Отелло Зависть как движущая сила человеческой подл

Отелло: Зависть как движущая сила человеческой подлости
После оперы Верди «Отелло» на новой сцене Мариинки (12 января 2017 г.) испытываешь весьма противоречивые чувства.
С одной стороны, – непривычная музыка Верди, в которой композитор, стараясь доказать свою современность, отдает дань новым веяниям в создании опер. В первых действиях практически нет арий, лишь в конце первого акта звучит традиционный любовный дуэт Отелло и Дездемоны, а во втором – монолог Яго. В основном же преобладают диалоги, ансамбли и хор. Но в финальном действии, видимо, Верди все-таки не выдерживал и наделил героев целым букетом прекрасных арий, песен, монологов. Вообще последнее действие самое впечатляющее, стремительное и волнующее.
С другой стороны, – это потрясение от исполнения роли Отелло Владимиром Галузиным! Он так великолепно, по-оперному, сыграл своего неистового ревнивца, что даже мне, атеистке, хотелось перекреститься и сказать: «Свят, свят, свят!», настолько инфернально звучал его голос и выглядел его персонаж! Казалось, сам дьявол вселился в этого мавра, раз без труда поверил в неверность жены, которая не то что повода для этого не давала, но была сама кротость и любовь! Самым замечательным было то, что артист сыграл роль практически голосом, как и положено в опере, его модуляции передавали и внутренние переживания героя, и постепенное нарастание подозрений, и вызревание решения убить жену, и то, что сейчас назвали бы «съезжанием с катушек», когда ревность лишила губернатора Кипра последнего проблеска разума. Хотя психологи говорят, что такая патологическая ревность вполне укладывается в понятие мужской психологической нормы. Не могу сказать, что вокально мне все в исполнении этой партии понравилось (хотелось бы большей тембровой глубины голоса, его свободы), но оперно-драматическое мастерство певца искупало это с лихвой! Более того, партия Отелло сложна и тем, что мавр – главный певец в этой опере. Такое впечатление, что на его долю приходится более половины всей вокальной составляющей спектакля. И поет исполнитель этой роли с предельным напряжением голоса и чувств. Думаю, к концу спектакля артист чувствует себя так, словно пробежал марафонскую дистанцию! Браво!
С третьей стороны, заставляют задуматься поступки героев. Вся история вертится вокруг зависти, основанных на ней подлости и коварстве, вокруг человеческой необузданности и комплексов неполноценности. И в ней главный злодей – Яго (Алексей Марков). Он – интриган, манипулятор, подлец, притворяющийся другом, но на самом деле, черный завистник и безжалостный провокатор! Все у него есть – жена, дети, вполне достойное социальное положение, друг-губернатор, в конце концов! Но ему мало, он желает занять пост губернатора! И для этого все средства хороши: стравить подчиненных, подставить коллегу, ввергнуть в смертельную опасность милую любящую женщину, в итоге – спланировать убийство и фактически реализовать его! Яго – еще и убежденный, вдохновенный злодей. Он верит в злого Бога и хочет быть его подобием, он даже не вспоминает о совести, не то что мучается ее угрызениями. Он уж точно не сойдет с ума от своих злодеяний! Яго – такая яркая фигура, от которой зрителя должно бросать в дрожь! Хотя, конечно, подлец не действует открыто, но страсти в нем клокочут нешуточные! И их так хотелось почувствовать, увидеть, услышать в голосе любимого публикой певца! Но, увы, при вокально достойном исполнении, драматически Яго был похож и на Ренато из «Бала-маскарада» (отнюдь не злодея), и на Евгения Онегина (светского человека), и на князя Елецкого из «Пиковой дамы» (очень благородного господина). Легкого напряжения в голосе было недостаточно, чтобы дать зрителям ощутить роковую всепожирающую ненависть этого властолюбца. А ведь его зависть – движущая сила всего сюжета. Это вечное чувство и сегодня в разной мере свойственно людям, оно отравляет им жизнь, лишает уверенности в себе, путает им планы, приводит к принятию неверных решений и совершению роковых поступков. В опере это должно быть продемонстрировано настолько наглядно, что к финалу зритель должен ненавидеть Яго и желать ему достойного наказания. Увы, сегодня я больше размышляла об ослепляющей ревности, которая, скорее говорит о крайнем эгоизме Отелло, а вовсе не о его любви. Сегодняшнему человеку непросто понять не только эти безумные мавританские страсти XV века, но и поведение Дездемоны (Ирина Чурилова). Покорная, почтительная, внимательная, любящая, не сказавшая ни единого плохого слова героиня даже не пытается себя защитить, убежать от неумолимой расправы, наоборот, словно агнец добровольно идет на заклание. И невинно, как он, и погибает! Особой палитры эмоций у Дездемоны тоже не проявилось. В финале певица очень трогательно спела и песню про иву, и монолог, и молитву. В первых действиях же ее голос звучал жестковато, с металлическими верхними нотами. В целом Ирину Чурилову можно поздравить с удачным дебютом! Понравился мне Александр Трофимов в небольшой роли Кассио, лейтенанта, из-за которого и начался этот весь сыр-бор. У него приятный голос, хорошая манера держаться на сцене, удачно сыгранная сцена с пьяной дракой в начале сюжета. Хотя и в этой роли хотелось бы большей выразительности, какой и требуют так называемые «шекспировские сюжеты» и «шекспировские страсти».
