По кругам ада

    Память... Она терзает душу изнуряющей болью. Зачастую от пережитых невзгод по ночам схватывает сердце. Сколько же лишений и невзгод выпало на мою горькую долю.
 
     Трёхлетним ребёнком попала я под чудовищное колесо репрессий. Отца и мать моих забрали, а меня, как дочь врагов народа, поместили в детский дом имени Ворошилова, в городе Пушкино, где я прожила пять лет за высоким каменным забором. В детдомах жилось тогда очень тяжело и детей стали определять кого куда. Меня с большой группой ребятишек привезли в деревню Жадины. Отсюда нас раздавали на воспитание бездетным, жившим в достатке людям. 
 
    Меня отдали в деревню Садовка, Тепляковым, которым просто нужна была домработница. С 8 лет я познала тяжёлый труд, часто ночевала в сарае или на гумне. Когда мне исполнилось 13 - 14 лет, я поступила на работу в Бобровике - вязальщицей в артель. Поработала немного, и тут началась война.  Нас всех отправили на рытьё окопов, сначала в Боровичи, потом на станцию Бурга - Мстинский мост.
 
    Как-то во время обеденного перерыва десятник позвал меня в вагончик, где ждали двое в штатском. Они спросили: "Вы Майская? Поедете с нами". Привезли меня на станцию Медведево, около Бологое и посадили в КПЗ. Сидела я одна. Было очень холодно, кормили раз  в день. Как-то меня вызвали на допрос. Человек в военной форме кричал на меня: "Ты дочь изменника Родины, задумала скрываться в чужих людях" 
 
    После допроса снова посадили одну в камеру. Прошло много дней и вдруг снова вызывают. Оказывается приехал отчим, Тепляков Иван Васильевич. Он категорически отказался от меня и уехал, не дав даже кусочка хлеба. И одежду мою всю забрал домой.  Осталась я в летнем.
 
После отъезда отчима меня сильно били, а затем судили. Я была в таком состоянии, что даже не запомнила, какой срок дали. И вот этапом нас повезли в грязных вагонах на Колыму. Однако там новое пополнение почему-то не приняли и нас привезли в Рыбинск на строительство шлюза. Нужно было дробить камень, измельчая его в муку. Работа была не под силу. Здесь я и узнала точно, по какой статье я осуждена и на какой срок. Статья 58-1, а срок 25 лет, 10 лет поселения и 5 лет поражения в правах. 
 
    Пощады нам, заключённым, не было никакой. Работали при любой погоде. А потом был лесоповал. Сплавляли лес, стоя в воде, сушиться было негде. В чём ходили, в том и спали. Вскоре осуждённых по 58-й статье отправили на север. Везли в грязных вагонах, вталкивая в них столько заключённых, что нельзя было пошевелить ни рукой, ни ногой. Когда были остановки, всех выгоняли  из вагонов, сажали на снег и так держали, пока не остынет вагон. Есть давали солёную рыбу и кусочек хлеба. Пить не давали. Пока доехали до Воркуты, многие умерли. В вагоне стало просторней. Те, кто добрался до места живыми, были истощённые, опухшие, оборванные и грязные - смотреть страшно.
 
    Сначала мы работали на разгрузке кирпича из печей на кирпичном заводе. Носили кирпичи на себе или, как говорят, на козлах сзади, стирая себе плечи до крови. После работы мокрые и голодные ложились на голые нары. Кормили нас мёрзлым турнепсом, иногда кукурузой, но очень редко. Обувь и одежда были не разбери что, латка на латке, а в швах гнездились вши. Женщины были острижены наголо. Все тряпки, какие у кого были, люди надевали на себя. А то придёшь с работы и ничего не найдёшь, будешь спать на мёрзлых нарах.
 
    На работу за зону нас выводили по 10-15 человек. Костров разжигать не давали. Много нашего брата замёрзло на работе и в бараках. Мёртвых увозили по ночам, привязывали к ногам бирки с указанием фамилии, имени, отчества и срока. Затем трупы бросали в ящик, как дрова и вывозили за зону.
 
