Беспошлинный рассвет. Глава XI

Глава XI 


«Из приветствия          ЦК КП     Узбекистана,   Президиума      Верховного Совета        Узбекской ССР, Совета Министров  Узбекской ССР товарищу   Леониду   Ильичу   Брежневу: «Вашей заботой,   вниманием и душевной щедростью   в равной мере согреты все республики, и среди них Советский Узбекистан. Мы хорошо знаем, что всеми своими успехами и достижениями обязаны Вам, Вашему живому участию и постоянной помощи. Только в результате этого республика, несмотря на суровые удары непогоды, вырастила, собрала и сдала в этом году государству более шести миллионов тонн хлопка».
19 декабря 1981, «Правда»


…Проснись и пой, проснись и пой… Попробуй в жизни хоть раз, - пела с экрана телевизора Лариса Мондрус четверке жуликов-неудачников под предводительством Лже-Доцента. Вся семья собралась перед экраном черно-белого телевизора «Горизонт» за просмотром весёлой комедии Гайдая. Отец смеялся над репликами Косого, роль которого удачно сыграл Крамаров, и говорил матери:
- Люд, смотри - вылитый «Боб» Городецкий.
Так, на американский манер, называли Алексея Городецкого, совхозного пчеловода-пасечника. Он действительно очень сильно внешне походил на известного киноактёра, только был рыжее. Детство Юркиного отца и Городецкого прошло рядом, они жили по соседству и отец часто рассказывал Юрке о комичных ситуациях, в которые попадал Боб (почему его так прозвали уже никто и не помнил).
 
Три года назад, когда Городецкий еще не был совхозным пасечником (это дело для совхоза было новое, пчел завели только пару лет как), он работал разнорабочим в строительной бригаде. Что такое разнорабочий? Принеси, подай, не мешай, иди на…Не было у Боба отродясь никакой рабочей специальности, чужд он был тяжелому физическому труду, всё время либо болел, либо удачно имитировал болезни. Вот, возня на пасеке была как раз по нему, хотя, особой прибыли от его пчеловодства для совхоза не было, по крайней мере – пока; но и убытка не имелось. И, слава Богу! Главное, что человек при деле. Направили как-то эту бригаду, в составе которой Боб изображал ударника труда, на кровельные работы в соседнее отделение совхоза (как раз в то село, где жили Юркины дед и бабка Ильины). В этом селе подходило к окончанию строительство нового Дома культуры. По меркам села, Дом был действительно ультрасовременным. Под одной крышей, помимо собственно кинотеатра, находились: библиотека, спортзал, фельдшерский пункт. Здание Дома было большое, трехэтажное, с плоской крышей, её-то и нужно было покрыть битумом. Вот, для этой процедуры и отправили  бригаду из четырех человек вместе с Бобом.

Бригада работала с прохладцей, а тут еще как назло, через два дня стал накрапывать мелкий дождик и кровельные работы пришлось приостановить. В бригаде, тоже в качестве разнорабочего, работал один молодой парнишка из местных, только что окончивший школу. Вот он, пока мужики сидели на крыше и, скучая, под навесом резались в карты, затащил на крышу велосипед и накручивал по ней круги в свое удовольствие.
Мужики ведь долго без дела сидеть не могут, надо им себя чем-то занять и стали они соображать. Не зря говорят, что один русский – это философ; два русских – это пьянка; а три русских – это партячейка. Так как их было четверо,  пьянка должна была получиться знатная… в квадрате. Скинулись, послали молодого в магазин. Сидели весь день, а молодой бегал в магазин еще  два или три раза. Боб не оценил свои силы и через несколько часов его разморило. Ему поплохело, и он улегся тут же на крыше в сторонке, чтобы никому не мешать. Вечером подвыпившие мужики разошлись по домам, а о спящем Бобе просто забыли.

Проснувшись ночью, Боб, в свете двух тусклых фонарей, увидел вокруг себя асфальт,  рядом велосипед. Подумав немного, и сообразив, что он немного не дотянул до дома, Боб сел на велосипед и поехал дальше…
Очнулся этот летающий велосипедист нескоро, в реанимации районной больницы. После этого его с чистой совестью перевели на легкий труд…в пасечники.
А одно анекдотичное происшествие произошло с Бобом на Юркиных глазах, при его  непосредственном  участии, где он сам был  очевидцем и чуть ли не главным действующим лицом.

В прошлом году, в один из летних, погожих деньков, Юрка с отцом решили отправиться на заготовку сена для домашнего скота. Проще говоря – на сенокос. Участок для косьбы находился километрах в двадцати от села, рядом с небольшим березовым лесочком, на границе с соседним совхозом. Поехать решили на пару дней, чтобы не мотаться туда-сюда и не тратить драгоценное погожее время на дорогу (да, и бензин зря не жечь). Поэтому, кроме кос, вил и граблей, взяли  палатку и побольше  продуктов. Юрка предложил еще вечерком, после косьбы, поставить сети на реке. Участок  был метрах в трехстах от нее. Мысль была дельная и разумная, отец согласился и взял  пару ставных сетей и резиновую надувную лодку. Загрузив все в коляску мотоцикла, ближе к обеду, выехали.

