Журавлик в небесах 15. Сезам, откройся

15. Сезам, откройся!

     Оглушительный грохот раздался в первой пещере, и они оказались в кромешной тьме. Никто не мог ничего понять.  Пыль забивалась в нос и в легкие, не давая дышать, все кашляли и, вытянув руки, искали друг друга.  Неожиданно зазвонил зуммер рации у Карена. На ощупь он включил ее, ожидая услышать голос Степана. Как бы не так - из маленького прибора раздался еле слышный мужской голос:
     — Татьяна! ты передала мой привет Катенину? Нет? Ну ладно, как видишь, я сам его передал. — Егор узнал его: это был Крапивин, тот самый детектив.
     — Эй, Катенин, — продолжал тот, — позвони своему подпольному миллиардеру, пусть спасает тебя. Друзья мои, — в словах звучала издевка. —  Я поздравляю вас. Вы избавились от мучений этой жизни. Вы теперь в аду, заживо погребены. Мною! Жить вам осталось от силы часа два, потом удушье и финита... Хотел бы посмотреть, как вы там корчиться будете, да видно не суждено. Зато я увидел, как парит над пропастью ваш старый орел. Мы его столкнули, когда он пытался вам позвонить. Он попарил молча, а потом решил приземлиться. О, жаль, что вы не видели, как разлетаются его мозги.
     Егор выхватил рацию у Карена:
     — Ну ты, «Пинкертон» наизнанку. Тебе тоже недолго радоваться. Милиция уже на ногах. Мы предвидели твои козни, и все данные отправили в полицию. Кстати, ты сейчас говорил на милицейской волне, и засечь  тебя уже не составляет труда. Так что, как видишь, я тоже послал «большой привет».
     — Эхе, пока твоя милиция шевельнется — меня уже здесь не будет. Пока,  пока… мальчики и девочки…
     — Погоди, — остановил его Егор, — я еще не все приветы передал. Ты, наверное, представляешь сейчас, как доберешься до сумки с деньгами, как начнешь их тратить, устраивая себе райскую жизнь. Да? Знаю, что не терпится  добраться до бабок. Скажу тебе одно: в той сумке находится мой последний привет. Специально для тебя.  Пока!
     — Что, заминировал? — голос Крапивина  выдал его волнение.
     Катенин выключил рацию, не отвечая преступнику. Устало сел на пол, прямо там, где и стоял. Наступила ужасная тишина. Пока шла перепалка с преступником, все слушали, теперь же каждый начал осознавать, что произошло. Всхлипнула Татьяна, застонала Женя, одновременно с ними закричал Карен:
     — Это что? Это мы умирать будем здесь? Тер аствац (О, Господи!), зачем я пошел с вами! Мне что надо было! У меня же двое маленьких сыновей! Я не хочу, я не могу умирать здесь!
     Ему вторил Гарик: «Я же говорил! Мам, зачем ты сюда пришла! И себя погубила и людей!» Слушая его, женщины и вовсе разревелись. Пытаясь успокоить их, Егор кричал, чтоб замолчали, и все вместе создали такой шум, от которого, казалось, разрушатся и уцелевшие своды второй пещеры. Если бы кто-то мог заглянуть к ним, то подумал бы об аде, потому что в полнейшей темноте он не смог бы определить размеров пещеры, а если нет пределов помещения, кажется, что это космос. Причем космос мертвый, потому что без звезд. И из этой кромешной тьмы на невольного свидетеля неслись бы истошные крики, из которых ничего нельзя понять. Во всяком случае, для людей, заживо замурованных в толщах горы, это был настоящий ад.
