Скорпион в банке

Сегодня я не помню ни то, что ее лица, но даже имени. Была она Юлей или Олей, теперь уже совершенно не имеет значения. Из всех телесных прелестей память сохранила лишь аккуратную грудь неполную «двоечку» и нереально узкую талию. Казалось, обхватишь ее, и она переломится. Впрочем, это только так казалось, была она из числа рано «сломавшихся» гимнасток и имела развитые плечи и прям по-мужски крепкие кисти. Невысокого роста, резкая, как полицейский свисток, и шустрая, что воробей. Работала, если не изменяет память, руководителем юридического отдела в какой-то консалтинговой компании.

Это сейчас я вглядываюсь в прошлое и не понимаю, о чем там можно печалиться, а в те годы я жутко «болел» от разрыва с этой девушкой. Да и сам разрыв тогда сильно уязвил мое самолюбие. Хотя нас изначально мало что связывало, я – очкарик с гуманитарным образованием, она – уже состоявшийся юрист. Я был на год старше, но житейского опыта у нее было несопоставимо больше. Мы были как кальмар и тигрица: безответственный копирайтер мелкого «ктогдекакскем» сайта и руководитель отдела солидной юридической компании; переросток, привыкший видеть голых женщин преимущественно на картинках, и дама, не скрывавшая своей искушенности; счастливый владелец студенческого проездного на метро и автомобилистка с десятилетним стажем. Это, чтоб вы понимали, насколько велика была социальная пропасть между нами.

И все же как-то мы случились. На каком-то мероприятии я ее зацепил и понеслось. Сначала все было прекрасно, она оплачивала наши походы в кафе и выезды за город, а я пересказывал ей Гессе и Зюскинда, читал наизусть Киплинга и Лонгфелло и не особо противился ее материальному превосходству. Она говорила, что ей со мной легко, я тоже что-то говорил. Может даже утверждал, что мне тоже с ней хорошо, так оно, наверно, и было и все же… И все же это было какое-то изощренное хорошо, с душком девиации. Нет, это не было игрой в доминирование, все просто так складывалось, что все расходы и организация досугов были на ней, а я украшал наши встречи своей «ученостью». А потом она неистово отдавалась.

Она умела отдаваться так, что всегда казалось, что я ее насилую. Она рычала, стонала, билась. Она умоляла, требовала. Царапалась, кусалась, даже чуть-чуть дралась. А потом обмякала и плакала. В те годы я был не особо опытен, поэтому связь с ней для меня каждый раз была театральным действом. И от чего получал больше удовольствия - от спектакля или телесной близости - я и сейчас сказать не могу. Всегда было так трогательно, когда после «произошедшего» она прижималась и целовала мои предплечья с какой-нибудь неуклюжей репликой, вроде: «Ты такой милый!» или «Я сегодня слишком женщина, прости…». Что это могло значить, я и не пытался понять: я боялся ее и восхищался ею.

Впрочем, из всего многообразия опыта больше всего мне запомнилось, как она в один из дней, которые мы проводили у нее на даче, достала пистолет. Это был «Макаров». По ее словам, «игрушка» ей перепала от кого-то, кого давно не было в живых, от кого-то из тех, кого унесла «мутная волна» девяностых. Она ловко «скинула» магазин, щелкнула в потолок, демонстрируя, что все безопасно, а затем предложила, мол, хочешь попробовать попрактиковаться в любви под стволом пистолета? Не могу сказать, чтоб мне не нравилось оружие, но запах машинного масла и вид обоймы с патронами почему-то отбивал у меня всякое влечение. Если говорить прямо, то мне было ссыкотно. Она заметила мой испуг и слегка обидевшись предложила, протягивая пистолет:
- Ты мне не доверяешь? Зря. Ты ж видел, что я его разрядила. Хочешь, сам возьми «машинку» и поугрожай мне.
Не могу сказать, что я не доверял ей. Хотя, наверно, и не доверял в том числе. В любом случае, видеть выходное отверстие ствола мне не хотелось. Поэтому я ответил:
- А можно без этого?
- Можно, но с этим веселее, - не сдавалась она.
- Не хочу тебя обманывать, но мне, когда ты его на меня наводишь, очень неуютно. Тебя разве не учили не целиться в людей?
- Это патрульных учат не целиться, а меня учили не только целиться, но и попадать. Именно поэтому я отлично представляю с чем имею дело. И поэтому ты можешь не бояться!
Но я боялся.

Я каким-то образом отвертелся, все как-то свел к шутке и, глядя на черное пятно оружия на светлом фоне струганых досок стола прочитал ей «Романс скрипача» из поэмы-мистерии Бродского «Шествие»: «… Тогда, когда любовей с нами нет, Тогда, когда от холода горбат, Достань из чемодана пистолет, Достань и волоки его в ломбард.
Купи на эти деньги патефон И где-нибудь на свете потанцуй …». Она печально слушала мою декламацию о «… живите только плача и крича …» и о «… дыре, проделанной на розовой груди …». А дослушав, сказала:
- Чижик, ты ссыкун, - да, точно, она называла меня Чижиком. Немного обидно, но нежно. – Ты читаешь мне стихи о смелости и неистовой любви, неведомых странах, в которых не был, женщинах роковых и яростных, как сама смерть, а сам боишься довериться даже для такой невинной шалости. Поехали-ка обратно в заповедник лжи, трусости и лицемерия!
Мы собрали вещи, погрузились на машину и вернулись в Москву.

