И при чём тут гонорея

Однажды приятельница в душевном порыве, случившемся за распитием спиртного напитка, рассказала мне, как в юности ее соблазнил большой артист, приехавший в глухомань на гастроли. После его отъезда у знакомой обнаружилась плохая болезнь. Было ей тогда 19 лет, и была она с младенцем на руках только-только после сердце-разбивательного развода с молодым супругом, который оказался алкоголиком.

А артист тогда еще не был большим, поскольку был тоже молод (около 30), но уже знаменит. И глядя на него, уже стонала вся женская половина СССР. Теперь его уже несколько лет как нет на белом свете, и все наши люди его любят еще крепче и вдохновенней.

После откровения приятельницы я была сильно удручена. Я же тоже обожала этого артиста! Но потихоньку стала презирать ("такой-сякой, коварный искуситель, презренный заразитель...") Чуть позже взялась презирать саму знакомую за то, что выдала мне свой секрет, тем самым испортив мне мою любовь к актеру. Да еще такой секрет. Которым ни поделиться, ни выболтать. Ведь речь о большом артисте, а не о соседке Надьке. Лучше б я не знала и продолжала любить его чистым чувством поклонницы, не замаранным живым свидетельством почти что подруги.

Мне посчастливилось побывать на спектакле с его участием незадолго до его смерти. Он был еще здоров и оставался мечтой всех женщин. Смотрела с первого ряда. Влюбленно. Но осадочек путался-таки, мешал. И при просмотре и пересмотре фильмов, и при его жизни, и после смерти - неприятно щекотал сознание.

Прошло сколько-то лет. И думается мне теперь обо всём этом на 180 градусов наоборот. Как хорошо, был ведь жив человек, блистал своим талантом и обаянием, чрезмерничал, соблазнял провинциальных простушек и столичных див. И ничего страшного, если с легкими последствиями... Но был жив же, жив! И молод, и красив до глубоких седин. И полный сил, и неуемного таланта, и мог менять и меняться. Что может быть важнее. И при чем тут гонорея.