Снежные холмы

 
ГЛАВА ПЕРВАЯ

2016 год

 Ветер треплет серую тряпку над моим окном уже больше полугода, и никто из жильцов этажом выше не в состоянии снять с нее прищепку и выбросить кусок выгоревшей ткани в мусорное ведро. В квартире надо мной обитает сумасшедшая семейка из двух человек — Марины и Кости, любителей выяснять отношения по ночам. Я редко вижу их, но часто слышу, и по пьяным речам понимаю, что им абсолютно все равно на эту чертову тряпку, которая постоянно болтается над окном моего маленького утепленного балкончика. Я понимаю, что она так и будет висеть здесь, пока какие-нибудь новые жильцы не избавятся от нее.
 — Хорошо, что у тебя нет комнатных цветов, — говорит Вика, поставив на небольшой квадратный столик две кружки с горячим кофе, — они бы все подохли. Все живое в моих руках постоянно гибнет.
 — Я знаю. — Улыбаюсь и сажусь на узкий диван перед телевизором. — Именно поэтому единственную орхидею в моем доме я отдала Алле Михайловне, у нее все цветы окружены заботой и вниманием.
 — Может, мне просто нужна тренировка! А если мне купить пару кактусов, или настоящую пальму, а? — улыбается подруга, ожидая от меня какой-нибудь реакции. — Да куда ты постоянно смотришь?
 — На эту чертову тряпку! — бухчу я, и Вика начинает смеяться. — Она меня с ума сводит. Ты только посмотри на это!
 Кусок серой ткани, пропитанный уличной пылью и автомобильными газами, безустанно треплется от ветра в разные стороны, ударяясь о мое окно. Мне даже кажется, будто я слышу глухой и отдаленный стук каждый раз, когда она касается стекла.
 — Эта хреновина висит здесь с волосатых годов, а ты только сейчас обратила на нее внимание. По-моему, кое кому просто не чем заняться.
 Отчасти Вика была права — у меня действительно не было никаких дел и планов. С получением диплома, работа над которым хоть как-то отвлекала меня от тяжелых мыслей, я, можно сказать, потерялась во вселенной. Я окончила университет, получила долгожданный документ и все — моя жизнь вновь замерла. Не было планов на ближайшее будущее, не было намерения искать работу, а лишь огромное желание оставаться дома, пялиться в окно и гадать, почему моя жизнь не такая обыкновенная, как у других.
 Этот год оказался очень тяжелым и мрачным. Он подбил меня, как неуклюжий охотник, и наградил болезненным шрамом. А ведь до этого я была счастлива и понятия не имела, что моя жизнь может резко измениться.
 — Слушай, извини меня, я не хотела тебя обидеть, — осторожно говорит Вика, дотронувшись до моей руки, — но прошел целый год, а ничего не меняется. Ты никак не меняешься, — уточняет она, сильнее сжав мою руку. — Я просто хочу, чтобы ты вновь стала той самой Аней, с которой я познакомилась на … как ее, той встрече умников, или Бог знает как она называлась!
 — Олимпиада, — говорю я, сдерживая улыбку.
 — Точно, на олимпиаде. Ты мне сразу не понравилась, вся такая умная, правильная, плечи назад, грудь вперед и пошла балаболить без остановки!
 — Аналогично. Я задавалась одним только вопросом: каким образом эта выпендрежница попала на олимпиаду по английскому, если в своих тестах наделала уйму ошибок!
 — Ты подсматривала в мои ответы! — театрально-обвинительным тоном восклицает Вика и тычет в меня пальцем. — Раз я такая выпендрежница, тогда зачем ты исправила все мои ошибки?
 Я пожимаю плечами и улыбаюсь, вспоминая тот осенний дождливый день в выпускном классе. Вика пришла из лицея, где большинство учащихся были детьми из весьма обеспеченных семей. Она зашла в аудиторию в модных укороченных брюках, открывающих тонкие щиколотки, высоких лакированных туфлях на тонкой шпильке и в дорогой блузке с темно-синим принтом. Она разительно отличалась от всех девочек, находящихся в большой аудитории уже тем, что ее рыжие волосы были идеально уложены в красивый высокий пучок, который явно был смоделирован профессиональным мастером. Ее посадили рядом со мной за последнюю парту, и когда мы встретились взглядом, я поняла, что девочка явно не имеет ни какого желания находится здесь, да еще и сидеть рядом с девчонкой, у которой на голове был эффект «неряшливой косички». Устный этап Вика просидела молча, не ответив ни на один вопрос. Мне показалось, что она просто стесняется говорить на английском языке с незнакомыми людьми, но когда началась письменная часть олимпиады, я поняла, что у моей будущей лучшей подруги просто не достаточно знаний, чтобы принимать участие в таком мероприятии. Мне хотелось узнать, кто и зачем отправил ее сюда, прекрасно понимая, каким уровнем знаний нужно обладать, чтобы правильно расставить времена в предложениях, но заговорить с девочкой из «высшего общества» я попросту боялась. Несколько раз я осторожно смотрела на нее, но по ее непроницаемому лицу невозможно было что-то понять. Я никогда не жадничала с ответами, как другие ученики, которые прятались за высокими книжками или тщательно прикрывали рукой то, что писали, поэтому я решила молча предложить незнакомке свою помощь. Открыв чистый лист в своем черновике, я принялась писать номера заданий и буквы с правильными ответами, потом подвинула тетрадку на центр парты, надеясь, что моя будущая подруга примет помощь. Я даже не успела глазом моргнуть, как она принялась стирать ластиком свои ответы и обводить те буквы, которые написала ей я.
 «Спасибо за ответы» — сказала мне Вика на выходе из школы, в которой проходила олимпиада.
 «Не за что» — ответила я, польщенная благодарностью. Мы стояли под большим козырьком и смотрели на непрекращающийся дождь.
 «Меня Вика зовут, я из первого лицея».
 «Аня. Девятнадцатая школа».
 Так мы и познакомились. К моему удивлению Вика оказалась не высокомерной и циничной девчонкой, хвастающей перед другими своими дорогими вещами, а воспитанной девочкой, которая всегда стремилась угодить своему любимому папе. Так, в тот день я узнала, что на олимпиаду она вызвалась самостоятельно, дабы порадовать своего родителя, который уж очень хотел, чтобы его дочь изучала иностранный язык. С моими ответами Вика заняла третье место на олимпиаде и этому результату был неимоверно рад ее отец, Андрей Викторович.
 — Если бы я тогда знала английский — мы бы не подружились с тобой. Ты осталась бы для меня заучкой, а я для тебя — выпендрежницей!
 — Хорошо, что я не была жадной заучкой, — отвечаю я, и мы обе смеемся.
 Пьем чуть остывший кофе и смотрим «Игру престолов» по телеку. К разговору о моем будущем мы не возвращаемся в течение всего часа пока идет серия, но как только она заканчивается, Вика, словно читая мои мысли, с серьезным выражением лица оглядывает меня и приподнимает одну бровь:
 — На самом деле я приехала поговорить о тебе, дорогая моя. Знаешь, я долго смотрела на то, как ты замыкаешься в себе, прячешься от мира и живешь в этой квартирке, которую давно пора сменить на другое, более современное жилье.
 — Ты так добра, — бурчу я.
 Мою недовольную реплику Вика пропускает мимо ушей.
 — Лара, царство небесное, поддержала бы меня. И она мечтала съехать отсюда, куда-нибудь в новые микрорайоны. — Вика делает долгую паузу и опускает глаза. Ей как и мне тяжело говорить о человеке, которого с нами уже нет. Необъятная пустота поселяется внутри, когда пытаешься вспомнить голос, внешность и мимику любимого человека, представить то, как бы он улыбнулся сейчас или что-нибудь сказал, отчетливо понимая, что все это так и останется только в твоей голове. — Думаешь, она бы хотела видеть тебя такой?
 — Вик, со мной все в порядке, — отмахиваюсь я и встаю, чтобы убрать со стола грязные кружки.
 — Вот видишь, ты всегда так делаешь, когда тебе не по себе! — говорит подруга, следуя за мной на кухню. — Начинаешь прибираться, наводить порядки в шкафах и казаться слишком занятой. Пора взять себя в руки и начать все сначала!
 Я резко оборачиваюсь и едва не сталкиваюсь с Викой, которая явно не ожидала моей реакции. Она выше меня почти на голову, и всякий раз когда она включает «старшую сестру» мне приходится расправлять плечи и приподнимать голову, отчего мой острый подбородок похож на главнокомандующего, готового сразиться с врагом. Мне кажется, что именно в такой позе я не кажусь беззащитной и никчемной.
 — Во-первых, я люблю, когда везде чисто, а во-вторых, со мной все хорошо!
 — О, ну да! Тебе двадцать три года, ты живешь на деньги, которые остались от Лары, и которые, как я полагаю скоро закончатся. Если уже не закончились. Ты получила красный диплом, но при этом и не пытаешься найти работу. Все, что у тебя есть — эта квартира, которую давно пора сменить, диплом, который тебе уже не нужен и я, твоя единственная подруга, которая переживает за твое будущее!
 Вика делает глубокий вдох и устало садится на кухонный стул. Она внимательно смотрит в мои глаза, а у меня нет сил взглянуть на нее, потому что все, что она сказала только что — чистая правда. Мои финансовые запасы подходили к концу и через пару месяцев я могу остаться без копейки. Диплом, на который было потрачено уйма сил, времени и нервов, теперь валяется в нижнем ящике комода с другими  бумажками и документами. Кроме Вики у меня действительно никого нет, так что если вдруг она захочет исчезнуть из моей жизни — я останусь одна.
 За окном завыл ветер, и темные тучи заслонили собой сентябрьское солнце, окрасив улицу в серые и мрачные тона. Вика обернулась, поморщила курносый нос и вновь повернулась ко мне.
 — Прости, что я снова наехала на тебя, но я действительно переживаю. Хочу чтобы все у тебя было хорошо.
 — Ты от меня подхватила привычку извиняться каждые пять минут? — Я улыбаюсь и сажусь на противоположный стул.
 Вика фыркает:
 — Господи, неужели это так заразно!
 — Кажется, да. — Немного помолчав, и собрав волю в кулак, я добавляю: —Ты во всем абсолютно права, Вик. Знаешь, пока учеба была я отвлекалась, зубрила, читала, писала, а потом…стало грустно, вот и все. Я знаю, Ларе бы это не понравилось.
 — Еще как, — усмехается Вика, — наверное, ругалась бы трехэтажным матом, как тогда, когда ты устроилась в придорожную гостиницу, где заселялись дальнобойщики.
 Вика начинает смеяться и закрывать рот рукой. Я прекрасно понимаю, почему ее пробрало на смех.
 — Ты вспомнила про гель для волос?
 — Да! Прости! — хохочет подруга, и я с радостью присоединяюсь к ней.
 Закончив первый курс, я на все лето устроилась администратором в придорожную гостиницу, куда действительно заселялись дальнобойщики. Хозяйкой была тощая армянка с большим крючковатым носом, которая жила на первом этаже вместе со своим шестнадцатилетним сыном. Я работала по шесть часов в день кроме выходных, и каждое утро Лара проводила определенные манипуляции над моей внешностью. Она превращала меня в нелюдимую и совершенно непривлекательную тетку с грязной головой и бледной как у мертвеца кожей. Из одежды на мне всегда были широкие джинсы, вытянутая кофта на два размера больше меня и круглые очки с пластмассовыми стеклами. Она ненавидела мою работу, впрочем, и я не была в восторге каждый будний день напяливать на себя «старушенцию» но уволиться я не могла, потому что мне нужны были деньги. Учась в школе я подрабатывала в книжном магазине, делала контрольные, писала сочинения и получала за это по двести – триста рублей. Я поняла, что иметь собственные карманные деньги, а не просить их у Лары — дело хорошее, поэтому с радостью принималась за любую работу, которая могла принести мне копеечку в карман.
 — Ты выглядела чудовищно! Лара делала все, чтобы «ни один хрен на колесах на тебя не взглянул», — проговариваем мы вместе, смеясь до слез. — Лара была чудесной женщиной! Веселой и искренней. Она всегда подшучивала над моей обувью.
 — «Ты и так шпала, а еще такие каблуки напяливаешь! Ни один мужик не осмелиться подойти к тебе!». Я скучаю по ней очень сильно.
 Вика обнимает меня, и я чувствую приятный запах ее легкого цветочного парфюма.
 — Я знаю. И мне тоже не хватает ее. Но… Нужно жить дальше. Смеяться и радоваться каждому дню. Встречаться с друзьями, ходить в кино. Знакомится с парнями… Не думаю, что она была бы в восторге, видя, как ты скрываешься здесь от всех.
 Я киваю и слегка отстраняюсь от подруги:
 — Ты права, нужно начать новую жизнь. Я не могу вечно сидеть на одном месте. Просто… Это не так легко, как кажется.
 — Скажи мне, ты готова изменить свою жизнь? С этой самой секунды, ты готова это сделать? Для первого шага достаточно и того, что ты с уверенностью скажешь это. Ну?
 — Да! — твердо отвечаю я. — Готова!
 Вика широко улыбается и вновь обнимает меня, но на сей раз намного сильнее. Ее вечный оптимизм понемногу передается мне и я действительно чувствую, что нуждаюсь в переменах, которые во что бы то ни стало должны быть приятными и полезными.
 — Знаешь, тебе не помешало бы сходить в салон и привести свои волосы в порядок.
 Я приподнимаю бровь.
 — Ничего не спрашивай, а просто сделай так, как я тебе говорю. И еще, у тебя есть работа! Та-да-да-дам!
 Вика поднимает руки и хлопает над головой, а я с непониманием смотрю то на нее, то на стеклянный электрический чайник возле холодильника.
 — Не поняла…
 — Ты сама сказала, что тебе нужно начать новую жизнь, а я могу немножечко помочь тебе! Тут такое дело… Я отправила твое резюме в одно очень крутое место и они тебя выбрали! Ты им подходишь! Хотя, сначала они сказали нет, но потом…
 — Резюме? У тебя есть мое резюме?
 — Ну, теперь да, — отвечает она, затейливо улыбаясь. — Я сама его написала. Я не хотела тревожить тебя, да и понапрасну вселять надежду. Это очень крутое место и попасть туда сложно, но у тебя получилось!
 — Да неужели? — вырывается у меня и я машинально подхожу к раковине и начинаю споласкивать кружки. По телу пробегает нервная дрожь, которая появилась во мне после смерти Лары.
 — Это горнолыжный курорт. «Снежные холмы», может слышала? Ой! Конечно же ты слышала! Выпускникам гостиничного дела наверняка рассказывают про…
 — Ты шутишь? — перебиваю я, сжимая в руках мокрую кружку. Если она говорит про тот самый курорт о котором я думаю, то, наверное, я сейчас сплю.
— Не-е-ет, — протягивает Вика и подозрительно смотрит на меня, — я не обманываю тебя, честное слово. Я же говорю, если бы ничего не вышло, я бы и не  рассказывала тебе. В общем, полтора месяца назад к нам в гости приезжал давний друг папы, последний раз я его видела, когда мне было лет пять, не больше! Он владелец этого курорта, или совладелец, я точно не помню.
 — Вик, а ты можешь сначала рассказать мне главное, а уже потом все остальное?
 Вика хихикает:
 — Тебя взяли на должность администратора главной гостиницы курорта! Пиф-паф! Салют! Ура! Ура! Ура!
 Я замираю и смотрю на улыбающуюся подругу, не в силах сдвинуться с места. Не понимаю своих чувств, ведь их определенно очень много и они весьма противоречивы. Я, конечно, не в восторге от того, что поиском моей работы занималась Вика, да еще и сочиняла мое резюме. Только Богу известно, что она написала в нем и какие вымышленные заслуги мне приписала, чтобы меня приняли на эту должность. Но я несомненно очень рада, что у меня появился отличный шанс начать новую жизнь с получения перспективной и достаточно престижной должности, ведь работа в «Снежных холмах» — одно из немногих моих несбыточных желаний. Я до сих пор не могу понять, все это происходит наяву или во сне.
 — Ты сейчас не шутишь?
 — А где же «О, Вика! Ты самая лучшая подруга на свете!»? Блин, вот если бы ты дала мне возможность рассказать все от начала и до конца, ты поняла бы, что я сейчас не шучу.
 — Поверить не могу, — произношу я и плюхаюсь на стул. — Вик, ты самая лучшая подруга на свете! Хотя боюсь представить, что ты там насочиняла в резюме, но ты определенно самая лучшая подруга во Вселенной!
 Она смеется и с гордостью выпрямляет спину:
 — Я написала чистую правду о тебе, так что не бойся, китайским и японским ты не владеешь!
 Все еще пребывая в некотором недоверии вперемешку с острым возбуждением, я лихорадочно протираю столешницу, навожу порядки на полках с крупами, а Вика рассказывает:
 — Ну, и тут я говорю ему, что у меня есть отличная девочка, красивая, умная, коммуникабельная, которая как раз ищет работу после получения красного диплома. Да-да! Я уточнила: «красного диплома». Спрашиваю его, есть ли у вас свободные вакансии, а он такой «знаешь, я давно не занимаюсь кадрами, за этими делами присматривает другой руководитель, но ты можешь скинуть мне на почту ее резюме и я обещаю, что передам его». Классный дядька, да? Ну, а потом я сажусь за бук и начинаю писать твое резюме, ведь не звонить же мне тебе и не рассказывать, что и как. Я отправила файл на его почту и стала ждать. Потом мне пришел от него ответ, мол к сожалению, свободных вакансий нет. Я очень расстроилась, даже хотела попросить папу, чтобы он немного воспользовался их дружбой и знаешь, ну как-то попросил что ли…Нет, нет! — тут же восклицает она, видя мое удивленно-недовольное выражение лица. — Папа вообще ничего не делал, честное слово! Через пару недель мне позвонил молодой человек, помощник кого-то там, и сказал, что освободилась должность администратора, представляешь! Говорит «вы отправляли резюме, с которым мы внимательно ознакомились и пришли к выводу, что вы, Артемьева Анна, подходите на эту должность», он думал, что я это ты! Ответ нужно дать до двадцатого сентября, то есть на раздумья у тебя есть еще полторы недели. Если твой ответ будет положительным — он отправит необходимые бумаги, билет на самолет и инструкции по почте. Сезон открывается в первую субботу ноября.
 Когда Вика заканчивает свой увлекательный рассказ и отвечает на телефонный звонок, я тихонько выдыхаю и крепко сжимаю в руках влажное полотенце. Я отчужденно смотрю в небольшое окно, выходящее на проезжую часть, и чувствую как каждая частичка моей души начинает пробуждаться от долгого сна. Как будто сквозь безжизненную и потрескавшуюся почву, лишенную необходимой влаги, пробивается ослабленный, но полный надежды цветок.
 Замечаю, как ветер играет с пожелтевшей листвой и уличной пылью, разбрасывая этот осенний микс на машины и проходящих людей, и ловлю себя на мысли, что впервые за долгое время мне действительно хочется выйти на улицу и прогуляться не потому что надо, а потому что я сама этого хочу.

