что услышишь, то, как мне кажется, это было придумано. По его словам, он был богатым человеком, имел роскошный коттедж, две машины, одну «Нива»,  вторую «Мерседес», на одной ездил на рыбалку, а на другой по бабам. Сюда сдала его бывшая женщина, а сама забрала все деньги и уехала. На вопрос, почему никто не заберет отсюда, отвечает, что: - такой человек еще не родился, все боятся, боятся ответственности. По утрам мы с ним здоровались взглядами, без лишних слов и жестов. Иногда я угощал его разной едой, он был благодарен. Разговаривали о нашей стране, о религии, о поколениях.
- Вот скажи, что сейчас идет по телевизору и чем интересуются молодые?
- Пошлость и разврат, наверное..? – неуверенно отвечал я.
- Не только, но тоже верно. Это ведь целое информационное поле, ваши молодые мозги уже засраты. Ваше поколение растет в большинстве случаев идиотами, у нации и страны нет будущего. Моральное разложение, убийство всех традиций и ценностей, поселение смуты в юных головах, заселение мигрантов, свободная продажа алкоголя и табака, вот и все, оболванили, это война и мы в ней проиграли. – он тяжело вздохнул, прислонил руку к подбородку и замолчал. – а угости-ка меня вон той печенькой с кокосовой глазурью, - он направил указательным пальцем на подоконник. Я угощал. Ему прописывали разные препараты.
- Я их не пью, после них тело ломит и выворачивает всего наизнанку, - по секрету он шепнул мне.
Я встретил нормального человека здесь, но не встречал их в нормальной жизни. Возможно это мы не нормальные, и в понятие «нормальный человек» входит совершенно другой состав, но в нас были отголоски разума и приближение к правде и истине, я слышал и понимал их от него. По какой причине тогда я познакомился с ним здесь? Именно в таком отдаленном месте от «законопослушных» граждан и обыкновенных людей. В этом моменте я вспоминаю диалог с произведения Олдоса Хаксли «О дивный новый мир»: -  «Имей он хоть крупицу смысла, он бы понял, что наказание его является, по существу, наградой. Его ссылают на остров. То есть посылают туда, где он окажется в среде самых интересных мужчин и женщин на свете. Это все те, в ком почему-либо развилось самосознание до такой степени, что они стали непригодными к жизни в нашем обществе. Все те, кого не удовлетворяет правоверность, у кого есть свои самостоятельные взгляды. Словом, все те, кто собой что-то представляет. Я почти завидую вам, мистер Уотсон».
Наутро я выписывался, хотел было попрощаться, заглянул в палату, он сидел в одиночестве и с печалью смотрел в окно, я не стал беспокоить, он был не здесь, он был в другом месте и в другое время. Я вышел за порог на улицу, было двоякое чувство, не хотелось уходить, но и жить там было невыносимо. В этой иллюзорной свободе у меня было больше возможностей, я мог спокойно гулять себе по городу и улицам, могу завести семью, еще одну ячейку общества, устроиться в рабство в двенадцать часов и развлекаться как мне угодно, даже могу убить человека, ведь меня признали вменяемым и выпустили в общество. Я направился домой, принял душ и выпил чашку крепкого черного чая и стал писать…