Как оказалось позднее, недалеко от участка, где собирались устроить сенокос Сёмины, расположился на лето и Городецкий с совхозной пасекой. Ульи стояли рядом с совхозными гречишными полями. Вообще, не для кого не было секретом, что вместе с совхозными ульями Боб выставлял и свои, трудно было разобраться, где начиналось личное и заканчивалось общественное…и наоборот.
 
Увидев вагончик Боба рядом с леском в тени берёз, отец обрадовался – не нужно ставить палатку, можно будет воспользоваться гостеприимством Городецкого и переночевать в вагончике со всеми удобствами, то есть не на земле в палатке, а как минимум на деревянных нарах. И насекомые, опять же, не будут ночью досаждать.
Когда Сёмины подъехали к вагончику, оказалось, что он закрыт. Между двух берёз была натянута бельевая веревка, на которой висели уже задубевшие от солнца, растоптанные, кожаные мужские сандалии коричневого цвета и пара носок. У вагончика стояла собачья конура с прикованной к ней намертво цепью, но собаки не было. Наверное, Боб взял пёсика с собой. Несколько ульев с инвентарными номерами (значит, совхозные) Боб расположил сразу за собачьей конурой.

Прямо перед вагончиком находился стол, который состоял их двух вкопанных в землю деревянных столбов, а на них сверху была прибита сколоченная из досок-сороковок столешница. На столе стояла пятилитровая алюминиевая кастрюля, прикрытая крышкой. Юрку заглянул – в ней лежало три очищенных и помытых линя. В чашке под газетой находился нарезанный кусочками картофель, залитый водой, чтобы не потемнел. У стола валялась пол-литровая бутылка, в которой плескалось чуть-чуть водки. Боба нигде не было. Крикнув его пару раз, отец решил, что Боб отъехал куда-то по своим делам и к вечеру должен появиться. Взяв косы, они пошли с Юркой на опушку и занялись тем, для чего, собственно, и приехали, то есть сенокосом.

Вдвоем дело спорилось быстро и к вечеру, часа за четыре работы, они напластали сена одной корове на пол зимы. И травостой в этом месте оказался удачный – трава была густая и высокая, не высохшая в тени деревьев. Лесное, разнотравное сено – самое вкусное лакомство для коровы, молоко после такой пищи душистое и вкусное. Вернулись на пасеку ближе к девяти вечера.  Боба не было, но около вагончика появился его велосипед. Покидав в коляску лодку и сети, Юрка прыгнул за руль мотоцикла, отец сел позади него, и они поехали к реке.

Грунтовая дорога проходила вдоль поля с гречихой, по правую сторону от дороги тянулся березовый лес. В нем изредка наблюдались ульи (вплоть до самой реки). Всего их Юрка насчитал двадцать штук. В том месте, где Юрка с отцом намеривался ставить сети, берег реки был крутой, к воде вел глубокий овраг, поросший зарослями черёмухи и ивы. Поэтому, оставив сверху мотоцикл, они взяли с собой сети, лодку с насосом, и стали спускаться по дну оврага к реке.

 Пройдя метров тридцать, Юрка обнаружил валяющуюся в пыли резиновую калошу. Метров через десять нашёл вторую. Когда вышли на песчаную косу, то Юрка увидел торчащие из воды головы. Одна принадлежала представителю рода человеческого, а вторая семейству собачьих.

- Боб, ты что ли? – с сомнением поинтересовался отец.
- Уфу… - пробормотала человеческая голова, рядом с которой жалобно поскуливала, вывалив распухший язык, собачья.
Без содроганья смотреть на эти головы было нельзя. Боба было не узнать. Необычайных размеров уши, распухшие до безобразия нос и губы, и заплывшие глаза.
- Что с тобой?!
- Ты фищо мо тео не виел, - прошлепал губами-варениками Боб.
- Быстро вылезай из воды! – крикнул ему отец, и обратился к Юрке, - сын, давай тут сам пока управляйся. Я этого горе-пасечника в больницу повезу.

Когда Боб, широко расставляя ноги, вышел из воды, он был похож на вздувшийся воздушный шарик. Даже пальцы на ногах имели форму сарделек. Семейные трусы в мелкий цветочек стали малы Бобу и сейчас походили на своеобразный гидрокостюм для водолаза, потому что были в облипку к телу. При виде такого безобразия трудно было сохранить серьезное выражение лица, поэтому Юрка старался не смотреть на Городецкого, сосредоточив своё внимание на лодке, которую он разложил на берегу. Пятьдесят метров в гору, которые были до мотоцикла, несчастный Боб преодолевал, при поддержке отца, минут десять. Сесть ему было сложно, поэтому он встал на подножки мотоцикла и стоял так, держась за отцовские плечи, всю дорогу до села.
Хватившая (из-за глупости хозяина) горя собака, долго не вылезала из воды. Юрка уже поставил сети, собрал лодку, когда пёс, на дрожащих лапах, вышел на берег и куда-то ушел отлеживаться. До следующего вечера его нигде не было видно. Отец приехал уже за полночь и рассказал Юрке историю, в которую попал Боб.

