Дар. Глава 14

Глава 14
Это был прекрасный день, казалось, что лето вернулось. Солнце сияло так, что даже в его обычно темной с утра спальне стало светло и как-то даже уютнее, небо было глубоким и синим, таким оно бывает только в летние дни, листва – все еще зеленая почти везде – шумела и переливалась на ветру. Мир за окном был прекрасен, как будто всем своим видом отрицал смерть, боль и несчастье. Но Антон знал правду, знал, как никто другой: под этой красотой скрывалось то, что обрушивалось на простых людей, таких как он, то, что забирало жизни и ломало судьбы. И пусть невинная красота дня пыталась обманывать, пыталась давать ложную надежду, он точно знал – это конец.
И это было даже приятно – провести последний день под таким небом, под сияющим солнцем…во всех отношениях, дождь был бы сегодня совсем некстати. Антон выглянул в окно, предвкушая теплый втер на своем лице, теперь уже совсем неузнаваемом. Язвы уже не смог бы скрыть ни один пластырь, разве что маска, они появлялись, множились и соединялись, как разлившиеся в половодье озера, губы иссохли, отчего он стал походить на самого измученного голодом вампира, но самое пугающее зрелище представляли глаза. Один ослеп два дня назад, покрывшись омерзительно красной пленкой, а второй запал так глубоко, что казался крошечной искоркой в пещере….Но он все еще мог чувствовать, поэтому с нетерпением ждал этого ощущения, всегда ассоциирующегося у него с новыми надеждами – ощущение ветра на лице. «Каждый раз, когда ветер распахивает окно – в твою жизнь входит новое, - так, кажется, говорила его бабушка, - подставь лицо, вдохни, и новая энергия наполнит тебя». Что ж, его точно ждало что-то новое, ведь любой конец – это начало.
Он еще раз прошел по всем комнатам, убедился, что все чисто, все электроприборы выключены, а краны – закрыты. На самом деле он не сомневался в себе, кратковременную память эта странная болезнь не тронула, просто он никак не мог проститься с этой крошечной квартиркой, ставшей ему домом, последним приютом на пути. Перед смертью не надышишься, вспомнил Антон старую поговорку, обычно ее произносили, когда ребенком он объедался сладостями перед посещением стоматолога или никак не мог вылезти из ванны перед сезонными отключениями воды.
- Здесь мы ничего не можем удержать, - прошептал Антон, глядя, как утренний свет вливается в окна лоджии, как образует блики на полированной столешнице в кухне, - такой уж это мир. Вся наша жизнь – череда прощаний.
И новых встреч.
Вздохнув, он выключил свет в ванной комнате и в последний раз прошел на кухню. Там на сияющей поверхности стола лежало письмо, запечатанное в простой белый конверт. Он работал над ним всю ночь, переписывая, комкая испорченные листы – с одним глазом писать оказалось так трудно, да еще и туман в голове никак не желал рассеиваться – и снова начиная выписывать одни и те же фразы. Он мог бы напечатать его на принтере, в конце концов, он ведь набирал его на своем ноутбуке, терпеливо меняя местами фразы и обороты, пока не получилось именно то, что он и хотел сказать на прощание. Ведь это было прощальное письмо. И как же трудно было найти те самые правильные слова, чтобы передать в них то, что доступно было лишь чувствам, и как трудно потом собрать из этих слов фразу, передающую смысл и оттенок того, что происходило в его душе. Но самым трудным оказалось поставить точку, выбрать окончательный вариант, зная, что это его последние слова, и шанса исправить что-то или досказать уже не будет. Как можно вместить в несколько десятков слов то, что он накопил за целую жизнь? Но разве писательский труд кто-то считал легким?
Итак, он потратил свою последнюю ночь на написание письма, Антон не сомневался, что письмо должно быть написано от руки, пусть строчки иногда уезжали, а буквы напоминали каракули первоклассника – но это было настоящим. А прощание должно быть именно таким.
Письмо оказалось самым трудным и самым долгим этапом, он ведь никогда не был оратором и всегда стеснялся своих чувств. Но время поджимало, к тому же, у него наконец-то был план, а это всегда помогает.
Однажды ночью он проснулся от жуткой тошноты и резкой боли во всем теле, такое с ним уже бывало, и он знал, чем это закончиться, а мыть ковер в комнате у него просто не было сил, поэтому он пополз в темноте к туалету, призывая всю свою волю, чтобы успеть… Но на этот раз его, все же, ждало что-то новенькое – фонтан темной и знакомой на вкус жижи хлынул из него, едва его голова склонилась над унитазом. Антон не хотел верить, не хотел вспоминать этот металлический привкус, но выхода не было, включенный свет подтвердил его худшие опасения – на этот раз его рвало густой почти черной кровью. Может уже конец, подумал он, дрожа на холодном кафельном полу, встать сил не было, да и зачем? Чтобы не простудиться? Это было смешно. Он снова выполз в прихожую, как уже было и не раз, снова свернулся на ковре и стал ждать. Но смерть никогда не приходит по команде, это он тоже знал хорошо, и через некоторое время – сколько на самом деле прошло, он не знал, но ночь не кончалась – ему стало лучше, он понял, что хочет пить и даже есть, а туман в голове немного рассеялся. Не включая свет, он ведь знал свою квартиру как собственные пять пальцев, он встал и поплелся на кухню. Так же в темноте заварил себе чай, сделал бутерброд…и тут его взгляд упал на большой белый конверт, лежащий на подоконнике. Он подумал обо всем, предусмотрел все, кроме одного: что будет с монетой, когда его не станет?! Горло сжалось, и его чуть снова не вырвало. Так глупо проколоться! Он так тщательно прятал этот конверт, достал лишь вечером, чтобы еще раз убедиться, что ничего не забыл, а, оказывается, забыл самое важное! Остаток ночи он провел в кресле на лоджии, думая о том, что он мог сделать. Спал он теперь урывками, время суток больше не имело значения, все смешалось в один сплошной кошмар, Но как бы плохо ему ни было, он всегда помнил одно: он сделал выбор и платит за него…но он не мог уйти, не позаботившись о самом главном.
