Измаил Архангел

Приятно смотреть с теплохода на пристань и ждать прибытия пассажиров спокойно и важно, ведь в штрюме полный порядок, белые кители как яркий снег, и брасс блестит на солнце, что глазам больно смотреть. В кампусах полно еды, тропической и морских деликатесов. Публика нарядная и пока что новая. Бомс! Отплытие и новые приключения. Все в трюмах и нас провожают только береговые чайки. При долгих переходах много маленьких остановок в уютных бухтах, там ждут нас и приготовлено рестфуллиш. Отдыхающие, распаковав вещи, появляются наверху тоже в светлом и бликующие водяные огоньки солнечного дня задерживаются на пассажирах, точно как взгляды матросов команды. Они кушают кексы и мороженое из ресторана. Путешествие началось. В кампусе шумно.
- Красную рыбу нарезать, уже просолилась?
- Да, можно, пробу снимем. - Отвечает старпом.
- А трепанги?..
- Трепанги нет.
Лосось подают на стол в блюдах для рыбы, нарезанную мелкими слайсами. Она питательная и лечебная, от морской болезни хорошо. Ко всему тому нужен белый бархот. И потому создают гоголя - такие воздушные сладкие массы наподобие безе, но с желтками тоже и бисквитом. И те кто не стали мороженое угощаются бланш-манжентом на салфетке. Дальше обзоры. Шхуна хочет показать себя, побраковаться. Перистая облачность сменяют кучевые облачка или тучки, иногда может накрапывать мелкий дождичек. Морская пена облепляет борта, словно намекая на бокал с шампанским. Мужчины слегка пьяны, веселье примается по-немногу. Подают трепанги, белую масляную рыбу и "тушь" - специальный суп-пюре с креветками. Норманд, флагшток, салют. Венецианцы селятся отдельно - их привычки остаются за люком их каюты, они недоступны и готоворят только на венче.
Тициан, Да Винчи, Микеланджело, Бенвенуто Челлини... да, их культура рассматривается только с стоп-бордера и махрового ковра музеев, ратуши. Париж так и Венеция из обычая "увидеть и умереть".
Остров Погибших кораблей приятные мысли во время хода главного двигателя судна, которое несёт вас по глади вод. Что это за таинственная лагуна, можно узнать их пиратских баек. Обычно это самый уютный и надёжный атол с приличной пристанью и большим количеством птичих гнёзд. Да, в Эгеике это Майорка. Флёр времени органзует и сам воздух и камень старинных крепостей. Корабли разные, у каждого своя душа, но самый волнующий это ФатаМоргана - парустник-призрак. Такие поэтические имена у них - "Клементина", "Ариэль", "Бургундия", "Монте-Сантол". Но нас ждёт Венеция, и волнение студит только свежий бриз. Терцион де пойнт скипетрус - говорят на венче, что означает альма-матер на итальянском. Дебаркадеры прохладные и влажные, пристани только что помытые. Подъёмные краны работают на погрузке. Здесь Посейдон сбирает свою рыбную дань, а Калипсо бережёт жизни моряков. Теплоходы отрисованы классическими лесничными громадами бело-голубых иногда чуть ярких цветов. Это кристаллографика прозрачного водного Альбиона своеобразная синтагматика открытых пространственных линий.
Моодзум. Северный Китай
Над вершинами высоких гор простилаются облака. Художник рисует их в виде ангелов или амуров. Думается, это разные существа, но для кого как. На самом деле, ангелы - такие же люди, только они ангелы. На иконах ангелы обычно плоские и с трубами. Потому что это вестники. Недалекого ума делать из ангелов посыльных. Гораздо лучше порасспросить, как они живут. В этом продвинулись художники. Их ангелы-амуры, гораздо объёмнее и фактурнее. И что еще важно совершенно без одежды. Разумеется, это не значит, что ангелы не носят никакой одежды. Когда холодно, они предпочитают мех, когда жарко хлопок или шёлк.  Но в основном, нагота их естественное предпочтение, потому что они любят резвиться и играть, где-нибудь в жарком климате. Там их и зарисовывают. Играющие ангелы называются амуры. У них есть крылья, но они придают им мало значения, не задумываясь о функционале их, так же как мы мало задумываемся о функционале своих рук или ног. Функционал лица нас интересует гораздо больше, в чем мы единодушны с ангелами.
По аналогии с ними скульпторы прошлого изображали без одежды и людей, но это ошибка, люди, порвав с темным прошлым неандертальцев, больше не ходят голыми. Так что обнаженная натура на картинах художников и скульптурах - это ангелы, только некоторые авторы забывают добавить им крылья, тоже недоумевая по поводу их функционала.
Итак, что следует понять первым - обнаженность ангела - не есть грех или что-то неприличное, как у нас, людей. Так что если вам привидятся существа в самых смелых и эротичных, в то же время естественных позах, не задумываясь причисляйте их к ангелам, даже если они без крыльев, ну, разумеется на картинах. В кино ангелы не появляются, не любят, так же невозможно их сфотографировать.
Мой мужчина нарисовал одного ангела так. Он изобразил мою фигуру без одежды, но с крыльями. Получился ангел. Волосы, ниспадая с плечей, закрыли меня на картине почти полностью, и опущенные ресницы выдавали то ли грусть, то ли смирение. Он тоже позировал мне, когда я рисовала отдыхающего ангела. Улыбка у него в это время была очень лукавая.
Мы были родными по крови, из одной семьи, казалось, это так естественно любить друг друга родственной любовью. И увы, это непреложный факт. Драгоценная кровь Габсбургов звала к себе, звала настойчиво и властно. Мы всего лишь не могли противостоять этому притяжению. Так сложилось само, что братья чувствовали себя моими мужчинами, и вели себя соответствующе. К тому же я не видела причин для отказа любимым близким людям. К чему удивляться, что к моменту встречи мы все были еще свободны или почти свободны, имея лишь может быть фиктивные гражданские браки. Гражданские отношения в свете не считаются законными. Венчание, вот чего желали наши души. Но не разу я дала согласие. Теперь мы были помолвлены, и весь мир вокруг нас вдруг сразу изменился. Мишель улыбнулся, глядя на это, напомнив мне нашу с ним короткую встречу в Никольском храме, где пред алтарем мы впервые подумали о таинствах венчания. Так тому быть, они не хотели пустых холодных отношений, они были порядочными людьми. Говорят, соблазняет Дьявол. Но если соблазнил Ангел, как это называть?.. Мы больше не верим в мистику. Измаил Архангел стал наставником в любви, раскрыл для Вероники ту область бытия, которая была для неё как для простых смертных за пределами достижимого.
Латинский сендвич так называлась устопора, которая творила бойстеры для желающих переехать в новые области экзотической культуры и растениеводства. Мы сохраняем свои привычные видимые черты, привычки же меняются в новом окружении и сопутствующем этому домах, машинах, таунхаусах. Компенсаторная линейка напротив расширяет наши возможности, а не ограничивает их. Ведь мы ещё можем вернуться в привычный круг, обновленные и со знанием большего мира. Седакция, и мы становимся снова близки, хотя кажется начали отдаляться друг от друга. На стол ставится тарелочка с сендвичами и это бывает конечно достаточно. А в гимназии мы брали с собой бутерброды. Снимается запрет на белое в обрамлении своего быта. Две турбины вращают время словно мощный поток воды, стремительный ход истории начинается. 19 столетие логично продолжилось 20м охарактеризовав свою линию развития. Пирамидальная экономика перешла в фазу франкистского ментализма. Так разворачивалась карта событий. Четверть века характеризует эпоху целого. Новые страницы этой книги ожидали быть прочитанными.
