Казачья Сага, 7 - Свадьба

ГЛАВА 7
Поповы готовились к свадьбе. Фёдор Васильевич привёз сестру Варвару.  Она сшила Маше свадебное платье и всё необходимое для свадьбы. В субботу стали приезжать гости: - сестра матери - Матрёна, тётка Федора с мужем Иваном, сестра отца - Прасковья с мужем Михаилом, тётка Лукерья с мужем Денисом, племянники и племянницы. Всех Фёдор Васильевич целовал и приглашал в курень.
Сели обедать. Не успели поесть лапшу, как прибежали на баз ребятишки и закричали - «Едут, едут за пастелью!» Все выскочили из-за стола и побежали встречать. Фёдор Васильевич стал открывать ворота. Тётка Лукерья с испугу начала креститься и читать молитву. Дядя Денис вместо рта вылил лапшу на усы, да так и выскочил на баз. Девчата посмотрели на него и покатились со смеху.
- Цыцте, вертихвостки! Шикнул он на них.
- А ты, дядя, учись: - поешь да утрись! Крикнула Махорка и девчата. Смеясь, побежали ближе к воротам.

Послышался грохот повозок, фырканье лошадей, звон колокольчиков. Подвода за подводой въезжали на баз. Дуги были перевиты разноцветными лентами и украшены розами. У лошадей вплетены в чёлку банты. Кучера с розами на рукавах, взбитыми чубами и фуражками, одетыми набекрень, еле остановили взмыленных, фыркающих, возбуждённых лошадей. С первой подводы легко соскочил жених, за ним его друг, только что вернувшийся со службы, ловкий, чернобровый, статный казак со своей женой, очень красивой и нарядной, с горделивой и величавой осанкой. С других подвод прыгали казаки и казачки, тоже нарядные, с розами в волосах и платочком в руке.
Гармонист Уварыч растянул гармонь и заиграл трепака. Казачки пошли плясать, подпевая и махая платочками, а казаки лихо носились между ними вприсядку. Весь баз был заполнен народом. После пляски Фёдор Васильевич пригласил гостей в курень. Их стали угощать, а жениха с невестой посадили за стол в другой комнате. После угощения, снова начались пляски, пели песни. Спели последнюю: - Да спасибо этому дому, пойдём к другому.

Женихова родня пошла разбирать невестину пастель. Каждая брала вещь и, высоко подняв её над головой, несла к подводе. Казаки вытаскивали сундук, кровать, перину, стенное зеркало с новым полотенцем. Всё ставили на подводы. Жениха с зеркалом посадили на первую подводу. Рядом сел его друг с женой. Она держала подушку. Бабы стали на середину тарантаса, а казаки с боков, чтобы поддерживать их. Гармониста посадили рядом с кучером. Кучера взмахнули кнутами, застоявшиеся лошади рванули и понесли. Зазвенели колокольчики, рявкнула гармонь, заплясали на тарантасе бабы, размахивая подушками и простынями. Тройка скрылась за облаком пыли.
Маша стояла у окна, смотрела на эту процессию. Всё происходящее казалось ей страшным сном и стоит лишь немного шевельнуться, как всё исчезнет.
Вечером был девичник. Созвали всех Машиных подруг, чтобы они заночевали с ней в последнюю ночку. Долго девчата шептались, наконец уснули. Васильевна подошла к изголовью дочери, опустилась на колени, взяла в руки её косу и стала гладить, обливая слезами. Муж увидел, схватил жену за кофту, вытащил на крыльцо и стал бить кулаками в спину и бока, шипя на неё. Ты чаво ревёшь, как по упокойнику?
- Легче мне было её похоронить, чем отдавать чужим людям.
- Иди доить коров! – и толкнул её с крыльца.
Васильевна подоила коров, прогнала в табун. Прямо с прогона вместе с ней к ним шли бабы и девки выдавать Машу. Фёдор Васильевич косо на них посмотрел, но не пустить не мог. Так было заведено, что всем хутором бабы и девки выдавали невесту. Все вошли в горницу, стали в два ряда и Петровна, лучшая песенница на хуторе, запела: 
    
      Вы вставайте, вставайте родные подруженьки.
      На дворе-то заря, заря занимается,
      И за одной из вас кораблик собирается.
      Повезёт он нашу лебёдушку в чужую-то сторонушку.
      И не вернётся-та никогда, наша душа - Машенька к своим родным      
      подруженькам.
      Да не споёть-то она со своими подружками песню девичью, песню весёлую.
      Вы вставайте, вставайте, родные подруженьки,
      С которыми водилась и сроду не бранилась.
      Нарядите вы свою лебёдушку в платье белое, в платье шёлковое.
      Да уберите вы её головушку в цветы-то восковые да фату кисевую.
      Да соберите вы свою лебёдушку в путь дороженьку дальнюю, безвозвратную.

