Аполлион

                Глава  I.  В  ненастный  день.
    

              Место,  где  раньше  шумела  глухая тайга, да  бродили  медведи,  вдруг  оказалось  краем,  где  собрались  люди разных сословий,  совершенно  противоположных  политических  взглядов на  жизнь. Кто - то здесь оказался  по  своей  воле, а  кого- то  сюда  привезли  насильно.  Несмотря на  противоположность, люди объединились и организовали  артели для  собственного  выживания.  Таким  местом, было, село Львовка, что  стояло  на  краю  Великого  Васюганского  болота.  Это  место  стало  местом  ссылки врагов  революции,  а в последствии,  сюда  на  перевоспитание ссылали  московских  и ленинградских  тунеядцев.
  В последние  годы  существования  этого  села  ссылали еще сюда  на поселение  зеков,  отсидевших  в тюрьмах  по   двадцать,  двадцать пять  лет.   Как  бы  там ни было, село  жило,  развивалось.  На  раскорчеванных   от тайги полях,  выращивался  хлеб,  развивалось  животноводство.  Постепенно  артели  превратились в  колхозы, которые в  дальнейшем  были объединены  в совхоз.  После  этого   начали все  деревни  постепенно  распадаться.  Не хватало рабочих  рук обрабатывать  поля, ухаживать за скотом. Для  улучшения  ситуации  руководство Томской области  приняло  решение  о  шефстве  над  селами  предприятиями областного  центра.
Вот в одном  из  таких  дней и здесь, состоялась встреча двух  противоположных  типов  людей,  которые  обогатили  себя  познанием истории в общении друг с другом.               
Каких  только  контрастов  не  бывает в  жизни.
                Представьте:  неграмотный  старик  командует учеными мужами.  Так  и  случилось,  когда  сотрудники  Томского  НИИ  Оптики и атмосферы,  приехали во   Львовку на  заготовку  кормов; и бригадиром   над  ними  был назначен  местный  житель  дед  Иван. Эта  мера  была    предпринята  для  того, чтобы  не  повторить  прошлогодней  ошибки.  Тогда с группой студентов отправили  в поле молодого механизатора  Генку  Захарова, и   получилась не польза, а  вред.  Генка  на  следующий   день  рассказывал:
            - Я всю полосу  сгреб, а они всё сидят, я у них  спрашиваю, что вы сидите? А они  говорят.  Мы не знаем,  что делать!
Но  выход  из  такого положения   все же  был  найден.  У  кого- то   нашлись  карты  и двадцать  четыре  молодца до  вечера  с  ними  продурачились,  а сено, сгребенное  в  валки, с  четырнадцати   гектаров  всё  погнило,  потому  что вечером  заморосил дождь, и потом  ещё  два дня  шел.
              Да  и  от  ученых мужей  никакой  пользы  не  получилось.  Вместо   копен,  начали  класть из сена  кучи.  Если  бы  в  старое  время,  дед  Иван  быстренько  бы  научил « как  на покосе  робить».  Вилами по  башке,  и вмиг  бы  понял,  что  к  чему.
Возможно,  и  на  этот  раз  дед  провел  бы «лекцию»  об атмосферных осадках, в  каких   случаях они приносят пользу, а  в каких  вред.  Но, по причине последних, и пришлось прекратить   работу.
Ученые  мужи  дружно  направились  к  избушке, а дед  поспешно  завершил  четыре кучи, приговаривая:  « на кой  черт   только,  таких  присылают!»,   выпряг  коня  из  граблей, спутав  его, и пошел туда же.
           Молодые  ученые  сетовали  на  то,  что  вынуждены сидеть  без  дела, и просили  своего   шефа  дать  им  коня съездить  за книгами в  деревню.  На  это  дед  им ответил:
- Я  прожил   всю  жисть  без книжек, и вы  полдня  проживете.
- Неужто  за  жизнь  не  прочли  ни одной  книги? -  поинтересовался  один  из  ученых.
- А  зачем  барану библия - ответствовал  дед.
- Если я  правильно  понял, Вы  неграмотны?
- Ни в  зуб ногой!
- А что  если мы  попросим  вас  рассказать о  том, как  сложилась  ваша  жизнь,  что вам  не  удалось  получить  даже  начального  образования, не говоря  уже  о среднем,  как  вы  на это  реагируете?
-Да  какая  моя  была  жизнь, я  вот  почитай с тридцатого  года не  жил,  а  только    п е р е ж и в а л.
-Вот  и расскажите  нам об этом  периоде.
-Нет, нет - возразил  ученый в очках - расскажите всё,  что бы  нам сопоставить  монархический  период с новейшим  временем, не по источникам историков, а  услышать  этот  материал  из  уст  современника, хотя  бы  в  общих  чертах.
           - А в общых  чертах оно так  и вышло, сперва я  жил  сам под собой, а  потом  попал к  ним в  шоры, вот и весь мой  сказ -  заключил дед  Иван.
Ученые  мужи  от души  смеялись.
            -Забавный   старикашка - шепнул  очкастый  соседу, и, обратившись к  деду сказал:
             -Папаша, Вы  в хронологическом порядке изложите свои биографические данные, -  но, видя, что  дед  не понимает,  его слов  продолжал:
             -Ну, когда Вы родились, в каких условиях прошла Ваша молодость, и так далее и так  далее… 
              - А  молодость  моя  была  такая,-  начал  своё  повествование  дед  Иван:  - Одиннадцати  месяцев  остался  сиротой, и до   шешнадцати  лет  возрастал  у  тетки, а потом  пошел батрачить.
              -Два  года пробатрачил,  заробил  коня, телегу, корову.  Женился  на  батрачке, и  пошло  дело. Через  три  года  стал  настояшшим  хозяином.
              -К  четырнадцатому  году  у  меня  уже  было  три  коровы, два  коня, десятка два  овец.
              -Домишко  поставил, живи  да  радуйся, а  тут,  откуда  ни возьмись  ерманская  началась!
             -Ну и  забрали меня в солдаты, и прямо в Петроград в морскую пехоту в запасной полк.
            -А  какая  солдатская  жись, « Становись! Равняйся! На первый,  второй  расшытайся»,  а то  ротный  борьбу  устроит.  А  бороться  не  заставляли, хош борись, ни  хош  смотри.
-Я, правда,  не  охотник  был на  это  дело, да  товариш  подтолкнул  меня  на эту  дурь,  выйди, да  выйди, ну и вышел.  Пятьдесят  солдат  положил, а  на  другой  день штабс-капитан  пятьдесят  рублей  мне  премию  вручил.
            -Но  полностью я  срок  службы не  отслужил.  А  получилось  вот  как.  Идем  мы  с товаришшом  как- то мимо  сарского  дворса, и я там  какой – то яшшик  заприметил,  спрашиваю  у  товаришша, « это чё  такое?»,  а он  отвичает, « как чё?»,  яшшик  для жалоб,  хочешь - ты  пиши Государю,  ключь  от   яшшика  только  у  ево,  твоя   жалоба  никому в  руки  не  попадет. 
            -С  той  поры и запала  мне в башку  думка, подать  челобитную  сарю-батюшке.
    - Нашел  грамотного  человека, рассказал  ему  своё дело, о  том, што у  меня  осталось пятеро несовершеннолетних  детей.  Он  все  это  описал, а я  эту  писанину  отнес  и опустил в этот  яшшычек.
          -Через  две недели  вызывают  меня к  самому  командиру  полка, а он  мне  говорит: « По  высочайшему указанию  можешь  ехать домой», и подал  мне  документы  и проездной  литер. Вот  моя  служба  и кончилась.
          -Приехал  домой и опять чертомелить, пахать, косить, молотить,  а  зимой  сено  да  глызы  возить,  только  в  праздник  и отдохнешь.
           -А  тут  власть  переменилась, но у  нас  у  крестьян  перемены  не было, мантулили   зиму  и лето. Да  иначе и нельзя,  семья  растет, стало быть, и хозяйство надо  больше.  Все бы  ничё,  да  откуда  нивозьмись  начало  по  деревням  ходить  письмо  с  позолоченными  буквами, и  стали  мужиков  тайно  собирать  да  письмо  это читать.
-Написано  там было  складно, мне  так  не сказать, но  смысл его  и до  сегоднешнего  дня в  башке  остался.  Говорилось  в нем о  том,  что  пришел  на  землю  русскую  антихрист,  веру  порушит,  храмы  Божии  разрушит,  христиан  из  домов изгонит.  Ну  и  призывал  всех  крешшоных  восстать на  антихриста.  Хто  верил, хто сумлевался.  Ну,  как  этому  поверить, што  из  своих  домов будут  изгонять?  А  што  веру  Христову  попирать  будут,  об  этом  говорили  задолго  до  письма.
           -Долго - ли, коротко-ли  толковали,  и решили идти на  антихриста.  А  с  чем  идти?
- Хорошо  если  у  кого  бердана  была, а то  больше  с  топором  да с вилами.
            -Ну,  он  нам  и  задал  жару.  Дело  это  было  у  деревни  Колодцы.
-Как  начал  с  пулеметов  шпарить,  мы  и разбежались  все  как  бараны  по  кустам, а потом  по  одному, по  двое  стали  пробираться  к  своей  деревне.  Я  угадал  с Кузьмой  Крайновым, а он  худоязыкой  был, и рассказывает мне:
      «А я  штрилял,  штрилял, а у  меня   жатвор  жаело…»  Но  мне  было не до  смеху.
-Это   штриляние  даром  нам  не прошло. Заявились  красные  со  списком  в руках  участников  Ишимского  восстания.  Которые  успели убежать, а  иных дома  захватили.
            -Дома  и меня  захватили.  Командир  ихний  спрашиват: « Вы  Лавров  Иван  Мартемьянович?»  Так  точно - отвичаю. «  В  вооруженном  восстании  учавствовали?»
-А  куда попрешь. Участвовал -  говорю.  А  он  мне: « Вы  подлежите  расстрелу  на  месте, и  достает  из  кабуры  револьвер, а  другой  говорит: « Товариш  командир,  а не  лучьше ли сделать  это  в ограде?  Здесь  детей  перепугаем».  « В  ограде  так в  ограде - говорит – вот ты  этим  и  займись».  Только  вывели   меня в  сенки, а на встречу  нам  Лопатин,  он  тоже  у  красных  каким то  начальником   служил, а  меня  он  хорошо  знал.
« Вы  куда  ево ? – спрашиват ,  а  он  ему « К  стенке! «Отставить!»-  командоват.
-А, который  хотел  меня  прихлопнуть, спрашивает: « А в чем  дело?», а  Лопатин  ему:
«Да за што убивать эту тупису? Он кроме как  робить, вообще в жизни  ничего не знат».
 -А  я  про  себя  думаю:  хоть бы  ишшо  бараном  назвал,  только бы не убили!
-Вот  так пуля меня и миновала!
- А Егора, соседа,  баба спасла!  Они к нему  в  ограду  заходят, а  она  белье с веревки  собирает.  На вопрос  дома  ли  хозяин говорит,  ушел куда то.  Они  в  пригон, а  она  в  избу   и скомандовала  мужику: « Ложись  на кровать, если   хошь  жить»!  Он  лег,  а она бельё  на ево, да вторую  охапку успела  принести, пока  они  в  избу  не зашли.  Когда  зашли, начали  искать  под  кроватью, под  полом, на  печке, за печкой, а  он  поляживат  на кровате,  и сам  не знат, толи он живой, толи  мертвой. Так и остался. 
  - А  Петька  Лучко,  дак  тот,  ишо  лутьче  номер устроил.  Вывели  ево  на  расстрел, а он  говорит: « Разрешите  мне  с  конем  проститься,  два  раза  по  ограде  проехать».  Разрешили. Вывел  он  жеребца, сел верхом, проехал  рас  по  ограде, второй  рас поехал,  да  как  даст  коню  по  бокам, а он  через забор и  Митькой  звали.
  -Че  творилось, не  приведи  Господь!  Красны,  идут, красный  флак вешают.
   -Белы, идут - белый  флак  вешают.  А тут чехи пошли, черт бы их  знал какие оне, какой флак  вешать?
   -Ну  вот, семь  бед  прошли, восьмая  началась.  В  двадсать  первом  году  хлеб  не родился.  Пришлось  скотину сбывать,  да  хлеб  покупать,  а  ездить за  сто  верст в Исилькуль, а все равно  не  хватило.  На  другое  лето  корни  камышовы  доставали  из  озера,  сушили, толкли, и в  муку  примешивали.  Вот  так  и пробились до нового  урожая.
  -Постепенно  всё   ушомколося и  началась  спокойная  жись.  Сыновья  подросли, помошниками  стали. Скот развел, сенокосилку купил, и пошло дело колесом.
  -Погуливать  начал.  Зимой в  праздники  у  нас  здорово  гуляли. Гулять, гуляли,  а  дело  знали.  Штобы с чем  нибудь в  своё  время  не  управились, ни  разу  такого  не было.
  - Но от пьянки этой все- таки  добра мало.
   - Великим постом как-то дело  было.
    -Поехал я  на стансыю по  делу, а  там  с дружком  встретился.  Заташшыл  он  меня к себе, ну  и нахлесталися как  следоват.  В полночь  поехал  домой. До озера  доезжаю,  догонят  меня  тройка.  Кони ни  кони,  кошева ни  кошева.  Кричат  мне:  «Садись с  нами, а воронуха  сама  домой  прибежит».  Ну и  захотелось  мне  на ихней  тройке  прокатиться. Останавливаемся, сажусь, поехали, и  сразу  оказались в незнакомой  деревне.  Остановилась  тройка у большушшего дома.  Оне  мне  говорят,  слазь,  заходи в  дом,  ворота  у  нас  не  открываются,  лез  под  ворота, ну  я  вижу, што  можно  пролезти,  стою  на  коленки  и говорю: « Ну,  Господи  благослови».  И  вдруг   нистало ни  ворот,  ни  дома,  и ни тройки.  А  стою  я  на  коленочках   у  проруби  конской, а  башку  туда  не успел  запехать,  потому,  што  Бога  вспомянул.  И куда  только  дурь  из  башки девалась? 
      -И  стало, так как будто вина я сроду не пил. Прочитал «Отче наш» и «Живые  помощи»,  огляделся, озеро  нашо; а  оно  рядом с деревней. Прихожу к  дому,  воронуха  у  ворот стоит.  Завожу  в ограду,  распрягаю,  ставлю на место, и  как  ни в чем  не бывало,  захожу  в  дом  и ложусь  спать. Хоть и прогнал чертей, а все равно уснуть не мог. С тех  пор  шабаш  гулять в  посты!
       -А  весной в  этом же  году антиресный  случай был. Пахали  мы  на  заимке, а  в субботу я  робят отправил  домой,  а  сам  с конями остался  на  заимке. Увел  коней  подальше, спутал, ботала разоткнул,  и  иду к избушке. А  темно уже  было. Откуда  ни возьмись, ни вдалеке  так,  человек  в  белой  рубахе  стоит.  Одну  руку к верху доржит и зубами скирчигает.  У  меня  мурашки по  шкуре  забегали, и чувствую,  как  волосы на  голове  поднимаются.  Чё  делать?  А  про  себя  думаю, вот  теперь  узнаю, кто  я такой, трус  али нет.  Но  долго  думать некогда,- перекрестился и прямо  на  ево. Подхожу… Хлесь  ево  по  башке!  Чё  тако?  Кака то пыль  пошла….
         -Пошарил,  пригляделся, тьфу дурак,  дак  это  же пень  гнилой  я  сбил.  Иду  дальше  мештаю:  почему  же  он   зубами  скирчигал?
         -Эту  загадку я  на  другой  день  разгадал,  когда  коней пошел  смотреть.
         -Оказалось у  моёва  покойника,  берестинка  была  задратая,  ветром  её поддуват, а  она шшолкает. Што только ни быват  в жизни?  Хто  другой, рассказал бы, дак ни поверил бы.
        - Когда  на  своей  шкуре всё  испыташ,  тут уж никаких  доказательств не надо.       
На  этом рассказе дед  Иван  замолк  надолго.  И общая  тишина  в  избушке расположила  всех  к  обдумыванию  его  монолога.
         -Ну, вот  вам  и картина  жизни  крестьянина  в  революционном периоде  нашей  истории - прервал  молчание  один  из слушателей.