1936 год, Куршевель
Начало весны в Куршевеле полно льда на скалах при отличной дневной погоде. Я прибыл по складским делам продуктового магазинчика-кафе с милейшим бюфетом. Новичок и серый миньо, я проявил недюжинный интеллект входя в дела продуктовой доставки сюда в горы. Само имя нарицательное Куршевеля это "дорога в горы" на диалектах тао китайского народа. Тролли с продуктами швейцарского качества приходили в вагонетках, они автоматические с чпу на кондерсаторных снарядах азэфа. Проблема по которой меня вызвали заключалась в несовпадении логистик дорожных трасс. Кофейные наборы опрокидывались, латте сочилось в короба продуктовода. Перепрограммировать сейкторы серийных образцов кофейных банок смог я ко второй линии туроперационисток и уже как зам.директора по складским и товарным работам. В просветы затиший с поставками, я выходил в горы пешком или на лыжню. В тот ветреный и талый утреник в ярких лучах восходящего солнца я поднялся на Тяншанский перешеек довольно далеко пути вагонеток. Однако погода великолепная, пугали только дыли во льду под ногами, сквозь которые виднелся перешеек. Верхний поселок из комфортных и тёплых шале обдал швейцарской "деревенской" роскошью. Я кажется шёл туда но ещё наслаждаясь весенней природой не решил этого в мыслях. Мне навстречу выплыли две дамы с породистыми собаками - рыжим молодым сеттером и грациозной овчаркой-девочкой. Мы миновали друг друга с недовольными лицами внезапно испорченного тет-а-тета с швейцарскими Альпами я вверх они вниз. От женщин повеяло сказочным уютом из швейцарского посёлка. Рыжий сеттер увязался за мной, и он был так хорош и молод, я украл у брюнетки эту собаку, когда она болтая с подругой почти спустилась в ущелье. Я позвал сеттера и он побежал ко мне, за ним увязалась овчарка. Я не успел обнять и погладить собаку, как его хозяка внизу сброила с себя лёкгое спортивное трико и нейлоновую курточку и начала орать и биться совершенно обнажённая. Её спутница блондинка отстав поспешила к ней, а снизу подбежал местный йети-проводник. Что это было, не знаю. Может, ей надо было т-ся с йети. Я схватил обеих собак и быстро ушёл в посёлок уверенный - женщины меня почти не видели и подумают - собаки убежали. Прекрасные породистые животные, мы взяли их в семью и купили огромный дом-шале в этой местности. Мой отец - прекрасный лыжник, полюбил преданную овчарку, он тепло укутывал ей горло меховой хламидой, когда они вместе шли в горы. А рыжик стал мой. Он спал со мной на разложенном диване, я гладил его густую шерсть и он грел меня своим боком скаля симпатичную породистую морду. "Бистю, мой Бистю", - негромко и ласково звал я собаку. Вокруг ледяные пики гор и дикая равнодушная ко всему тайга.
Вероника Хильдеберг наиболее известная кандида на Паленскую после того, как графиню Черемышскую назвали "Принцессой цирка". Историческая героиня сериалов "Наварра" и "Гардемаринская история" происхождение Романодановичей. Дед Вероники по отцу Нахимов не дожил 18-летия наследницы. После войны вышла замуж за секретаря Горкома партийного советника Молотова, пережив с ними осаду Ленинграда.
Вероника также не знала, что её кормилица - Сара Матфеевна Георгиевская родная семья Вероники и что остались родильные метрики. Все это было скрыто от неё по просьбе Великого князя Константина (см. Серебряный век) создателя сценария "Дочь Монтесумы", и киноэпической ленты "Сердца четырёх". Его волновали военные сюжеты и "морская романтика", Константин оставил Аргентину, переехав поближе к Веронике, именно тогда скончалась графиня Паленская в пригороде Парижа. После смерти, а до того исчезновения из Имераторской России Севилы Черемышской актрисы Цирка,  Вероника наследовала владения и состояние этой знатной вдовы, по завещанию которой её воспитанице причиталась доля в праве на наследство. В Москве на Нитской ходили слухи, что "римское золото" прятали в подземельях её усадьбы. Князь Андрей Волконский вна время сблизил этих женщин, ведь золото - это была его страсть и забота. Редкое и самое сильное впечатление царственной "фандоры" - чувство единого превосходства в изяществе монархического вдохновения в наследнице вдруг впервые возникло у Вероники Хильдеберг, когда появилась необходимость подчеркнуть статусность при неожиданной встрече. Мерцал фотоэффект, звучала струнная лирика. Это схождение в одной плоскости всех множеств величественности и гармонии. Первая нота возникла пред тем, что называется Музыка: "Немного патоки, немного патины, мы было знатоки, а будет знатены" говорил Константин Понятовский. Вероника с дядей для литературной элиты впервые появляются в рассказах Конан Дойля "20 век начинается" с драматического сюжета "Чертежи Брюса Партингтона". По некоторым данным Вероника Хильдеберг отчасти послужила моделью для картины Крамского и Маковского "Незнакомка" прежде чем они уехали в Санкт-Петербург. Вместе с сокровищами Черемышских она наследует их дома. Один из них известен как Дом Ордженикидзе. Его убранство напоминает римские палаты. Первый этаж - просторная гостиная с занавесом, отделяющим залу от гардероба и двуручной кушетой огромного размера - по поверьям она имеет в длину рост Давида или Геракла. Кровать с рогулями из того же бархата, что и штора. Узкость кухни компенсирует роскошь приёма. Очень высокая с тремя ступенями вниз кухня тож на первом этаже была отнюдь хорошо оборудована и уютно было в ней пребывать или работать. Здесь проходили собрания медкружка мануальной терапии, по слухам Вероника имела способности лечения руками. На вершине одной из многочисленных комнат-приёмных Дома был установлен кинопроектор и посещающие программы женщины учились здесь "руколечению", небесполезному в детских пенатах. Нежные суть вынимающие движения концами пальцев тёплых ладоней могли снять недуг и боль страждущего пациента. В терапии использовались китайские горячие масла лечебные и ароматические, жёлтые лечебные лампы, просторная свободная несковывающая одежда.
1932 год начало весны
Никогда не встречал шлюх, так как много работал и ездил на пролётке. А тут став врачём ходил много пешком и посещал больных. Я живу на проспекте Тимирязева - с Гоголевских бульваров - в переулках. И вот мой шок - наткнулся на двух шлюх пока в дома добирался. Первое впечатление нормальная домашняя девушка, но подойдя без подозрения вдруг окачен был матом с презервативами. Красотка меня рассердила и я прямо спросил - проститутка что-ли? "Да, проститутка, не нравится?" - "Нет, не нравится!" - в гневе бросил ей я и свернул на другую улочку. Её напарница - они промышляют двойками - мне встретилась прямо у яркого подъезда дорого квартирного дома, сделав вид, что ждёт машину с водителем. Я прошёл мимо, так как это муниципальная дорога, и ей ничего не оставалось как стоять там же как на витрине. Но материлась втихую и "гондурасила". Я мужчина и относился нормально к женскому ****ству. "Пора по пабам и по бабам" - наша студенческая шутиха. И теоретически я был "за", но меня отводило - нет свободного времени, учёба вещь серьёзная. Что удивило - девочки такие певочки - осталось только бантики на хвостиках завязать, и представляю себя с ними - доктор теперь понимая это занесение гонореей и дальше пьяному дураку любому-то насмерть. Иду промозглой весенней погодицей и думаю: "прав был не надевать бы махеров шарф". Взял в трактире щей с помпушками и рюмку "водяной бани". Жалости-ей нет, только злоба. Посмотрел на мир "другими глазами", то есть повод в кино пойти. Видел комедию с Чаплиным, полегчало - там на Западах это пройдено-зайдено. Зашёл в театры за кулисы к отцу, там покойно и деловито рабочий настрой - декорации и пыль от времени действий. Спросил отцев, "что делаться с проституточками?" - Ответствовали - "собачьей жизнью лечимо, дурачино". Смеялись о том и нервность успокоило - это есть жизния. На долгих зашёл в склады на Тимирязевской и уснедивал себя видом добротного складского с продуктами семивидовых ферм. Взял ящичек консерв миниатюрных и водочки, что спиртовое понемногу медику не зазорно. Нашёл печенье "банановое" на верхиях и мешочка яблочек. На тем и устроился дома отболеться два дни.
В детстве Александр Грин взахлёб читал Майн Рида, Жюля Верна, Свифта. Аксаков вспоминал: «Чтение было моей страстью с детских лет; оно доставило мне много сердечных наслаждений». Рассказывая о судьбе книжных собраний великих людей, нельзя не остановиться на личной библиотеке великого русского писателя Льва Толстого, 180-летие со дня рождения которого отмечалось не так давно. Библиотека Л.Н. Толстого включает около 22 тысяч книг на 36 языках мира и хранится в Музее «Ясная Поляна». Это одна из самых крупных писательских библиотек мира.
Приезд Анн-Стизи в Ясную Поляну ознаменовался холодной ясной погодой. На самом деле, это было лето, и кроны деревьев были пушными и тяжелыми, но было холодно. Волконский шел по яснополянскому саду, тени сплетались под ногами в солнечную путаницу, а ему казалось, что еще март, и это снег подтаявшей чернотой рябит под ногами, а влажный воздух освежает остатками морозца. Он чувствовал озноб посередине лета, и было жаль, что сейчас не март, ведь в сущности лето, это банально и непоэтично. Ясная Поляна и жара, на его взгляд, были вещи несовместимые. Итак, для Волконского заканчивался март. Он словно еще видел девушку, бегущую среди деревьев по мокрому снегу, ее настигает мужчина, и они целуются возле дерева под весенним небом в проталинах, а потом, нагулявшись, идут в усадьбу... Стази держала его под руку.