     Они не видели друг друга — только слышали. Поняв, что никакой окрик не остановит царящую здесь панику, Катенин замолчал и только слушал. Потом затих Гарик, успокоилась Женя, ища в темноте Егора и не находя, поскольку тот молчал. Потом перестал причитать Карен, поняв, что в пещере звучат только его крики. Установилась тишина, нарушаемая  редкими всхлипываниями Татьяны. Какое-то  шуршание послышалось оттуда, где находилась Женя, и через секунду, в той стороне вспыхнул свет, показавшийся всем ярким прожектором. Между тем, это был всего лишь свет  монитора мобильного телефона. Появилась возможность оглядеть друг друга. Женю и Татьяну взрывной волной отбросило в противоположный от входа угол и они сидели рядом на каменном полу. Гарик лежал на своем месте, где его застали впервые, Карен сидел на корточках рядом с Гариком, держась одной рукой за каменную постель больного, и тоже включил монитор мобильника. Ну а  Катенин стоял непосредственно у входа. Взрывом его отбросило на середину, но потом он на ощупь вернулся к проему и пытался ладонями определить состояние завала. Мобильники были у всех, кроме Гарика, и они неплохо освещали пещеру.
     — Ну вот, — задумавшись, сказал Егор, — покричали, поплакали, теперь будем умирать?
     Татьяна всхлипнула в последний раз и затихла, понимая, что Егор не зря так говорит, что он что-то придумал, если бы он собрался умирать, то ни за что не сказал бы так.  Все молча смотрели на Егора.
     — Умирать можно по-разному. Лучше как люди. А еще лучше — вообще не умирать.
     Егор помахал трубкой радиотелефона, но сообразив, что его не видят в полумраке, включил рацию.
     — Алло, всем, кто нас слышит, СОС, помогите. Четверо засыпаны горным обвалом в пещере. Еды и воды нет. Находимся в тридцати километрах севернее Джермука, гора Варденис,  высота, примерно, тысяча двести метров. Срочно нужна помощь! Алло, кто нас слышит — отзовитесь! Прием.
     На несколько минут все оживились, но… Никакого ответа. Тишина и в пещере, и в эфире.
     Карен взял телефон и буквально кричал в него по-армянски, призывая на помощь. Никаких звуков. Вероятно, сигнал, проходя сквозь толщу горы, настолько слабеет, что его не слышат даже бандиты. Они должны были недалеко уйти, и у них есть рация. Услышав СОС, эти изверги не упустили бы случая еще раз поглумиться над пленниками пещеры.
     — Шансов у нас нет, — Печально диагностировала Женя.
     — Как нет! — Карен поднялся с колен. — Как нет! Шанс всегда есть. Я вот этими руками взорву эту гору! Я не могу не вернуться к детям!
     — Именно поэтому, первое — выключить мобильники. Быстро! Быстро выключили все! У вас что, зарядные устройства с собой? Или розетки на двести двадцать здесь по стенкам расставлены? Надо беречь аккумуляторы. Они все равно рано или поздно разрядятся, но за это время нам нужно кое-что понять в этой пещере.
Мобильники тут же выключили.
     — Второе, — продолжал Катенин, — осмотрите, ощупайте себя, подвигайтесь, проверьте, нет ли ран или серьезных травм; третье — часы — берегите их, нам нужно сохранить контроль над временем, надо знать, сколько часов прошло с момента завала. И, наконец, четвертое — сейчас мы с Кареном начинаем рыть проход в первую пещеру. Быть может, завалило только у входа в нашу пещеру, а первый зал и треугольный вход свободен.
     — Давай, давай! — Карен  подполз к проему и стал руками разгребать завал, однако, поняв безнадежность такого метода, достал пистолет и его рукояткой принялся ковырять плотную стену, Катенин ладонями оттаскивал  отвоеванную каменную пыль.
     — Ребята, мы тоже попробуем обследовать стены. Можно — включим телефоны?
     — Только один, — ответил Егор. — Берегите аккумуляторы.
     Довольно скоро они поняли, что это сизифов труд: пыль, песок и мелкие обломки  убранные  на ощупь, обнажили огромные каменные валуны, лежащие так плотно, что ни сдвинуть, ни поддеть их чем-то не было никакой возможности. После двух часов напряженной работы уставшие, потные мужчины уселись на полу.