         -Да, - продолжил – другой,  таких  фактов  в  учебниках  современной  истории России не найдешь.  Оказывается,  Вы  Иван Мартемьянович,  ровесник  Владимира  Ильича?
- Такая  же историческая  личность, как  и он,  только по другую  сторону  баррикады?
Дед Иван продолжал  молчать,  обдумывая,  что- то  своё.
         -Я что-то  слышал про  Ишимское  восстание, но не знал, что это было вооруженным восстанием - продолжил  ученый  в очках.
        - Что вы, что вы, это было серьезное сопротивление Советской  власти  в 1919 - 21  годах! - добавил  предыдущий участник разговора.  Его  ещё   называют
 « Эсеро-кулацким  мятежом»,  что- то наподобие  Вандейского  восстания,  только в Сибири.
       -Только,  давай те,  поговорим   об этом  как  нибудь в другой  раз. Давайте  послушаем  Ивана  Мартемьяновича,  ведь  другой такой  возможности у  нас вряд  ли будет когда.
      - Да,  конечно!  Иван  Мартемьянович, а  как  же  Вы  жили  дальше?  Только не надо нам   рассказывать  о  небылицах - попросил  очкарик.
При  этих  словах дед  Иван  встрепенулся, и несколько  эмоционально  начал:
      - Да,  есть и сейчас такие дураки,  начнешь  им  про  стару  жись  рассказывать, неверят!
      -Раньше я за семнадцать голов  скота  платил  налог три рубля  восемьдесят копеек, а теперь? Давно ли было,  когда по семь шкур с одной  коровенки, сдирали?
-Ну  ладно, это я  маленько  вперед  заскочил, а вы   говорите надо…в хромогическом порядке  рассказывать?
       -Так  вот и пошла опять  житуха.  Сеем, пашем, а мясоед  прийдет, поём да пляшем.
       -Да и в пост  не  шибко  бедствовали. Набьем  рыжикова  масла боченочек, да  конопляного, да рыбы  наловишь, кулаги  наладят, ниче  можно  было  постовать.
        -А вскоре и школу открыли. Малыши в  школу  пошли, а переростки в  Ликбес.
-Хотя  грамота эта не всем  дается,  а  учиться  всех  молодых  заставляли. А к  чему  барана учить?  Ему  говорят – «А», а он своё «Ба-а».
        -Раз  как-то   приходят   робята  с Ликбеса,  закатываютса, хохочут. 
-Спрашиваю, чё там  такое  у  вас  случилось?  Ну  и рассказывают:  Егорка-Турка (это прозвишшо такое)   
-Училка  заставлят  читать, ну  он и  читает: «У-ты-кы-а»   - И  что же  получилось?- спрашиват  она.  Турок молчит. Так, что же получилось, Георгий Елизарович?  второй раз спрашиват  училка.  А он смотрел, смотрел на потолок, да и скуковал: « К о в  ш  и  к! »
 Громкий  хохот  дедовых  слушателей  прервал его рассказ, утирая  слёзы от  смеха, слушатели просили  деда:
      -Продолжайте, пожалуйста,  у  вас так  хорошо получается…
      -Да нет - ответил  дед – надо  посмотреть, што там атмонсферные осадки  делают, не  пора  ли нам  делом  заняться?  И вышел  из  избушки.
     Оставшись одни, ученые комментировали рассказ деда.  Один  говорил: «У  него трагизм удачно  гармонирует с  юмором,  хотя  повесть  его  не  лишенная  абстракции».
     - Так то оно так, - говорил  другой, -  но память  человеческая не  пишущая  машина  времени.  За  долгие годы может из нее  кое-что   повыветриться  и рассказ  получится   до некоторой  степени  абстрактным.
    -  А как  вы  реагируете на чертей – спросил первый  конечно, при условии, если  дед  говорит  правду?
  В это время  в избушку  вошел дед Иван и объявил, что  дождь  продолжается.  – Так  што, буду вам  книжку  моей  жизни  рассказывать, если хотите.
  - Конечно, конечно,  очень  хотим -  наперебой  ответили  ученые.
       - Ну, так вот, а теперь мой рассказ - начал дед - не шибко смешной будет, а в пору  хоть плачь. И  не  хотелось  бы  душу  треложить, да  раз  уж  так  получилось…
      -Правильно  говорят:  «век  живи, век  учись, а  дураком умрешь».
         -В  двадцать  девятом  году, ни спросясь, ни  благословясь,  купил  второй  дом  в  соседней  деревне.
        -Старшего  сына  надумал  женить да  отделить.
        -А он  ни  такой  дурак  как  я, и говорит:  Зачем  ты  ево  купил?  Все равно  нас  раскулачивать  будут.  Как  так раскулачивать? – спрашиваю, потому, што  первый  раз  слышу   такое  слово.  А  он  мне  говорит:  - А  вот так,  отберут  всё  хозяйство, а самих  на  ссылку сошлют.  Да  как же можут  у  меня  хозяйство отобрать?- спрашиваю.
      -Што я грабил, али  воровал,  што  у  меня  ево  отбирать?  Ни с  тобой - ли да с  братьями  твоими ли  мы  его  нажили, да  по  семи  потов  проливали?
      -Дале-шире,  дале- шире и поругалися. Он понял, што лоб  мой не прошибить,  и ушел на станцию. Поступил на  работу в сельпо, да там  и женился. И стал  жить у  жаны.
      -Хоть  и  не соглашался я с  сыном, а все же побаиваться  стал. Восемнадцать  больших  чашек  топленова  сала к соседу  бедняку унесли, да  быка  продал, из  одежи  кое – што  припрятали.
…………………………………………………………………
      -Вот  тебе и тридцатый  год!
      -Принес он  нам  невиданную и неслышанную  до этого  беду.
      -В  январе  я  был  крестьянином середняком,  как  тогда  называли, а в  феврале стал нишшим. Все  до  нитки  отобрали. Оставили по лопатине на душу и пуд муки, да и тот  жана отстояла.  Выставила свой  живот перед  супостатом и говорит: «Коли, но мешок не дам, все равно  без муки  пропадем». Ну и бросил он ево.
    - Робята,  которы  постарше, как  ласточата  из  родного  гнезда разлетелись кто куда.
    - А  которы  поменьше,  побросали их в короб, лохмотьями прикрыли, и на  ссылку  повезли. 
   -День  везут, два  везут, а куда - неизвестно. Вот и неделя  в  дороге прошла и прибыли мы в город  Тару. Поселили нас, в  какой то  подвал и живем мы  тут  припеваючи.  Жана  потихонечку: «Ох,ох», а  ребятишки  во все горло: «Ись хочу!» А  где это «Ись»  взять, не ихнее это  дело.
     -Два  дня  спевку  проводили, на  третий  жана  пошла  по городу, но с  другой  уже песней: «Подайте  милостинку Христа  ради»  Каменное  серсо, и  то бы  разорвалось, а как  моё  выдюжило, понятия  не имею. Раз  сходила, другой, а потом  и ребятишек, которые побольше, стала приглашать  на этот промысел, а они  не  идут. На что лутьше  готовые  булочки, да  шанежки ись.  А по миру  идти?  Да  это  только  сказать легко. А ну, попробуй,  сходи.
     -Не  раз я  вспоминал  двадцатый год. Не  могли же меня  тогда прихлопнуть, лежал бы  спокойно в могиле, и семью без  меня, может быть, не  тронули бы.
     -Вот  сидим  мы  неделю, другую, ни везут нас,  ни вперед, ни взад и ничё не  говорят, хош  живи, ни хош  умирай, никому  до нас  никакого  дела нет.  Но слух  идет,              хотят нас  везти  за какое то  Васюганское  болото, а мужики  здешние,  коней не дают  и  сами не едут, потому  что  раз  съездили  и узнали « где  раки  зимуют».
    - То  место, куда спецпереселенцев  увозили, было  необжитое, и их  сваливали прямо в  снег под  елку.  Да и сами ездовые возвращались  домой  еле- еле  душа  в теле.
     -Раз  населения  нет, а где  корму  лошадям  брать?  Ну,  тогда стали отправлять  туда  активистов да  консомольцев,  а  переселенцы эти  озверели совсем и прежде  чем  самим  умереть, давай  этих  комсомольцев  убивать. Вот и отпала  охотка  туда ездить.
     -Бывало,  привезут его (активиста),  митинг  устроят, оратор  орет: «Погиб от классового  врага!»  А  сколько  нашего  брата  там погибло, один  Господь  только  знает.
     -И  назывались то мы - «спецпереселенцы»,  то есть переселялись специально для  погибели.
    -Ну, пусть мы  кулаки, враги,  а малы  дети кто таки?  А погибать пришлось всем,  которых  туда успели  завести.
      -Об этом я после  узнал  от  одного человека.  «Сперва-говорит - коней дохлых  поели, а потом начали кору на березах глодать, а затем умирать».
Тут  один  из слушателей  не выдержал и прервал снова  деда  Ивана.
     -Да,   действительно,  рассказ   ваш  уже  несмешной.
     -Как  же  выжили вы?  Что  было с вами  дальше?
     -А  что, было? -  продолжил дед  Иван – руки  ноги есть,  башка  кумекать  начала.
     -Я  вижу, что  дело табак  и тоже  пошел  по миру.
      -Только  не  куски просить, а работать.
      -Захожу к одному  хозяину, рассказал  ему  про  своё  положение и спрашиваю,  нет ли у  тебя  какой  работенки, а он говорить: « Работы  не  будет, когда  на  три  аршина в  земле  будем». Короче говоря,  напилили  мы с ним двенадцать сажен  дров, а колол и клал я один.  Во  время  работы кормежка хозяйская.  А  он  как  знал мой  карактер, что  не  могу  просить,  накормит  досыта, а ишшо калач  робетёшкам даст.
       -И пошла у нас, нижись, а  малина. Жана  с полной  сумкой, а я с  калачем. А когда  кончил работу, он мне  пудовку ржи насыпал,  стариньки бродни  дал и три рубля.
      -А  самое  главное  надоумил: « Ты,- говорит -  сходи-ка в  амбулаторию, им   много  дров  надо, и они  каждый  год  нанимают  людей».
      -На  другой день пошел и договорился на сто саженей по два рубля. А с кем пилить?
      -Старшему,  двенадцатый  год, да  ишшо  семь ран  на ноге; болеть  она у ево ишшо  дома  начала, а  тут  простудил дорогой пока везли.  Лежит  теперь как  шпаненок в углу  и воет день и ночь.  Самую  меньшую  девочку,  Клавдию, здесь прибрал Господь, а   этому нет  ни смерти и ни живота. Хотели,  было  в  больницу  положить, да где  там, сын кулака леченью не подлежит.
    -Ну,  как  бы  там  ни было, а нишшевать мы  уж не стали. Напарим  чугун  ржи и чамкам  как  свиньи.
    -Напарника я  нашел,  дали  нам  лошаденку, пилу, топор.  «И пилим, колем, мы складаем, всех легавых  проклинаем…»,  это  песня  такая  у блатяков есть, я  слышал,  её как в лагерь  попал.
   -Вы  еще и в  лагере  были?  – спросил  очкастый
   -Какая  же  у Вас трагическая  судьба!               
   -Ладно, не  буду  забегать  вперед – продолжил дед  Иван   - потом расскажу и про лагерь.
……………………………………………………………….
   -Ну  вот, выполнили мы свой подряд, а тут  директор школы просит к себе  на  работу.
    - Тут  уж  мы  ему  и условия  ставим: «Если  дашь нам коня в  лес ездить, возьмемся, а он  нам: «Да у  меня  два коня,  а вот  конюх  заболел».  Короче говоря, договорились,  дрова  пилит  и за  конями  ходить.
   -Поставили  мы ему  сто двадцать  сажен, а тут и  распутица  началась ни проехать, ни пройти.  Ну вот, расшитался  с нами   директор, и появились у  меня деньжонки.
   - А  тут и пасха  началась!
   - Расскажу ешшо, про случай, который случился там в это время.
    -Хоть и не верите вы в такое. Правда,  своими глазами я  это не видел, но об этом  весь город  говорил. Тогда с кулаками, да с попами  страшенная  борьба  шла.  Идешь по городу, а на заборах  попы с кадилами, да с долгушшими волосами  нарисованы и чёто написано. Мне все  хотелось узнать,  што там написано, и вот  как-то  иду, а ребятишки  стоят, рассматривают эту картину.  Ну, я и попросил  одного  прочитать, а он  мне и прочитал:   «Долой  мракобесов!». Долой, дак  долой.
     - Ну,  дак вот, решили в  одной деревне  за Иртышом  серковь  изломать, а вот как  деревня  называлась, не могу вспомнить, толи  Самановка, толи Самсоновка, ну  да ладно,  она  и теперь, поди,  никуда не девалась.
      - Ну  и поехали  туда семнадцать  комсомольцев, на  большой  лодке, на это  дело. С ними  была одна  женшина с ребенком. Вот  выплыли они  посередь  Иртыша,  и пошла ихняя  лодка ко дну вместе с гребцами. А на  воде  остался  ребенок,  завернутый в одеяло, и бъет его волной. Било, било, да и к берегу прибило. Достали ево, а он живой!
      -Хотели и в  городе  изломать серковь, но  охотников  на  это  дело  не  нашлось, после  этого  случая, а она  и до сего дня  там стоит.
В  это время  на  улице  послышался  шум  автомашины.   Это  Егор  Ребенков  приехал  за  работниками  на  своем  «ЗИС-5».  Дело шло к вечеру, и  бригадир  послал его  забрать  помощников  домой, так как  работать  уже  было  нельзя  из-за  того, что  сено было  мокрым. Пришлось  деду  Ивану  закончить свой  рассказ, и все  вышли  из избушки.
Все  стали  грузиться в кузов машины, а  дед  Иван  сел  с Егором в кабину.  В  этот  ненастный день, шефы ничего полезного не сделали, но получили большой  информационный  материал о  периоде коллективизации   из  уст  современника.
Вечером, в школе, где были размещены шефы, разгорелись у них дебаты по рассказу  деда  Ивана.  Разговор  начал ученый, который говорил об  «Эсеро-кулацком  восстании».
       - Слушайте, а ведь  Иван  Мартемьянович по сути своего рассказа,  нарисовал  нам картину  типичного  крестьянина того  периода.  В  такой  заварухе исторических  событий в России вся  надежда  была на него.  А  что происходит? Вместо  того, что бы усиливать сельское хозяйство, начали  планомерно его разрушать. Ну,  как  можно  понять,  что бы  лишить крестьянина  семенного  материала?  В  тот период это  конец не  только жизни на  селе, но и проблема всей  страны. Это же истребление народа.
      - Конечно,  а  вы  знаете,  почему  прокатилось восстание  по Сибири,  в  котором участвовал  наш дед? Я  уже  говорил, что  это было  серьезное  сопротивление   Советской  власти. Как-то,  раз, нам профессор на кафедре истории СССР, рассказал о секретных документах, которые ему попались при подготовке к диссертации. Это  было  воззвание  командования повстанцев,  в котором  говорилось, что   они  идут не против советской  власти, а против  коммунистов, которые выгребли всё  до последнего  зерна и гноят  его в амбарах.  Если  не хватало хлеба,  для  выполнения наложенной  на крестьян разверстки, конфисковали всё  имущество. Они  против  тех  коммунистов,  которые  при непосильной  шерстяной  развёрстке  заставляли  стричь  шубы и овец  в зимнее время,  отчего  овцы  гибли от  мороза. Если  крестьянин  защищался ,  то  имущество его  приказывали сжечь, не  считаясь  с целыми  селениями.
      -  Правда, вскоре потерялся, куда то этот профессор, и до сего дня не знаем где он.
      -  А, знаете – продолжил разговор другой   сотрудник института – ведь дед  Иван, не напрасно нам  рассказывал  про свои  чудеса.  Хоть и говорит,  он что неграмотный,  а  библию, он знает. Он, что  хочет нам  сказать?
- Что потеряна вера в  Бога!  Наступила  пора  демона бездны! Я читал в Откровении святого  Иоанна Богослова, что демон, ведущий полчища  саранчи, уничтожающей все на своем пути. Губитель от греческого переводится как - Аполлион.