Подруги проснулись, заголосили и полезли к Маше, приговаривая.
- Ты, прости, наша родная подруженька. Да зарастуть-та все наши стёжки-дорожки, да зарастуть-то  они мохом-травою, где ходили мы, Маша, с тобою.
Маша, рыдая, всех обнимала. Песенницы плакали. У Петровны по щекам катились слёзы. Она не вытирала их, а скрестив руки на животе продолжала петь.
Прибежала родня Поповых. Муж тётки Варвары, бондарь из станицы, не выдержал заплакал. Ему стало стыдно. Он посмотрел на кума Дениса, тот тоже стоял с мокрыми глазами. Бондарь, утирая слёзы, подошёл к Денису.
- Вот, диковина! Ничаво не жалко, а слёзы льются. Да ну их к чёрту с этими бабами. Тут, хоть каменное сердце и то растревожуть своими жалобными песнями. Пойдём кум, на баз, покурим! И они ушли.
А на кухне тётка Лукерья отливала холодной водой Васильевну. Фёдор Васильевич вошёл, увидел жену и закричал:
- Этого ишо мне тут не хватало!
- Замолчи, не ори! У неё дыхание перехватило, - крикнула Лукерья.
Он побежал к плачущей дочери, хотел дёрнуть за косу, но бабы его вытолкнули на баз.
- В этот последний час выдавания, хозяева – мы, бабы, а казакам тут делать нечего, без вас управимся! Тётка Варвара умыла Машу холодной водой, одела в отороченное кружевами белое свадебное платье с длинным шлейфом, повела в горницу. Вокруг неё стали подружки с гребенками в руках. Петровна выпрямилась, скрестила руки и запела.
               
                Коса моя, косушка, коса моя русая!
                Да полно тебе, моя косушка, красоваться,
                По девичьим плечушкам,
                Плечам расстилаться!

Девушки с плачем стали расплетать Машину косу. Маша вырвала свою косу и обмотала  вокруг шеи. Испуганные подруги еле разжали её руки, взяли косу и бережно стали расплетать, пока не кончилась песня. Потом надели на голову фату с восковыми цветами. Мертвенная бледность покрыла ей лицо. Она зарыдала.
- Едуть, едуть! – закричали ребятишки, сидевшие на тополях. Фёдор Васильевич с крыльца увидел скачущие тройки и прибежал к Маше.
- Ну, будя, дочка, тебе надрываться, - ласково сказал он, - уже едуть за тобой. Давай будем благословлять тебя!
На полу постелили шубу и поставили на неё Машу. Отец взял новую икону – Машино благословение и с матерью стали напротив дочери.
- Вот тебе, дочка, наше с матерью благословение. Молись этой своей заступнице. Она завсегда пошлёт тебе свою благодать. Когда тяжко тебе будить, то ты не забывай помолиться вот этой Пантилимоноской Божьей матери.
- Мать посмотрела на своё благословение, висевшее в углу и пожелтевшее от времени и покачала головой. Не верила она в её благодать. Сколько она её просила и молила помочь в трудные горестные дни, а та не помогла.
Отец поцеловал икону, дал жене поцеловать и сказал:
- Ну, кланяйся, дочка!

Маша опустилась на колени перед отцом, поклонилась ему в ноги, перекрестилась, поцеловала икону – своё благословение, потом отца, поклонилась матери и горько заплакала. Мать хотела поднять дочь, но пошатнулась, её поддержали. Мать с дочерью, целуясь, горько плакали. Отец зло посмотрел на них и крикнул -
- Ну, будя вам тут реветь! Надо прощаться!
Маша стала прощаться с родными, кланялась им в пояс, с подругами.
- Ну, простите меня Христа ради!
Петровна стала петь прощальную песню. Женщины заплакали.  Отец посадил Машу на скамью в передний угол. Дали знак дружке, чтобы вводили жениха. Дорогу дружке загородила невестина родня, требуя выкуп за невесту. С шутками и прибаутками дружка откупил место для жениха, которого он со свахой вёл за платочек следом за иконой.
Дружка взял калач и отдал отцу невесты.
- Ну, сваточки, хлеб-соль примите и нас полюбите!
Отец разрезал калач на части. Дружок разнёс в рюмках водку. Петровна запела хвалебную песню дружку.