* * * * *

 Широкоплечий консультант магазина спортивной одежды приносит мой размер бардового пуховика, в который я влюбилась с первого взгляда. Глубокий и широкий капюшон обрамлен искусственным черно-белым мехом, а на запястьях есть специальные застежки, не дающие варежкам или перчаткам сползать с рук. Я примеряю его и мне безумно нравится то, как он на мне сидит.
 — Несмотря на то, что пуховик-трапеция, ветер не будет задувать, потому что на поясе с внутренней стороны у вас есть затяжки, которые вы сами будете регулировать. Он не продуваем, выдерживает температуру до минус тридцати градусов. На самом деле это первый пуховик, в котором отлично сочетаются эстетическая и технологическая сторона. Ваш размер есть практически у всех моделей, но они стандартной формы — до середины ягодиц, а здесь задняя часть длиннее и закрывает бедра. Если хотите примерить что-нибудь еще, я принесу.
 — Нет, я остановлюсь именно на нем, — довольно говорю я и расстегиваю широкую молнию.
 — Шапка, перчатки, термобелье, носки? — предлагает парень, складывая мой новый пуховик в руках. — Сейчас у нас проходит акция — две вещи покупаете, а третья в подарок.
 Спустя полчаса я выхожу из магазина с двумя пакетами обновок и искренне надеюсь, что облегающая черная термокофта, которая досталась мне в подарок окажется одной из самых полезных вещей на новом месте работы. Я обхожу еще несколько бутиков и покупаю теплые колготки, водолазку, темно-коричневые угги с бардовыми бубонами, которые будут прекрасно гармонировать с моим новым пуховиком. Завершает мой масштабный шопинг совершенно не подходящие для холодной северной зимы черные туфли-лодочки на тонкой шпильке, в которых я буду ходить исключительно в гостинице.
 Возвращаюсь домой около семи вечера и совершенно не чувствую ног. Последние три с половиной недели я живу мыслями о новой работе, которая странным образом меняет мою жизнь, хотя я еще и не приступила к ней. Мне просто нравится думать о чем-то новом помимо внезапной кончины Лары и моего убого существования в этом мире.
 Чуть ли не каждый день я захожу на официальный сайт горнолыжного курорта, расположенного в ХМАО, и со странным трепетом пролистываю шестьдесят восемь ярких фотографий, каждая из которых заставляет меня улыбаться. Мой любимый снимок — сказочный ночной вид на огромный сверкающий комплекс, выполненный, судя по всему, с одной из снежных вершин. Кажется, что волшебный городок, переливающийся разноцветными огоньками, прячется в лесной северной глуши, а высокие холмы, охраняют покой его жителей. Эту фотографию я сделала заставкой рабочего стола на ноутбуке, поэтому каждый раз, когда включаю компьютер, первое, что я вижу — волшебный мир, в котором я смогу очутиться уже через пару дней. 
 Пока принимаю горячий душ, слышу, что звонит мой сотовый, который я оставила в коридоре на полке. Наверное Вика.
 Представить не могу, что бы я делала без этого удивительного человека. Иногда я вообще не понимаю, почему мы дружим, ведь мы обе принадлежим разным мирам. Она из весьма обеспеченной семьи, живет в высотке, которую в нашем городе прозвали «башней миллионеров». У меня же нет ни мамы ни папы, и живу я всю свою жизнь здесь — в двухкомнатной квартире пятиэтажного старого дома, подъезд которого давно пропитан старушечьим запахом. Ее гардероб полон дизайнерской одежды и аксессуаров, стоимость которых запредельно высока. В моем шкафу много хороших вещей, на которых нет бирок с именами известных дизайнеров, и тем не менее их качество и внешний вид ни чуть не хуже. Она ездит на собственном БМВ, а я на маршрутке или автобусе. По мне Вика должна быть гадюкой, высокомерной девицей, которой богатые мужчины дарят бриллианты и автомобили. Однако, она совершенно другой человек. Ей, почему-то нравится ночевать у меня и есть картошку в мундирах с селедкой и луком на ужин, чем восседать в своей большой столовой за широченным столом и наслаждаться каким-нибудь ризотто.
 Выключаю воду и слышу, что сотовый вновь разрывается. Наматываю полотенце на тело и бегу к гаджету, покрываясь мурашками от прохладного воздуха в квартире. На экране светится фото Вики.
 — Ага? Привет!
 — Хеллоу! Ты куда пропала?
 — Я принимала душ, что-то случилось?
 — Еду к тебе с пижамой и шампанским!
 — Ух, ты, а что за праздник? — спрашиваю я и иду обратно в теплую ванную комнату.
 — Моя подружка уезжает в Лапландию на полгода, нужно как следует ее провести!
 Я смеюсь и протираю ладонью запотевшее круглое зеркало. Вика говорит, что будет у меня через пятнадцать минут, и я кладу трубку. Смотрю на свое отражение и не могу не заметить исчезновение темных кругов под глазами и впалых щек. В последнее время я чувствую, как у меня изменился аппетит, и Лара сказала бы, что в лучшую сторону. Я пеку себе блинчики, жарю любимые сырники и с удовольствием поглощаю огромные куски пиццы на дрожжевом тесте собственного приготовления. Кажется, я стала набирать потерявшие за несколько месяцев килограммы, и меня радует, что теперь я не буду похожа на ходячую мумию.
 — Сюрпра-а-а-а-йз! — кричит Вика на весь подъезд, когда я открываю перед ней входную дверь. Она держит в руках бутылку шампанского и большой картонный пакет с изображением Деда Мороза. — Как в старые и добрые времена!
 Мы обнимаемся, как это принято у подружек, и я закрываю дверь. Вешаю Викину лисью жилетку на вешалку, пока она снимает обувь.
 — Ты бы предупредила меня, что останешься на ночь, я бы приготовила что-нибудь особенное.
 — Особенное? — довольно улыбается подруга и затягивает длинные рыжие волосы в высокий неряшливый хвост. — Я знала, что именно так и будет, поэтому ничего не говорила тебе. А на ужин я купила роллы.
 — Я их сто лет не ела!
 Вика берет свой большущий пакет и проходит в мою спальню. Пока я ставлю шампанское в морозилку и достаю бокалы из шкафа, она переодевается в домашние серые штаны и розовую майку на тонких бретельках. Включаю маленький плоский телевизор на кухне и ищу музыкальный канал.
 — Сейчас обожремся! — восклицает подруга и ставит на стол черный пакет с нашим ужином. — Я так устала! Сегодня снимали фотопроект для мехового салона в декабрьский номер, и вообще какая-то жесть была. Сначала на площадку привезли не те шубы и куртки, которые хотел заказчик, пока мы их ждали одна модель из агентства попала в ДТП и пришлось срочно искать другую девочку! Если бы она не опоздала на съемку, то ничего бы с ней не случилось. Мгновенная кара! — рассказывает Вика, выкладывая на стол картонные коробки с роллами. — А чем занималась ты? А! У тебя был день шопинга, да?
 — Точно, и прошел он великолепно. Чувствую приятную усталость.
 Вика сворачивает пакет и смотрит на меня с едва уловимой улыбкой. Я  машинально ставлю руки в боки и приподнимаю бровь:
 — Что?
 — Ничего, просто давно не видела тебя такой хорошенькой.
 — Даже не хочешь узнать, что я прикупила себе? — увиливаю я.
 — Конечно хочу, но сначала мы поедим, а потом пойдем в спальню с шампанским и конфетами, которые остались в моем волшебном пакете, и после того, как ты покажешь мне свои обновки, я покажу кое что тебе.
 Я с подозрением смотрю на нее и достаю стаканы для сока.
 — Если бы сейчас нас кто-то слышал, то подумал, что мы с тобой любовницы, — говорю я, вскрывая пачку апельсинового напитка.
 Вика отмахивается и садится на стул, подгибая под себя одну ногу.
 — А твой волшебный пакет, это тот, с Дедом Морозом? Где ты его взяла, в магазинах еще нет новогодней атрибутики!
 — Это с прошлого года остался, кто-то, наверное, подарил в нем что-то папе. Нашла в гардеробной. Ну, приятного аппетита!
 — Приятного аппетита, — отвечаю я, и мы обе вскрываем упаковки с деревянными палочками.
 По телевизору играет старая песня Джастина Тимберлейка, которая нравится мне до сих пор. Мы обе смотрим в экран, жуя роллы с креветками, и тихонько качаемся в такт медленной музыке.
 — Ты очень похожа на Скарлетт Йоханссон, — говорит Вика с набитым ртом. Эту фразу я слышу от нее уже в тысячный раз.
 Поднимаю глаза на экран как раз в тот момент, когда красавица-актриса смотрит в камеру и кусает нижнюю губу. Не могу сказать, что мне не приятно слышать в свой адрес подобное, но я действительно не нахожу ничего общего между мной и голливудской актрисой, которая обладает удивительной красотой и обаянием, чего у меня, к сожалению, нет.
 — У тебя еще губы такие же пухленькие и эта овальная складочка над подбородком, просто копия! — не унималась подруга, глядя то на меня, то в телевизор. — Кстати, ты молодец, что состригла сухие кончики, волосы стали гуще и здоровее.
 — Все да ты замечаешь!
 Вика довольно кивает и берет палочками очередной ролл. Через двадцать минут, когда с ужином покончено, я достаю шампанское из морозилки, Вика берет бокалы и мы переходим в спальню. Мы усаживаемся на пушистом махровом ковре перед телевизором.
 — Может включим любимый фильм миллионов женщин? — предлагает она, вскрывая коробку с конфетами. — Хочу полюбоваться красавчиком Эдвардом!
 Я смеюсь и киваю, зная, что речь идет о всемирно известной «Красотке» С Джулией Робертс и Ричардом Гиром.
 Через пару минут по телевизору начинаются заглавные титры фильма и звучит знакомая музыка. Я боюсь открывать бутылки с шампанским, потому что Лара постоянно рассказывала о своем коллеге с работы, которому пробка выбила глаз, поэтому это дело я доверяю Вике. Она умеет это делать тихо и безопасно.
 — Дорогая моя, сейчас я буду говорить долго, много и возможно, что ты устанешь слушать меня, но прошу, впитывай каждое мое слово, хорошо? — Вика наливает в бокалы игристый напиток, отставляет бутылку в сторону и берет свой фужер. — Я уверена, что Лара, которая сейчас смотрит на нас, очень рада, что мы с тобой, наконец-то как в старые и добрые времена, вновь сидим на этом ковре и смотрим «Красотку». И я точно знаю, что она очень гордится тобой. Этот год был слишком тяжелым для тебя, но ты смогла взять себя в руки и сделать все, о чем мечтала она, — говорит Вика, метнув указательным пальцем вверх. — Ты закончила университет, получила диплом, не смотря на то горе, что свалилось на тебя. Ань, ты очень сильная девушка и я очень тебя люблю.
 Чувствую, как глаза становятся влажными, и изо всех сил стараюсь не разреветься.
 — Время лечит. Я уже вижу как ты преобразилась. Очень надеюсь, что новая работа поможет тебе начать все сначала. Начать свою жизнь сначала. Помнишь, ты говорила мне, как мечтаешь открыть свою маленькую уютную гостиницу на берегу моря?
 Я киваю, глядя сквозь слезы на пузырьки в моем бокале.
 — Ты хотела кормить своих постояльцев домашней выпечкой и дарить им магниты с изображением твоей гостиницы на память.
 — А когда летний сезон заканчивался, я бы закрывала все двери и жила на первом этаже. Читала бы книги в кресле-качалке и смотрела на бушующее море, — заканчиваю я, вытирая слезу с щеки. Боже, я действительно мечтала об этом и всегда говорила Ларе и Вике, как сильно я хочу жить у моря, вдыхать морской воздух и любоваться закатами и рассветами из широких окон спальни. Выходить по утрам на пляж и чувствовать прохладный песок под ногами, обдуваемый летним ветерком. — Ты это помнишь.
 — Конечно я помню это, Анют. И я не хочу, чтобы ты забывала свою мечту.
 Я всхлипываю и улыбаюсь одновременно, а Вика гладит меня по плечу.
 — Надеюсь, что новая работа принесет тебе не только финансовую стабильность, но и изменит твою жизнь, — подытоживает она, поднимая бокал. — Ну, за тебя, моя хорошая!
 Мы чокаемся бокалами, и выпиваем залпом золотистый напиток. Закусываю конфетой с орешком, чувствуя как шампанское приятно разливается по телу, заставляя ощущать еще большую слабость.
 — А теперь, показывай мне все, что купила сегодня!
 Следующие двадцать минут я примеряю обновки, кривляясь перед зеркалом — шампанское здорово ударило в голову, а Вика восхищенно хлопает в ладоши всякий раз, когда я начинаю дефилировать. К тому моменту как героиня Джулии Робертс принимает утреннюю ванну, напевая песню Принца, мы с Викой уже лежим на ковре с раскиданными подушками. Шампанского в бокалах осталось на два-три глотка, а конфет в коробке всего две.
 — Я тут на днях видела Пашу, — говорит Вика сонным голосом. Она смотрит в экран телевизора и ее глаза уже не так живо реагируют на действия героев. Должно быть, она действительно устала, а алкоголь и вовсе отнял последние силы, как и у меня. — Спрашивал о тебе.
 — Надеюсь, ты сказала, что у меня все замечательно?
 — Точь-в-точь.
 — Мо-ло-дец, — с расстановкой говорю я, крепче обнимая мягкую подушку.
 — Козел он, Ань. Настоящий козел.
 Мне не хочется портить этот славный вечер воспоминаниями о человеке, который бросил меня в самую трудную минуту. Время, кажется, излечило мое сердце и я уже не чувствую той боли и обиды, что были поначалу, но больше я никогда не подпущу этого человека к себе.
 — Думаешь у меня получится? — спрашиваю я, переворачиваясь на живот. — Я уезжала отсюда всего лишь один раз в десятом классе и то на две недели, а тут целых полгода! Там нет никого, кого бы я знала. Там вечный мороз и вьюги. И еще это место — высший пилотаж.
 — А ты Скарлетт Йоханссон и перед тобой открыты все дороги, — сонно тянет Вика.
 — А что если я не понравлюсь им? Меня даже не видели, со мной не проводили собеседование, а уже наняли на работу. Как такое может быть?
 — Ты просто Скарлетт Йоханссон и этим все сказано.
 — Да брось ты! — отмахиваюсь я и вновь переворачиваюсь на спину. Смотрю в белый потолок и люстра в моих пьяных глазах немного кружится.
 — Руководство, а точнее тот, кто занимается подбором кадров видел тебя. Я отправляла твое фото. И не бойся, я выбрала самое классное. Ты там на какой-то конференции, в белой рубашке и собранными в пучок волосами.
 — Ужас! — тяну я, закрывая лицо руками.
 — Ты будешь скучать по мне? — вдруг спрашивает Вика, сев на корточки передо мной.
 Я бы тоже поднялась, но мое тело окутала пьяная лень и я продолжаю лежать на ковре.
 — Что за глупые вопросы, конечно же буду!
 Она задумчиво кивает, как будто сомневается в моем ответе. Ее неряшливый хвостик и вовсе распустился и длинные лохматые пряди раскинулись по спине и плечам.
 — А как думаешь, тебе будет одиноко, когда ты заселишься в свой номер послезавтра?
 Не выдерживаю и все-таки сажусь напротив подруги, решившей позадавать мне глупые вопросы, ответы на которые она прекрасно знает и без меня.
 — Так, в чем дело?
 — Отвечай на мой вопрос! — требует она.
 Я недовольно вздыхаю:
 — Конечно, мне будет одиноко, потому что я буду скучать по тебе и дому. Блин, я уже скучаю!
 Вика вновь едва заметно кивает и встает на ноги. Она берет большой пакет с Дедом Морозом и снова опускается на колени передо мной.
 — Знаешь, я не очень хочу, чтобы ты чувствовала себя одиноко. Мы с тобой будем созваниваться и все такое, но я знаю, что от переизбытка чувств ты можешь так разреветься, что на следующий день вместо глаз у тебя будут теннисные мячики! Ты, кстати, взяла подушечки для век на такой случай? А то черт его знает, есть ли на территории курорта магазины.
 — Господи, что ты несешь? — смеюсь я, совершенно не понимая, о чем конкретно мы сейчас говорим. — Кажется, кто-то перепила, да?
 Вика оставляет мой вопрос без ответа и вытягивает из пакета два свертка разных размеров в серебристой и золотой упаковочной бумаге.
 — Пока я окончательно не вырубилась слушай меня внимательно, хорошо?
 Я киваю.
 — Эти подарки ты откроешь только когда заселишься в свой номер. Хочу, чтобы после долгой дороги, которая дай Бог окажется не такой тяжелой, как рисует мое воображение, ты устало развалилась на своей новой кровати и разорвала эти бумажки. Я уверена, у тебя тут же поднимется настроение.
 Смотрю на пьяную подругу, которая готова вот-вот упасть на подушки и крепко заснуть, и вновь задаюсь вопросом, за что судьба подарила мне этого удивительного человека.
 — Обещай, что откроешь их только когда заселишься! А не сегодня, когда я буду дрыхнуть где-нибудь здесь на полу, или завтра, когда будешь собирать чемодан, а меня рядом уже не будет, — требует она все еще крепко сжимая два блестящих свертка.
 — Обещаю!
 — Отлично. А теперь положи-ка это куда-нибудь подальше, чтобы не мозолили твои глаза, а я пока сползаю в туалет.
 Вика отдает мне блестящие свертки и, спотыкаясь, скрывается в коридоре. Свои подарки я кладу на комод, достаю толстое одеяло из овечьей шерсти и сворачиваю в два раза, чтобы получилось некое подобие матраца. Стелю светло-розовое пастельное белье и кидаю все маленькие подушки на воображаемую одноместную кровать для Вики. Ей нравится спать именно здесь, понятия не имею почему.
 Через пару минут Вика лежит на полу, укрытая мягким покрывалом, а я снимаю наручные часы и цепочку с крестиком. Кладу все на прикроватную тумбочку и выключаю основной свет. Героиня Джулии Робертс кричит на Эдварда, из-за его длинного языка. Ему не следовало поддаваться порыву ревности и разбалтывать своему другу, чем она зарабатывает на жизнь. Не люблю этот момент. Хотя ревность есть ничто иное как доказательство чувств, таящихся глубоко в сердце. Странно… И откуда это у меня такие познания в делах сердечных? Должно быть шампанское хорошенько треснуло по голове.
 Убавляю звук на телевизоре и ложусь в кровать. Смотрю на то, как светится блестящая бумага на моих подарках и гадаю, что в них может находится. Викины сюрпризы всегда слишком дорогие и порой мне становится очень неловко получать от нее какие-нибудь французские духи, а взамен дарить очередной мировой бестселлер, стоимость которого в несколько раз ниже. На самом деле я просто не знаю, что нужно человеку, у которого все уже есть. Я люблю читать и считаю, что книга никогда не потеряет своей актуальности и своеобразной изысканности, поэтому в качестве подарка — весьма достойный вариант.
 Мои мысли о всем и ни о чем плавно сменяют друг друга, и я уже не так внимательно смотрю фильм и практически не замечаю слабого сопения Вики. Мое тело окутывает приятная слабость и я поддаюсь ее чарам, проваливаясь в глубокий сон под приятную мелодию из любимого фильма.
 


