Если даже меня не вспомнишь... Глава 21

Глава 21. Димыч. Тридцать миль–и Вечность. Путь на Каприви.


...на карте отмечена проселочная дорога, ведущая в анклав. Настолько неопределенная, прерывающаяся местами, что казалась несуществующей. Забытая грунтовка. И на эту дорогу нам непременно требовалось выйти. В противном случае, тридцать-сорок миль могли превратиться в бесконечные блуждания в глухой болотистой местности. Оставалась некоторая вероятность того, что «вертушки» пасли не нас, и маршрут наш не отслеживался. И слишком призрачна была подобная вероятность. Поэтому, три оставшиеся машины еще до наступления дня тщательно замаскировали. А на четвертой наша маленькая группа почти затемно отправилась искать так нужную сейчас дорогу. Мы не сомневались, что вертолеты вскоре обязательно проявят себя. Знали, что уйти от них не сможем. Но, в этом случае, Тилле по запасной рации должен передать сигнал тревоги нашей основной группе. Нам предстояло действовать по обстоятельствам. Дымовые шашки, пара пулеметов – неплохое вооружение. Но сложно драться, когда тебя бьют сверху, и ты весь, как на ладони...

...почти заросшие травой колеи отыскались, на удивление, быстро. Видно, здесь давно уже никто не проезжал. Растительность совсем не примята. А местами даже небольшой кустарник заметен прямо на проезжей части. Очень сыро. Донимает всякая жужжащая, звенящая нечисть.
Рассвет стремительно перешел в день. Стало душно и жарко. По дороге болотистой и заросшей продвигались мы довольно медленно. За два часа не прошли и пол-пути, когда воздух, словно, запульсировал, и два «Ирокеза», быстро увеличиваясь в размерах, обнаружились прямо над нами. Один завис метрах в ста, сверху. Второй – чуть в стороне. Не реагируя на них, мы продолжали движение. Тот, что над нами, внезапно открыл предупредительный огонь. Клочья травы, кустарника, и фонтанчики грязи заплясали перед машиной. Тилле торопливо отработал на рации и схватил пулемет. Мы задействовали дымовые шашки. И, окутанные дымом, продолжали движение. И еще медленнее и неувереннее. С вертолетов стали бить «на поражение». Нас почти не было видно. А мы не видели цели. Тилле, прихватив пулемет, знаками приказав мне «делай, как я!», вывалился в ближайший мелкий кустарник на обочине. Я сделал то же самое. Лундвар, на мгновение обернувшись, кивнул и продолжил движение под непрекращающимся с неба грохотом. И, укрытый дымным облаком, становился метрах в пятидесяти... 
 
...вертолеты прямо перед нами, но чуть впереди. Это идеально для прицельного огня. Мы с Тилле почти одновременно вдребезги расстреляли фонарь одного из вертолетов. Стекла кабины пилота, хоть и бронированные, не выдержав такого сокрушительного удара, засверкали под жарким небом и «UH-1», почти неуправляемый, пытался на авторотации приземлиться хоть как-то. Но, вот, недостаток высоты сделать это не позволил. Машина, завалившись на нос, гулко ударилась о землю. И мгновенно взорвалась. Мы перенесли огонь на вторую «птичку». Там что-то задымилось. Хотя, живучести вертолет не утратил. Более того, жесточайший удар гранатомета, и сокрушительный пулеметный огонь загнал нас под хлипкие ветви мелкого кустарника. Тем не менее, быстро вертолет ушел в сторону Зимбабвийской границы. Так быстро, что мы даже не успели определить его принадлежность.
Лундвар, сильно хлопнув меня по плечу, буркнул: «Маn!». Намеренно, или нет, но ударил по больному месту. На мгновение я потерял от боли самообладание. И не понял, как пистолет оказался в моей руке.  «Het dit seer?» /неужели, больно? – не извинившись, поинтересовался на африкаанс скандинав. И вызывающе ухмыльнулся, бросив быстрый взгляд на вороненую сталь «Беретты». Тилле что-то рявкнул. «Jammer!»/извини, франки! – вновь ухмыльнулся Лундвар.

...откуда подобная неприязнь? Мы решаем общую задачу. Мне сохранили оружие. Пусть, мы не друзья. Но, как минимум, союзники. Хотя бы, на время. Так стоит ли ломать копья?...

...теперь следовало поторапливаться. И очень. «Вертушка» вполне могла вернуться. Причем, не одна. Осмотрели нашу машину. Изрешечена она сильно. Но двигаться можно. В стороне чадно догорал сбитый «Ирокез». Рвались боеприпасы. Мы поспешили уйти с места боя. И быстро, насколько это возможно, направились в направлении полосы Каприви. Наш «Джип-Виллис», продырявленный и с пробитым капотом, прыгая на ухабах, заполненных болотной грязью, задачу свою пока решал исправно. «Автомобиль-солдат», так во время Второй Мировой прозвали его американцы. Из-под капота тянуло горелым маслом, и доносился очень настораживающий – для того, кто понимал ситуацию – стук.  «Стреляла» и выхлопная труба. Переднее левое колесо «жевало» пробитую резину, которую заменить было нечем. «Запаска», прикрепленная на капоте, оказалась прострелена в двух местах. И она спасла двигатель нашей машины, приняв на себя эти две пули...
 
...мы пересекли вброд узкую, мелкую речушку, даже не обозначенную на карте. Но, судя по скалистому массиву у горизонта, вектор движения выдерживали правильно. Почти без дороги, напрямик через поле, заросшее слоновьей травой, вышли к невысоким скалам. В этот момент загремел двигатель. Наш «Джип» резко встал. Лундвар не стал заглядывать под капот. Снял пулемет с дуги. Забросив его на правое плечо и ухватив за ствол, как-будто дубинку, взглядом указал мне на второй «Брен». Старые, конечно. Но еще весьма надежные машинки, эти пулеметы. И весят, сравнительно с другими, немного. Девять килограммов я даже со своим раненым плечом взял без труда. И двинулся вслед за Тилле. Движение замыкал швед, который мне по-прежнему совсем не доверял. При этом, не пытался скрывать свою неприязнь.
Теперь марш-бросок в неизвестность. По чужой территории. Тилле, шедший впереди, окинув взглядом окрестности, обернулся к нам. Остановился. Похлопав себя по карманам, жестами предложил устроить небольшой перекур. Но был, при этом, неестественно медлителен и поразительно неуклюж. Доставая из кармана сигареты, он неловким движением выронил зажигалку. Медленно, не глядя по сторонам, нагнулся, чтобы поднять ее. Широко раскрытой пятерней левой руки, которую раскрыл дважды. Пачку сигарет держал при этом двумя пальцами правой. Три пальца вместе и чуть в сторону. Я встретился взглядом с Лундваром. Мгновенная ухмылка. Скандинав в своем «амплуа». Но он понял все. Три человека на «десять часов». Практически, перед нами. Лишь чуть левее. Хотя, вероятно, их там значительно больше. Тилле, демонстрируя неторопливую безмятежность, протягивает нам сигареты. И зажигалку. Улыбаясь, разгоняет сигаретный дым. Произносит несколько простых фраз на африкаанс. Я плохо знаю этот язык. Но лишь на нем мы и можем общаться:
– До ближайших скал метров двести. По открытой местности. Здесь нас положат, как в тире. Идем не торопясь. Мы никого не видим. Потому и не маскируемся. Если сумеем подойти к скалам, уходим на двенадцать. Рассредотачиваемся. Первыми не стреляем. Выясняем, кто перед нами. Снимаю берет – смещаемся вправо. Borentoe! – вперед! 