И как ни странно, именно злость, такая нехарактерная для него эмоция, помогла ему найти решение. Сидя в очередной раз на лоджии, он держал в руках монету, размышляя о том, как  и когда отдать конверт девушкам и не потребовать ли похоронить проклятую вещь вместе с ним. Но она жила своей жизнью. Она была хитра и опасна, и он не сомневался, что даже если они попытаются сделать, как он просит, они попросту не найдут ее. Она пойдет дальше по своему кровавому пути, искать нового хозяина, а он уже ничего не сможет изменить…И тут он вдруг не на шутку разозлился. Эта монета, это Зло в ее обличие отобрало у него все, отобрало жизнь, поставило перед выбором, делать который человек не должен в силу своей природы – половина материя, половина – дух. А ему пришлось выбирать, зная, что он теперь все рано будет проклят, он ведь нечто вроде самоубийцы, так? Он не спас свою жизнь, хотя мог, и кто знает, какой там Высший суд и есть ли он вообще? Может плоские законы этого мира такие же плоские в мире ином? Тогда у него просто нет надежды и нет никаких вариантов: либо он убийца, либо самоубийца. И все это зря?!
- Я умру, и умру просто так, по твоей прихоти, – прошептал он, чувствуя, как гнев душит, высасывает воздух из легких и здравомыслие из головы. – Я подохну, и снова отправлюсь в ад, я ведь и сейчас в нем, а может, меня просто не станет. Но вот ты, ты будешь здесь и дальше, будешь жрать людей и колесить по миру, который я так и не увидел…
Мир показался ему пустым и хаотичным, в нем не было порядка, не было смысла, не было никакого добра и зла. Кто-то всю жизнь грабил, уничтожал людей, плевал на все законы и жил долго и счастливо и умирал в своей постели, а по ТВ шли скорбные передачи о том, какой величайший это был человек. А кто-то всю жизнь прощал, отдавал последнее, всегда помогал и ни о чем не просил, и на него все плевали, он всю жизнь страдал и умирал в нищете и муках, забытый и ненужный. Можно терпеть удары или бить самому – ничего не меняется, нет никакой кармы, чаши весов или справедливости. Мир – это беспричинная агрессия, безнаказанное зло и бесконечная боль. Просто так, ни почему. И все, что тебе остается это либо подставить другую щеку, либо ударить в ответ.
 И тут его вдруг осенило. Ничего волшебного не произошло, но он вдруг понял, что надо делать. И когда злорадная улыбка перекосила его лицо, в ночном мраке он сам стал похож на дьявола.
***
С той ночи он больше не плыл по течению, теперь он боролся с ним. Антон понимал, что это течение все равно вынесет его к водопаду и сбросит на острые камни…но тогда, когда он будет готов. И он не сомневался в своем решении, в своем выборе. Каким бы ни был мир, но он не такой. Из–за него никто не умрет, он не станет проводником зла. Ни за что не станет. Более того, он ударит в ответ.
Он разбил свой план на несколько этапов и принялся за их осуществление, иногда поражаясь, как сильно эта монета изменила его, каким упорным, целеустремленным и даже жестким он стал. А может, это был волшебный эффект финишной прямой, ведь тормозить уже незачем и последствия не важны.
Больше всего времени он потратил на письмо, остальное получалось даже быстрее, чем в его голове. Труднее оказалось выбрать день, когда он останется один на достаточно долгое время – ему нужна была фора, и в конце концов он ее получил. Ни Рита ни Аннета ничего не заподозрили, когда он попросил их отвезти после работы кое-что его матери в больницу. Может, они поверили потому, что эта просьба была уловкой лишь отчасти – он действительно нашел скромную серебряную брошь с жемчужиной, которую подарил маме на день рождения, еще будучи подростком. Он хорошо помнил тот год, потому что почти все время ощущал грызущее чувство голода – с ноября по май он откладывал все карманные деньги, больше взять было неоткуда, а она так смотрела на нее… или он просто ухватился за желание быть героем для нее, исполнить ее мечту, хотя бы самую маленькую. Но она растрогалась до слез, прикалывая ее к своему праздничному платью, и проходила так весь день, хотя даже Антон понимал, что жемчуг и серебро не очень сочетаются с желто-золотистым платьем.
- Приколите это к ее пижаме, - попросил он, отдавая брошь, как будто часть своей жизни. Это тоже было прощанием, первым в грядущей череде. – Я позвонил и объяснил врачу, что эта вещь нам очень дорога, и я – да и она, если бы могла сказать – очень хотели бы, чтобы брошь была с ней…
Он помолчал и заставил себя добавить:
- Когда придет ее час.
- А не опасно, - тут же засомневалась Аннета, - вдруг приглянется какой медсестре или санитарке?
- Там приличное заведение, - пожал плечами Антон, - а так – кто знает? Если и так, то Бог ей судья.
Они не стали задавать вопросов – все итак было понятно без слов. Мать и сын подошли к последнему рубежу, и Антон, понимая, что если и не пересечет его первым, уж точно не сможет сделать все, что хотел бы на прощание, попросил помощи у друзей.
Итак, в его распоряжении оказался целый день. Его последний день, и дела ждали. Самое важное дело, дело всей его жизни ждало его, и единственное, чего он боялся – сюрпризов от монеты, ведь зло пускает в ход любое оружие, лишь бы не дать другой стороне победить.
- Ну, это и не совсем победа, - сказал Антон пустой квартире, еще раз поправляя конверт на столе, - скорее, это ничья.
Зазвонил мобильник, равнодушный голос робота сообщил, что такси ожидает его у подъезда и пожелал приятного пути. И вот тогда он по-настоящему осознал, что сделал и что собирается сделать. Осознал, что это не игра и не кино – все будет по-настоящему, и в конце он правда умрет.
Сдавленный стон вырвался из его впалой узкой груди, ноги подкосились, но он успел схватиться за стол. Все, время пришло, всему приходит конец, и всем прощаниям – тоже.
- Прощай, - сказал он, вернее, пролепетал, горло сжимала ледяная рука ужаса, а сердце бухало, как молот, по ощущениям, где-то в голове. – Прощай…
Он не знал, к кому конкретно обращается, к своей квартире или к своей жизни. Наверное, и к тому и к другому.
На ватных ногах он прошел в прихожую, накинул куртку, взял маленькую сумку – в ней он носил бумажник, ключи и документы, когда не ходил на работу и не брал портфель. Ужас нарастал, и голосок в его голове трусливо шептал ему, что пора остановится, что это не игра, и он не герой фильма. Что все еще можно отменить и просто плыть по течению, как он делал это всю свою жизнь…
- Да, и вот куда я приплыл, - ответил Антон.
Голосок завопил от страха в его голове, но Антон не отступил. Если уж всему этому суждено было случиться, он не хотел умирать напрасно. Всем нам нужна капля самоуважения, подумал он. Потом, после секундного раздумья, вернулся на кухню, придавил конверт вазой для конфет и навсегда покинул свое жилище.