    После смерти Сталина стало получше. Бараки начали разгораживать и делить по статьям. В них стало суше. Поставили отопление и разрешили брать в зону по куску угля для топки бочек. Потом были сделаны сушильные камеры, где сушили одежду. Нам выдали матрасы и подушки, набитые соломой. И на работу уже водили без собак, только в сопровождении конвойных, и костры разрешили разводить. Стали внимательнее к больным. Несколько улучшилась еда. Но долго ещё одолевала почти всех заключённых цинга.
 
    Работа была тяжёлая, разгружали вагоны, долбили кувалдой и клином  мёрзлый грунт, выгружали шпалы и рельсы и устанавливали их на основание железнодорожного пути. 

     После смерти Сталина я стала писать, просить помилования. Но приходили отказы. Уполномоченный лагеря посоветовал мне просить о пересмотре дела. Я написала. И пришёл долгожданный день. В Москву везли в столыпинском вагоне. По прибытии на место, целый месяц держали в тюрьме. Затем погрузили в поезд и снова куда-то повезли. Оказалось, в Смоленск. Здесь должен был состояться  пересмотр моего дела.
 
    И вот конвой привёл меня в маленькую комнату и оставил здесь одну. Затем вошёл военный и повёл в большую комнату, где за большим столом сидели двое.
 
    - Вы Майская Таисия Ивановна? 
 
    - Да, - ответила я, чрезвычайно удивлённая, когда услышала своё имя. Четырнадцать лет я в лагерях числилась Тамарой. 
 
    - Если мы вас отпустим, куда вы поедете? - спросили у меня. 
 
    Один Бог, знает, что я пережила в эти минуты. Не знала, что ответить, что сказать. Горло перехватило, пот прошиб. Долго сидела я молча, а они смотрели на меня. Наконец один из них сказал:"До чего же люди напуганы!". Мне принесли  чай, сахар и большой кусок ситного. Постепенно я пришла в себя.
 
    - Вам куда ехать? - снова спросили у меня. 
 
    - В Боровичи,  - ответила я. 
 
    Мне выдали литер на дорогу и справку об освобождении. За воротами тюрьмы я долго стояла и смотрела на божий свет другими глазами.
 
    В Боровичи  приехала вечером. Пошла на конбазу, где раньше работал отчим, переночевала в сторожке. Утром  автобусом доехала до МТС, а оттуда уже пешком - до дома.
 
    Евдокия Терентьевна не сразу признала меня. Позвала соседок Третьякову Марфу и Комелькову Клаву. Лишь когда они меня признали, поставила самовар, и мы долго сидели за столом. Утром я пошла искать работу, но со справкой об освобождении  нигде не брали. Пришлось идти в пастухи по найму.
 
    Я не была готова к новой жизни. На каждом шагу, начиная с устройства на работу, встречалась со злом и несправедливостью и не была способна  противостоять этому. Довольствовалась малым и все годы ощущала социальную незащищённость, ущербность. Всей своей поломанной, неустроенной жизнью я платила за тот страх, что когда-то сковал сердце и заставил не только молчать, но и не осуждать в своём сердце то, что творилось вокруг.
 
    Веяния нового времени  не обошли стороной и меня. В 1991 году вышел Указ о реабилитации жертв политических репрессий. Чтобы восстановить справедливость пришлось немало походить по инстанциям, посылать запросы, ждать ответы и снова писать. Реабилитировали. 
 
    На склоне лет судьба свела меня с Алексеем Николаевичем Поволяевым, который как и я, был репрессирован, познал пытки, десятилетний каторжный труд в лагерях и одинокую старость. У каждого из нас в свой час и по своим причинам не сложилась семейная жизнь, но в конце концов доживать свой век мы будем не в одиночестве. Нелегко нам живется и сейчас, одолевают болезни. Но у нас есть хорошая помощница, социальный работник Вера Ивановна Иванова. Она помогает нам во всём и морально нас поддерживает.

                Т. Майская-Юрина.
 
                Материал подготовила социальный работник В. Иванова. 
      
                (Газета "Красная искра" от 14 июня 1996 года, город Боровичи)