...выдвинувшись шагов на тридцать, Тилле, слегка косолапя, топает по едва заметной, заросшей мелкой травой, колее. Неприметно автомат из-за спины он переложил на согнутый локоть правой руки. Легионеры наши оружие подобным образом не носили. Рука в постоянном напряжении. Особенно, плече-локтевой сустав. Легкий тремор, непременно появляющийся в итоге, мешает вести огонь. Особенно, прицельный.
За спиной слышалась размеренная поступь Лундвара. Я постоянно ощущал на себе его тяжелый взгляд. При этом, как не пытался, не сумел обнаружить перед собой тех, кого только что зафиксировал Тилле.
Солнце припекало довольно прилично. Скалы уже почти перед нами. Тилле вытер беретом вспотевшее лицо. Мы постепенно стали уходить вправо. На двенадцать часов. Вскоре, нырнули в невысокий кустарник у каменистого подножия. И стали не наблюдаемыми. Лундвар предложил обойти блок-пост по скалам. Если это лишь блок-пост, атаковать его и уничтожить, так как они нас видели. И могут сообщить о нашем дальнейшем продвижении. Тилле молча жевал травинку и размышлял. Я высказал логичное предложение:
– Нас «пасли» всю дорогу. Когда мы сумели оторваться, перекрыли направление вероятного отхода. Судя по ситуации, работают грамотно. Именно поэтому, нас брать не станут. Считая, что мы – это развед-группа основных сил, нас не тронут. Тем более, что считают себя не обнаруженными нами. «Язык» им не нужен, так как о нас они знают, скорее всего, почти все. Лундвар прав. Блок-пост обойти нужно. Но не атаковать. А тихо «просочиться» сквозь скалы. Возможно, что там вовсе не трое, а много больше техники и людей, которые нацелены на уничтожение всей нашей группы...
 
...в том месте, где мы в тот момент находились, анклав Каприви вклинивался на территорию Ботсваны большим треугольным выступом. Полоса эта полностью отделяет земли Анголы от границ Ботсваны. Преследователи наши потеряли время и темп, полагая, что мы ушли через Зимбабве, между городами Левингстон и Казане. Утратив «вертушку», они, разумеется, поняли, что ошиблись. Выставили блок-пост на пути вероятного отхода нашей группы. Но, оставались еще вопросы, на которые не были известны ответы. Кто они, те, что так упорно дожимают нас по всему маршруту? Почему они настолько хорошо осведомлены? Кому мы мешаем в такой степени, что нас активно стремятся ликвидировать?   
Тилле принял мое предложение. Переместившись правее, еще на пол-мили, мы вошли в неглубокое, заросшее мелким лесом и сплошным колючим кустарником, ущелье. Без малейшего намека на дорогу. Лишь звериные тропы и редкие ручьи пересекали наш путь.
Ущелье на карте не отмечалось. Это вселяло реальную надежду на то, что выход из него будет свободен, так как ожидающие нас также могли не знать о его существовании. Деревья постепенно становились все выше и гуще. Появившиеся воздушные мангровые корни сильно замедляли наше передвижение. Почва становилась болотистой. За два часа мы прошли чуть более пяти-шести миль. Если масштаб карты верен, ширина горной гряды не превышает пятнадцати миль. За горами Каприви наша территория. Задача номер «раз» – удачно выйти из ущелья. Дальше особых проблем быть не должно. На каждом шагу нам попадалось немыслимое количество ядовитых змей. А бесконечные узкие протоки кишели крокодилами, чьи следы виднелись всюду...

...я смотрел в спину Тилле, слышал, как Лундвар ломится сквозь чащу за моей спиной. Это у них особых проблем быть не должно. Будучи достаточно наслышан о Брайтенбахе, я вполне резонно предполагал, что мои проблемы только начинаются. Дело было в том, что полковник Ян по причинам, одному ему известным, терпеть не мог русских. Но, люди Ван Брома числили меня французом. И союзником. По крайней мере, сейчас. Вот, лишь со скандинавом отношения не складывались. Недоверие он проявлял демонстративно. Постоянно пытался задираться. Мне, в принципе, все это было, как говорят французы «le tambur» – по барабану. Еще Наполеон утверждал, что «два момента способны убить любую армию: глупый риск и полная неопределенность». В сущности, задача вполне решаемая. Задача решения проблемы неопределенности. Ликвидировать обоих. Тилле и Лундвара. Несколько простых бросков ножа. Одного – в спину. Второго – с разворота. В горло. Или, наоборот. Сначала в горло. Не то, что ответить, они даже ощутить не успеют момент перехода в «мир иной». Однако, Ван Бром доверил мне оружие. И не добил там, в скалах, среди красных песков Калахари. С молоком матери и наставлений отца я усвоил, что в послужном списке солдата не должно быть определения «предатель». Совесть моя изрядно пострадала, неизменно сопровождая меня во всех моих передрягах. Только вот, не претендую я на громкую славу Иуды. В подобном вопросе я удивительно скромен. Тем не менее, допустим. Убил. Ушел. А что дальше? К своим дорога закрыта. В «дикие гуси», разве, податься? Опуститься до одного уровня с отморозками всей планеты? «Я тебя породил...», сказал бы отец. А брат, будь он жив, никогда бы не подал руки...

...прервав мои размышления, Тилле внезапно остановился. И замер, продемонстрировав правой ладонью стандартный жест опасности. Изначально мне послышался рев двигателей. Но очень отдаленный. А затем подумалось, что это, весьма, похоже на мычание быка. Или быков. Но где-то рядом. Я оглянулся на шведа. Увидел его обычную бесцветную ухмылку и два пальца, направленные в мою сторону. Вроде, «забодаю!». Носороги в болотах не водятся. Очевидно, где-то неподалеку находится селение. Которое, как и само ущелье на карте, также никак не отмечено. Местность, по которой мы шли, превратилась, тем временем, в болотистый, заплетенный лианами, мангровый лес. Множество ручьев стремились в одном направлении. Значит, впереди низина. Или большая долина, куда стекаются ручьи, и непременно должен быть водоем или река. Также не указанные на карте. Мы поднялись выше. И, пробираясь сквозь густые заросли, двинулись в направлении непонятных звуков. Иного пути у нас не было...

...горный склон стал значительно круче. Внезапно мы вышли к большой пещере. Мангровые заросли остались внизу. От пещеры уходила неширокая дорога. Дальше, по склону, виднелись террасы больших, тщательно обработанных огородов. Кукуруза, сахарный тростник, что-то еще. А среди нас троих не имелось знатоков тропических культур. Этого и не требовалось. Мы рассматривали круглые, глинобитные хижины на коротких сваях. И пытались определить племенную принадлежность аборигенов. Для нас это имело определяющее значение. Маленькое селение протянулось вдоль длинного, большого озера. Довольно узкие деревянные мостки на сваях заканчивались плетеными хижинами с крышами из пальмовых листьев. Подобные крыши увенчивали практически все жилища этой небольшой деревни, которая, даже по африканским меркам, представлялась далеко не бедной. Черные свиньи бродили по единственной неширокой улочке. Яркие цветные куры во множестве копошились возле домиков. И пятнистые коровы паслись в траве вдоль берега. Но признаков цивилизации не обнаруживалось. Большие лодки, выдолбленные из целых древесных стволов, почти все были снабжены противовесами, но ни одна из них не имела и намека на моторы. Посреди деревни, чуть на возвышении, виден дом, заметно более высокий и просторный, чем прочие. И крыша дощатая, а не покрытая, как иные кровли, листьями пальм. «Версаль», – осклабился в мою сторону Лундвар. Чем же я, все-таки, так ему досадил?...