***
Выходя из подъезда, он снова порадовался, что погода подыгрывает ему – солнечные очки в пасмурный день выглядели бы странно, а без них он уже не мог показываться на людях. Медленно и осторожно Антон спустился по лестнице, прямо перед подъездом его ждала машина, водитель окинул его безучастным взглядом, щурясь от яркого света – за последний месяц жители города отвыкли от солнца. И снова Антон порадовался, что надел очки, хотя видеть одним глазом, да еще и в темных очках было трудно, но свет как будто ударял его, проникал до самого мозга. Надеюсь, я ничего не забыл, подумал он, подходя к машине, проверял же.
- Что, погодка бомбит, а? – дежурно спросил водитель, когда Антон устроился на заднем сиденье. – Щас бы много отдал за такие же очки, солнце как будто взбесилось.
Только вот я бы не продал, подумал Антон, и кривая улыбка невольно появилась на лице, не всё и не всегда в этом мире продается, дружище – урок истины от умирающего. Бывает так, что деньги людям ни к чему, а капля покоя – дороже всех сокровищ.
- Ну, так бабье лето, наверное, - ответил Антон, - за последние недели мы все как-то поотвыкли от солнца.
- Да уж, как чертовы вампиры, ну? – водитель завел мотор, без стеснения разглядывая Антона в зеркало заднего вида, - моя дочь смотрит всю эту херню, я уж устал гонять ее. Как только из школы придет – так сразу за компьютер и давай смотреть как эти твари людей жрут. Ну нормально это?
Антон вежливо улыбнулся в ответ и промолчал.
- Я ей так сказал: если не хочешь, чтобы я твой комп к чертям выбросил, тогда смотри только после того, как уроки выучишь, и не всякую хрень, а что-то развивающее, патриотичное. Обижается. И жена туда же, говорит, это сейчас молодежное, модное… А что это за мода? Мода ведь и порождает мечты. Ну там были раньше модные кожаные штаны – так все их хотели, все мечтали о них. Ну, ты понял. А теперь о чем мечтают? Жрать людей по ночам, днем спать и ни хрена не делать?
- Думаю, у всех мечты разные. – Ответил Антон, он хотел беречь силы, ведь у него было еще так много дел и так мало ресурсов.
- А вот ты о чем мечтаешь? – спросил водитель и тут же примирительно поднял ладони, на мгновение отпустив руль. – Не, я в душу не лезу, если не хочешь – не отвечай.
- Знаете, - сказал Антон, - жизнь научила меня, что желания сбываются редко, а мечты – еще реже. Так что сейчас я просто хочу закончить дела и отдохнуть. Можно сказать, это моя маленькая мечта.
- Хорошо сказал! – уважительно закивал водитель, - а тебе куда ехать? А то я все болтаю, просто только вышел на смену, люди еще не бесят. Ну, ты понял.
- Клиника Новая Эра, это…
- Да знаю, знаю. – Антон снова поймал на себе пристальный взгляд. – Прости уж, но, по виду, тебе туда и надо. Очень уж ты худой и болезный какой-то.
- На правду не обижаются, - улыбнулся Антон, - мне всегда говорили, что главное в жизни - знать свое место. И я как раз еду занять свое.
- Ммм, - кивнул водитель, как-то разом помрачнев. – Может, музыку послушаем?
На этом их беседа закончилась, чему Антон был несказанно рад. Воспользовавшись паузой, он открыл сумку, все еще боясь, что оставил что-нибудь дома, что монета начала противостоять ему. Но все было на месте, и она была там, куда он ее положил – в застегнутом на молнию кармане рубашки.
Движение утром было самое напряженное, поэтому путь до больницы занял больше времени, но Антон был к этому готов, он начал так рано, зная, что будет терять время то тут, тот там. И это, если не начнет происходить что-то совсем уж странное. Но пробки на дорогах были совершенно обычными, просто люди, спешащие на работу, спешащие по делам, спешащие жить. Или умирать, подумал он, как ни посмотри, а жизнь ведь не что иное, как путь к смерти.
На территорию больницы заезжать было нельзя, поэтому водитель высадил его максимально близко к воротам.
- Храни тебя Бог, парень, - неожиданно сказал он, когда Антон протянул ему деньги, - то, что в тебе, болезнь эта – тоже вампир. Желаю тебе всадить хороший такой кол ему в…, кхмм, ну, ты понял.
- Понял, - искренне улыбнулся Антон, - и вам всех благ. - И… знаете, чем хороши вампиры? При всей их могущественности и неуязвимости, их тоже можно убить.
Таксист рассмеялся, вытянул вверх большой палец и влился в поток машин, посигналив на прощание. Антон остался стоять перед высокой кованой оградой, за ней шумели деревья, в зелени утопали корпуса, где одни сегодня обретут надежду или вернут свою жизнь, а другие – потеряют. Это и есть мир, подумал Антон, равновесие. И если оно нарушается, его надо восстановить. Просто иногда ты оказываешься на той чаше весов, что уравновешивает чье-то счастье… И кто нам ответит почему?
Вздохнув, Антон с трудом открыл тяжелую калитку для посетителей и зашагал к крылу А. Внутри было все так же тихо, и пахло цветами, но лилии отцвели, и Антон задался вопросом: какие цветы стоят на столике в палате его матери сейчас? Он не хотел снимать очки, боялся, что увидев его лицо, его просто не пустят или еще хуже, задержат здесь надолго, а время уходило, теперь, когда счет шел на часы, оно как будто набрало ускорение. Как будто кому-то не терпелось поставить точку в этой грустной истории.
- Распишитесь тут, - его опасения оказались напрасными, на проходной сидела молодая незнакомая ему медсестра.
Не отрываясь от телефона, она опустила руку куда-то под стол, Антону жест напомнил кассирш из фильмов про ограбления банков. Сейчас она нажмет «тревожную» кнопку и сюда явятся не полицейские, а крепкие парни в белых халатах, они сорвут с него очки и с криками «этот человек болен!» насильно запрут в какой-нибудь палате. И его план пойдет прахом, как пошла прахом вся его жизнь. Такова будет месть монеты, ведь силы, стоящие за ней, явно не из тех, кто подставит другую щеку.
- Наденьте это, - все так же не глядя на него, она протянула ему свернутые бахилы и маску. – Новые требования.
