Венька, Юрка и Мансур

Идя по родному посёлку, Вениамин всё больше погружался в уныние. Всё здесь ему теперь казалось чужим. По обеим сторонам дороги стояли брошенные дома с повалившимися заборами и заросшими полынью палисадниками.  Жёлтые шары цветов сиротливо раскачивались на ветру, утопая в зелени разнотравья. А пустые глазницы окон покосившихся деревянных строений с немым укором взирали вокруг, напоминая о бренности бытия в этом жестоком и непонятном мире.
— Марь Васильна, я даже представить не мог, что посёлок так захиреет, — обратился Вениамин к  своей бывшей учительнице, — я просто в шоке. Что произошло за эти годы? Я совсем другой представлял нашу встречу.
Выцветшие от солёного ветра и слёз глаза седовласой старушки вдруг снова стали влажными. Она отвернулась и приложила к лицу белый платок. А едва справившись с дыханием, сказала:
— Нам всем, Венечка, до глубины души обидно, что мы вот так живём. А вернее, существуем. Но что тут поделаешь? Сам всё видишь и понимаешь, куда мы катимся и что нас ожидает.
— Да, очень грустно всё. Но обобщать здесь, наверное, не нужно. На материке, скажу вам, жизнь кипит. Люди, кто с головой да не закладывает за воротник, живут нормально. Работы — завались, цены приемлемые, на отдых тоже время остаётся. Все поголовно на колёсах. Как говорится, грех жаловаться. А вот здесь, на острове, жизнь как будто остановилась. Просто жуть какая-то.
— А кому же её, эту жизнь, налаживать-то у нас? Молодёжь более-менее смышлёная  уезжает.  А кто остаётся — спивается. Просто сердце кровью обливается, глядя на это безобразие. Ты вон тоже как уехал учиться, так и поминай, как звали. Кстати, а чего приехал? Вроде родни твоей здесь уже не осталось.
— Да знаете, по делам судьба в Южный закинула. Вот и не утерпел, решил, так сказать, посетить свою малую родину, пройтись по местам, где прошло моё босоногое детство.
— Ну, положим, босоногим-то оно у тебя и не было. Твоё поколение жило хорошо. Достаток был в каждом семье.
— Марья Васильевна, ну конечно же жили мы хорошо! И на велосипедах гоняли, и на море пропадали целыми днями, и в кружках разных занимались. Всё у нас было отлично. Это я так, для красного словца…  А вы всё такая же, строгая.
— Вот такие говоруны, сам знаешь, кого я имею в виду, и профукали великую державу. Заигрывали сначала с народом, потом — с Западом. И при этом всё трындели и трындели по телевизору о красивой жизни. Только на деле всё вышло совсем иначе. Дай-то Бог вам сохранить то, что осталось от этих горе-реформаторов.
— Всё будет нормально, будьте спокойны. С трудом, но вышли на правильную дорогу. Теперь, думаю, уже не свернём.
Вениамин приобнял свою мудрую и сильно постаревшую учительницу, прижался небритой щекой к её морщинистой холодной руке. Постоял ещё несколько секунд, словно обдумывая свой дальнейший маршрут, и направился в противоположную сторону.   
Очень уж ему хотелось повидать ещё и друга детства Юрку Крапивина. С ним он дружил с самого детского сада. В школе до пятого класса сидели вместе за одной партой. Но потом классная руководительница, преподававшая физику и астрономию, пересадила Юрку за другую парту. Так до выпуска и просидели они врозь. Но после занятий всегда и везде были вместе. Бегали на висячий мост «кругами» ловить зубатку, во время каникул ходили «в походы» на морское побережье на двое-трое суток. Ставили небольшие сети, таскали горбушу, идущую на нерест. Здесь же её и засаливали. А потом на мотоцикле вывозили. Дотащить до дома свой улов было просто нереально. 
Бывало, что и папоротник с черемшой собирали для заготконторы, чтобы на вырученные деньги купить модные кроссовки. Даже в политехнический во Владивосток ездили поступать вместе. И оба не прошли по конкурсу. Вениамину не хватило тогда одного балла, Юрию – полтора.