    -  Наверное, удачное  сравнение – заметил  сотрудник в очках, но чтобы  судить об  этом по судьбе одного  человека, мне кажется  этого недостаточно.
    - Интересно, а  что же было с ним  дальше?  Как  он  выбрался из той истории, когда все  забыли о них  в Таре? -  продолжил  кто- то из участников разговора.
    - Давайте, завтра попросим  Ивана  Мартемьяновича,  рассказать нам о дальнейшей его судьбе. Времени у нас мало, через день поедем  домой – с сожалением закончил он.
     - Утро, вечера  мудренее, может  завтра  такая  же  погода  будет, опять будем  сидеть без  дела.  Другой-то работы у  них  нет.
При  этих  словах  лампочка,  что освещала комнату,  начала  медленно угасать и погасла  вовсе.  В  деревне  электрический  свет после  12  часов  ночи  выключали.  Электричество в  деревни  получали от   своей  гидроэлектростанции, устроенной  на реке  Чузик.  В  летний  период  было  мало  воды в  реке  и  необходимо  было её  экономить.
На  этом  дискуссия  закончилась,  и все  участники  разошлись по  своим  местам до утра.





              Глава  2.   Марусин  стан.   

          Рано утром, на  другой  день в  конторе, состоялся  разговор между  председателем колхоза  Капрановым  С.И. и  бригадиром Пасажениковым  А.Т.
                - Ну что, там,  на  Марусином,  вчера  не  закончили? – спросил Капранов.
- Да нет, – ответил - Алексей  Тимофеевич - ты  же  видел, целый  день моросил дождь.
- Надо  сегодня там  заканчивать, да переезжать на  Верхчузик, там уже  готово  сено.
       - Сегодня  должны  закончить,  там немного осталось,  да и погода, похоже,  устанавливается - утвердительно  ответил  бригадир.
-Да!  Завтра же, шефов надо домой отправлять! Ставь  Егора  на ремонт, пусть готовит машину в  Пудино.  Будем  с ним  их отправлять!
- Кого  же будем  на Верхчузик  посылать? 
      - Собирай  дедов по деревне, да  ребятишек. Кого же  больше?  На  Венере  еще  силосную яму  не  закончили.  Всех  мужиков  посылай  туда, а то не дай Бог, загорит  яма.
В  это время  стали подходить на  разнарядку колхозники. Подошли и шефы  из города.
     - Ну что  дорогие, помощники? – начал  Алексей  Тимофеевич- вся  страна  смотрит на вас!  Надо  сегодня  закончить  убирать  сено  на  Марусином стане,  а  завтра  вас поздравим с победой и повезем  домой!
      - А кто у  нас  будет сегодня  звеньевым?  - спросил  старший  из шефов.
      - Дед Иван Мартемьянович, кто же еще, я  уже послал техничку  за ним.
      -Да я уже  здесь - ответил  дед Иван,  выглядывая  из-за косяка  двери.
      - Ну, тогда садитесь и езжайте. Сегодня вас повезет  Кутусенко - ответил  Пасаженников.
      Утро, действительно,  выдалось неплохим. Хотя  солнце и не пробивалось сквозь облака, но  дождя  не  было. Небольшой  ветерок, давал надежду на  то,  что  разгонит облака и будет солнечный день, так необходимый для  уборки сена.
По приезду на место, все  расположились  под  летней  крышкой на культстане, а  дед Иван  пошел  запрягать коня в  грабли.  Через  некоторое время он  подъехал  на граблях,  привязал коня к столбу и присоединился  к шефам.
    - Немного  подождем, пока  росу  сдует – сказал  дед  Иван - да  и начнем  благословясь.
    - Иван  Мартемьянович, пока есть немного  времени,  давайте  продолжим  вчерашний  разговор.  Завтра  мы  уезжаем  домой, а  хотелось бы  узнать  о дальнейшей  вашей  судьбе – попросил  старший  из шефов.
     -Дак,  дальнейшая  моя судьба, ишшо  длинная  была - начал  дед, успеть  ли  за утро то рассказать?
     -Ну, хоть, сколько  успеете, расскажите, и если  помните, с того момента,  когда  вас бросили в городе Тара.
     - Ну, ладно, сколь успею, расскажу.  Не охоч, я  лясы  точить, да  растреложили вы    душу мою своими расспросами. Видать  задело  и ваши?
      - Ну вот,  в  тех  деревнях кулаченья  этого  пока  небыло.  Которы,  подурне  мужики, вроде меня не верят, што такое может с ними случится, а которы  посмекалисте, скот  да  коней давай продавать. А кому они надо? Ни сёдни, завтра крах прийдет, заберут всё в колхоз. Я, ни долго думая, купил  пару коней, телегу, склал свой  скарб, храмова парнишку  за кучера  посадил и дуй ни стой  домой.  В  деревнях не останавливались, ночевали в поле. Распрягу коней, а оглобли поворачиваю на Тару, в случае что, дак сказать, будто  еду  туда. Но  ничего дорогой  не  случилось, и через  неделю мы  оказались  дома.
      -Заходим  в свой   дом; а дальше  чё делать?  Думаю, черт с ним, пойду в  эту вешную каторгу, так  тогда  колхоз  называли.  А не  тут то  было. Не  принимают…. А  Никитка  Романюк, председатель сельсовета  говорит: «Кто  тебя  со  ссылки отпустил?  Ну-ка покажи  документы - и добавил - мы сошлем  тебя  вторично!». Ну,  што тут поделаш!
     -А тут  ишо новость, Костюшко умер! Это сын, он уже большой был, но урод.
     -Когда нас увозили, он спрятался, где-то, а потом никуда его не приняли, так и умер с голода. Што тогда  творилось  - ужась!
   - Из  колхозов  давай  образовывать  коммуны, видно  «коммунизму»  за  два  года  решили  построить.  Никакой  частной  собственности!  Огороды  садить  не дают, и што бы  ни одной  скотины во  дворе  не было. Всё  должно  быть  обшественное.  Хлеб  дают  по  едокам. А коммунары  хлеб  едят, а робить  не хочут.
   -Ефимко-бродяга прямо  так  и  говорит:  «Што я  дурак,  што  буду  робить, когда  мне хлеб  даром дают».
   -Хлеб  кулацкий  съели, а  своего  намолотили  только  на  семена. А чё  делать? Давай  разбегаться,  хто куда.  Хто  в  город, хто на  жалезну  дорогу; да  и там  нешибко сладко.
    - Мужик  разорен, а хто городу  хлеб дас? А коммунары те не  токмо государству, сами себя прокормит не можут!  Но и эта  лазейка  была  вскоре  закрыта.
     -Вышел указ, без  пачпортов  на производство не принимать.  Нечево  бегать  взад-вперед, где  родился, там и, здыхай. Вот  это я понимаю, была  настояшшая  революсыя.  За  два  года  унистожили всё!  Сплошной  голод на основе  сплошной  коллективизации!
    - А  ваша – то судьба  как  сложилась в  дальнейшем? - спросил ученый с бородкой.
Дед,  глубоко  вздохнув,  продолжал  – а  потом, я свою  судьбу,  на Божью  волю отдал.
   - В первую очередь сало у Евдохи забрали, но не восемнадцать чашек,  а  чашечек.
   - Она  объяснила  тем, что  боялась хранить  чужое  добро, а что б его не опознали и не отобрали,  перетопила и  застудила  в  своей  собственной  посуде.
    -Барахлишка немного было зарыто, коней сыганам продал, и скрыл свои глаза от семьи.
    - Думаю, может без меня, её не  тронут, а уж  умирать, дак хоть в своём  дому.
    - И что, Вы уехали от  своей  семьи?- с удивление  спросил тот  же собеседник.
    - Ну  да, -  ответил дед -  а  что было  делать,  ждать,  когда  за  тобой придут с наганом?
При этих  словах, он встал, махнул  рукой, и пошел к  коню. 
   - Давайте начнем  работать,  вроде,  маленько,  подсохло -  сказал он.
    -Я буду поднимать сено в валки, быстрее просохнет, а вы раскидайте вчерашние копешки.
        Все  взяли  вилы  и  начали  работать.  Погода  немного  улучшилась, но  солнце  всё  ещё  не  могло  пробиться сквозь  облака.  Вчерашних  копен  было  немного, и вскоре  со  всех  их  были  сняты  мокрые  макушки и  раскиданы   на  земле для  просушки.  У  последней  копны все  присели в  кружок и снова  заговорили  про  деда.
      - Наверное, он  разумное  принял  решение. Какой  резон  раскулачивать вторично  семью  без  хозяина,  без  имущества,  да  ещё  и  с  малолетними  детьми?  Да  и, правильно  он, опасался  за свою жизнь. Конечно, там помнили, что был он еще и участником восстания? 
    - Да, всего можно было ожидать в то время.
     -Ревтрибуналы скоры были на расправу.
    - И все же, непростое,  было  решение…
Вдалеке дед заканчивал  ворошить сено, и вскоре подъехал на граблях к отдыхающей  компании.
     - Ну  вот,  немного  подождем,  да  и  будем   начинать  скирду -  сказал он – развязывая чересседельник  у коня.
     - Присаживайтесь к  нам  Иван  Мартемьянович,  мы  с  нетерпением  ждем  продолжения вашего рассказа.
     - Продолжение  будет  ишшо  длинным – опускаясь, на  колени у копны, сказал он,  только когда его  рассказывать,  работа то, ждать не  будет.
     - Да  всё сделаем,  была бы погода, не волнуйтесь.
     - Ну  ладно коли так - ответил дед и продолжил свой  рассказ.
      - С  тяжелой  душой, уходил я из  дома. Ушел  ночью на  стансию…
После этих слов дед Иван сделал паузу, отвернувшись в  сторону, смахнул слезу и продолжил.
    -  Сел я  на  товарняк,  доехал  до  Новосибирска, а  потом  вниз  по  матушке Оби и до  самого Сургута.
     -Устроился  на  лесопилку, и пошло  дело, как  блотяки говорят – и  тебе, и мне, и начальнику,  это обозначает:  «на  пиле  работать».  Ни  много, ни  мало, а  поиграл я на этом гардионе чуть ли ни год. Хотел, было  весточку  домой подать, да отсоветовали мужики.  Говорят, узнают адрес, арестуют, и в тюрьму. К этому  времени, я кое-што, узнал.
    - Оказывается,  только  в нашем  районе, ссылали вместе с семьей  хозяина. - А  в  других  было  по-другому:
   -  Хозяину - десять лет   заключения, а  семью на бессрочную  ссылку.
    -Дак  вот, знаю, что они там бедствуют. Может, и послал бы, каку копейку, а боюсь!
    -Могут найти  меня!  А  кому от  этого будет лучьше? 
   - Ну, а потом колесо моей судьбы крутануло так, что я чуть ли  не оказался в  ледовитом  окияне.
   - Нужны  были  плотники  на  постройку  фактории, вот  и отобрали  нас  четверых  мужиков и повезли ишшо  дальше  на север.  День  плывем, два плывем, вот  и неделя  проходит, а потом  глядь в окно, чё  тако? Ни видать берега, ни  справа, ни  слева.
     - Спрашиваю у соседа, это чё,  окиян уже  пошел?  А  он  говорит – да какой  тебе  окиян, это Обская  губа пошла, а до  окияна  ишшо тыщу верст. Вот  это,  думаю, попался, дак  попался, прошел все  беды, воды, медны  трубы, а не  завезут ли нас к  черту в зубы?
      -А потом поворотил наш пароход в  другую губу, а называется она Тазовской.  Из этой губы вошли в реку и стоп машина. А река та поменьше, чем Обь, а названье у ней Пур.
     - А  место то, где  мы  высадились, заселено  двумя  домами, один  дом – фактория, а в другом  заведушший этой фактории  жил. На первое время он нас  к себе пустил, а потом мы срубили себе избушку. Лес там был уже завезен.
      -Вот  мы  и строим  эту факторию, но не  таку  какая  там, а намного  больше.  Заработки  хорошие, снабжение  продуктами и товарами – што душа пожелат!  А летом  там  ночи нету,  все  время  день.  После работы отдохнешь  маленько,  отойдешь  на  десяток  шагов,  ягоду бери, хош клюкву, хош  бруснику и тут  же  её  сдашь, опять же копейка.  А тут нас  Иван  Иванович - это заведуюшшии – научил птицу  ловить  сетями.
    -  Ну и пошло дело! А рыба  у нас была  круглый  год.
    -  Вот  так  и живем.  Ну,  как  бы то  ни было, а  душа  болит. Как там семья,  то ли  жива,  то ли погибла?  Вот я  и надумал написать письмо на родину  дружку своему  и просил  ево  сообщить всё. А  через полгода  получаю  письмо от  дочери, она хоть и тоже грамотей,  не лутьше  меня, но я узнал, что семью  мою  сослали неизвестно  куда.
    - Дочь, которая писала письмо,  вышла  замуж в  соседнюю деревню.  Я ей  написал, если она  узнает, куда выслали, пускай  напишет  мне.  Вот  тут я и понял,  что такое грамота!
     -Хошь ни хошь,  а приходится  просить  людей.  Через год мы  закончили строительство, а работы там  хватало. Тут я и бондарному  рукомеслу научился.
     -А коренные, тамошные  жители, остяки, да самоеды первое время боялись нас русских.  Бывало, что они на  своих  собаках, не доезжая  фактории,  остановится  и стоит, подходить,  али  не подходить?  Потом  идет к  ним  заведушшый  фактории,  и объяснят  им, что мы их  не  съедим, и тогда  они  осторожно  подьезжат с пушниной  к  фактории.
    - А в деньгах,  никакого  понятия  не имеют!
    - Один  раз,  мне  пришлось  случайно,  быть  свидетелем.
    - Один  самоед  сдал  пушнину, набрал  разного  товара, пошел к оленям, а потом вернулся в факторию,  подает  десятку  Ивану  Ивановичу  и  говорит по-своему:  «спички  забыл  купить», а он ему  бросил  на  прилавок коробков  десяток, а самоед ему  говорит:
« хватит, хватит, зачем  так много». А коробок спичек там стоил  две копейки.
  - Вот  и живу,  поживаю - добра   наживаю, а  тоска  гложет денно  и нощно.
   -Два  года  уж  прошло. Однажды приходит  пароход,  и приносят  мне  письмо от  замужней  дочери, а в ним, адрес  моей  семьи.
   - И  стало мне на душе веселее, сам здесь, а душа там.
  -  Написал  по указанному  адресу письмо, спросил,  как  к ним проехать и жду  ответ, а сам  сысподтишка  начал  готовится  в  дорогу.  Мешки добром набиваю, увязываю,  да  зашиваю. В те годы на широком месте за деньги ничего нельзя было купить, потому, што  ничево нигде не было.
   - Вот поэтому, я и решил, побольше везти всякой  всячины.
Тут дед Иван умолк  задумчиво глядя  вдаль, потом  встрепенулся и сказал:
  - Однако, не пора  ли нам, за  работу  приниматься,  пойду, посмотрю сено.
Дед Иван  прошел   немного  по  покосу,  наклонился, поднял,  пучок  сена покрутил его двумя  руками, и пошел к  коню запряженного  в  грабли.
    - Всё!  Давайте  будем  начинать  скирду,  сено  просохло - сказал  дед  Иван,  подъезжая  к  своей  недавней  аудитории.
Все  поднялись, и  на  Марусином  стане  закипела работа.  Сначала  дед  Иван  повозил  сено граблями из валков, потом  выпряг коня из граблей и стал возить на нем вчерашние  копны сена при помощи  веревки. Через некоторое время  выросла  большая  скирда  сена.  Дед  Иван снова  запряг коня в грабли и аккуратно сгреб остатки сена вокруг  скирды.
 На  этом  работа  была  закончена, и  все сели  отдыхать под крышей кульстана.
      До  вечера еще оставалось много времени, и надо было ждать, когда за  работниками  приедет транспорт. Дед  Иван подошел и тоже  присел под крышкой.
    - Ну  что, Иван  Мартемьянович? Похоже, у нас  снова появилась  возможность, услышать от Вас продолжение рассказа. Что же было дальше? – спросил кто-то из компании. 