- Спасибо, - он разве что не запрыгал от восторга. Бахилы требовали всегда, но вот маска была нововведением. И таким удачным.
Антон прошел к скамейке, натянул бахилы и маску, а потом рискнул снять очки. Если я не буду поднимать глаза, может и обойтись, рискнул понадеяться он. Может, есть и другие силы, те, что хоть немного решили помочь, раз уж допустили все это.
Погруженный в свои мысли, он уже почти прошел мимо поста медсестры, как вдруг она окликнула его. Внутри все похолодело, хотя он сам не понимал, почему, ведь он всего лишь пришел навестить мать в клинику, за которую он, кстати, платил немалые деньги… но сегодня он чувствовал себя именно грабителем банка, решившим ограбить его в самый час пик.
 - Да? – головы он не повернул, замер в неестественной позе, понимая, что выглядит странно, понимая, что надо взять себя в руки. Но странное волнение накрывало его, как штормовая волна.
- Вы забыли указать номер палаты, - его страхи снова оказались напрасными, молодая медсестра по-прежнему смотрела на экран смартфона, второй рукой протягивая ему журнал.
- Ой, не проснулся еще, – улыбнулся под маской Антон, но она его не слушала, в телефоне было что-то гораздо более интересное, чем очередной бестолковый посетитель крыла А.
Наконец он переступил порог, и бирюзовый коридор, так хорошо ему знакомый, никогда еще не казался таким уютным и родным. На столиках горели лампы, смешиваясь с солнечным светом, вырывающимся из некоторых открытых дверей палат, сегодня музыки не было, в коридоре царила абсолютная тишина с привычным фоном из пиканья приборов. Даже голосов не было, хотя Антон не был единственным посетителем, как он боялся. Справа от него молодая женщина тихо сидела возле постели пожилого мужчины. Этот мужчина был здесь и раньше, уже не первый год, а вот девушку Антон видел впервые. Распахнутая дверь позволяла ему увидеть все, и он невольно рассматривал незнакомку. Ни растрепанные волосы, ни бледное лицо не смогли испортить ее красоту. Она была красива, как богиня печали в этом ослепительном утреннем свете. Конечно, ее палата ведь с другой стороны, подумал Антон, солнце сейчас именно там, а к маме оно заглянет вечером. Да только для его матери, как и для этого мужчины, солнце ушло навсегда, и на каком-то подсознательном уровне и Антон и эта красивая незнакомка, судя по ее лицу, это понимали.
Она сидела неподвижно, зажав руки между колен, стройная и высокая на вид. Ее глаза были опущены, она вроде бы смотрела на лежащего мужчину, но взгляд не двигался. Такое Антон видел здесь почти всегда – люди приходили, чтобы повидать родных, но спустя несколько минут начинали смотреть куда-то сквозь. И это лучше всего доказывало, что те, кого они пришли навестить, больше здесь не присутствуют. Антон замедлил шаг, чтобы еще хоть пару секунд посмотреть на нее, почему-то его тянуло к этой девушке, может потому, что это была явно последняя красотка, повстречавшаяся на его пути. Его глаза как будто старались запечатлеть каждую черточку, каждую мелочь: светлые пряди, выбившиеся из небрежной косы, свисающей с левого плеча и доходящей почти до груди…такой высокой, упругой груди, ее безупречный профиль с чуть курносым носом, плавную линию бровей. А какие у нее глаза, задался вопросом Антон, понимая, что вряд ли узнает это, как и не узнает, каков звук ее голоса. И все равно, она была красивым подарком судьбы, прощальным подарком. Девушка так и не подняла головы, погруженная в свои мысли, и Антон прошел мимо, напоминая себе, что у него есть дело, самое важное, и если по пути он сумел увидеть это прекрасное создание – это отлично, но, будь она хоть ангелом, это не отменяет его миссию.
Из палаты вышла медсестра, вроде бы Антон ее видел раньше, она скользнула по нему равнодушным взглядом, кивнула в знак приветствия, и прошла дальше, от волнения все мысли о прекрасной девушке тут же улетучились из головы. Он снова стал грабителем банка, и ничего не подозревающий полицейский только что прошел мимо него. Если сейчас появится врач и захочет поговорить – моя песенка спета, подумал Антон, они увидят мой глаз, мое лицо и начнется… Он ускорил шаг, продвигаясь вглубь бирюзового коридора, к палате он подошел уже вспотев и на трясущихся от волнения и слабости ногах. Комната за закрытой дверью казалась ему райским убежищем от мира, но он понимал, что там сейчас вполне может ждать врач с медсестрой – двойной удар, проделки монеты. Но выхода не было, Антон приник к двери с номером 9А и прислушался, простоял так несколько секунд – дольше не решился – но за дверью все было тихо. Должно же и мне хоть напоследок повезти чуть-чуть, сказал он себе и решительно нажал на ручку. Его ждала знакомая палата в розовых тонах, совершенно пустая, если не считать женщины на кровати. Ничего не менялось здесь, кроме цветов на столике возле окна – сегодня там были ромашки.
- Привет, мам, - выдохнул он, с облегчением закрывая за собой дверь и отсекая мир, - я пришел проститься.
Он снова подвинул кресло к кровати, как делал уже сотни раз, только этот раз был последним, и Антон замечал и запоминал все: скрип ножек по линолеуму, мягкую ткань обивки, даже не выветривающийся до конца больничный запах, замаскированный освежителем. Он хотел снять маску, в ней было трудно дышать, но не рискнул – закрытая дверь не гарантировала спокойствия и уединения, это ведь была больница, пусть и максимально приближенная к гостиничному виду. Поэтому он просто склонил голову, разглядывая неподвижное лицо женщины, которая когда-то улыбалась и смахивала слезинки, прикалывая к праздничному платью подаренную сыном простую брошь. Женщину, которая обнимала его и всегда смеялась над его шутками, даже тогда, когда вершиной его юмора был анекдот про «Беги, Мот! и «Прости, Тутка». Когда-то ведь у нее было очень живое лицо, и такая теплая улыбка. Но время забирает все, самый безжалостный диктатор и тиран, уродующий, убивающий и отравляющий все, что ты когда-то любил.
Одинокая слеза выкатилась из глаза и поползла под маску. Антон взял безжизненную руку женщины, которая куда-то ушла, оставив ему только знакомую оболочку, и тихо плакал, пока маска совсем не промокла. Кто бы что ни говорил, думал он, а мы всегда делаем ставку на форму, и всегда отодвигаем содержание на второй план. Это материальный мир, и все материальное здесь важнее. Это уже не она, не моя мама, но мой мозг не может это принять, ведь форма все еще та, это все еще ее лицо, ее фигура. И пусть в этой форме уже нет содержимого, которое я и любил, пока есть то, что можно видеть и трогать – для нас все по-прежнему.