          Да хорош-то наш дружок-батюшка, свет-Савелий Микифорович.
          И богат-то он богатёшенек и щедр-то он щедрёшенек.
          Да статный он красавец из красавцев. Да хвалится-то он своей золотой   
          машной,
          Да оделит он золотом-серебром всех нас за песни наши.
          А что-то он дружок-батюшка, хвалится, что у него сваха хорошая.
          Хороша душа-Стенюшка, по отчеству Сидоровна.
          Без белил-то лицо белое, без румян-то румяное, без фурмы-то брови   
          чёрные.
          А что сваха хороша, душа.

Дружко оделил песенниц деньгами и водкой. Петровна поклонилась и пожелала всем успеха. Маша сидела с женихом на посаде бледная, опустив голову. Брат Сергунька посмотрел на свою, красивую, но бледную сестру, заплакал и убежал. Дружко распорядился брать иконы. Икононосители понесли их к подводам. Дружко вынул из кармана новый платочек, взял за уголок, дал по уголку жениху и невесте и повёл их за иконами. Сначала посадили в тарантас невесту. Напротив сел Акинушка с иконой. В передний тарантас посадили жениха и товарища с иконой. Дружка сел к жениху, а сваха к невесте. Кучера стегнули лошадей и тройки помчались. У Маши закружилась голова, учащённо забилось сердце, лицо и руки покрылись испариной. Она посмотрела на свою икону-благословение, которую держал Акинушка и, мысленно стала просить её:
- Божья мать заступница моя! Ты ведь всё могёшь. Ослабони ты меня от мучений, переверни ты мой тарантас.




Свадьба - продолжение
Акимушка с сожалением смотрел на бледную, измученную страданиями Машу. Икона в его руках перекосилась. На повороте тарантас занесло, икона выскочила из его рук, но сваха во время её подхватила.
У церковных ворот кучера ели остановили разгорячённых лошадей. Дружка подвёл жениха к невесте. Жених снял её с тарантаса. Дружка с товарищами повёл их в церковь и поставил на платочек, который был расстелен перед аналоем. Жених стал на платочек левой ногой, а невеста правой. Поп открыл царские ворота и начал венчать. Дъякон и дъячок стали подпевать ему. Поп спросил у жениха:
- По согласию ты берёшь невесту?
- Да, сказал он.
- По согласию ты выходишь замуж?
- Маша в ответ сказала что-то не понятное, но священник её не слушал.
Венчается раба божья Мария, - продолжал он, с рабом божьим Данилой.
- Господи помилуй, Господи помилуй! Дьякон с дьячком  тоже подпевали ему. Поп взял из серебреной чаши обручальные кольца и надел их на пальцы жениха и невесты, а затем поднял венцы над головами. Дружка и товарищ взяли венцы и стали их держать. Поп положил руку жениха на руку невесты, накрыл нагрудником и повёл их вокруг аналоя.
- Исай я иликуй, Исай я иликуй! Протяжно произнёс он. Дьякон с дьячком подпевали Вдруг дьячок бросился за платочком, с которого сошли жених с невестой, схватил его, оступился и чуть не упал, толкнув в бок дружку. Дружка, сделав несколько взмахов руками с венцами, еле удержался на ногах. Поп три раза обвёл молодых вокруг аналоя. Дъякон читал евангелие от Луки, особо выделяя слова: «Жена, да убоись своего мужа!»
 