    - Ладно, работу  мы  сделали, можно отдохнуть и поговорить -  сказал дед Иван, и продолжил  свой  прерванный  рассказ, как ни в чем не бывало.

                Глава 3. Крутой  поворот.

   - Дак, вот и пришло время, когда надо было покидать этой край, факторию, которая  как  этот вот  Марусин  стан, почти  три  года   защищала меня от  «Губителя»               
    -Через  некоторое  время,   получаю письмо  от семьи, а в нем  написано: Лодки до нас не доходят, а только до Пудиной, и говорят, что лодошники людей  убивают, а деньги  и добро забирают. К, нам можно проехать  через  Барабинск, Северное, и Горемычку.
    -А потом,  через  болото шестьдесят  километров. Вот и задали мне загадку!
   - Не лучше,  как в  той  сказке: «Прямо пойдешь - убит, будешь, через Горемычку  пойдешь - горе  на болоте мыкать  будеш»ь. А  где  эта  Пудина? Тоже не известно!
    -Думал, думал, и  решил через  Горемычку, да и не  «ошибся», потому, что в такое горе попал, которое до этого ишшо не видывал!  Но не  сразу!  Сперва,  на родине  побывал!
    -Двух  сынов, да двух  дочерей  повидал, а потом уж к чертям в зубы попал. Хотя и долга эта песня, как да што, но коротенько расскажу.  Выбрался я из губы в Обь, из Оби в Иртыш, из Иртыша в Тобол и оказался  в Тюмени.
  - Сажусь  на поезд и еду в  домашнею сторону, а багаж сдал в  багажню, для отправки да станции Мангут, это наша стансия.
   - А езды  там полсуток.    И вот  заметил одного мужика на верхней полке в вагоне с рыжей бородой, который  все  на  меня  поглядыват. Ну, думаю, это ни кто иной, как  шармач, приглядывается к моим  манаткам. А  их тогда развелось страсть сколько!
  - Доезжаем  до Мангута, я  схожу и он  следом за  мной, ну  я приготовился  дать  отпор в любую  минуту. Захожу в вокзал,  мешок кладу на  диван, и сам  рядом сажусь, а этот шарман прямо  на меня идет, я руку  на мешок  положил, а он  подходит ко мне, протянул праву руки и говорит:
 « Здравствуй, тятя»  А я глаза выпучил, и не знаю,  что ему  сказать, а потом  как  будто кто  меня из нутра подтолкнул, да и говорю: «Макся, дак это ты?» 
  - Он самый и есть - ответил сын. Нашто уж я  крепкий, а всё равно слеза прошибла.
   - В вагоне, то я не разглядел, а тут он представился во всей красе: грязный, оборванный, обросший и голодный.
   - Спрашиваю, где живешь?- он отвечат, «насупротив неба на земле».
    - Приходим мы с ним в деревню, к  дочери, а та тоже не ждала гостей, растерялась и не знат чё говорить, и што делать. А муж ей попался деловой; и рыбак, и охотник, а на это дело тогда запрету небыло. Ну, вот они и пробивались как ни как, но всё же не голодны.
    - Спрашиваю,  какое ваше  хозяйство в коммуне?  А зять говорит, у нас  теперь  не коммуна, а колхоз. А  в  хозяйстве  нашем одиннадцать  коров и три лошади, и те скоро сдохнут.  Как так три лошади, а на чем вы землю пашете? А он говорит, землю нам МТЕС  тракторами пашет. Вот это новость, дак новость, думаю! А куда вы  хлеб теперь деваете?-
спрашиваю, а он мне на ответ. Да мы ево и в глаза не видим, наше  дело  работай, а ись не проси. Что родится, часть на  хлебопоставку идет, а остальная на натурплату в МТЕС.
    - Колхознику мешок, два  дадут отходов, и больше не  спрашивай.  А если хочешь жить, дак  умей  вертеться.  Я вот рыбу  ловлю, а Марина жарит, на станцию носит, продает у поездов, а на деньги в магазине хлеб берет.
     -Это хорошо, что Сенька продавец, Павлов друг, а иначе наелись бы мы хлебушка.
     -Таких охотников как мы,  много находится, а ево продают только железнодорожникам.
    - На другой день пришла вторая дочь, она не знала, что мы приехали, а шла на станцию с ягодами, да и зашла отдохнуть. У неё, я и узнал, адрес старшего сына Павла.
    - Дождался багаж, переоформил его до станции Абакан, да и сами с Максей туда поехали.
    - Он, сперва не  хотел, говорит стыдно мне к брату заявляться в звании бродяги. А я ему говорю, какой может быть тут стыд, если жизнь такая пошла. Ты же сам говоришь, что без  пачпорта на работу тебя не принимают.Да он теперь и на бродягу не похож. Бороду  сбрил, дал я ему новую рубаху, шаровары,  хромовые сапоги, а картуза не было, да и без  картуза  можно, волосы  у  него  кучерявы как у  барана.
    - Доезжаем  до Абакана, а  потом нашли подводу и приехали  в совхоз «Овцевод».
     - Опять встреча, волнения, переживанья.  Павел сразу нас  предупредил, что бы мы ни слова, о  том  кто мы  такие, а то всем  будет беда.  У меня  была  справка кто я  такой, выданная факторией, а у  Макси ничего не было. В случае если кто спросит,  договорились говорить, что обокрали дорогой. Старший сын работал управляющим  отделения совхоза, а если бы узнали, кто он такой, не только управлять, но и овец пасти бы не допустили, а могли и посадить за укрывательство. А когда я спросил, как ему такую должность дали, ведь грамота у него не шибко большая, две зимы только в школу ходил.
     -Он и рассказал свою историю. Сначала он работал просто рабочим, а потом у них такой случай произошел. Из  больницы у них  сбежал больной. Врач приходит больного  смотреть, а его нет. Короче говоря,  медсестра его проспала. Дома его тоже не оказалось, он спрятался, где- то на первое время. Получился  переполох, по всему поселку, только и  разговоров об этом. А Павел взял да и сочинил стишок про это дело. Стишок  этот  в  газете  пропечатали.
   - Вот тогда начальство и взяло его на заметку. Вскоре и управляющий  потребовался, вот его и поставили на эту  должность.
   - Потом  он  учился в Барнауле  на курсах, а через  два  года работал уже главным  бухгалтером  в райпотребсоюзе.
  - Это у  него произошло повышение, а я опять  скатился в пропасть, и как  считаю опять же из-за своей дури.
   - Второй  раз  не послушал  сына!  Он  говорил мне, не бери ты с собой багаж! Оставь его у  меня, а потом  посылками вам постепенно его перешлю. А я по-своему думал.
    -Ну что я приеду к  семье с голыми руками, они там, поди,  оборваны, а я  ничего не привезу?  Вобчем, прогостил я у него  две  недели, и поехал  в  Барабинск.  А  сынов  оставил жить вместе. Максим там, на  работу  устроился с помощью  своего брата.
  - Прибываю  я на станцию  назначения  и  добираюсь  до  базара, для  той  цели,  что бы  узнать,  нет ли  там подвод с  той  стороны, куда  мне надо.  Не  успел я  расположиться, а  мильтошка, вот он!  «Пойдемте со мной!» - а  я ему говорю - я тебе не товарищ, что бы  с тобой вместе ходить, а он меня под ручку берет. Ну, тут  я его и шаханул. Ушел он, а через некоторое  время, приходят двое. Один с винтовкой, другой с  наганом.
  « Следуй вперед!», а я  говорю, как я последую, когда у  меня багажу восемь пудов. А один мне  в ответ: «Это не  Ваша  забота!». Вот  это, думаю, здорово сказанул: «Не  Ваша забота!»         - А кто же будет заботиться о моём добре?
    -Вот так меня и взяли, и добро своё с той минуты и до сегодняшнего дня я больше не видал. Вместо его дали мне три года лишения свободы, а за что? Я  и сейчас не знаю.
    -В приговоре  было  написано за спекуляцию. А какой я спекулянт, когда  нажил  всё своим  горбом, и ни одной тряпки, ни кому  не продал?  Вот что, мироеды,  делали!
   - Так вот и оказался я преступником. Меня же ограбили, и я же преступник!  А раз преступник, то искупай свою вину честным трудом  - строй железную дорогу  от  Волочаевки  до Комсомольска  на Амуре через  болота да сопки  за  кусок  хлеба.  Мне  ещё  завидовали  мужики, говорят,  какой это срок  три года, а вот мы  когда  червонец  свой  отбудем!  Большинство там  были  долгосрочники.  Разговоришься, спросишь, за  что попал, а он говорит: «А я почем знаю?»
   -Приехали, посадили в черный  ворон и в тюрьму, а когда  на этап отправлять, объявили статью и срок. Придумали,  какую то статью  СВЭ и от седьмого  восьмого. Я всё  не понимал, что это за статья, потом  мне растолковали. СВЭ  означает  социально вредный  элемент, а от седьмого  восьмого- это  постановление  правительства от  седьмого августа  1936 года « О хищении колхозной  собственности». Срок  по этому  постановлению давали от 3 до 10  лет. Один  сыган  там сидел, если кто  спросит, за  что сидишь, а у  ево один ответ: « За халатность. Кобылу  украл, а  жеребенка оставил. Да и посадили-то от седьмого до восьмого, а держат вот уж два года, и ещё неизвестно когда отпустят».
    -Срок  у ево  был  десять  лет, но он это не признавал.
   - Жулики сидели за кражу, мошенники за  мошенничество, а мы за что? Ну, кулаки, это само собой, а окромя их ещё мильёны людей страдало в лагерях и не только русских, а всяких других национальностей.
    - Когда перегоняют из лагеря в лагерь, то на  вахте обязательно проверяют. Вахтер вызывает по  фамилии, а зэк должен назвать свое имя, отчество, статью и срок, если всё  совпадает - проходи. И вот пригнали нас в зону, а мороз был страшенный. Вахтер вызыват, зэки отвечают и проходят. Вахтеру тоже не сладко на  морозе стоять с делами  нашими, да еще с голыми руками, поэтому он торопится. Вот подошла очередь каргыза.  Вахтер кричит: - «Утепбергенов! Тот подходит к  вахте и говорит: «Саду».
    - Вахтер орет: «Статья, срок!» а он ему «Свая бесьжил». Вахтер ничего не понимает, второй  раз  спрашивает, а каргыз  ему своё: «Свая  бесьжил». Вахтер видит, что ничего   не добиться и говорит: «Ну,  черт с тобой! Раз свой  проходи, а с жилами потом разберемся».
 В зоне все выяснилось. Каргыз  отвечал всё правильно, только не мог выговорить, «СВЭ» и получалось  « Свая».
    -А, «бесжил»- это по ихнему  значит – пять лет.
   - Вот такие  у нас были развлечения.  А жулики свою статью называли «сто шестьдесят родная»,  вместо  сто  шестьдесят  вторая. А  закон, тогда  какой  был?  Украл в колхозе пуд зерна - десять  лет. Обокрал квартиру-один  год.  Жульё  похохатыват. Говорят: «Да  один год можно у  начальника на  х..  пересидеть. Всяких  людей там пришлось повидать.
   - Один там такой  был, что тыщи лет, что было тому назад, и что будет, наперед-всё  знал. - И что он тогда говорил, в последствии все так и получилось. Вот такая была башка.
   - Фамилия его  Карагальцев. Мы  как-то сидим в  бараке и  толкуем што да пошто. Да  неужели  советскую  власть  завоевывали  для  того, что бы  народ  губить, и про  Сталина  упомянули. А он услышал наш разговор, подошел  да и говорит: « Это не  Сталин, а «Сулла». А  мы рты разинули и спрашивам, как так  «Сулла»? Что это за слово  такое?
    -Ну, он  и  начал  нам  обьяснять, что это было ещё  до рождения  Иисуса Христа.
    -Римский  полководец перебил всех  своих суперников и взял власть в свои руки.
   - На гумаге - высшая власть - сенат, а на  деле властвует он один. Сенаторы  дрожат  перед ним и выносят решения  такие,  какие  захочет «Сулла».  Вот  такую позицию  занял и Сталин. Объявлено  всему  миру, что власть в России советская, а  фактически властвует один  человек. И он  действует  так, что неугодные  ему  люди  объявляются  врагами народа и  уничтожаются.  Первым помощником по этому  делу у него  Берия.  Несмотря  на то, что он шпиён буржуазных  держав, делают одно дело. Тут мужики  засумлевались.
     -Как это может быть?  Вождь  мирового пролетариата, как его тогда  называли, может быть в одной упряжке с врагом пролетариата?  Это одно, а второе, кто доказал, что Берия шпиён, а если это так, то почему не расстрелян?
    -Карагальцев и на это  дал ответ. По ево  словам  дело было так. Дзержинский заподозрил Берию в  шпионаже и много лет за ним тайно следил и собирал, какие мог улики.
     -За десять лет он собрал всё необходимоё.
     -Составил  протокол на арест, и подал  Сталину на подпись. А Сталин  ему  сказал: « Нас  два грузина в ЦК.
     - Сегодня  ты  принес протокол на Берию, а завтра составишь  на меня», и не подписал. Дзержинский  зашел в  свой  кабинет и застрелился. Это я по своему  рассказал, как понял, а он долго говорил, но мне по его не сказать.
     - Говорили мужики, что  в его личном деле записано, будто  бы он  восьми языками владеет. А тут на своём родном, не знаш , как  слово  правильно  сказать.  Да он и по- русски-то говорит, што примешиват  какие то непонятные слова. Я  только  два слова запомнил: «Узурпатор, диктатор». А  с чем их едят, понятия  не имею.
     - Но  как  бы он ни говорил, а что сказал, то всё  сбылось.  Кирова убили, Максимку Горемышного  отравили, военных  маршалоф всех  рассреляли.
     - А Крупчиха, чё-то там  пикнула, дак он её посадил  каки то там гумажки перебирать, и не  слышно её было до самой смерти. Вот какие люди есть!
     -Им бы только государством управлять, а их заставили управлять тачкой с одним колесом.
    - Ну и вот, дали  ему  год, а он  двенадцать месяцев отсидел, и досрочно освободился. Это поговорка лагерная.
     -А со мной  получилось иначе. Я вместо трех лет отбывал только  двадцать один месяц. Тогда были зачеты за хорошую работу, освобождали досрочно.
     - А мне робить не привыкать, какие бы там ни были  нормы, всегда перевыполнял. И  пайку получал кило сто, а за  норму  давали девятьсот грамм хлеба.  Начальник  нашей фаланги не  обижал  работяг. Зато шармачей  этих держал в ежёвых  рукавицах.
     - Насадит их полный изолятор, а они подкупят  вахтера, и им туда  всё  передадут и хлеб  и табак, и карты.
      -Они  там, в карты  поигрываю, поют да  поплясывают.
      -Но сколь веревочке  ни виться - всё  равно  конец  найдется. Как-то оставил он меня в зоне;  чан в бане  надо  была подремонтировать. А днем  в зоне  почти, что  никого нет. Штрафники  в  изоляторе под замком, да вахтер у дверей  кимарит сидит. И вот какой случай произошел:
      - Только он ушел  в сартир, а Пивоваров и Власов как  тут  и были.  Это  начальник фаланги и начальник отделения  БамЛага. В изоляторе гитара звучит, и чечетку  бьют на все  тридцать шесть колен. Вахтер бежит сам ни свой, подбежал, хотел рапортовать, а Власов  махнул  рукой: «Отставить! Открой  изолятор!» Тут и вся  компания  притихла.
      - А спрашивать у них  бесполезно, что  да где взяли. У них  такого  закона  нет, что бы кого-то  предать.  А если найдется  такой, то наказанье одно «перо в орла». 
     -Начальство само  догадалось. После  этого вахтера  того  не  видно стало.
    - Ну,  так вот. Построили  мы  дорогу  до  Амура, а потом и новый городок  начали строить, который  называют  Комсомольск.  Это  за то, что как  будто-бы его строили комсомольцы, но  это  враки. Там  нашего  брата  было только десять  тысяч. Прорабы, анжинеры и  те были  все  заключенные. Комсомольцы  были там, когда ещё  города не было.  Недаром блотяки песню пели:
 Я живу близь Охотского моря,                Где  кончается дальний восток.
Я  живу  без  нужды и без горя,
Строю новый  стране городок.