     — Михалыч, слушай, как-то неудобно, но я сейчас лопну, — прошептал Карен.
     — Да, сейчас… признаться, я тоже… — Егор инстинктивно осмотрелся, естественно, ничего не увидел и вдруг громко предложил:
     — Мальчики налево, девочки направо… Что же нам делать, милые дамы? Здесь у нас нет кустов, нет деревьев, нет даже перегородок или ширм. Нет даже лева и права.
     — Слушайте, — Татьяна придвинулась к центру комнаты, — как же мы про это забыли! Какой ужас! Как же мы…
     — Учитывая нашу трагическую ситуацию,  я думаю, мы все должны относиться к этому, как медики, — сказала Женя, поглаживая руку Татьяны, — то есть, как к естественному, само собой разумеющемуся делу. И ничего постыдного в этом нет. Называйте это как хотите: пописать, покакать, отлить, испражниться…
     — Я побегу испражнюсь, — торопливо сказал Карен и стремительно отполз в единственный свободный угол.
Все засмеялись, а потом затихли. Было очень неловко и стыдно. Не только Карену — всем.
     — Ну вот, — поборов смущение, сказала Женя. — Первый «медик» у нас готов, кто еще?
     Все молчали, не решаясь повторить «подвиг» парня.
     — Ну, я еще потерплю, — Егор засуетился, почему-то роясь в карманах. — Может, Гарик?
     — Слушайте, я придумал! Все равно, в этом правом углу уже никто не сядет. Дайте мне десять минут, и я вам поставлю там унитаз! — Карен  победно осмотрел темноту, как будто видел пленников.
     — Ого, я вижу, испражнение благотворно сказалось на твоих мозгах, — засмеялся Гарик, а Егор спросил: «Что ты такое надумал?»
     — Увидишь. Найди мой рюкзак и передай сюда.
     Пока Карен возился в темноте, заговорили о «медицинских терминах», о естественных потребностях, о воспитанности, о стыде — короче, тема не оставила равнодушным никого.
     Тем временем умелые руки Карена соорудили из старого рюкзака некое подобие банки с отверстием — это «унитаз». Натаскав несколько крупных камней, он обозначил границы туалета в углу.
     После этого, пленники  снова вернулись к реальности. Скалы держали их и не желали выпускать. Карен тронул Егора за плечо:
     — Может, пострелять в эти камни?
     — У тебя что, много патронов?
     — В пистолете восемь штук.
     — И все?
     —  Все.
     — Давай попробуем. Один выстрел в стык камней. Да?
     Чтобы избежать рикошета, пришлось поднять Гарика и уложить  на пол  за его каменным ложем.  Туда же, скрючившись, спрятались женщины. Егор встал у стены, справа от проема, а Карен — слева. Вытянув руку, предварительно приставив пистолет к стыку валунов, он нажал на курок.  В наглухо замкнутом пространстве выстрел прозвучал как оглушительный взрыв. Еще не избавившись от шума в ушах, они включили телефоны. Подошли  женщины, и даже Гарик, приподнявшись,  сел, чтобы увидеть результат.
Ко всеобщему разочарованию, результата практически не было: маленькая выбоина на стыке двух  камней.
     — Так, — сказал Катенин, — дайте подумать. Предлагаю всем  лечь и отдохнуть. Работая,  мы сжигаем слишком много кислорода, а он для нас сейчас важнее всего.
     — Слушайте, а ведь прошло более трех часов! — задумчиво сказала Женя. — А ведь… — она опять замолчала, что-то прикидывая в уме.
     — Кому трудно дышать? — Татьяна встала и оглядела мрак, как будто оглядела всех друзей.
     —  Вот женщины, а! — восхитился Катенин. — Ну, головы, ну, молодцы!
     — Что бы вы без нас делали, — засмеялась Татьяна. И впервые с момента  обвала  всем стало чуть-чуть полегче.