Вернувшись домой, вместе записались на водительские курсы. А там и время идти служитьподоспело. Юрия призвали в морфлот на три года. А вот Веню поначалу забраковали. Полгода он проработал на автобазе водителем большегрузного КрАЗа, возил с разреза уголь и породу. Иногда посылали и в дальние рейсы — в районный центр, почти за сотню километров, за пиломатериалом для строящихся двухэтажных каменных домов. Приходилось доставлять на стройку и блоки перекрытия, и столярные изделия (двери и окна). Работа была интересной. Вениамину нравилось чувствовать свою причастность к чему-то большому и настоящему. 
 Но особое удовольствие доставляло общение с бывалыми шоферами, настоящими асами своего дела. Дороги на Сахалине известно какие: только выехал за пределы райцентра – везде грунтовка. А чем дальше на север, тем они сложнее и опаснее. Бывали случаи, приезжие таксисты из Москвы, рванувшие на остров за длинным рублём, после первого же хорошего ливня или снегопада, когда дороги превращались в настоящее месиво или каток, бросали машины и бесследно исчезали.
А свои, проверенные в самых различных ситуациях водилы были на редкость просты в общении и удивительно добры и щедры. Их души и сердца всегда были открытыми. Хитрить, обманывать, прятаться за спины товарищей они  попросту не умели. А про взаимовыручку и говорить нечего. Мимо стоящей на обочине машины с выставленным неподалёку нарисованным на куске металла аварийным знаком или пустым ведром с привязанной к душке тряпицей никто не проедет, это точно. Где словом, то есть толковым советом, а где и делом, но обязательно помогут. Не удастся устранить неисправность на месте, возьмут на буксир или хотя бы заберут пассажиров. Словом, не останутся к чужой беде безучастными. 
Труд водителя нельзя назвать лёгким. В памяти Вениамина то время запечатлелось очень сильно. Всё помнит до самых мелочей. От нахлынувших чувств он даже присел на старенькой одноногой скамейке возле бывшего стадиона. Бывшего, потому что уже лет десять на нём не проводилось традиционных когда-то футбольных матчей между командами горняков. Да и школьники появляются здесь крайне редко. Последний раз побывали на стадионе для участия в стрельбах из автоматического оружия, которые проводил военком, приехавший в посёлок изучать призывные ресурсы.   
Всего этого Вениамин, конечно, не знал. Но можно ли было скрыть от его цепких глаз запустение и убогость, царившие вокруг?
Картины двадцатилетней давности как-то сами собой разом заполнили всё окружающее пространство, и отмахнуться от них, как от назойливой мухи, было уже невозможно.
…Бывало, так за смену накрутишься, что с ног валишься. А настроение всё равно хорошее. Выходные выпадали редко, потому как план всегда «горел» и нужно было во что бы то ни стало выдать на-гора необходимые тонны угля. Как говорится, кровь из носу, а задание, доведённое парторгом, надо выполнять. Тут уж на плохие дороги или непогоду пенять бесполезно. 
Да никто особенно и не противился работе в сверхурочное время. Потому что знали, что за неделю упорного труда заработаешь чуть ли не вдвое больше обычного. За субботу и воскресенье, к примеру, путёвки всегда оплачивались вдвойне. А если в конце месяца, когда до заветного рубежа оставалась какая-то пара тысяч тонн, случалось ещё и в ночную сменуостаться, то вообще будешь «в шоколаде».
Этого случая вся бригада водителей, можно сказать, даже ждала. Только перед начальством не показывала виду, что рада такому стечению обстоятельств. Шутка ли — за одну ходку платили целый рубль! Причём наличными. И расчёт производился тут же, в гараже у диспетчера. При хорошем раскладе получить двадцать-двадцать пять рубчиков за одни сутки — это, знаете, совсем не мелочь. Буханка хлеба стоила тогда 22 копейки, килограмм сахара — 90 копеек. Пол-литра «Столичной», знамо дело, дороже — четыре рубля 12 копеек. Но если втроём-вчетвером скинуться рубля по полтора, то вполне хватало, чтобы и выпить, и закусить.   
Обо всём этом Вениамин вспомнил, идя к своему другу Юрке. Хорошее было время, наполненное делами. А главное — осмысленное. Всё тогда было предельно ясно и понятно. Хочешь хорошо жить — иди работай.