ГЛАВА ВТОРАЯ



 — Такси! Девушка, такси! — выкрикивает кучка мужиков при выходе из здания аэропорта. Они одеты в теплые пуховики, дубленки и норковые шапки. Судя по их красным замерзшим лицам они уже давно здесь стоят и ждут очередных пассажиров. — Нефтеюганск, Сургут! Куда вам надо?
 Я прохожу мимо них, стараясь не смотреть им в глаза. Слава Богу, что я послушалась Вику и упаковала чемодан в пленку, которая в некоторых местах была разодрана. Не будь ее, мой чемодан был бы весь в дырках.
Отхожу в сторону, чтобы никто и ничто не мешало мне внимательно осмотреть большую парковку, где уже должно стоять мое такси.
 На улице очень холодно. Когда мы подлетали к Ханты-Мансийску, стюардесса сообщила, что температура воздуха минус одиннадцать градусов. Возможно для местных жителей это не собачий холод, но у меня уже коченеют пальцы рук. Прячу нос в шарф, который намотала на шею еще в самолете, снимаю тонкие перчатки и натягиваю вязаные варежки, в них рукам должно быть намного теплее. Оглядываю парковку, пробегая глазами по автомобилям с шашечками. Мое такси – золотая Дэу Нексия – прячется за белой иномаркой. Я сделала заказ еще вчера на сайте компании. Иду к машине, в надежде, что печка в ней работает как надо, и я смогу хорошенько согреть замерзшие руки. Господи, надеюсь, на новой работе мне не придется много времени проводить на холодной улице, ведь я без труда отморожу себе конечности.
 — Здравствуйте, — вежливо здороваюсь я с водителем такси. Мужчина поднимет голову в теплой норковой шапке-ушанке, смотрит на меня маленькими темными глазками и, кажется, здоровается. – Я к вам.
 Он тут же подходит ко мне, берет чемодан и небрежно кидает его в багажник. Создается впечатление, что ему не терпится уехать отсюда. Он резко захлопывает крышку багажника, и едва я успеваю сесть на заднее сиденье, как машина рывком трогается с места.
 — «Снежные холмы»? – резко спрашивает он прокуренным голосом.
 — Да.
 — Пристегнитесь.
 — Хорошо, — тихо отвечаю я и послушно выполняю приказ.
 Мне очень хочется спросить его о расстоянии до курорта, и как долго мы будем ехать, но грозный взгляд маленьких глазок, которые я вижу в зеркале заднего вида, заставляют меня держать рот на замке. Не хватало еще, чтобы этот мужик наорал на меня и выкинул где-нибудь на обочине.
 Спустя две минуты я понимаю, почему он торопился и был таким недовольным. Все дело в парковке, где бесплатная стоянка разрешена только двадцать минут, а за последующее время приходилось платить.
 Водитель глубоко и облегченно вздыхает, когда перед нами открывается шлагбаум, и шустро выезжает на узкую дорогу, тщательно убранную от снега.
 А снега здесь уже очень много. Мне вообще кажется, что в этом месте все по-другому. Воздух колючий и плотный, и для меня вдохнуть полной грудью пока весьма затруднительно. Надеюсь мой организм привыкнет к этой среде. Время только начало четвертого, а тут уже начинает смеркаться, и остается только гадать, во сколько начнет темнеть зимой, которая наступит через три недели.
 Мы проезжаем мимо небольшого промышленного здания с крутой красной крышей и останавливаемся на светофоре, за которым расстилается широкая дорога. Дворники громко шарпают лобовое стекло, и я замечаю, как мелкие снежинки срываются с облачного неба. Я люблю зиму за волшебное настроение, которое дарят новогодние праздники. Снегопады и холод только распыляют во мне предновогоднюю суматоху, но, когда праздники заканчиваются – зима перестает быть для меня прекрасной. Тогда я погружаюсь в свои мечты, о которых давно не вспоминала. Там я сижу на шезлонге под теплым и ярким солнцем, наслаждаюсь морским бризом и слежу за счастливыми постояльцами моей небольшой гостиницы, которая расположена недалеко от моря. Все лето я заселяю и выселяю отдыхающих, которым безумно нравится мое двухэтажное убежище с комфортабельными номерами, домашней едой и возможностью за пару минут оказаться на жарком пляже. Когда же сезон отпусков заканчивается, я закрываю центральные двери и уютно располагаюсь в мягком кресле-качалке на открытой веранде. Я закутываюсь в клетчатый плед, беру какую-нибудь книгу и наслаждаюсь приятным и полезным чтением, изредка поглядывая вдаль на бушующее море. Когда-нибудь так и будет.
 «Поверь мне, ты будешь самой счастливой на свете. Когда-нибудь все твои мечты сбудутся, потому что ты особенная».
 «Я обыкновенная. Это Настя Архипова особенная, у нее есть трехэтажный домик для Барби, там столько всякой мебели! И настоящие зеркала! Мои куклы живут в картонной коробке и никогда не видели себя в зеркале. Они вообще не знают, что это такое».
 «Если в магазине еще будут такие домики, я подарю его тебе на день рождения».
 «Не нужно. Я скоро выросту и с домиком не кому будет играть. А когда все мои мечты сбудутся? Ты не знаешь точно? Я хочу быть к этому готова».
 — Едете отдыхать? — прерывает мои воспоминания водитель.
 Не могу оторвать глаз от затертой внутренней ручки двери — всегда засматриваюсь в одну точку, когда задумываюсь. Я слышу его вопрос, и  голос теперь кажется мне намного бодрее, чем был вначале нашей встречи.
 — Мм…нет…на работу.
 Сумерки постепенно ложатся на высокие ели и сосны, и я вновь удивляюсь тому, как быстро темнеет в этом краю. Наверняка, когда мы доберемся до места, будет казаться, что уже глубокая ночь.
 — А я-то думал, что сезон уже начался. Когда там открытие?
 — Через пять дней.
 Мне совсем не хочется говорить, но водитель явно желает поболтать.
 — Совсем скоро, — протягивает он и кивает, – никогда там не был. Разве что на парковке, где высаживаю пассажиров. А вы откуда прилетели?
 — Екатеринбург, — отвечаю я, печатая смс-ку Вике. Сообщаю ей о том, что долетела хорошо, еду в такси с очень разговорчивым водителем. Позвоню ей, как заселюсь в свой номер.
 — Был там только проездом. Давно здесь работаете?
 — Первый сезон.
 — Так вы впервые здесь?
 — Угу.
 — Надо же! Здешняя молодежь все рвется куда-нибудь южнее, а вы — наоборот, к снегам и собачьему холоду. Не поверю, что в вашем городе нет достойной работы. И как вас угораздило очутиться здесь?
 Мужчина смеется и закашливается. Меня злит его ухмылка и оценивающий тон. Я хочу сказать ему, чтобы он не лез не в свое дело и молчаливо выполнял свою работу, но я боюсь, что он сочтет мои слова за грубость и от злости высадит меня где-нибудь здесь на дороге. На вид этому мужику лет пятьдесят, может меньше, может больше – борода скрывает половину лица. Но голос низкий с хрипотцой, которую можно заработать только многолетним курением. 
 — А вы, случаем, не из тех молодых особ, которым просто хочется развлечений и они отправляются в разные точки планеты за адреналином и прочей ерундой?
 — Я просто еду работать. — А еще сменить обстановку и начать все сначала. Этого я, конечно же, не говорю вслух.
 — А кем, если не секрет?
 — Администратор в гостинице, — коротко отвечаю я.
 — А что конкретно вы будете делать?
 Неужели ему и впрямь это интересно!
 — Встречать гостей, — отвечаю я, стягивая шапку. Наконец, я согрелась. — Заселять их в номера и частные домики. Помогать решить какие-либо проблемы.
 — И вам нравится это?
 — Очень.
 Водитель вздыхает и качает головой, как будто не может поверить в услышанное. Смотрю в зеркало заднего вида, в котором отражаются его маленькие темные глазки, и мне кажется, будто в них бегают насмешливые огоньки. Мне не понравился этот человек уже тем, что своевольно зашвырнул мой чемодан в машину, а уж его беспардонные высказывания и насмешки в мою сторону и вовсе заставляют держаться от него подальше.
 Не хочу больше говорить с ним и утыкаюсь в телефон. Пишу Вике сообщение, но сеть не ловит, и я безнадежно блокирую экран. Подвигаюсь поближе к холодному окну, чтобы мое отражение не было видно в зеркале заднего вида и рисую на замерзшем стекле звезды и снежинки.
 — Снегопад усиливается, — говорит мой таксист спустя двадцать минут тишины. — По радио еще вчера передавали штормовое предупреждение, и, как видно, не ошиблись.
 За окном уже ничего не видно, кроме темной стены из высоких елей и сосен по обе стороны дороги и красные огни впереди едущей машины. 
 – Еще долго ехать? – спрашиваю я, глядя, как дорога постепенно покрывается блестящим покрывалом.
 — Минут тридцать, — отвечает бородач и подвигается ближе к лобовому стеклу. Он внимательно смотрит на дорогу, и я чувствую, что скорость автомобиля постепенно уменьшается. 
 Мужской голос по рации говорит, что при въезде в город из-за сильного  снегопада произошла авария, и теперь там образовалась огромная пробка. Бородач явно расстраивается, громко вздыхает и крепче сжимает руль. Конечно, ему ведь еще возвращаться в город!
 Когда через несколько минут автомобиль начинает плавно тормозить, я смотрю вперед и вижу большой указатель направо «Снежные холмы – 15 км». Я облегченно вздыхаю, ведь мы ехали уже второй час, и в моей голове несколько раз проскользнула мысль о том, что никакого курорта не существует, и мы едем черт знает куда.
 Автомобиль медленно съезжает на обочину и поворачивает, согласно указателю. Дорога здесь намного уже, а падающий снег уже накрыл ее белоснежным одеялом. Обе стороны обочины занесены сугробами, видимо недавно здесь поработал трактор. За ними величественные сосны вздымаются в черное небо, и воздушный снег согревает их пушистые ветви. Наверняка в светлое время суток здесь очень красиво, но сейчас, во мраке ночи, мне становится не по себе от мысли, что какой-нибудь голодный зверь может скрываться за этими высокими и густыми деревьями.
 Снежные хлопья летят на свет фар, словно множество огромных мотыльков, и мне сложно разобрать, что там впереди. Мне чудится темная гора, которая постепенно исчезает и на ее месте появляется не то маленький дом с крутой крышей, не то какое-то чудище. Не знаю, как бородач видит дорогу сквозь снег, который с каждой минутой все сильнее скрывает асфальт. Должно быть, много раз бывал здесь и знает, где и как нужно ехать.
 Извилистая дорога ведет то вверх, то вниз. Когда мы спускаемся, мне кажется, что впереди я вижу свет, тусклые огоньки, прячущиеся за густым лесом.
 «В городе много аварий, будьте осторожны, ребят!» – говорит диспетчер по рации. Бородач громко вздыхает и прибавляет газу. Я знаю, что ему не терпится поскорее избавиться от меня и отправиться домой. Только если он живет в городе, то добираться туда будет не два часа, а гораздо дольше, ведь с каждой минутой видимость из-за снегопада становится все хуже и хуже.
 Мой телефон издает короткий звук – входящее сообщение.
 «Ты уже там?» – спрашивает Вика без единого смайлика.
 «Подъезжаю. Из-за снегопада едем медленно. Позвоню, как заселюсь». 
 Едва я нажимаю на отправку, как мое тело с силой припечатывается в левую  дверь, и я ударяюсь лбом о холодное стекло. Хватаюсь за ремень безопасности, который сдавливает мне шею, и чувствую горячую боль под подбородком. Все происходит так быстро и неожиданно, что мои мысли как будто зависают в воздухе. На меня давит неведомая сила и впечатывает в дверь автомобиля. Мне удается ухватиться за спинку водительского сиденья так сильно, что пальцы от напряжения начинают болеть. Я пытаюсь подтянуться и отодвинуться от выпуклой дверцы насколько это возможно, но у ничего не получается.
 — Сто-о-ой! — кричит водитель в темноте.
 Удивительно, но автомобиль резко останавливается, словно повинуясь своему хозяину, а меня резко отшвыривает в противоположную сторону. Я часто дышу и пытаюсь размять застывшие пальцы. Вытаскиваю свою ручную сумку, оказавшуюся подо мной и с опаской гляжу по сторонам. Словно в фильме ужасов, настала зловещая тишина, которую нарушает разве что скрип работающих дворников.
 –—Жива? — спрашивает водитель, поворачиваясь ко мне.
 Я только киваю, не в силах произнести и слова. Удостоверившись, что я в порядке, мужчина пытается открыть свою дверь, но у него ничего не получается. Я напряженно слежу за тем, как он безуспешно пытается выбраться из автомобиля, и машинально отстегиваю ремень безопасности. Чувствую боль на лбу — видимо я хорошо ударилась — и смотрю вперед.
 — Мы врезались? — спрашиваю я, пытаясь различить темные тени. Кажется, будто мы въехали в огромный сугроб. – Что это впереди?
 Мужчина громко матерится и с трудом перелезает на пассажирское сиденье. Он без труда открывает соседнюю дверцу, и в теплый салон врывается прохладный воздух.
 Пробую открыть свою дверь, но несколько моих вялых попыток оказываются безуспешными. Тогда я переползаю на соседнее сиденье, натягиваю шапку и открываю противоположную дверцу. Мои теплые угги проваливаются в глубокий снег, когда я встаю на ноги. Пытаюсь понять, где мы, и что случилось, но глазам очень трудно так быстро привыкнуть к темноте.
 — Закрой дверь! — кричит водитель, рядом со мной. — Не впускай в салон холод.
 Я поспешно захлопываю дверцу и прячу руки в карманы пуховика. Из-за высоких елей и сосен, макушки которых постепенно вырисовываются в темно-синем небе, здесь не слишком ветрено.
 — Что случилось? — вновь спрашиваю я.
 Водитель что-то бухтит себе под нос. Не дождавшись внятного ответа, вновь задаю этот вопрос. Черт возьми, я имею право знать, что здесь происходит. Я его пассажирка.
 — Господи, а ты как думаешь? — резко и довольно громко спрашивает он, обходя свой автомобиль. Мужчина с трудом пробирается сквозь глубокий снег, и только сейчас я замечаю, что утопает он в нем почти по самые бедра.
 Глаза привыкают к темноте. Решаю отойти подальше от автомобиля, чтобы посмотреть на общую картину нашего положения.
 — И как вас угораздило въехать в эту кучу?! — ахаю я, видя перед собой наш автомобиль в невероятно огромной куче снега, которую, по-видимому, свалили на обочину тракторы.
 Видимые части автомобиля – багажник, половина крыши и правая сторона. Судя по всему, из-за скользкой дороги на очередном повороте нас занесло, и в итоге мы въехали в огромную кучу снега.
 — Чертова дорога! — орет мужчина и залазит обратно в автомобиль.
Меня радует то, что машина заводится и, по крайней мере, в ней можно погреться, пока мы будем ждать помощь. Другое дело, когда эта помощь прибудет к нам, ведь снегопад только усиливается.
 Наблюдаю, как машина безуспешно пытается выехать задним ходом из снежного капкана, и без остановки шепчу «давай же, давай», держа крестики в карманах. С каждым рывком колеса увязают в снегу и быстро прокручиваются.
 — Что ты стоишь?! — орет мужчина, высунув голову из окна. — Помоги хоть как-нибудь!
 У меня даже перехватило дыхание от его грубого и приказного тона, так что я не сразу нахожу, что ответить.
 — Толкни машину! — вновь взрывается он, и его визг постепенно исчезает среди высоких густых сосен.
 — Хватит орать на меня! – не выдерживаю я, топнув ногой, словно маленький ребенок. — Я ничем не смогу вам помочь, я не Геракл! Позвоните своему начальству, или к кому вы можете обратиться, когда что-то случается!
 Водитель глушит мотор и вываливается из машины. Не хватало еще попасть под горячую руку, но стоять и молчать я тоже не могу.
 — Ты быстро бегаешь? — вдруг спрашивает он, уставившись на меня.
 — Чего?
 — Ты молодая, добежишь до стоянки минут за тридцать-сорок, тут осталось то не больше двух километров! Вызовешь подмогу.
 Не верю собственным ушам и начинаю нервно смеяться:
 — Это, что шутка такая?
 — Твою мать, какие могут быть шутки, девочка? Мы застряли и нам нужно выбираться! Мой телефон здесь не ловит, твой, думаю, тоже. Никто из моих сюда не приедет, сама слышала, что в городе творится.
 — Подождите-подождите, то есть вы — взрослый мужчина, отправляете меня,  черт знает куда, за помощью? — продолжаю хохотать я.
 — А я, что, неясно выразился? Или у тебя уши отмерзли!
 Нет, это уже переходит все границы и я взрываюсь:
 — Я не понимаю, почему вы такой грубиян? Вы хамите мне с самого начала. Сначала швыряете мой чемодан в багажник, чтобы успеть выехать с парковки, не заплатив ни копейки за стоянку. Потом нагло смеетесь надо мной за то, что я приехала сюда, видите ли я такая дура, раз поперлась на север целенаправленно морозить свой зад! А теперь вы мне «тычете» и приказываете переться туда, — машу я рукой в сторону дороги, — в темноту, в полнейшем одиночестве, пока вы будете сидеть здесь, в своей теплой машинке, и ждать эвакуатор или Бог знает кого еще?! Вы не доставили меня в пункт назначения, я не слабо стукнулась башкой о стекло, и кто знает, к чему может привезти этот удар! Возможно, через пять минут я свалюсь в обморок и замерзну к черту, в этом чертовом месте, только потому, что вы, не соизволили оказать мне первую помощь и не попробовали самостоятельно найти выход из сложившейся ситуации!
 Мой крик режет уши, нарушая зловещую тишину темного леса. Понятия не имею, что на меня нашло, но после моей пламенной речи я почувствовала невероятное облегчение, не смотря на удручающие условия, в которых мы с этим чудаком оказались. Снег тает на моем горячем лице, приятно охлаждая кожу. Я делаю глубокий вдох и не спеша выдыхаю, продолжая наслаждаться необычайной легкостью, которую не испытывала уже многие месяцы. Быть может мне стоит почаще выкрикивать свои мысли, чтобы становилось легче?
 –—Извините, — наконец говорю я, устало глядя на мужчину, — но я никуда не пойду. Здесь слишком холодно, а дороги я не знаю. В конце концов, нам может помочь проезжающий автомобиль.
 — Ты видела хотя бы одну машину, на этой дороге? — уже спокойнее спрашивает бородач. Я отрицательно качаю головой. — Вот именно. Пока сезон не начался — здесь глухо. Нам не откапать машину врукопашную и не выехать, потому что она прилично засела.
 Наступает тишина, которая дает нам немного времени на раздумья. Меньше всего на свете я думала, что могу застрять здесь в темном и холодном лесу с местным бородатым жителем, который, по-видимому, такой же трус как и я. Он ведь знает эти места и дороги, так почему бы ему не привести помощь? Решаю проверить связь на сотовом телефоне, но в карманах пуховика пусто. Вспоминаю, как писала сообщение Вике, после чего и началась вся эта заварушка, и судя по всему мой гаджет валяется сейчас где-то на полу в автомобиле.
 С трудом добираюсь до машины и распахиваю дверь, не взирая на недавнее строгое замечание водителя. На потолке загорается тусклая желтая лампочка. Поднимаю какие-то буклеты с пола, под которыми и лежит мой телефон, хватаю его и иду обратно на середину дороги.
 — Есть связь? — спрашивает водитель, бессмысленно очищая снег с крыши автомобиля.
 — Нет.
 Меня раздражает его голос и я отхожу дальше, в надежде, что появится антенна. Я уже не чувствую холод и не обращаю внимания на огромные хлопья снега, которые липнут к ресницам и мгновенно тают, превращаясь в маленькие капли. Я просто хочу поскорее убраться отсюда, принять горячий душ и лечь в постель. Слышу как кто-то отвечает по рации, а водитель громко объясняет, что засел в огромном сугробе.
 — Ну, что? Кто-нибудь приедет? — с надеждой спрашиваю я через пару минут.
 — Кроме меня за город никто не выезжал, а там творится черт знает что. В ближайшие часов пять никто сюда не приедет. Снег валит как из ведра, видимость никакая.
 Ожидаю продолжения, но водитель молчит и с грустью смотрит на свою машину, постепенно покрывающуюся снегом.
 — И? Что же нам делать?
 — Оставаться в машине! Хорошо, что она еще заводится.
 — Подождите, я не могу пять часов просидеть в машине, когда чуть ли не под боком находится база. Вы должны пойти туда и привести помощь! Сколько туда идти? Минут тридцать-сорок вы говорили?
 — Это тебе идти туда полчаса, а мне с моими больными ногами понадобится целых два. За это время я успею замерзнуть, а снег спрячет мое мертвое тело.
 — Господи, что вы говорите такое? — ахаю я, испугавшись его слов. — Неужели вы и впрямь собираетесь сидеть здесь сложа руки?
 — А что я могу сделать?! — взрывается он, яростно пнув ногой снежный сугроб. Я инстинктивно делаю медленный шаг назад, боясь, что в порыве злости бородач врежет мне по лицу. — Вечером по этой дороге вряд ли кто-то проедет, ведь ваш сезон еще не начался, а все таксисты — в городе, или в других населенных пунктах. Этот несчастный участок ведет только в ваши долбанные «Снежные холмы» и больше никуда! Нам, конечно, могло бы повезти, если бы эта дорога соединяла хоть какие-нибудь деревеньки, но она — тупик! Из-за снега я даже тебя не вижу, а ты стоишь в трех шагах от меня. Извини, что я подверг тебя опасности, девочка, и не привез, как ты говоришь «в пункт твоего назначения», можешь не платить мне. Считай меня трусом, мне все равно, но я не брошу свою машину. Когда снегопад пройдет — за нами приедут.
 Смотрю как он садится в машину и говорит что-то в рацию. В лесу раздался треск, заглушаемый шорохом падающего снега и шумом работающего двигателя. Если бородач прав и пешком до базы полчаса, то я вполне могу добраться туда на своих двоих. Другое дело — холодная темнота и причудливые тени, которые рисует мое воображение.
 Глубоко вздыхаю, набираясь сил, и иду к машине. Забираю свою замшевую сумку и перебрасываю ее через плечо. Да, Лара бы не одобрила мое решение.
 — Далеко собралась? — спрашивает водитель, убавляя обороты печки.
 — В ваши долбанные «Снежные холмы», — недовольно отвечаю я его же словами. Хлопаю задней дверцей и открываю переднюю, чтобы лучше видеть и слышать водителя. — Дорога ведет прямо? Никуда не нужно сворачивать?
 — Нет, она извилистая, с постоянными затяжными поворотами, но ты просто иди по ней и все.
 Ни слов благодарности или напутствия он не говорит. Просто указывает дорогу. Вот она, местная доброжелательность.
 — Когда люди с базы приедут вас вытаскивать, прошу, отдайте им мой чемодан.
 — Точно! Чемодан же еще! — восклицает бородач и вываливается из машины. — Хорошо, что напомнила, а то я бы так и уехал с ним.
 — Подождите-подождите! — кричу я, не понимая, почему он вдруг обходит свой горячо любимый автомобиль и останавливается у багажника. — Что вы делаете? Я говорю, что потом вы его отдадите людям с…
 — На! — перебивает он, бросив мой чемодан в снег. Захлопнув крышку, он обходит меня и возвращается на переднее сиденье.
 — Это, что, местная доброжелательность такая? — вновь взрываюсь я, подойдя к передней двери. — Я буду тащиться со своими вещами намного дольше! Да еще и по снегу! Вы с ума сошли?!
 — Девочка, я же сказал тебе — не надо мне платить. Просто бери свой чемодан и иди. Если кто-то приедет за мной раньше тебя — я уеду из этой чертовой дыры не оглядываясь. Мне сегодня столько знаков было послано, чтобы не ехать сюда, но я на все закрыл глаза ради несчастных трех с половиной тысяч. Я такой идиот!
 — За весь вечер вы впервые сказали правильные слова, — ошарашенно добавляю я и в полнейшем недоумении смотрю на свой сваленный в снег чемодан.
 Кому расскажи — не поверит. Бог мой, я впервые сталкиваюсь с такой всеобъемлющей тупостью и глупостью, лишенным здравого смысла существом, которого не то, что мужчиной, даже человеком назвать нельзя. Я обескуражена до такой степени, что долго не могу сдвинуться с места и заставить себя убраться от этого наглого и беспардонного индюка подальше.
 Спустя несколько минут стараюсь вытолкнуть чемодан на дорогу. Сугробы на обочине слишком высокие и я умудряюсь набрать в угги много снега. На дороге я поправляю шапку, застегиваю пуховик и надеваю варежки. Вытаскиваю из чемодана ручку и иду вперед. Маленькие колесики увязают в снегу, который без остановки засыпает землю, и я буквально волочу багаж за собой. Иду по самому центру дороги, чтобы ненароком не свернуть в строну. Мои глаза привыкают к темноте и спустя несколько минут воображение начинает рисовать причудливые картины, от которых по спине пробегает холодок. Впереди мне чудится то горбатый медведь, то огромное чудовище, ловко прячущееся между деревьями. Снег скрипит под ногами и каждый мой шаг эхом отдается в темной чаще леса. Дышу ртом, хотя знаю, что это неправильно. Стараюсь идти как можно быстрее, но чемодан за спиной замедляет мой ход.
 Что бы сказала Лара, если бы знала, что я иду по совершенно незнакомому месту в полном одиночестве, окутанная холодом и бесконечным снегом? Задаюсь вопросом и сама не верю, что решилась на этот поступок. Я ведь та еще трусиха. Даже не решаюсь прокатиться на высоких горках, которые каждое лето работают в центральном городском парке.
 Внезапный шум глубоко в лесу заставляет меня замереть на месте. Что-то глухо гудит и медленно перемещается из стороны в сторону. Я внимательно вглядываюсь в гущу деревьев, окутанную зловещей тьмой, и ночные тени ловко играют с моим напуганным разумом. Я не шевелюсь и не дышу, боюсь, что одно едва заметное движение может навлечь на меня воображаемого зверя, притаившегося в сугробе. Ветки пушистых сосен содрогнулись и клубки тяжелого снега резко упали на землю.
 «Белка, это просто белка», — говорю я себе, не обращая внимания на холод в ногах.
 Громкий треск веток с другой стороны дороги пугает меня настолько, что я изо всех сил бросаюсь вперед, и бегу сломя голову в мрачную неизвестность. Мой чемодан остается на дороге, как и моя вымышленная смелость. Темнота превращает все мои страхи в реальность и я уже чувствую как в спину мне дышит огромный медведь, желающий полакомится свежим мясом. Я бегу, что есть сил, но ноги постоянно скользят и проваливаются в снег. Кажется, я уже рядом с обочиной. Мне не хватает воздуха, не хватает света и сил, чтобы отстать от своего вымышленного преследователя, и на очередном повороте я поскальзываюсь и падаю в глубокий и скрипучий снег.
 Проходит несколько минут, прежде чем я решаюсь открыть глаза и пошевелиться. Мои ноги намокли и замерзли, а в горле пересохло так сильно, что больно глотать. Такое чувство, что прошло несколько лет с тех пор как я сидела на своей кухне и пила утренний кофе, как летела в самолете в незнакомые северные края, полная надежды начать свою жизнь с чистого листа. Сейчас, сидя в небольшой снежной ямке и глядя на темный и мрачный лес, мне с трудом удается вспомнить это всепоглощающее чувство надежды на новую жизнь.
 Снег засыпает меня. Должно быть я просто пошла не той дорогой, хотя со слов таксиста, она здесь должна быть одна. Я не знаю, сколько еще идти до «Снежных холмов» и куда именно, поэтому решаю немного посидеть на месте и успокоиться. Мне страшно от странных звуков, издаваемых недрами темного леса, мои зубы стучат не то от холода, не то от страха, и знание того, что ни одна живая душа не знает где я точно нахожусь, заставляет меня плакать. И смешно от того, что я как полная дура сижу в сугробе и горестно из-за собственной необдуманности, ведь я постепенно замерзаю, не зная куда идти и где находится путь спасения. Черт возьми, я даже не могу вспомнить в какую сторону шла!
 С трудом достаю телефон из кармана пуховика и смотрю на темный экран. Нажимаю на кнопку разблокировки, но ничего не происходит.
 — Отлично, — шепчу я, засунув гаджет обратно в карман. Мой телефон замерз и скоро меня ждет та же участь, если я не поднимусь и не пойду дальше.
 Снова раздается громкий треск ломающихся веток и глухое шуршанье. Я замираю, напуганная этими звуками как трусливый заяц. Господи, ну кто бы мог подумать, что я буду сидеть в сугробе и трястись от страха! Этого просто не может быть!
 Возможно Вика уже паникует, ведь я так и не позвонила ей. Она будет умолять своего папу сделать все, чтобы разыскать меня, и к тому моменту, когда меня наконец отыщут в этих заснеженных краях, мое тело превратится в ледяную статую. Как ни крути, если я сама сейчас же не выберусь отсюда, то в скором времени смогу встретиться с Ларой, которая будет не слишком то и рада нашей встрече на небесах. 
 Но через несколько минут я усаживаюсь поудобнее, скрутившись калачиком в небольшой и глубокой снежной ямке. Заставляю себя встать и идти вперед, но тело превращается в мягкую вату и мне даже лень пошевелить рукой. Мне хочется спать, немного отдохнуть перед дальней дорогой, и через несколько секунд мои глаза закрываются. Снег продолжает засыпать все вокруг и я слышу его легкий шорох, который убаюкивает меня, как сладкая колыбельная.