- Я знаю, - прошептал он, вглядываясь в лицо женщины в розовой пижаме, - ты услышишь меня где-то, где ты сейчас. Не знаю, откуда мне это известно, но я уверен, ты получишь мое послание. Я пришел к тебе в последний раз, меня ждет важное дело. Важнейшее в моей жизни. И мне страшно, мне так страшно, мама!
Он помолчал, борясь со слезами, время уходило, он больше не мог позволить себе быть слабым, время слабости тоже ушло.
- Но я не передумаю, я знаю, что поступаю правильно, и это дает мне силы. – Он склонил голову и прижался к ее податливому плечу, напоминающему плечо тряпичной куклы. – И я знаю, что ты гордилась бы мной, а это все, чего я когда-либо хотел.
Он смахнул слезу, навязчиво пробирающуюся под маску.
- Но все не было причины, я не стал выдающимся человеком, или просто богатым. Я не достиг ничего, за что хвалят и превозносят людей. И сейчас я должен сделать кое-что трудное, и боюсь, что у меня не хватит сил противостоять тому, что может мне помешать. Я так боюсь! Но у меня нет выбора, его просто нет. Я не могу позволить, чтобы она убивала дальше, меня она убила, но на этом пусть все и закончится. Так не должно быть, чтобы такое зло разгуливало по земле, здесь итак его слишком много. Это неправильно.
Он достал платок из сумки, еще раз проверив, не забыл ли чего, но все было на месте, а монета – в кармане рубашки.
- Конечно, я прекрасно понимаю, что это лишь временные меры, небольшая передышка. Но если хоть какое-то время эта монета не доберется ни до кого, я буду считать, что умер не зря. Все мы хотим быть героями, нам ведь показывают только блеск, славу, силу и красоту, а вот обратную сторону всегда утаивают. А это боль, отчаяние и обреченность – вот цена правильных поступков. Вот и все, что ты получаешь, решаясь бросить вызов злу. Вся эта слава или красота, или что там еще, всё это проходит мимо тебя, и тебя уже не затрагивает. Какая разница, скажет кто-то о тебе хорошо или все просто останется незамеченным, если тебя здесь уже не будет? Или если ты останешься искалеченным на всю жизнь? Стоит ли одна минута блеска бесконечных бессонных ночей или дней, заполненных болью? Нет, не стоит, но люди делают выбор. Не ради тщеславия, а потому что выбора, по сути, и нет. Ты делаешь так, потому что не можешь иначе и плевать на последствия.
Ее лицо оставалось таким же неподвижным, как лицо куклы или манекена, но ему стало легче, потому что он верил, что она услышит, если не сейчас, то потом. Ничто ведь не проходит бесследно, а энергия не исчезает и не возникает, она просто циркулирует.
- Времени осталось мало, - сказал он, сделав глубокий вдох. – Мне пора идти. Пора сделать то, что я решил, пока еще могу. Сегодня к тебе придут Рита и Аннета, мои друзья, настоящие, они принесут тебе кое-что. Я знаю, ты хотела бы, что эта вещь была на тебе. Прости, что ее принес не я, но у меня есть план, и я должен его выполнить.
Она поцеловал теплую, но безжизненную руку и отпустил ее. Медленно встал, натягивая маску обратно и пряча платок, не сводя единственного глаза с такого родного лица. Больше я ее не увижу, думал он, стараясь запомнить все морщинки, все черты, по крайней мере, в таком виде и в этом мире.
- Прощай, мама, - сказал он, - если есть такие вещи, как это монета, значит, есть что-то, выходящее за грани пыли, асфальта, естественных потребностей и нашей плоской науки. А значит, мы еще встретимся. Я люблю тебя, ты была отличной мамой, самой лучшей на земле.
Потом он наклонился, поцеловал ее в лоб и навсегда покинул палату 9А.
***
- Вы сегодня рано, - голос раздался из-за спины, как раз, когда он мягко закрывал дверь палаты. – Давно вас не видела. Были в отъезде?
Антон узнал голос – медсестра, она работала здесь уже, кажется, сотню лет и, конечно же, знала всех родственников своих пациентов. И всегда отличалась общительностью.
- Да, длительная командировка, - как можно спокойнее ответил Антон, понимая, что придется повернуться, иначе он вызовет еще больше подозрений. Но как?? – Вот только вчера приехал и сразу решил зайти.
- Да, то-то вы так исхудали, - заметила медсестра, она была вполовину ниже Антона и походила на клубок, но всегда была добра и внимательна, за что ее любили все небезразличные родственники пациентов крыла А.
- Работа высасывает все соки, - вздохнул Антон, поворачиваясь здоровой половиной лица и делая вид, что что-то ищет в сумке, - ну вот, уже весь телефон оборвали. Не успел приехать, уже вызывают в офис.
Он задействовал все свои актерские способности, и кажется, убедил. Немалую роль сыграла маска, скрывавшая его плохую игру. Да и с какой стати ей не верить? Это он ощущал себя не на своем месте, а для нее это была привычная картина – просто еще один человек, навещающий родственника в больнице.
- Знаете, - строго сказала она, но в голосе Антон слышал заботу. Он всегда слышал больше, чем большинство людей. – Нельзя все силы отдавать работе или любви, или еще чему угодно. Не клади все яйца в одну корзину, да-да. В вашем случае явный перекос, надо отобрать яиц из корзины «работа» и хорошенько добавить в корзинку «личная жизнь». Я вам, конечно не мать, но мы с ней примерно одного возраста, и, будь она в сознании, сама сказала бы вам то же. А одинокого мужчину всегда видно, уж поверьте моему жизненному опыту.
- Я верю, - улыбнулся под маской Антон, бросая на нее короткие взгляды и все еще делая вид, что копается в телефоне. – Я вообще-то и сам понял, что пора что-то менять.
- Ну, поздравляю! – улыбнулась она, оценивающе разглядывая его отощавшую фигуру, - это уже полдела.
В эту секунду случилось еще одно маленькое везение – в какой-то палате тревожно запикали приборы. Это его и спасло.
- Святые угодники! – она спокойно повернула голову на звук, - мне пора. Чтобы к следующему приходу жирка нагуляли! А к еще следующему – невесту привели на смотрины.