Да, с квартирами были проблемы. Но ведь всё вокруг строилось. Сначала тебя поставят на очередь, а там, глядишь, через год-другой и ключи от благоустроенной квартиры тебе профсоюз вручит. А нет, так в общежитии свободные комнаты всегда найдутся. Там и семейные тоже жили. Так что всё, по большому счёту, зависело только от тебя самого. Ну разве это плохо?..
А вот и знакомая калитка. Юрка, на счастье Вениамина, оказался дома. Только что приехал из города. Он теперь таксует. А что делать, ведь автобусы из райцентра уже который год в посёлок ходят только два раза в неделю. Не то что раньше — два раза в день. И что самое интересное, изменить ситуацию никто не может. Чиновники — что в области, что в районе — меняются, а проблемы остаются. А если кому-то срочно нужно в больницу или по делам в райцентр? Но это уже никого из власть предержащих, по большому счёту,  не волновало.
Заниматься извозом Юрий не планировал. Но когда шахта закрылась, он остался без работы. И чтобы прокормить семью, надо было что-то срочно предпринимать. Долго думать не пришлось. Сама жизнь подсказала, куда направить свои силы и возможности. Не так давно купленные «Жигули» оказались настоящим спасением. А с появлением на Сахалине надёжной и сравнительно недорогой японской техники домашний автопарк стал быстро меняться. Сначала появилась малолитражка, потом другая, более свежая. Затем и джипы с микроавтобусами.
 — Юрка, дружище, ну здорово, что ли! — в широкой улыбке расплылся Вениамин. — Или не признал, чертяка?
Прикрыв за собой раздолбанную дверь, он уверенным шагом направился к растерявшемуся другу.
Юрий с некоторым недоверием смотрел на вошедшего.
— Юрок, ты что, реально не признал меня, своего школьного товарища? – сдвинув брови, в удивлении пробасил Вениамин.
— Венька! Давыдов! Неужто ты? Каким ветром? — изумился хозяин слегка покосившегося, обитого строганной доской дома.
— А кто же ещё! А ты, смотрю, солидным челом стал. Свой автопарк имеешь, лавку  продуктовую держишь. Все тебя в посёлке уважают.
— Ну а как иначе, братан? Бомжевать с детства не приучен. Проходи давай. Как сам-то в жизни устроился? На дядю ишачишь или как я, на себя?
— Да как тебе сказать… Так, работаю на одной крутой птицеферме, живность всякую экзотическую развожу. Ну, там, перепелов, фазанов, страусов. Деликатесами снабжаю сеть ресторанов. На жизнь хватает.
— Молоток! А я так и думал, что ты на плаву. Не в наших правилах квасить без меры или на диване валяться. Верно?
—  Само собой!
Закадычные школьные друзья стояли посреди двора, заваленного пустыми импортными коробками, и с неподдельным интересом расспрашивали друг друга о житье-бытье.
— Ну а семья, дети есть? — спросил Вениамин. – Кому всё нажитое добро  потом оставишь?
— Да я вроде как помирать ещё не собираюсь, — сходу осёк друга Юрий. 
— Прости, Юрок. Я не это имел в виду, — извиняющимся тоном произнёс Веня. — Я хотел спросить, мужики-то, кроме тебя, есть ещё в доме?  Так сказать, продолжатели семейного дела. У меня, к примеру, с этим напряг — три дочери. Сначала расстраивался по этому поводу. Злился и на жену, и на судьбу. А потом свыкся. Ну что ж, значит, так надо. Одна теперь надежда — на толковых зятьёв. А что, может, и с тобой ещё породнимся? Ты как, не будешь против?
— Да ну тебя, — улыбнулся Юрий. — Чешешь своим языком, как помелом. Пошли в дом, отметим это дело. Но только сразу предупреждаю: я много не буду. Завтра в рейс.
— А я что, по-твоему, пришёл для того, чтобы нажраться тут?
Хозяйки в доме не было, поэтому Юрий сразу потянулся к холодильнику. Не прошло и пяти минут, как на столе появилась тонко нарезанная дорогая колбаса, сыр, чёрный хлеб, лимон в сахаре и бутылка настойки на кедровых орехах.
— Старик, давай мою, а? — предложил Вениамин, достав из сумки квадратную бутылку с тёмной, как шоколад, жидкостью.
 — Не вопрос! – согласился Юрий, — давай твою, заморскую.