...людей почти не видно. Многие работают на огородах и рыбачат. Что-то непривычное для взгляда обнаруживалось в их обликах. Возможно, бинокль искажал общую картину. Поэтому, и перспектива была столь неопределенна. От пещеры до селения около мили. И расстояние это мы прошли стремительно. И нас никто не преследовал. А сельчане, встречавшиеся нам, вели себя, на удивление, спокойно. Даже безразлично. Внешне это были лози. Цвет кожи, косички, прически типичны для этого народа. Но черты лица у большинства совершенно несвойственны лози, или овамбо. Во всяком случае, даже будучи темнокожими, люди эти казались метисами. Мы вышли к «Версалю», как с сарказмом назвал единственное большое здание селения Лундвар. Большой, хорошо утрамбованый двор, огороженный невысоким забором из глиняного сырца. Десяток деревьев создавали легкую тень. Двустворчатая деревянная дверь, больше похожая на ворота, чем на дверь. Небольшой крест на крыше. И надпись над входом. На немецком. «Gott mit uns» – гласили выцветшие от времени, деревянные потрескавшиеся буквы. С нами Бог...

...Тилле жестом приказал шведу контролировать улицу. Укрывшись под кроной одного из деревьев, тот остался во дворе. А Тилле, с оружием наизготовку, открыв негромко скрипнувшие двери, вошел в дом. Проскрипела повозка, запряженная парой волов. Темнокожий возница «клевал носом». Единственная, вдоль берега, улица имела всего лишь два направления. Волы хорошо знали свой маршрут. Собака, пробегавшая мимо, коротко гавкнула. Видимо, на Лундвара. Было слышно, как тот равнодушно огрызнулся в ответ. Где-то кудахтала несушка, и не верилось, что практически повсюду ведется непрерывно-беспощадная, яростная война «всех против всех». Я смотрел на фразу, сложенную готическим шрифтом. И кощунственные мысли пришли на ум: «Что, если Всевышний, запутавшись в этой бесконечной сваре, и сам не знает уже, на чьей Он стороне? Что, если Он отвернулся от своих, познавших пряный запах и вкус крови озверевших созданий? Ведь, самый главный вопрос: а есть ли Ты, Господи? – не просто так будоражит человеческие умы. При этом, все почему-то уверены, что Бог именно на их стороне»...

...послышались неспешные шаги. Тиллле появился в дверном проеме. За ним следовал высокий тощий человек, одетый, как протестантский пастор. Даже узкая полоска воротничка, давно утратившего свою белизну, оттеняла загорелую дочерна шею. Морщинистое, гладко-выбритое лицо, белесоватый шрам под левым глазом, и пристальный, очень цепкий взгляд.
Я неплохо знаю немецкий. Сейчас это пригодилось, так как этот священник оказался немцем. Он пригласил нас войти в помещение и отдохнуть после длинного пути. Говорил так, словно ничуть не сомневался, что путь наш был длинен и труден:
– Тут прохладно, спокойно и совершенно безопасно,– промолвил он с каким-то странным акцентом. И с абсолютной убежденностью добавил, кивнув на нашу экипировку.– В Писании сказано, что, если Господь не оберегает жилище, тщетно тогда охраняют стерегущие этот дом. Сюда не входят с оружием. Пожалуйста, оставьте его у входа...
–...вместе с нашими трупами? – привычно съехидничал Лундвар, внезапно появившийся рядом. И, обращаясь к Тилле, взглядом указал на улицу,– там настолько тихо, что слышно даже жужжание мух на той стороне озера. Но меня именно это настораживает. Полагаю...,– он еще что-то добавил.
Разговаривали они на африкаанс. Медленную речь я частично понимаю. Точнее говоря, смысл произносимых слов. Но детали не улавливаю. Священник общался на немецком.
Язык этот я знаю неплохо. И подобный диалект мне встретился впервые. Африкаанс пастор, кажется, не знал. Насколько я сумел понять шведа, тот предлагал взять пастора в заложники. Не просто взять. А, прикрываясь его жизнью, миновать селение, взять проводника и уйти на территорию полосы Каприви к полковнику Брайтенбаху. Идея, на мой взгляд, безумная. Вовсе не исключено, что для наших преследователей жизнь священника никакой цены не имеет. Да мы так и не знаем, кто они, те, что преследовали нас и пытались уничтожить с вертолетов...

...пастор Умлауф, так он представился, пригласил к себе всю нашу маленькую компанию. Жил он при кирхе. Но не в самом здании, а в небольшой пристройке, которая, по словам Умлауфа, с основным помещением никак не сообщалась. Нас поразило его, по устройству, спартанское жилище. Большая комната. Деревянный стол, размеров также немаленьких. И длинные деревянные скамьи. Вот, и вся мебель. Простая кровать за циновкой – тоже из дерева. Две полки с книгами строго-религиозного содержания. И потемневшее от времени распятие на побеленной стене. Повсюду большие связки высушенной травы. Сквозь огромное, в пол-стены, окно великолепно просматривается озеро, джунгли на противоположном берегу. И невысокие горы повсюду. Легкий ветерок доносит запах влаги, леса, и шуршит многочисленными пучками растений, развешенными вдоль стен и под потолком.
– По-возможности, я лечу не только души своих прихожан. Также врачую травами некоторые телесные болезни,– сказал священник, заметив наше внимание к этим гербариям. Улыбнувшись при этом настолько светло, по-детски доверчиво, что мне даже мысль о том, чтобы взять его в качестве заложника, показалась подлой и отвратительно-грязной.
– В мире, созданным Всевышним, не существует бесполезных растений. Одни люди, с Божьей помощью, применяют травы эти во благо. А другие, идущие с оружием, выжигают их напалмом и прочей дрянью. Ну, да ладно. Не время сейчас об этом. Предлагаю отобедать. Живу я одиноко. Поэтому, не готовлю сам. Наша община – одна семья. Я, с Божьей помощью, помогаю братьям. Братья помогают мне. Сейчас принесут обед. Правда, без мясного...

...оказалось, что гостеприимный хозяин, к тому же, вегетарианец. Но, к овощам на глиняном блюде была подана жареная рыба и пальмовое вино. Довольно неплохое. Мы предпочли бы что-нибудь покрепче. Поднявшись, пастор прочел короткую благодарственную молитву и благословил пищу, посланную Господом. И только после этого мы приступили к обеду, за которым выяснилось, что местное население, это – последние представители народа кололо, практически полностью уничтоженного более ста лет назад пришедшими из-за реки Замбези племенами лози. Уцелевшие кололо ушли когда-то в эту долину. Дорог сюда не существует. Вокруг на многие мили горы и глухие джунгли в окружении болот и тростниковых зарослей. Герр Умлауф сильно был поражен, увидев нас. Попасть сюда возможно лишь по воле случая. Разумеется, места эти не безызвестные. И здесь не разбогатеешь. Поэтому, появившиеся однажды вертолеты даже не садились тут. Во времена колонизации территорий Намибии и Ботсваны немцами, часть колонистов, наиболее крепко-религиозных протестантов, изыскивая свою «землю обетованную», нечаянно вышли к этим местам. Нашли общий язык с остатками кололо. И навсегда осели тут. За сто с лишним лет ассимилировались настолько, что потеряли немецкую идентичность. Но сохранили незамутненной веру в Бога.
– Таким образом все мы, здесь живущие, последние на грешной Земле носители евангельских Истин,– продолжал священник неторопливо. Немецкий его, обильно разбавленный наречием кололо, оставлял желать лучшего. Но общий смысл мы понимали...
 