ГЛАВА ТРЕТЬЯ


Первое, что я вижу, открыв глаза — маленькие тусклые огоньки, разбросанные, словно далекие звезды на темном небе. Глаза щиплет от тепла, а по телу проносится легкая дрожь. Я не сразу понимаю, где нахожусь и почему здесь так вкусно пахнет жареной картошкой. Когда же мои глаза привыкают к тусклому освещению, я с ужасом хватаюсь за мягкое одеяло и натягиваю его до самого подбородка.
 Я лежу на длинном диване перед большим телевизором, вмонтированным в стену. Рядом со мной стоит деревянный столик на широких ножках, а на нем — моя ручная замшевая сумка и сотовый телефон. Комната, в которой я нахожусь, больше похожа на гостиную, с деревянными панелями на стенах, пушистым темно-коричневым ковром неровной формы и множеством точечных светильников на светло-коричневом потолке. Вместо двери — широкая квадратная арка, обрамленная светлым декоративным кирпичом. За ней слышится звон посуды и работающий чайник.
 Сажусь на край дивана и вижу, что на моих ногах теплые вязаные носки, похожие на те, что вязала мне Лара, когда я была маленькой. Приподнимаю одеяло и с ужасом смотрю на свои голые ноги. Кто-то раздел меня до нижнего белья и натянул на ноги одни лишь теплые носки, закутав в тяжелое одеяло. Лихорадочно вспоминаю, как ехала с таксистом в «Снежные холмы», как мы въехали в огромный сугроб и как я шла с чемоданом по заснеженной дороге. Я упала, провалилась в снег и не решалась подняться, потому что лес пугал меня зловещими звуками.
 — Вы проснулись, — говорит высокий мужчина. Он появился внезапно и стоит в квадратной арке. Я пугаюсь и словно ребенок крепче закутываюсь в одеяло. — Извините, я не хотел напугать вас.
 Из-за плохого света не могу разглядеть его лицо, но отчетливо вижу блестящие седые волосы и глубокую длинную морщину на лбу. Он одет в черные спортивные штаны и серую водолазку с подкатанными рукавами, а на ногах такие же как и у меня вязанные носки. Почему-то именно они делают его немного сдержанный образ более мягким и одомашненным.
 — Я разогрел ужин, думаю вы проголодались. Тут ваши вещи, — говорит он, указав рукой в сторону моего чемодана, который стоит у окна, — можете переодеться. Надеюсь у вас есть теплая одежда?
 — Где я?  — не выдерживаю я.
 — В «Снежных холмах», — спокойно отвечает он, опираясь о стену с декоративным камнем. — Вы ведь сюда добирались, верно?
 Я едва заметно киваю.
 — Вы очень смелая девушка, но больше никогда не отправляйтесь в одиночку куда-либо, особенно в снегопад.
 В его голосе слышится добрая насмешка и я слабо улыбаюсь:
 — Да уж… Постойте, там остался водитель! — выпаливаю я, вскочив с дивана.
 — С ним все в порядке. Как только ребята отстегнули трос от автомобиля, он тут же уехал. Мы выехали прокатиться на снегоходах, да и проверить насколько снегопад засыпал дорогу. Увидели машину в куче снега. Водитель ничего нам не объяснил, просто умолял помочь вытащить его машину, чтобы он смог отправиться в город. Невзначай, он упомянул о пассажирке, которой не сиделось на месте. Ребята остались с ним, а я поехал по дороге и наткнулся на чемодан. Стал идти по следам, которые уже практически были запорошены снегом и нашел вас, — заканчивает он, говоря обо мне с теплотой в голосе. — А ведь все могло закончится очень плохо.
 Я краснею из-за собственной глупости, и он, по-видимому, заметив мое смущение, разворачивается на пятках и добавляет:
 — Одевайтесь теплее и приходите ужинать.
 Я встаю с дивана, продолжая прикрываться одеялом, которое весит килограмм десять, не меньше. Сажусь перед чемоданом, на котором уже нет дырявой черной пленки и расстегиваю молнию. В спешке вытаскиваю черные джинсы, свободный вязаный свитер кремового цвета и одеваюсь в считанные секунды. Достаю зеркало из косметички и с ужасом смотрю на лицо. Нос и щеки неестественно красные, видимо, я обморозила их, на лбу красуется большое бордовое пятно, которое при дневном свете будет выглядеть еще ярче. На подбородке и шее — такого же цвета царапины. Господи, это первый день на новом месте, а я уже чуть не замерзла насмерть в сугробе у дороги.
 Вязаные носки мне очень нравятся, хоть и немного покалывают. Я не снимаю их. Хочу в туалет, но понятия не имею, где его здесь отыскать, и пока я медленно выхожу из комнаты, в которой очнулась, внимательно осматриваю широкий светлый коридор, соединяющий три темно-коричневые двери с черными узкими стеклами. На обеих стенах со светлыми деревянными панелями под стеклянными рамками висят большие и яркие фотографии с изображениями снежных гор и улыбающихся лыжников в масках. Под каждой фотографией надпись.
 «Вова, Стас, Кира и Макс. 2003 год.», — читаю я под фотографией с тремя мужчинами в масках и черно-рыжим псом, гордо восседающим на огромной куче снега.
 Мое внимание прерывает тяжелый стук за очередной квадратной аркой, которая ведет к прихожей и, по-видимому, к кухне, откуда доносятся аппетитные запахи.
 — Матерь Божья, я еле добралась до тебя! Если снегопад и правда будет валить всю ночь, нам придется очищать территорию целую неделю! — говорит громкий женский голос за стеной.
 — А он будет валить, Свет, даже не сомневайся! — отвечает мужчина из кухни.
 — Ну, знаешь, на носу открытие, а мы будем тратить… — отвечает ему женщина, но тут же замолкает, заметив меня в коридоре.
 Она пухленькая, почему-то именно такой я и представила ее, заслышав несколько секунд назад громкий и звонкий голос. На ней теплая вязаная кофта на молнии и утепленный черный комбинезон на широких лямках. Ее короткие темные волосы мокрые на лбу, круглое лицо красное от мороза, а тонкие губы накрашены ярко-сиреневой помадой.
 — Как ты себя чувствуешь, милая? — спрашивает она, по-дружески дотронувшись до моего плеча. — Не болит голова? Ссадины на лице быстро пройдут, не переживай!
 Удивленная гостеприимством и теплым отношением, я едва могу что-то ответить. Вместо этого я сначала киваю, потом отрицательно качаю головой, и в конец, запутавшись, просто сконфуженно улыбаюсь.
 — Владимир Павлович, а Снегурочка-то наша очень скромная, — говорит женщина, растянувшись в довольной улыбке.
 — И чрезвычайно везучая, — добавляет мужчина, выглянув из-за угла. Он приятно улыбается мне и я не могу не ответить ему тем же.
 — Это точно! Ну, милая, проходи на кухню, выпьешь чаю, согреешься.
 — Спасибо, но я не голодна и уже согрелась, — говорю я скованно. — Вы не против, если я воспользуюсь туалетом?
 — Дверь за вами, — подсказывает мужчина. — Но не думайте, что вам удастся отказаться от ужина.
 Вновь благодарно улыбаюсь и поспешно скрываюсь за темной дверью. Ванная комната совмещенная с туалетом очень уютная и теплая. Смотрю на себя в большое квадратное зеркало и вновь ужасаюсь своему замерзшему и поцарапанному лицу. Такое чувство, что я бежала мимо острых веток, которые нещадно били и царапали кожу. Надеюсь, что легкий тональный крем справится с этим кошмаром.
 Спустя несколько минут я выхожу в коридор. Мне неловко идти на кухню к незнакомым людям, которые не только проявили заботу и внимание, но и спасли меня от глупой смерти, поэтому я нервно кусаю губы и долго решаю, что же мне делать дальше.
 — Идем скорее ужинать! — восклицает женщина, выглянув из-за дверного проема. — Мы заждались!
 Захожу на кухню и вновь чувствую дикую неловкость, находясь рядом с незнакомыми людьми. Быть может, если бы я не попала в столь глупую ситуацию с этим таксистом, я бы и вела себя по другому. Но сейчас, мне очень стыдно перед этим мужчиной, что я так необдуманно повела себя.
 Меня усаживают за круглый деревянный стол с широкими ножками и толстенной столешницей. Пухленькая женщина кладет передо мной бамбуковую салфетку и ставит белую блестящую тарелку.
 — Спасибо, но я правда не голодна. — Я вру, ведь на самом деле не отказалась бы от ложечки жареной картошки, которая так вкусно пахнет.
 — Ничего не хочу слышать, — говорит женщина, махнув передо мной вилкой, — никуда не отпустим тебя, пока не поешь как следует.
 — Настоятельно вам советую не перечить Светлане Ивановне, иначе будет худо, — улыбается мужчина, ставя на центр стола деревянную подставку и горячую сковородку с картошкой. — Она у нас женщина боевая.
 — Владимир Павлович, вы и впрямь думаете, что я боевая? Господи, я нежный аленький цветочек!
 Я улыбаюсь, глядя как эти двое веселятся. Не думаю, что они муж и жена, скорее — хорошие друзья.
 — Вот хлебушек и салатик. — Светлана Ивановна ставит корзину и глубокую миску с хлебом поближе ко мне и усаживается на стул.
 — Что будете пить? Есть сок яблочный и… Только яблочный, — предлагает мужчина, заглядывая в холодильник.
 — В самый раз.
 — Насыпай пока горячее, не стесняйся! Владимир Павлович, ну, хватит уже вертеться, садись!
 Я послушно кладу себе одну ложку мягкой картошки и ложку овощного салата с майонезной заправкой. Владимир Павлович включает небольшой телевизор на стене и усаживается слева от меня.
 — Меня зовут Аня… Извините, что не представилась раньше, я просто немного…растерялась.
 Мужчина внимательно смотрит на меня и я замечаю в его светло-серых глазах мелькнувший огонек. Его лицо покрыто неглубокими морщинами, но они ни сколько не старят его, а придают мужественность и харизму.
 — Очень приятно, Аня. Я — Владимир, а эта очаровательная женщина наша Светлана Ивановна.
 — И мне очень приятно с вами познакомится, — отвечаю я, кивая моим новым знакомым. Прошу мужчину обращаться ко мне на «ты», и он согласно кивает.
 — Ты приехала сюда на работу? — спрашивает он, накалывая на вику картошку.
 — Да, только, немного не доехала.
 — Сколько же ты шла, дитя мое? У тебя все ноги промокли, а пальцы были настоящими ледышками! — говорит Светлана Ивановна, округлив зеленые глаза. — Надеюсь ты не заболеешь.
 Мысленно вздыхаю. Хорошо, что именно она раздевала меня, а не Владимир Павлович!
 — Все будет хорошо, спасибо вам большое, — благодарю я обоих. — Было глупо идти одной не зная куда.
 — Почему же водитель не пошел с тобой? — не унимается женщина. — Во всяком случае, мог бы и сам добраться до нас, а не посылать худенькую девчушку!
 Я подробно рассказываю о своем таксисте и о том, как мы въехали в кучу снега, после чего и начались мои собственные приключения. Оба внимательно меня слушают, после чего Светлана Ивановна начинает активно предлагать мне подать на службу такси в суд. Я смеюсь, глядя на ее яркую жестикуляцию, и несколько раз ловлю на себе внимательные глаза Владимира Павловича.
 — А кем ты здесь устроилась? — спрашивает женщина, вертя в руках полупустой стакан с соком.
 — Администратор в гостинице.
 — Хорошее местечко. А кто из девочек уволился? — спрашивает она Владимира Павловича, который со странной внимательностью изучает мое лицо. — Не слышала, чтобы кто-то уходил.
 — Я тоже не слышал, но по-видимому, кто-то решил передохнуть. Аня, мне почему-то кажется, что мы с вами уже где-то встречались. 
 Так вот, почему он так внимательно смотрит на меня. 
 — Нет, не думаю. Я бы вас запомнила, — улыбаюсь я.
 — Может быть, я знаю твоих родителей?
 — И это тоже вряд ли. Моя мама умерла сразу после моего рождения, а отец… Он никогда не появлялся в моей жизни. Я даже не знаю, жив он или нет.
 Удивляюсь собственной болтливости, ведь обсуждать свою жизнь с малознакомыми людьми не в моих правилах.
 — Вот как, — протягивает мужчина, подперев крепкой рукой подбородок.
 — Милая моя, а кто же тебя воспитывал? Наверное бабушка?
 — Нет, моя родная тетя. Бабушек и дедушек у меня не было.
 А может и были, кто его знает. Во сяком случае со стороны матери никого в живых уже нет.
 — И отец никогда не искал возможности встретиться с тобой? — озадаченно спрашивает мужчина, сложив локти на столе.
 — Владимир Павлович, это очень деликатная и личная тема, — делает ему замечание Светлана Ивановна, и тут же поворачивается ко мне: — Не стоит ворошить прошлое. Твоя тетя замечательно воспитала тебя! В наше время скромные девушки — в избытке.
 Слабо улыбаюсь и допиваю оставшийся в моем стакане яблочный сок. Я благодарна этой милой женщине за то, что она закрыла неприятную для меня тему.
 — Спасибо большое за ужин, и за то, что спасли мне жизнь. Если бы вы не нашли меня, я бы уже была в другом месте.
 — Что за глупости! Не дай Бог такому приключится! — восклицает Светлана Ивановна, встав со стула. — Мы сейчас выпьем горячий чай с сахарными булочками и ты, милая, ляжешь спать.
 — Нет-нет-нет! Лучше скажите мне, как добраться до административного корпуса. Я должна зарегистрироваться, чтобы получить комнату.
 — Аня, сегодня ты останешься здесь. Буря будет продолжаться всю ночь, а административный корпус уже не работает, да и находится далеко отсюда, — говорит мужчина, собирая грязные тарелки. — Завтра утром я отвезу тебя туда.
 Польщенная и удивленная теплотой и заботой человека, с которым только что познакомилась, я не сразу нахожу, что ответить. Никогда бы не подумала, что люди способны пригласить к себе в дом незнакомого человека и усадить его за один с ними стол. А вдруг я какая-нибудь воровка?
 — Может быть, вам нужно помочь? — спрашиваю я, вставая со стула. — Давайте, я помою посуду?
 — Ну, что ты, — улыбается Светлана Ивановна, — посуду Владимир Павлович мыть любит.
 — Прямо-таки обожаю, — буркает мужчина, заставляя нас смеяться.
 — Не беспокойся, садись и отдыхай. Тебе какой чай?
 — Черный, спасибо.
 — Моя племянница обожает со всякими вкусами, ну, что-то вроде фруктовых, — говорит Светлана Ивановна, доставая из маленькой коробки пакетики с чаем, — я, если честно, не понимаю, что в них хорошего. По мне так чай должен быть либо черным либо зеленым. А вы как думает, Владимир Павлович?
 — Черный чай с бергамотом очень даже ничего. И с мятой.
 — Это же ароматические добавки! Если вы хотите с какими-нибудь вкусами, то можно закинуть себе в кружку малинку, клубничку или ваш этот бергамот! Тогда чай будет натуральным.
 — Не стану спорить с профессионалом. — Мужчина кидает на меня веселый взгляд, и я улыбаюсь.
 Он заканчивает мыть посуду и опускает вниз ручку высокого хромированного крана. Берет серое вафельное полотенце, вытирает руки и внимательно смотрит на экран телевизора. Он щурится и светло-серые глаза превращаются в маленькие прозрачные точки. Его лицо усыпано морщинками, а на лбу и вовсе разместилась глубокая и длинная полоса, которая постоянно манит мой взгляд. Надеюсь, он не замечает, как я смотрю на него. Для своих лет он очень привлекателен, хотя мне и трудно определить его возраст, ведь крепкое телосложение и лицо, покрытое сеткой морщин, абсолютно противоречат друг другу.
 — Завтра снегопад прекратится. — Он говорит тихо, как будто самому себе и по-прежнему смотрит в экран телевизора, по которому передают прогноз погоды.
Ко мне подходит Светлана Ивановна с двумя чайными кружками. От нее пахнет булочками, чем-то теплым и домашним. Я невольно улыбаюсь приятному и знакомому запаху, который с уходом Лары навсегда исчез из моей жизни.
 — Так-так, значит ты у нас администратор, — начинает Светлана Ивановна, размешивая сахар в кружке, — до этого был опыт в этой сфере?
 — После первого курса все лето работала в придорожной гостинице, потом через некоторое время устроилась в трёхзвёздочный отель. Сначала для прохождения практики, но потом мне предложили постоянную работу.
 — Ты работала в придорожной гостинице? — переспрашивает она, округляя глаза. — Там ведь так опасно, к тому же для такой молоденькой и красивой девочки, как ты! Как же тетя отпускала тебя туда?
 — Вам лучше и не знать, — улыбнулась я, в очередной раз припоминая свой жуткий старушечий образ. — А вы давно здесь?
 Женщина махнула рукой и растянулась в улыбке, от чего круглые розовые щеки натянулись и стали блестеть.
 — С две тысячи третьего года! Мне было сорок два, когда я устроилась сюда, только тогда это был не курорт, а база отдыха. Сидела в небольшой будке и выдавала коньки напрокат. А потом все стало постепенно изменятся, база расширялась и в итоге превратилась в горнолыжный курорт.
 — Здорово. Я писала одну работу в университете про это место, — поясняю я. — А вы тоже давно здесь?
 — О! Владимир Павлович подольше моего лет так на пять!
 Я кидаю на мужчину по-хорошему удивленный взгляд и делаю глоток горячего напитка.
 — Так уж получилось, — пожимает он плечами, не вдаваясь в подробности. — Так значит ты училась на гостиничном деле?
 — И наверняка была отличницей? — присоединяется Светлана Ивановна, глядя на меня с таким огромным интересом, как будто сейчас я расскажу какую-то страшную сплетню.
 — Видимо, я похожа на заучку.
 — Господь с тобой! Какая заучка! — тут же восклицает женщина. — Просто у тебя очень умные глаза, да и воспитана ты хорошо. Иной раз здесь на таких барышень насмотришься, что аж жить страшно становится!
 Я смущаюсь, и лицо как назло начинает краснеть. Понятия не имею, почему со мной всегда так происходит, когда мне становится неловко. Быстро хватаю кружку с чаем и пью, закрывая ею помидорную физиономию.
 — Сегодня ты можешь занять мою комнату, — говорит Владимир Павлович, поднимаясь с места. Кажется, он вновь заметил мое смущение и решил перевести тему. — А я, пожалуй, перееду в гостиную.
 — Извините за неудобство. Вовсе не обязательно переселять меня в вашу комнату, я не хочу доставлять вам еще больше проблем.
 Владимир Павлович кидает на меня немного удивленный и в то же время изучающий взгляд, как будто не может поверить моим словам. Его светло-серые глаза кажутся задумчивыми, словно он решает в уме какую-то задачку, ответ на которую зашифрован на моем лице. Должно быть он по-прежнему считает, что мы где-то встречались с ним раньше. Но я точно могу сказать, что прежде я никогда не видела этого мужчину.
 — Нет никаких проблем, — говорит он слегка улыбаясь, — и не беспокойся об этом. Светлана Ивановна, не поможете постелить белье?
 — Ой, ну что вы! Я сама все сделаю, прошу вас, не нужно так…
 — Ей Богу, она просто очаровашка! — перебивает меня женщина, хлопнув в ладоши. — Пойдем я покажу тебе комнату, да и чемодан твой перетащим.
 Я благодарю мужчину за прекрасный ужин и удаляюсь вместе со Светланой Ивановной в гостиную, где я очнулась. Кидаю в сумку телефон и беру свой чемодан.
 — Так, проходи в коридор, а я сейчас достану свежее белье из шкафа и полотенце. Думаю, ты очень хочешь принять душ.
 — Я бы не отказалась!
 Спустя пятнадцать минут, когда с моим переездом в комнату Владимира Павловича покончено, я с ужасом понимаю, что так и не позвонила Вике, которая судя по всему очень переживает за меня. Включаю телефон в зарядку и с нетерпением жду, когда же включится экран.
 Господи, все пошло вверх тормашками, как только я села в это дурацкое такси. Все должно было быть иначе в этот день. Вместо того, чтобы спокойно зарегистрироваться и получить ключ от своего номера, я нарушаю покой этих добрых людей, которые не только приютили меня, но и спасли от верной гибели. Черт возьми, только сейчас до меня стало доходить, насколько я была глупа, отправившись неизвестно куда да еще и в такой снегопад! Я же могла умереть или отморозить конечности. Господи, чем  я только думала! Меня кидает в легкую дрожь от одной только мысли о том, что мое глупое и спонтанное решение могло запросто погубить меня. Единственным человеком, который бы оплакивал меня и скучал была бы Вика. А Лара бы вообще не разговаривала со мной, если бы мы встретились с ней на небесах. Она и сейчас, наверное, смотрит на меня оттуда и от ужаса прикрывает лицо руками.
 — Прости меня, Лара, — говорю я тихо, медленно опускаясь на край небольшой кровати. — Я больше никогда не буду так делать. Ты растила меня не затем, чтобы я по собственной глупости замерзла в каком-то долбанном сугробе. Фух-фух, все хорошо. Все будет хо-ро-шо. Да.
 Экран телефона наконец загорается и я тут же набираю Вике. Не думаю, что в половине десятого вечера она уже спит.
 — Черт, возьми, Артемьева! — тут же выкрикивает подруга в трубку. — Ты должна была позвонить мне три часа назад, три! Ты смотрела на время?!
 — Вик, прости, так получилось. Я знаю, что виновата, но у меня действительно не было возможности связаться с тобой.
 Прежде, чем звонить Вике, я даже не подумала, как ей все правильно объяснить, чтобы она не переживала за меня. И чувствуя ее злость, решаю не говорить правду, по крайне мере пока.
 — Здесь очень холодно, и представляешь, мой телефон замерз, пока я дошла до…до домика, — тараторю я, запинаясь. У меня никогда не получалось врать и надеюсь Вика не заподозрит в моих славах ужасную ложь. — И в общем-то, пока я регистрировалась у меня не было возможности подзарядить его. А потом меня провели к гостинице и я тут познакомилась с… со Светланой Ивановной. Очень милая женщина, мы немного поболтали и вот я…заселилась и подзарядила телефон. Звоню тебе, как видишь. Прости меня, пожалуйста.
 Вика молчит, и я с ужасом гадаю, не поняла ли она, что я лгу ей.
 — Ладно, — недовольно говорит она, а я тихо выдыхаю, — как там, нормальный номер у тебя?
 — Да… Очень даже ничего…Все так по современному…
 Только сейчас я обращаю внимание на комнату, в которой мне предстоит провести эту ночь. Здесь действительно чувствуется современный характер, который передают точечные светильники, блестящий натяжной потолок светло-бежевого оттенка и темно-коричневый ламинат с электрическим теплом. Плоский телевизор вмонтирован в стену, облицованную деревянными панелями рыжеватого оттенка, а по обеим его сторонам висят большие и яркие фотографии под стеклом, освещенные длинными узкими светильниками. Сбоку от двери стоит небольшой зеркальный шкаф, в котором я вижу свое отражение и квадратное окно над кроватью, завешанное плотной шторой нежно-розового оттенка. Неужели здесь все домики такие…Уютные и роскошные?
 — Хорошо. Нормально долетела?
 — Да! Все замечательно, не переживай.
 — Голосок у тебя веселый, — говорит Вика, и мне кажется, что именно сейчас она улыбается, — это очень хорошо. В таком случае, тебе не стоит открывать мои подарки, ты их не распечатала еще, надеюсь?
 Я совсем забыла о них!
 — Нет, я… Я просто еще не успела… Я же сразу побежала заряжать телефон и звонить тебе. Но ты знаешь, я открою их сегодня, потому что я очень скучаю по тебе… И мне одиноко, да-да, очень одиноко.
 Как бы ужасно это не звучало, но сегодня мне совершенно некогда было скучать по Вике. По крайней мере последние шесть часов, что я добиралась сюда, а потом едва не замерзла насмерть в сугробе. Сейчас я охвачена мыслями об этом удивительно комфортабельном и роскошном домике, о моих новых знакомых, которые оказались очень хорошими людьми и о завтрашнем дне, когда я должна буду сделать все то, что не сделала сегодня. После ужина меня настигла дикая усталость и сейчас мне хочется только одного — поскорее принять горячий душ и завалиться спать.
 — Ой, не ври мне! — смеется Вика. — Я рада, что ты не скучаешь и тебе не так уж и одиноко! Я слышу это по твоему голосу. В общем, откроешь их завтра, а сейчас ложись спать. Кстати, у тебя уже есть соседка по комнате?
 Вика, пожалуйста, хватит задавать столько вопросов, я ведь не умею так много врать!
 — Нет. Еще нет.
 — Ну,  и хорошо. Все, отдыхай! Завтра на связи. Люблю тебя!
 — И я тебя.
 Мне даже и в голову не пришло спросить, как дела у нее дела, но я очень рада, что наш разговор так быстро закончился. Сегодня был по-настоящему сумасшедший день и я нуждаюсь в отдыхе. Пальцы на руках и ногах немного покалывают, наверное, из-за мороза. Я ведь даже не знаю, сколько времени провела в сугробе, но слава Богу, что ничего себе не отморозила. Вновь смотрю на свое отражение в зеркале шкафа и ужасаюсь. Хорошо, что Вика не предложила пообщаться по видеосвязи, иначе вопросов было бы в сотню раз больше.
 Достаю из чемодана нижнее белье и пижаму. Полотенце, которое мне дала Светлана Ивановна, большое и мягкое, пахнет свежестью. В углу крупными черными буквами вышито «СХ», и я невольно улыбаюсь, проводя пальцами по аббревиатуре курорта.
 В ванной комнате я все делаю очень быстро. Голову решаю не мыть, не хочу будить Владимира Павловича шумом фена. Он, наверняка, уже спит, и выходя из ванной, я тихонько и медленно опускаю плавную дверную ручку, боясь издать хоть как-то шорох. Едва слышно прохожу по коридору, глазея на фотографии под стеклом, словно нахожусь в какой-нибудь галерее. На одних запечатлены снежные склоны и яркое голубое небо, на других — улыбающиеся люди, с лыжными палками в руках. Кто-то из них в масках, скрывающих лица, кто-то обмотан разноцветными шарфами, но я уверена, что все они улыбаются, потому что безумно рады очутиться на заснеженных вершинах.
 — Этим снимкам чуть больше десяти лет, — раздается тихий и спокойный мужской голос за моей спиной.
 Я слегка дергаюсь от неожиданности и мужчина тут же извиняется.
 — Ничего страшного, я просто думала, что вы уже спите, — улыбаюсь я.
Он стоит в квадратной арке, ведущей в гостиную и теперь на нем пижамные темно-синие штаны и бледно-серая слегка вытянутая футболка. Мне нравятся его добрые и мягкие глаза, которыми он смотрит на меня, и я уверена, что у этого человека золотое сердце и глубокая душа. Сегодня он спас мне жизнь, накормил и приютил в своем доме. Почему-то мне кажется, что этот дом именно его, ведь так гармонично он смотрится здесь, среди уютной домашней кухни и теплых бежевых стен. В его мягкой внешности чувствуется мужественность и сила, готовая проявиться в минуты опасности. Замечая мою неловкость за ужином, он несколько раз менял темы разговора, намеренно отвлекая меня. Я благодарна этому человеку за все, что он сделал сегодня для меня, и наверное, никогда не смогу расплатиться с ним. И как будто читая мои мысли, он спокойно говорит:
 — Я рад, что с тобой все хорошо.
 — Благодаря вам я жива. И «спасибо» не передаст ту неимоверную благодарность, которую я к вам испытываю. — Сделав паузу, я бегло осматриваю коридор и задаю вопрос, который последние несколько минут не дает мне покоя: — Ведь, это домик для гостей, так?
 — Для моих гостей. Я всегда останавливаюсь именно здесь, когда приезжаю в «Снежные холмы».
 — О… Так вы… Простите… Вы не работаете здесь? Я думала, что вы сотрудник курорта, а не гость…, — говорю я, запинаясь и краснея как помидор. Слава Богу, что освещение здесь не такое яркое и он не сможет заметить мое дикое смущение. 
 Вот черт, оказывается меня приютил гость курорта и наверняка постоянный гость, который знаком с некоторыми сотрудниками, как Светлана Ивановна, и знает каждый уголок этого места.
 — Нет-нет, Анют, я не гость, я действительно здесь работаю, — объясняет он, прерывая поток моих мыслей. — Просто этот домик он мой. Я и отдыхаю здесь и выполняю кое какую работу. В основном слежу за порядком на всей территории, руковожу сектором транспорта и перевозок.
 — А-а, — только и протягиваю я, все еще не до конца понимая, кем в сущности этот человек здесь работает. Интересно, а многим сотрудникам позволено жить в собственных домиках?
 Решаю ничего больше не спрашивать по этому поводу, не хочу показаться дурой, которая не способна понять информацию с первого раза. Возможно, через какое-то время мне удастся разузнать об этом человеке чуть больше от других сотрудников, которые будут такими же разговорчивыми, как Светлана Ивановна.
  — Ладно, тебе нужно отдыхать, — говорит он, приятно улыбаясь мне. Я вновь благодарю его за все и подхожу к двери, ведущую в спальню. Едва я успеваю опустить дверную ручку, как он спрашивает: — Надеюсь ты позвонила своей тете? Она наверняка переживает за тебя.
 Несколько секунд я молчу, не зная, как ответить на этот простой вопрос. Сегодня за ужином я итак сказала много лишнего о своих родителях, которых никогда не видела, о тете, которой уже нет со мной, и моя болтливость повлекла за собой кучу вопросов, отвечать на которые я не хочу. Я уже достаточно думала и размышляла о своей судьбе — кончина Лары дала мне уйму времени на это и я едва не сошла с ума. Не хочу больше задаваться вопросами о том, почему я не обыкновенный человек, у которого есть родители, бабушки и дедушки, и что было бы со мной, если бы у меня была настоящая семья, как у других. Почему человек, подаривший мне свою любовь и заботу должен был погибнуть так нелепо, и оставить меня одну? Разве в этом есть какой-то смысл? Думать об этом больше не хочу, а уж слышать эти вопросы от кого-то и подавно.
 И с трудом улыбнувшись, я отвечаю:
 — Да, я позвонила ей. Теперь ей не о чем волноваться.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