Ясная Поляна была куплена в 1763 году прадедом Толстого по материнской линии князем С.Ф. Волконским, который, как предполагается, и заложил основу знаменитой библиотеки. Однако то книжное собрание в 500-600 томов, которое Лев Николаевич получил в наследство вместе со всей усадьбой, было в основном сформировано его дедом, матерью и отцом. Состав этой части библиотеки во многом характерен для дворянских усадебных библиотек XVIII-XIX веков. В этой связи объективно интересен процесс, длившийся десятилетия, в течение которых яснополянское собрание из типичной усадебной библиотеки, отражавшей духовные и интеллектуальные устремления её владельцев, превращается в крупнейшую писательскую библиотеку.
«Старая библиотека» включала в себя 241 книгу XVIII века и 8 книг XVII века, кроме того, имеется несколько десятков книг первой трети XIX века. Вполне возможно предположить, что у Волконского книг было значительно больше. В основном они на французском языке, но есть среди них издания на английском, немецком, итальянском языках. Они плохо сохранились из-за сырости, и у части из них невозможно восстановить выходные данные. Пока доподлинно известно, что старейшей является книга Филона Александрийского, представителя еврейского эллинизма, изданная в Кёльне в 1613 году, с параллельными текстами на древнегреческом и латинском языках. Кому могла принадлежать эта книга - остаётся загадкой. На одном из листов форзаца имеется экслибрис - «AFT». Владельческая запись на латинском языке неразборчива. В книге имеются закладка, вышитая гарусом, и обрывок письма, по-видимому, Л.Н. Толстому; книга во владельческом переплёте. На её страницах пометы, сделанные, возможно, рукой Льва Николаевича. Филон, развивавший в своём учении традицию стоиков, мог быть интересен Толстому.
Библиотека Н.С. Волконского разнообразна по составу и характеризовала её владельца как человека весьма образованного и начитанного. Среди книг следует назвать сочинения французского поэта и переводчика Жака Делиля, и в особенности его книгу, изданную в 1782 году, «Искусство украшать пейзажи». Из двадцати трёх томов немецкого географа Адама Гаспари в библиотеке сохранились два первых тома. Имеются сочинения английского писателя эпохи Просвещения Сэмюэля Ричардсона, мемуары Сен-Симона, хранится также самое знаменитое произведение историка, богослова протестантской церкви, масона Готтфрида Арнольда «Беспристрастная история церкви и ереси с самого начала до Нового Завета» на немецком языке. Имелся первый том сочинения Тита Ливия «Декады». 20-томное издание Библии на французском языке. Из сочинений Вольтера имеется изданная в Амстердаме в 1736 году трагедия «Альцира, или Американцы».
После того, как Волконский забрал Стази и уехал за границу, он был владельцем усадьбы. Теперь она перешла по женской линии к Толстым. Волконский был с Львом Толстым в хороших отношениях, они переписывались и иногда виделись.
Из библиотеки Н.И. Толстого, отца писателя, кроме 28 томов Бюффона и 12 томов Кювье сохранились сочинения известного экономиста и историка Дэвида Юма, французского историка Мишо, а также Канта, Адама Смита, 4 тома сочинений немецкого писателя и учёного, почётного члена Российской академии наук Георга Лихтенберга, которые тщательно изучал и Лев Николаевич. Из художественной литературы - произведения Корнеля, Вольтера, Руссо, Поль де Кока.
Лев Николаевич не имел привычки правильно и постоянно пополнять свою библиотеку и приобретал книги, главным образом нужные для тех или иных работ. Толстой страстным библиофилом не был: книги легко уходили из яснополянского дома.
Однако те 500-600 томов, доставшиеся Льву Николаевичу от деда и родителей, к 1910 году получили значительное добавление с его приездом в Усадьбу. Всех книг вместе с периодическими изданиями к этому времени насчитывалось около 22 000 томов. Хранятся они в многочисленных шкафах, а также на полках и этажерке в кабинете, большом ларе. Кроме того, отдельно расположены книги в комнате С.А. Толстой, супруги писателя, и комнате Маковицкого (словацкого друга и сподвижника Льва Толстого, автора «Яснополянских записок», врача семьи Толстого и яснополянских крестьян). Они не входят в состав личной библиотеки Толстого.
Библиотека в Ясной Поляне начала формироваться в XVIII веке преимущественно как книжное собрание на иностранных языках. Как и любое другое книжное собрание, она в полной мере отражает интересы и пристрастия всех её владельцев. Библиотека хранит книги, вышедшие в свет в период с 1613 по 1910 год. Здесь хранятся книги на более чем тридцати языках мира. Иностранная часть библиотеки характеризуется большим количеством литературных серий, среди которых выделяется серия Бернгарда Таухница Collection of British authors, выходившая в Лейпциге и насчитывающая в яснополянской библиотеке 217 томов. В этой серии выходили произведения Диккенса, Теккерея, Троллопа, Джорджа Эллиота, Mrs. Henry Wood, «История Англии» Макалея. Десятки томов этих авторов хранят следы чтения великого писателя. Среди других серий можно назвать «Собрание английских авторов Эшера», Стендаль «Прогулка по Риму», «Библиотека воспитания и досуга» на французском языке (книги Ж. Верна, сочинения Доде), серия «Заочная школа прекрасного здоровья» на английском языке, «Серия по проблемам брака», «Собрание современных историков» на французском языке, серия «Международная школа мира», «Серия Национальной библиотеки» на французском языке, «Литературный пантеон» на французском языке и др.
Немало интересного сохранилось и среди нотных альбомов. В основном это те сочинения, которые любили слушать и исполнять в Ясной Поляне: собрание сочинений Ф. Шопена, скрипичные и фортепианные сонаты Бетховена; Моцарт, Вебер, Гайдн, клавиры опер Глюка, романсы Глинки. Сохранилось несколько старинных рукописных альбомов, возможно, принадлежавших ещё тётушкам Л.Н. Толстого. Есть рукописные альбомы С.А. Толстой. Особенно интересен один из них с романсами С.И. Танеева, Ю.Н. Померанцева и А.Б. Гольденвейзера, вписанными самими авторами. Сохранились нотные записи сочинений сыновей Л.Н. Толстого Сергея и Михаила.
Многие книги имели автографы известнейших писателей-современников Л.Н. Толстого: Р. Роллана, Б. Шоу, Д. Голсуорси, И. Бунина, Л. Андреева и др. Известно письмо Л.Н. Толстого издателю Ледерле, где он перечислил книги, которые произвели на него огромное впечатление в детском и зрелом возрасте. Среди этих книг Библия, произведения А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, А. Погорельского, Сократа, Платона, Руссо, Паскаля, Монтеня и др. Книги этих авторов Толстой причислял к подлинным произведениям искусства. Огромную роль в деле воспитания писатель отводил книге. Книги с пометами великого писателя составляли ныне золотой фонд яснополянской библиотеки. Но он ими почти не пользовался. Развёрнутые маргиналии или просто отдельные отчёркивания свидетельствуют об интересах Георгия Волконского. Широк спектр читательских интересов Толстого - от книг Ветхого и Нового Завета, Талмуда, античных философов, представителей французского и английского Просвещения до современных ему писателей, которые только восходили на литературном небосклоне и были отмечены Георгием Волконским. Толстовские маргиналии далеко не всегда свидетельствовали о позитивном восприятии прочитанного, пометы на сочинениях Шекспира, Бодлера, Уайльда зачастую говорили об обратном. Развёрнутые маргиналии на страницах некоторых произведений говорили не только о Волконском-читателе, Волконском-редакторе, но и переводчике.
Прежде всего следует назвать книгу Лао Тсе «Свет Китая» и лучшее произведение немецкого поэта и врача Иоганна Шефлера «Херувимский странник».
Любое книжное собрание по мере его увеличения нуждается в библиографическом описании. Собрание книг и журналов Волконских-Толстых к концу 1880-х годов увеличилось до такой степени, что размещалось уже не в двух шкафах, а в тринадцати. Привести библиотеку в порядок (книги лежали без описи, без всякого порядка) было поручено учителю детей Толстого A.M. Новикову (выпускнику математического факультета, впоследствии окончившему медицинский факультет и ставшему профессором медицины). В этой работе самое активное участие приняла Татьяна Львовна Толстая, дочь писателя. Таким образом был составлен первый карточный каталог. Он послужил основой для работы по каталогизации, которую в 1908 году проделала С.А. Толстая. Регистрируя книгу, Софья Андреевна отмечала количество томов, шкаф и полку. Но работа не была завершена.
В 1912 году по заданию Московского Толстовского общества в Ясную Поляну был направлен профессор А.Е. Грузинский, известный филолог. В течение месяца он знакомился с библиотекой и в общих чертах составил картину читательских интересов Толстого, но его количественная характеристика библиотеки требовала серьёзных уточнений. Долгая и кропотливая работа по полному описанию библиотеки была проделана В.Ф. Булгаковым, который в 1916 году подготовил пять рукописных книг описания библиотеки.