...отлично приготовленная рыба и вино, слабенькое, но весьма неплохое, привели нас в хорошее настроение. И в голове у меня слегка зашумело. Вид на озеро был изумительно-прекрасен. И голос пастора умиротворяющее-тихий, слегка вгонял в дрему:
– Как я заметил, мы стараемся соблюдать Заповеди Божии. Паства моя, если и лишает жизни животных, то только лишь для пропитания. Я не ем мяса. Но другим не возбраняю. Это не запрещается Писанием. Вы, живущие в миру, Господа даже за пищу не благодарите. Вооружены. И, кому бы не служили, шестую заповедь, естественно, нарушаете постоянно. Это понять можно, вы солдаты. Но вы готовы совершить грех, не входящий в перечень смертных грехов. Монах–теолог Эвагриус из Понта, составляя их список, размышлял долго, решая, считать ли грехом вероломство? Как назвать гостя, с которым хозяин дома разломил хлеб, испил вина, готов предложить кров и постель, а тот в ответ готов погубить хозяина? Стоит ли вообще называть такого пришельца гостем? Вы случайно вышли к нам. Прошли там, где пройти невозможно. Удачно чрезвычайно. А дальше вам слегка не повезло. Я знаю несколько языков. И хорошо понимаю африкаанс. У меня хороший слух. Иуда, предавший Христа, был вероломен. Вы думаете взять заложниками меня и кого-то из моих братьев? Не могу вам этого позволить сделать. И не нужно сопротивляться... Вы даже пошевелиться не в силах...Вы расслаблены...Вы засыпаете...
– Проклятый колдун! – проваливаясь в забытье, услышал я хриплое рычание Лундвара...
               
...с озера тянуло влажной ночной прохладой. Пол большой хижины, в которой мы находились, был устлан хорошо выделанными шкурами. И вода, булькающая под нами, доносила негромкие чмокающее-клацающие звуки, какие обыкновенно издают крокодилы, охотящиеся ночью. Плетеные, высотой не больше метра, перила отделяли нас от внешнего мира. Стен, практически, не было. Летучие мыши скрипели в тростниковой конической крыше. Мелкая труха периодически сыпалась сверху на наши головы. В черном небе сияли неправдоподобно-огромные звезды. И, пронзительно вереща, крылатые нетопыри стремительно рассекали тьму, окружающую нашу тюрьму на сваях. Пальмового вина мы выпили совсем немного. Но, пробудились с ощущением тяжелого похмелья и сильнейшей, до дрожи, слабости. Наши личные вещи оказались нетронуты. Зато, все оружие забрали. Включая ножи. По странному недосмотру, остались незамеченными мои «близнецы». Так я называл пару метательных ножей, которые во всех моментах жизни носил закрепленными между лопаток, за спиной. Не обнаружили их потому, что изделия эти были совершенно плоскими. Даже в области рукояток. И абсолютно не наблюдаемые со стороны.
 
...фанатичную тягу к холодному оружию мне привил наш «гуру» по боевым искусствам вечный сержант Биби. Тогда, в Сен-Сире, где я проходил обучение, сержанту было сорок «с хвостиком». Но в этом возрасте наш «маленький француз» успел принять активное участие чуть ли не во всех прошедших за последние двадцать лет войнах. Знал все. И все умел. Он был на голову ниже всех в нашем училище и неизмеримо выше всех нас в профессии солдата. Он всегда утверждал, что нож для метания, если он в единственном числе, это – подарок для врага. В бою вероятность промаха при броске выше пятидесяти процентов. Поэтому, ножей должно быть не менее двух. Он научил меня работать «близнецами». Одновременно с двух рук. По противоположным целям. Именно он сделал из меня воина...

...хижину на сваях, которая стала нашим местом пребывания, с берегом связывал мостик длиною не более пятидесяти метров. Все разделял своеобразный подъемный мост. Точнее, площадка метра в четыре, напоминающая подъемные мосты старинных рыцарских замков. Только, вот поднималась она не к хижине, а к основному настилу, отделяя таким образом нашу «тюрьму» от внешнего мира. Без лодки отсюда не уйти. Учитывая количество крокодилов в озере, водная преграда в эти четыре метра была, практически, не преодолима. Стало понятно, почему нас даже не пытались связать. Придерживаясь за невысокие перила, пошатываясь, ко мне подошел Тилле, которого только что жутко вырвало:
– Что-то не то с нами происходит,– медленно произнес он.– Тебе не кажется, что нас слегка отравили?
Я также ощущал сильную дурноту, слабость. И в глазах периодически двоилось:
– Вряд ли,– ответил я, бросив на него короткий взгляд.– Значительно легче просто скормить нас крокодилам. И хоронить не потребуется. Опоили каким-то дурманом. И гипнозом местный падре владеет. Скорее всего, они просто не знают, что с нами делать. Живут тихо, обособленно. Отпустить после того пассажа о заложниках, боятся. Убить не могут. Убеждения, если я правильно понял вчера пастора, не позволяют. Думаю, именно он тут главный. Нужно поговорить с ним. Рассказать все, как есть. Время, которое мы теряем здесь, это – жизни, которые ваши, прошу прощения, наши, люди в любой момент могут потерять там, в саванне. Да, священник весьма религиозен, умен и понятлив.
– Рассказать обо всем, как есть? – включился в разговор пришедший в себя Лундвар. – Это отдать себя полностью в лапы фальшивого святоши. Неизвестно еще, какой гадостью он гостеприимно накормил нас.
– Не надо было трындеть о заложниках. Во всяком случае, не в том месте. И не в то время,– буркнул Тилле.
– Откуда я знал, что поп понимает африкаанс? – огрызнулся швед.

...словарный запас немецких слов не позволял им достаточно свободно общаться. И «друзья» перешли на африкаанс, который я знал плохо. Поэтому, не желая слушать вспыльчивую перебранку, покинул их шумную компанию.
Выйдя на маленькую площадку перед хижиной, я сел прямо на пол, прислонившись спиной к плетеной стене. Внизу булькала черная вода. Крокодилы шумно преследовали невидимую добычу. На дальнем берегу озера пронзительно  орали обезьяны, обитавшие в темной полосе предгорных джунглей. И совсем недалеко, заметные даже в темноте, как большие рыбины, покачивались на воде долбленые лодки, прикрепленные к невысоким деревянным мосткам.
«Всего лишь несколько десятков метров!» – мелькнула отчаянная мысль. Но воображение, словно в насмешку, нарисовало острозубую хищную пасть. И плечо с незажившею еще полностью раной вдруг задергало и заныло.
В дверном проеме появился Тилле. Молча сел рядом со мной на корточки. Протянул мне сигареты, от которых я отказался. Огонек зажигалки на мгновение высветил заросшее светлой щетиной хмурое широкоскулое лицо:
– Вот, что я решил,– по обыкновению своему, медленно формулируя фразы, произнес он.– Завтра следует поговорить с герром Умлауфом. Разговаривать будешь ты. Думаю, что пастор нас просчитал. Отчасти,– Тилле затянулся так, что сигарета затрещала,– постарайся убедить его, что мы не враги. Случайные гости. Ты француз. Как я понимаю, католик. Или, протестант? Но вот нательный крест у тебя православный. Убеди Умлауфа, что ты веруешь фанатично. И поклянись на кресте, что мы, если уйдем, забудем навсегда об этом селении. И расскажи ему всю правду. Дозированно. Только правду. Естественно, опустив эпизод с алмазами. Такая «правда» отпугнет, кого угодно. Ясно, «француз»?

Тилле щелчком отправил недокуренную сигарету в воду. Я, проводив взглядом искрящийся огонек, осторожно поинтересовался:
– А мы на самом деле готовы забыть сюда дорогу?
– Дороги сюда вообще не существует. Так же, как и отсюда. А время уходит. Возможно, сейчас там,– Тилле кивнул головой в направлении саванны,– «вертушки», неизвестно чьи, вбивают в грунт наших товарищей. Ладно. Идем спать. Завтра нужны будут силы. А мы, словно, после тяжелейшего перепоя... Да! Вот, что еще, ты старайся не конфликтовать с Лундваром. Его позывной «Берсерк». Это ни о чем тебе не говорит?...