— Как я рад тебя видеть, — наполнив рюмки, вновь заговорил Вениамин. — Давай выпьем за нас. Столько лет прошло, а встретились, и такое чувство, что и не расставались. Глаза по-прежнему горят, а впереди — целая жизнь. Всё твоё, от горизонта до горизонта. Живи, радуйся, наслаждайся.
Юрий улыбнулся, поднял рюмку, осторожно прикоснулся ею к рюмке друга  и, выждав несколько секунд, молча выпил. Занюхал ломтиком хлеба, затем стал медленно жевать.
— А помнишь, как мы с физики с тобой сбегали? На речку уходили отсиживаться. А потом под конец занятий снова появлялись в классе. Сколько тогда всего выслушали от завуча и нашей классной! Какими словами они нас только не поносили! А смысл? Пока сами за ум не взялись, дело с мёртвой точки не сдвинулось. Значит, не на те клавиши давили. Верно?
Вениамин снова наполнил рюмки.
— Ты чего такой грустный? Не рад, что ли, или случилось что? —насторожился Вениамин.
— Да нет, всё нормально.  Рад, конечно, рад.
— Тогда давай ещё вздрогнем. Расскажи, как тут житуха? Кто ещё из наших в посёлке остался?
— Да чего рассказывать? И сам всё видишь.
— Согласен, печальное зрелище. Но ты духом-то не падай. В любой ситуации есть свои плюсы и минусы. Надо только сконцентрироваться на чём-то важном, и тогда успех сам найдёт тебя.
— А ты, случаем, не посещаешь миссионерские проповеди? Скажем, по исцелению наших грешных душ. Уж слишком красиво стелешь.
— Да ты что, с дуба рухнул? Я этих…, — Вениамин поморщился и даже выпрямил спину, — я их просто на дух не переношу. Меня тошнит от одного вида уверенных в себе джентльменов с ужимками психически ненормальных обезьян и преимущественно дамскими манерами.
—  Ну ты загнул, однако! — ободряюще посмотрел на друга Юрий. — Но болтаешь ты действительно сильно. Раньше, в те годы, за тобой этого не замечалось.
— Образность мышления. Слышал что-нибудь про это? Выступить перед народом или написать статейку в газету для меня вообще не проблема. Если бы не дело, которым занимаюсь уже много лет, я, наверное, стал бы писателем или, на худой конец, журналистом. Кстати, в армии в дивизионную газету иногда пописывал. Ребята хвалили. Командирам тоже нравилось. Но всерьёз я к этому никогда не относился. В жизни нужно заниматься чем-то основательным. Согласен?
— Значит, просто это не твоё. Стержень в человеке — он или есть, или нет его. Вот и всё. Можно ведь с барского стола сытные куски подбирать и быть довольным. А можно жить скромно, зато в гармонии с самим собой. И профессия здесь совсем ни при чём.
— Хорошо сказал. Как говорится, чтобы всегда, в любой ситуации оставаться че-ло-ве-ком! А не скотиной продажной.
— А ты, смотрю, журналюг-то не очень жалуешь. Видать, есть причины?
—  Ты знаешь, Юрок, журналисты ведь тоже разные есть. Попадаются и толковые ребята, которые за правду и жизнь свою готовы отдать. Но таких крайне мало. А в основном, как и везде, приспособленцы. Вынюхают что-нибудь этакое, в душу тебе влезут, а потом — бац, и под монастырь. Встречались мне такие людишки. Причём очень талантливые и одарённые, сволочи. А это вдвойне или даже втройне хуже.
— Да ну их к аллаху! Давай, брат, лучше выпьем.
— Лады.
Выпили. Горячая волна крепкого терпкого напитка дала о себе знать. Лица у обоих раскраснелись, пришёл аппетит. Но какая-то важная общая тема для задушевного разговора всё никак не нащупывалась. Говорили обо всём и ни о чём.
— Это уж от характера зависит, — продолжил гнуть начатую линию Юрий. — Но, на мой взгляд, подхалимов, лизоблюдов и мздоимцев сейчас вообще у нас расплодилось — плюнуть некуда.
— Да у вас в глуши откуда? — попытался не согласиться Вениамин. — Все друг друга знают…
— Во-во, оттого и норовят ударить пожёстче да побольнее.
— Что ты имеешь в виду? Какие могут быть здесь, мягко говоря, пакости?