Изучение владельческих особенностей экземпляров (анализа помет, дарственных надписей, вложений) даёт неоценимый материал не только для более глубокого понимания пути духовных исканий великого человека, идейной, эстетической природы Георгия Волконского, но и для постижения мира его предков, семьи и окружения, повлиявшего на формирование его личности. Разнообразие читательских интересов писателя, его знакомство с подавляющим большинством языков мира свидетельствуют о его энциклопедизме, разносторонней образованности, ныне не свойственной, к сожалению, не только среднему читателю, но и многим писателям.
Вот, например, как Лев Толстой писал свой роман «Война и мир». Работая над произведением, он собрал целую библиотеку книг о событиях 1812 года. Из книг русских и иностранных историков Толстой позаимствовал лишь подлинные исторические документы: приказы, распоряжения, диспозиции, планы сражений, письма. Он внёс в текст романа письма Александра I и Наполеона, которыми русский и французский императоры обменялись перед началом войны 1812 года; диспозицию Аустерлицкого сражения, разработанную генералом Вейротером, а также диспозицию Бородинского сражения, составленную Наполеоном. В главы произведения включены также письма Кутузова, которые служат подтверждением характеристики, данной фельдмаршалу автором. Толстой также пользовался материалами газет и журналов эпохи Отечественной войны 1812 года. Много времени он провёл в рукописном отделении Румянцевского музея и в архиве дворцового ведомства, где внимательно изучил неопубликованные документы (приказы и распоряжения, донесения и доклады, масонские рукописи и письма исторических лиц). Здесь же он познакомился с письмами фрейлины императорского дворца М.А. Волковой к В.А. Ланской, письмами генерала Ф.П. Уварова и других лиц. В письмах, не предназначавшихся для печати, писатель находил драгоценные подробности, изображавшие быт и характеры современников 1812 года.
Работа над романом «Война и мир» заняла семь долгих лет. Все эти годы Толстого не покидали душевный подъём и творческое горение. Прошло более столетия со дня появления в печати первой части романа, и неизменно его читают люди всех возрастов. В период работы над романом-эпопеей Толстой заявил, что «цель художника не в том, чтобы неоспоримо разрешить вопрос, а в том, чтобы заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых всех её проявлениях». Роман «Война и мир», посвященный одной из кровопролитнейших войн XIX века, утверждает идею торжества жизни над смертью. Но было бы это произведение столь ярким и жизненным, если бы автор не использовал такое огромное количество исторических источников, книг, мемуаров, периодики и писем того времени?
Толстые были теперь в Европе, и по договоренности совладельцев Усадьба была полностью в распоряжении Волконского. Стази любила кабинет Толстого со шкафами книг. Она проводила там много времени, ибо приязнь к старинным фолиантам была ей присуща с самого детства. Она заснула над томом Монтеня, когда в комнату неожиданно вошел Хенрике Волконский.
- Наташа, - услышала она его голос.
- Как вы сказали? - было ясно, что Воронцов оговорился
Он смутившись попросил извинения, объяснив свою оговорку тем, что сейчас перечитывает "Наталья - боярская дочь" Карамзина.
Анн-Стази спустила ножки на лаковые дубовые половицы кабинета Льва Николаевича Толстого, поднимаясь с глубокого кресла, в котором читала. Она встала, потягиваясь и разминая руки и спину, затекшие во время сна. Её поднятые руки опустились на плечи Волконского. Стази обернулась к Георгию и с улыбкой обняла его. Он долго целовал её возле старинных шкафов, заполненных книгами...
1932 год, Неоконченный Психей
На утро в ГУМе снова, забыл сыру взять, и пряники поспели, заядвигейские, купил домик, не удержался, и друзьям, пока они просыпаются. Утро ещё раннее, новогоднее. Отобедами у Ордженикидзе Три Тополя. ОНЕ. Я в своей комнате проволялся, в подушках. Люда, как и говорила, уедет в Парижи ломбардийские, к матери, я там их догоню, весь летний. Сыры мягке, к чаю. Масла взл, два буфа. Снял себе апарт в РЦ. Поцерквую ещё. Новый год в Никеях справлю. В Париж успею быстрым, зимуем пока, решити, тьфу, тьфуй. Взял шампанского, дела закрывают в друзей, и один весь день и вечер пил и почевался в Рице. Дожёры подвезли. Днём гулял один опять в морозах на Тверских и бульварных. Кофе и пирожны на Гоголлях. Вечерел у Лубянских в театреях домашних. Дети умиляют, я не конченный психей ищё. Оставили на ночь, я апрт закрыл курьером, вещи бросил. Подарки и Новости обещали в дома привезти и украситься.
Снова на рыбу зашёл в Елисеевский, ночую у Апраксиных сейчас, готовлюсь к заутреней, воцерковляться. Кулинары будут, в Свят лаврской, там кухни знатные. На рождествы Я Монах. Рыбу взял копчёной лососи отведать к чаю. Привезли ручных конфет только что, и торт купил для Лубянских, праздничный, и ассортимент заказал к ним. В кукольном смотрел репертуар, божественную комедию. Там ел дикую утку с марципаном разницы.
У Лубянских играли в бутылку с Александровичами. Пошло и забавно, будь что вспомнить. Наряжали залу с утра яки Ангелы. Моню завтракала нас жарким и сендвичами с ветчиной и её кофе. Они в Париж.
Новый век не начинался. Первая Мировая война. Кажется, необходимо было сначала разрушить старое, чтобы новое могло появиться. Общедоступное электричество, автомобили, переработка нефти, новое капиталистическое общество. Мир медленно переворачивался на другой бок, как медведь во сне. Революция в России, подогреваемая Французским Интернационалом, была неминуема. Мы повторяли судьбу Французского королевства, медленно, неумолимо, этап за этапом. Аристократы бежали из обеих стран туда, где ЭТО уже случилось, в Британию. Торжество капитализма должно было как-то символизировать и утвердить свою победу. На Британских верфях было создано 4 Титана, 4 брата-гиганта: Олимпик, Британик, Титаник, Адриатик. Когда Олимпик и Британик уже бороздили воды Атлантики, Титаник только сходил с верфей, а Адриатик еще лежал в стропилах на верфи.
Пасси была русская провинция в Париже. Здесь останавливались крупные предприниматели, знать и отдыхающие. Квартал был весьма современным. Неподалеку проходили железнодорожные пути, по улицам уже ходили автобусы и такси. Просторные многокомнатные квартиры с черным и парадным ходом располагались в многоэтажных особняках по сторонам трех длинных улиц. Здесь часто проживали, иногда с детьми, богатые вдовушки, на которых обычно шла охота среди холостых мужчин. Как всегда, мало кто говорил по-французски, поэтому образование, а именно, знание языка, и "взгляды", а именно, связи во франкоязычном обществе, ценились очень высоко. Неподалеку высился русский храм, но туда мало кто захаживал, так как большинство русской знати по-старинке были лютеране, почти коренные жители Лютеции. Границы между дворянской Россией и Францией тогда были весьма размыты. Хорошо выглядящие мужчины и женщины собирались в салонах, как и в Петербурге, где заводились знакомства и романы, читались стихи, играла музыка, художники предлагали свои работы, и обсуждалась политика. Столы были довольно скромные, но всего было в достатке. Фармацевты, кроме всего прочего, торговали изысканными морепродуктами, а те, кто когда-то жили во Франции, знают, что утром молоко, яйца, сыр и свежий, только что испеченный багет были повсюду. Днем было время мороженного, кофе и прохладительных напитков, ужинали вечером после театра на приемах или званном обеде, дома, и, разумеется, танцы, танцы до утра... Анн-Стази жила в Париже в Русском квартале неподалеку о Парижского вокзала: "пре де ла Гер", как поговаривали в шутку, перефразировав знаменитое французское "пре де ла Мер". Здесь она давала уроки английского детям одной богатой русской аристократки. Её консерт и спутник, военный инженер и металлург Георгий Волконский вывез её из дымящейся России в преддверии первой революции 1905-го. Анн-Стази любила первые авто, такси, которые они вызывали вечером, чтобы ехать в театр. Хенрике, так она звала Волконского, которого знала с детства, редко оставался в их особняке подряд на семь-восемь дней. Вокруг было спокойно, и Анн-Стази могла свободно передвигаться по Парижу одна, посещая подруг и знакомых утром. Вечером Волконский приезжал домой с блюдом к ужину из ресторана, и они шли в гости. Так было принято в Русском квартале Парижа.
Утром Анн-Стази сама ходила в бакалейную. Это была наполовину аптекарская лавка, наполовину булочная и продуктовый. Здесь можно было купить "а ля пети деженёр" - "на утро": мыло, зубной порошок, багет, свежие фермерские яйца, зелень и молоко, носовые платки, женские чулки, мужские носки, средства для завивки волос, "ет сетера". Юдэничи, так называли их в Париже, Генри и Анн-Стази, - завтракали вдвоем и расходились по делам. Погода в Париже была мягкая, прогулки после урока доставляли Анн-Стази огромное удовольствие. Вид на мост, под которым шли составы, еще привлекавшие зевак, не видевших паровоза, нравился Анн-Стази, и она любила прогуливаться там. В центр они не ездили. Последняя Французская революция не оставила там знакомых зданий.