...утреннее, а потому, не жаркое еще солнце пробудило чаек, которые с пронзительным криком стремительно заметались, выхватывая из-под воды мелких, серебристых рыбок. Несколько каноэ, словно, застыли в неподвижной воде у противоположного берега. Я знал, что там, где обитают крокодилы, сети не ставятся. А местные рыбаки чрезвычайно ловко владеют гарпуном и острогой. Так и в нашем случае. Резкое, молниеносное движение, и трепыхающаяся добыча уже в лодке. Однако, пробудил нас не шум рыбной ловли, а пронзительные голоса озерных чаек. Гипноз вчерашний, или дурман, подействовал, но я совершенно не выспался. Неопределенность, страшные события последних дней и внутреннее беспокойство не позволили мне заснуть, как следует. Человек я не мнительный. Но мрачная череда сплошных неудач серьезно выбила меня из колеи. И рана в плече давала о себе знать.
Смолк рыкающий храп Лундвара. Значит, также проснулся. Оглянувшись, я встретился с пристальным взглядом Тилле. И поймал себя на мысли, что ни разу не видел спящим этого человека. Щелкнула зажигалка. Тилле предпочитал крепчайшие сигареты «Родс». – Курить вредно. Капля никотина убивает верблюда, – прозвучал хриплый со сна голос Лундвара.
– Наверное, поэтому ты и не куришь,– хохотнул Тилле.
Послышались шаги и скрип деревянного настила. Группа людей, вооруженных винтовками, направлялась к нашей хижине. Низкорослый парень в шляпе и длинной, цветастой рубашке, тащился, чуть отставая, за ними с парой небольших корзин.
– Я ожидал, что после утренней сигареты нам подадут в постель кофе,– негромко сиронизировал Тилле.
– А в задницу кактус после вечернего угощения не желаешь? – отпарировал швед.
– Не кажется ли вам, господа,– бросив взгляд на приближающихся воинов, заметил я,– что вскоре нас ожидает все? И задница, и кактус.

...опустившаяся площадка соединила нашу камеру на сваях с остальным миром. И стало ясно, почему вчера на расстоянии лица аборигенов показались нам несколько странными. В данном случае, негроидные черты лица значительно «размывались» европейской примесью. За ужином священник рассказывал о более чем вековой 
ассимиляции уцелевших представителей племени кололо с немецкими колонистами. Я давно, еще в юности, обратил внимание на то, что если кровь европейца смешивается с кровью азиата или африканца, то, как правило, дети рождаются с более выраженными негроидными, или восточными чертами лица. Но, в данном случае, это правило сработало как-то не очень.
Основная группа шесть человек остановилась неподалеку. Одеты все вполне цивилизованно. Но отсутствует обувь. И очень странное впечатление производят ярко-голубые глаза на лице, светло-шоколадного цвета кожей, темной курчавой шевелюрой у высокого крепкого парня, с демонстративным достоинством вошедшего в нашу хижину. Произнес, словно бросил в воздух, непонятную, совсем не похожую на приветствие, фразу. На которую мы так же демонстративно не отреагировали.
– Кто-нибудь из вас понимает меня? – обратился он тогда на немецком языке с немыслимым акцентом. Германских классиков я люблю и читаю в подлиннике. Один из сослуживцев по Легиону заметил однажды, что у меня превосходный баварский диалект. А тут, я засомневался, немецкая ли речь слышится сейчас?

Тилле негромко кашлянул за моей спиной.
Что-то невнятное пробурчал Лундвар.

– Мне нужно поговорить с вашим... э-э-э... шефом,– произнес я, не отвечая прямо на вопрос, заданный довольно дерзким тоном, – а также нам нужна чистая вода и пища.
– И какого черта нас держат в этом скворечнике!? – взорвался за спиной Лундвар.
 
...на лице голубоглазого негра сверкнула белозубая усмешка:
– Птиц, подобных вам, только в таком...скворечнике и держать,– сказал он. – Что касается воды, так ее здесь целое озеро. А неправильно себя вести будете, сами станете пищей. В этой самой воде.
В хижину, тем временем, парень в длинной рубахе занес корзинки с едой. Даже, пальмовым вином или пивом? – не знаю, чем именно, было наполнено несколько глиняных бутылей. Товарищи мои, особенно скандинав, жадно накинулись на еду. А я, сопровождаемый своим «почетным эскортом», направляясь по деревянному настилу к недалекому берегу, услышал, как за спиной заскрипел деревянный ворот подъемного мостика.
Как и предположил, мы направились к резиденции герра Умлауфа, который, очевидно, являлся не только местным священником, а, если так можно выразиться, вождем этого затерявшегося во времени и джунглях остатка уничтоженного племени кололо. Воздух комнаты был, словно, настоен на аромате высушенных трав. Чувствовалось, что даже стены пропитаны их приятным, пряным запахом.
Священник стоял перед распахнутым окном. Прохладный утренний ветерок шевелил листы раскрытой книги, кажется, Библии, лежащей перед ним на узком подоконнике. Но со стороны заметно, что он и не пытается даже показать, что читает раскрытую Книгу. И мысли пастора были далеки от содержания Священных Текстов, так как взгляд его обращен был на озеро и полосу джунглей, отделяющих это озеро от туманной горной гряды. Солнце, поднимавшееся из-за гор, яркими лучами било прямо в глаза Умлауфа. Но тот и не щурился от этого сияния. Я определенно знаю, что только хищники и орлы могут встречать восходящее светило широко открытыми, не мигающими глазами...
 
...– доброе утро, герр Умлауф! – поздоровался я с хозяином дома.
– Пока еще я не знаю, доброе ли оно сейчас,– ответил, повернувшись ко мне, священник.– Но, надеюсь, будет таковым. С Божьей помощью.
Заложив руки за спину, он несколько раз прошелся по комнате. Худой, высокий и прямой, как древко копья, походкой, и манерами своими, пастор больше напоминал солдата, а не святого отца. Видно было, что в смиренных словах его смирению не находилось места.
– Простите, не сразу предложил Вам присесть. Сейчас принесут завтрак. Но компанию Вам не составлю, так как завтракал уже. С братьями. А затем, мы побеседуем о наших, впрочем, более о ваших, делах. Сейчас я Вас оставлю. Ненадолго. Проблемы наступающего дня...Прошу прощения.
Пастор вышел, оставив меня одного. Помещение я видел еще вчера. А сейчас обратил внимание на открытую Библию, оставленную на подоконнике. Толстый кожаный переплет...

...плотные, пожелтевшие от времени листы заполнены готическим шрифтом. Старинная книга на старо-немецком языке. Все правильно. Латынь протестанты не жалуют. Бросилась в глаза подчеркнутая фраза на случайно открывшейся странице «Будьте мудры, как змии и просты, как голуби». Вспомнился просветленный лик Христа на одной из икон в храме нашего училища в Сен-Сире. И «Тайная вечеря» со Спасителем в центре картины четко возникла перед моим мысленным взором. Вот, только лица Апостолов, словно, размылись в волнах памяти. «Интересно,– подумалось мне тогда,– как быть простым и мудрым, когда рядом с тобой воплощение простоты и мудрости?».
Но, перед этим Иисус сказал: «Вот, я посылаю вас, как овец среди волков...». Легко было Ему говорить, тогда еще и овцы существовали. А сейчас, одни лишь волки...