Она, смеясь, хлопнула Антона по плечу и поспешила на звук. Жизнь – качели, в очередной раз подумал Антон, поспешив удалиться, чье-то падение - всегда чей-то подъем. Он поспешил по коридору, на ходу доставая очки – второй раз ему так не повезет, он итак уже получил весь запас везения, на который даже не рассчитывал. И все же он невольно задержался у палаты 2А в самом начале коридора. Всего пару секунд, сказал он себе, они все равно уже ничего не решат и не изменят, а я ведь больше не увижу ее никогда. Подходя к палате, он замедлил шаг, давая себе возможность подольше полюбоваться незнакомкой, молясь про себя, чтобы она еще не ушла и не закрыла дверь.
Но сегодня ему везло, возможно, в его последний день судьба решила выдать ему весь положенный запас везения, ведь его уже не придется растягивать на всю жизнь. Дверь была все так же распахнута, и девушка  сидела на том же месте, только теперь ее руки с восхитительно длинными пальцами теребили косу, вытаскивая из нее все больше прядей.
Всего пару секунд, напомнил себе Антон, не привлекая внимания, а потом я просто уйду. Поравнявшись с палатой, он замер, как кролик в лучах фар, только ослепил его не свет, а она. Почему-то она казалась ему самой притягательной из всех девушек, которых он когда-либо видел. Да, Рита тоже бал красива, и его тянуло к ней, но никогда он не испытывал такого чувства покоя и…правильности, что ли. Как будто он мог стоять тут вечность, просто глядя на нее и ощущая покой в душе. Никакого взрыва эмоций или желания не было, было просто чувство умиротворенности и счастья. Ему было хорошо. Как будто она излучала какие-то волны, идеально гармонирующие с его. Я возьму с собой ее образ, думал он, я все равно никогда не смел бы с ней заговорить. Но вдруг с глубочайшим удивлением осознал, что это неправда, он не только осмелился бы, но и очень этого хотел. Он не боялся, впервые в жизни, как будто знал, что с ней у него все будет хорошо.
Антон жадно ловил и запоминал каждую мелочь – розовую резинку для волос, длинную шею с кремовой кожей, чуть курносый нос, светлые пряди, выбившиеся из прически, красивые губы, тонкие, но идеальной формы, длинное тело, такое стройное… И тут она вдруг подняла глаза.
- Я ненавидела его всю жизнь, - сказала она, Антон застыл на месте, даже перестал дышать, как будто какая-то сила пригвоздила его к полу и парализовала. Сердце выскакивало из груди, он чувствовал себя грабителем и вот он попался, незнакомец, пытающийся тайно унести с собой ее образ.
- Да, ненавидела, - повторила она, ее голос был потрясающе красивым, а глаза – темно-синими, как позднее небо. – А он оставил мне все.
Она то ли всхлипнула, то ли издала смешок, а потом добавила:
- Зачем он это сделал? Мне никогда ничего не было нужно от этого человека. Он что, думает, если он впал в кому и оставил мне дом и счет в банке, я все забуду, прощу и буду его любить? Или он считает, что это искупление?
- Простите, - дар речи наконец вернулся к Антону, - я не хотел…
- Да ничего, я же вижу, что вы там стоите, - отмахнулась она, как-то странно глядя на Антона. Ее глаза были большими и прекрасными, но взгляд он никак не мог понять. – Наверняка думаете: «новенькая, кто она?» и все такое. Тут ведь все, наверное, друг друга уже знают. А если и нет, и вы просто случайный прохожий…
И она пожала плечами, элегантно и сексуально. Нет, никого интереснее и притягательнее Антон точно не видел, теперь он в этом не сомневался.
- Да, я… - он прочистил горло, слова застревали от волнения и радости, ведь он говорил с ней, а ведь минуту назад и мечтать об этом не смел. – Я навещал мать, она здесь в палате 9А, дальше по коридору.
- Тогда вы знаете, что иногда так хочется высказать все и быть уверенным, что тебя услышат. – Она снова запустила свои длинные пальцы в волосы, вытаскивая все новые пряди. Антон с восхищением наблюдал за ней, ему надо было уходить, но он не мог, он был букашкой, пойманной в сети. И даже сопротивляться не было сил. – Я, и правда, никогда не была здесь. Приехала ночью и сразу – сюда. Слишком много злости и эмоций, я все равно бы не уснула, так хотелось…
Она снова пожала плечами, поднимая на Антона свои странные глаза.
- Не знаю, вцепиться в него ногтями и кричать и кричать в это лицо… - она грустно хихикнула, – но даже здесь он умудрился сделать мне назло. Я могу кричать хоть до хрипоты и потери сознания, могу бить его хоть битой – ему уже без разницы. Ничего он не поймет и не услышит.
- Это мне знакомо, - ответил он, - я, правда, никогда не хотел ударить свою мать, но иногда меня наполняла злость оттого, что она меня бросила, что не слышит меня. Как будто это ее выбор.
- Это несправедливо, - убеждено сказала она, а Антон все пытался разгадать ее странный взгляд и не мог, - он просто взял и сбежал, опять наплевал на меня и просто отгородился, мол, вот, я в коме, вот  мои последние указания, делайте теперь что хотите.
- Да пошел он! – неожиданно взорвалась она, прежде чем Антон успел вставить хоть слово, - пусть подавится своими деньгами и домами! Мне ничего от него не нужно, ни черта, ясно?!
Она резко встала, высокая и стройная, как и думал Антон, и ударила кулаком по ладони. Теперь она была богиней ярости, и он снова чувствовал себя букашкой перед этим совершенством. Но странное спокойствие внутри никуда не делось, и это поражало Антона почти так же сильно, как и эмоциональный всплеск незнакомки.
- Я все отдам на благотворительность или просто откажусь, пусть кто угодно забирает, - прошипела она, Антон понимал, что сейчас она высказывает все это своему отцу, надев на реагирующего и слышащего человека его маску. Он не возражал, это были лишние минуты в ее обществе. Первые и последние минуты. – Ясно?! Ни черта не оставлю себе! Не будет никакой последней воли, я не позволю командовать и распоряжаться моей жизнью, не позволю! Не знаю, зачем я проделала весь этот путь, 5 часов в гребаном самолете, может звонки моей мамочки просто достали меня или я хотела лично убедиться, что он поступил как трус… а может, пришла пора поставить точку и порвать все нити. И мне плевать, кто и что подумает, они не жили с этим уродом, они не плакали все те слезы, что я  плакала, они не мечтали умереть или вообще не рождаться, так что пошли они все!! Папочка в коме, почему ты такая черствая… да пошли вы все на хрен! Я такая черствая, потому выжила, и единственное, что помогало мне выжить – моя злость и умение быть черствой! И не смейте судить меня, вы меня вообще не знаете и понятия не имеет, о чем я говорю!
