Свято место. Глава 20

Василий третий день объезжал поля. Старый агроном Галактион Павлович, которого все, даже и председатель звали просто по имени – Галактион, даже и так в одиночку, без отчества вызывавшему почтение и уважение. Так, вот, этот Галактион неожиданно собравшийся на пенсию, передавал дела без интереса и как-то ревностно что ли. Долго, и как показалось Василию, совсем не научно, объяснял планы и схемы севооборота, особенности почв и грунтов. Поехать на объезд полей, он, однако, отказался: «Тряско больно на телеге-то, а на вершну мне не залезти. Чо, думашь, я на пеньсию-то засобирался? Тяжело мне уж стало, не молоденький ить. А агрономом быть, да в поле не бывать, нельзя… А и куда мне, хватит уж, наробился».

Деревня, куда Василия «распределили», после председательского визита к ректору, они, оказывается, были как-то там знакомы по-молодости, показалась не хуже, но и не лучше других, так, ничего выдающегося. Хозяйство тоже, среднее такое...

Никого в провожатые Василию не дали, все оказались чем-то заняты. Председатель срочно уехал в район, едва ознакомив его с делами и бывшим агрономом. Василию даже понравилось, вот так, как первооткрыватель, по карте…

Осенью Галактион надолго заболел. Больше месяца пролежал в больнице, потом дома. Исхудал, осунулся. Болтуньи – соседки запредрекали скорое избавление от сует и хлопот, запричитывали, засоболезновали супруге его Агафье. Она им отвечала достойно, не грубо, но, настойчиво требуя уняться и раньше срока душу не трепать…

Василий с работой вроде освоился, выдюжил уже не одно совещание. Урожайность была высокой, собрать Бог дал, план поставок зерна выполнили. Сейчас, зимой, он изучал материалы Галактиона, готовясь к посевной. Кабинет в конторе оказался светлый, уютный, и он с упоением погружался в понятный мир агрономического искусства, все больше поражаясь мастерству и профессионализму своего предшественника. С ноября вечерами стал заглядывать в клуб, приглядываться к сверстникам и сверстницам, и выглядел веселую учительницу-первогодка – Клаву, что после института вернулась на родину преподавать в начальных классах. От этого жизнь стала ярче, а неделя короче.

Вот и сегодня, Василий уже откровенно дожидался окончания рабочего дня, не просто дня, а рабочей недели, все-таки суббота…

Сквозь морозное узорье окна его кабинет заливал яркий удвоенный февральскими сугробами свет. Жизнь казалась прекрасной… Вот он – специалист, при деле, все у него вроде получается, его вроде хвалят, на личном фронте тоже порядок, опять же врагов нету. Он даже и не мечтал, что так устроится. Все боялся: «А если не пойдет?» Студентами, они, бывало, всяких побасенок друг дружке наговорят за вечер, и безысходность, какая-то, что все должно решиться само, а там кому как повезет, кого куда распределят. И сделать с этим никто ничего не в силах, и даже те, кто по целевому направлению, от какого-нибудь хозяйства, как крепостные, «по условиям договора». А вот у него все получилось. Все пока как бы даже и удалось.
Вот в таком, победоносном настроении Василий пребывал, когда дверь его кабинета распахнулась. Причем без обычного скрипа, с которым ее открывали все, кроме самого Василия обнаружившего однажды, что если дверь потянуть не просто на себя, а немного вверх, скрип ослабнет или даже, если приложить усилие чуть большее, исчезнет вовсе. В проеме стоял, улыбаясь, Галактион. Был он бледен и видимо, еще не совсем здоров, но держался бодро.

