тумбочка

Тумбочка
I
   В тот гараж я попал случайно, буксируя по просьбе товарища  его машину  на ремонт.
Затолкав машину  на яму в огромном частном гараже, заставленном культиваторами, бетономешалками и прочими нужными железками, я собрался уезжать, как  взгляд упал на деревянное изделие в углу гаража. Это была старая тумбочка. Я отвел взгляд, намереваясь шагнуть за ворота,  как тумбочка тихонько скрипнула. 
   Товарищ о чем-то разговаривал с хозяином гаража - автомехаником,  и до меня им дела не было.
Я подошел к тумбочке, присел на корточки, открыл дверцу. Планка полки выпала и полка лежала на днище. Тумбочка виновато скрипнула,  ей  было кажется неудобно за неопрятность. Открыл ящик, со следами чернил и восковых  печатей. Запах.   Запах старого. Тумбочка  скрипнула  голосом старого человека.  Она действительно  была очень стара.
 Я поднялся и посмотрел на разговаривающих мужчин.
- Хозяин! А что это за  чудо  у тебя тут стоит?- крикнул я механику, указывая на тумбочку.
- Да хлам! Вот ботву картофельную жечь буду и ее сожгу.
Тумбочка кажется,  застонала,
- Ну так-то зачем!  Просто на костре  сжечь! В печи хотя бы, хоть тепло от меня останется.
Она всхлипнула, обреченно прикрывшись дверцей.
- А можно я ее заберу? – обратился я опять к механику ,  в душе возмущаясь, как можно так со стариками.
- Да бога ради! Хламу меньше будет. Я ее с родительского дома как привез, так и не знаю куда приткнуть. Уже и дома того нет и родителей, а этот хлам все болтается по углам.
   Тумбочка обиженно пустила пыль на сквозняк,
- Хлам  вишь  ли ему! Щенок!
Я аккуратно расстелил в багажнике старый плед, уложил тумбочку и уехал.
   Уже дома выгрузив  тумбочку в своем гараже, я стал с интересом рассматривать ее.
  Изделие было весьма почтенного возраста, не меньше ста лет.
Соединения все были только в паз ласточкин хвост, все из массива сосны, почти без гвоздей, не считая кованых гвоздиков на  шарнирах. Боковины, клееные костным клеем идеально отструганы и подогнаны.  Ящик был в чернильных пятнах , остатках воска и пластилина, что  означало, что ящик опечатывался.
 На задней стенке ящика характерные вмятины,  скорее всего  сюда  часто небрежно кидали  револьвер.
Множество вмятин на углах, сколы древесины. На нижней части почти не осталось лака,   долго стояла в местах, где моют пол шваброй.
  От нее исходил запах старого дома или человека.  Так пахнет старая контора, церковь, и кухня в старом домишке  с ретушированными фотографиями по стенам.
Я погладил покрытые старинным восковым  лаком  бока.
   Тумбочка благодарно скрипнула дверцей  и рассказала, иногда надолго замолкая, свою    деревянную историю.

 