 После сытного завтрака, который доставил в домик молоденький парнишка в ярко-желтой утепленной одежде, я чувствую себя обожравшимся слоном. В небольших белых контейнерах, сохраняющих тепло, лежали сосиски-гриль, домашние круглые булочки, жаренные яйца, соленые дольки помидоров и бельгийские вафли с карамельным топпингом.  Сейчас от всей этой вкусности остаются только две булочки, и стоит мне только взглянуть на них, как к горлу тут же подбирается тошнота.
 — Если плотно не позавтракаешь, то день пройдет насмарку! — говорит Стас, худенький парнишка с длинными изогнутыми ресницами и веснушками на узком носу.
 Он сидит за круглым столом напротив меня и с интересом наблюдает за моими пыхтениями. Мой обыкновенный завтрак состоит из чашки кофе, печенья или овсяной каши, но сосиски, жаренные яйца и домашние булочки — настоящее безумство для сонного желудка.
 — Он и так пройдет насмарку, ведь я даже с места сдвинуться не могу, — пыхчу я, откинувшись на спинку стула. — Зачем же так много!
 Стас смеется и чешет за ухом. Его глаза тут же загораются, когда на кухне появляется Владимир Павлович в таком же как и у него желтом утепленном комбинезоне и черной узкой водолазке, похожей на мою новенькую термокофту. Он улыбается мне и подходит к графину с водой.
 — Никто еще не выезжал на дорогу? — спрашивает он Стаса, наливая в стакан воду. — Сегодня должен прийти груз с бытовой химией.
 — Степанов с Кузнецовым поехали на разведку. Но знаете, по мне так это пустая трата времени и бензина. И так ясно, что дорогу замело настолько, что ни одна машина не приедет к нам, и уж тем более грузовая.
 — Ты им сказал это? 
 — А то! Но разве меня кто-нибудь и когда-нибудь слушает? К слову, мое мнение редко кто принимает во внимание, — объясняет он, повернувшись ко мне, — потому что я, как ты могла заметить, очень худой и мне всего лишь девятнадцать лет.
 Смотрю на Владимира Павловича и вижу игривые искорки в его глазах. Да он явно развлекается, глядя на рыжеволосого Стаса, который, судя по всему, всеми силами пытается проявить себя в мужском коллективе, не принимающим его всерьез из-за молодого возраста и подростковой внешности.
 — Я вам говорю, туда нужно отправить два трактора и как можно скорее. В ближайшие дни осадков практически не будет, а дорога нам нужна уже сегодня! Степанову с Кузнецовым лишь бы покататься на снегоходах! — Он говорит серьезным тоном, а Владимир Павлович согласно кивает. — А еще нам надо бы сделать что-то с холодильником в ресторане! Лидия Михайловна уже все уши прожужжала.
 Мужчина ставить пустой стакан на стол и задумчиво смотрит в сторону окна. Теперь в моей голове начинает немного проясняться и я понимаю, о чем именно он говорил мне вчера перед сном. Он действительно следит за порядком на территории курорта и исправностью всего, вплоть до какого-то там холодильника в ресторане. Немудрено, что руководство поселило его в отдельный домик, ведь он отвечает за многие отрасли и выполняет огромную работу.
 — Стас, сегодня я тебе поручу несколько ответственных заданий и ты должен все их выполнить, — говорит он серьезным тоном. — Во-первых, ты отвезешь Аню в административный корпус, ей нужно зарегистрироваться и получить ключ от номера, одежду, ну, ты все знаешь. Во-вторых, ты отвезешь ее в гостиницу и оставишь там. Ну, а потом, поедешь в ресторан и будешь контролировать нашего ремонтника. Я ему про этот холодильник говорил несколько дней назад, и был уверен, что он все сделал.
 — Ага, как же. «Моль» никогда ничего вовремя не делает.
 — Стас! — укоризненно восклицает Владимир Павлович, и я старательно прячу улыбку. — Я еду на транспортную базу, если что буду там. Аня, а тебе желаю удачи на новом месте, — говорит он мне смягчившимся тоном. — Я был очень рад с тобой познакомиться.
 — Взаимно, — отвечаю я, смущаясь. — Спасибо вам большое.
 Мужчина улыбается и кивает мне в знак прощания. Я слышу как он обувается в коридоре и как через пару минут хлопает входная дверь. Стас смотрит телевизор и видимо ждет, когда же я встану со стола и начну собираться, ведь сопровождать меня сегодня несколько часов — задание его босса.
 — Ладно, я сейчас все уберу, а потом мы можем ехать, да?
 — Ага, к тому времени когда мы приедем уже будет десять часов и кабинеты откроются.
 — А туда что так долго ехать? — удивленно спрашиваю я, глядя на ручные часы. — Сейчас только восемь сорок пять. Чтобы собраться мне понадобиться минут десять.
 — До административного корпуса ехать не больше пяти минут, — улыбается Стас, по-детски проведя рукой по рыжим волосам, — я просто хотел показать тебе окрестности, если, конечно, ты не против. Здесь огромная территория, просто невероятная и в каждом уголке есть что-то интересное и завораживающее. Пешком сложно пройти все и посмотреть, поэтому пока в твоем распоряжении есть извозчик, то есть я, могу показать и рассказать тебе немного о здешнем месте. Кстати, многим не терпится познакомится с тобой, ведь ты вчера чуть было не погибла!
 Отлично, только этого мне не хватало.
 — Многим, это кому?
 — Ну, ребятам из транспортного и перевозок. Они же вчера помогли водителю смыться отсюда, не зная, что недалеко от них в снегу спит его пассажирка. Знаешь, ты очень смелая!
 Оставляю его комментарий без внимания и поднимаюсь с места. Выбрасываю одноразовые контейнеры в мусорное ведро, вмонтированное в современную кухню, и прохожу в спальню. Беру чемодан, проверяя по пути, ничего ли я не забыла, и выхожу в коридор, где меня уже ждет Стас.
 — Слушай, а под джинсами есть хотя бы колготки? — смущенно спрашивает он, глядя на мои ноги.
 — Ну, да, — отвечаю я удивленно и неуверенно, как будто сама не знаю, есть ли у меня под джинсами колготки или нет.
 — Тонюсенькие, типа этих… Как их… Капроновые?
 — Не-е-ет, — протягиваю я сконфуженно. — Они теплые.
 — Ты извини, что я интересуюсь, просто, когда мы будем ехать, снег полетит на тебя и ты снова промокнешь и замерзнешь. Так, держи подшлемник. Его нужно надеть под шлем. Ну, на то, собственно, он и подшлемник, — усмехается он. — Точно ничего не забыла? Когда входная дверь захлопнется, мы не сможем попасть внутрь без ключа. А его у нас нет.
 — Точно, — уверенно отвечаю я, надев черный облегающий подшлемник с прорезью для глаз. — А кто такой «Моль»?
 Стас растягивается в улыбке и облокачивается о стенку:
 — Это наш ремонтник, Михаил Михайлович. Знаешь, как его фамилия? Михайленко!
 Я смеюсь и Стас кивает. Наш разговор больше похож на болтовню двух подростков, и меня это очень забавляет.
 — Он хороший дядька, но чтобы заставить его вовремя сделать какую-то работу, нужно сильно поднапрячься. Он как… Как моль. Никуда не спешит и даже понятия не имеет, что такое спешка. Зато мастер на все руки. Все что угодно починить может.
 Мы выходим на улицу, и, подхватив мой чемодан, Стас проходит вперед. Узкая тропинка к домику, расчищена от снега, и по обе ее стороны светятся круглые желтые лампочки, освещающие дорогу темной ночью. Я оглядываюсь и удивляюсь тому, как казалось бы в таком небольшом с виду домике так просторно внутри. Улыбаюсь разноцветным гирляндам на окнах и чувствую детскую радость.
 — Красивый домик, да?
 Я резко оборачиваюсь на вопрос Стаса и киваю. Видимо он заметил мой внутренний восторг и восхищение. Пока иду к нему и желтому снегоходу, с интересом смотрю на пушистые ели вокруг и сверкающий снег. Кажется, будто бы домик с темно-коричневой крышей спрятан глубоко в лесу и никто кроме нас не знает, как его найти.
 — Здесь много таких. — Стас продолжает укладывает мой чемодан в небольшие пластмассовые сани, закрепленные за снегоходом, и щурясь, смотрит на домик. — Они разбросаны по всей территории курорта. Представляешь, некоторые гости любят гулять так сильно, что готовы идти в центр даже в сорокаградусный мороз!
 — В «центр» это там, где каток? — уточняю я, вспоминая информацию, указанную на официальном сайте.
 Стас кивает:
 — Ага, где ресторан, центральная елка, которую должны установить на следующей неделе, главная гостиница, в который ты работаешь. Когда сезон открывается, там начинается такая движуха, просто жесть!
 Шлем, который он вручает мне оказывается великоват, поэтому когда я смотрю на себя в одно из боковых маленьких зеркал, то вижу в отражении какого-то гуманоида. Мне еще не приходилось кататься на снегоходе, но я уверена, что это весьма увлекательно. Сажусь за Стасом и натягиваю теплые варежки. Хватаюсь за боковые ручки на сиденье и с нетерпением жду, когда же мы тронемся. Стас объясняет, что сначала мы поедем в центр, потом он покажет мне дорогу к гостинице для персонала, в которой я буду жить, и если останется время, то сможем прокатиться по лесу и посмотреть другие домики.
 Мы резко трогаемся, и от неожиданности я едва не падаю назад, хотя и очень крепко держусь за боковые ручки. Стекло на шлеме начинает запотевать и все, что я могу увидеть перед собой — мутную спину Стаса в желтом пуховике и белый снег. Моя голова постоянно дергается то вперед, то назад, все зависит от того, с какой силой Стас давит на газ или тормоз. Через несколько минут я понимаю, что этот вид транспорта совершенно не предназначен для меня, и к тому моменту когда мы останавливаемся, я чувствую накатывающую тошноту. Перед глазами сразу всплывают утренние сосиски и жаренные яйца.
 Стас прыгает на землю и помогает мне снять шлем. Я глубоко вдыхаю свежий морозный воздух и медленно выдыхаю, продолжая сидеть на месте.
 — Эй, тебе, что плохо?
 — Знаешь, меня немного укачало, — выдавливаю я улыбку, — дай мне пару минут, хорошо?
 — Извини. Наверное, я слишком резко тормозил.
 — Ничего страшного. Знаешь, я вообще не ездок ни разу, мне больше по нраву пешие прогулки. Не знаю, правда, вышла бы я погулять в сорокаградусный мороз или нет, но на эту штуковину определенно не села бы.
 — Хочешь, я принесу тебе воды?
 — Нет, Стас, спасибо, со мной все хорошо!
 Он едва заметно кивает и подходит к носу снегохода. Стряхивает снег с фары и боковых зеркал, а я стараюсь глубоко дышать, в надежде, что тошнота скоро пройдет.
 Мы остановились на широкой расчищенной тропе, на которой видны следы от снегоходов и трактора. Через каждые несколько метров по обе стороны дороги установлены низкие фонарики, точно такие же, как и у домика Владимира Павловича.
 — Итак, по правую сторону от нас за этими удивительными густыми елями и соснами располагается кофейня-бар «Путник», — начинает говорить Стас, плавно указав рукой в сторону деревьев, за которыми ничего невозможно разглядеть. — Там можно согреться, выпить кофе или что-нибудь по-крепче. К нему можно прийти по тропинке, которая осталась за нами, практически у въезда на территорию, или с внутренней стороны, где расположены частные домики. Слева от нас просто лесочек с освещенными тропинками. Там любят фотографироваться, гулять и сидеть на лавочках.
 — Сидеть на лавочках? — спрашиваю я, улыбаясь. — Зимой?
 Стас улыбчиво кивает и поправляет черную шапку с эмблемой курорта. Еще несколько минут он, словно настоящий гид, рассказывает мне о большом катке, который расположен чуть дальше от нас и на который, судя по его словам, даже в крепкий и трескучий мороз собираются любители фигурного катания.
 — Вечером он освещается разноцветными гирляндами и красотища неописуемая, особенно отсюда! — восхищенно добавляет он, спрятав руки в большие карманы пуховика.
 Мы находимся чуть выше катка, и дорога, ведущая к центру, плавно уходит вниз. Я уже представляю как именно с этой точки в темное время суток выглядит расстилающаяся впереди картина. Круглый каток, огороженный невысоким деревянным забором, сверкает разноцветными огнями, танцующими под динамичную музыку, которая звучит из небольших колонок, закрепленных на нескольких столбах. Неподалеку от него широкая ярко-освещенная площадка, где установлена центральная новогодняя елка. Там не спеша прогуливаются отдыхающие, проезжают снегоходы и веселятся детки, играя в снежки. Вдалеке видны высокие снежные вершины, с которых осмеливаются спуститься профессионалы и любители экстрима. Они тоже освещены разноцветными гирляндами, но сами горы находятся очень далеко, поэтому и огни кажутся слишком маленькими и едва заметными в светлое время суток.
 Я медленно сползаю со снегохода, с радостью почувствовав землю под ногами, подхожу к центру тропы и замираю на месте. Слева, неподалеку от катка и густого леса расположилось трехэтажное вытянутое здание с резкой и высокой крышей темно-коричневого цвета и большими широкими окнами на первом этаже. Стены покрыты крупным декоративным камнем светло-серого и темного оттенка, на углах и возле каждого окна вмонтированы узкие деревянные панели под цвет крыши. Все это идеально гармонирует с широкими деревянными ступеньками, ведущими в сказочное здание в альпийском стиле. Я никогда в жизни не видела ничего подобного, и от увиденного у меня, в прямом смысле слова, захватывает дух.
 — Это…Это гостиница?
 Слышу звонкий смех Стаса за спиной и смущенно оборачиваюсь. Не хотелось бы показаться простушкой, которая впервые в жизни увидела внушительное здание гостиницы и едва не описалась на месте от удивления.
 — Прости, — тут же говорит Стас, заметив мое смущение. — Не хотел тебя обидеть. Просто очень интересно наблюдать за тобой. То есть, я не хотел сказать, что ты похожа на обезьянку, на которую хочется смотреть… В смысле, ты не обезьянка! Нет! Черт…
 Теперь смеяться начинаю я, и узкое слегка озадаченное лицо Стаса заливается краской.
 — Забей, — отмахиваюсь я и вновь гляжу вниз. — В жизни гостиница выглядит в сотню раз круче, чем на картинке в Интернете.
 — Согласен. Гостиница, в которой живем мы, не такая эффектная, как эта, но не менее уютная, поверь мне. Она, кстати, расположена в противоположной стороне, вон там, — говорит он, указав в лесную чащу за центральной площадью.
 — Сколько идти пешком от этой гостиницы к той? Ну, по времени.
 — Минут десять-пятнадцать. Там полно всяких тропинок и самое главное — есть указатели. Так что не бойся, заблудиться не получится.
 — С меня и так хватит, — усмехаюсь я, и Стас широко улыбается.
  Спустя сорок минут мы подъезжаем к двухэтажному вытянутому зданию, спрятанному в одной из местных лесных чащ. Я с радостью слезаю со снегохода и с нетерпением стягиваю с себя тяжелый шлем, от которого моя голова то и дело металась в разные стороны во время поездки. У входа стоят несколько мужчин с папками в руках и тихонько курят, наблюдая за нами.
 — Здорова, Стас! — кричит один в утепленных штанах болотного цвета. — Давно здесь?
 — Привет! Недели две, кажется. В кадровый отдел очередь?
 — Да, за мной будете. Впереди человек шесть.
 Они перебрасываются друг с другом еще парой фраз и незнакомые мне люди скрываются за дверями административного здания.
 — Все постепенно съезжаются, — говорит Стас, — люблю это время.
 — Давно ты здесь работаешь? — интересуюсь я, натягивая на руки замшевые перчатки.
 — Третий год, — гордо отвечает он, вскинув узкий подбородок. — Сначала меня взяли как разнорабочего, там помогу, то сделаю, а потом официально «зачислили» в службу перевозок.
 — И, что ты конкретно делаешь?
 — Служба перевозок занимается транспортировкой гостей и их вещей. Ты еще удивишься, сколько барахла тащат сюда люди! Кто-то приезжает на три дня и привозит по два огромных чемодана, кто-то на неделю и больше, те вообще, кажется, берут с собой все, что есть в их шкафах! Есть гости, которые не арендуют снегоходы, потому что бояться на них ездить или не умеют, и чтобы им добраться до центра, они вызывают таких как я.
 — И ты привозишь их, куда скажут?
 — Так точно!
 — А Владимир Павлович…?
 — Он наш начальник, — гордо отвечает Стас, поняв мой недосказанный вопрос. — Хороший дядька. Кстати, он не только мой начальник, но и твой тоже.
 Я с непониманием гляжу на него, а он по-доброму усмехается.
 — Ну, «Снежные холмы» его детище, если так можно выразиться. Он здесь живет, работает и отдыхает.
 В моей голове как будто только что раздался выстрел. Да неужели Владимир Павлович и есть тот самый давний друг Викиного отца, имя которого моя обожаемая подруга никак не могла вспомнить. Боже, как же тесен мир! Он наверняка понял, кто я такая, как только увидел меня, ведь Вика отправляла ему мою фотографию с резюме. Если так, то почему он никак не дал мне понять, что знает откуда я и от кого? Ах, да, он же намекал на то, что мое лицо ему знакомо. Возможно, он не хотел ставить меня в неловкую ситуацию перед Светланой Ивановной, ведь я, прямо говоря, попала сюда по блату.
 — Эй, ты чего раскраснелась так? Замерзла что ли? — спрашивает Стас, внимательно разглядывая мое лицо.
 — Нет…Да, что-то прохладно, — вру я, демонстративно потирая руки. — Так значит, Владимир Павлович — руководитель?
 — Ага, шишка! Он клевый мужик, со всеми находит общий язык и ему неважно, кто ты и откуда, главное, чтобы работал на благо «Снежных холмов». Полная противоположность другому директору.
 — Другому?
 Стас кивает:
 — Его родственник. Бывает здесь редко, ну, по крайней мере, я его практически не вижу, хотя наслышан о его весьма тяжелом характере. Если Владимир Павлович работает здесь не покладая рук, то тот…Господи, даже не знаю как звать-то его, а ведь три года здесь работаю! Тот приезжает сюда в свой персональный домик, арендует снегоход и носится сломя голову по здешним лесам. Если вдруг когда-нибудь мимо тебя пролетит что-то большое и черное, знай, это начальство.
 С верхних веток высокого кедра падает снег, попадая четко на Стаса, который от неожиданности резко дергается. Я смеюсь, когда он начинает ругать воображаемую белку, которая, как ему кажется, принципиально засыпает снегом именно его в самое неподходящее время.
 Из здания администрации вышли две женщины в серых дубленках и высоких замшевых сапогах. Они кинули на нас приветливые взгляды и двинулись вдоль по узкой расчищенной тропинке, ведущей к центру.
 В груди Стаса что-то зашипело, и он быстро достал из нагрудного кармана пуховика маленькую рацию.
 — Да?
«Пщ-пщ-птрщ» — только и услышала я на другом конце. Но Стас видимо хорошо понимает неизвестный мне язык, потому что с легкостью поддерживает переговоры.
 — И как же нам быть?…
 — В чем дело? — интересуюсь я, рассматривая его озадаченное в веснушках лицо.
 — Мне нужно ехать за «Молью» и вести его к холодильнику.
 — А! Так езжай.
 — И как же ты доберешься до гостиницы? Я обещал привезти тебя туда.
 — Брось. Ты же сам сказал, что мне выдадут карту, так что я не потеряюсь. Здесь же повсюду люди. Вот только чемодан мой…
Несколько секунд Стас пребывает в собственных мыслях, забавно чешет голову и то и дело оборачивается к лесу.
 — У меня идея! — выпаливаю я, не в силах смотреть на озадаченного молодого парнишку, которому поручили со мной нянчиться. — А, что если ты отвезешь мой чемодан в гостиницу и просто оставишь его у администратора, пока я подписываю договор и получаю ключи, а? Тогда бы мне не пришлось тащиться с ним.
 Стас внимательно смотрит на меня и судя по его спокойному взгляду, он, наконец, перестает много думать.
 — Ты не обидишься на меня?
 — Стас, ну, что ты! — улыбаюсь я, тронутая его заботой. — За эти полтора часа ты мне столько всего рассказал и показал! Теперь нужно разведать местную обстановку самостоятельно.
 — Хорошо, я оставлю твой багаж у Светланы Ивановны, это наш админ. Веселая женщина. Но пообещай мне, что в какой-нибудь из твоих и моих выходных дней, мы с тобой выберемся к холмам и будем кататься на снегоходе и лыжах? Кстати, там есть лабиринт для тюбинга — офигенная вещь!
 — Заметано!
 Жмем друг другу руки, закрепляя наш договор, который я с радостью выполню. Он заводит снегоход, надевает шлем и махнув мне на прощание рукой в огромной черной перчатке, уносится в лес, ловко минуя деревья.


* * * * *

 
Моей соседкой оказалась веселая и приятная девчонка по имени Вероника, и к счастью мы сразу нашли с ней общий язык. У нее смуглая кожа, как будто пару недель назад она прилетела из какой-нибудь жаркой и солнечной страны, миндальные глаза и черные, словно уголь, прямые волосы. В «Снежных холмах» она работает второй год, также как и я пришла сюда после окончания университета и ни разу не пожалела о выбранном месте. Только попала она сюда честным путем, не то, что я. Конечно, я не рассказывала ей, что мне не пришлось проходить конкурс на отбор кандидатов и часовое собеседование с тестами на логику, но чувство стыда охватывает меня всякий раз, когда она то и дело рассказывает о какой-нибудь идиотской задачке, которую мог придумать настоящий придурок.
 — Мертвый человек найден на ржаном поле. В правой руке он крепко сжимает спичку. От чего умер человек? Полная хрень, правда? У тебя было что-то подобное?
 — Ой, я и не помню. Да и вспоминать не хочу! — вру я, чувствуя, как по собственной воле тону в пучине лжи.
 На работе мы встречаемся с ней, когда передаем друг другу пост. А вообще здесь необычный рабочий режим, с которым я сталкиваюсь впервые. Два дня подряд я выхожу с семи утра до пяти вечера, а Вероника с пяти до двух часов ночи. Потом мы меняемся. Выходной у нас раз в неделю — понедельник, именно в этот день гости не заезжают и не выезжают и по сути администраторам за стойкой делать в этот день нечего.
 Во время двухдневного ознакомления с моими обязанностями, мне удалось познакомиться с Инной Викторовной — управляющей гостиницей, и центра отдыха, куда входят спа-салон и тренажерный зал. Она невысокая, и сколько бы раз я ее не встречала за мою первую рабочую неделю здесь, на ней всегда высокие туфли или замшевые сапоги на платформе. Понятия не имею, каким образом она передвигается по заснеженной улице на таких шпильках, но она явно умеет это делать.
 Каждое утро вторника первые двадцать минут занимает планерка, на которой Инна Викторовна оповещает всех о планах на грядущую неделю. Я, как администратор, готовлю ей список гостей и их количество, чтобы все сотрудники вплоть от горничных до поваров ресторана знали, какое примерное количество отдыхающих ожидать. А их здесь невероятно много и практически все номера и частные домики до окончания сезона уже заняты.
 Когда я рассказываю Вике о прошедших рабочих днях, чувствую в ее голосе радость. Она как и я счастлива, что моя жизнь стала меняться, а вместе с ней и мое настроение, которое с каждым днем становится все лучше и лучше. Я действительно радуюсь каждому проведенному дню на этой сказочной земле. Никогда не могла подумать, что настолько смогу полюбить мороз и снег, которого так много, что если долго смотреть на него, то начинают болеть глаза. С наступлением темноты «Снежные холмы» превращаются в настоящий сказочный городок, переливающийся разноцветными огнями. Пока мне так и не удалось найти именно ту точку, с которой было сделано мое любимое фото, но я уверена, что обязательно найду ее и смогу досыта налюбоваться потрясающим видом. И, кажется, я знаю, кто с радостью согласиться мне в этом помочь.
 Стаса, как и Владимира Павловича за прошедшую неделю я ни разу не видела. Ребята, которые привозят отдыхающих к гостинице на своих снегоходах, заходят внутрь с багажом и терпеливо ждут моих указаний у широкой темно-коричневой лестницы, недалеко от стойки. После регистрации гостя я сообщаю им, в какой именно номер следует доставить багаж. Так, среди этих парней ни разу не было Стаса. Даже в нашей гостинице, которую я почему-то стала называть «домом» мне не удалось с ним встретиться.
 Кстати, мой новый «дом» невероятно уютен. Если бы нам нужно было платить за него, то в сутки его стоимость составляла бы тысяч двадцать не меньше. Наши с Вероникой кровати отделяет стенка, на которой висят две узкие полки и небольшой, но достаточно яркий светильник. Это очень удобно для нас, ведь та, кто возвращается с ночной смены не мешает той, которая спит.
 У нас есть что-то вроде мини-кухни с маленьким холодильником на полу, микроволновкой в стене и стеклянным электрическим чайником на узкой столешнице орехового цвета. Еду мы заказываем у Светланы Ивановны, которая каждый день приносит новое меню с двумя блюдами дня на выбор. Мое самое любимое место в новом «доме» — ванная комната. Бежевая блестящая плитка начинает сверкать словно песок на солнце, как только включаются маленькие точечные светильники на потолке. Над широкой белой раковиной, на которой мы с Вероникой разместили свои гигиенические средства, висит большое квадратное зеркало с двумя белыми лампочками. В противоположном углу установлена небольшая душевая кабинка, и каждый раз когда я открываю прозрачную запотевшую дверцу, то вижу свое отражение в зеркале.
 Сейчас я смотрю на свои влажные светлые волосы, которые в срочном порядке нужно высушить феном, и пытаюсь вспомнить свою «прошлую» жизнь, которой я жила две недели назад. И я с облегчением осознаю, что многие моменты постепенно испаряются из моей памяти. Одиночество, от которого на время избавляла меня Вика, здесь практически невозможно ощутить, потому что меня постоянно кто-то окружает. Новые отдыхающие, которых я регистрирую, сотрудники, с которыми мы перебрасываемся парой фраз, да и сама атмосфера — яркая, суматошная и совершенно мне незнакомая. Это место наделяет меня силами и избавляет от мыслей о прошлом. Я ведь так долго в этом нуждалась.