Оказывается, с утра тот отправился к своему соседу-пасечнику из совхоза «Ленинский Путь», который вместе со своими ульями располагался в нескольких километрах от вагончика Боба. С ним увязалась и собака. Там, у коллеги, Боб выпил спиртного, причем выпил изрядно. Чего ему ни в коем случае делать было нельзя.
Вернувшись к себе на пасеку (как раз когда Юрка с отцом были на сенокосе), Боб пошел к дальним ульям. Решил проверить, как трудятся пчелы. Дымокур и специальную сетку Боб решил не брать. Пренебрёг правилами техники безопасности. Ко всему прочему, было жарко, и Боб решил снять одежду. Разделся до трусов, чего категорически не следовало делать, но на солнышке пары алкоголя возымели своё действие, помутив разум и притупив инстинкт самосохранения.

Пчёлам вид голого пасечника, от которого несло перегаром, почему-то не понравился. Поэтому, когда Боб, стал проверять в одном из ульев наличие меда на сотах, производители сего сладкого продукта возмутились и дружно насели на него. Взревев от боли, Боб бросил соты на своего верного пса, крутившегося у ног, и часть пчёл переключилось на бедное животное. А тот еще, с дури, пытался хватать их ртом.

Метров сто пятьдесят до реки Боб и пёс бежали ноздря к ноздре. Пару раз, на мгновения, пёс опережал Боба на два корпуса, но тот быстро ликвидировал отставание… А до воды пёс добежал первый, были у него неоспоримые преимущества: четыре лапы – не две ноги. Да и лет ему, всё-таки, гораздо меньше, чем хозяину.

***
Подготовка к Новому году шла полным ходом. В школу привезли здоровенную сосну (вместо ели, которые в округе не росли). Её старшеклассники, под руководством трудовика, полдня заносили на второй этаж в актовый зал, обломав половину веток. Их потом прибивали к стволу гвоздями. Наряжали «ёлку» члены комитета комсомола школы с помощью Совета дружины. На верхнюю часть, там, куда нужно было лазить по стремянкам, игрушки цепляли комсомольцы, а по низам работали пионеры. Руководил всей этой операцией Юрий Леонтьевич. Но он где-то поначалу задержался и вступил в процесс на второй стадии, когда почти все игрушки были развешаны. Осмотрев новогоднее чудо, Валентинов сказал, что в первую очередь на ёлку вешают гирлянды, поэтому все игрушки пришлось снимать.

Юрка стоял на верхней ступеньке и цеплял уже по второму разу игрушки на самый верх «ёлки-сосны». Игрушки подавала ему Ольга. Больше месяца они не разговаривали и не общались. Так близко столкнулись тут впервые после ноябрьских праздников. Чтобы взять игрушки, приходилось спускаться до середины стремянки, протягивать руки, брать стеклянные шары – по одной в каждую руку, и потом, как акробат, не держась руками, подниматься по ступенькам до верха. Принимая от Ольги игрушки, он всякий раз, сталкивался с её прохладными длинными пальцами, с перламутровыми ногтями. Ольга рук не отнимала, и в конце, подавая из коробки последние два шара, подольше задержала их в Юркиных ладонях.  Юркиному счастью не было предела. Он готов был, от переполнивших его чувств и эмоций, взлететь вверх, к самому потолку…

И  взлетел, оттолкнувшись ногами от стремянки, широко, как птица крылья, раскинул руки и, приземлился на приготовленные для выноса, сложенные у входа друг на друга гимнастические маты, как-то ненароком попавшие в актовый зал из спортзала. Стремянка от его сильного толчка пошатнулась и упала. Благо, что не на ёлку, а в сторону от нее и к счастью, никого не зацепив. Но упав на пол, она издала невероятный грохот, от которого Валентинов, отошедший в это время за кулисы, сильно вздрогнул. Когда через пару секунд он выглянул из-за портьеры посмотреть, что же там стряслось, Юрка с невозмутимым видом уже выносил ее из актового зала.
В коридоре он всучил стремянку двум восьмиклассникам, поручив отнести её в мастерские и отдать учителю труда. У школьного буфета отирались Балахольцев и Битнер – два вечно голодных девятиклассника, любителей потрясти учеников младших классов и экспроприировать у них пару-тройку копеек, чтобы набить собственный живот. Увидев Юрку, они мгновенно ретировались, опасаясь неприятных для себя эксцессов, которые уже случались с ними. Педагогические методы в таких случаях у Юрки были просты и эффективны. Он выводил всю толпу (потерпевших и нарушителей) во двор школы и предлагал обогатившимся, возвратить все незаконно полученное. Экспроприаторы не роптали, возвращали всё и всегда.
 
Купив в буфете два коржа и бутылку лимонада, Юрка пошёл искать Ольгу. Захотелось угостить ее и попить лимонад из одной бутылки…