Однажды на одном из русских салонов, куда Анн-Стази пришла в сопровождении Хенрике, она увидела генерала Лавра Корнилова. В окружении дам он сидел на венском стуле, бравый и подтянутый в военном мундире. Военные панталоны со штрипками обтягивали стройные ноги, одну ногу он закинул на другую в до блеска начищенных сапогах. Тонкие усы оттеняли верхнюю губу, темные волосы - коротко острижены. Выражение лица было мрачным, он едва говорил с дамами, а на Анн-Стази не взглянул, она затерялась в толпе приглашенных.
Столы были накрыты богато, уставленные фарфором и бокалами, изысканными блюдами - ведь каждый пришел со своим "бон фурше". Хозяева покупали напитки. Такие вечера были не в диковинку, но тот вечер казался особенным. После того ужина, молодой Волконский забрал свою бон Стази, и они вылетели в Лондон. Вместо того, чтобы вернуться в свою " милую квартиру для завтраков" с черным ходом и видом на пыльный дымный двор. Они сели в такси и уехали в ночь. Как оказалось потом, так сделали многие.
Стази нравились резкие перемены в жизни, тем более, когда они куда-то уезжали ночью вдвоем с возлюбленным. Поездка по ночному Парижу была романтична, еще более неожиданным и романтичным был темный аэродром и небольшой самолет, который уже завел двигатели. Она прежде раньше не летала, но многие её молодые друзья-плейбои и "бон метте", поклонники, из богатых семей были военными летчиками, это было модно, и она не боялась лететь. В темном неосвещенном салоне, где у бортов они сели на мягкие диваны, Волконский на всякий случай обнял и прижал к себе свою даму, укутанную в его драповое пальто. На нем была теплая кожаная куртка. Они благополучно перелетели Ла-Манш, хотя Анн-Стази слегка замутило от вида океана под ними, и утром приземлились в предместьях Лондона. Стази была перепугана и бледна, но выдержала первый перелет спокойно "на летающей террасе", как с некоторым сомнением резюмировала она. В Лондоне их приняла королева, прием был сух и холоден, по-британски, "ле ингле", как сказали бы французы с насмешкой. Там Юдэничи встретились всей семьей - братья Анн-Стази, с которыми она росла при русском дворе вместе с семьей Николая II. Они весело вспоминали вечерами на левом берегу Темзы веселые пирушки в Санкт-Петербурге, круизы по Балтике в Петергоф. Их раскидала Первая Мировая, но теперь они снова собрались вместе. "Долой баталии!" - салютовали они шампанским, словно новые победители Наполеона. Больше всего Анн-Стази любила встречи Рождества и Пасхи в Царском Петербурге. Николь приходил утром к супруге, своей возлюбленной Алексе, с новым подарком или яйцом от Фаберже. Анн-Стази, его английской daughter, внучатой племяннице королевы Виктории, тоже что-то доставалось в подарок.
"Бон Анне..." - говорил он ей, улыбаясь.
Анн-Стази приняла так же второе, русское, крещение вместе со своими родными братьями. И теперь вместо Анны-Вителлины её звали Анастасия. Фаберже, страстная любовь Анн-Стази. С Хенрике и братьями они часто сами разрабатывали эскизы для его новых ювелирных шедевров. Все прекрасное быстро ушло из волшебных, блестящих дворцов Петербурга с началом Первой мировой войны. Николь стал много пить. Закрывшись в Фермерском дворце в своем сапфировом кабинете, он пропивал остатки своей Империи. Алекса - новая британская Феникс, в ужасе распростерла крылья над своим птенцами...юБритания в начале века тоже неумолимо и неузнаваемо изменилась, в преддверие Лондона возникли взлетные полосы и аэродромы. Летать самолетом стало более просто, чем плыть морем. В Англии её мужчины играли на Бирже, часто проводя там до 12 часов. Но когда Анн-Стази выезжала в Гайд на прогулки верхом, кто-то обязательно сопровождал её, часто это были Антони, Эжен, Этьен, Александр или Жюль, и конечно же, Хенрике. Беззаботность Юдэничей будто бы и прежняя, все же омрачалась страшными сводками с полей сражений стран сателлитов, но мрачность была не в их привычках в Британии.
Однажды Хенрике, смеясь, здесь он все чаще был весел, не то что в Париже, сказал бон Стази:
- Ты хочешь в круиз?
Она улыбнулась. Это была модная идея, круиз на корабле-гиганте. Титаник отправлялся в свое первое плавание из Саутгемптона в Ванкувер через Северный Ледовитый океан с посещением Америки, Соединенных Штатов, Нью-Йорка. По соображениям инкогнито Юдэничи погрузились на лайнер Титан только на следующий день после его отплытия. Их бот "Фастер", "Быстрый", причалил ночью. Анн-Стази и Кэп, так звала команда бота Георгия Волконского, и все Юдэничи с ним поднялись на Титаник, видимо, об этом существовала договоренность с командованием, отряд сопровождения отбыл. Стази и Кэпу предоставили круглую каюту второго капитана. Она была сказочно хороша, достаточно сказать, что раковина в ванной комнате была выполнена из огромной окаменевшей треламбиты, которую недавно выловили в Тихом океане с великолепной жемчужиной весом в 1,5 кг. Сама жемчужина лежала здесь же, замурованная под стеклянным колпаком на мраморном столике. Там же располагались и другие бесценные редкости. Антиквариат, зеркала и люстры, иранское золото и французские гобелены и фарфор из Версаля, Лувра и Фонтенбло. Египетские раритеты, букеты из ярко-красных амариллисов. Куртуазные статуэтки дам из фасеточного кружевного фарфора. Стази почти ничего не видела вокруг себя. Она переоделась в будуаре в великолепное нежное платье из сиреневого венецианского кружева. На вечер её ждало другое, черное кружевное платье.
Волконский, глядя на нее, записал в лакированной карманной записной книжке:
"Я держу тебя в руках - кожа нежная, как шёлк. Я держу себя в руках, но уже давно б вошел..." И поставил дату 15 октября, 1910 года. До революции 7 лет.
Кэп снял капитанский мундир, надел смокинг, и они отправились осматривать корабль.
Если вы читали роман Булкакова "Мастер и Маргарита", то хорошо помните описание бала у Сатаны. Значит вы можете представить тот вечер на Титанике.
Он имел несколько палуб, в хвосте располагалось машинное отделение, каюты матросов и обслуживающего персонала, знаменитые кухни Титаника тоже находились там. Выше, словно насмешка над смертью, был бассейн, еще один, наполненный шампанским находился в центральном атриуме. Дно занимали каюты третьего класса, многие из которых были без окон. На Титанике было все, включая поля для гольфа, тенниса, конкура, казино и кинотеатр, парикмахерские салоны для женщин, опера. Все, к чему привыкли аристократы на суше, и чего им могло не хватать здесь, включая публичные дома, правда, здесь это называлось элегантно - кабаре. Кэп и Стази принадлежали к высшему обществу. Они позволили себе лишь купание в фонтане с шампанским, посетили кинотеатр и вышли вечером на светский раут. Бал был великолепен, великолепна также и опера. За ними следовал дивный романтический ужин, - вся роскошь, доступная европейской и восточной кухне. Вечер требовал идеального уединенного продолжения, но... внезапно по залам прошел холодок ужаса.Капитанская каюта была погружена во тьму. На круглой неразобранной постели не раздевшись лежали влюбленные. 
- Мы умрем здесь. - Кэп, затянулся сигаретой и обнял Стази свободной рукой. Пришла правительственная сводка, стало известно, что корабль заминирован. Они ищут бомбу, но безуспешно. Террористы надежно её спрятали. Стази молчала, с ужасом обдумывая эту мысль. Смерть не пугала её, но жизнь была так прекрасна. Он ничего не знал о её мыслях. Она была молода, он еще не стар. Он думал, что они погибнут сегодня. Как только стало известно о готовящемся террористическом акте, Кэп тут же снова вызвал бот, но успеют ли они снять своих, это было не известно.
- Только один поцелуй...
Он оторвался от сигареты. Она целовала его так долго, что они почти задохнулись. Огромная круглая постель была бы сладостным ложем посреди роскоши и великолепия второй капитанской каюты Титаника. Ни слова просьбы, ни слез, ни мольбы... Он всегда решал все сам. Она не задавала вопросов. Абсолютное её подчинение, абсолютная его любовь к ней.
- Я все решил, все продумал. Каюта герметична, отопление, пища, напитки, все автономно. В этой могиле мы сможем прожить еще несколько лет. 