      -А потом там поется  об окончании срока, прощании  с горами  с  тайгой. И мне пришло время распрощаться. И покинул я  тот  «Мир, где вечно пляшут и поют».
     - Что я  там повидал за свой  срок, не  токмо за день, за неделю  не рассказать.
После  этого  дед Иван  замолчал, видимо, не было у него  желания «треложить душу».
Тогда тот, что в очках спросил: «Вы после отбытия срока  попали  сюда, во  Львовку?»
     - Да - ответил  дед – освободился,  в чем душа, денег нету  ни гроша.
     -Надо ехать к семье, а как?  Гол  как  сокол!  Чё им скажу? Где  был, где пропадал?
    - Думай, не  думай, а всё  уж передумано!  Раз  живой,  дорога одна - к  своим, которых  столь лет не видал и не  слыхал.
               

                Глава 4.  Возвращение в семью.   

       -Теперь  дорога  моя  была  легкой, не  только  руки, но и  желудок  были пустыми.
       -Дали денег на  дорогу из расчета до той  станции, где был сужден. А мне от того места, до места ссылки семьи, ещё двести  пятьдесят километров  топать. Вот и пришлось протягать ножки по  одежке. Но мне повезло в том, что в  Каинске попался попутчик, который  тоже  шел за  это  чертово болото. Вдвоем куда веселей, да  и деньжонок  у него немного было. Одним словом, мы на шестой  день путешествия, оказались в Горемычке.
 - Видно, какой то  умный человек дал ей  такое  название. 
 - Из-за одних только  комаров  она  заслуживает его.
  -Дальше  нам предстояло  преодолеть  болото  шириной в  шестьдесят верст.  В летнее время  через него  ходил  только  один  почтальон раз  в месяц.  Вот тут  опять выбирай, что  хочешь? Почтальона ждать - двадцать  ден пройдет, идти – рискованно, как бы не сбиться с тропы?
 -  Думали, гадали, у  людей спрашивали, а они  по- разному говорят,  которы  говорят, что ничего  страшного нет, а которы  наоборот, что, мол  без проводника ходить  не  стоит,  что в  этим  болоте   погибло  много  переселенцев, которы  убегали из  ссылки. Проводника  нанимать  нам  не на что, а  ждать  не  хватит терпенья.  Да и как  верить  людям, когда своими глазами не видал? 
    - Решили  идти, а в случае  чего  по  своим  вешкам  вернуться. 
   - Верст пять  прошли  лесом, а потом началось, то самое   Васюганское  болото, за которым,и  в  котором,  как я  потом узнал – погибло  множество  людей.  Но  не так  страшен  черт, как его  малюют.  Идти,  правда,  по нему, не то, что по твердой  земле,  но раз уж  взялся  за гуж, то не говори что недюж!
    -Заблудиться  может  только невнимательный  человек.
   - Идешь, идешь – стоп! Тропы нет!
   - Перед тобой топь, тут уже надо соображать, где- то должен быть обход! Присмотришься, а вон  и вешка - мох  на карагайнике,  и берешь курс  на  этот  маяк, а  там  опять тропу  заметно! Это место,  от топи до вешки, никакого  следа не оставляет. Пройдешь  как по  пружинному  матрасу, да  ещё водичка выступит, и как  будто тебя  там  не бывало. 
    - Вот так и пробивались до самого Оленьего острова. На  острове этом среди болота, твердая  земля. Лес растет. Ну, вот и устроили мы тут привал. Топоришко у нас с собой  был. Натаскали сухостою, развели костер. Хотя и не  холодно  было, но без огня  невозможно,  съели бы  комары.
   - Вроде бы, намучились за  день,  спать бы  надо, а не  спится.  И не  столько из-за комаров, сколько из-за волнения.  Всякие мысли  лезут в  голову.  И на  что только не  способен  человек?  Какие  только  он,  способен  причинять страдания,  такому  же  человеку,  как  и он сам.
   - И  вот  никак  эти мысли  не можешь выгнать  из  башки.  Одна  проходит, другая  появляется.  Кое - как  мы  перекоротали ночь, я как  будто  немного, сдремнул перед  рассветом.  Только  солнышко  взошло -  и в поход!
    -Погода  хорошая! Внимательно  следим за  тропой, назад  ворочаться далеко, так что  глядим в оба.
   - По  такой  деревне  шагаем, что в  случае чего, спросить не у кого. К полудню и кромка  болота  засинела вдалеке.
  - Тут как то на душе  стало полегче, а то  всё  казалось, что болоту этому конца не  будет, а конец  нам придет.
   - Долго мы ещё  брели, пока оказались  в  лесу на твердой  земле.  Тут уж не страшно, что заблудимся. Справа  стена, слева стена, а между  ними тропа.  Отдохнули, перекусили и поползли по  этой  трубе дальше. Сколько нам  еще идти, неизвестно, и спросить в  Горемычке  не  догадались, далеко  ли  Львовка от болота?  Знаем, что  шестьдесят  верст а, сколько мы  прошли?  Ни одна сосна  нам не  скажет! Вот уже и солнышко скоро за  вершины леса начнет  цепляться, а деревни всё нет!
     -Шаг пошире, как  бы успеть засветло! Тут смотрим, у  дороги пень стоит, второй! Ага, думаем, это  что- то значит! Не поедет  же  мужик за  лесом, за десять верст от  деревни.
   - Не прошло и полчаса, как перед нами вдруг  оказалась как  в сказке  деревня.  Это у  нас в степной  местности  видно  деревню  за  пять верст, а тут как  будто  из-за куста она сама  вынырнула. В первой  же  избенке  спрашиваю:  « где такая-то  живет?», а мне говорят: «у нас  такой  нету». 
   - У  меня  душа в пятки  заскочила! Туда-ли мы  пришли, куда надо? Спрашиваю, как  ваша  деревня  называется, а  она  говорит, «Верхчузик».  Тут я остолбенел совсем, ни токмо што слова, ни могу  сказать. Из письма я знал, что Львовка  самая первая  деревня от болота, а  тут на тебе! Так  и есть, думаю, не  той  дорогой пошли!  А потом  как- то у  меня механитчески слово вылетело. « А Львовка?»   А баба  эта говорит:  «У-у-у,  до Львивки, ще пъять вэрст!» Думаю, ну  что бы сразу не спросить?-   
Из-за пяти «вэрст», чуть было душа  не вылетела. Хоть и не далеко, а сил осталось ишшо меньше. Решили ночевать. Тут я разгадал эту  загадку. Письмо то получал я  из Львовки, три года  тому назад, и где стоит  сейчас этот  Верхчузик - шумел один лес!
     - Переночевали и дальше. Через  час оказались в обетованной  земле. Тут  у меня такие  чувства были, што и не рассказать. И радость, и горе всё  вместе смешалось.
      -Через  шесть лет встретил семью! Вроде как бы  надо радоваться, а посмотрю на них, какие  они оборваны, да истошшенные – серсо разрыватса!
       -На первый  мой  вопрос: «Где Егорка и Василко?»
     - Жана  ответила, да как то складно у ней вышло:  «Егорка-на прополке, а Василко – в  могилке». Вот тут и радуйся сколь хош.
         -А  што за болесь, спрашиваю? А она, «тут  болесь у  всех  одинаковая: сперва, ноги, руки пухнут, а как  лисо опухнет - копай  могилу, не  ошибешься».
       - Да  неужели, здесь хлеб не родится, спрашиваю? Она  мне на ответ: «Хоть зароди-роди, всё  государству  сдают, а  самим  ладно и так».
        -Да чё, у них креста на шее нету, нишшего  грабят?
        -Да  какой же  может быть крест у  антихриста?- спрашиват она у меня.
        - Вот  так  мы и поговорили  с ей по душам.
        - И  странствия мои закончились.  Больше  меня никуда  не гоняли, если  не сшитать лесозаготовки, но тут недалеко, да итто  на  два  месяца.
 Дед,  охо- хо-кнул, и вышел  из  избушки. Вернувшись, сказал:
      - До вечера ишшо  долго, если хочете,  идите  домой.  Кутусенко за нами поздно приедет, его  послали на Венеру, а  до деревни не  так уж и далеко, можно и пешком.
Аудитория дедова категорически отвергла его предложение, и просили его продолжить рассказ.
      - Ох, робята, робята -  сказал дед- песня  эта  шибко  долга. Я вот  здесь двадцать лет  живу, да если всё  рассказывать, не токмо до вечера, а  и ночи не хватит.
      - А вы в  сжатой  форме - просили  ученые.
       -Да, хоть как, сжимай - всё  равно останется – парировал рассказчик, и добавил - хоть  суть то в не многословии, а суть в сути.
      - Вот, именно - сказал ученый в очках, и продолжил – Вы,  такому принципу  и следуйте.  Берите  из  многого не многое, но так, чтобы в немногом  было многое. Иначе, говоря, что бы  словам было тесно, а мыслям просторно.
       - Вы поняли меня?
       - Понять- то,  понял - сказал  дед - да  уж, как сумею.
      -Теперь сказ пойдет не о том, что я пережил, а о том, что пережила моя семья в годы разлуки со  мной.
     - Што, сам  пережил,- то из башки ни чем  не вышибешь, а если  кто-то рассказал, то можешь кое, что и забыть. А по их  рассказу  вот что было:
     - Когда, я  уехал из дома  осенью тридцатого года то, семью в другой  раз, повезли на ссылку в  январе тридцать первого года. Теперь уже не на  лошадях, а поездом в телячьих  вагонах.  Везли, везли в  одну  сторону, потом повезли в  другую. Бабы промеж себя говорят, наверно нас до тех  пор  будут  катать, пока все мы  тут  не окоченеем.
    - Потому они так  думали, что дров или угля на отопление  вагонов  не дали, а печки в вагонах были. Но  предположение ихнее не  сбылось, потому, что  с  того  дня  как поезд пошел обратно, на следующий  день их выгрузили в  Томске.  Поселили их, в какой–то,  «Басандайке». Дома  там двухэтажные, а которые  стоят на столбах высоко, это, видно, для  того чтоб ветер с подпола поддувал. Вот они в такой дом и попали на нижний этаж.
     -Комендант им и говорит, если не  хочете  замерзать, идите в  лес за дровами, а лес там рядом.  Рубить лес нельзя, а  только собирать  сучки. А где ты  их найдешь, под снегом? Ну, а  если не найдешь,- замерзнешь! Человек так уж привышный за  жизнь держаться, тем более  за своих детей, не  токмо из-под снега, а из-под  земли всё достанет, только бы не сдохнуть. Принесут  сучьков, затопят печи. В верхних  етажах тепло, а в нижних как  было, так и есть. А тут морозы, как назло, такие жмут, аж сучья с сосен отлетают!  Вот этими то  дровами они и пользовались, а где  и сами отломят, а на  мороз вину  свалят.
      -Хлеба им  давали на пятерых, (Домна, Анастасия, Василка, Георгий, Николай)  одну  булку на неделю. Да, каку-то баланду, на общей кухне варили.  Уж, как только  ни економят, а все равно булку за  два дня съедят. А пять дней, чем жить?  Хош опыт и есть, как спасать детей и свою  жись, а куда  пойдешь?  Здесь все  такие же, как и она, а на выходе в город  часовой с винтовкой стоит.  Но не  такой  человек, что бы  сразу сдаться.
     - Пробились в  одну  деревню, потом в другую, и попробуй, умори их голодной смертью.
     - Через  несколько дней повезли их  на лошадях, на станцию, для  того, что бы  погрузить в вагоны, и как предполагали отправить в Архангельск,  на Соловецкие  острова.
      -До станции они  не  доехали.  Встретил их, какой то в военной  форме начальник и спрашивает у  старшего обоза: «Кто такие?», а  он  ему  отвечает, что в основном сибиряки. Тогда  начальник   скомандовал поворачивать обратно.   Когда  вернулись в свои  двухэтажки, вот  тут то и проявила   супруга  моя геройство,  и заняла высоту!
      -Бабы  ругаются, не хочут её  пускать наверх. А она им говорит. Не всё вам  одним  царствовать, мои  дети  тоже жить  хочут, как  и ваши. Комендант  пришел и разрешил, находится всем вместе. Вот так они и царствовали, кто под нарами, а кто посреди полу, прямо в проходе, до тех пор,  пока их не перевезли в  какой то поселок, в  трех верстах  от  города.  Самое  главное, нет  никакой  охраны.
      -Спустился  по  лестнице, перешел  реку и город рядом.
     - Промышляй, сколько  можешь!  Один  раз  как- то удалось  все таки уговорить ей  старшего  сынишка  пойти на этот промысел.  Зайдем, говорит, а он за меня  спрячется. Хозяйка  подаст мне кусочек, а ему нет. Он, видно, сам понял, что не доводит своего дела  до конца, и в  другом  доме становился с  матерью  рядом.  Шибко  он  стыдливый  был, а  что  поделаеш, если  жить охота есть?
      - С такой  жизнью  он решил  покончить. Ушел  в город один, и начал искать детский   дом. Только  к вечеру нашел. Из  начальства  там  никого  не было, одни ребятишки. Переночевал  там, а утром пришел заведующий. Спросил его,  откуда ты и как  фамилия, а он там  чёто соврал, а фамилию назвал  свою, потому что  шибко страшно ему  показалось стать сразу  другим  человеком.  Заведующий  говорит, выйди пока, а потом, я тебя позову. Когда, вызвал снова, то говорит, что ты мол, спецпереселенец, у тебя есть мать, вот и иди в городок. А он только и спросил, что у меня  рукавички сохли на печке, а сейчас их  нету.  Заведующий спросил у ребятишек, но они сказали. «Мы не брали». Вот так у него и вышло, «пошел за шерсть, а вернулся стриженым». Это его не остановило, и стал разрабатывать он новый план райской  жизни.
     -  Через  некоторое  время, когда  закончились большие морозы, их снова погрузили в вагоны и повезли  опять в домашнюю  сторону.  Доехали до станции  Барабинск, потом  перевезли в  пересылку  г. Каинск, который  находится  недалеко от станции.
      - Здесь им сказали, что  будут отправлять  за  болото, на  лошадях.
     - Вот тут то он и решил, повторить свой номер, но теперь уже согласно разработанного им плана. План у него был такой: Так как в Каинске  нет детдома, то он перед отправкой этапа за  болото, должен  попасть в больницу, а отказать ему в этом  не имеют права, так  как он  скажет кто он такой.  Если спросят, он ответит:  «Сняли с поезда как  безбилетника, поэтому и оказался  здесь. Здесь родителей нет, а фамилия  Орлов». Матери не говорить куда пошел, что бы  ни нашли. План составлен, надо действовать. Как, только, объявили собираться для  отправки, он  незамеченным  улизнул из пересылки.
     -Приходит в амбулаторию и сидит на лавочке.
     -Амбулаторные работники ходят мимо его и никакого внимания. Потом  одна  все- таки спросила, а ты  зачем пришел, мальчик? Он ответил, что болит нога. «Ну, заходи сюда, что же ты в коридоре сидишь. Посмотрела  ногу, да  и говорит: « Вот, что! Приходи  завтра сюда с родителями, я с ними посоветуюсь, а тебе пока ничего не скажу, иди домой».
      -У меня нет дома и родителей - ответил больной. И сказал ей то, что  было запланировано. Врачиха  сказала, что бы он надел валенок и вышел в коридор. Он вышел, сидел, сидел, а потом и врачиха вышла, закрыла кабинет и ушла домой. Потом  уборщица попросила его освободить амбулаторию, так  как  время  рабочее кончилось, и она  помещение закрывает. Походил, он по  городу, походил, голодный и ничего не мог придумать. Вернулся  на пересылку, а его там мужик  с  запряженной  лошадью поджидат. 
       -Поругал его  немного, посадил в сани и поехал  догонять обоз. Через двадцать километров в  деревне Ургуль  догнал  обоз и вручил беглеца матери. Так  и не  осуществился его  план!
      -На  шестой  день привезли их  во Львовку. Распределили  по  квартирам, сказали хозяевам, что на одну  только ночь. Потом повезут  дальше, но вышло  по- другому.
      - Извозщики  договорились,  и  ночью  удрали  обратно. Ну а потом, видимо, начальство  решило, что  какая  разница им, где  подыхать, да так, и остались они  в этой деревне. 