Юрий взял бутылку, наполнил до краёв стопки. Помолчал, уставившись куда-то в пол. Потом тихим голосом сказал:
— Ну, будем! А за себя мы ещё постоять сумеем, хренушки им, а не усадьбу родительскую!
Юрий поднял руку к груди, помешкал какое-то мгновение и одним глотком опрокинул содержимое стопки себе в рот. Потом поморщился, приложил бутерброд с икрой к носу, вдохнул с детства знакомый запах.
— А вот с этого места поподробней, — оживился Вениамин, — давай вместе обмозгуем ситуацию. Кто-то на тебя наезжает, я правильно понял?
— Да, понимаешь, задумал я в прошлом году дом построить. Снести к чертям все эти холобуды и поставить нормальный дом. Не двухэтажный коттедж с мансардой или особняк какой, а просто дом. Понятное дело, с гаражом, погребом, просторной беседкой во дворе. Банька чтоб была. Знаешь, мечта такая есть у меня — жить по-человечески.  Хочется, чтобы рядом на лужайке внуки игрались. Душевной радости охота. Видать, старею.
— И что, кому-то дорогу перешёл? — не унимался Вениамин. — Сейчас вон все умные люди деньги в недвижимость вкладывают. Не то что дома  — дворцы строят.
— Да всё намного проще, старик. Стал, значит, я бегать по инстанциям, собирать бумажки да разрешения. И в одной конторе мне хмырь такой говорит: «Подгони мне нормальную тачку, и тогда проблем не будет». Я, понятное дело, показал ему, где рукав пришивается. И тут началось: то одна проверка, то другая. Экологи только уедут — прокуратура заявится. Только их выпровожу — транспортная инспекция тут как тут. Задрали уже все… Попытался было подключить прессу, но и та лапки кверху. Дескать, не вмешиваемся в конфликт интересов, а только констатируем факты, информируем читателей. Вежливо так съехали с этой темы. Стиснул зубы, но пока держусь. Но только стройку так и не начал. Вот суды все пройдут, тогда и возьмусь.
— А в чём суть конфликта-то? Я что-то никак в толк не возьму.
— Ну, якобы, участок мой расположен в водоохранной зоне. А где ты здесь речку видишь? То-то и оно! Так, родничок бьёт из-под земли. Был лужа лужей! А я его очистил, окультурил. С улицы отдельный вход сделал, чтобы любой желающий мог прийти и набрать студёной водицы. Но кому это теперь докажешь? Да здесь, вот на этом месте, сколько себя помню, всегда дом стоял.  Мои родители в нём почти сорок лет прожили.
— И неужели никто не захотел вникнуть в суть проблемы, так сказать, разрулить ситуацию?
— В том-то всё и дело. Всем на всё наплевать. Чистеньких из себя строят, а у самих, через одного, рыльце в пушку. Словом, тот прав, у кого больше прав. Телевизор хоть не включай — кругом воровство, поджоги, убийства. Какое поколение выросло? Вень, это что, нормально?
— Да куда там! Сам с этим сталкиваюсь почти каждый день. И знаешь, что я тебе скажу? Плетью обуха не перешибёшь.
— Ты предлагаешь мне смириться и отступить от своей мечты?
— Нет, ты не так всё понял. Я говорю, что нужно найти компромисс. Может быть, следует провести кадастровую оценку участка, сделать новую выкапировку, так сказать, заново обозначить его границы. А что? Отодвинешь забор на несколько метров, и строй себе. Ведь стоит только начать работы, а там всё само пойдёт. Более того, может так случиться, что на твоей территории водоносная жила будет ещё мощнее. Главное, не пасовать. Да что мне тебя учить, сам всё понимаешь.
— Вень, да ты гений! Ты такой камень с груди моей снял! Я хожу, как волчара, обложенный флажками, и не знаю, куда сунуться. А посоветоваться, вишь, не с кем. Как же я рад, что ты приехал.
— Ну и отлично! Я тоже бесконечно рад нашей встрече. Был бы я рядом, мы бы с тобой такие чудеса тут творили! Верно?
— Конечно! Вдвоём-то мы сила!