– Молодец, по порядку все! – не здороваясь, будто вот-вот расстались, похвалил он, войдя и оглядывая знакомое помещение, – книг, смотрю, добавил, – продолжил, подойдя к полкам на стене.
– Так, и мои не выбросил. Молодец! – закончил похвалу бывший хозяин кабине-та, садясь на стул.
– Рад Вас видеть, Галактион Павлович, как же, не по порядку-то, у Вас вон какой порядок был, – Василий протянул руку для рукопожатия, которое вошедший охотно принял.
– Я, что зашел-то?.. – Галактион нерешительно мял шапку, глядя, то в пол, то на Василия, – вот уж котору ночь не сплю, думаю: «Сказать, или не говорить?..» Ты, парень вроде грамотный… И, простой… Мужики говорят: «Наш»… Тут дело такое, что не нашему и не расскажешь… А мужики не понимают, смеются, – он пристально посмотрел на Василия, – Дед мне один рассказал. Нету уже его, – Галактион, начал расстегивать полушубок, на его лбу выступила испарина.
– Святое место тут есть, старые люди знали… Деревня-то, заметил, ведь, двоеданская. Церкви у нас тут не было, часовня была, я ее ишо помню... А так, сами себе за попов. Раньше-то мужики, а как советская власть установилась, баушки стали всем заправлять… Ну, там, крестить, отпевать, посты соблюдать… – казалось, Галактион торопится объяснить все по-порядку, чтобы скорее добраться до главного.
 – Старики-то которы умерли, которых выселили, как кулаков, потом войны-то все, тут ишо и Колчак проходил. Да и кто как ить выживал, в колхоз вступали, грамоту учить стали, да в комсомол, в партию потом молодеж-то вступать стала, в общем, все стало как у всех. Только все равно старухи-то учили ребятёшек… все тут знают сказки про Свято место, что вроде где-то есть оно, – Галактион, становился увереннее, – и мне ишо маленькому рассказывали.
– Галактион Павлович, да Вы давайте полушубок, повешу, чо его держать-то? – Василий таким его еще не видел, стало чудно и страшновато немного: «Не в себе будто, видно болезнь?»
– Так вот, Вася, старик этот за мной увязался, я уж, наверно, седьмой год как работал. Поехал, тогда, на телеге, толи снопики вязать надо было, толи друго чо? Не помню уж, а он: «Подвези, Галуня, груздков хоть поискать. Может уж последний раз?» – Галактион изобразил просителя голосом. – Я и согласился, пожалел его, добрый был старичёшко, с нами ишо с маленькими все возёкался… Да и не одному, опять же.
– Вот, едем, а он и давай сказки рассказывать, – переведя дыхание, продолжал Галактион Павлович, – а я уж с детства-то их всяких наслушался, от баушки ишо. И старуха – ведьма у нас тут была, то свиньей оборотится, то курицей, ходила по деревне все высматривала да выслушивала... Про Буканушка–Домового. То он большой да косматый как медведь, то наоборот, мужичек махонькой. Про Сунегу, что в морковных да в огурешных грядах обитатся. Про Лешего, будто он тут бродит по глухим местам. Всяких небылиц на моде у старух да у ребятёшек было. Так потихоньку давай мне про Свято место наговаривать…

Это сочетание слов «Свято место», Василий тоже уже слышал, многие нынешние его односельчане говорили, когда подчеркивали малую вероятность чего-либо: «Как до Святого места», – или: «Как в Святом месте»... Василий, поначалу дивился, а потом привык, и даже не задумываясь, сам иногда стал применять в разговоре, считая, будучи, как и почти все его сверстники атеистом, это словосочетание частью какого-то церковного или библейского изречения.

– Вот рассказал и молчит, а потом и говорит: «Не сказки это, есть оно, Свято-то место. Если не боишься, покажу». А я партейный был уж, думаю: «А, чо мне, погляжу, не убудет». «Поехали», – говорю: «Бери вожжи, да правь». Он и взял, – Галактион опять вопросительно глянул на Василия, будто спросил: «Продолжать, или нет?»
– Где попрошу, он остановит, слезу возьму колоски на пробу, да дальше, – продолжил он, успокоенный интересом Василия, – потом свернул к болоту. Я все раньше его кругом объезжал, Проклято, бывал уже возле него?

Конечно, побывать там Василию пришлось. Действительно – Проклятое. Не один день туда приходилось ездить, пока все еланки объедешь. Трактористы матерились, и как он их не уговаривал, все равно эти угодья оставляли на потом, и все обработать до ненастья, конечно, не успели, за что Василий и получил, пока устный, разнос от председателя.
– Со стороны, этой, дорожки-то, ну как ее, ну помнишь ведь?.. – Галактион мучительно вспоминал, – вот, ведь беда, Вася, всю жизнь тут, а забыл. Много забывать стал… Старье…
– Может, по карте покажете, а то я не запомнил еще всех названий...
– Ну давай что ли карту… Они тут где-то у меня раньше лежали, – Галактион начал подниматься.
– Да, сидите, я их в сейфе сейчас держу, – Василий направился к зеленому железному ящику в углу кабинета.
– Ты смотри, Вася, это такое дело-то, тут ответственность… Не наша с тобой это тайна… – Галактион опять колебался.