II


Родилась она в руках мастера Фомы Бражникова,  жившего в Сибирском уездном поселении Кедровске.  Поселение то невеликое стояло на берегу  реки Тора,  реки судоходной и рыбой  в ту пору  богатой.
   Фома в округе слыл большим мастером по дереву, изготавливал мебель  для людей  состоятельных  и поплоше. Древесину брал только первосортную -  корабельную сосну , рубленную на берегах Торы.
   Заказчики Фомы были люди торговые да  промышленные, купцы и  заводчики.
В ту пору в Кедровске копали камень горючий – уголь,  для  обогрева,  железоплавильных дел и  кузнечного промысла ,  снабжая им всю Сибирскую округу.
   А эту  тумбочку  заказал староста глухого таежного села Урба, что на речке с тем же названием стоит.
На масленицу староста приезжал в Кедровск на ярмарку,  там с Фомой и оговорили сделку. Договорились, что к покрову по делам заедет  староста   и заберет изделие.
  Были у Бражникова и помошники, молодые хлопцы на обучении.  Всю тяжелую и простую работу помошники выполняли, пилили, строгали.
   Разметку, изготовление пазов хитрых да сборку Фома мальцам не доверял, сам выполнял.
Клея да лаки Фома тоже сам делал,  секретами не делясь.  Лак у него получался теплый на ощупь, прозрачный как слеза. Качество лака Бражников проверял свечой.  Должно быть не менее трех отражений свечи  на покрытом изделии.
   Как и оговорено было,  сделал Фома к покрову старосте тумбочку. Хороша  вышла.
Узорчатые плашки и филенки блестели благородным теплым светом, нутро пахло свежей сосной.
   Обернув в приготовленную холстину тумбочку и расплатившись, староста завернулся в тулуп,  да и уехал на санях в свою таежную  глухомань.
  Поставили тумбочку  возле окна,  в просторной избе  старосты,  в том самом селе  Урба .
Староста  занимался присмотром за дорогой в Кедровск, которая была проложена по лесам и болтам.  Когда ветшали гати через топкие места, определял по селу,  кто,  сколько  бревен заменить должон на гатях, канаву  выкопать,  воду отвести.
   Все это аккуратно записывалось в толстую книгу, которая хранилась на полке в тумбочке, среди прочих не хитрых бумаг. В ящике чернильница с пером лежала, ключи от холодной, куда озорников местных иной раз запирать приходилось,   да несколько восковых свечей.  В берестяной коробочке печать хранилась,   та -  тоже - в ящике тумбочки.
   В селе народ  в основном лесом промышлял и скотоводством. Так и деляны на поруб,  покосные угодья  опять же староста определял , аккуратно все записывая в книги  и в тумбочке храня.
   Вся сельская  жизнь в тумбочке помещалась.  Важная она стала. Ящик открывала вальяжно, медленно, да и дверкой ворчливо поскрипывала,
 - Ну что еще у вас!
Ее селяне все уважали ,  в ней про них все прописано было.
Как входили в избу к старосте,  вначале на образа крестились,  а уж после кланялись тумбочке. Староста думал что ему поклон , ан -  нет.  Его через три года на сходу сельском и переизбрать могли, а вот тумбочка завсегда останется.
  То самые лучшие ее годы были,  молода,  всегда нужна,  при деле и уважаема.
Много она  повидала  и свадеб веселых ,  детишек описывала  при рождении, смерть тихую документировала.
 Как вода в речке,  так и жизнь в селе,  текла  неспешна,  в своем годами  определенном русле.

III

    Однажды в село из Кедровска приехали люди с винтовками. Велели старосте сход собрать на лужайке,  у сельской  деревянной церквы.
 Сказали, что царя нет, власть – рабочим , а землю стало быть – крестьянам.
А чтобы богатеев не было более,  хозяйство сельское все сообча  вести необходимо.
   Несогласных с таким положением  назвали тут же контрой и расстрелять пообещали.
Заночевали приезжие у старосты в избе,  сильно напившись ввечеру. Что-то кричали тогда  нетрезвые,  да кулаком по тумбочке громко били.
   А наутро!
А наутро вынули душу из тумбочки.
 Все что были книги и бумаги, а  с ними и печать увезли с собой в Кедровск, пообещав  прислать новую власть  и пригрозив старосте,  чтобы не разводил контру.
   Тумбочка была совершенно  растеряна. Она не понимала,  почему  у нее забрали то, что она трепетно хранила в себе столько лет. Это была ее душа, ее жизнь.
 Староста вздыхая  пытался как-то успокоить деревянную,  как  бы между прочим проходя мимо, и поглаживая гулкую от пустоты тумбочку.
   Новая власть в селе появилась через неделю.
Их было двое,  долговязый  в кавалерийской шинели с винтовкой,  и коренастый в кожанке с револьвером при кобуре. 
   Старосту очень вежливо,  положив громко  наган на тумбочку, попросили освободить помещение,  потому как верят в его сознательность и желание помочь молодой советской власти.
   А помещение, при царе построенное,  ныне реквизируется,  и служить оно  будет  рабоче-крестьянской республике.
  Загрузив невеликий скарб на пару подвод, староста с семьей собрался  уезжать к брату в   село Артемьевка , что на Марфинском тракте. Когда зашел попрощаться со стенами  в избу,   зацепился штаниной за угол тумбочки. 
Тумбочке было страшно,
- Возьми с собой! Не оставляй здесь!- скрипнула тумбочка
- Прости, не могу, не разрешают,- пробубнил староста в бороду , так,   чтобы эти двое не слышали.
Уже  у порога,  резко развернувшись,  размашисто перекрестился и… поклонился тумбочке.
    Никогда боле они не встречались.