— Юр, я вот ещё о чём хотел спросить. С утра на кладбище ходил, своих проведал, могилки поправил. И прямо у дороги заросшую могилку увидел с выцветшей фотографией. Сначала всё никак признать не мог, чья она. А потом прочитал надпись. И знаешь, был просто ошарашен. Это могила моего старшего товарищадяди Миши Смирнова. Мы с ним на автобазе в одной бригаде работали. Настоящим профи был! Человек, каких очень мало на свете: добрый, открытый, отзывчивый.
— Что-то не припомню такого?
— Смирнов  Михаил Николаевич. Водителем был на КрАЗе.
— Да мало ли их было? Нет, точно не помню.
— Ну, у него ещё прозвище было такое интересное. Вроде как имя какое-то нерусское. Махмуд, Марат, Максут… Нет, погоди, сейчас вспомню… Мансур! Точно, Мансур!
— Так бы сразу и сказал. Про него долго посёлок шумел. Жалко мужика.
— Ну, расскажи! Что, что с ним произошло? Авария?
— Да как тебе сказать…
— Не томи, слышишь.
— В общем, странная история. Я бы даже сказал, неправдоподобная.
— Слушай, Юра, я заметил, умеешь ты нагнать жути. Ну просто коленки трясутся. Ты понимаешь, что этот человек мне дорог. Я, может быть, его до сих пор своим учителем считаю в автоделе. А ты тянешь кота за хвост…
— Говорю же тебе, что здесь случай особенный… Всё-всё, говорю только по делу. Было это в начале весны, где-то в середине марта. Ехал он по посёлку. А дороги, сам знаешь, никогда у нас толком не чистятся. Бровки по краям проезжей части — выше метра. Видит он, детишки навстречу из школы идут. А дорога, блин, узкая, почищена в один нож. Не то что со встречной машиной разъехаться — с пешеходом не разойтись. Мансур остановил машину. Ну, дети, понятное дело, позалезали на бровку с обеих сторон — и ни с места! Стоят, ждут, когда машина проедет. Махнул он им рукой: мол, проходите. А они всё равно ни с места. Стоят на самом краю, держатся друг за дружку. Что ему оставалось делать? Поехал потихоньку. И когда уже почти проехал детвору, один из них оступился — и прямо под задние колёса! Причём не ногами, а головой. Ты можешь себе это представить?
— Кошмар какой! И что дальше?
— Что дальше? Понятное дело, Мансур тут же из кабины — и к пацану. А там… Страх Божий! Голова, как арбуз, разлетелась вдребезги. Дети вопить начали, орать, что есть мочи, звать на помощь. А Мансур упал на колени, рыдает в голос, волосы на голове рвёт. Страшная картина, не приведи Господь…
Наступила пауза. Долгая, мучительная. Друзья сидели с каменными лицами, боясь проронить слово. Они легко представили ситуацию и теперь никак не могли выйти из состояния шока. У Вениамина по скулам забегали желваки. Юрий, в сотый раз пересказавший эту трагическую историю, до боли сжал кулаки и сидел с совершенно отрешённым видом.
— Юрка, как такое можно пережить, скажи?
— Я… я не знаю, Веня.
Снова в квартире повисла тишина. И только электронные часы, висевшие над столом, отсчитывали монотонно секунду за секундой.
Так они просидели ещё несколько минут.
— Ну, а что потом? — нарушил молчание Вениамин. — Мансур хоть трезвым был, не посадили его за решётку?
— Как стёклышко! Приехала «скорая», потом участковый. Мальчишку сразу в морг, Мансура — на экспертизу. Вины его не усмотрели, а потому даже права не забрали. Сказали, что несчастный случай.  Вот только за руль Мансур больше не садился. Автомобиль с места трагедии в гараж отогнал механик.
— А дальше что было?
— Слёг Мансур после этого. Отвалялся три недели на больничной койке. Пришёл на работу, а ноги, как ватные. Руки тоже не слушаются. Услышит шум мотора – белым, как мел, становится. Где услышит детский плач, слёзы градом. Одним словом, пропал совсем мужик.
— И что, ничего нельзя было сделать? Ну, там, отправить куда-нибудь на реабилитацию…
— Да о чём ты говоришь? Кому это нужно было?
— Как кому? Жене. Да и руководство автобазы неужели равнодушно взирало на всё это?