И тут до нее дошло, что она почти кричит на совершенно незнакомого человека, Антон видел это по ее лицу, по широко распахнутым удивленным глазам. Больше всего на свете ему вдруг захотелось подойти и обнять ее, но он стоял в коридоре, все еще парализованный ее неведомой силой.
- Простите, - прошептала она, смущаясь и опять садясь на кресло возле кровати, - я просто устала и перенервничала… Простите, пожалуйста, я не должна была…
- Все нормально, - мягко ответил Антон, - я не знаю вашу историю и, конечно же, не имею права вас судить. Но я думаю, вы имеете право чувствовать то, что чувствуете, тут никто вам, да и любому другому, не указ. Но вы сами себя судите, и это неправильно.
Он смутился, дико, как никогда раньше, но почему-то заставил себя продолжить, может потому, терять ему уже было нечего, а может потому, что она слишком нравилась ему.
- Иногда надо быть жестким и даже черствым, иногда надо злиться, только так можно дать отпор злу и несправедливости. Теперь я это точно знаю. Нельзя только становиться таким навсегда, и вы не стали. Если бы стали, взяли бы его деньги, или что он вам завещал, и жили в свое удовольствие, не заботясь, откуда они и от кого. Так что вы не вправе обвинять себя.
- Наверное, - устало сказала она, ее плечи поникли, она опустила глаза, - но так сложно воевать на два фронта: с собой и с общественным мнением.
Уходи, шепнул голосок в голове Антона, ты исчерпал свое время, график под угрозой, немедленно уходи, пока не передумал. Может быть, она и есть коварная месть монеты. Ведь зло всегда выбирает форму, которая нам гарантированно понравится. Беги, пока не передумал и не растерял запал. Ты должен сделать то, что решил… И сделаю, твердо сказал Антон, я умру сегодня, чтобы выполнить свой план, потому что я так решил. И если это мой последний день, я имею право на несколько лишних минут последнего в жизни удовольствия.
Антон сделал шаг к двери, гадая, так ли поступал Адам, увидев Еву с яблоком в руке. Только ситуация у меня обратная, подумал он, я как раз пытаюсь положить конец аду, а в раю побывать мне так и не довелось.
- Знаете, - начла он, прислоняясь к дверному косяку, не пересекая границу палаты, как будто боялся, что невидимая сила больше не выпустит его. – Никто не любит советчиков, особенно непрошенных…
- А мне как раз очень пригодился бы совет, - она снова подняла глаза, такие красивые и такие странные. – Или просто пара мудрых слов. Надеюсь, у вас найдется хоть что-то? Наверное, раз уж вы просто не прошли мимо.
- Не ручаюсь за качество моей мудрости, - смутился Антон, – но кое-что за последние месяцы я понял. Жизнь не такая уж ужасная штука, она – чудо, она полна радостей и удовольствий, просто надо сперва позволить себе это, а потом протянуть руку и взять. И всё.
Он грустно вздохнул, но под маской была настоящая улыбка, хоть никто ее и не видел.
- И если судьба делает вам подарок – примите его с благодарностью. Потому что в жизни так же много печалей, и они, в отличие от радостей, случаются сами, без нашей воли, с этим мы ничего поделать не можем. А вот радость – она в наших руках, она зависит только от нас. Так что мы можем прожить жизнь, полную одних трагедий, а можем уравновешивать их радостями, это уже нам решать. И знаете, судьба – та же живая сущность, она не выносит неблагодарности и тех, кто всегда и во всем видит подвох.
Она не сводила с него глаз, и теперь в них зажглось что-то новое, понимание и благодарность, возможно, а может, начало новой жизни. В любом случае, на Антона еще никто так не смотрел, и он подумал, что это лучший день его жизни, и если пришлось сократить свою жизнь ради того, чтобы получить такой джек-пот, оно того стоило.
- Я не вправе вам указывать, что делать с наследством, - продолжил он, чувствуя, как горят щеки, а мышцы дрожат от возбуждения и усталости, - но может, стоит рассматривать это как компенсацию морального  вреда? А если уж вы так хотите очистить эти деньги, просто сделайте с их помощью что-то доброе.
- Вы удивительно мудрый человек. – С восхищением проговорила она. – И вы точно посланник судьбы. Спасибо ей. И вам.
- Ну, мудрым я стал совсем недавно, - усмехнулся Антон, - и дорого за это заплатил.
- А мудрость, она как бриллиант - улыбнулась она в ответ, - если она настоящая, она прекрасна и за нее надо дорого платить.
Она засмеялась и добавила:
- Эту фразу я прочитала в интернете, пока летела. Там, кстати, много умных людей. Вам бы тоже надо свой блог вести, по-моему, вы должны помогать людям.
Именно это я пытаюсь сделать, подумал Антон, снова ощущая, как ускользает время, он выбился из графика, пока не серьезно, но тревожный колокольчик позвякивал в мозгу. И все же, он не собирался уходить, не закончив этот разговор, ему предстояло очень горькое дело, так почему бы не запить его сладким напоследок. Разве не это он только что говорил ей?
- Спасибо, вы меня прямо засмущали, - с улыбкой ответил он, надеялся, что она по голосу чувствует его улыбку, - но у меня нет столько умных мыслей, чтобы выдавать каждый день новую порцию. И я никогда не был любимчиком толпы. Так что…
И он пожал плечами, чувствуя, что пришла пора прощаться, что он сыграл свою роль в этой сцене, возможно, очень важную, и пришла пора готовиться к следующему акту, самому значимому в пьесе его жизни.
- А мне вы очень помогли, - сказала она, не сводя с него своих странных глаз. – Я буду помнить ваши слова. Они как будто записались здесь, – она коснулась головы, - и здесь, – она коснулась сердца.
- Могу я узнать ваше имя? – неожиданно спросил Антон, волшебство заканчивалось. Так почему бы не взять его частичку с собой.
- София, - тут же ответила она и вдруг добавила, - извините, что так странно на  вас смотрю, я хочу объяснить.
Антон снова смутился, хотел было сказать, что все нормально, что ее взгляд вовсе не странный, но она это поняла и подняла руку ладонью к нему, призывая его помолчать. Антон подчинился.