...вскоре, принесли отварную рыбу с гарниром из овощей и жареного картофеля. И какой-то напиток, настоенный на травах. Терпкий, но необыкновенно приятный на вкус и настолько бодрящий, что настроение мое совершенно без причины изменилось к лучшему. Я разглядывал пейзаж за окнами, вытянувшееся вдоль озера селение, и фантастическое ощущение нереальности вдруг поразило меня. Затерянный мир Конан Дойля! Только, птеродактилей не хватает. Или каких-нибудь других реликтовых чудовищ.
Негромко стукнула дверь. Вошел герр Умлауф. Быстрым взглядом окинув помещение, он сел на скамью у окна. Закрыл Библию, все еще лежавшую на подоконнике, и оставил ее в руках. Видимо, для того, чтобы хоть чем-то занять их. «Нервничает слегка святой отец»,– быстро отводя взгляд от священной книги, подумал я тогда.
– Да. Вы верно заметили. Я не спокоен,– сказал священник, правильно истолковав мое движение.– Не просто обеспокоен. А встревожен. Вы идете со стороны Ботсваны. Но самой сложной тропой. Почему вы выбрали этот путь?
– Нас пытались уничтожить на маршруте. На горной дороге ждет засада. Маловероятно, что там удастся пройти. Мы посчитали, что сумеем пройти через ущелье. Но мы не знали о существовании вашего селения. И не стремились выходить на него.
– В расчеты ваши вкралась ошибка,– заметил священник.– То, что вы дальше сумеете пройти наше ущелье, невероятно.
– Вы хотите нас убить? – спросил я, выдержав небольшую паузу.
– Разумеется, нет. Ваша цель – территория Каприви, как я понял. Это около пятидесяти миль через болота и белые мангры. При попытке форсировать эти болота, вы сами убьете себя. Скажу прямо. Лично меня вариант этот устраивает. Пусть, он не идеален, так как оставляет теоретическую вероятность кому-то из вас уцелеть...

...рана, полученная мной неделю назад и едва затянувшаяся, вдруг пульсирующе заныла. Да так сильно, что я, побоявшись, что она вдруг открылась, инстинктивно прижал ее ладонью:
– Вы, пастор, держите в руках Библию и спокойно рассуждаете о возможности нарушить шестую заповедь. Не правильнее было бы отпустить нас с миром?
– Я не всегда был священником,– ответил пастор, очень аккуратно положив на стол тяжелую книгу.– Пройдя пол-мира с мечом, а не с Крестом, нигде не обнаружил мира.
– Это потому,– заметил я,– что не Крест, но меч вы несли с собою. Не знаю, почему, но мне кажется, что на лезвии Вашего меча, святой отец, был выгравирован девиз «Верность – моя честь».
– Вы явились сюда не только с оружием, а с самыми подлыми намерениями.– Герр Умлауф поднялся так резко, что едва не опрокинул стул, на котором сидел,– и предопределили, тем самым, наше к вам отношение. А словами вы жонглируете, словно способный последователь Игнатия Лойолы. Если я позволю вам благополучно уйти, не появится ли вскоре на берегах этого озера целая стая алчных псов, с которыми мы не справимся? Судя по медальонам ваших товарищей, это – люди Брайтенбаха, в чьем лексиконе понятие «честь» вообще отсутствует.
– Прошу прощения, герр пастор. Упоминая орден СС, я вовсе не хотел задеть Вас. Простое служение войне и служение Всевышнему – это не совсем одно и то же. Бытует мнение, что дорог, ведущих к Господу, великое множество.
– Это совсем не одно и то же. Матфей приводит слова Иисуса, что к Богу ведут всего лишь две дороги. Одна – к вечной жизни. Другая – к вечной погибели.
Заложив руки за спину, слегка сутулясь, пастор, несмотря на свой возраст,  двигался по комнате удивительно легко и быстро. В какой-то момент он, словно выполняя неслышимую мной команду, развернулся «кругом!» по-армейски, подошел к столу и, слегка коснувшись ладонью затертого кожаного переплета Библии, добавил:
– К сожалению, времени на решение богословских вопросов у меня, да и у Вас, полагаю, нет совершенно. Поэтому, как говорили древние, «вернемся к нашим баранам».
– К «вашим крокодилам», хотите Вы сказать? – не удержался я от возможности подшутить над пастором, чьи губы дрогнули на мгновение в бесцветной полу-улыбке.
– Если здесь и сейчас, мы не поставим все «точки над i», крокодилы эти вполне могут стать вашими.
– Простите. Я не хотел Вас обидеть. Но у французов острое словцо ценится в любой ситуации и компании.
– Время и место абсолютно неудачно для шуток,– бросил на меня священник короткий, но не враждебный взгляд.– И в скромной компании нашей лишь я один могу оценить Ваш юмор. И я не люблю шутить. Вместо медальона «Recce» на груди у Вас опознавательный жетон Иностранного Легиона Франции, за которым легко наблюдаем нательный крест. Православный! Вы странный француз, месье. Сильно болит? – пастор как-то неожиданно заинтересовался моим раненым плечом.
– Задергало немного. И резко прекратилось. Язык и развязался. Еще раз, прошу прощения.
– Наши умельцы, комбинируя различные травы с крокодильим жиром, изготавливают великолепную, заживляющую любые раны, мазь. Рекомендую.

...предложение это показалось настолько неожиданно-чистосердечным и доброжелательным, что я проглотил очередную шутку насчет крокодилов, уже готовую вырваться наружу:
– Вспомнилась книга, прочитанная когда-то, в юности,– тщательно выбирая слова, промолвил я,– там некий юноша предлагал своим врагам – нет, скорее, противникам по дуэли – чудодейственный бальзам, приготовленный его матушкой...
– Пока еще Вы для меня не враг,– послышался в ответ глуховатый голос священника, – и, так как дуэль исключается, а я ничем не похож на юного гасконца, то предложение это – простая попытка помочь в беде ближнему своему.
– Ваши озерные гурманы, в отличие от прочих своих сородичей, предпочитают неиспорченное мясо Ваших ближних? – вновь не удержался я от балагурства, подумав при этом, что подобное предложение вполне может оказаться стандартным психологическим ходом на установление доверительного контакта с «объектом»...
 
...открылась дверь. Вошедший светловолосый мулат поставил на стол затейливо орнаментированный карас, глиняный кувшин с вином, и пару керамических кружек. Одет он был по-европейски. Вооружен ножом и пистолетом. Мельком глянув на меня, он коротко обратился к пастору на языке, мне непонятном. Священник отрицательно покачал головой. Парень, мгновение поколебавшись, вышел, оставив дверь чуть-чуть не прикрытой.
– Они не доверяют вам,– герр Умлауф аккуратно наполнил обе кружки,– что, вполне, естественно. Гостей у нас почти не бывает. А если, правда, крайне редко, появляются белые, то приносят обычно с собой проблемы, которые приходится как-то решать. Здесь нет уже давно чисто-белых или не смешавшихся с белыми остатков племени кололо, почти полностью вырезанного еще в прошлом веке. Существуем мы тихо. Никому не мешаем. И не любим тех, кто мешает нам. По нашим традициям, я – вождь, учитель и врач этого народа. И священник. Дом, где мы находимся, это миссия Евангелической лютеранской церкви Овамбо и Каванго. Ее основали наши отцы-миссионеры, прибывшие сюда с берегов Рейна еще в начале 19века. Но, я был профессиональным военным. Под знаменами фюрера прошел, действительно, пол-мира. Волею судьбы оказавшись здесь, обнаружил, что Всевышний наделил меня неким даром. И понял, что мое истинное призвание – быть пастырем этого забытого всеми народа. Я рассказал о себе почти все для того, чтобы и Вы были так же откровенны со мной. Это очень важно для всех вас. Подчеркиваю, чрезвычайно важно!...– пастор как-то отрешенно посмотрел на отдаленные вершины гор и светлую дымку тумана, тающую на их склонах. – Ветерок затихает...день сегодняшний будет жарким. Как Вам пальмовое вино? Оно настоено на редких травах.
– Прохладное. Освежает и слегка бодрит. А вчера,– я кивнул головой на керамический карас,– напиток этот опьянил нас мгновенно.
– Вчера один из вас допустил пассаж о заложниках,– пастор медленно опустошил свою кружку,– и с моей стороны оставить вас в полном здравии, с оружием, было бы непростительной  глупостью. Но усыпило вас не вино, – сказал священник, заметив мой вопросительный взгляд.– С Божьей помощью и помощью внушения, это сделал я. Мой предшественник и учитель, ныне покойный пастор Ван Эмерик, многому научил меня. Он и обнаружил во мне способности к гипнозу. Как он выразился однажды, возможности, воистину, фантастические. Я не делаю из этого секрета. И лишь в крайнем случае использую свой дар.
– Не проще ли будет, в таком случае, используя, как Вы называете, свой дар, выяснить у меня все, что требуется. Не ожидая моей сознательной «исповеди»?   
– Разумеется, проще,– ответил герр Умлауф,– так можно выяснить, кто Вы. Но определить какой Вы, не получится. И, к тому же, я не следователь, а священник. Для меня важнее внутреннее содержание, а не форма. Но люди, пытаясь скрыть свою истинную сущность, обыкновенно надевают маски. Не замечая, что в масках часто нет прорезей для глаз.
– Хорошо,– немного помедлил я с ответом...
...вспомнился вдруг Сиди-Бель Аббас, шестьдесят третий год, время, совпавшее с днем рождения Пророка, и отчаянный марш-бросок нашей Тринадцатой развед-роты к побережью, через пустыню. Бросок в никуда. Я исповедовался лишь в юности, когда матушка еще была жива. А тут, лютеранскому священнику излил, как на исповеди, горечь последних лет, вплоть до вчерашнего дня. Я не старался выбирать правильные слова. Не контролировал эмоции. Забываясь, переходил то на русский, то на французский языки. И, едва сдерживал слезы, рассказывая о последних мгновениях своих погибших товарищей... Не знаю, возможно, пастор применил свой, как он говорил, дар. И поэтому я был так откровенен. А, может быть, просто ощутил, что впервые встретился с настоящим священником. Впервые за всю свою беспокойную жизнь. И мне вдруг стало легче...