      - Такую массу  народа  высылали, а о том, что человек  без пищи не может жить, видимо  «забывали».  То дадут паёк шесть килограмм овса, то совсем ничего не дадут, вот и поживи. А промышлять где? Здесь  старожилов  было дворов  десять, а остальные все спецы, на год раньше привезенные. Короче говоря, у меня пропал антирес слушать рассказ супруги после того  момента, когда  она  стала предлагать этому сынишке-беглецу, идти по миру, а он ответил: « Меня можешь больше не кормить, я лучше умру».
      - Залез на крышу  пригона и двое суток пролежал  в ожидании смерти. 
      - Тут, я  сказал: Хватит!  И она  замолчала. Баба она  и есть баба. Хоть бы че  нибудь умалчивала, а то как  да - чё было, так и расписыват  как  по книжке.
      - Как они жили, с  тридцать первого по тридцать  шестой  год, так я и не узнал, и боле не спрашивал.
      - Опосля,  уж  люди сказывали, что она  кожурки  картовные  собирала по помойкам, и кормила детей,  но  одного не смогла спасти. Промышлять тут негде, все такие же спецы, только привезенные на год раньше, а из  старожилов было тут  дворов десять. Да и всем бы им был каюк, если бы не старший сын.  Он  списался с ними, и нет, нет, да  и пошлет им деньжонок, вот  тем и  выжили!  В  лагере, я знал:  выполнил  норму - получай девятьсот  граммов хлеба, перевыполнил - кило сто, а тут положение  иное.
      -Робить  можешь день и ночь, а ись не проси.  Это  не  присказка, а сущая,  правда.
      -Корчуют  спецы лес, копают  землю лопатами, пашут  на быках, сеют хлеб, жнут его серпами, молотят  цепом, веют на  ветру, что отдуло, получай, а зернышко в казну.
     -Спасенье  было  одно - картошка  да колба!  Выручала выдумка.  Насушат, натолкут опилок, вот тебе мука! Потом  смешают её  с колбой, да с картошкой, испекут – вот  тебе
и хлеб! Вот  так и  жили, и даже  в  школу робята  ходили!
     - Узнал я и то, что  Егорку выгнали  из  школы за  фулиганство. Это  тот,  который  умереть  хотел.  Ну и упрекнул я его в этом, говорю, был бы  грамотным, дак  ходил бы с портфельчиком и денежки бы  получал. А  он  мне на ответ:  А  если бы тебя заставили  написать  плакат. « Спасибо, товарищу  Сталину - за наше  счастливое  детство!», ты  бы  написал?  А я  спрашиваю, какой  дурак это  заставлял тебя  писать? А  он мне, не дурак, а учительница. Я не отказался  и написал, только по-своему. «Спасибо Сталину  отцу, что мы живем на  ссылке, летом  мы едим колбу, а  зимой  опилки!». Плакат сам прибил под портретом  Сталина, у  которого в добавок  ишшо, глаза выколол. Вот и поговори с таким.
          -На  другой же  день  заведующии школой   издал приказ  об исключении.  Это еще хорошо, что не  доложили в комендатуру, а то загнали бы «где Макар телят не пас!»
         -А ещё  чего вытворял  он, как  рассказывали  мужики! Тогда  во всех  делах хозяином был  комендант. 
        - Привезут что- либо для спецов, но без распоряжения  коменданта  никто,  ничего  не получит. Однажды  привозят ботинки,  кому  их  дадут -  распорядится
комендант. Ну,  мой  афирис, не  долго  думая,   пишет  распоряжение.  Сам  себе от имени  коменданта, и получает  новенькие  ботинки. Что  это распоряжение  подделка,  у зав складом на это  не  было  малейшего подозрения.  Все  его  дружки, кто босиком, кто в лаптях, а он в  новеньких  ботинках! Такие проделки еще  не раз  у  него были.
        - Я пришел  к  ним  летом, а зимой он удрал все-таки за  болото со Львовским  обозом, который  повез мясопоставку в Каинск. В то время, без пропуска не выпускали за  болото, так он там, что-то подделал!  В Горемычке,  все-таки, попался с поличным. На  заезжем  дворе, встретился с комендантом, который и выписывал пропуска.
     - Комендант  говорит: А ты,  друг любезный, как  здесь оказался? Кто  тебе разрешил уезжать? А он  ему  на ответ, разве Вы забыли?  И подает ему пропуск. Тот посмотрел на гумажку, плечами жмет и говорит: Ну, когда я его тебе  давал - убей,  не помню?   А афирис мой  видит, что Храмцов сумлеватса, да  и говорит, дак не я же у  Вас, его  получал, а дядя Никифор - старший  обоза! Это дело другое, так  могло быть - сказал Храмцов и еще  спросил, а по  какому  же ты делу едешь в Куйбышев?
    - Мужики  ездовые, а ты кто?  Тут на выручку пришел этот дядя Никифор, который  сказал. Да  лошаденку тут  одну, больную, ведем на  базар, вот и  закрепили за ним, что бы дорогой за ней  ухаживал.
    - Так, так – сказал Храмцов - ну ладно, давайте чай пить!
    - Это всё мне рассказали мужики, когда приехали  обратно.
   -  Вот  так  и сбежал он  со своёй  ссылке. Сперва он  на родину  заехал, получил пачпорт, а потом умахал аж в Казахстан на  станцию Уштоба к  своему старшему брату Павлу!
      -Там  опять подделал все, какие  надо  документы, и поступил в железнодорожную  школу в городе Джамбуле.
     - Кажись,  это  на  другой  год  уж  было, как он  ушел.
      -Пилили  мы  дрова с Никишкой  Саньковым, а он и спросил:  «Егор пишет письма?»- ну я сказал, что  пишет, и у него  спросил, а что правда, что он такой  то  плакат писал?  Никишка  упал на сучья, и заливатса, хохочет.
        -Нахохотался, утер слёзы, да и говорит.  Дядя  Иван, если бы ты  знал, что он писал. У  него  вся  тетрадь была  исписана стихами. Как  начнет нам читать - мы  со  смеху надсажались. Говорит, я его  стихи все  на память  знаю, и начал мне  читать.
       -Я до этого и не знал, какая у него башка.  Написано  всё  так  складно, но самое главно - ведь всё,  правда.  Один  стишок,  я  попросил  прочить  ево  второй  раз. Он  прочитал, да и говорит, дядя Иван, давай я тебя  научу, хоть один стишок. Учи, говорю.
        - Вот мы три дня и талдычили.  Я и сейчас его  помню.
        - Не  только от  Никишки, а от многих я  слышал про этого Исакова. Это  участковый комендант был,  придурковатый, да к  тому  же и заикатый.  Для  того, что бы отличиться как-то от поселковых комендантов, носил два нагана. Два  нагана ему носит,  не полагалось, так он один сделал из дерева.  Кто его там видит в кабуре, какой он там?  Мишка Останин,  это парнишко  хозяйки, у которой он на квартире  стоял, обнаружил этот  секрет и рассказал своим дружкам.  Исаков хоть и не мог, но  любил поговорить. Однажды  приехал он во  Львовку, приказал  собрать народ  в  школу. На  этот  раз он  надумал рассказать спецпереселенцам, что такое  клопы и блохи и что с  ними делать.  Мыкал, мыкал чёто там, и домыкался, до того, что  у  него  получилось так, что не  клопов и тараканов надо  уничтожать, а  граждан, которые перед ним сидели.  Вот про  это Егорка и написал стих:

        « Заикатый, злой Исаак,
        Читал лекцию, да как?
        Про тараканов и клопов
        Не мог  связать он и двух слов.
        Всё  перепутал, все смешал,
        Но голос свой  все  повышал.
        Блохи и клопы!-
       Это граждане  таки,
       А  таракан?  Паразит он тоже?
       Всех вас надо уничтожить!
       Вот голова! Что у  барана,
      Но зато ведь два нагана!
      Один,  правда,  деревяшка!
      Но сойдет для Исакашки.
       Ими он спецов пугал,
       Случилось так, не тот  достал.
      Оробел, куда  деваться?
       И с тех пор, стал  больше заикаться

       - Вот какие болваны управляли нашим братом. И после Исакашки не лучше  были.
        -Белоусов, Вяткин, Зазваткин, Мильшин – все  были  дураки.  Белоусову, чем- то жана  не угодила, он выхватыват наган, бах, и готова баба!
       - В каким году уж… нипомлю, толи в сорок  восьмым, совпало первое мая в субботу, а второе мая,  паска.  Бабы топят  бани, а Мильшин бегат по  дворам, и заливает каменки  водой. Вот, празднуйте первое  мая, а не паску.  Черепушка  не варит, а властвовать надо!
        -Доносился он  со своим наганом, что мужики устроили  ему  фокус. Приехал он в Таволгу, а там его хорошенько  подпоили самогонкой. Поехал в Пудино, а по дороге  встретили его  мужички. Один за руки, другой за  наган, а потом пулю в  лоб, а наган  ему  в руку, возжжи  намотнули, и поезжай! Но об этом стало  известно, только через несколько  лет, а  до  этого все  говорили, что Мильшин  застрелился.
      - Ишшо антиресный  случай был.  Хоть и в не нашем  поселке это было, а знали об этом все по всему  району. По Чижапке, в поселке  Вольжа, жили  всего  два мужика Чичиков и Фофанов.  Хлеб они сроду  не сеяли, а занимались охотой.  И вот, когда  выбереться Чичиков из Вольжи в Пудино за продуктами, да пушнину сдавать, а у него и спрашивают.
     -Ну,  как вы  там двое  живете в тайге? – а он, отвечат:  « Не ровно ясфи ево живем. Клеп есть, соль нет, соль есть, клеп нет! Так  вот! Какой то, дурак и заставил их хлеб сеять!
     - Дали им план, дали семян, гороху и ячменя.
     - Лошаденка у них была. Остяк, он  остяк и есть, ему лишь бы собака была накормлена, а лошаденку заморили, она у  них и сдохла.
     - Лошади нет, на кем пахать?  Семена съели, и занимаются своим делом. А начальство  уже  подсшитало, сколько Вольжа  должна  хлеба сдать.  Зимой  приезжают к  ним за  хлебом, а у них не токмо хлеба, а и соли нет.
   -  Мужик этот, который ездил к ним  за  хлебом рассказывал. Захожу к Василию Фадеевичу, говорю, здравствуйте, ну  как поживаете?  Он отвечает. Ровно теперь, паря, стал  шить – клеп нет, соль нет!  Коня нет, на кем поедешь за хлебом?  Боялись они показываться на глаза начальству. Но наказанья не миновать!  Привозят  их в  Пудино на суд. Судья задает  вопрос Чичикову, почему вы не посеяли хлеб  согласно  доведенного вам плана, и куда  вы  девали государственные  семена, гороха два центнера, ячменя три с половиной центнера? Василий  Фадеевич отвечает. «Карох сеять-прюхо пушит, яшмен сеять - пурка  пропал». Посмеялись, посмеялись, а все  же по  два  года им дали.
Дедова  аудитория тоже смеялась, а затем  один  слушатель сказал:
       -Иван  Мартемьянович, Вы опять уклонились от драматизма к юмору, а нам бы хотелось узнать последовательно шаг за шагом о вашей  жизни, после того как  вы соединились с  семьей?
     - Дак  жись, она и есть жись - сказал  дед - юнмор с несчастьем как  вёдро с ненастьем!
      -Всяко  быват! Как  сказала  жана, так  оно и было. Хоть в оглоблю  роди, всё  государству! А тут ешшо злые  люди нашлись! В  этот  год поорешничал я в  Фадихином   острову, восемнадцать  мешков  ореха набил. Ссыпал в сайво, ну думаю,  теперь  заживу!
      -Зимой  приехал за  орехом, а сайво пустое! Тут  как  хош сшитай, хош юнмором, а хош  дранмантизьмой. 
     -Думал, думал-жить нельзя, а раздумал – можно!  Решил третий раз наживать хозяйство. Ну а,  если в  третий  раз  разорят, тогда уж лутьше живым в  могилу  лечь.
    - Подглядел место для  поселения, и давай лес рубить на избу, да на санках таскать на  усадьбу, но силенка то уже не та! Семи аршину  осину ташшишь, а  глаза на лоб вылазят!
       -Раньше, бывало, девяти пудовые мешки таскал, и хоть  бы что.  Натаскал лесу по  мелкому  снегу, давай избу  рубить.  Избу срубил, а  баню  тоже  надо! Тут  уж  лес полегче  пошел. За  лето  поставил и то  и  другое, а тут  еще  из артели  телочку  дали.
       -Выросла,  стала коровой!  Все  эти  дела  делались  в  неурочное  время, основная то работа  была  в артели, так  раньше  назывались колхозы.
     - Одним  словом, через три  года я опять стал  хозяином, и корову  завел и двор построил, и кабанчиков стал вырашшивать. Картошка хорошая родилась. Но антихристам-людоедам видимо не пондравилося  это, что люди картошку едят до сыта, да ишшо и мясо. Дак они чё устроили?  Приказали строить крахмальный  завод. А когда  завод пустили в ход, и давай оне бегать по огородам.
     - Ишшо не успешь посадить, а оне уже подсшитали, сколько соток, и сколько сентеров, ты  должен сдать картошки. Вот  и покорми поросеночка! Если  и оставишь, то только до Рождества прокормишь, и приходится забивать!  Но и тут, я их  всех  все- таки,  переплюнул.
      - Как- то  шарился по лесу, кажись, смородину брал, и наткнулся на поляночку.  Мне  как будто кто  сказал, вот где  надо  картошку то садить!
       -Я так и  сделал!   Пять соток раскопал, да с полоски  этой,сто  двадцать ведер в первый  год  картошки  собрал.
      - Какая бы  ни была  широкая  глотка у  дъявола, а все равно он  не  мог её  насытить человеческими  телами.
      - Казалось бы,  все  сделает для  того  што бы  человек  сдох, а  он  уцепиться за  землю, робит день и ночь, а  все  равно  живет.  Но не тот он  дъявол, штобы  человек его перехитрил и выжил.
      - Ни с того ни с сего!  Давай, он  людей  хватать!  Да в  тюрьмы  садить!  За что пошто, ни хто не  знает?  Только  из  нашего  поселка пятнадцать  мужиков  забрали!
      -А в Намеченной, там украинсы, да молдоване жили, дак их всех подряд без разбору  забрали! Вот уж двадцать лет прошло, а ни  один человек не вернулся! Если бы  живы, остались, разве  бы  не пришли бы оне к  своим семьям?
    - Лонись, у  меня  Колмагоров  ночевал, дак  сказывал, какое то секретное  письмо им  читали.  Там сказано, што по линии  ЕНКВД третья  часть погибла  народа от того  количества, которое погибло на войне. Я спросил его, за что оне все-таки погибли, а он говорит – «по ошибке».
    - Ничего  себе, говорю «ошибочка». Вот  тому, хто  допустил эту  «ошибку», стукнуть бы промежду  рог по  башке, так  штобы она раскололась пополам, а потом сказать ево  детям, извините, это  маленькая  «ошибка»  получилась!. Антиресно знать, што бы  оне  на  это ответили? Все  это творилось до  войны, в мирное время.
     -Война началась тут им и карты в руки. Обдирали  людей до чиста.  Што в  колхозе робишь год  даром,  это ни  в счет. Ну и хватит,  бы  этого. Хлеб растим, а не едим! 
     -Што, ишшо, надо? Человек для  того и доржит хозяйство, штобы  кормиться, а оне  делают  так, што и от этого ничего не остаётся. Молоко сдай, картошку сдай, мясо сдай, налог заплати, а  тут ишшо  какой то заём  придумали.Толи нас богачами сшитали? Дак у  богачей, бедны  просят?  А эти просят так, если не дашь, ребра пересшитают, а все равно возьмут и не  столько, сколько  ты  дашь, а сколько им надо!  Но  меня  не  били!  Чуяли, видимо, варнаки, што у  меня было  такое решенье! Если только  тронут - одного, двух  пришибить, а  третий  може и меня  пристрелит!  А зачем  така  жись?  Сшитай разорили в  третий  раз! Только што избу, да  баню не отобрали! Вот  скажи вам, дак  ни поверите, а это же  истинная,  правда!  Вот, например, овечку доржишь, дак ты  должен сдать: мясо, шерсть и полторы овчины. Ну  ладно, мясо и шерсть я сдам, а  где я  возьму  полторы  овчины, если у  меня одна овечка?  А уполномоченных  по  налогам  развелось, больше  чем  собак  нерезаных.  Окромя приезжих, и  в  поселке  двое  работали,- Нетесов  с Нетесихой.