Тогда мне было обидно. Я не помню этой женщины, но обиду помню. Пару недель мы не общались вообще, я даже думал, что мы уже расстались. Через какое-то время она позвонила и предложила посидеть у нее в компании друзей. Выпить по мартини и потрындеть о том, о сем. Ехать не хотелось, но я зачем-то уговорил себя и выдвинулся.

Компания была, скажем прямо, небольшой. Моя подружка, ее коллега Света и некто Сережа. Этот Сережа был малый крайне неприятный, манерный и наманикюренный. Если б я не знал, что моя пассия на дух не выносит людей «нетривиальной ориентации», то подумал бы, что он из их числа. Сережа аккуратно строгал бутерброды с шампиньонами и еще более аккуратно насаживал маслинки и сыр на палочки. Света откупорила литр сухого мартини и посасывала его чистоганом. Она была очень даже ничего, высокая, стройная со светлыми прямыми волосами. Радушное декольте демонстрировало достоинства не ниже «четверки». Зеленые глаза с легкой хитринкой смотрели прямо, без страха и смущения. Поймав мой очередной взгляд на своей груди, она спросила:
- Нравится?
- Да, - честно ответил я. – Очень достойно: гармония формы и размера.
Она заржала. Делала она это громко и некрасиво, поэтому я даже слегка смутился.
- А ты реально потешный крендель.
- Не без того, - отшутился я.

В этот момент вернулась моя подружка в черном облегающем платье и на каблуках. Я, честно признаться, на каблуках ее не видел ни разу. А тут, точно в клуб собралась.
- Мы куда-то идем? - спросил я.
- А посмотрим по настроению. Может и двинем мясо потрясти, - ответила мне неопределенно она.

Не успели мы договорить, как Сережа вскочил и начал делать девушкам затейливые комплименты. Он так старался, расписывая их достоинства, что я даже начал ревновать его к художественному слову. Говорил он хорошо, бойко, пестро. Девицы, казалось не чувствовали всей театральности происходящего, когда смазливый типец восхищается их прелестями, а сам налегает на появившийся на столе французский коньяк и закуски. В этой вакханалии я даже как-то сник.

В какой-то момент Света, тормознула Сережу:
- Сергей, помолчи, - сказала она, а затем обращаясь ко мне продолжила – Моя боевая подруга уверяла меня, что ты недурно читаешь стихи, порадуй нас. Пожалуйста.
Эта женщина умудрилась смутить меня второй раз за вечер. Я замялся, мол, ничего наизусть не помню. Все бросились меня уговаривать, де, наверняка хоть Пушкина-то я вспомню. В какой-то момент я «сломался» и чуть напыщенно объявил:
- Роберт Бернс, Подруга угольщика!
Может я и правда неплохо читал в тот раз, даже Сережа пялился на меня своими липкими глазенками, а Света, так даже рот приоткрыла от удовольствия.
«… И все, чего попросишь ты,/ Я дам тебе, моя краса,/ Коль угольщика бросишь ты! …», - с чувством выдавал я. И продолжал, как ручей, как морской прибой ровно нараспев … и когда я прочитал завершающее, - «И платит верностью сполна/ Мне угольщик мой черный!» - то молчание длилось еще секунд десять. Пока Света не стряхнула оцепенение и не произнесла с чувством:
- И, правда, здорово.
После этого она замолчала и стала молча надираться неразбавленным мартини. Минут через двадцать она пожаловалась, что ей нехорошо и попросилась остаться ночевать. Меня это несколько озадачило, потому что я надеялся избавиться от гостей и провести ночь наедине с хозяйкой квартиры. Я даже предложил вызвать такси, но моя подружка сказала, что ничего страшного, если Света переночует у нее в зале. Девушки ушли. Мы с Сережей долбанули еще по коньяку, он был уже совсем «никакой». Поэтому я спросил его, мол, не собирается ли он домой. Он ответил, что он еще бодрый, и пол часика с такими прекрасными людьми, как мы, ему точно не повредят.