...с улицы доносился шум пробудившегося селения. Где-то кудахтали несушки, и маленькая дворняжка, громко лая, играя, гонялась за детишками, спешащими окунуться в прохладную воду. Большая дуга частокола из вбитых в илистое дно кольев, плотно переплетенных лианами, ограждала мелководье у берега от зубастых хищников. И чайки, напуганные буйной ватагой малышни, недовольно скрипя, покинули столь удобные для рыбной ловли места на замшело-зеленом ограждении купальни.
– Я верю Вам,– произнес священник после длительной паузы,- но в вашей истории просматриваются несколько темных моментов. Триста килограммов камней! Этого почти не может быть. Чтобы добыть такое количество, нужно время. И транспортировать рискованно. Куш неподъемно велик. Не слышал, чтобы перевозили алмазы такими огромными партиями. Потом вас перехватили на маршруте. Допустим, Фоккар продажный негодяй. Но, насколько я знаю, французские спецслужбы никогда не контактировали с режимом апартеида. И вряд ли станут компроментировать себя связями с головорезами полковника Яна. Даже ради большого куша. Но Ван Бром знал обо всех ваших передвижениях. Кому, кроме него, Вы рассказали про алмазы? После гибели Ваших людей.
– Всем, практически,– подумав, ответил я, - так как не считал, и не считаю, необходимым делать из этого секрет. Во всяком случае, при разговоре присутствовали человека четыре.
– Радист тоже в курсе? – поинтересовался пастор.
– Радист был неподалеку. И, несомненно, все слышал.
– Он контактировал с кем-либо в эфире?
– Кажется, нет. Питер приказал быть только на приеме. Впрочем... Я лежал у подножия скалы. Мне было очень плохо. Радист спал в машине, находящейся метрах в трех от меня. Ночью оттуда до меня донесся очень короткий разговор. Так, всего несколько слов, которые я не понял. Возможно, по рации.
– Ван Брому Вы рассказали об этом?
– Утром именно об этом я и не вспомнил. Решался вопрос о моем дальнейшем пребывании в этом мире. Меня слегка подлатали и предложили совместное турне на Каприви. Есть предложения, от которых невозможно отказаться.
– Судя по всему, людей Ван Брома разыграли. Но это еще пол-беды. От Вас они получили информацию, которую не должны были получить. Наверняка, после ликвидации легионеров «студенты» голландца Петера имели все шансы на достойную, нормальную жизнь в дальнейшем. Потому, что не ведали тогда, что творили. Теперь, они знают все. И шансы на жизнь заменились шансами на смерть. Причем, неважно, будут ли они в момент своих похорон живы, или мертвы. Радист очевидный информатор. Вопрос только, чей? Догадываюсь, что господин Брайтенбах совсем не лишний в этой истории. Такие, как он, очень прагматичны. Они живут ради денег и ради них умирают. Но, если фанатизм и жадность объединяются, то носители этих качеств становятся почти непобедимы. Мне кажется, что, сообщив полковнику координаты...э-э-э вашего отряда, Вы подпишите этим людям смертный приговор. И себе, разумеется. А исполнителями станут мордовороты из «Буффало». Если ваша информация достоверна, то дело обстоит таким образом: по дорогам Ботсваны идет какой-то секретный груз. Какой именно, достоверно не знают даже те, кто его доставляет. Но те, кто сопровождает колонну, видели отправителей груза. Далее, создается ситуация, при которой остаток вашей роты уничтожает этих свидетелей. И наступает ваша очередь. Вы видели представителей получателя товара. И вас ликвидируют. Но Вы, месье, случайно оставшись живым, разгласили секретную информацию, подведя таким образом под смертельный удар людей Петера ван Брома... Убежден, что вовсе не алмазы были в тех пяти ящиках. И ушли они совсем не Фоккару, как Вы предполагаете. Думаю, что таким сложным путем, нарушая все запреты, в ЮАР доставлялись из Штатов какие-то компоненты ядерного оружия. Операцию подобного профиля способны провернуть спецслужбы глобального масштаба. Расчет строился на том, что ваши французы сделают грязную работу и будут сразу устранены людьми, которые сочтут вас за бандитов. Также, как и вы, ликвидировали доставщиков груза. Трупы в песок. Что называется, концы в воду. Но Вы остались живым. Поделились смертоносной тайной с Вашими новыми...коллегами. И теперь, псы полковника Яна стремятся порвать им глотки...
– Я вижу, что Вы, пастор, довольно неприязненно относитесь к солдатам 32-ого батальона.
– Мне пришлось пару раз встречаться с некоторыми из них.
– И Вы опасаетесь, что будете узнаны?
– Нет, – ответил пастор. Странная улыбка тронула уголок его рта,– наши встречи благополучно приобщили их к Господу. И, уверен, Всевышний отправил их туда, где «стоны и скрежет зубовный».
– Значит, Он вернул их опять сюда, в эти пустыни, болота и джунгли.
– Вы думаете, что мы уже находимся в Преисподней? – кивнул священник на идиллическую картину за окнами миссии.– Неужели, подобная красота может иллюстрировать терцины Данте?
– Мне доводилось бывать в странах, где звезды райской красоты освещали такой Ад на Земле, что живые завидовали мертвецам.
– Предполагаю, мы были под одними и теми же звездами,– произнес герр Умлауф, пристально посмотрев на меня.– Я тоже заслужил место в Аду. И теперь пытаюсь откупиться у Господа. Именно поэтому, намерен отпустить Вас. Одного. И указать самую короткую дорогу отсюда. Но полковника Яна искать не советую.
– А что будет с Тилле и Лундваром? Они люди Ван Брома.
– Или люди Брайтенбаха. Они считают, что выбирают свою судьбу. Они ошиблись. Это Судьба выбирает их.
– В таком случае, я хочу разделить их участь, – произнес я, медленно поднимаясь со скамьи, на которой сидел... «сейчас пастор позовет того, который, наверняка, ожидает за дверью, – принял я отчаянное решение, – и мои «близнецы» начнут работать. Один завалит охранника. Второй – к горлу герра Умлауфа. Все же, придется святому отцу походить в заложниках. Здание миссии покидать не станем. Парней моих пусть приведут сюда. И вернут оружие. Другого выхода нет», – пронеслись мгновенные мысли.
– Не нужно...,– послышался негромкий голос священника,– не нужно принимать скоропалительных решений. Двумя ножами и парой рук, даже весьма профессиональных, задача эта абсолютно нерешаемая. Подобную реакцию я предполагал. И ножи оставлены не по оплошности. Предлагаю продолжить беседу. Согласны, месье?...а, может быть, сударь? Возможно, Вы рождены во Франции. Но Вы почти час мне, немцу, рассказывали о себе. На хорошем немецком языке. И не мне ли уловить в Вашем произношении русский акцент? Едва заметный, но русский...Впрочем, это неважно. Важно то, что эти люди,– пастор махнул рукой в сторону хижины на озере, – уничтожили всех Ваших товарищей. Ранили Вас и теперь, можно сказать, деликатно конвоируют в логово зверя, откуда уже не уйти. А Вы готовы разделить их участь! Это даже не донкихотство, это – необъяснимая глупость. Вы лично симпатичны мне. Предложение мое остается в силе. Тем более, что после атаки на французский конвой, я имею ввиду темный эпизод на территории Ботсваны, путь во Францию Вам закрыт наглухо. Для Брайтенбаха Вы, скорее всего, опаснейший свидетель. Но я, человек пол-жизни дравшийся с коммунистами, могу посоветовать Вам лишь одно. Уходите к красным, в Анголу. Там полно русских. Вы не сражались с ними. Вас поймут и простят. Возможно, примут на службу. Но стоит ли отдавать жизнь за людей Ван Брома?
– Герр Умлауф, эти люди напали внезапно. И нас было значительно больше,– сказал я, продолжая стоять, – и побеждены мы были в открытом бою. Меня могли убить. Но не убили. Даже пулю извлекли. Взяли с собой и доверили оружие. Пусть на короткое время, только сейчас мы в одном окопе. Нас отправили за помощью. Возможно,– сделал я жест в сторону священника,– Вы абсолютно правы. Меня доставят к полковнику, жестоко выпотрошат все, что мне известно, и ликвидируют. Для своих бывших сослуживцев я навсегда останусь бандитом и негодяем. Может быть, меня просто убьют и даже не закопают по-христиански. Но Ван Бром доверился мне, и я не могу быть вероломным. Их непременно убьют, если мы не дойдем до резиденции Брайтенбаха.
– Ошибаетесь в формулировке, молодой человек,– пастор понизил голос, хотя в комнате, кроме нас, никого не было, – вот если вы туда дойдете, их убьют непременно. Однако, я понял, что Вас мне не переубедить...Позвольте покинуть Вас на короткое время,– сказал он, направляясь к выходу...