ГЛАВА ПЯТАЯ



 — Рита, зови этих недотеп сюда! Стоит ребенку подойти и потрогать нижние ветки, как они тут же отвалятся! — недовольно бубнит Инна Викторовна, держа в руках нижние ветки искусственной елки, которую сегодняшним днем установили двое рабочих. Подойдя к моей длинной и широкой стойке из темно-коричневого дерева, она устало добавляет: — Завтра официальное открытие, которое покажут по всем местным телеканалам, включая один федеральный, а у нас черт знает что творится здесь.
 Сегодня на ней расклешенная серая толстовка и узкие черные брюки. В первый раз вижу ее не на высоченных каблуках, а в кремовых уггах, и именно эта чертовски удобная обувь придает ее внешности очарование и милоту. 
 — Может быть вы хотите кофе? — спрашиваю я, глядя на ее усталый вид.
 — Нет, спасибо, Ань. А впрочем…Закажи для меня кружечку. Мне еще несколько часов не светит перекус, а я уже валюсь с ног.
 Киваю и набираю на рабочем телефоне три цифры, которые соединяют меня с баром ресторана. Заказываю горячий напиток и один круассан с шоколадной начинкой. Думаю, начальнице стоит закинуть в желудок хоть что-то, ведь ей действительно еще долго работать и следить за подготовительным процессом.
 Двадцать минут назад я сменила Веронику, которая работала в первую смену и своими глазами видела, как несколько рабочих, которые должны были заниматься установкой новогодней елки, вместо того, чтобы работать, два часа распутывали гирлянды в коробках.
 «Ты бы видела, Инна Викторовна залетает сюда, а эти пацаны, которым лет по двадцать, битый час пытаются распутать огоньки. У меня здесь никого из гостей не было, так она звонким голоском подзывает их сюда, типа «милые мужчинки, айда ко мне я вам что-то покажу», и они как искушенные мальчишки подбегают, а она не теряя своей игривой интонации говорит: «Да вы что совсем охренели?! Эта чертова елка должна была стоять здесь два часа назад, а вместо нее у нас несколько метров распутанной гирлянды, которую не на что вешать!». А они ей: «Инна Викторовна, ну мы подумали, что сначала будет лучше разделаться с этим комком не пойми чего!». А она им: «Больше вы своей головой не думаете, за вас это делаю я! Чтобы через тридцать минут елка стояла на своем месте!». Господи, вот это выдержка, а? Я бы на ее месте обматерила их с ног до головы!» — рассказывала мне Вероника перед уходом.
 В ресторане, который располагается за двумя коридорами от холла, где я работаю, утром молоденькая официантка разбила поднос со стеклянными фужерами, когда несла его к барной стойке. В придачу к этому через несколько минут она зацепила ногой провод от музыкальной техники и налетела на стол с елочными игрушками, которыми должны были украсить каждую нависшую над столиками фигурную люстру. Большинство украшений разбились вдребезги, оставив на теле девушки многочисленные порезы. 
 В хозяйственном отделе тоже творился какой-то бедлам. Из строя невероятным образом вышли сразу три стиральные машинки, и в рабочем состоянии осталось только четыре. Заведующая отделом носилась по гостинице как угорелая, требуя от Инны Викторовны немедленного появления ремонтника, которому она никак не могла дозвониться.
 «У нас гора белья, которое нужно подготовить к утру, и оставшихся четырех машин попросту не хватит! А полотенца из ресторана и скатерти? Господи! В чем стирать их? Неужто мои девочки должны вручную делать это?» — говорила она нервным и писклявым голосом, в тот момент, когда я заходила в холл.
 Словом сегодня творится что-то невероятное, как будто кто-то подбросил в наш мирный и спокойный рабочий процесс бомбу с неприятностями. И сейчас, глядя на то, как Инна Викторовна вновь отчитывает рабочих, которые не потрудились качественно собрать искусственную елку, я вновь понимаю, что это место наполняет меня жизнью.
 К шести часам подъехали очередные гости — семья Фирсовых. Я регистрирую их, забираю паспорт низенького мужчины с густыми усами и кладу его в большой сейф под стойкой. Пока на принтере печатаются бумаги регистрации, которые гость должен подписать, замечаю, как открываются широкие стеклянные двери и в холле появляется высокий темноволосый мужчина, которого прежде я не видела здесь. Должно быть очередной гость.
 — Алексей Владимирович, поставьте свою подпись вот здесь, — объясняю я усатому дядечке, указав ручкой, где именно он должен расписаться.
 — Скажите, а здесь есть туалет? — тихонько спрашивает его жена, стянув тонкую красную шапочку. — Нам еще ехать до домика и…
 — Конечно. За лестницей справа дверь, там есть туалеты.
 — Спасибо! Подожди меня, ладно? Я скоро!
 Мужчина поднимает на меня веселые глаза:
 — Как будто я без нее уеду.
 Я улыбаюсь ему и забираю подписанные бумаги. Смотрю на спускающихся с лестницы гостей и только что вошедшую парочку, которая, кажется, завтра выселяется, и вновь замечаю темноволосого мужчину в черном модном пуховике, который стоит у дверей и внимательно смотрит в мою сторону.
 — Я бы хотел арендовать снегоход, покататься с сыном, — говорит усатый мужчина, и я тут же переключаю свое внимание на него. — У вас это можно сделать?
 — Да, конечно. Арендуете с сегодняшнего дня?
 — Нет, с завтрашнего. Уже вечер, а мы так устали добираться сюда. Надо бы поспать.
 Я понимающе киваю:
 — Сейчас я распечатаю вам бумагу, вы отдадите ее сотруднику, что вас привез, а он уже скажет вам, где и как снегоход можно будет забрать.
 — Понял! — довольно отвечает мужчина.
 Пока печатается заявка на аренду, я подхожу к противоположной стене и выдвигаю узкий ящик, в котором лежат ключи от частных домиков. Достаю ключ под номером «6», с ярко-желтым брелоком, и задвигаю ящик обратно.
 — Итак, вот ваши ключи. В домике есть телефон. В случае, если вдруг вам что-то понадобиться или возникнут какие-либо проблемы — звоните мне, и я помогу вам.
 — А ужин нам привезут? — спрашивает его жена, вернувшись из дамской комнаты.
 — Его доставят вам через несколько минут.
 Они забирают ключи, и поблагодарив меня, направляются к центральным дверям. Всегда ощущаю приятную слабость, когда от меня уходят довольные и счастливые гости, которым не терпится отдохнуть в своих апартаментах.
 Беру телефон и набираю менеджера на кухне. Сообщаю о том, что в домик под номером «6» нужно доставить ужин на троих. Кладу трубку, довольная выполненной работой и смотрю в широкое окно, за которым уже час как темно. Внезапно вспоминаю о высоком человеке, который несколько минут назад стоял у центральных дверей и которого я прежде здесь не видела. С любопытством смотрю по сторонам, и кроме рабочих, собирающих елку, трех девушек, украшавших окна и лестницу, да нескольких гостей с красными от мороза носами на диванчиках перед телевизором, в холле никого нет.
 Странно. Быть может это «сквозной отдыхающий». Этим термином здесь называют тех, кто приехал в «Снежные холмы» только для того, чтобы покататься на горках и лыжах, прогуляться по лесу, а вечером уехать обратно домой. Таких здесь очень много.
 Пока я раскладываю бумаги по ящикам, не замечаю как к стойке подходит высокий мужчина, появление которого меня очень удивляет и радует одновременно.
 — Владимир Павлович! — восклицаю я, улыбаясь. — Рада вас видеть!
 Он дарит мне теплую улыбку и кивает:
 — Здравствуй, Анечка. Тоже очень рад тебя видеть. Как твои дела?
 Должно быть мое лицо залито краской, ведь я чувствую, как оно медленно тушится под взглядом изучающих светло-серых глаз. Сама не понимаю, почему каждый раз находясь рядом с этим человеком меня накрывает волна смущения. Не от того ли это, что в его глазах читается неподдельная теплота и забота? Забота взрослого мужчины, годящегося мне в отцы.
 — Замечательно…Мне здесь безумно нравится.
 Хочу выразить ему свое восхищение этим удивительным местом, но боюсь, что как только скажу это, то придется тут же благодарить его за возможность работать здесь. А мне безумно стыдно признавать это.
 — Как вы? Давно вас не видела.
 — Потихоньку. Работаю. Вот пришел узнать как твои дела. Слышал, что у вас здесь сегодня творится хаос.
 — Не то слово, — улыбаюсь я, заметив в его теплом и внимательном взгляде нечто странное, сравнимое с беспокойством. — Целый день какая-то ерунда. Стиральные машинки ломаются, посуда бьется, а рабочие получают нагоняй от Инны Викторовны.
 — Ну, она умеет делать это весьма сдержанно, при этом не теряя строгости начальника, — говорит он, кинув на двух парней, по-прежнему собирающих елку, быстрый ничего не значащий взгляд. — Тебя здесь все устраивает?
 — Да, все…Все просто великолепно. Несравнимо с теми местами, где я работала прежде. Как будто в сказку попала.
 Наступает неловкое молчание, которое длится несколько секунд.
 — Не было проблем?
 — Слава Богу, нет, — улыбаюсь я, стараясь придать нашему странному и немного напряженному разговору хоть чуточку легкости.
 — Тебе выдали одежду?
 — Да, но пока не так уж холодно, поэтому пока обхожусь без нее.
 Мужчина задумчиво и едва заметно кивает.
  — А как гости? С ними не было проблем?
 Я нервно чешу лоб и принимаюсь раскладывать все, что лежит на столе под стойкой рядом с экраном компьютера. Достаю ручки и карандаши из органайзера, вытаскиваю маленькие квадратные стикеры из пластмассовой упаковки и принимаюсь за «уборку». Неужели он пытается вывести меня на разговор о том, что именно он поспособствовал тому, что я получила это место? Если так, то пусть скажет мне напрямую, а не задает множество однотипных вопросов, которые начинают сводить меня с ума. Да и зачем ему это?
 — Нет…Проблем не было…Ни…Ни с кем, — запинаясь, отвечаю я, продолжая раскладывать канцелярские вещи.
 Быть может стоит самой начать этот разговор? Но с какой целью? Я уже ничегошеньки не понимаю и мое лицо горит так сильно, что готово расплавится прямо здесь и сейчас.
 — Анют, Анют, все хорошо? — спрашивает он, слегка нагнувшись над стойкой. — Ты нормально себя чувствуешь?
 — Послушайте, Владимир Павлович, я благодарна вам, — вдруг вырывается у меня. Я даже перестаю ощущать свое тело, как будто моя кожа, руки, кости — все испарилось, и я нахожусь в странной невесомости. — Вы…Вы не только спасли мою жизнь, но и…Благодаря вам я сейчас здесь. Я это знаю. К сожалению, я не сразу поняла, кто вы такой, но сейчас…Сейчас я знаю. Если вы пришли поговорить со мной об этом, то не нужно задавать столько вопросов. Просто скажите, что вас не устраивает во мне. И вообще, почему вы вдруг решили поговорить об этом сейчас?
 Мужчина непонимающе смотрит мне в глаза и немного хмурится.
 — Анют, ты что? Я совершенно обескуражен твоими словами, но могу тебя заверить, что пришел сюда только для того, чтобы узнать как твои дела.
 Его спокойный тон действует на меня как лекарство, и я чувствую, как мои плечи устало опускаются, сбрасывая с себя напряжение.
 — Я ни в коем случае не хотел, чтобы ты чувствовала неловкость. И уж тем более не хочу, чтобы ты так болезненно относилась к тому, что твоя подруга немножечко помогла тебе.
 Поднимаю на него глаза и вижу в его взгляде неподдельную заботу. Он мягко улыбается мне, и я не в силах не ответить ему тем же.
 — Почему тебя это так волнует? — спрашивает он, облокотившись на стойку.
 — Потому что это нечестно по отношению к другим. К Веронике, например. Она тоже администратор и получила это место честно.
 Он по-доброму усмехается и, пробежав глазами по моему лицу, добавляет:
 — Не стоит нагружать себя ненужными мыслями. Ты великолепно справляешься со своей работой и я очень рад, что ты с нами. — Сделав паузу, он внимательно смотрит на меня, и я вновь улавливаю в его взгляде тень тревоги. — Ну, что ж, пора идти. Удачи тебе, Анечка.
 Я слабо улыбаюсь:
 — Спасибо. До свидания, Владимир Павлович.
 Он вновь дарит мне теплую улыбку и скрывается за стеклянными дверями. Едва я успеваю прийти в себя после странного и чуть не доведшего меня до истерики разговора, как к стойке подходит молодая девушка, интересующаяся паролем от Wi-Fi.
 За два часа я отвечаю на этот вопрос восемь раз, хотя вся информация о доступе в Интернет обозначена на ярко-желтых карточках, прикрепленных к стенам и столику у телевизора.
 Покончив с елкой, рабочие скрываются совершенно для меня незаметно, и две девушки — Лера и Саша, устало принимаются наряжать новогоднюю красавицу. Они молодцы, весь день украшали холл и дело того стоило. Через перила деревянной лестницы они продели пушистую гирлянду из искусственных веток вплоть до третьего этажа. Потолок, окна и даже моя стойка украшены россыпью из белых лампочек и блестящей красно-сине-зеленой мишуры.
 После разговора с Владимиром Павловичем во мне поселились странные и смешанные чувства. С одной стороны, мне стало легче воспринимать тот факт, что попала я сюда исключительно благодаря «помощи» моей обожаемой подруги и связям ее папы. Теперь я точно знаю, что Владимир Павлович обо всем этом думает, и, кажется, я действительно нравлюсь ему как сотрудник. Но с другой стороны, странное чувство сдавливает меня изнутри всякий раз, когда я вспоминаю нашу первую встречу с ним в его домике. Господи, и угораздило же именно ему найти меня в этом сугробе! Будь на его месте кто-то другой, мы бы с ним так и остались незнакомыми друг другу людьми, и сейчас я бы не чувствовала стыд за то, что в его глазах как ни крути, а я всегда буду той, кто получила место администратора благодаря «связям».
 Интересно, а почему меня так волнует его мнение? Я знаю его всего-то ничего, но уже из кожи вон лезу, лишь бы он не считал меня очередной дурой, которая не способна ни на что без чьей-либо помощи. Возможно, потому что он — мой начальник. Я должна нравится ему и устраивать его, как сотрудник.
 Так или иначе, понемногу я успокаиваюсь. Лера с Сашей тем временем заканчивают наряжать елку и принимаются собирать разбросанный на полу мусор. Предлагаю им свою помощь, и вот, мы уже втроем бегаем по всему холлу и кидаем в черные мусорные мешки куски оторванной мишуры, цветную бумагу и сломанные скрепки, на которых держатся большинство игрушек на елке.
 — На завтра останется зал ресторана и главное крыльцо, — говорит Лера, устало рухнув в одно из темно-зеленых кресел.
 Никого кроме нас в холле нет, поэтому можно на минутку присесть на мягкую мебель.
 — Во сколько должны приехать телевизионщики? — спрашивает Саша, распустив тоненькую косичку светлых почти прозрачных волос.
 — С двенадцати до четырех приедут местные каналы, а после шести здесь будет федеральный, — отвечаю я. — Инна Викторовна хочет, чтобы в сюжете показали банкет и салют.
 — Они будут ночевать здесь? До салюта ждать долго. Обычно он часов в одиннадцать-двенадцать.
 — Да. Рано утром они уедут.
 — Нужно будет помахать перед камерой, чтобы мамуля меня увидела! — хохочет Лера.
 Саша усмехается и откидывает голову на мягкую спинку дивана. Мы познакомились с ней пару дней назад, когда обе рано утром брели в гостиницу. В «Снежных холмах» она работает третий год и должность разнорабочего ее вполне устраивает. Ей не приходится таскать тяжелые коробки или мешки с картошкой, но она проделывает много работы, как например сегодня. Ей приходится следить за сотрудниками и проверять, все ли вышли на работу, кто опоздал или кому нужна медицинская помощь, в случае если кого-то из персонала настигла болезнь. Ей приходится принимать груз, который чуть ли не ежедневно приходит на территорию курорта и делать заказы различных товаров. Она скромнее, чем Лера, в разговорах и внешности, но при этом в ее маленьких светло-синих глазках скрывается та самая женская мудрость, которую женщины приобретают с годами. Не думаю, что у нее есть муж, иначе она бы не жила здесь шесть месяцев вдали от семьи.
 — Тебе еще четыре часа здесь сидеть, — с грустью говорит она мне, глядя на большие часы над телевизором.
 — Я совершенно не устала, в отличие от вас, — улыбаюсь я, — а вам пора отдыхать.
 — Это точно! — протягивает Лера с закрытыми глазами. — Я прямо сейчас готова уснуть здесь.
 — Иди «домой», — говорит Саша, имея в виду гостиницу для персонала. — Я еще хочу сходить в подсобку на кухне и проверить консервные банки, которые пришли вчера. Больше ведь не кому это сделать, — со вздохом говорит она мне.
 — Эти банки никуда не убегут. Их можно и завтра пересчитать.
 — Так, вставай! — по-доброму командует Саша, вставая с дивана. — Давай! Вдруг гости зайдут, а ты разлеглась тут как у себя дома. Иди отдыхай.
 Лера вяло прощается с нами и скрывается за дверью в небольшую комнату для персонала, где находится моя верхняя одежда, небольшой стол и стулья, где я обычно обедаю.
 — Моя троюродная сестра, — пожимая плечами, объясняет Саша. — Закончила школу весной и принципиально решила не поступать в университет. Видите ли нуждается в отдыхе после экзаменов.
 — И ты забрала ее сюда?
 — Пришлось! — улыбается Саша, и я замечаю усталость в ее светлых глазах, которая не имеет ничего общего с физическим утомлением. —  Ее мать так разозлилась, что целый месяц не разговаривала с ней, а Лера то и дело слонялась без дела. Тетя попросила меня устроить ее хоть куда-нибудь, а зная Леру, без помощи ей на новом месте долго не продержаться. Так, что, теперь она тут выполняет мои поручения. А я хотя бы могу за ней присматривать.
 — Вы откуда?
 — Мы из Сургута, как и большинство сотрудников. Некоторые приезжают сюда из Мегиона, Радужного, Пыть-Яха. Ну, теперь к нам подключился и Екатеринбург, — добавляет она, улыбаясь мне. — Здесь здорово, правда?
 — Волшебно.
 — Точно! Волшебно. Три года назад думала, что останусь здесь всего на один сезон, но не могла не влюбиться в это место. Теперь вот жить без него не могу. Случись с тобой такое, ты переедешь сюда?
 — Я не думала об этом, — честно отвечаю я, кусая внутреннюю сторону щеки, — время покажет.
 — Это точно. Но я уже вижу по твоим глазам, что тебе здесь очень нравится, а твое это «волшебно» целиком передает твои чувства, — говорит она, улыбаясь. — Не знаю, но мне кажется, что здесь все по-другому. Атмосфера, люди, начальство, — добавляет она, выделив последнее слово. — Где бы я не работала, а побывала я в разных местах, уж поверь мне, нигде руководство не было таким внимательным и родным что ли.
 — Ты говоришь о Владимире Павловиче?
 Саша кивает:
 — Он знает всех поименно! Каждого. И точно помнит сколько времени ты здесь работаешь. Поздравляет с праздниками, на восьмое марта собственноручно дарит каждой женщине тюльпаны и коробку конфет. Да и вообще, при встрече интересуется делами, здоровьем. Его хоть и редко можно увидеть, но зато если повстречается на пути — поднимет настроение на несколько дней вперед.
 Я улыбаюсь, прекрасно понимая, о чем именно Саша говорит. Хотя наш последний разговор с Владимиром Павловичем едва не довел меня до истерики, я осознаю, что так случилось только из-за моих собственных мыслей и догадок. Он просто пришел узнать, как мои дела, ведь я здесь новенькая.
 — Жаль, что того же нельзя сказать о другом руководителе, но слава Богу, здесь он практически не появляется, по крайней мере, не попадается мне на глаза. Ну, или я ему.
 — А как его зовут? Не дай Бог попасть в неловкую ситуацию.
 Саша хихикает, и только сейчас я замечаю у нее кривой передний зуб.
 — Понятия не имею, — отвечает она, разведя руки в стороны. — Знаю только, что он неприятный тип. Я столкнулась с ним лишь однажды, два года назад.
 Шла утром в административный корпус, а ветрище был ну просто сумасшедший. Снег бил в лицо и я практически ничего не видела. Ну, и бреду я в своих валенках, как вдруг натыкаюсь на огромную широкую стену, или дерево, тогда мне сложно было понять, и падаю прямо на задницу. Поднимаю глаза и вижу перед собой незнакомого мужика, высокого, крепкого, и с такими, как бы это сказать, с такими злостными глазами, что казалось, будто бы я не просто подтолкнула его, а разломала ему карточный домик, который он собирал пятьдесят лет.
 — И что он сказал тебе?
 — Ничего. Но то, как он посмотрел на меня, дало мне ясно понять, что было бы лучше больше никогда в жизни не попадаться ему на глаза.
 Бред какой-то, но судя по серьезному выражению Сашиного лица, для нее это не шутка.
 — Неужели он такой…Страшный? — спрашиваю я, с трудом подобрав слово.
 — Не то слово! — восклицает Саша, стукнув ладонями по ногам. — И дело не во внешности. Там, помнится мне, все в порядке было. Говорят, он очень избалованный. Любит грубить и ставить себя выше других. Он вроде бы родственник Владимира Павловича, но я в этом не уверенна. Один парень, Витька, рассказывал, что как-то раз тот пришел к нему в мастерскую. Он там ремонтирует снегоходы, и бураны эти жуткие. Ну, так вот, начал спрашивать, мол «где тут у тебя отвертка», к примеру, я уже точно и не помню, что конкретно тот тип искал. Но у Витьки этого не оказалось, так этот ненормальный со злости вырвал сиденье в одном из снегоходов и разбил им окно! А через несколько часов Витьке позвонили из административного корпуса и попросили срочно явиться в отдел кадров. Ну, и испорченное имущество повесили на него.
 — И, что потом?
 — Парня уволили, а этому сумасшедшему хоть бы хны! Конечно, он же здешняя шишка.
 — Думаю, Владимир Павлович обратил бы внимание на такое странное поведение своего компаньона. Или во всяком случае, выслушал бы этого мастера, Витю, прежде, чем увольнять его.
 Саша расхохоталась так, как будто я рассказала какой-то анекдот, и от этого звонкого, но немножко дикого смеха, мне становится не по себе.
 — Ты думаешь, этот сумасшедший, такой уж придурок? Владимира Павловича в тот момент здесь не было. Он страстный любитель полазить по горам, отправиться в поход. Вот и тогда, уехал куда-то в Европу на несколько дней.
 — А-а, — только и протягиваю я, чувствуя неприятный осадок после этого разговора.
 Звонок рабочего телефона заставляет меня подпрыгнуть на месте от неожиданности. Мое сердце бьется как у испуганного зайца. Вскакиваю с дивана и бегу к стойке. Лодочки скользят по блестящему кафельному полу, и я едва не падаю на повороте.
 — Администратор Анна, я вас слушаю, — представляюсь я дружелюбно, подняв трубку.
 В ответ тишина.
 — Я вас слушаю? — повторяю я, пробегая глазами по столу, монитору и папкам с бумагами.
 Мне кажется, будто я слышу чье-то дыхание, ровное и тихое. Смотрю на мелкий экран телефонной базы, на которой должен высветиться номер комнаты или домика, но на ничего нет.
 Странно. Прежде такого не было.
 — Извините, я вас не слышу и не могу определить, с какого вы номера. Перезвоните еще раз, пожалуйста. Должно быть какой-то сбой…
 В трубке послышались гудки, и я жду повторный звонок. Никто не перезванивает, и пока я гипнотизирую телефонную трубку, Саша желает мне спокойной смены и скрывается в коридоре.
 — Я так тебя люблю, котя-я-я, — слышится пьяный женский голос со стороны ресторана. — Давай поплаваем?
 — Уже поздно, — мямлит мужской.
 Ах, да, влюбленная парочка, которая завтра выезжает. Высокая блондинка и брюнет устало бредут к лестнице, поддерживая друг друга за локти. Я свободно выдыхаю, когда они скрываются в пролете и сажусь в свое черное крутящееся кресло с мыслями о горячем кофе.
 Звоню на кухню и делаю заказ. Через двадцать минут в холле появляется низенькая официантка с подносом в руках.
 — Огромное спасибо, — шепчу я ей, параллельно отвечая на поздний телефонный звонок из «303» номера. — Хорошо, Сергей Николаевич, завтрак в номер будет доставлен точно по времени. Не за что. Доброй ночи.
 Делаю пометку в журнале, который утром проверит заведующая по кухне, и оформит доставку завтраков в те номера, у которых стоит галочка.
 Оставшиеся четыре с половиной часа пролетают быстро. Больше никто не звонит, гости постепенно возвращаются в свои номера после сытного ужина, а я насладившись своими макаронами с сыром и куриной котлетой, углубляюсь в чтение зарубежного романчика, который мне одолжила Вероника.
 В два часа ночи на улице очень тихо и холодно. Фонарики и гирлянды освещают мне путь, а понимание того, что вокруг здесь полно людей, пусть даже и видящих сейчас десятый сон, я спокойно иду по узкой тропинке, скрытой между густыми елями и соснами. Темный лес теперь не пугает меня так сильно, как в первый раз, когда мы с ним только познакомились. Я просто иду вперед и стараюсь не обращать внимание на слабые звуки, которые он издает.
 Сворачиваю на очередную тропинку, протоптанную отдыхающими, и размышляю о завтрашнем дне. Официальное открытие сезона — праздник для гостей курорта. Это торжественный ужин, танцы, шоу-программа и красивейший салют. В добавок ко всему завтра приедет федеральный канал, который расскажет о «Снежных холмах» в воскресном выпуске новостей, и нужно, чтобы все было как надо.
 Пока я вспоминаю пламенные речи Инны Викторовны о торжественной части открытия сезона, недалеко от меня в темном лесу слышится рев снегохода. Господи, неужели кто-то еще катается в такое позднее время?
 Сквозь густые деревья ничего не видно, да я и особо не стараюсь приглядеться. Прибавляю шаг, чувствуя как холод постепенно сковывает мое лицо.
 Дорога уходит вниз и немного расширяется. Рев снегохода преследует меня, но я совершенно спокойна, ведь здесь пешеходная зона, по которой могут прогуливаться только гости и лыжники. Пальцы рук постепенно замерзают, и я прячу их в карманах пуховика. Интересно, чем завтра будет заниматься Вероника, когда вернется «домой»? Она без труда сможет погулять вечером в центре, посмотреть шоу-программу и насладиться грандиозным салютом. Возможно, мне тоже удастся хотя бы одним глазком посмотреть фейерверк с крыльца гостиницы. Жаль, что на завтрашний день у меня выпала вторая смена.
 До моего временного «дома» остается несколько метров. Я уже вижу две невысокие елочки по обе стороны широкой тропинки и квадратную деревянную арку со сверкающей гирляндой из белых огоньков. Рев снегохода становится все громче, и с каждой секундой мои ноги машинально ускоряются, как будто предчувствуют опасность.
 Едва я успеваю добежать до деревянной арки, за которой и располагается гостиница, перед моим носом возникает огромное чудище, осыпавшее меня с ног до головы холодным снегом. Оно появилось из неоткуда, как будто свалилось с неба. Я резко останавливаюсь и с трудом могу перевести сбившееся дыхание. Вновь мое сердце готово вырваться из груди. Ресницы залепило снегом, и я поспешно отряхиваю их замерзшими пальцами. Часто моргаю, стараясь сфокусироваться на огромном расплывчатом черном пятне передо мной, и пока мое зрение восстанавливается, слышу непрерывное кряхтенье заведенного двигателя.
 Я пугаюсь, когда вижу перед собой человека в черном утепленном костюме и такого же цвета блестящем шлеме, скрывающем лицо. Он стоит боком ко мне, повернув голову и без малейшего движения. Единственное, что нарушает эту странную и не вполне объяснимую ситуацию — звук заведенного транспорта. Словно огромный кот, он не то громко мурлычет, не то яростно рычит.
 Не смею сдвинуться с места, как будто мои ноги глубоко закопаны в холодном снегу, из которого без посторонней помощи мне ни за что не выбраться. Человек в черном резко проворачивает правую ручку, и снегоход яростно захлебывается, оставаясь стоять на месте.
 Я злюсь и часто дышу ртом, выпуская облака пара. Детский сад какой-то! Он вновь прокручивает ручку газа, одновременно нажимая на тормоз, и снегоход буйно выбрасывает из под себя куски снега. Я даже не могу разглядеть глаза этого человека, который, судя по его неадекватному поведению находится в нетрезвом состоянии. Экран на его шлеме не прозрачный, а ярко-стального цвета, в котором я вижу свое отражение, точно в зеркале. Вновь мотор черного зверя разрывает холодный воздух своим тяжелым ревом, и странный человек в миг скрывается между деревьями во тьме.