Вернулась моя подружка, и они повели какие-то досужие разговоры о поездках за рубеж, достоинствах каких-то новых авто и изменениях в какие-то кодексы. Все это было мне скучно, и я вышел на балкон. Минут через десять, появилась хозяйка квартиры и попросила помочь отнести Сережу на диван в комнате. Когда мы вошли на кухню этот смазливый типец валялся враскорячку на полу и что-то пьяно бурчал. Предложение отнести его на большую кровать в комнату к Свете было встречено гневным отказом, мол, Света нам не простит, если мы ее уложим в одной комнате с пьяным мужиком. Я настаивал, что мы могли бы побаловать себя ласками в отдельном помещении, а так мне придется ехать домой. Однако, настойчивость моя успехом не увенчалась. Сережа был отнесен на диван в маленькую комнату. Меня раздирала злость, мол, зачем я сюда приехал. Она, видимо, почувствовав мое настроение, подошла ко мне сзади и обняла за шею. Затем начала шептать на ухо какие-то ласковости, мол, Чижик, все будет хорошо. И я как-то раскис и смягчился или наоборот смягчился и раскис. Мы посидели еще минут тридцать. Идти домой мне не хотелось, но я начал собираться. Подружка стала уговаривать остаться. Мол, ничего страшного ляжем на большой кровати в зале, где Света спит. Она пьяная и сейчас дрыхнет, как сурок. Сопение сурка было слышно даже на кухне. Но я все-равно не хотел спать с чужой женщиной в одной комнате. Тогда она предложила мне лечь к Сереже на диван, но этот вариант понравился мне еще меньше. Время было позднее, денег на такси не было, и я сдался.

Мы приняли душ и улеглись на удобный матрас большой кровати в зале. В уголке комнаты на тахте сопела Света.
- Скажи, я была сегодня красивая? Не ожидал? – стала кокетничать моя подружка.
- Да, прям сногсшибательная. Это платье так подчеркивает твою фигурку, и каблуки тебе идут.
- Знаю, просто привыкла к более удобной обуви. А тут что-то захотелось.
- Я прям изошелся слюной, глядя на тебя, - продолжал я.
- Хочешь, давай по-быстрому сделаем это.
- Ну, чего ты, вон Света твоя сопит, неудобно как-то.
- Ой, да ее сейчас пушкой не разбудишь, ее даже трахнуть можно, она не почувствует.
- Вот это точно без меня, ты ж юрист, знаешь, что такие трахи сроками заканчиваются.
- Я шучу. Спит она, не парься.

Сказала, подружка и уже без слов стала ласкаться. В какой-то момент я не выдержал и в очередной раз уступил. Мы начали… Сначала тихонько медленно и под одеялом, а затем разошлись и, скинув с себя остатки стыда, предались страсти. Она была сегодня особенно в ударе, постоянно сама меняла позиции и требовала от меня того же. У меня было такое ощущение, что она перебрала всю «Кама сутру». Наша вакханалия длилась несколько часов или несколько мгновений сказать было сложно. Возбуждение застилало глаза, мы закончили только когда за окном начало светать. Сегодня после всего она не плакала. Впрочем, мы так устали, что не было сил даже дойти до ванной. Завершив пляску любви, мы сразу вырубились.

Когда я проснулся, Светы и Сережи уже не было. Из кухни пахло свежесваренным кофе. Моя подружка в бирюзовом спортивном костюмчике «Пума» сидела за столом с книгой Бернса. Я улыбнулся, вспоминая свою вчерашнюю декламацию. Она посмотрела на меня и предложила кофе и еще теплую пиццу.
- А ты знаешь, что Робин Гуд был вор, бандит, грабитель и браконьер? – спросила она серьезно.
- Конечно. Но он же был хороший разбойник, - задорно ответил я.
- Хорошие разбойники случаются только в сказках. Знаешь, это была наша последняя встреча.

Помнится, тогда я психанул, собрался в пять минут и удрал, хлопнув дверью. Я видел, как она стояла у окна и глядела мне вслед.

Однако «удивительное» началось через несколько дней. Мне позвонила Света и пригласила поужинать. Я отказался, сказав, что мы с ее подружкой расстались. Она усмехнулась в трубку, сообщив, что в курсе. И что Юля или Оля – все-таки не могу вспомнить, как ее звали – не будет против. Более того, она сама предложила меня Свете, и прошлая вечеринка наша была своеобразными смотринами.
- Чижик, ты мне понравился. Или хочешь, я буду звать тебя по-другому. С тобой нескучно и в постели ты ниче так.
- В смысле НИЧО?
- Не злись, не могла ж я связаться с тобой, не узнав какой ты. Я, конечно, подруге верю, но уж больно ты малахольным кажешься на первый взгляд. Поэтому скажу честно, я не спала. И, надо сказать ты меня…

Я бросил трубку. Чувства стыда и брезгливости, а затем и гнева заполнили все мое существо. Я стал набирать бывшей подружке. Она долго не брала трубку, затем, видимо, передумав, ответила:
- Да? Что тебе надо?
- Зачем ты со мной так?
- Что с тобой так? Ты хотел меня трахнуть, ты трахнул. Не хочешь мутить со Светкой, не надо. Но, вообще, от таких теток не отказываются: она и красивая, и состоятельная.
- Дура, я тебя ненавижу!
- Твое право. Но мне больше не звони.
- У тебя кто-то есть? Я убью его!
- Чижик, не чуди, ты курицу разделать не можешь. Успокойся, возьми себя в руки и подумай о Свете. Ты ей реально понравился, она вчера даже собрание сочинений Бернса из-за тебя купила. Это реально крутой вариант. Судьба два раза таких подарков не делает. Ты ведь скорпион по знаку зодиака, а ведешь себя по жизни, как баран какой-то.
- Ненавижу, ненавижу, не…., - кричал я в трубку.
Но она не стала дослушивать меня.