...рассматривая пейзаж за окном, я увидел Тилле и Лундвара, идущих в направлении миссии. Спустя несколько минут, они вошли к нам в комнату.
– Ничего не понимаю,– Тилле недоуменно почесал затылок, – пришел этот...полу-негр. Опустил мостик. Пробормотал что-то. Указал  на церковь и ушел, не дожидаясь нас.
– Чего тут не понимать,– осклабился Лундвар,– сдулся поп. Понял, что нас просто так не взять.
– Мы долго беседовали,– произнес я, кивнув головой на дверь.– Герр Умлауф умный, вполне адекватный человек. Думаю, мы с ним нашли общий язык. И поняли друг друга.

...в это время в комнату вошел пастор в сопровождении двух молодых людей, несших наш арсенал:
– Я возвращаю вам свободу и оружие, – сказал пастор, наблюдая, как светло-коричневые парни молча сгружают на стол все, что было изъято у нас вчера.– Ваш товарищ не пожелал уходить без вас, а именно это ему предлагалось. Наш человек проведет вас до ближайшей...дороги. Так как, вам нужно спешить, уйдете вы немедленно. По самому короткому пути, никому не известному в том,– священник махнул рукой куда-то в сторону, – покинутом нами мире. Надеясь на вашу порядочность, господа, прошу дать слово о неразглашении этого маршрута. Считаю, что эта просьба не слишком большое требование к вам, чьи жизни пару минут назад ничего не стоили.
– Теперь мы вооружены. Еще вопрос, чьи жизни ничего не будут стоить, пару минут спустя, – пробормотал Лундвар, навешивая на себя свой арсенал.
– Я, командир группы,– сказал, закинув автомат за спину, Тилле,– от имени своих товарищей даю слово, что мы сохраним Ваш секрет, господин пастор.– На этом словарный запас немецкого у голландца иссяк. И он вопросительно посмотрел в мою сторону.
– Наш командир дает слово молчать и благодарит Вас, герр Умлауф, за воистину христианский поступок. У нас самих сложные отношения с Богом. Но, если сейчас Он незримо присутствует здесь, то высоко оценит Ваш поступок, – обратился я к священнику.
– У евреев есть интересная поговорка,– пастор вдруг, широко и открыто улыбнувшись, как-то по-особенному глянул на Лундвара,– Бог есть везде, кроме чуланчика Мойши. Да и то, лишь в том случае, когда у Мойши нет чуланчика.
– Чтобы у еврея, да чуланчика не было! – не сообразив, захохотал швед.
– Так вот, если даже у народа, предавшего Христа, Бог есть всюду, то Он обитает и в ваших душах. Хотя бы, в чуланчиках ваших душ. Он, свидетель данного вами слова, да сохранит и поможет вам! – благословил нас пастор. В дорогу нам дали вяленого мяса, лепешек и фляги наши наполнили свежей водой....

...я ожидал, что мы направимся к выходу из деревни по мощеной, единственной, идущей вдоль берега, улице. Но за дверями церкви нас ожидал мулат огромного роста. В сравнении с ним, наш двухметровый Лундвар казался довольно хрупким юношей.
– Ваш проводник Давид, – лаконично отрекомендовал его пастор,– он доставит вас к месту назначения.– И правильно истолковав мой молчаливый вопрос, добавил,– В нашем селении давно уже нет чисто белых или черных. Последние из кололо и немецкие поселенцы давно уже смешались кровью. Он,– священник посмотрел на Давида, наш лучший проводник. А вот одежда для него проблема. Особенно, обувь. Все приходится изготавливать самим. Как и большую часть того, что мы используем здесь.
Давид подогнал к берегу большую лодку, в которую, кроме нас, поместилось еще двое гребцов, зацепил на буксир вторую, поменьше. И мы направились к противоположному, заросшему тростником и густыми джунглями, берегу. Влажный воздух был перенасыщен запахом тины. Бесчисленное количество насекомых липло к мокрой коже. Лундвар раздраженно шевелил губами. И я не сомневался, что в эти минуты нервный швед произносит вовсе не Слово Божие...

...узкая просека начиналась с небольшого, совершенно незаметного в густых зарослях мостика, к которому закрепили прибуксированную лодку. А ту, на которой мы прибыли, гребцы, очень ловко работая веслами, стремительно устремились назад.
– Зи моген мих! – делай, как я! – прогудел Давид, взяв «на локоть» свою винтовку. И быстро пошел вперед. Нет сомнения, что зверья в этих местах предостаточно. Вой, визг, рычание и даже что-то похожее на лай, доносились отовсюду. Насторожившись и приготовившись к любой атаке, мы молча топали за нашим проводником по дороге, которой, как таковой, не было. Нас провожал визг встревоженных обезьян, а засуетившиеся над деревьями птицы криками обозначали маршрут. Прибрежная грязь скоро кончилась. Через пару часов мы без происшествий вышли к подножию гор...


http://www.proza.ru/2017/01/16/830