     — Сыночек, милый, ты понял, что случилось? — радостно спросила Татьяна.
     — Да понял, понял! Если мы не задыхаемся, значит, где-то есть приток воздуха. И время наше теперь неограничено! — никто не видел в темноте, но все поняли, что Гарик  улыбнулся.
     — Хочу прервать вашу эйфорию, — тоже улыбаясь, сказал Катенин. — Время наше ограничено едой и водой, которых у нас нет. Поэтому прошу,  не расслабляйтесь.
     Карен, уставший от проделанной физической работы, лежал на спине и всматривался  во мрак пещерного свода  так, как будто смотрит на звездное небо. Он не разделял оптимизма соседей и во мраке черного «неба»  над собой с тоской видел плачущую жену,  старенькую мать, обессилевшую от горя, детей, стоящих у его пустого символического гроба… Карен всегда был пессимистом. Он не верил, что добро обязательно победит зло, не верил президенту и правительству, не верил, даже когда начальство хвалило его за хорошую работу. Он не верил, что завтра будет лучше, чем вчера, но, тем не менее, знал, что если будет четко и честно выполнять свою работу, то семье станет легче. Он всегда, как бы не было хорошо, ждал от жизни какой-нибудь пакости. И вот — дождался.
     «Зачем я  ввязался в это дело, какой черт меня сюда принес? — думал он. — Какое мне дело до этого больного парня? Он что, для меня важнее собственных детей? Почему я не подумал о них?»  Стало так жалко себя и свою семью, что он заплакал: сначала одна слеза покатилась вниз, к уху, потом еще одна, потом…  Словом, Карен заплакал. В голос. Как женщина, с причитаниями.
     Это было так неожиданно, после появившейся надежды, наполнившей всех оптимизмом, после веселого смеха и гогота, это было, как холодный душ, упавший неожиданно с неба, и спустивший всех с небес на каменную землю пещеры.    

     Плачущий в голос мужчина — редкое явление, и, как правило, такому плачу есть очень веские причины. Слезы Карена истекали не из глаз — из сердца. Такой плач нельзя остановить уговорами или успокоительными лекарствами. Егор это понимал, но боялся, что сейчас заголосят и  женщины, а там и до паники недалеко.
     Удивительно, но никто даже не шелохнулся, никто не застонал, не всхлипывал — царило гробовое молчание. А Карен все плакал и причитал, путая русские и армянские слова. И это длилось около десяти минут. Наконец он успокоился и затих. Установилась абсолютная, космическая тишина. Казалось, даже дыхание у людей остановилось, биение сердец остановилось — такая была  кромешная тишина, под стать кромешному мраку. Егор даже подумал, не задохнулись ли они, не на том ли они свете? Минуты три длилось всеобщее оцепенение: никто ни о чем не думал, просто лежали на холодном каменном полу без всяких мыслей и образов.
     — Эй, люди, вы что, умерли? Чего замолчали? Еды нет, воды нет, а мы тут прохлаждаемся. Давайте что-то делать! А? — голос Татьяны, как колокол, как будильник, вывел всех из оцепенения. Засветились мобильники, послышалось шевеление.
     — Погасите! Погасите немедленно! — закричал Катенин и подполз к Карену. — Послушай, Карен…
     —  Егор Михайлович! — перебил его Карен. — Меня не надо уговаривать, успокаивать… Я немножко расслабился, но этого больше не будет, обещаю. Давай дело делать. Я, честно говоря, не верю, что мы отсюда уйдем живые, но, — он повысил голос, чувствуя, что Катенин собирается его переубеждать, — но! Я буду делать всё, что скажут все, потому что не хочу умирать лежа, хочу что-то делать, пусть безнадежное, пусть мартышкин труд, но все равно буду делать. Вот так!  Давай теперь искать дырки в стенах.