Вновь в ответ ни слова. Их любовь захватывала их полностью, не оставляя сознанию ничего. "Ты не будешь жить", - Он думал вновь и вновь, зная что это удовольствие и  необходимо. Но её жизнь показалась ему вдруг так прекрасна. Еще немного любви, и ей казалось, и он превратит это путешествие в круиз любовников. Но бомба взорвется через несколько минут. Вдруг он подхватил её на руки, она была так мала, словно ребенок, и вынес из каюты. На его телетайп пришло сообщение: "Мы у борта!.." "Фастер", - с облегчением вздохнул Кэп.
- Срочно в бот! - отдал он приказ по телетайпу Юдэничам. Команда, встречавшая их, издала вздох облегчения. Раздались крики радости и салютования. Мужчина и женщина спустились на бот, братья уже ждали их там, и команда отчалила. Все вокруг погрузилось во тьму... Свежий ветер обдавал её разгоряченное лицо. Волконский крепко держал Стази в объятьях, их охватил восторг и счастье. Бот все удалялся.
- Смотри. Только и промолвил Кэп, указывая куда-то в даль.
В темноте возник странный металлический звук, и появился свет. Вдали огромный корабль повернулся торцом и, серебристо блестя, пошел под воду.
Спустя час к месту катастрофы подошел корабль спасения, их тоже вызвали телетайпом связисты с Титаника, но он опоздал. Он стоял неподалеку от бота, дрейфовавшего с погашенными огнями, Юдэничи не желали огласки. Корабль также ждал, потушив огни, видимо, распоряжений. Команды к спасению не было, спустя еще час, они ушли. Хенрике проводил Анн-Стази в каюту и надел водолазный костюм. Он хотел видеть, как гибнет прошлое. Стоит ли упоминать, что все сокровища Титаника достались им. Когда уже занимался рассвет, а Стази спала рядом с ним в капитанской каюте "Фастера", Волконский записал:
"Тебя я целую, и капает кровь капля за каплей мне в губы. Я чувствовал жажду и между столов искал свое лучшее блюдо. Весенний цветочный яблочный сидр из вен моей милой принцессы, беру я лишь каплю, не пинту, не литр, а пьян и безумен, и весел. И вот я зверею совсем от любви, прекрасное дикое диво, и нежен, и страстен, ты лучше всех вин, и снова меня пригубила..."
Шарль-Анри Фурье (Фурнье).
1932 год, голодное ли время?
У Никитских ворот, остановлюсь, пальцы в рот, облизнусь. Покуплю-поторгусь, толи бык, толи гусь, с оленем возьмусь. Да, это еда. Никитские кеязьнёв не имели, пока с Бесс пожить смогло. Ублажили. И появился князь Оленев. Как скабрезят - олень наполовину. Но красив, даровит. Постовые любви у Никитских ворот и на Арбате, теж что и в Питейном Петра - архангелы. Пряничные-пирожные из Ерусалимов, снадьё приходит по воде. Способность архистратигии манизировать уникальна. Мироточение сродни туманнолитию. Съедобность безделица и довольство ихне. Без них не будет кускового сахара, манки, блинницы, орешницы, марципана, фитогормонии - ладана. То самоделье ангельское. Объединения ягодные "русь", кто-с-чем самоценности, почти недоступное хоза-н-остра и есть Богемия. Но мы привыкли говоря о таланте, подразумевать не все те способности.
Ангельский продукт на Царёв Стол приходил Византийским организатом, ангель жил везде в континентах. Отделение их привело в голодную жизнь некоторые параллели. Повальный голод ухватывал всё большие территории. Праздники создаёт не государство, а архистратигии. Постриг разудалый с ярких времён. Заводики и фактории быстро истощали, казалось неистощимый ресурс, люда много. Саваоф смертный - Распутин был убиен за ангель ненавистничество, и царская семья. Дальше годы голода и войн.
Дева Летиссия последний ангель мировой. Архистратигия отделилась от государств. Магдалинство, хоть и прекрасное, прокормить всех в мире не способно. Тортьяна приличный выходной вариант.
Никто не знал, куда она уехала. Волконский увез Анастасию в Сибирь. Она помнила, где при императоре были алмазные шахты и золотоносные жилы. Стази любила бриллианты и самоцветы уральские, тем более что сыновья Фаберже поддерживали с ними связь через третьих лиц. Когда реставрация монархии оказалась отложенной на долгий, вообще неопределенный срок, Стази поняла, надо как-то жить дальше. И Волконский был тем мужчиной, которого она могла представить в качестве своего мужа. Он был энергичный, талантливый, а главное, склонный к авантюризму влюбленный в неё, преданный ей человек. Они тихо расписались под Иркутском, и новоиспеченная "жена декабриста", как он в шутку её называл, по деловому и рачительно стала обустраивать себе "гнездышко".
Анастасия любила Север, могла, одевшись буряткой, запросто селиться в избах местных, говорила по-бурятски, эвенски и ненецки. Анастасия стала собирать фольклор северных народов, чтобы издать книгу их сказок и поверий. Волконский работал в Иркутском остроге, это было самое безопасное для них в годы советских репрессий.
Но больше всего времени Волконские посвящали театру. Иркутский драматический театр был создан еще при царском режиме, как это теперь называлось, и именно Волконскому с его связями в ГПУ удалось сохранить его для народа, страны.
Стази любила перед премьерой отмечать за столиком в ресторане с икоркой и шампанским среди своих друзей и бывших когда-то и новых. Голодно и холодно им не было, земля сибирская сама давала своим людям все.
1932 год, продолжение
С Людой в Елисеевском взял:
Выпечка, пусть сама накупает, поем с чаем.
Рыба жареная ерша ломоть большой, что выбрал руками сам, положили в пирог макарони с яйцом. Уже кусками. Отожрал два ломтя со вкусом прям у лотка. Осты в дом, с чаем. Норик обиделся : бочку икры чёрной? К белой рыбе... Не знаю о чём. Икру дегустировал красную в икорном столе, два половничка прям у бочёнка за 10 рублей. Да и задумался, сом с сомёнком пришлись, на убой их, и скушаем потом. Купил ещё осетра Константиновым с рыбьем жиру и золотой стерляди себе уж. А красного окуня заказал и оленью лопатку для Консты, окунь отварный весь что-то, хотя окуней ох, как любою и уважаю всяких. В Адмиралтейском отделе все Санкт-Петербург, уважаюсь. Икры возьму потом к празднику бочку за 100 цел. В конфетной верфи взял одну большую пачку с шоколадом на печенье бисквит, пока что с чаем и мармеладу цв.
В винном зале задержался подольше, купил Бювет-шато, Красного портвейну две бутыли, пять совецкого шампанского. Дальше видно будет, бювета бочку. А Люда макияжу выбирала в Адмиралтейском. Посмотрел: оливье на жиже, в студень хорошо, корейская морковь, пожарю на бутерброд; себе оливье в крутон и мне Адмиралтейский. Я подошёл, взял ещё мяса, холодных ломтей и свекольной стружки. У вандалов Апраксиных, венедками, куплю : мясо-то на рынке, копчёного всего к салями в ГУМе, а Люда сосисек. Корюшки и щуки Псковской, да хлебу и ситру оттуда.
Ну, а теперь пообедаю в кафе Политур. И Чехов прав, мы "глупые французы".
Князь и княгиня Орловские-Стрешневы, при Александре I Князь и Княгиня Чекменские.

Покровское-Стрешнево или Богородское-Стрешнево находилось на трех поворотах дороги из деревни Федоскино в поселение Шелховское. Сейчас там высится еловый бор, а тогда были палаты бояр Романковых-Стрешневых, последних из Рюриковичей. Бывало, едешь с церковной горки, где сейчас лукутинская фабрика, на санях да через реку Учиевка по деревянному мосту, катаешься с Ладой, а Стрешнево уже встречает нас дымами и огнями. Барские палаты высоки и красивы с башенками, как купола, чешуйчатой черепицей, дворами, то есть высокими оградами из частокола. На первом повороте Царь-пушка, грозное охранное оружие, на втором качели Два медведя - символ города.
Огромного размера звери из дерева на перекладине, теперь такими делают детские игрушечки. Издали видать было. Все, что осталось от знатного царского прошлого первых государей. Там в теремах с мамками и няньками провел свои юношеские годы светлейший князь Орлов.
Забегаем в Терем, вижу короб расписной, "Лада-тятя, смотри, рубахи твои детские". Достаю восемь-десять больших мужских рубах в пол, раскладываю на низеньких полатях. Все белые из шелка, разного кроя, длинные в рост, с пуговками из перламутра. Князь Орлов подходит, смотрит, вспоминая. Без впечатления: "Да, мои, помню..." "Гляди, эта в пятнах от напитков. Где же ты в ней развлекался?" Орлов улыбается, морщится. "Были дела. Пойдем, Лада-мила, обед простынет." - " Нет, я заберу их. Память, какая" Еще долго разглядывает их, словно драгоценности, перебирает. Вдыхает запах родной. "Какой то был год?" "Война с Наполеоном спустя двести лет, 18-тый спустя триста". Собаки лают - государи едут к обеду. Ни сном, ни духом о том, что ждет эти места в будущем.