IV

А в селе жизнь началась бурная, непонятная, как Река в половодье меняющая русло,  сносящая все построенное  и не убереженное.
   Новая власть колхоз стала создавать. 
Когда пришла власть эта к Никодиму Ганцеву, хозяину лесопилки  реквизировать ее, то хозяин с вилами к гостям вышел. Убили Никодима.
Тот, что в кажанке из револьвера и убил.
   Никодим лежал на траве перед воротами лесопилки на спине,  широко раскинув руки в смоле,  и как будто глядел  в синь неба тускнеющими , уже  не живыми глазами.  Власть стояла рядом,  что-то кричала  и размахивала  наганом перед  собравшимися селянами.
  Вечером,   власть в кожанке громко  сопя пыталась открыть ящик тумбочки, а та не давалась,  упираясь всеми соединениями и пазами. Грязно выругавшись и с силой дернув,  открыла власть тумбочку и бросила с размаху туда револьвер.
   Убийца Никодима лежал в ее ящике , наполняя ящик пороховой вонью.
Про Никодима тумбочка знала  все, и сколько детей у него,  и сколько леса  переработал.
Нет Никодима.
Тумбочка гулко выла, не выпуская вой  из дверцы. Закатный луч через оконце блеснул лаковой слезой на ее боку.
   Назавтра пришли реквизировать маслобойню  Воротникова  Федора,  и опять стреляли.
Жена Федора, худая как жердь  Анисья,  выла и билась  в пыли над телом Федьки,  простоволосая и растрепаная.
   Село замерло в ужасе, обхватив белобрысые  головенки малых детей и прижав их  к себе.
Совсем другая жизнь стала у тумбочки. В ней хранили противные и не приемлемые для соснового нутра ее вещи.
 В  ящике тумбочки теперь постоянно квартировал вороненый убийца, с уже – отполированными ключами от холодной, которая почти  перестала пустовать.
Тумбочка  уже не упиралась ящиком, а лишь отрешенно отзывалась скрипом,  напоминающим  слабый стон.
  Тихо несла свои воды таежная речка, сверкая на закате плещущейся плотвой , а над ней , на высоком взгорье,  стояло село, живя новой,  коллективной жизнью.
  Жизнь тумбочки тоже изменилась. В нее стали укладывать  какие-то бумаги с незнакомыми  словами «трудодень» и «норма».
   Через какое-то время  появилась папка с надписью чернилами, «Партячейка ВКПб с.Урба Кедровского уезда».
  Тумбочка не понимала, зачем селяне, которых она знала с рождения , записаны в этой папке со странными буквами ВКПб.  А еще  в ней стали хранить бумаги с непонятными названиями «протокол» и «заявление». 

V

  В селе больше не стреляли.
Только стали появляться на верхней полке тумбочки в безымянной папке, какие-то рукописные  бумаги, начинающиеся словами, «Спешу сообщить…».
После появления каждой такой бумажки, приезжала из Кедровска машина, и увозила куда-то селян.
  Позже,  имена увезенных селян вычеркивались из всех списков и бумаг, хранимых на верхней полке тумбочки.
 Было тихо в селе, только иногда, чуть слышно,  раздавался из изб бабий вой, по давеча увезенным мужикам.
Никто из них не вернулся в село.
   А речка все так же неслышно  извивалась  средь Сибирской тайги,  все запоминая и подмечая.
В деревянной, лишенной крестов церкви теперь был клуб.  Батюшку  уже несколько лет как никто не видел после очередного ночного приезда машины из Кедровска.
Иконы были убраны, а место это красной материей было занавешано, с написанными на ней белилами большими буквами.
   На лужайке перед церквой , на столбе , по выходным и праздникам пел большущий громкоговоритель, похожий на  цветок- колокольчик.
   Однажды в июньское  воскресенье , когда природа вокруг благоухала,  пытаясь успеть  прожить короткое сибирское лето,  из колокольчика донеслось слово «война».