    - Он собират  вешши по домам для фронта, а она налоги. Один  раз заходит он к  Нюре  Колченковой, а у ей  ничего нет, окромя  двух  ребятишек, дак он,  шторы с окошек  сорвал и унес. Потом  Нюра как- то случайно  зашла к  ним, а шторы её  висят у них  на окнах.  А  Нитесиха, дак та ишшо лутьче устроила!  Две тыщи взяла с Филиппа Никонова  налогу, и дала  ему, какую-то гумажку из  газеты  вырезанную. Филипп  неграмотный и  прибрал эту  гумажку подальше, штоб не потерялась, и ходит  козырем. Налог заплачен!  Душа  спокойна!  Через немного  время получает повестку из нарсуда, явится к  такому то числу в суд как  обвиняемому за неуплату  налога.  Он  гумажку в  карман и в Пудину. Вот и суд. Судья и спрашиват. Может у тебя, какие справки  есь,  в твою зашшиту? Он и подает ему  эти  гумажки. Судья посмотрел, посмотрел на них  и подает ему  обратно, да и говорит, что  когда  пойдете в тувалет, они  вам пригодятся. Нам нужны форменные квитанции!  Два  года дали мужику!  Поизгалялись  над людьми, сколько только  хотели.
     -Вот  эта избушка, где мы  сидим, называется  Марусин  стан, дак вот отсюда бабы  на коромыслах  молоко в деревню носили  на  молоканку.  Это одно, а  второе - попробуй подой корову  среди дня  на паутах. 
     -Зачем  это было делать? Если  корову не накормишь как следоват, дак ты её  хоть десять раз в сутки дои, все  равно она больше не даст молока.
    - Попробуй, только скажи  слово, сразу  заметут и следов не  оставят.
     -Пахали на коровах, и не на колхозных, а на членских.  Миколай  Долгополов, да  Мишка  Миронов, взяли раз, да и распрягли своих  коров. Одним словом, не дали на них  пахать.
     -Дак, Миколаю полтора, а Мишке пять лет заключения дали!  Вот и поговори  с ними?
     -У  них один был лозунг: « Все для  фронта!»  Ну,  пусть  будет так!  Но  не таким же  способом добывать хлеб! Чё  на корове  напашешь? А коней  забрали! Опосля  рассказывали  мужики, что пока  до Томска догнали, половина их подохла! Да  так  оно и  должно быть, конь не  машина! Робишь ты на нем  или нет, а корм дай ему  каждый  день, а  где его было взять при такой суматохе, да с такими хозяевами, да  ишшо с  нашими  дорогами, из трешшобы в  болото, из болота в ложок, из  ложка в речку!
      - В обшшем сказать, то колхоз разорили и фронту пользы  не  дали! На конях пахали,  все же по мешку отходов за  год  получали на трудодни, а как на коровах начали пахать, тут уж, извините!  - Тут ешшо, кто- то догадался, крахмальный  завод поджег. Но, от этого легче не стало, а ишшо,  хуже. Заставили картошку  сушить и сдавать! Но засекреченная  полоска хорошо меня выручала! А нельзя ли ишшо чё нибудь придумать? И придумал! Занялся рыбалкой.
      -И удивительное  дело, сколько  добыл-всё  твоё!  Ажно  не  вериться!  Канители хватало.
     -Люди ишшо спят, а я уж с рыбой приплыл. Ловилась, правда, временами, но нам хватало  на круглый  год, да ишшо  и людям  давал!  Осенями  приспособились с  самым  младшим  сыном птицу ловить ловушками. Один раз антиресный  случай был! Пошли мы с ним  поздней  осенью  сухостою покострить на дрова, а  ловушка немного не по пути стояла.
     -Я  спрашиваю, чё, зайдем?  Он  говорит, давай  зайдем.
    - Подходим…, батюшки мои, их  там  как есть  до половины ловушки! Мы подходим  ближе, а птица тоже не  хочет  умирать, да как начала биться, да так что ловушка  упала!  Колька упал на них, четырех  косачей  придавил, а остальные  только  сшибарчали!  Сколько  их  там было, никто  не сщитал, но, во всяком случае,  полсотни не меньше!  Даже  заплакал  сынишко,  что  такое счастье  улетело.  Сибпушнина то, принимала  их по  три  рубля за  штуку.  С тех пор,  стали  глубже  ловушку,  втыкать  в  землю.
       -Да и на широких местах в войну, не лутьше  нашего,  было. Тут, один единоличник  Чубыкин Савостей жил, дак он за болотом, в одной  деревне бабу за семь пудов ржи  купил. Тут ученые мужи  зашевелились, посмеиваются, а один с бородкой спросил: Как это  случилось? -  Я, сперва,  и сам  не  верил, несмотря, что вся деревня об этом говорила. Савостей  похаживал ко мне, табак  в деревянной  ступе  толкчи.  Ну, я и спросил у ево  об этом  деле,спрашиваю, ну  чё с законным  браком поздравить  тебя? Он и говорит мне, что  вот  именно что с  браком,  мол. Да  маху  дал  я, паря. Купил и обратно  увез. По его  рассказу  дело  было так. Когда  ехал  он,  домой из Каинска, то  остановился на  ночевку у одного  хозяина в деревне Питюканово. У этих  хозяев, не было даже, чем поужинать. Он  и спросил  их, как  же они  думают  жить  дальше, а хозяин говорит, а мы и не  собираемся жить, будем умирать! Зачем вам  умирать? - говорит Чубыкин
    – Ты, отдай мне  бабу, а я тебе семь пудов ржи  привезу,  и оба  останетесь  живы. Они согласились, когда привез  домой, разглядел хорошенько, а у  бабы одна  нога оказалась короче. Он,  долго  не  раздумывая, увез мужику и рожь,  и бабу. Вот  тут  сразу всё  вышло и юнмор и трангизма.
       -А  трагизма та  наступила, скоро  такая, что было не до  юнмора.





                Глава 5.   Времечко  нашей  доли.

       -  Началась война опять!  Год  прошел, второй пошел, не  берут  кулацких сынков на фронт! Потом, видимо, завидно стало. Советских людей  убивают, а классовые враги не все  ешшо  сдохли. В августе сорок  второго - пошли кулацкие сыны  в  бой  за  Родину и за Сталина. Вот  и получилось, што  трое  детей  моих погибло  от голода как  враги советской  власти, а  двое за  советскую  власть.
    - Это я не  знаю, как  и назвать. Которые на  войне погибли, не  были в ссылке.  Это,  старший - Павел, и середний  Михаил.
         -Ешшо двое двое  воевали, но вернулись  живы.
        - Максим  четыре  года воевал  и  живой  остался, дак  его  на десять  лет  в  лагеря упекли, там он и умом  помешался.
       - Федотко, тот в плен,  было, попал, но потом как- то вывернулся,  не  угодил в  тюрьму.
       - Вот  какое времечко  на нашу  долю выпало.
       - Идут, да  идут  похоронки, кладут, да кладут  свои  головы  сыночки, за  счастливую долю свою. Ждут люди, не дождутся, когда  кончится эта бойня, а что там творится ни кто толком  не знат.  В те годы, связи с широким местом не было. У  кого  было  радиво,  отобрали, а телефона не было.  Почту привезут  в месяц раз и всё. Кому  што прийдет в голову, тот  то и говорит.  Тут, откуда  ни возьмись, живой  человек пришел, да прямо с фронта!  Это был  Ельшин Иван  отпушшен после  ранения.  Как  есть, вся  деревня  сбежалась к  нему!  Завалили его вопросами, да расспросами.  А Мекин дед, спрашивает:
      - Ну, а  Сталина  бачив?  А  как жа,- отвечал Иван -  по ручке  здаровкалси.  Выстроили  нас на  Красной плошшади в Маскве, а Сталин  подошел ко  мне и говорит:  «Ну,  как дела, товариш  Ельшин? – а я говорю – Хорошо, товариш  Сталин!  Он мне  руку  подал и говорит:  « Маладец! Бей  фашистов!
       -А у  Калинина  на  фатере был? Ну и шо  тамочки, як воны  живуть? – спросил  Мека.
      - А-а,- махнул  рукой  Иван,- што  там, анны  живут!   В избе  халадушша, дров  нету!
     - Старушенка его, залезла  на  печку, согнулась в  три погибели и лежит.  Што  на  холодной  печи  согреешси?
     - Ну, а с сеном, як у, его?- спросил  опять Мекка.
     - Да, зачем ему сено? У его не токмо, што коровы, а и дажа парасенка  нету - сказал  Иван.
      - Е-е-е!– протянул  Мекка и погрозил пальцем - им тожа, там не дюже, сладко достается!
      - А как-жа, - развел  руки  Иван – война и есть  война!
       -Вот до  чего народ дикой, темной, да  забитой  был.
       -Ведь  всё  Ванькино  враньё  принимали за сушшую  правду. Даже  были такие, которые  не верили, што  есть  жалезная  дорога, и што  поезда по ней  ходят. Как  это  говорят, деревня  может ходить на колесах взад, вперед?
      -  Тут, такая Анна  Чубычиха  жила, дак  ей крайно  надо  было  увидеть уборшису клубную, а заходить в  дъявольское  помешшение  боится - грешно.  Отворила двери, кричит её, а та на козлах стоит, потолок белит и не хочет слезать, кричит, заходи, кто там?
       - Ну  и пришлось Чубычихе зайти.  Когда  зашла, огляделася, да и спрашивает, а пошто это дыра  то в стене?
      - Уборшиса и объясняет ей, што  из этой  дыры  кино кажут, Вон она чё! - говорит Чубычиха, а я то  думала, што  на  этой  полотине чертей  рисуют, да  двух  мужиков  садят по  бокам. Мужики то за полотно дергают, а черти то скачут, а люди то смотрют и хохочут. Вот  така  публика  была!
       - Вообче  то, из  старожилов, в основном были тут кержаки. Забрались подальше в тайгу от нечистой силы, но  все равно  она  и тут  их настигла. Самый первый  сюда заехал  по  Чузику  - Лев  Иванович Вяткин со  своими  сыновьями. Вот  поэтому и названье этой  деревне - Львовка. До колхозов-то не  обижались они на жизнь.
      - Зверь  и птица вся ихня  была, да и рожь  родилась по пятьдесят  пудов  с загона. В урожайны годы, на орехе  хорошо  зарабатывали. Их тут  трясти начали  только в  тридцать четвертом году.
        -Льва  Ивановича, как  только  разорили, он  сразу  и помер. Микулкина  Миколая  раскулачили за  то, што у ево  дом  был не пятистенник, а крестовый. Из скотины была одна корова. Так он  бедняжка  и не дождался, когда  приведут ему  корову  обратно.
      - Лежит на печи, бурчит и бурчит -«ввяли, так привядут, ввяли  так  привядут.»
      - Ево  спрашивают, што ты  там бурчишь? – он отвечает
я, гаварю,  ввяли  карову, так  привядут. Емериканец вазьмет Рассею и привядут, куда анны денутся. Так и не дождался.
       - Нынче весной помер, а речка,  возле  которой  была его  пашня, так  и стала  называться Микулкина  речка.
       -Буркина  речка  по Буркину. А  Коргу  это ишшо  давно назвали остяки. Карга- это  значит  по ихнему медведь. По  ту  сторону  Корги  есть  полоса, которую  называют  Еврейкиной полосой. Назвали  её  потому так, что еврейка на  том месте повесилась на березе.  Жила  она  в поселке  Венера, и всё  ходила во Львовку менять  на картошку да на  хлеб кольца да серьги золотые, а как   нечего стало  менять, она  не захотела умирать долгой  голодной смертью. Вот какой был человек не приспособленный к труду, к земле, што не нашел выхода кроме петли!
       - А вот, дед  Окунев Устин,  дак тот четыре  года  в  лесу жил один, и живой  остался.          Кормился  ружьем, да ножом. Да ишшо и сестре с ребятишками потаскивал  мяса.  Сколь ни искали, а найти  не  могли. Война кончилась, и указ вышел об освобождении тех, которы  уклонялись  от фронта.  И получилось, што он  живой, и здоровый остался. Сам никого  не  убивал, кроме зверя, да птицы.
      - Вот и война кончилась, кто радовался, кто плакал, у каждого было своё и горе и счастье.
      -Только  нашему  брату и после  войны никакой пошшады не  было. Как  драли по  три шкуры, так  и дерут.
    - Вырастишь,  какую  скотину, продашь  государству, и деньги ему  же отдашь в займы на сорок  лет.  Только  в   том было облегчение, што картошку  не сдавали, и рыбачь,  сколько  хочешь.  Венерские,  дак  те  умно  жили. Скроют полоску, две  хлеба, от  комендатуры, а потом  этот  хлебушек разделят  промеж  себя.  Так  и с лосями  делали!
   -  Добудут  и разделят всем. А наше  дурачье по- другому  делали! Один идет на охоту, а другой к коменданту заявлять. Попался  с мясом - пять тысяч штрафу. Вот  так  и жили, девятый  хрен без  соли доедали.
    - В  сорок  седьмом году  всех  лишенцев восстановили в правах голоса. Можешь  ехать куда  хошь!  Разбегайся кто куда!  Ни какие  мы  теперь, ни кулаки ни дураки.
   - Венерские разбежались все!  Это поселок  был  за  Буркиной  речкой.
   - Один  Железняк с сыном остался. Они все с побережья Черного моря. Нам сибирякам куда  ехать? Да  и чё  нам делать, на Родине, на солонцах.  Тут  земля, как земля, своим потом политая. Лес хоть за  огородом руби. Денег  ни  гроша, да и четвертый  раз наживать хозяйство было уже поздно. Вот так  и остались здесь!
    - Вот  Петька Мандрыкин погреб тогда  денег, ужась!
    - Объявили  слабоду  летом, а дорога то через  болото будет только в январе.  Ждать,  терпенья нет!  И без  проводника идти боятся. В  этом  болоте  погибло   людей не весть конца.  Уйдет человек и с концом.
   - Потом, бывало, косточки найдут.
   - Петько то, раньше водил спецов - беглецов, у него какой- то конпас был, дак он по  тропе не ходил, а прямо.
    -Иван Квачев  ходил с ним так рассказывал: Идешь, идешь, конца краю нет этим карагайникам, думаешь, наверно, заблудились. Вдруг перед тобой  ворота. Што, откуда взялось? Оказывается это Горемычинская  поскотина.  Во, какие люди есть!
   - Ну, а с Венерских он брал по двести рублей, и  меньше десяти человек не  водил.
   - Это, что бы каждая ходка была две тысячи рублей.
   - Ну, вот остались мы здесь, сидим, держимся своего нажитого, в который раз хозяйства.
   - Оно бы и здесь можно  жить, если бы этими  займами, да налогами не душили. Ну, а куда от  них денешся, разве, што на тот  свет!  Да и свои ишшо  начальники не давали  жить!
     - Придет сенокосная  пора, а косить для  своей  коровы не  разрешают.  Разрешат,  когда уж  трава на корню почернеет, а што от  её толку?   А масло  сдай!  Один  раз я, все-таки  не утерпел, и пошел косить сразу  после Петрова  дня.  Дак  мне  за  это  тыщю  рублей на счет поставили, как  будто я  семенной клевер выкосил, и сено отобрали.
  - Но я и тут не сдался  дъяволу. На  другой  год пошел косить по  берегам речки. Смотрю, молчат!  С  тех пор так и  стали берега  моими покосами. Шепелиха, соседка, всё  удивлялась, што корова  наша хорошо доится и летом и зимой, а у ихней коровы ничё молока нет! Я ей говорю, если бы вы начинали косить с Петрова дня, а не с Успенья, то и ваша доилась бы так, же как  моя.