"Идем, Лада, обед, Государи ждут". Обнимает её, уводит от короба с сокровищами. Прежде это коробом называлось, а не сундуком, и карета коробом. Помнишь, "то не гром гремит, то моя лягушонка в коробчонке приехала?" "Помню, Лада-мила, Пушкин умер давно. Выпьем, забудется". На болотине, за третьим поворотом, где гулянье в деревне на санях, коньки да пряники с чаем, стоит "Леруа-Мерлен" вместо царёва двореца. Хоть так. Отметит место, будем проезжать в коттеджный поселок, Шолоховский, видеть стекловый кубец, вспомним эту старину, или в Аксаково на лодке кататься. Здесь жили две мои бабки, отцова - художница, а мамина вышивкой трудились, рядом. Родители познакомились на свадьбе родственников. Люда провела в этих краях все детство на каникулах семинарии. Бродила, грезила, вспомнить не могла, что мы родом Стрешневы. Но эти три поворота да Фабрика на горке вызывают в сердце трепет. "Пойдем, Лада, ma chere fille, Mignonne... "
Орлов первый нашел Анастасию, уже нетерпеливой увидеть своих домашних и родных от учёбы в Академии художеств туманило голову с ознобом. Он стал для неё ангелом-хранителем. Его эпохальный ум включал в себя мировую историю. Орлов приглянулось, Веронику и обсыпал бриллиантами. То что она должна была иметь с детства, только он смог ей дать.
1932 год, снова появляется Орлов.
Чайный Дом Апраксиных. Забыл, вернулись. Переночуем здесь. Ордженикидце напротив прикостились, Людина родня. Пол лебедя заказал на вечёры, шампанского откроем, и салаты доедим. А там, хыть праздник. Нора приехал, послал Люду отель сымать на всем два рубли и пойду с ним в ГУМ, пусть чая взял Цейлонского. Моя фамили. И сельдей банку-две. Водка из отеля.
Взяли да и в машине с Норком, из Орловых-Лубянских он глава семьи, в Семёновский рынок, вечером на Арбате пьянствовать на шашлык. На Семёновском зашли в бакалею, и купили-то конфет, вечерний бом, с орехами, и ирису фруктового, в поездку. Дальше Люда во Францию захочут. И два фунта шоколадного полену. И домой провёл четыре-семь. Красного мясу выбрал Нора, а я апельсинов, а то чего-то укачало в машинах. Для Цейля своего курапатку-джинн. Для ситного абхазский хлеб и вино. Сотейничек Лубянским. Затеи у Лубянских кухарные, полимеелитовые. Рыба в маринаде, белая лапша копчёного лосося, зелёных грибков и два штофа водки лафетного. Кислой капусты взяли бочку с кухурмой. Хоть я и был против, нам на ночь, в отеле останется. Уже стесняюсь - "хозяева приехали". Но стары мы, что поделать. Выпечки взяли тож узбекской, где щас Люда бегать будет? Отбивные, попросил, привезут в отель. И на щи взял свежайшего и зайчатинки. Помидор коробку с ценью. Ключи от амбара на вечёры взял-таки сам Лубянский. Колбаски взяли инфранковской на Семёновском. Людочке на кухоньку в отелле ключики приду, дам; а вдруг ночью есть захочется, подружки пусть приедут. Лисе денег дали и она с Куньей по барыгам поехать убежали.
Купцы Гогины, урожденные уральские ремесленники, владели водяными мельницами по всей Российской империи. Во времена после правления Иоанна Грозного боярин Гогин оказал Михаилу Романову некую услугу - познакомил со своячницей да и напрочил в жёны. Брак сладился, боярину даровали многие привилегии. С тех пор и до Октябрьской Революции род Гогиных богател и не знал бед. В то время Пётр Ершов написал сказ о братьях, "что сеяли пшеницу, да возили в град столицу, а столица та была недалече от села..." Село Федоскино родина миниатюрной лаковой живописи. Федоскинская фабрика, прежде Лукутинская, была выкуплена на паях Лукутиным и бывшими купцами, среди которых были Гогин и Катуар. Артель начала работать, но после НЭПа её передали государству. Братья Гогины расстались. Старшие уехали за границу искать счастья. Младший остался на родине. Моя бабушка Серафима Дмитриевна, урожденная Гогина, стала художницей и всю жизнь проработала на Федоскинской фабрике. Она вышла замуж после войны за молодого Александра Седова, дед утверждал, что потомок полярника и мореплавателя Георгия Седова, зятя генерала Май-Маевского. То, что я запомнила из детства, - запах масляных красок в комнате Серафимы Дмитриевны, яркая настольная лампа, броши, шкатулки... и Фабрика.
Садово-спасские сторы, Ново-Калининская проспекция на кой мне в жопу, мне нужна Садово-Спасская, - это ведь Спасы-на-Нерли ещё. Древность пахнет хорошо в Летописи и Транскриптции. Спасы на Нерли в садах - целая серия образов 30-х годов. Это промышленное производство духов и индустрия красоты. И, там шикарные инквартосы. На Гоголевском есть такая ж вещь, и цветочные сторции для кэббедж-роз. И между ними Дом Зураба. Ресторан Нертье снова облюбован художественной элитой. И новый бомонд весь почти французский. Дом Сатиры обновления потребовал. Ведь "наручки" есть и будут. Ба, а что?
Сериалы западного толка определилися с прекраснейшим мужчиной Мира, Это Кий Маклакхен нов/стар. Класс! Его пасси Эжен дла Круа знакомый богемный персонаж. И все мы обитатели Садово-Спасской проспекции. Дом-Книга намекает на литературный мир этого жилого массива, с любовью повторенного в разных уголках. История с продолжением и смыслом. Как обходятся с народом по Христиански.
Медведей и самок резали и режут прям здесь в конце немчины, разделывают и в готов. От того лебеди в Чистопрудном, голуби на бульварном. Новосторы Спаса начинаются в метровских бистро, кулинариях и булочных-кафе.  Люди валят в Центр, и им здесь вкусно, а начало Третьяковская набережная. Галерейная история. Пока, пока... это театральная еда и выпивка, ангажиры и диверты новых театральных трупп. Тишина и изящество кладбищ.  Летняя городская среда. Мороженицы, скверики и игровые. Где-то на рубеже обжитая Сытинами Садовая Спасская.
К 1832-ому году
Ветреное утро возле Елисеевского III-го я принял на грудь с чувством весенним. Угарно вспоминались пьяные драки у Метрополя, но женское бельишко для своей Любы отпотчевал на дню. Украсы там на диво. Ели все живые. Но внутри муторно и гаденько. Однако в номера люди едут.
В Елисеевском как на рынке в субботу и никого почти. Так и взял кислой капусты, две налимные сельди, пиноккио-белики пол фунта. В Адмиралах готовой картошки жарка с зайцем, брусничного джемму. Постеснялся за хлебом. Опять объедки в отеле. Дом Ордженикидзе мне понравился и картины там художественные, обстановочка петровско-шаляпинская. Но это днём, днёмы летнего света, не знаю как. А вечера концертные. И большой и малый вместе, в одном кабоне. Нашёл себе кресло, работаю с удовольством. Мог бы уже нажить и горничных... но тогда нет, всё до простительной обслуги обновить просил уж очень, двадни там долго. Задумал мольберт на диво, приеду домой начну рисунок у себя в мансардной, когда веснее станет. Римский пейзаж шпарнелью одними планами, марибон. И мимозы купил в номер дома, чтобы новый жёлтый найти. Свинцовую лазурь взял бы отсюда с новоселия.
Коричневы приехали, а мне пора. Но домой нет, плавнее переход нужен, да поездная грязь сейчас не романтик. Поеду пароходом. Прибуду в ливерпуль отмечусь у стацких на Седьмёны, как прежде привык. В Пароходе завтракал узбекской ершиной красной к чаю, такой, абалдел, и остатками коробочного канфетюра. После этого курил трубку. Спал на койке в качку, каюта на три коечки.
... к тому.
Вели заделать сало. Люба.
Купил на Ходынке 2 кило говядины и полпуда свиного, специёв. С птичкой прорулетили всё и овощей огура насмех. Коптили цех и под спудом мочили в винном. Прессовы резали, я сам покажу. Просол горячий почти. Литр соли с мадейрой и пряным луком под чернушон. Скуры сняли и выселили всё вон. Пробы были знатные. На топор дали ошмося, а себе блюдо круглого свиного рулету оставил в морозничке. Угостили-де: колбасами вялеными, бутылью браги и боксом конфетто. Я доволен взял. Сложил на скатерти под рябчиков, ножие кур. Ножие томили в щах, вкусно, тёмный сок с белой булкой бы, но Люба картохи. Заел щами; жир был вплав. К скороходу - смеюсь. Брагу бы взял себе, но для женщин всё. Вдруголд поехали в трактиры с Мещаниновыми. Огородниковы знают толк и ели своё под кулебяки, но я готовый был и взял всё таки плову и поел жирного с рулькой копчёной и свежим молодцом. Граненый водочки стаканчик мерный. И я учёный и примерный. Женитьба делает нас жёсткими сухотными жлобцами. Отогрел душой шашлыком. Два свиного два говяжиго с солёным молодцом в масле.