     Казалось бы, ветер продул помещение и, изгнав воздух,  насыщенный унынием,  опять заменил его воздухом оптимизма. Хотя, надо сказать, кислорода в этом воздухе не прибавилось, его нехватка ощущалась, но удушья не было. И этот факт с лихвой компенсировал некоторую недостачу  жизненно важного газа.
     Все принялись обшаривать ладонями стены, пытаясь либо нащупать какие-то отверстия, либо хотя бы почувствовать еле заметное дуновение, движение воздуха.
     — Эх, жаль спичек нет, сейчас бы по колебанию пламени сразу определили, откуда и куда что дует, — похлопывая по карманам, сказал Катенин. Никто из присутствующих не курил, кроме Егора и погибшего Степана. Но Егор свою зажигалку оставил внизу, в рюкзаке.
     — Если намочить ладонь, то можно попытаться обнаружить дуновение, — предложила Евгения, — как раньше моряки определяли направление ветра.
     — Ага, — съязвил Карен, — у нас же целое море воды…
     — А слюна на что? — ответила Женя, и, лизнув ладонь, стала водить вдоль стены, на очень маленьком, миллиметровом расстоянии. Ее примеру последовали остальные. И Карен, виновато хлопнув себя по лбу, присоединился  к ним. Около часа все, кроме Гарика, естественно, ползали по стенам, миллиметр за миллиметром ощупывая и исследуя их. Временами кто-то включал свет телефона, но лишь на мгновение — чтобы рассмотреть подозрительный участок скалы. Из небольших трещин в двух-трех местах обдавало ладони прохладой. Видимо, оттуда и поступал в пещеру воздух, но трещины были так глубоки и так узки, что не было никакой возможности расширить их или расколоть породу. После нескольких бесплодных попыток они, один за другим, уселись на свои места.
     — Прошло всего каких-то три-четыре часа, а вы уже привыкли к нагретому месту. Трудно, наверное, будет покидать его, — неожиданно пошутил Гарик.
     — Ого! Чья бы корова мычала, — шуткой на шутку ответил Егор, — наш пациент, кажется,  проснулся, однако покидать давно нагретое место явно не собирается.
     Сказал и тут же пожалел, потому что Гарик, кажется, не понял шутки, и молча стал подниматься с постели.  Егор услышал шуршание сена со стороны парня и окрик Татьяны: «Ты что! Ляг немедленно!» Все кинулись к постели Гарика, сталкиваясь, падая и вставая. Егор  нащупал его левую руку и крепко ухватился за нее:
     — Ты что, парень, шуток не понимаешь? Или ты думаешь, что Егор Михайлович,  встретившись со смертью, стал сволочью? Я не ожидал от тебя такого оскорбления. — Он помолчал, удерживая руку Гарика и стараясь сквозь тусклый свет мобильника Татьяны увидеть его глаза. Затем  уже совсем тихо сказал. — Хочешь вставать — вставай, это хорошо. Но запомни: здесь все за тебя  болеют, здесь нет людей, пришедших против своей воли. Мы пришли спасать тебя, потому что мы все любим тебя и твою мать. Еще раз тебе говорю: хочешь вставать — вставай, но не делай этого, если поймешь, что тебе очень тяжело. Не получается — полежи, отдохни и попробуй еще раз. Но если через силу — не надо. Ты нам нужен живым и здоровым.  Мы тебя и так вытащим.
     Промычав что-то невнятное, Гарик лег лицом к стене и затих.  Егору показалось,  что парень плачет, но он не стал снова его теребить. Им занялась Татьяна. И вся команда, продолжая ощупывать стены, слышала невнятный рассудительный шепот матери, успокаивающей ребенка. Конечно же, настроение, которое и так у всех было ужасным, окончательно  испортилось. Энтузиазм пропал, и уже практически все, кроме, как ни странно, Гарика, не верили в успех. Осмотр, вернее обследование, стен проводился уже не с той тщательностью, как два часа назад.

        (Продолжение следует)