- Я не ношу очки, ненавижу их, - начала она, - а без них мир для меня, как размытая картинка. Я ношу линзы, но после перелета я сняла их, а потом – она развела руки в стороны. – Видите ли, я все теряю, потеряла бы голову, не будь она пришита к телу, так говорит моя мать.
Антон молчал, ожидая, когда она закончит, но волна нежности, облегчения и понимания вдруг захлестнула его. Так вот в чем дело, она не видит его, только силуэт! Значит, не видит, каким ужасным он стал, не видит его красный слепой глаз и висящую мешком одежду. Нет, на такое везение он даже не рассчитывал! Что-то мне сегодня слишком везет, подумал он, так и умирать расхочется. И тут же мысли о коварстве монеты полезли в голову, но их пресек приятный голос, слегка подрагивающий от волнения.
- Я вижу лишь ваши очертания, а так пялилась лишь потому, что вижу так же, что вы – рыжий. Это так… вы будете смеяться, но какая разница, ведь мы больше все равно не встретимся…
Ее опять накрыли эмоции, но Антон находил это прекрасным. Она была такая живая, такая настоящая…и такая красивая.
- В общем, когда я была еще школьницей, мы с подругой пошли к гадалке, - она смутилась и даже слегка покраснела, но продолжила, - даже собирали на это карманные деньги, а потом в крещенские праздники пошли. Ну знаете, говорят, что тогда всё – правда, а девочкам ведь всегда не терпится заглянуть в будущее. Суженый и все такое, глупо, но все этим балуются.
Она нервно поправила прядь волос, выбившуюся из косички, но та тут же вернулась на место, красиво обрамляя лицо.
- Только меня суженные никогда не интересовали, - продолжила она, - все что я хотела знать: когда я выберусь из того ада, в котором жила. За этим я к ней и пошла.
Она вздохнула и подняла на Антона свои синие глаза, теперь он знал, что она видит лишь его очертания.
- Вы еще не хотите сбежать, хихикая в кулачок над странной девушкой?
- Ни за что на свете, - честно ответил Антон, - и поверьте, я не стану смеяться или не верить. Кто угодно, но точно не я. Я… просто я видел жизнь с разных сторон. Продолжайте, пожалуйста.
- Ладно. В общем, она разложила карты, они у нее были какие-то особенные, не простые игральные. И я помню, что изображения на этих картах меня пугали, а вот сама женщина мне нравилась, такая красивая, яркая, и видно, что сильная. И одета нормально, ну знаете, никаких платков на голове и серег до пупка, элегантная дама средних лет… Что-то я отвлеклась.
Она снова попыталась поправить прическу, но лишь еще больше растрепала, Антон таял от умиления, стоя в дверях.
- Мы заходили по одному, поэтому я не знаю, что она сказала моей подруге, но та сидела там целую вечность. Или мне так показалось, потому что я ждала. Я тоже надеялась услышать длинный и подробный рассказ, но она описала все довольно коротко. Я уже забыла почти все, что она говорила, кроме одного.
- Она сказала, чтобы я помнила и помнила хорошо. Сказала, что в далеком в будущем рыжий человек принесет мне счастье.
И тут она вдруг расплакалась, тихо, но горько.
- А я так разозлилась, потому что он, - София указала рукой на лежащего мужчину, окруженного аппаратами, - потому что, думала, что это он. А он не может приносить счастье, не способен, понимаете?
Антон не понимал. Лежащий на кровати мужчина был абсолютно лысым. А вот что он хорошо понимал, так это то, что он хочет обнять девушку, готов на все ради того, чтобы она снова улыбнулась.
- Ааа, - понимающе закивала она, смахивая слезы. – Конечно, вы меня не поняли. Это сейчас он лысый с седыми бровями, а когда-то давно его волосы были как морковка. – Она снова всхлипнула, - знаете, сколько краски мне понадобилось, чтобы вытравить этот проклятый цвет?
- Ох, - вырвалось у Антона, история была и впрямь впечатляющая.
- Да, а спустя время он оставил мне все. Теперь я должна быть счастлива, да?
- Думаю, у вас есть шанс, - сказал он, - просто используйте его.
- И вы, - она смотрела прямо на него своим странным взглядом, но теперь, когда Антон знал его секрет, взгляд этот стал для него еще прекраснее, - вы ведь тоже рыжий. И вы принесли мне покой. Так что, она оказалась права. Я между двух рыжий людей и, кажется, собираюсь стать счастливой.
И она робко улыбнулась.
- И станете, - уверенно сказал Антон, ощущая, как в груди поднимается новая волна решимости, он как никогда был готов идти до конца и умереть хоть тысячу раз, лишь бы монета никогда не добралась до нее. Лишь бы она стала, наконец, счастливой. А для этого ему пора было уходить. – Только не оглядывайтесь назад, впереди ведь так много прекрасного.
Она молча кивнула, улыбаясь ему. Вот моя награда, подумал Антон, вот моя сладость напоследок.
- Ну, мне пора, - он сделал шаг назад и оказался в коридоре, - возможно еще увидимся. В крыле А все посетители уже как добрые знакомые. Вы ведь не сразу уедете, наверное.
- Да, теперь я, возможно, и не уеду. – Она снова улыбнулась и вытерла остатки слез. – У меня теперь здесь недвижимость и солидный счет в банке. Останусь пока, подумаю, что делать дальше.
Повисла неловкая пауза, волшебство прошло, улетучилось, и теперь это снова были двое незнакомых людей, нечаянно открывших друг другу души.
- Мне, правда, надо бежать, - сказал Антон, чувствуя за спиной невидимые крылья, - всего вам доброго.
- И вам. – Она робко улыбнулась и опустила глаза, - может, еще встретимся
Это вряд ли, подумал Антон, хотя хотел этого больше, чем что-либо в жизни.
- Конечно, - беззаботно ответил он и невероятным усилием воли заставил себя отвернуться.
Из больницы он не вышел – вылетел, невидимые крылья несли его навстречу судьбе. Антон знал, что еще будет бояться и страдать, но сейчас он был счастлив, как никогда в жизни. Я возьму ее образ с собой в ад, подумал он, отправлюсь туда, чтобы она могла жить. И обрести свое счастье.
Сидя на лавочке в больничном сквере в ожидании такси, он не сводил глаз с дверей корпуса, ждал, что она, возможно, выйдет, и он увидит ее еще раз. Но она так и не вышла. Даже не прощание судьба не дает слишком уж много счастья.