Василий, отодвинув бумаги и письменный прибор, аккуратно разворачивал карту на столе.

Дверь, с каким-то веселым стоном, распахнулась. Появился сам председатель – Шишкин Фрол Маркелович.
– А, Галактион Павлович! Оклемался! Ну-ну! – Фрол Маркелович был в пальто, давно потерявшая форму ондатровая шапка была в руке, и он энергично размахивал ею, – что решил, все-таки, проведать молодого специалиста?
– Ну, а как, Фрол Маркелович? Советуемся все, вот севооборот обсуждаем, – Галактион подвинул карту к себе.
– Ты, Василий Григорьевич, к понедельнику-то отчетец мне не забудь. В район вместе поедем, так сперва бы я тебя послушал.
 – А вот ты, Галактион Павлович, по отчетам-то мастер был. Может, подсобишь ему? Не спокойно мне чо-то, – обратился к бывшему агроному председатель.
– Ты шибко-то не переживай, видишь, вот вокурат об ём и говорим… – у Галактиона, с досады задергалась плохо выбритая щека.
– Да, Фрол Маркелович, я тут набросал, сейчас обсудим, – подговорился Василий.
– Ну, глядите, – председатель сильно спешил.
– Хороший мужик, только баламут, – заключил Галактион Павлович, когда, противно скрипнув и оглушительно хлопнув, за председателем закрылась дверь кабинета, – что там у тебя с отчетом-то? – спросил он скучнея.
– Да все нормально с отчетом.
– Ты главное не мямли. Рапортуй. Начальству, думаешь, твои заботы интересны? Им давай цифры, показатели…
– Да, все у меня готово.
– …Ну, я это, Вася… пойду что ли. Время позднее, тебе скоро уж и уходить надо будет, вон Наталья уж ведром брякат, сейчас живо всех разгонит, – он тяжело поднялся и поковылял к вешалке.
– Постойте, Галактион Павлович, а карту-то я для чего достал? Показать же хотели.
– А, показать-то? Тебе Вася, правда, интересно, или так, старого дурака из вежливости слушаешь?
– Я готов, показывайте, – Василию почему-то стало жаль его отпускать.
– Мне эту тайну держать уж не по-силе. Старый я, Вася… А как из больницы отпустили, вовсе покою нету, боюсь с собой унести, – Галактион говорил будто в от-чаянии, – вот свалю на тебя, может, и успокоюсь, – продолжил он, усаживаясь на тот же стул и поворачивая к себе карту, – так-так, вот тут Марьина падь, Ермиловы елани, а тут Веселый столб, – обрадовался чему-то Галактион, – как сейчас все вижу.

Он все водил пальцем по белым и зеленым пятнам раскрашенной им когда-то карты, перечисляя по именам урочища, колки и поля.
– Вот смотри – ручей, а тут вот как раз оно Проклято болото. А почему Проклято? – Галактион с прищуром глянул на Василия, – не знашь? Так вот, всяких чудес в ем полно. В болоте-то… Даст Бог, я тебя туда ишо свожу…
– А Свято место где? – не удержался Василий.
– А, вот, в этом болоте в акурат и есть. Вроде островка. На карте его не увидишь, все едино. Ну не на этой. Может, на какой военной. Только и там вряд ли, уж больно маленький и бесполезный. Старик мне его и показал. Комарья там!.. Лошаденка у нас идти отказалась, бьется, мечется. Отвели ее подальше, на ветерок, чтобы не заели, привязали, а сами опять туда. Идем и идем, как во сне бывает, бежишь и не бежится. Я хотел уж завернуться, а стыдно показать, что боюсь. Иду, про себя его матерю… ничо уж разобрать не могу, от комаров спасу нет. И солнышко как тучами закрыло, и небо вроде чистое, а тени нет. В общем, жутко мне стало. А он все шагат…