VI

   И речка также струилась у подножья взгорья, и также цвел в тайге марьин корень, только  что-то незримое  повисло над селом  со своим запахом.
Это был запах огромного как небо горя.
   Быстро утекали  из деревни ручейки мужиков с котомками, сопровождаемые военными людьми.  Во след им долго смотрели бабы с щурящимися на солнце белобрысыми ребятишками.
Эти колонны  все уходили и уходили по пыльной дороге на закат, в конце- концов превращаясь в легкое облачко пыли на стыке неба и земли.
 Тумбочка тоже стала военной.
На ее полках теперь лежали папки с призванными селянами, повестки и извещения с большими чернильными звездами.
  Документы лежали ровно, бумажка к бумажке,  и ящик открывался четко, щелкая, как будто  отдавая честь.  На ночь тумбочка опечатывалась военными людьми восковой печатью,  и стояла в темноте как постовой, внося свой посильный,  деревянный вклад  в этой войне.
   Вьюжной,  холодной зимой,  под свет керосинки,  приехавший  почтальон  перебирал замерзшими пальцами  почту,  укладывая на тумбочку  письма, солдатские треугольники и извещения.
Извещения.
Больше всего тумбочка боялась этих бумажек. В них была смерть.
   Некоторые такие бумажки лежали в тумбочке неделями,  прежде чем хватало духу военкому отнести их по темным  и заснеженным улочкам села,  пока еще живущему надеждой,  адресату.
Тяжелее этих бумаг тумбочка еще не знала.
   И сходил снег и цвел жарок, окрашивая берега речки оранжевой красотой. Река молчаливо извивалась вдоль русла как кинолента,  все снимая и запоминая  честно и беспристрастно.
VII


   Весенним  теплым днем  из большого колокольчика, что на столбе у клуба, услышали селяне слово «победа».
Радовались все очень. Ждали родных с той войны.
   Ребятишки, подросшие за четыре года,  забирались на тесовые крыши домишек и подолгу смотрели туда, где небо с землей сходится, ожидая , что вот-вот покажется строй солдат с блестящими медалями,  чеканя шаг,  под оркестр.
Не было оркестра. И строя не было.
   Лишь изредка,  вечером ,  вдалеке на дороге,  показывалась фигура мужчины с вещмешком,  в выцвевшей  гимнастерке,  с  медалью «За отвагу»,  и глазами человека, бывшего на войне.
  Жены и матери сбегались на край села,  с надеждой глядя на фигуру вдали,  устало шагающую по пыльной дороге оттуда, где небо сходится с землей.
Мой?
Не было строя.
   Еще хранились в тумбочке военные документы, а  уже стали появляться  в старой книге записи «родился в селе Урба…».
И опять , как много лет назад, в молодости, тумбочка хранила книги с записями о рождении, делянах и покосах. Она стала стара и сентиментальна.
 Особо бережно и отдельно на полке лежала книга с записями о рождении. Сквозь скупые чернильные строчки тумбочка слышала детское гульканье и смех.
 Она знала всех по именам и отчествам, кто,  когда родился,  куда уехал и когда вернулся.
 Все знала о селянах.
   И так же как много лет назад ее уважали и ценили.


VIII

   Шли годы,  струилась речка у взгорья.
Тумбочка стояла  уже в новом бревенчатом  здании сельсовета  все так же у окна,  по соседству с разлапистым фикусом в  крашеной кадке.
Лак на столешне во многих местах был давно вышеркан,  обнажая светлую древесину,  и делая  эти места похожие  на седые виски не молодого  человека.
 На столешне была постелена вышитая  цветными нитками мулине салфетка , а на салфетке пузатился  представительный графин с водой.
Тумбочке уже тяжело было держать на своих полках толстенные стопки  учетных книг и журналов , да и  ящик стал  заедать,  открываясь с трудом.
  Как-то в сельсовет привезли новую, сверкающую  нитролаком  мебель.
Рядом с нашей старушкой стояла,  красуясь светлым шпоном совсем молоденькая тумбочка.
Она была стеснительна, всего боялась , покачиваясь как на шпильках на тоненьких ножках.
  Когда из здания все ушли и в сельсовете погас свет, старая  тумбочка успокоила молодую,
- Не бойся, у тебя все получится. Мне уже тяжело хранить всю эту чернильную историю, принимай милая эстафету!
- А я на пенсию, туда, где полегче - в пионерлагерь, детсад или в школу.
И она рассказала и свою историю,  и как достойно выйти из самых сложных жизненных ситуаций не торгуя деревянной  честью,  и не поцарапав по возможности лака.
   На следующий день содержимое  старой тумбочки переложили в  новую.
Новая тумбочка  сокрушенно попискивала рояльными петлями,
- Ой,  мамочки, как много-то всего!
- Ты молодая, справишься, облегченно вздыхала рядом старая. Уж не подведи, храни все как должно!
И она слегка коснулась дверцей  молодой тумбочки , открывая свету почерневшие , уже пустые  свои полки.
  Назавтра старую тумбочку переселили в сельскую школу, недавно построенную, с большими и светлыми окнами.  Ее поставили в раздевалке, там, где хранятся  швабры и ведра технички тети Дуси.