Маша вздрогнула, жених улыбнулся. Поп дал им выпить из серебряной чаши разведённого водой церковного вина, поздравил с законным браком и заставил три раза поцеловаться, благословляя их крестом.
Дружка велел «князю» - мужу взять свою «княгиню» – жену под руку. Они пошли из церкви к первому тарантасу. «Князь с княгиней» сели к грядушке, а дружка и ребята с иконами  - напротив.
Молодые бабы с платочками в руке стояли на втором тарантасе, готовясь петь и плясать. Около церкви толпился народ. Торжественность обстановки передалась и лошадям. Они украшенные лентой и цветами, в красивой сбруе, возбуждённо фыркали, раздувая ноздри, водили ушами, били коваными копытами, обсыпая колёса тарантаса песком.
Кучер первого тарантаса взмахнул кнутом и, тройки одна за другой птицей полетели по станице. Ребятишки толпой побежали за ними. Бабы обнявшись, запели свадебную песню, приплясывая и махая платочками. На третьем тарантасе гармонист Уварыч лихо играл припевки. Бабы и казаки пели подвизгивая, и присвистывая. Улицы станицы захлебнулись от звяканья бубенцов, колокольчиков, лошадиного топота, свадебных песен, лая собак и крики ребятишек.

Кучера, туго натянув вожжи, остановили лошадей у ворот Чекуновых. Сваха стала сыпать в толпу конфеты и мелкие орехи. Все бросились собирать их, толкая друг друга. Данила и дружка помогли Маше сойти с тарантаса. Она взяла под руку своего мужа. Молодые пошли в курень. На крыльце их встретили отец с матерью и посыпали им голову хмелем. Привезённые иконы поставили на окно, а молодых привели в горницу и посадили в передний угол. Дружка налил рюмки стоящие на подносе и стал обносить всех родных. Каждый взяв рюмку произносил: «Князю с княгиней» на посаде, дружке со свахой и всей честной компании! – и отпив глоток водки, морщился и говорил: «Горько!» Молодые целовались. Приехали Машины родные. Все сели за стол и веселье началось. Уварыч, так играл на гармони, что пот лился по его лицу. Молодыё немного поплясали и сели на своё место. В комнате было душно. Маша со своей матерью пошли в спальню, а Данила вышел на баз.
- Доня, Доня! Иди сюды! – услышал он женский голос в тёмном углу. Он пошёл. К нему на шею бросилась Катя.
- Доня, милый! Да на кого же ты меня, горькую сиротинушку, покинул, - целуя и обнимая его, говорила Катя. Как же теперича я буду жить-то  без тебя? Ить я тебя люблю и буду любить всю жизнь. Зачем ты женился на другой?
- Ну, я, Катя, тебе уже гутарил, что отец меня  женил, я не хотел. Ить знаешь же, тебя одну люблю. С ней сижу, а за тебя думаю. Зараз иди домой, жди, я ужо приду.
Дружка икал Данилу, вышел на баз. Там стояло много народу. Он пошёл к лошадям. Вдруг слышит женский плач. Он туда. Девушка скрылась за углом, а навстречу ему вышел Данила.
- Ты куды пропал? – сказал ему дружка, - тебя все ждуть. Данила оглядываясь по сторонам, пошёл за ним.
Аникушка лежал в бричке, видел свидание Данилы с девушкой и слышал их разговор. Он бросил доверенных ему лошадей и пошёл на свой хутор.
- Будь оно проклято это богатство, - думал он. Дюже жалко Машу, пропадёть она у них.
Свадьба была в разгаре. Все пели и плясали. Пьяные казаки полезли друг на друга с кулаками. Их развели в разные стороны и уложили спать.

На другой день веселье продолжалось. Все пошли встречать Машину родню. Уварыч растянул меха гармони, зазвучала бойкая плясовая. Бабы и девки стали подпевать, притоптывая ногами, и махая платочками. Казаки вырвались вперёд и пустились в присядку, далеко разбрасывая сапогами песок. Хуторяне выскакивали из базов смотреть свадьбу, молодёжь пошла следом. Евлантий Савич был довольный, весёлый, кланялся стоящим у базов казакам. Старики его хвалили:
- Молодец, Евлантий Савич! Дюжа весёлую свадьбу справляешь.
- Нехай поглядять все, как я славно сына женю, - ответил он.
- Иде только таких весёлых баб и казаков набрал? – говорили хуторяне, идущие за свадьбой.
- Глядите, глядите, какую красавицу подхватил Данила. Недаром издалека привёз, - сказала сноха Писаревых, - должно быть, ног под собой не чуить!
- Да он, кубыть вырос, а давно ли был ни тю, ни мя, ни кукареку, - заметила её подруга.
- А что молодуха-то не весела? На такое ить богатство идёть, - спросила Фроська, соседка Чикуновых.
- А можеть у ней милый дружок есть, а богатство ей вовсе не нужно, - ответила ей кума Татьяна. Данила, подражая, отцу кланялся старикам.
- Ой, девки! Данила-то как женился, так поумнел, - хихикнула девушка, - здоровкаца стал, а бывало, пройдёть мимо и ни тебе мургу, ни здорова.
- А всё же он подлец порядочный, - заметила баба, - вы слыхали про Катюшку Клецкову? Ить он с ней гулял, а замуж не взял. Она, бедная, так убивается. Мачеха теперича её вовсе заест.
- Нет, бабы, он не виноватый. Это его отец не захотел брать Катюшку, возразила другая баба, - какой ему резон брать. У неё приданого нету.