Зашёл на рынок зайчьего взял, масла елейного и соли. Спецы остались, с кабочатиной новой. Заел икрою дома с белыми ломтями и красного вина пил с бисквитом вечёрами. Вёдрами приносили солёных огурцов бабы сытые. И я им сала давал. Охотником отзимовалось. Бычьей крови полбанки к мяснику и вырезки. Замариновал и жарили к крутонам. Поспели яйца амлет. Распечатали масло из Елисеевского и бокс с печеньем. Мыло лаванду и лафет водки дорогой.
Есть Бермудский треугольник, аномалия физическая. Им занимаются ученые физики, биологи.  Очень возможно даже, что таких физических аномалий много. Я исследователь исторических аномалий. У меня на аномалии срабатывает инстинкт, я их чувствую и нахожу. И в исторической аномалии есть физический аспект - время. Хотя, стоит назвать его величиной метафизической, но в этой области научные исследования невозможны. Я - ученый: методы исследования научные, логика аристотелевская, а вот с областью восприятия вопрос. Образная она, и это уже не наука. Субъективизм нельзя измерить или разложить на первоэлементы. Так что, я - писатель-историк. Как же воспринимать исторический рассказ, повесть или новеллу? Научно? Образно? Но так мы оказываемся в области субъективного восприятия. А значит...
Федоскино - родина лаковой миниатюры и моих предков. Здесь рядом находятся усадьбы, где прошло мое детство: Марфино, Аксаково, имение и завод французских предпринимателей Катуар. Еще чуть дальше город Дмитров, тот самый, с почти тысячелетней историей. Семейство Май-Маевского, генерала владела Тохтомышевым с времён Годуновсеого вечеправия. Братья Константин, Михаил и Владимир сыновья Лидии Тохтомышевой помнят ещё рассказы о злой старухе помещице Салтыковой жены дворянина Аксакова.
Усадьба Аксаково, принадлежавшая до революции знаменитому писателю, в годы моего детства была поросшим лесным малинником пионерским лагерем, у нас поговаривали, что видели там медведей. Не знаю, но пчел там видимо-невидимо... Сейчас рядом, в 30 километрах от Москвы по Дмитровскому шоссе, раскинулся новенький поселок с тем же названием. На территории поселка пруд, русская баня, кафе, бильярдная, спортзал, детская площадка. А всего в семистах метрах Пяловское водохранилище и стоянка для яхт.
Православно свещенствия царская усадьба «Марфино» появилась в конце восемнадцатого века благодаря стараниям фельдмаршала Салтыкова, разгромившего в свое время прусского короля Фридриха Великого. К ее созданию были привлечены выдающиеся русские зодчие. Когда-то усадьба была славна пышными приемами и театральными представлениями, была центром культурной и духовной жизни российского общества: здесь часто выступали известные французские артисты и музыканты, приезжавшие на гастроли в Москву. Слава о марфинских праздниках и псовых охотах разошлась по всей стране. Сегодня от былого веселья ни осталось и следа — имение занимает военный санаторий. Правда, здесь были сняты сцены из фильмов «Свой среди чужих», «Дворянское гнездо», «Мастер и Маргарита»...
В пяти километрах от Марфино по дороге к Дмитрову находится городок Катуар. Старинный аристократический род Катуар де Бионкур (Catoire de Bioncourt) был известен во Франции с середины тринадцатого века. В России представители рода появились, спасаясь от Французской революции. В 1821 году сын эмигранта Жан-Баптист Катуар де Бионкур принял российское подданство и стал именоваться Иван Катуар. Ему пришлось перейти в торговое сословие, — значился с 1825 года Иван Катуар был зачислен купцом 1-й гильдии. После женитьбы на дочери известного московского виноторговца Анне Ивановне Леве, он открыл собственное дело: торговал чаем, сахаром, вином и другими товарами. Его имение дало название городу Катуар по Дмитровскому шоссе. Еще в начале прошлого века это была тихая запущенная усадьба среди садов, но революция отметилась и здесь, теперь владение Катуаров сохранено кирпичным заволиком и застроено жилыми массивами.
Катуары были хорошо известны в торгово-промышленных кругах Москвы. Торговый дом Катуаров владел значительным недвижимым имуществом, торговал в Китайском ряду в Москве и на Нижегородской ярмарке; инвестировали капитал в промышленное производство. В 1873 году они учредили Товарищество Московского сахарорафинадного завода, совместно с купцом Абрикосовым, тем самым, кто впервые произвел в России мармелад, разумеется, абрикосовый. Сейчас это предприятие стало знаменитой Бабаевской конфетной фабрикой. Купцы в гильдии породнились друг с другом. Их сыновья на паях открыли Елисеевский магазин, названный так в честь прямого потомка старинного рода Катуаров Григория Елисеева. Получилось, что всем знакомый Елисеевский гастроном в Москве тоже имеет отношение к семье Май-Маевских: его хозяева еще в начале XX века породнились с моими прямыми предками. Катуары в матримониальном родстве стали родственниками семьи генерала Владимира Зеновича Май-Маевского, который приходился свекром адмирала Георгия Яковлевича Седова, североморца, вот его потомком по мужской линии мне и довелось родиться. В честь адмирала Седова, моего прапрадеда по линии его жены Веры Валериановны Седовой (Май-Маевской) была названа самая крупная яхта, четырехмачтовое плоскодонное парусное судно, построенное в 1921 как «Magdalene Vivnen II» в Германии. Кстати, оно стало яхтой "Дункан" в кинофильме "Дети капитана Гранта" по роману знаменитого французского писателя Жюля Верна. Так время, много изменив в жизни моей знаменитой семьи, оставило мне фамилию адмирала Маевского.
Федоскинская церковь, которая в советские годы была национализирована, в годы войны стала складом боеприпасов, потом музеем Федоскинской лаковой миниатюры, а теперь снова принимает прихожан для духовного общения - центр села, чей знаменитый народный промысел оказался родом из самой Византии. Мастерицей федоскинской миниатюры была еще моя бабушка, Серафима Дмитриевна Гогина-Катуар по отцу, купцу Гогину из семьи владельца паровых мельниц, её матушка Гертруа Зиновьевна Май-Маевская. Лукутинскся мануфактура слилась с подельниками Елисеевых.
Для того, чтобы разобраться в истоках федоскинской и палехской живописи, пришлось заглянуть в далекие времена Смуты, когда исчез царевич Дмитрий, и последние Рюриковичи сменились первыми Романовыми. Все эти исторические события происходили здесь, в треугольнике деревень Троица, Федоскино и Красная гора, древнего еще языческого городища. И нить эта повела меня дальше, в Византию.
Зима 1932 год, после смерти Есенинщца.
Отмечали после служб в Кукольном театре. Что ж подоспели наши дела школярские Докторов Наук. И на куклы глядя заказали: винегрету, почки, шпроты, белые булки, воды ключевой, грибочки. Сели как в трактире. Базиль добрали с молодцами церкви тушёную корейку на кости, гречки со шкварой, огурчиков солёных от Рамзесов. Сладости были к чаю. Гека прислал : пирог с малиной и яблоками копчёный в плетёнке пасхальный, красное бурдо, конфетти карамель в глазури эскимо, и узбекские козинаки в сахере. Приехал снова домой, в Риц голодный. Взял галеты зефиров под шампань, остаток и погрел сендвичи с рябчиком, что с вечеру в холодничке с бокальным хранил в апартаменте своём. Вышел-таки на фуршет с офицантками. Там слушал музыку. Вивальдия в моцертовом организате. Мечтал картинки репина, глаза зажмурив. Вспоминал балы-и Константиновские для бабы и патера романчиковых, и курсисток. Ночью весь тр-й. Утром мирил себя с женой. Люда в Париже чутьём чувствует, забирает меня опять, запью. Звонил от консъержки прямо в Монт. Пусть Ихъ трахнет. Смеялся шутя уже пьяный. Обедал в Шато с устрицами и водочкой лимони, чёрной икрой. В подклетях кубик хлебца с маслом с штрафной мокор и то за весь динь-то. Голода не замечалось, как в угарном организате живёшь. Или все пишешь пейзажи фл-ские студентом голодным. Обдомашнился после звонка, трубочка в позолоте. Зашёл в молочный на Ордынке и сметаны  купил в номера пол литра. Слежу в окно как за парижем и ложечку витую сметанки в рот. Вечером достал рому баккарди.

продолжение следует...