IX

   Нет конечно! Ей было совсем не обидно. Она же всегда хранила главное.
 А вокруг – дети.
Главнее детей ничего и быть не может!
И ничего, что внутри нее стояли ведра, а в ящике были ключи от кабинетов и коробки с мелками.
Вокруг нее бегало, шалило и бесилось будущее!
   Тумбочка быстро  подружилась с тетей Дусей.
Уборщица держала  мебель в чистоте,  и не позволяла этим  маленьким  олухам  самим забирать ведра и ключи из тумбочки, вдруг поцарапают ровесницу.
   Как-то раз один озорник написал мелом на боку  тумбочки слова, МАША+ ВОВА=Л.
Как же сердилась и ругалась тогда тетя Дуся, старательно вытирая тумбочку!
Не понимала уборщица, что ничего прекрасней этой надписи быть не может.
А тумбочка сверкала  от удовольствия местами сохранившемся лаком,  и пела сквозняком  в гулкое  ведро, что стояло внутри нее.
  Так и стояла она несколько десятилетий,  встречая робких большеголовых малышей и провожая последним звонком высоченных волнующихся юношей и девушек.
  Она любила этих детей  считая  своими .  В тумбочке  не хранились записи о них, но она помнила каждого, кто вихрем вбегал в раздевалку первоклашкой , и через десять лет галантно помогая сокласснице одеть пальто, выходил,  трепетно  держа  за руку ту, которую совсем недавно дергал за косы. 
  Иногда она встречалась со своими воспитанниками.
Солидные уже  мужчины и женщины , пришедшие на встречу  выпускников считали своим долгом зайти в раздевалку  попроведать  старушку. 
  Тумбочка  по касанию руки  хоть и будучи солидного возраста безошибочно определяла,
- Мишка из пятого «Б»!  Опять поди пальто без пуговиц?
   Учитель труда  фронтовик  Федор Фомич уже несколько раз перевешивал оторванную сорванцами дверцу.  Ворчал беззлобно на ребятишек, ремонтируя тумбочку,
- Да как же можно так с мебелью-то настоящей! Поди ж дома то  зараз ремня за озорство получите.
  Фомич, как все его звали , знал тумбочку еще с детства, потому как книга с записью старостой о его рождении в ней хранилась. Они были почти ровесники.
   Так и старились они вместе, тумбочка, тетя Дуся ,  да Фомич.


X


  Когда решено было заменить тумбочку на  высокий,  полированный, двустворчатый шкаф, Фомич забрал сверстницу из школы  домой.  Не мог он допустить , чтобы тумбочку выкинули на помойку.
   Еще лет десять  тумбочка стояла в углу сеней небольшого дома Фомича, храня в себе старые журналы Работница и Огонек, пока не умер Фомич.
   Сын Фомича не очень-то жаловал старую мебель, затащив за ненадобностью тумбочку на чердак.
  Много  лет  простояла она на темном чердаке.  Ей было не страшно,  и она ни о чем не жалела.
Зимой, в темноте,  когда ветер выл в стропилах крыши,  тумбочка вспоминала молодость, бородатого старосту и книги, с записью о рождении.
   Внук Фомича продавая  родительский дом, обнаружил на чердаке антикварную мебель и перевез тумбочку зачем – то к себе в новый большущий гараж, где намечалась автомастерская.
  Там и познакомились.
 

XI


За окном моего  гаража было уже совсем темно, шел снег.
   Передо мной стояла очень старая тумбочка из настоящего дерева , не фанерная и не прессованая, с исцарапаным и облезшим лаком,  сохранившая  свою деревянную честь и историю.
- Будешь жечь, не жги в костре, лучше в печи, польза будет, - после длинной паузы скрипнула дверцей она.

   
                12.01.2017


Рецензии
Мне тоже жаль старинные вещи, вроде и не нужны, а рука не поднимается
выкинуть. Я их одушевляю, как и Вы свою тумбочку. Рассказ понравился.

Наталия Скачкова   13.05.2018 08:48     Заявить о нарушении
Спасибо Наташа за прочтение. Тумбочка и ныне служит. Она стоит в бане с посудой и очень ждет субботы, когда ей уделяют хоть чуточку внимания. Она мне видится древней старушкой, с трясущейся головой и гладящей с любовью старинные фотографии.
По субботам с ней здороваются и она нисколько не обижается на людей, оставляющих одну ее на целую неделю.
Заходите, буду рад!

Петр Кустов   13.05.2018 12:49   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.