С четвертой стороны, наводит на размышления и постановка оперы (режиссер Василий Бархатов). В целом, в нынешнем виде постановка не вызывает каких-то возражений (те, кто раньше ее видел, говорят, что она сегодня была слегка облагорожена за счет выбрасывания некоторых эпатажных мизансцен). Удивляют лишь некоторые необъяснимые и ненужные детали. Например, с потерпевшего крушение корабля выходит матрос с современным огнетушителем, словно прихватил его, по ошибке, с пожарного щита из-за кулис. При этом в другом действии белье гладят старинными нагреваемыми на огне утюгами. Вызывает недоумение неизвестно зачем задействованные в спектакле молочная алюминиевая фляга с выпивкой, а также алюминиевые кружки, которые в реальности вместе с алюминиевыми ложками, вилками и кастрюлями являются побочным продуктов советской авиационной промышленности. Такую посуду мало где еще производят, даже финны ее везут от нас, из Выборга. В титрах же пишут про чаши, из которых моряки пьют виноградное вино. И что бы не дать им чаши и на сцене? Но самое странное – это тот самый пресловутый платок, который Отелло требует у несчастной Дездемоны. По описанию в титрах он должен быть вышит особым, магическим рисунком, изображающим цветы. А в спектакле фигурирует однотонный прозрачный шейный платок! Никто не читал либретто, или считают, что условность жанра простирается так далеко, что на такие мелочи не стоит и внимание обращать? Еще странно выглядит пикет вдов погибших моряков перед кабинетом губернатора. Чего они хотят не ясно, зачем стоят – тоже. Но главное – не понятно, почему финал оперы перенесен на маяк, почему бедную Дездемону вынули из постели, где и должна происходить последняя сцена, разве что этот режиссерский ход был навеян американским фильмом «Окончательный анализ», где Ким Бессинджер выясняет отношения с обезумевшим партнером, а Ричард Гир ее спасает. По сценографии и антуражу сцена – почти один в один… В начале спектакля приходится все время закрывать глава, чтобы не ослепнуть от света прожектора, направляемого в зал с маяка. Но тот, кто когда-нибудь жил рядом с маяком, знают, что в плохую погоду они еще ревут – ритмично и надрывно, выматывая все нервы. В сцене бури в начале оперы так и должно было быть, и в музыке это слышно. Словом, маяк не мешает, но когда все происходит на нем или под ним, то возникает ощущение, что у Отелло нет своего дома, что его бедная бесприютная жена слоняется по набережной день и ночь, а ее кровать, когда она непонятно зачем собирает вещи в сундук, напоминает арестантскую койку, в то время, как она должна быть роскошным ложем, ставшим для нее смертным одром. И последняя сентенция по поводу постановки. В оперу привносятся современные элементы, добавляются не свойственные жанру атрибуты, а в некоторых случаях, как, например, в постановке оперы «Аида», идущей в концертном зале Мариинки, – и вообще, стилистика эстрадного шоу. Тогда, спрашивается, почему бы не довести логику до конца и не петь оперу на русском языке, ведь именно это приблизит ее к зрителю максимально? Понимаю, что вопрос риторический, но напрашивающийся сам собой в свете ярко выразившийся в последние десятилетия тенденции осовременивать и омасскультуривать высокое искусство оперы и балета.
Прекрасно звучала в опере музыка, спасибо оркестру и его дирижеру Павлу Смелкову!