— Про жену ничего не могу сказать, о чём она тогда думала, предпринимала ли какие попытки, чтобы его спасти, – неизвестно. А вот коллеги по работе точно переживали за него. И путёвку предлагали куда-то в тёплые края, чтобы, как говорится, отвлечься и сменить обстановку. Но всё бесполезно. Он и слушать не хотел. Видя такое дело, перевели Мансура на «лёгкий труд». До пенсии ему аккурат два года оставалось. Начал слесарить. Клепал тормозные колодки, паял радиаторы, камеры клеил. Даже за руль погрузчика не садился. Но всё равно долго не протянул. Месяца три, кажется, после этого и прожил. Из состояния глубокой депрессии так и не вышел. Съел себя изнутри…
— Эх, дядька Миша, дорогой ты наш Мансур! — обратился вдруг Вениамин куда-то в потолок. — Чистую и светлую ты прожил жизнь. Никогда не юлил, был предельно честен и перед собой, и перед людьми, и перед Богом. А мы, мелкие и продажные твари, тебя забыли, предали забвению твоё честное имя. Потому и могила твоя поросла травой. Прости нас, если слышишь. Очень прошу, Михаил Николаевич, прости.
Вениамин тихо опустил голову и вытер непрошеную слезу.
— Веня, не рви мне душу! Я сам еле держусь. Думаешь, мне его не жалко? И мальчишку жалко. Кстати, Серёгой его звали. Отец его потом запил и тоже через год умер. И Мансур вот… Хоть и знаком с ним не был, а вот жалко мне его, и всё тут. Нет теперь таких в нашей огромной стране! Испарились, вымерли все, ушли в небытие.  Пройдёт ещё лет пятнадцать-двадцать, и эта история про Мансура молодым и уверенным в себе потомкам покажется из области фантастики. Ты согласен?
— Как знать, как знать… Может быть, ты и прав. Юра, а давай завтра сходим к дяде Мише на могилку. Я немного очистил её от сухой травы и пустых одноразовых стаканчиков. Но, сам понимаешь, это всё не то.
— Да я готов хоть сейчас туда поехать, но ведь выпили уже. Не дай Бог, гаишники остановят.
— При чём тут гаишники? Ради памяти моего наставника и старшего товарища даже не смей никогда садиться пьяным за руль. Ты понял меня? Мансур себе никогда не позволял этого, а тут мы с тобой нарисовались бы к нему кривые, да ещё на машине. Не кощунство ли это?
— Опять ты в десятку! Венька, не уезжай отсюда. Мне с тобой так легко и приятно.
— Не обо мне пока речь, верно? Поэтому давай не будем отходить от темы.
— А что ты сейчас имеешь в виду?
— Юр, знаешь что, а давай Мансуру памятник хороший поставим. Большой, гранитный, чтобы все останавливались у его могилы и историю его передавали друг другу из поколения в поколение.
— Я «за»! А как иначе? Так ты говоришь, могила у него находится прямо у дороги. Сдаётся мне, это совсем неспроста. Ведь он взирает на дорогу и, быть может, оберегает водителей от несчастий. Он несёт доброту и справедливость и после своей смерти, я уверен в этом. Я читал где-то, что души умерших не улетают на небеса, а обитают там, где упокоилось их тело.
— Вот-вот, памятник сделаем таким, чтобы он виден был издалека. Чтобы все, кто за рулём, мигали фарами, приветствуя его, и выключали, хоть на минуту, свои радиоприёмники. Думаешь, минута — это мало? Нет, мой друг, ошибаешься. Это — целая вечность! Для того чтобы совершить непоправимое, иногда хватает одного мгновения. И ты об этом прекрасно знаешь. 
— Здорово ты придумал! Обязательно большой портрет Мансура выбьем на камне. Разумеется, с «баранкой» в руках или рядом с автомобилем. Веня, а что мы напишем на камне?
— Тут нужно подумать, — протянул с загадочным видом Вениамин, крепко подумать. Вот так, с кондачка, такие вопросы не решаются. Давай завтра продолжим этот разговор, добро?
— Ну хорошо.
При этих словах рука у Юрия сама потянулась к бутылке. За такого человека не грех и выпить.
Но это была последняя стопка за сегодняшний вечер. Завтра рано утром Юрию в рейс. Работа у него действительно очень ответственная: он трудится водителем, перевозит пассажиров. Выходит, люди доверяют ему свои жизни. А что может быть дороже?