Данила увидел за плетнём плачущую Катю и быстро отвернулся, чтобы не заметила Маша. Навстречу гостям шла Машина родня. Евлантий Савич подошёл к сватам, поднял над головой новенький горшок и с силой разбил у их ног, его жена разбила новую черепушку. Затем они поцеловались. Вся свадебная процессия повернула обратно, к дому Чекуновых. Евлантий Савич с женой, поднявшись на порошки, стали плясать и припевать.  Казаки, как козлы, лезли на ворота, на скамьи.
Один забрался даже на курень и ухватился за трубу, стал ловко отплясывать казачка, стуча каблуками по жести. Вошли в курень, молодые стали посреди горницы. Даниле дали каравай, порезанный на порции по количеству гостей. В каждую порцию была воткнута палочка, обвитая разноцветной бумагой с птичкой из теста на конце. Маше дали поднос с рюмками. Первые пришли принимать каравай Евлантий Савич с женой.
- Принимаю от вас каравай, сказал он, - и кладу вам лысую тёлку третьячку. Маша им поднесла по рюмке водки.  Свекровь ей повесила шёлковую шаль.
- Я кладу вам овцу с ягнёнком, сказал Машин отец, принимая каравай и рюмку водки. Мать положила отрез на кофточку. Дружка положил голландского гусака. Другие гости клали вещи и деньги. После каравая опять пели, плясали, а потом запрягли лошадей и поехали к Машиным родителям.
- Ещё целую неделю гуляли и катались на лошадях. Наконец проводили последних гостей.
- Ну, слава Богу, благополучно сыграли свадьбу. Надо приниматься за работу: посолить капусту, а то погниёть в погребе, намочить побольше буряков, арбузов в бочке насолить, - сказал жене с Машей Евлантий Савич и пошёл на баз.

Аникушка пришёл домой, посмотрел в сарай. Там не было бычка. Он оседлал кобылу и поехал искать. Около хутора его не было, решил посмотреть в Варькиной балке. Заехал в лес и испугался: сразу стемнело, никого нет и до дома далеко. Вдруг совсем близко мелькнул огонёк. Он поехал к костру и увидел человека, который варил кашу.
- Ты не видал тут половенького бычонку со звёздочкой во лбу, калачиком рожки? - спросил Аникушка.
- Видал, кажись, позавчера подходил к моим быкам.
- Это ты што ли, Григорий?
- Я, а чаво?
- Вот чудо! А я тебя не угадал! Сказал Аникушка и соскочил с кобылки. Можно, я у тебе заночую?
- Ночуй, а завтра найдём твоего бычишку. Да перестань ты лаять! – крикнул Гриша на собаку Зорьку, - лучше поди прогони быков! Он засвистел. На свист отозвался Сокол своим жеребячьим ржаньем. Зорька завизжал и полетел к нему.
- А иде твои быки? – спросил Акинушка.
Слышишь вон там балабон балабонить?

И Аникушка услышал приближающийся звон балабона и топот бегущих быков. Сокол увидал кобылку и обгоняя быков, подскакал прямо к шалашу, заржал, поднялся на задние ноги и бросился к Аникушкиной кобыле, потом стал с ней рядом. Зорька пригнал быков. Аникушка от удивления раскрыл рот.
- Весело у тебя тут.
Зорька лёг около Гриши и ласково глядел ему в глаза.
- Погоди, Зорька, повечеряем и тебя накормлю! Зорька всё понял и положил голову  к Грише на колени. Аникушка с большим аппетитом ел польскую кашу.
- Я два дня был на свадьбе. И чаво там только не было настряпано, а не ел с таким аппетитом, как твою.
- На какой свадьбе?
- На Машиной, ответил Аникушка.
Гриша растерялся, ложка выпала у него из руки, он побледнел. Но Аникушка, занятый кашей ничего не заметил,  и стал рассказывать до мельчайших подробностей обо всём, что происходило на свадьбе. С особенным юношеским возмущением передал он свидание Данилы с Катей. Ему было очень жаль Машу и эту бедную девушка.