    - Как - то зимой вызывают  меня  в контору, председатель колхоза Полугородний и спрашиват.  На лесозаготовку  поедешь? А, я ево спрашиваю, а совесть у тебя есть? А он  мне, што это за вопрос? А  такой, говорю вопрос такой,  мне  шестьдесят восемь  лет, и шел я  сюда и думал, може  ты спросишь, не нужно ли мне какой нибудь помощи, скажешь, хватит тебе робить, отдыхай. Мы тебе и так  мешок охвостьев дадим, а ты меня обрадовал - «на лесозоготовку поедешь?» Дошли видно слова мои до нутра его. С тех пор заставили меня  веревки вить, и в этой должности я и до сегодняшнего дня.  Быват, когда в страду на день два, как  вот с вами, куда попросят, дак не отказываюсь! Ну вот!  Всяко было!  «Красна  изба не углами, а пирогами»!  Так и человек, не лисом,  а умом!
     -Что только не устраивали подлесы. Колхозный  жеребец у нас был Чалко. Дак  вот,  наденут, ему  красны  носки на передни  ноги, дугу  лентами обовьют, да ишшо флак красный  прибьют, и пустят его впереди обоза с хлебом, который  государству повезли
     -Вот сколько ликованья! Хлеб государству, а сами голодны!  Нюрка Усенкова сидит на возу и запевает песню.  «Советская  влась на куриных ножках, всю пшенису за гранису,  сами на картошках». – Митька Морозов подхватыват- «Когда  Ленин  умирал, Сталину наказывал, што бы  хлеба не  давал, а  мяса не показывал.» Поют, а  сами поглядывают, штобы  Осовляк не услышал.  Это председатель колхоза  был. Так вот и жили-поживали, да песенки попевали!
     - Кажись, в пятьдесят третьем годе это было. Через  дорогу  от меня жил Агарин Сергей.
     - Послали ево  за болото в Каинск за чем - то.  Я ему наказал, што бы купил мне чигун и два  литра динатурату. Хоть когда кости пошоркать, изможженные.
    -  Недели  через  две, он приехал. Ну, я и пошел к  нему за покупкой. Спросил у ево, выполнил ли он мой  наказ?  Он сказал, што выполнил, да ишшо спросил, а новось ты  никакую не  слыхивал?  А што  мы  услышим, когда  живем в лесу, молимся  колесу.
     - Нет, говорю, не слыхивал, можо ты  знашь, дак скажи.
     - А он и говорит: «Сталин, то  сдох!» - А я: «Да ты, чё?-а он-«Вот тебе и чё, вот как снимут с тебя все налоги-тогда, узнашь-чё!
      - Я,про себя, думаю, сказал бы ты, што на той неделе будет преставление «Белова света», може и поверил бы, но штобы налоги отменили? В  это невозможно поверить!
     - Спрашиваю, а откудова ты всё  это взял? А он  мне на ответ – «Да весь мир  об этом говорит, это мы  только за  этим болотом ничё не знам.»   Ну  раз  тако дело,- говорю - тогда я этот динатурат домой не понесу. Давай, ево  выпьем, в честь не виданного и не  слышанного такого праздника. Мысленно ли дело налог не платить. Нет! Не вериться!
      - Верь, не верь, а проснулся я в своей  избе.  А как я в ней оказался, вот хошь убей, не помню. Старуха  спрашиват, где чигун, а у меня  башка  как  чигун. Пошел к соседу узнавать про свою покупку, куда  она  девалась?
      - Захожу в избу, поздоровался!  А Серега заливатся  хохочет.  Я говорю, вроде бы и смешного  ничё тут нет. Ну, как нет?  Помнишь, как  песни ты пел?  Да  каки таки песни, я их и в доброе время  с роду не пел, а теперь с чего  ради бы  запел.  Не знаю, - говорит- што в добро ли в худо ли время пел, ты  или нет, а  што вчера пел уж это точно, а не веришь, спроси у  Дуни. Дуня  тоже  хохочет и говорит:
    - Пел, пел, да ишшо  любовные:    « Охо-хо, моя махоня как я высох о  тебе,  на  лисе  переменился  будто год  сидел в  тюрьме».
     -Вот  кака  дранмантизма в жизни быват.
     -Жизнь, она  брат,  мудреная  штука. Вот и свестник  мой, двадцать  три  года яму мне копал, а  сам вперед меня, в  её попал. Да, видно, не  принимат, его земля-матушка, в манзалей положили сохнуть,  Вот и разберися  здесь!
    - Ну, а как  Серега сказал, так  оно и вышло.  На  другой  год все  налоги  отменили, а с колхозов все  задолженности  за  прошедшие годы списали.  Стало  уж не хлебопоставка, а закуп.  За  хлеб  стали деньги  платить. Да в этом же году и тракторы появились. В обшим дело дошло до  того, што  хлеб  стали  до сыта  ись. Вот и пришли мне  на ум слова Карагальцева. Про  себя всё  думаю, хоть бы ишшо один  вражина Берия сдох,  тогда может быть, и заем отменили бы. Но он,  ишшо  три года,  пожирал  ни чем  не повинных  людей.  Только  тогда, когда самых  заглавных правителей  начал  брать за глотку, тогда узнали кто он такой. Восемь человек тогда их расстреляли, как сообщалось по радиву.
    - Да  вы и сами это знаете, недавно  это было.  Вот и сбылась моя мешта, Берия не стало, и займа не стало, живи  да  радуйся, да только жизнь уже  прошла!
    - Лонись, я  сидючи, три  сентера хлеба  заробил, да ишшо на  трудодень по  двадцать семь  копеек  дали.  Бычка на семьсот  рублей сдал, а кабана себе забил, а чё  не жить?
     - За тот год расщитались за всё, а в пятьдесят четвертом платили одну штраховку и самооблажение, которое с меня сняли как с престарелого. Недоимки списали.
      - Кабы  снова  родиться!  Это ишшо руководители таки пошли, то пьяниса, то дурак, лишь ба партейный.  В  прошлом годе триста  гектар хлеба  под снег ушло.  Всё  ждали  хорошу погоду, вот и дождались.  Я говорил им, раз  тонет  комбаин в  земле, пушшайте конные  жатки, а потом  комбайном измолотите. Дак  не послушали!  Говорят, подмерзнет, тогда уберем, а оно вместо мороза, да снег повалил. На  всё  надо ум.  «Работа без ума, што   бочька  без  дна!»
      - Есть  ишшо  люди  таки, которые в  начальники  любят ходить. Вот  этот ездовой, который нас сюда привез, дак  ево  брат  Иван Кутусенко.  Он, как - то писал записку с пихтового завода матери  своей. «Мама вышли хлеба и картошки, и подписался - старший  конюх  Кутусенко !»  Вот в какой  чин  сам  себя  возвел.  Как он мог быть там старшим, когда на заводе всего  четыре лошади и всего один конюх?
 Аудитория  дедова, досыта  насмеявшись над  эпизодом  его повествования, не  просила более его о продолжении, да и время уже  было позднее. Все  с  нетерпением поглядывали в  домашнюю  сторону, не едут ли за ними.
Но, один обратившись к  нему, сказал:   
    - Иван  Мартемьянович, вот мы  прослушали вашу  автобиографическую повесть, связанную со всевозможными репрессиями, культом личности, или образно выражаясь, вы  пережили, от и до, Сталинскую эпоху. Хотелось бы  узнать какое Ваше  отношение к Советской  власти в  настоящее  время?
     - Какое может быть, у человека  отношение, к  тому чего не существует? - ответил дед.
-Я Вас  не понимаю?
-Ну,  если  это не понимаш, тогда и говорить нам не о чём.
-Это с Вашей  стороны уже совсем не тактично.
- Ну,  ежели  быть  тактишным, тогда  скажи мне, што тако Советска влась?
- Ну, если в двух словах, то  это  власть народа!
- А я хочу, что бы  ты  сказал в  трех  словах!
- Пожалуйста! Можно и в  трех!  Советская власть, это  власть  рабочих и крестьян в лице депутатов трудящихся.
- Так!  Значит, Советская власть из  депутатов трудящихся?
- Совершено,  верно!
-  Тогда, к чему эта власть стремиться и чью сторону доржит?
     -Советская  власть стремиться  создать изобилие всевозможных  товаров, и на  базе  этого перейти к  бесклассовому коммунистическому обществу!  Так  как  она  власть трудящихся, то всегда и поддерживает интересы  трудящихся. Иначе и не может быть!
   - Понятно. Теперь,  скажи  мне, пожалуйста, где  была эта влась  трудяшшыхся, когда один изверг губил мильёны  этих  же  трудящихся, детей,  стариков? Одним словом всех подряд, потому, што изобилие  тако создал, от  которого люди  умирали с голоду как  мухи после Покрова!
   - Видите ли, всё  это  было  в прошлом, и какой это был тяжкий  период, Вы нарисовали нам эту картину. И как, говориться « Что было, то было», я же  и задал  Вам вопрос.  Как Вы реагируете на  события сегодняшнего  дня, на современную, так сказать, ситуацию?
    - Дак, она синтуасия, какая при Сталине была, такая и сейчас! Как  тогда, эти  депутаты вместо пешек  были, и теперь  такую же  службу  несут!
    -Ты  слыхал,  когда ни будь, штобы, хоть один  депутат, будь то сельского Совета, али Верховного Совета с кем  ни будь, не согласился?   Али, высказал  своё  мнение?
    - Ево  дело, сидеть, ушами  хлопать, да руки к верху  поднимать.  Если и  заставят, ево  говорить, то только  то, што  написано на гумажке,  которую ему  дали.  Раз он повторяет  чужие слова, то  самое  высшее  ему  звание- «попка».  А ты, говоришь – «депутат  трудяшшихся»!  Это  я  говорю, если, по вашему сказать, в обшших чертах, а ежели  канкретно, то могу и пример  привести!
Задели, видно,  деда  вопросы ученого, да  инерция  разговора еще  не  прошла, хотелось,  ему  выговориться  до конца, и он  взволнованно  продолжил дальше.
    - Ну, дак вот! Поехал наш председатель  со своими  дружками  в Пудину  за солью на трех подводах.  Полторы тыщи  рублей с  собой взял колхозных  денег. Привязал  там  жеребца к столбу, и стоял он там до тех  пор, пока все  деньги  председатель не пропил. На четвертый  день заявились во Львовку  на порожних санях и без  копейки  денег.
   - А Шерстобитовский  председатель, дак тот ишшо лутьше  устроил. Уехал в Осипово на  жеребце, а обратно  приехал с  трактором, а  куда  коня девал  неизвестно.
   - Двадцать  депутатов  про это знали, между  собой  шушукались, а  на собрании об этом  даже  не  заикнулись сказать! Я к  чему это всё  говорю? А вот к чему! Ежели  колхозник свою  собственную  корову  выпряг из  ярма и не    дал на ней пахать, ему  за  это пять лет  лишения  свободы, а  ежели  председатель, да ишшо куманист  угробил  жеребца колхозного, который  стоил  восемнадцать тысячь - ему  никакого наказанья! Вот  если бы  была у  нас  эта  самая  Советская влась, разе бы она  допустила до этого?
    -Ведь Советская  влась, в чем  заключается?- продолжил  дед  поучительно.
   - Вот  нас тут  сидит девять человек.  Самый главный  енерал здесь я.  Моросил дож, а   сейчас перестал. Вот  мы  советуемся, чё  делать?  Толи  робить, толи басни рассказывать? Вот это  будет советская влась, потому, што мы  все вместе  посоветовались. Могло быть и иначе.  Так как я главный, я мог бы и приказать  робить несмотря на дож.   Сгребли бы мы сено сырое, а оно  опосля бы всё  сгнило!  Вот  такая  влась  называется самадурной.
    - Я к чему это говорю, да к  тому, что  у нас на каждом шагу  так и творитса!
     -Вот  тут  рядом  «Большереченский»  колхоз  был, дак  там самодурошный  председатель заставил четырнадцать  гектаров гороха  в грязь  сеять, штобы  наперед всех сводку  подать. Ну  и  посеяли, грязь засохла, и на четырнадцати гектарах можа  четырнадцать  горошин  взошло.  А ну-ка, спаши  эту  полоску на быках, да по грязи! Теперь с кукурозой  этой.  Посеют  - она  замезнет, на  другой  год посеют опять  она  замезнет. Дак  это  умный  человек,  заставляет  это  делать? Али  вот  взять  ваше  дело?
    - Прислали вас сюда на двадцать пять дён.  Ведь  эти дни можно  и в избушке  просидеть. За один  день  можно  двадцать копен  сена поставить. Ежели обдумать всё  хорошенько, то  от этих  посыльных кругом убыток!  Вы не робите  в своем учреждении, а половина  зарплаты вам  идет. Это раз!  За  дорогу  в два конса  надо за вас заплатить. Это два!  Колхозные  продукты даром унистожаите. Это три!  А чё  сделали? 
    - Это ладно, што  дож  пошел, а если бы  не пошел, то всю вот эту  полосу  погубили бы. 
    - Копна делатса  для  чего? Да для  того штоба  сено спасти от дожжа. А вы начали  делать  ловушки для дожжа.
    - Когда в  рядах сено  намочит - это не  беда! Оно, опять высохнет! А вот,  когда его в кучах в таких,  какие вы делали, намочит!   Пиши,  пропало!  Это сейчас я вам  лексии читаю, а на работе когда  читать? Но вас я не виню ни в чем!  Раз это  дело у рук ваших не бывало то, и вины тут нет! Виноват тот, кто вас послал на срок, а не на урок.
    -Если бы дали вам урок, ну скажем, тыщу сентеров сметать. Сделал - поезжай  домой!
    -Тогда вы  не  сшитали бы дни, а сшитали бы, сколько ишшо сентеров  надо поставить.
   - А то, што, день, ночь, сутки  прочь! Зарплата идет, сметану, масло  выписывают, а што надо?  А по  добру то  бы вот  што  надо!  Раз  у государства есь деньги, которые  можно платить за планировку  дыма, то  почему бы их не повернуть  вот на таких  как  я?
    - А почему?  Да, потому, што  последние  двадцать лет, я на ево робил бесплатно. А вот теперь, когда  старой и немощной стал, вот бы  и выделили мне немножко на кусок  хлеба!
    - Неужели, я  должен  робить до  последнего вздоха?  Ведь раньше, когда ничё  не разрушено  было, стариков  докармливали  сыновья. А теперь, где оне?  Которых,  побили, которых уморили, а остальные разбежались хто куда.  Хто  меня  докармливать  должон, когда я совсем не смогу  робить? 
     -А  што, правда, говорят, будто бы в городах  пожилым людям каку то пензию  дают?
Но ответа  на свой  вопрос дед  Иван не получил, потому, что в этот  момент  подъехал  Кутусенко, и  все  находящиеся в избушке дружно  зашевелились, так  как  давно  ждали этой  минуты.  «Рабочий»  день  окончен. Закончен и наш рассказ,  который написан 
оставшимся  в живых  сыном из всего рода деда Ивана, Егором  Многострадальним.
 Это тот « храмой  парнишка», который был  кучером по возвращению из первой ссылки, и первым мужиком в семье деда, в его отсутствии во второй  ссылке. Это тот Егорка, который  сразу  сбежал из ссылки, по возвращении  деда Ивана. Это тот  Егор, который снова  вернулся  к  уже немощному,  и старому  деду Ивану,  но уже со своей  семьей, что бы  докормить и скрасить его последние  годы. Это тот  Егор Иванович,  который похоронил  деда  Ивана,  и поставил ему  на  могиле железный крест.
Всё когда-то кончается. Кончилась и летопись тех мест, где доживал свой век дед Иван. «Губитель» пришел и сюда. Всё  вылизал своим  языком. Сегодня  здесь нет ни одной  живой  души. Остались только, жалкие, полуразвалившиеся  дома,  поля зарастающие  березняком, да осинником.
И  стоит на  кладбище одиноко,  среди  упавших  деревянных  крестов,  простой  железный  крест с одной  перекладиной,  который  всегда был высшей и последней наградой простому  русскому  мужику  -  И В А Н У!   Подвигом,  коего является  все его  87  лет  жизни, за которую он боролся  каждый свой день!  Поэтому  и не кончился  род  деда  Ивана  Лаврова. Недаром его фамилия произошла от крестильного имени Лавр,  что по-гречески значит  Победитель!