Причём тут Софья?

Вечером в гости заскочила Сюльжицкая.
Попивая кофе, мы вели неспешный разговор о этапах развития отечественной культуры. Размаху мыслей не мешала теснота кухни. Как и полагается эстетствующим бунтаркам, Сюльжицкая была категорична во всём.  Она не старалась быть лояльной в выражении своей позиции, чтобы не обидеть собеседника. Её аргументация сводилась не к стройному изложению фактов, а была похожа на стаю напуганных голубей, хаотично порхающих в воздухе.
- Вот так-то, - подвела итог бессмысленной дискуссии Сюльжицкая.
И в этот момент, как музыкальное сопровождение обрушившимся надеждам, из соседней комнаты звук тихого голоса донёс проникновенные слова песни:
 Вечерние поля в росе,
 Над ними - вороны...
 - Благословляю вас на все
 Четыре стороны!
После минутного молчания Сюльжицкая подняла на меня повлажневшие глаза. Протянув руку, достала с полки над своей головой бокал. Оттуда же на стол спустилась бутылка коньяка.
- Какая всё-таки мощь чувств. И как же она его любила...
- Кого? - не понял я.
- Как кого? Гумилёва. Тебе известно, что это стихотворение Цветаева посвятила Гумилёву?
До этого момента мне было известно, что Цветаева это стихотворение посвятила своей близкой подруге поэтессе Софье Парнок. Теперь же под тяжёлым взглядом прекрасных глаз Сюльжицкой не был в этом уверен. 
Попытался что-либо ей объяснить, но был повержен единственным доступным аргументом:
- Вздор! Цветаева безумно была влюблена в Гумилева, но он любил Ахматову, поэтому Цветаевой пришлось отступиться. Вот тогда она и написала это стихотворение. Прощальное, так сказать.
- Но Софья Парнок...
- Причём тут какая-то Софья? - возмутилась Сюльжицкая. - Книжки читать нужно, - и запрокинув крупную хохлатую голову, осушила бокал коньяка.
- Хорошо. А кому тогда, по-твоему, посвящено стихотворение "Под лаской плюшевого пледа"?
- А никому. Рязанов сочинил его специально для "Жестокого романса".
- Рязанов???
- Рязанов, Рязанов. Не знал, что ли? Ну что ты, Рязанов много стихотворений написал. И у природы нет плохой погоды. И вот это, -покрутила в воздухе ручкой, - про последние маки.
- Облетают последние маки, журавли улетают, трубя, и природа в болезненном мраке не похожа сама на себя?
- Да! - торжествующе хлопнула меня по плечу Сюльжицкая.
- Но это же Заболоцкий...
- Не спорь, -  резко оборвала меня собеседница. - Я статью про Рязанова читала. Там было написано, что это он все стихи для песен в "Служебном романе" написал.
И я не стал спорить. Я пил маленькими глотками обжигающий терпкий кофе. Сюльжицкая вещала о резком упадке уровня эстрадной культуры. В клубах табачного дыма, пафосно-возбуждённая, она стучала пухлой ладошкой по столу и смеялась так, что тревожно позвякивали тонким стеклом бокалы над её головой.