Аникушка ушёл домой спать, а Гриша до утра бродил по балке, не мог успокоиться, мысли его путались. Чаво же делать? И ума не приложу, как вызволить Машу оттуда? Пойти и забрать. Фу ты, и чаво же это я. Нечто это можно. Она ить мужняя жена. Он хозяин, найдёть и прибьёть. Да куды забрать – то? Дед зараз же выгонит с базу. Одно только остаётся бежать. Надо ишо с ней свидеться и погутарить.
Уже светало. Гриша подошёл к шалашу. Аникушка проснулся. Вскоре они нашли бычка. Аникушка поблагодарил и уехал, а Гриша не находил себе места от тоски, сразу осунулся.

Шли дни за днями, уже похолодало. Однажды утром зорька заскулил и влез в шалаш, поджимая мокрый хвост. Быки заорали, высоко подняв морды. Заржал Сокол, фыркая ноздрями. Гриша вышел их шалаша. Ослепительно яркий снег, раскинувшись белым ковром на полыни, сиял под лучами утреннего солнца.
- Ну, чаво вы так перепугались, снегу не видали, што ли. Зараз будем собираться домой, сказал он им.
Дома беспокоились. Отец оседлал кобылу и поехал за ним. Показалась «Варькина балка», кобыла заржала. Сокол тоже ответил матери жеребячьим ржаньем и задрав хвост, помчался к ней. Гриша уже запрягал  быков. Обвернувшись, он увидел подъехавшего отца. Отец уже было собрался побранить сына, но поглядел на него и испугался.
-Ты чаво, хвораешь што ли?
- Нет.
 -И не хворал?
- Нет.
- Ну, здорово живёшь! – сказал он и больше ничего не стал расспрашивать, всё понял.
Отец поехал на быках, а сын поскакал на Соколе. Он въехал на баз, соскочил с коня и крикнул:
- Здорово. Бабушка!
Бабушка собирала щепки, увидела внука, всплеснула руками, щепки высыпались из завески. Она подбежала к нему, обняла и мокрым от слёз старческим лицом прижалась к его груди.
- Ой, Гришунька! Да чаво же ты так долго-то не ехал домой? Да какой же ты худой? И харчей-то у тебя, чай уже не было.
Были, бабаня, были. Батяня привезёть.
Он обнял её ещё раз и повёл Сокола в сарай. Бабушка вытерла завеской слёзы. Зорька вилял хвостом, визжал и прыгал на бабушку.
- Зорька! Да это ты, што ли, какой же мокрый и грязный. Ну, пойдём, пойдём. Я тебе зараз покормлю. Наскучила тебе, чай, там?
- Дома-то завсегда лучше.
Бабушка ушла в кухню, а Зорька, обнюхивая и лая, обежал весь баз.

Мать увидела сына и выбежала на крыльцо. Все дети побежали за ней. Маленькие попадали на скользких дорожках и заревели. Она вернулась к ним. Гриша увидел мать, стоящую у окна, поздоровался и, пошёл подстригаться и бриться к Максиму Сувянову. Когда приехал отец, Гриша уже сидел за столом в чистой одежде, подстриженный и гладко выбритый. Бабушка с матерью, наперебой кормили его, приготовили праздничную одежду, начистили сапоги. Но он никуда не пошёл, а закрылся в летней кухне и весь день стучал молотком по железу. После ужина он опять ушёл в кухню и работал до поздней ночи.
Никто, кроме отца, не знал, что он делает машину. Он учёл недостатки первой машины и решил вторую сделать более совершенную, к весне. Дед не хотел, чтобы внук даром сидел зиму и настоял отдать его учиться к бондарю на хутор Тары. И Гриша уехал.

Далее - Глава 8. Казачья Сага-Побег
http://www.proza.ru/2017/01/24/936