Раз, комаров, как сдуло, свежо стало, ярко. Вроде у озерка на сухом местечке оказались. Он и говорит: «Вот это и есть Свято место»…
Потом обратно он меня повел. Говорит: «Не оглядывайся». А я иду-иду, да и оглянулся, думаю; «Чо, мне безбожнику?» Поворотил башку, да и не могу обратно-то отвернуть. Он шагат, говорит со мной, а я, как прирос, стою. Вот, не поверишь, шагнуть не могу. Опять, как во сне. Думаю: «Не правда все. Сон это». И все кажется, смотрит кто-то из кустов. А уж к вечеру дело-то, темно в лесу сделалось. Я собрался весь да бежать за стариком-то, и чувствую не бежится у меня. Вот из последних мочей стараюсь, вроде как ослаб весь, сам собой не владею. Пал в воду лицом-то, да и опомнился, куда идти не знаю. Попробовал крикнуть, хрип один. Ну я ишо раз, да ишо. Слышу, бежит ко мне кто-то, и не знаю толи спасенье, толи погибель мне. Старик-от выбежал, увидел меня и ну материть… Вот так, Вася, с тех пор и я поверил, что все есть на Белом свете, про что люди говорят. И лешие и ведьмы с гадалками, и это Свято место есть, и Бог, стало быть, тоже есть, Вася.

Василий сидел молча, соображая про себя, как уже закончить этот односторонний разговор, так чтобы не обидеть старого коллегу.

– Ты, Вася, вижу, человек хороший. А мне шибко нездоровится. Не хочу в могилу с собой тайну унести, – Галактион сидел потупясь, – ты, только, не думай, что я того… дурак. По всему выходит, кроме тебя никто меня туда уж не свозит. Может, для того мне ишо и дал Бог здоровья-то, ведь помирал уж я, чтобы тебе все показать…
– Как приехали со стариком-то в деревню, – продолжил рассказ Галактион Павлович, – тоскливо мне стало. Вот места не нахожу. Ничо не делается, из рук все валится.

Пошел к нему, так и так, говорю: «Помоги…». Он и говорит: «Видно, еще сходить надо». Ну и съездили с ним, уж по снежку. Лошадь тоже заартачилась. Комаров небыло уж конечно, а она все не идет. Тихо кругом, снег и тот вроде не хрустит. Сходили. Обратно, я уж не оглядываюсь, иду. А спиной, как, вроде, взгляд чую, знаешь, как бывает, когда в спину глядят, и до того оглянуться охота, а иду не оглядываюсь…

Старик-от и говорит, сейчас, мол, маяться не будешь, только не говори ни кому, до срока, пока серсо не покажет. А, я все думал, худо его слышу, серсо-то, а оно и, правда, молчало, пока ты не приехал. Вот, Вася, я и пришел. Все выходит, что это ты и есть, вот и старухи то же говорят...
– Галактион Павлович, неверующий ведь я...
– Ты, Вася, худого-то не думай... Зимой можно бы туда попасть, только я не разу не ходил, зимой-то. Дед говорил, полыньи там бывают. Весной раскиснет все. В июне можно попытаться. Только бы дожить, мне-то… А, что не верующий, так это ничего. Сомневаться тоже хорошо, может, пришла пора и неверующим Свято место показать? Может изучать его надо?.. На пользу Родине, а!

Домой Василий тогда не пошел. Кинулся прямиком в клуб, где его уже могла ждать Клава. Но ее там не было, и он пошел к ней уже совсем поздно. Долго извинялся, объяснял. Ее отец понимающе кивал, мать неодобрительно молчала.

В свою казенную квартиру Василий пришел потемну, сопровождаемый лунным сиянием. В потемках еле попал ключом в висячий замок. В доме было холодно, печь совсем остыла. Он топил ее, не включая свет, грел руки у огня и все заталкивал в топку тонкие березовые поленья. Увлекся и не рассчитал, хотелось поскорее согреться, а ночью стало жарко.

В окошко светила белая холодная Луна, от мороза стонали провода, и этот звук казался грустным одиноким голосом далеких неведомых миров. По радио передавали какую-то постановку, Василий не слушал, но человеческий голос был кстати. Он вдруг ощутил какую-то смертную тоску и одиночество, пытался заснуть до того как радио, наконец, замолчит, до утра. Заснуть никак не получалось, он переворачивал подушку, надеясь найти холодный угол, вставал, выходил в темные промороженные сени, чтобы остынуть. Продрогший возвращался, и тяжело засыпал. Снились тягучие, грустные и страшные сны.

…Он шел по болоту, было, лето, зной казался неимоверным. Вдруг он чувствовал, что-то неприятное и опасное за спиной. Помня, что оглядываться нельзя, он начинал бежать, застревал ногами в вязком илу, цеплялся за кочки и корни, и это что-то, он знал, его догоняло. Он из последних сил полз в мокрой теплой жиже. И уже совсем измотанный оглядывался… И тут же просыпался, обнаруживая себя на скомканной мокрой от пота простыни, со сбитым к ногам одеялом…