ГЛАВА ШЕСТАЯ


 — Какие планы на сегодняшний вечер?
 Я переодеваюсь в черную юбку-карандаш и белую рубашку с коротким рукавом, а Вероника устало скидывает с ног высокие туфли. Мы закрылись в комнате для персонала, чтобы никто из сотрудников не смог к нам ненароком заглянуть.
 — Сбегаю «домой», приму теплый душ и немножко поваляюсь, — отвечает она с игривой улыбкой. — После семи сходим с Настей в центр, погуляем и выпьем в баре, а потом будем смотреть салют.
 — Везет тебе.
 — Ты даже не заморачивайся! — весело говорит она, заметив мою легкую грусть. — Когда начнется торжественный ужин — здесь никого не будет, уверяю тебя. Гости едят, пьют, танцуют и ночью с трудом выползают из ресторана, чтобы посмотреть на фейерверк. Ты можешь даже открыть себе какой-нибудь номер на первом этаже и подремать немного!
 — Ой, скажешь тоже! — хмыкаю я, развесив свои джинсы и свитер в узком шкафу. — Ладно, приятно провести тебе праздничный вечер!
 — А тебе — спокойной смены, — желает мне Вероника, и на прощание мы обнимаемся.
 Журналисты федерального канала прибывают ровно в шесть часов, как и было запланировано. Их группа состоит из четырех человек, которых я размещаю на втором этаже в два разных номера. Они привезли с собой много аппаратуры, которую пока решено было оставить в нашей комнатке для персонала. Вместе с Инной Викторовной они ушли осматривать территорию и, по-видимому, выбирать лучшие ракурсы для съемки.
 Когда они возвращаются обратно в гостиницу, я как раз заканчиваю регистрировать трех молоденьких девушек в модных шубках и меховых шапках, которые приехали сюда на всю неделю, прихватив с собой добрых пять огромных чемоданов. Вспоминаю слова Стаса, который предупреждал меня о нечто подобном, и невольно задумываюсь, почему же мы так и не можем встретиться с ним на улице или даже в нашем «временном доме».
 — Все просто замечательно! — радостно говорит Инна Викторовна, подойдя к стойке. Сегодня на ней кремовая модная блузка с длинными прозрачными рукавами и огромным бантом на декольте, бардовые узкие брюки с кожаными вставками по бокам и высокие красные туфли. Ее карие глаза подведены ярче, чем обычно, и думаю, что сделала она это намеренно, дабы выглядеть в кадре на все сто, если нужно будет там появиться. — Погода не подвела, хоть и холодно. Зато снег не идет и безветренно. Через полчаса начнется банкет, ребята поснимают там, возьмут короткие интервью у гостей и будут ждать салют! Пока все точно по графику.
 — А во сколько салют? — спрашиваю я, довольная тем, что несмотря на вчерашний сумасшедший день, сегодня все складывается как нельзя лучше.
 — Десять минут двенадцатого.
 — Какая точность. А Владимир Павлович будет здесь?
 В холл заходят несколько молодых людей, громко смеясь и дурачась, по-ребячески подталкивая друг друга вперед. Чей-то протяжный смех кажется мне знакомым, но я не обращаю на него внимания.
 — Нет, он уехал на несколько дней, — отвечает моя начальница, кинув в сторону телевизионщиков заинтересованный взгляд. — Так, ладно, пойду узнаю, как там дела на кухне! Пирамида для шампанского уже должна быть готова.
 Она говорит это скорее для себя, чем делится со мной, и шустро скрывается в широком коридоре.
 — Вот это да!
 Резко перевожу глаза на человека со знакомым голосом, который останавливается передо мной. Я едва не закашливаюсь от удивления.
 — Паша, — тихо говорю я, глядя в синие глаза высокого брюнета с идеально выбритым лицом.
 Улыбаясь во весь рот, он оголяет большие белоснежные зубы и с непонятным для меня восхищением бегло пробегает ошеломленным взглядом по моему лицу.
 — Ты здесь! Надо же…Как мы с тобой встретились, — говорит он, неуверенно. — Не ожидал…
 Не знаю, что сказать ему в ответ, хотя год назад в течение нескольких месяцев я, как законченная идиотка, репетировала свою монотонную речь перед зеркалом, в которой покрывала его не только трехэтажным матом, но и осыпала жуткими оскорблениями, которые в реальной жизни никогда не смела бы произнести.
 — Да, точно, — только и говорю я.
 Троица, с которой он, по-видимому, и приехал, с интересом разглядывает нас, и когда я перевожу взгляд на того, что стоит в красной вязаной шапке с бубоном, парни молниеносно принимаются доставать из своих сумок и рюкзаков паспорта.
 — Домик бронировал я, — говорит парень в шапке, протягивая мне документ, — не думаю, что ваши нужны.
 — Так и есть, для регистрации мне понадобится только один документ, — подтверждаю я чужим для себя голосом. Набираю на клавиатуре фамилию парня и на мониторе тут же высвечивается вся информация о данных гостях.
 — Здесь охрененно! — шепчет низенький парень в клетчатом пуховике. Он то и дело поддергивается и веселая улыбка не слазит с его лица. — Чувак, это просто чума!
 — Не обращайте внимания, — говорит мне Виталий Гребенников, для которого я распечатываю документы, — человек приехал из деревушки под Волгоградом, где снег — настоящая диковинка!
 Тот недовольно пихает его локтем и подкатывает глаза. Не будь здесь Паши, который буравит меня заинтересованным взглядом, я бы, возможно, и посмеялась над своими новенькими гостями. Но сейчас мне этого совершенно не хочется.
 — Поставьте свою подпись вот здесь, — машинально объясняю я и подхожу к стене с ключами от номеров и домиков. Слышу за спиной шепот, который тут же стихает, когда я возвращаюсь к стойке с ключами от домика под номером «3». — Вы желаете сделать доставку ужина в домик, или придете в ресторан, где будет праздничный банкет?
 — Я за ресторан! — тут же говорит низенький парень, махнув рукой.
 Виталий передает мне подписанные бумаги и кивком дает понять, что ужинать они будут в ресторане, потому что его «неместный друг» жаждет развеяться.
 Протягиваю ему ключи и объясняю, что банкет и шоу-программа начнутся через двадцать минут, а в одиннадцать десять небо озарит яркий фейерверк.
 — Две минуты, ладно? — говорит Паша своим друзьям, когда те начинают отходить от моей стойки. Он медленно и виновато поднимает на меня глаза и складывает руки на песочной глянцевой столешнице. — Как твои дела?
 Теперь он не улыбается так широко, как несколько минут назад, видимо, понял, что это совсем не к месту.
 — Отлично, — коротко отвечаю я, стараясь держаться достойно и невозмутимо. К собственному удивлению я совершенно не переживаю, а мое сердце не выбивает сумасшедший ритм. Лишь неприятный осадок в душе постепенно появляется в душе.
 — У меня тоже все хорошо. Не думал, что встречу тебя здесь.
 Гости постепенно проходят мимо нас и скрываются в коридоре, ведущему в ресторан. Неожиданно в холле становится очень людно и за разговорами и смехом людей уже не слышно легкую фоновую музыку, которая постоянно звучит из динамиков на стенах.
 — Не так давно видел Вику, — добавляет он, в явной надежде на то, что я поддержу разговор.
 — Эй, Паш! — зовет один из его приятелей на выходе. — Поехали.
 Паша вновь поворачивается ко мне:
 — Ладно, нужно ехать…Увидимся еще?
 Едва заметно киваю:
 — Возможно.
 Выдавливаю фальшивую полуулыбку и тут же опускаю глаза в монитор, нарочито изображая занятой вид. Теперь, когда он не спеша идет к выходу и скрывается за стеклянными дверями, растворяясь в уличной темноте, я падаю в кресло и задумчиво обхватываю голову руками.
 Нет, я больше не злюсь на него и не испытываю великую жажду мести, подобно той, что поселилась во мне год назад. Мои глаза больше не плачут и не будут делать этого из-за него. Я простила.
 Он не виноват в том, моя жизнь резко изменилась, и мне требовалось слишком много внимания, которого он не мог дать. Да и не хотел, если говорить честно. Принуждать сюсюкаться с собой я никого не собиралась, но видит Бог, как же мне хотелось почувствовать что-то сильное и крепкое перед собой, знать, что оно сможет защитить меня и вместе со мной разделит то горе, что нежданно-негаданно обрушилось.
 Вика часто говорила, что Паша — не мой тип, хотя я понятия не имею, каким образом она это определила. Он мне нравился и, возможно, я была в него влюблена. Во всяком случае, я уважала его и искренне верила в его человечность. Но, я ошиблась.
 — Мне долго еще стоять тут и таращиться на вашу макушку? Пора бы уже обратить на меня внимание.
 Резкий и тяжелый голос, словно пощечина, выбивает мои мысли из головы. Поднимаюсь с кресла и вижу за стойкой разъяренного мужчину в расстегнутом черном пуховике и такого же цвета водолазке с высоким воротником. Серые стальные глаза, не моргая, смотрят прямо в мои, и я всем телом ощущаю сильнейшую волну пренебрежения, которая безжалостно накрывает меня с головой. Господи, неужели он так разозлился на то, что я не сразу обратила на него внимание? 
 — Извините. Чем я могу вам помочь? — говорю я стандартную для администратора фразу, подкрепляя свои слова фальшивой улыбкой.
 Несколько секунд мужчина не двигается, продолжая впиваться своими стальными ножами в меня, затем медленно складывает руки на высокой столешнице и твердо говорит:
 — Ремонтник.
 Я часто моргаю:
 — Что, простите?
 — Мне нужен ремонтник, — повторяет он, повысив голос. — Мой бойлер сломался, горячей воды нет.
 — Хорошо, я направлю к вам мастера…
 — И когда же он будет? — перебивает он, стукнув по столешнице указательным пальцем. — Сейчас праздник, люди отдыхают.
 — Отдыхают гости, — уточняю я. — Сотрудники работают в обычном режиме.
 Судя по его потемневшим от злобы глазам, становится ясно — мои слова не то, что задели, а скорее оскорбили его.
 — В каком домике вы проживаете? — тут же спрашиваю я, не дав ему возможности первым взять слово.
 — Восьмой.
 Быстро ввожу в программе номер домика и через секунду появляется полная информация.
 Кирилл Станиславович. Фамилия не указана, должно быть Вероника пропустила эту графу, когда регистрировала его.
 — Не переживайте, я сейчас же отправлю к вам мастера, — заверяю я, пробегая глазами по ламинированному листу, на котором указаны телефонные номера всех отделов.
 — И через сколько его ждать?
 — Если мастер сейчас свободен, то минут десять-пятнадцать.
 Еще несколько секунд мужчина буравит меня недовольным взглядом и с громким сопением направляется к выходу. Я облегченно выдыхаю. Иногда мне встречались подобные люди, которые ставят себя выше других только лишь потому что в их кошельках много денег. В какой-то степени я могу понять недовольство этого гостя, ведь за отдых здесь он отдал большие деньги, а горячей воды в душе нет. И тем не менее, никак не могу взять в толк, почему из-за этой маленькой и вполне разрешимой проблемы нужно так свирепеть?
 Трубку никто не берет. Сбрасываю и снова набираю. Пока я безнадежно слушаю гудки, в холл вновь заходит этот же разъяренный гость, и словно озлобленный зверь идет в мою сторону тяжелыми и большими шагами. Он не сводит с меня стальные холодные глаза, будто бы я — объект его всепоглощающей ненависти, и от этого мои колени предательски начинают дрожать.
 Он резко, но бесшумно останавливается перед стойкой, принеся с собой запах холодной улицы и мягкий мужской парфюм. Нервно держу трубку у уха, изо всех сил стараясь унять в теле разрастающуюся дрожь и не показать этому напыщенному человеку свой страх.
 О, да, страх — единственное, что я чувствую сейчас. Готова поклясться, что никогда в жизни я еще не видела настолько презрительный и полный отвращения взгляд. Холодный как лед. Куда подевалась моя смелость? Да она канула в небытие, когда этот зверь только ступил на порог гостиницы.
 Он, не стесняясь, стоит и пронзает меня темными стальными глазами, и делает это намеренно. Я уже не дышу. Воздух становится плотным и тяжелым, а ноги постепенно превращаются в вату. И гудки в трубке уже давно прекратились, а я по-прежнему держу телефон у уха, не в силах пошевелиться.
 — Где мастер?
 Он говорит это тихо, но в интонации отчетливо слышится ненависть. Его ноздри заметно расширяются, когда он набирает воздух, а уголки губ недовольно поддергиваются.
 — Он…Он не берет…Трубку, — заикаюсь я, чувствуя как лицо заливается краской отчаяния. Господи, прошло-то ведь не больше пяти минут с его ухода.
 Я уже готова к злостным выпадам и ругательствам, которые должны последовать после моих невнятных слов, но ничего такого не происходит. Более того, мужчина даже бровью не повел, как будто бы я сейчас ничего и не говорила.
 «Эй! Я же дала тебе повод наорать на меня и мой непрофессионализм! Чего же ты молчишь и не пользуешься моментом?» — мысленно кричу я.
 А он просто продолжает опаливать меня темными и злыми глазами, изредка подергивая уголками губ.
 В затылке начинает стучать. Одному Богу известно, что творится в голове у этого высокого и крепкого мужчины, но одно мне ясно точно — с ним что-то не так.
 — Простите, — тихо говорю я, вглядываясь в его мужское выточенное лицо, — с вами все хорошо?
 Его глаза медленно опускаются к моим губам, и только сейчас я замечаю у него пушистые черные ресницы и косой шрам на правой брови.
 — Молись, чтобы с тобой все было хорошо.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ


 Морозный понедельник с каждым часом нравится мне все больше и больше. Моя первая смена постепенно подходит к концу и холл в послеобеденное время практически пуст, потому что часть гостей уходит в номера на отдых, а другая развлекается на улице. Да и сознание того, что завтра — выходной день, дарит мне приятную слабость и безусловно поднимает настроение. К тому же, мои планы на этот вторник резко изменились, когда новеньких отдыхающих привез в гостиницу Стас. Я никак не ожидала его встретить, но была искренне рада вновь увидеть копну рыжих волос и рой веснушек. 
 «Слушай, завтра же выходной у тебя, так?»
 «Точно!»
 «Помнишь, мы с тобой договорились кое о чем?»
 «Конечно!»
 «Завтра у меня смена до пяти. Давай встретимся возле катка и поедем на холмы? Тюбинг! Горки, горячий шоколад, а?»
 Я с радостью приняла приглашение и, вот уже который час, с удовольствием размышляю о завтрашних приключениях. На холмах всегда много народу. И хотя в той части курорта я еще не была, но с крыльца гостиницы всегда можно увидеть людей вдалеке в разноцветных утепленных одеждах, съезжающих с гор на надувных кругах. Там есть несколько подъемников, которыми пользуются лыжники-профессионалы и уверенные любители. Есть детская зона, где много невысоких горок, красивых ледяных скульптур и лабиринтов. Все это я знаю благодаря карте, которую мне выдали в здании администрации и небольшой красочной брошюре, стопками лежащей на моей стойке и на столике у дивана.
 Первое, что я сделаю, когда вернусь сегодня «домой» — не спеша приму горячий душ, нанесу кофейный скраб на все тело и увлажню сухую кожу вишневым лосьоном. Затем я надену белый махровый халат, который оказался в одном из подарочных свертков от Вики и с приятной усталостью рухну в кровать. По телевизору будет идти вечернее ток-шоу с постоянными скандальными темами и, возможно, я посмотрю его за ужином, если не просплю очередной выпуск.
 Мне нравится, что мои мысли все чаще заняты обыкновенными девичьими проблемами, а не копаниями в горьких и болезненных воспоминаниях. Только вот никак не могу решить для себя, субботнее «сумасшествие» одного из гостей — это воспоминание, которое огорчает меня и от него нужно поскорее избавиться, или, это проблема, о которой мне стоит всерьез задуматься?
 Хотя, что уж врать, я и так, кажется, думаю об этом чаще, чем мне бы того хотелось. Все время вспоминаю эту острую почти режущую ненависть, которую выражали холодные как лед глаза. Нет, этот человек не казался безумным. Анализируя субботнюю ситуацию, я все больше убеждаю себя в том, что его гнев не был безоснователен, потому что так проще все объяснить. И все же,  жесткий взгляд был полон злобы, которая не может появится вот так, за несколько минут... Черт возьми, я совершенно не понимаю, почему из-за отсутствия горячей воды можно было впасть в такую ярость!
 На следующий день я поинтересовалась у Вероники об этом госте. Как и предполагала — в ее голове уже смешались сотни отдыхающих, их внешность и имена, поэтому никакого Кирилла Станиславовича она припомнить не могла. Даже, когда я попыталась описать его суровую внешность:
 «Высокий, черные волосы. Легкая и ухоженная щетина.»
 «Да таких тут полно! — отвечала мне Вероника в обед воскресенья. — Почти у каждого второго мужика щетина, сейчас это в моде.»
 «Нет, он выделяется. На брови — шрам, немного скошенный!»
 «Пфф! Ты говоришь про биатлониста из люкса? Сразу бы сказала! Только шрам не на брови, а на лбу, как у Гарри Поттера.»
 И после сравнения с юным волшебником я поняла, что говорим мы совершенно о разных людях. Я не сказала ей о том, какую фразу он кинул мне перед тем как уйти, потому что не только не понимаю ее истинного смысла, но и попросту боюсь произносить такое вслух.
 Телефонный звонок прерывает мои мысли и я быстро поднимаю трубку. Машинально смотрю на ручные часы — половина пятого. Через полчаса моя смена закончится. Поскорее бы.
 — Администратор Анна, чем могу вам помочь?
 — Почините уже наконец мой БОЙЛЕР!
 Меня кидает в жар от знакомого тяжелого голоса, и я едва не падаю в обморок. Безнадежно хватаюсь за край стола и обреченно падаю в кресло, не ощущая земли под ногами.
 — Мастер заверил меня, что… Что неполадки были ус…устранены, — заикаясь, отвечаю я.
 «Возьми же себя в руки!» — кричит мне разум, но его требования бесполезны, потому что я нахожусь во власти необъятного страха, сковавшего все мое тело. Я так и вижу эти холодные глаза перед собой, которые высверливают во мне сотни дыр.
 — Да что вы говорите, — язвит он, — тогда почему в моем душе по-прежнему нет горячей воды?!
 Неужели Михаил Михайлович обманул меня и не починил этот чертов бойлер?
 — Кирилл Станиславович, проносим вам извинения за… Доставленные неудобства. В ближайшее время мы…
 — Надо же! Теперь-то вы знаете, как меня зовут, — перебивает он высокомерным тоном. — Что еще узнали? Возраст? Прописку?
 «Тридцать лет. Зарегистрирован в Сургуте» — тут же отвечает мой разум. Эта информация доступна в компьютерной программе администраторов, и я не считаю, что совершила страшное преступление, ознакомившись с ней.
 — Простите, но я не понимаю вас, — озадачено произношу я. Нервно тянусь к органайзеру и вытягиваю черную ручку. — Я направлю к вам мастера…
 — Только на сей раз пусть он будет трезвым!
 В трубке слышатся короткие гудки.
 Тяну красную ручку, затем синюю. Следом — три острых карандаша и точилку. Не знаю, сколько времени я пребываю в этом подвешенном состоянии, но к тому моменту, когда к стойке подходит высокий брюнет, на моем столе в ряд лежат не только карандаши и ручки, но и распотрошенная упаковка скрепок.
 — Анют? Тебе плохо?
 Знакомый голос вызывает раздражение, но я старательно прячу его за фальшивой полуулыбкой. Я даже не могу поднять глаза на человека перед собой, потому что все еще нахожусь где-то.
 «Надо же! Теперь вы знаете, как меня зовут!».
 — Вам помочь? — спрашиваю я через несколько секунд и поднимаюсь с кресла.
 Паша усмехается:
 — Зачем же так официально?
 — Это моя работа. Так, чем могу помочь?
 Он изучающе смотрит на меня, щурясь и улыбаясь одновременно:
 — Вообще-то я пришел к тебе. Твоя смена заканчивается через двадцать минут и я хотел пригласить тебя выпить кофе.
 — Откуда ты знаешь, во сколько я заканчиваю?
 На его безупречно гладком лице появляется хитрая улыбка, от вида которой меня начинает подташнивать. Это что-то новенькое. Должно быть в моей голове смешалось все: злостный гость из восьмого домика со своим чертовым бойлером и нескрываемой ненавистью ко мне, и бывший парень, полагающий, что я очень рада вновь увидеть его.
 — Не выдаю своих источников. Ну так как, посидим в баре?
 — Извини, но я очень устала.
 — Хорошо, тогда давай договоримся на удобное для тебя время? Здесь есть прикольный бар, не помню, правда, как называется. 
 Пока он говорит, я набираю номер мастера. Нужно скорее отправить его в восьмой домик, иначе злостный гость прилетит сюда и станет сверлить меня леденящим взглядом, а я и так едва держусь на ногах.
 — Ну, так как? — вновь спрашивает Паша.
 Надо же, на несколько секунд  я и позабыла о нем.
 — Ммм… Паш, у меня много работы и я очень устала.
 — Я все понимаю, но может быть, мы встретимся в другое время? Скажем, после восьми?
 В трубке, наконец, слышится прокуренный мужской голос.
 — Михаил Михайлович, здравствуйте! Вы срочно нужны в восьмом домике, — тараторю я, — там бойлер, который вы чинили в субботу вновь сломался!
 — Не может этого быть, ведь…
 — Может! Еще как может! — перебиваю я. — Прошу вас, отправляйтесь туда и сделайте все возможное.
 — Я не думаю, что нужно…
 — Михаил Михайлович! Да, слышите вы меня или нет?! — выкрикиваю я и тут же жмурюсь, слыша в своем писклявом голосе истерические нотки. Немного помолчав и дав себе возможность привести мысли в порядок, спокойным голосом добавляю: — Пожалуйста. Вы очень нужны в восьмом домике.
 — Ладно, я съезжу, — сдается мужчина и громко вздыхает. — В течение двадцати минут подъеду.
 Он кладет трубку , и я облегченно выдыхаю. Мне стыдно за себя. Только что я подняла голос на мужчину вдвое старше меня, и упаси Боже, вновь такому повторится. Меня бросает в жар, руки слегка дрожат, а ноги превращаются в вату. Машинально кусаю себя за изгиб на указательном пальце и с тревогой смотрю на телефонную трубку.
 Я должна позвонить гостю в восьмом домике и сообщить, что через двадцать минут к нему подъедет мастер. Должна, потому что я — администратор. Общение с гостями входит в мои обязанности. Я должна.
 Должна.
 — Ань, ты в порядке?
 Господи, он все еще здесь!
 — Паш… Извини, но мне некогда. Мне нужно позвонить одному… Гостю. Прошу тебя, давай поговорим в другой раз.
 — Хорошо. — Он кивает и с подозрением оглядывает меня. — Надеюсь, все в порядке?
 — Конечно. Просто много работы.
 — Ну, ладно. Тогда, увидимся еще.
 Я задумчиво киваю и с облегчением смотрю ему вслед. Несколько раз он оглядывается, а я старательно изображаю занятой вид. Когда двери за ним закрываются, я беру телефонную трубку и набираю номер.
 Слушаю гудки, нервно глотая слюну, и медленно складываю скрепки в помятую картонную коробочку.
 — Да? — отвечает гость резким голосом.
 — Кирилл Станиславович, это Аня — администратор. М-мастер подъедет к вам через… Через двадцать минут.
 Закрываю глаза рукой, стыдясь собственного голоса. Я слышу в трубке тяжелое дыхание и звук работающего телевизора.
 — Вы, что, заика? — спрашивает он металлическим голосом.
 — Н-нет.
 Он усмехается и громко цокает, а на моем лбу появляются капельки пота. Такое чувство, что я нахожусь в раскаленной бане, потому что все мое тело беспощадно горит.
 — Мастер будет через двадцать минут. Всего хорошего!
 Резко кладу трубку и с ужасом таращусь на скрепки. Я вновь это сделала. Я вновь наорала на мужчину, только на сей раз это был гость, а не сотрудник курорта.
 Господи, да что же это со мной? Я никогда не вела себя так, как за эти пятнадцать минут. Даже, когда работала в придорожной гостинице, не позволяла себе ничего подобного, а ведь там было не мало ситуаций, когда подвыпившие дальнобойщики начинали нести пьяный бред, который злил меня по-страшному. Но я всегда находила нужные слова и никогда не была охвачена жутким страхом. Даже, когда один из них предложил мне деньги за «общение». Конечно, на следующий день я уволилась, но не припомню чтобы напугалась до такой степени, что начала заикаться.
 — Привет, красотка! — Вероника стоит передо мной и разматывает бардовый шарф. — Эй, с тобой все в порядке? Такая бледная.
 — Да. — Я вру и вяло улыбаюсь. — Просто устала немного.
 — Оно и видно. Пойдем переодеваться!
 Мы проходим в нашу комнатку, и я открываю свой шкафчик с одеждой.
 — Слушай, у тебя есть на завтра планы?
 — Да, после пяти еду кататься на тюбинге, а что? Хочешь с нами?
 Вероника с интересом приподнимает бровь:
 — «С нами»?
 — Помнишь, я рассказывала тебе про Стаса?
 — А, этот тот милаш, который катал тебя! Помню-помню. С ним поедешь?
 — Ага. Ну, так как, поедешь с нами?
 — Нет, — отвечает она, растягиваясь в подозрительной улыбке.
 — Что?
 — Ничего.
 — Вероника? Что такое?
 — Да ничего, просто очень мило, что вы вместе поедете кататься, — объясняет она, таинственно улыбаясь. — Я хотела поехать завтра в город с утра, но у ребят сломалась машина, так что, поеду на следующей неделе. Хотела купить себе кое чего.
 — Тогда поехали с нами кататься! Втроем веселее будет.
 — Спасибо, но вынуждена отказаться. У меня большие планы на вечер. Кстати, я же именно это и хотела спросить у тебя, не хочешь завтра сходить со мной в бар «Черный ястреб»?
 — Ммм… Ну, да, почему бы и нет.
 — Отлично! — радостно восклицает она. — Завтра туда многие подтянуться.
 — А что-то намечается?
 — Ну, в этом баре всегда весело. Там и гости отдыхают, и все наши. «Черный ястреб» в сотню раз веселее, чем четыре других бара, куда ходят одни старперы. Поверь мне, я везде побывала!
 За коротким и пустяковым разговором с Вероникой мне становится легче. По пути домой я стараюсь не вспоминать о своем неподобающем поведении. Вместо этого, я представляю завтрашний день, и мое настроение заметно улучшается. Но мысли, как ни крути, нельзя просто взять и заблокировать, поэтому через каждое «завтра буду кататься на горках, как ребенок», проскальзывает «почему, почему, почему же я так остро реагирую на его резкие слова, на язвительный голос и грубый тон?».
 Горячий душ успокаивает меня, снимает напряжение, оставляя на плечах приятную усталость. Я с удовольствием заворачиваюсь в белый халат и падаю на кровать, окончательно лишившись сил что-либо делать.
 На следующее утро просыпаюсь от приятного кофейного запаха, захватившего всю комнату. Приподнимаюсь на локтях и фокусирую взгляд на маленькой кухне.
 — Доброе утро, — мямлю я Веронике, и та резко оборачивается.
 — Господи, напугала меня! Утро доброе. Кофейку?
 — Не откажусь. Как прошла твоя смена?
 Медленно поднимаюсь с кровати и бреду в ванную комнату.
 — Нормально, ничего не обычного. А ты гляжу как вышла из душа в халате, так и уснула.
 — Ага! — Смотрю на себя в зеркало и недовольно кривляюсь. — И еще я не высушила волосы.
 Воспользовавшись туалетом, возвращаюсь в комнату и сажусь за маленький столик. Благодарю Веронику за свежезаваренный кофе и наслаждаюсь восхитительным ароматом. Моя голова за ночь отдохнула, мысли проветрились и теперь я готова получать удовольствие от выходного дня.
 — Кстати, знаешь сколько градусов? Тридцать один!
 — Серьезно?! Я же окоченею на горках! Вот блин.
 — Одевайся тепло. Главное — не надевай джинсы. Я бы на твоем месте надела форму, которую выдали. Она, конечно, мне не нравится, но зато в ней уж точно не замерзнешь!
 — Наверное я так и сделаю.
 После завтрака мою помятые волосы и укладываю их феном. К трем часам Вероника уходит на маникюр к одной девочке-официантке, которая живет на втором этаже, поэтому до самого моего ухода я остаюсь в одиночестве. За это время я несколько раз примеряю теплую форму с эмблемой курорта, и единственное, что меня совершенно не устраивает, так это огромного размера куртка, которая рассчитана на слишком широкоплечую девушку. Поэтому, из выданной формы, решаю надеть только утепленные штаны с подтяжками.
 Когда я застегиваю свою черную термокофту, в дверь стучатся. Открываю и вижу перед собой Стаса с красными щеками и блестящими карими глазами. Предлагаю выпить чай перед уходом, но он отказывается.
 — Лучше выпьем горячий шоколад, когда покатаемся!
 Я не спорю. Быстро надеваю свой пуховик и шапку, заворачиваю на шее шарф и проверяю наличие варежек и перчаток.
 — Готова!
 У крыльца стоит снегоход, тот самый, на котором Стас катал меня в первый день. На сей раз он протягивает мне белый блестящий шлем маленького размера, и когда мы едем по заснеженному лесу, минуя тропинки и прогуливающихся отдыхающих, мой экран не запотевает и я все отлично вижу. В крепкий мороз здесь все по другому. Снег кажется очень твердым и трескучим, сгущающиеся сумерки — плотными, а ледяной воздух пропитан белым полупрозрачным туманом. И не смотря на низкую температуру отдыхающих здесь пруд пруди. Даже маленькие дети с раскрасневшимися щеками и белыми от инея ресницами, радостно бегут к горкам, волоча за собой разноцветные ледянки.
 Мы останавливаемся у невысоких деревянных ворот, и Стас глушит двигатель. Здесь расположена небольшая стоянка для снегоходов, которые стоят в два ровных ряда.
 Стягиваю шлем с подшлемником и отдаю Стасу. Быстро натягиваю свою шапку и отряхиваю ноги от снега, который летел на нас во время поездки.
 — Сегодня не укачало? — спрашивает он, пряча наши шлемы в отверстие под сиденьем.
 — Нет, слава Богу. Так, а это что-то вроде парковки для зимнего транспорта?
 — Ага. А вон там «Теплое место», — говорит он и указывает на небольшой деревянный домик с тремя высокими и широкими ступенями, куда забегают отдыхающие. — Это что-то вроде кофейни.
 — А! Значит эти люди, которые бегут туда как ужаленные, судя по всему, задубели от мороза и пытаются согреться за чашкой чая? Что ж, думаю скоро мы будем среди них.
 Стас улыбается и кивает. Я даже не заметила, как он надел на голову теплую шапку-ушанку.
 — Не замерзла еще?
 — Шутишь! На мне столько одежды, что я даже шевелиться нормально не могу. Пойдем кататься уже!
 — Вот это настрой!
 Мы выходим на широкую площадку, вокруг нас много людей, а высокая горка для тюбинга светится разноцветными огоньками. По правой стороне то самое «Тепло место», откуда выходят довольные и согретые отдыхающие, а чуть дальше от кофейни располагается детская зона, отгороженная низеньким заборчиком изо льда. Там играет какая-то своя музыка, а дети радостно бегают от горки к горке. По левой стороне стоят небольшие деревянные будки с темно-зелеными крышами.
 — Хорошо, что нам не сюда! — говорит мне Стас, обходя длинные очереди. — Иначе стояли бы здесь очень долго!
 — Я думала, мы как все, будем покупать билеты…
 — Пфф! Ты, что! Мы работаем здесь и можем кататься сколько угодно. Ну, или пока не задубеем. Сейчас выберем хорошо-накаченные плюшки и поедем наверх!
 Мы подходим к огромной куче разноцветных плюшек с дырками в центре, и Стас начинает внимательно рассматривать и щупать каждую. Найдя нужные, он протягивает мне толстую веревку от одной плюшки, и кивает в сторону четырех электронных перегородок. Я смотрю, как люди подносят к сканеру свои билеты и тот, мигая зеленой стрелочкой, автоматически поднимает железную перегородку.
 — Интересно, и как же мы с тобой заставим эту штуковину показать нам зеленый сигнал?
 — Все очень просто. Макс!
 Контролер в теплой форме, услышав свое имя, кивает и подзывает нас к себе.
 — Макс, это Аня. Администратор в гостинице. А это Макс, человек, который заставит вот этот автомат показать нам зеленый сигнал.
 — Для вас он будет гореть постоянно! — добавляет Максим, растирая руки. — Идемте.
 Мы подходим в автомату и Максим подносит к красному сканеру пластиковую карту. Зеленая стрелочка загорается и перегородка поднимается.
 — Спасибо! — благодарю я, и он улыбчиво кивает.
 — Так, первым сяду я, чтобы если что внизу тебя словить, идет?
 — Хорошо!
 Стас падает в плюшку, а Максим, дождавшись, когда очередной гость уедет на подъемнике наверх, зацепленный к крюку, цепляет веревку Стаса и тот плавно поднимается.
 — Теперь ты.
 Падаю в плюшку и крепко хватаюсь руками за боковые ручки.
 — Как только окажешься внизу, старайся как можно быстрее уйти с горки. За тобой будет кто-то ехать и может сбить с ног.
 — Спасибо, учту!
 Максим цепляет мою веревку за крюк и моя плюшка вместе со мной начинает подниматься. Чем выше я оказываюсь, тем тише здесь становится. От того, что я сижу без движения, мороз постепенно сковывает колени и лицо. А я то думала, что в таких огромных штанах не замерзну! Натягиваю шарф на нос и дышу ртом, согревая вязанную ткань.
 — Эй! Все норм? — кричит Стас впереди, сидя спиной ко мне.
 — Да-да!
 — Не могу повернуться!
 — Ничего! Главное я тебя вижу и слышу!
Гирлянды по обе стороны — единственное, что освещает нам дорогу наверх. Мои ресницы, кажется, окутал иней, потому что моргать становится все тяжелее. Набрасываю на голову глубокий капюшон и мне тут же становится теплее. Сзади меня кто-то переговаривается, Стас, по-видимому, достал сотовый телефон, потому что в его руках что-то светится, а я вцепившись в боковые ручки, с предвкушением гляжу вперед. За высоким и резким выступом кончается трос подъемника, и как только крюк разворачивается обратно вниз, с него слетает веревка и человек с криками уносится в неизвестность. 
 — Сейчас моя очередь! — кричит мне Стас. — И… И… Поехали!
 С восторженными воплями он скрывается за выступом, и мое сердце начинает быстро стучать. Я никогда не каталась на чем-то подобном, но думаю это невероятные ощущения.
 И вот мой крюк делает поворот. Веревка слетает и я, набрав холодного воздуха в легкие, улетаю вниз. Сердце уходит в пятки, когда моя плюшка начинает крутиться в разные стороны и съезжать по самым стенкам горки. Я кричу во все горло и сама не понимаю от радости или от ужаса, ведь стоит плюшке заехать на стенку чуточку выше, и я могу попросту вылететь за пределы горки. Меня бросает и вертит в разные стороны и я не могу сдержать истеричный смех, который не дает мне возможности нормально дышать. Я пролетаю над высоким деревянным мостиком, на котором стоят несколько человек, и по-детски машу им рукой. Они смеются и, кажется, машут мне в ответ. Вот я уже скрываюсь за очередным резким поворотом, слышу музыку и невнятные голоса. Понимаю, что вот-вот окажусь внизу. Сверху за мной кто-то несется и судя по всему он едет быстрее меня, ведь как только я вхожу в очередной поворот, то успеваю разглядеть чужие ботинки.
 — Охринеть! — кричит этот человек звонко и пронзительно.
 Внезапно горка становится шире и мой ход замедляется. Вижу Стаса, который стоит в самом ее конце и с кем-то разговаривает. Всюду люди и детский смех. С тревогой понимаю, что моей скорости не хватит, чтобы доехать до конца горки. И пока я пытаюсь прибавить ход своей плюшке, покачиваясь вперед, сзади в меня влетает что-то большое и тяжелое, и я, моментально падаю на лед. Левую сторону лица обжигает холод, ногу сдавливает чье-то тяжелое тело, и первая попытка подняться становится безуспешной. Внезапный толчок вновь проталкивает меня вперед, и тот, кто был на моей спине, падает на лед. С тревогой приподнимаю голову и вижу знакомое мужское лицо в красной шапке с бубоном. Он растерянно смотрит на меня несколько секунд, потом поспешно поднимается, но тут же падает на очередного скатившегося человека, который резко сбивает его с ног.
 — Аня! — слышу голос Стаса впереди.
 Я с трудом поднимаюсь на ноги и бегу к бортику, который оказывается на уровне моей груди. Я не смогу перепрыгнуть его — слишком высоко. Легким не хватает воздуха, я еле дышу. Держусь за снежную стенку и с опаской оборачиваюсь на горку, ведь через несколько секунд с нее может съехать кто-то еще. И, черт возьми, он едет.
 Резко разворачиваюсь и бегу вниз. Вижу впереди Стаса. Он бежит ко мне, то и дело поскальзываясь, впрочем, как и я.
 — Аккуратнее! — кричит кто-то сзади, быстро приближаясь ко мне. — Девочка убегай! Убегай!
 И я бегу, что есть сил. Бортик постепенно становится все ниже, и я уже готова ловко перепрыгнуть его, как настоящий паркурщик. Но внезапно что-то крепкое хватает меня за подмышки, перекидывает через бортик, и мне становится невыносимо больно, даже, не смотря на плотный пуховик. Человек на плюшке проносится как раз в том месте, где я только что была.
 Мои ноги касаются земли, но чужие крепкие руки сзади по-прежнему с силой сжимают подмышки.
 — Аня! — кричит Стас, вновь перепрыгивая бортик.
 Он неудачно приземляется и падает на спину. Я тут же пытаюсь броситься к нему, но не могу сдвинуться с места, потому что чужие руки продолжают удерживать меня.
 — Пустите, — запыхавшись, кричу я. Пытаюсь вырваться, но ничего не получается. — Эй!
Человек сзади резко хватает меня за плечи и разворачивает к себе. Земля уходит из под ног, воздух становится настолько плотным, что его можно резать ножом, а по телу пробегают мурашки.
 Гость из восьмого домика.
 Он крепко сжимает мои плечи, и я не смею сдвинуться с места. Аккуратная щетина покрыта инеем, взгляд холодный и безразличный. Дышу ртом и белоснежные клубы пара врезаются в его лицо.
 — От… Отпустите. Мне очень б-больно.
 Мне стыдно, что я вновь заикаюсь перед ним, но мне невероятно страшно, ведь я в его руках словно маленькая птичка, которой он без труда может причинить боль. А сейчас мне очень больно. Кажется, будто на коже остаются кровавые следы.
 — Мне б-больно! — вновь говорю я, и на этот раз шепотом.
 Его стальные глаза тут же опускаются на мои губы, а мышцы точенного лица заметно расслабляются. Он ослабевает хватку и недовольно хмурит широкие брови. Почему он всегда такой холодный, словно айсберг?
 Его губы едва заметно раскрываются, как будто он хочет что-то сказать, но чей-то радостный крик неподалеку от нас отвлекает его, и он резко убирает свои руки от меня, словно я грязная и могу запачкать его. Кинув на меня разъяренный взгляд, он скрывается в толпе людей.
 Я пытаюсь разыскать его, бегло пробегая глазами по красным от мороза лицам, но большинство из мужчин одеты так же как и он — в черные куртки с капюшонами.
 — Аня! Как ты?! Прости меня, пожалуйста! — кричит Стас, подбегая ко мне. — Все в порядке?! Тебе не больно?
 — Все хорошо, не беспокойся! Ты сильно ушибся?
 — Больше мы не пойдем на эту горку! — говорит он, не обращая внимания на мой вопрос. — Ты слишком легкая, поэтому и не доехала даже до середины! Тебе точно не больно?
 — Стас, Стас! — говорю я повысив голос. — Хватит паниковать, со мной все хорошо. Мне очень понравилось и я хочу еще!
 — Ага! Разбежалась!
 На самом деле я не хочу больше кататься. И совсем не потому что это развлечение оказалось несколько опасным для меня.
 Я никак не ожидала именно здесь встретить его. Более того, я практически забыла о его существовании, с того момента как Стас постучал в дверь. До этой неожиданной встречи гость из восьмого домика оставался для меня гостем. Но теперь, когда он вторгся в мою частную жизнь, я никак не могу отделаться от мысли, что отныне он будет преследовать меня повсюду. 
 — Чувак, который вытащил тебя — красавчик! Кто это был?
 — Гость из частного домика, — нехотя отвечаю я. Мои подмышки все еще болят и я уверена, что там останутся синяки. — Ты не сильно ушибся?
 — Все нормально! Пошли лучше в кофейню и выпьем горячий шоколад. Ты должна его попробовать!
 — А разве мы не будем больше кататься? — наигранно спрашиваю я. — Мне так понравилось!
 Стас кидает на меня недовольный взгляд и я замолкаю, радуясь, что больше мы не будем здесь кататься. Пока идем к небольшому деревянному домику, откуда доносится приятный кофейный аромат, я не перестаю заглядывать в лица незнакомых мне людей. Ни в одном из них я не нахожу холодный и озлобленный взгляд, который пугает меня до мурашек.
 Женщина в ярко-красной куртке с меховым капюшоном фотографирует троих детей на фоне высокой горы, и заметив меня, кивает в знак приветствия. Я помню, как регистрировала всю ее семью пару дней назад, и мне очень приятно, что она помнит меня.
 — Надеюсь места будут, неохота стоять в проходе. Ты не замерзла?
 — Нисколько, — тут же отвечаю я, заметив высокого человека у большого черного снегохода. Мое внимание привлек ни сколько он, сколько его черный шлем с зеркальным экраном, который лежит на сиденье.
 — А вот я почему-то замерз, — продолжает Стас. — Вообще я очень вспотел, когда увидел, как в тебя врезаются один за другим.
 Человек в черном стоит спиной к нам и не спеша роется в небольшом багажнике снегохода. Рядом с ним пробегают двое мальчишек лет шести в одинаковых зимних костюмах ярко-зеленого цвета.
 — До сих пор дурно становится, от одного только воспоминания!
 Он одновременно подхватывает их, и те заливаются радостными криками.
 — Кстати, к горячему шоколаду очень подходит овсяное печенье, надеюсь, оно еще не закончилось.
 Дети громко смеются и пытаются вырваться. Когда мужчина ставит их на землю, мальчишки вновь убегают от него, зацепив шлем на сиденье.
 — Ну, а если и закончились, то можно будет взять простые булочки с сахаром, тоже вкуснятина!
 Шлем падает в скрипучий снег. Зеркальный экран направлен в мою сторону, и я вижу как в нем отражается все, что происходит вокруг. Словно в зеркале.
 Меня охватывает внезапная и необъяснимая тревога и я не замечаю, как постепенно отстаю от Стаса на несколько шагов.
 — Ну, разбойники, я вам устрою, когда догоню! — весело говорит мужчина, поднимая с земли шлем. Его лицо скрывает глубокий капюшон, оставляя видимым лишь квадратный подбородок с темной щетиной.
 — Аня! Ты чего? — кричит мне Стас, который уже стоит на крыльце кофейни.
 Заслышав его голос, мужчина медленно поднимает на меня голову. Его ноздри заметно шевелятся, губы превращаются в узкую линию, а лицо становится непроницаемым, когда мы встречаемся глазами.
 Я его бешу. Определенно, гость из восьмого домика меня ненавидит.



ГЛАВА ВОСЬМАЯ



 Возвращаюсь «домой» выжатая, как лимон. Эти пару часов высосали из меня всю энергию и подпортили настроение. А ведь я-то всего лишь один раз скатилась с горки и потом целый час сидела на деревянном стуле, попивая любимый напиток Стаса! Я не должна была так устать. Но я устала и почему-то расстроилась.
 Стягиваю одежду и набрасываю на плечи халат. Принимаю душ и с трудом поднимаю руки, чтобы намазать тело малиновым гелем. Кожа под мышками красная, а мышцы нещадно ноют. Не думаю, что нужно было прилагать столько усилий, чтобы приподнять меня. Зачем он вообще сделал это, раз так ненавидит меня? Мог бы просто наблюдать за тем, как летящий на плюшке человек сбивает меня с ног. Должно быть, его бы повеселило происходящее.
 Из-за всего этого я злюсь и недоумеваю одновременно. Я не заслужила такого отношения к себе и меня выводит из себя одно лишь воспоминание о той ночи, когда я возвращалась «домой», а этот псих чуть ли не проехался по мне своим снегоходом!
 О, да, это был он, я уверенна. Только у него шлем с зеркальным экраном и только у него черный снегоход, больше похожий на разгневанного зверя. Все остальные ездят на ярко-желтых, даже гости, которые арендуют их. Господи, а, что, если он ненавидит меня за то, что я помешала ему кататься в ту ночь? Было поздно, я шла в гостиницу и никому не мешала, точно так же полагал и он, катаясь во втором часу ночи по территории, и уверенный, что все давно спят. И тут вдруг, я появляюсь на его пути, спровоцировав аварийную ситуацию, и из-за этого его окутала слепая ярость!
 — Какой бред, — говорю я себе под нос, лежа на кровати и обдумывая глупые причины, которые хоть как объяснили бы такое отношение ко мне.
 Лучше бы он относился ко мне равнодушно, как десятки других гостей, которых я регистрирую каждый день. Тогда бы я не обращала на него внимания и меня бы не задевала его суровость и отвращение, которое читается в каждом его взгляде.
 Звонит мобильный телефон. На экране светится фото Вики, и я с ленивой улыбкой отвечаю на звонок подруги.
 — И почему это ты не звонишь и не пишешь мне уже третий день, а? — спрашивает она после приветствий. — Я между прочим тут места себе не нахожу!
 Я устало смеюсь:
 — Ой, ладно! Скажешь тоже. Работы было выше крыши. Кстати, от тебя тоже не единой весточки.
 — Ладно-ладно, я тоже заработалась. Сдавали номер в печать, а ты же знаешь, что это сущий кошмар. Фу, не хочу говорить о моей работе. Лучше расскажи мне, как у тебя дела?
 — Да как, потихоньку. Сегодня выходной.
 — У-у-у, сколько радости в твоем голосе, — саркастически замечает Вика, — наверное в вашей Лапландии каждый день царит безудержное веселье!
 — Можно и так сказать, — вздыхаю я, не в силах скрыть свое увядшее настроение.
 — Так, выкладывай. В чем дело?
 — Да ни в чем, скучаю по тебе. Может ты сможешь приехать ко мне? Хотя бы на пару дней?
 — Дорогая, я бы с радостью, ты же знаешь. Новогодний выпуск самый ответственный и я не могу бросить команду. Мне тоже очень тебя не хватает.
 Я улыбаюсь.
 — Так, давай не хандри! Понятия не имею, что у тебя случилось, но не хандри, слышишь? Конечно, было бы лучше, если бы ты все рассказала мне, тогда бы я смогла как-то помочь, или дать совет.
 Мне не хочется говорить об этом и вспоминать этого жуткого типа, который постоянно наводит на меня страх, но узнать мнение со стороны относительно всего этого было бы весьма кстати. Быть может мое воображение просто играет со мной.
 — Есть один гость, — как можно спокойнее объясняю я, — грубый и неприятный. Постоянно портит мне настроение. Смотрит свысока, как будто он пуп земли.
 — Знаю, что говорить «не обращай внимания на таких людей» очень глупо, но так и следует поступить. Этот гость тебя оскорбляет?
 «Молись, чтобы с тобой все было хорошо».
 — Мм…Да. Э-э-э нет, не то чтобы да. Просто…Ничего! Знаешь, я так устала за эту неделю, что мерещится уже всякое. Нужно отдохнуть и развеяться. Сегодня иду с Вероникой в местный бар, какой-то сокол или орел, не помню названия. Говорит, что там очень весело.
 — Ух, ты! Как ты быстро заговорила, — смеется Вика. — Ладно, надеюсь у тебя все в порядке и ты отлично проведешь время. Пить будешь?
 — Какой-нибудь коктейль, — не задумываясь, отвечаю я.
 — О, как! Вот и умница. Не хандри, веселись и отдыхай. Завтра позвони мне, буду ждать.
 Через минуту мы заканчиваем наш разговор, и я отключаюсь. Знаю, была бы Вика здесь рядом со мной, я бы рассказала ей все. Хотя, что именно «все»?
  Он странно смотрит на меня, даже жутко. От него веет такой ледяной ненавистью, что каждый раз, глядя в его стальные глаза, меня пронзает дрожь. Я едва могу устоять на ногах. Но сегодня он «помог» мне. Это странно, ведь, если бы по мне прокатился человек на плюшке и причинил мне боль, ему бы это только понравилось. Но он вытащил меня. Зачем? А еще я видела как он смеется, играя с детьми. Улыбка превращает его в хорошего человека.

* * * *

 — Нет, нет, и еще раз НЕТ! — говорит Вероника, мотая головой. — Не убирай волосы. Это же бар!
 — И что?
 — Господи, ты каждый день ходишь с пучком на голове, дай же волосам отдохнуть от шпилек в конце то концов. Распусти свою шевелюру, тряхни головой и наслаждайся легкостью. Прости, но с хвостиком ты похожа на студентку.
 — И что же в этом плохого? — загадочно улыбаюсь я.
 Вероника игриво поднимает бровь и вновь принимается натягивать узкие черные джинсы.
 — В этом нет ничего плохого, это очень сексуально. Просто с распущенными волосами ты выглядишь совершенно по-другому. Милой, но в тоже время с капелькой остроты.
 Я громко вздыхаю, нехотя стягиваю черную резинку с волос, и они тут же рассыпаются на плечах. Для выхода «в свет» я выбрала черные джинсы и теплый кашемировый свитер цвета слоновой кости. Из-за распущенных волос мой образ получился нежнее.
 Вероника заставляет меня сделать глаза чуть ярче и кладет передо мной небольшую квадратную палетку с тенями. Выбираю темно-серый цвет и легонько наношу его пушистой кисточкой на веки.
 — У тебя очень красивые глаза. — Вероника стоит напротив меня и внимательно рассматривает мой макияж. — Такие яркие. Мамины или папины?
 — Не поняла?
 — Твои глаза достались от мамы или папы? Я только сейчас заметила, что они такого насыщенного зеленого цвета.
 — Понятия не имею, — пожимаю я плечами и складываю всю косметику на столе в небольшую темно-коричневую сумочку. — Быть может у них обоих были зеленые глаза.
 — Ой…Ань, прости, я, наверное, сказала что-то не то.
 — Нет, что ты, все хорошо, — говорю я, улыбаясь, — я действительно не знаю, каково цвета были глаза у моих родителей, потому что я никогда не видела их.
 — С ними что-то случилось, когда ты была маленькой?
 — Мама умерла, когда родила меня, а отец просто никогда не появлялся.
 — А, — грустно произносит Вероника и медленно опускает печальный взгляд.
 — Эй! Ты чего? Только не говори, что у тебя исчезло настроение!
 Прохожу мимо нее и демонстративно откидываю волосы назад, как делают красотки в голливудских фильмах. На ее лице тут же появляется улыбка, и мы обе, как маленькие девочки, начинаем кривляться перед зеркалом в прихожей, изображая топ-моделей перед камерами. Мне нравится Вероника и я с удовольствием провожу с ней время.
 — Туда долго идти? — спрашиваю я, когда мы выходим из нашего номера.
 — Минут пятнадцать. Тебе там понравится.
 В холле нас встречает Светлана Ивановна с красными от мороза щеками и мокрым волосами на лбу.
 — И куда это вы собрались такие красивые? Надеюсь, оделись тепло?
 — Тепло — тепло! Не переживайте! — звонко отвечает Вероника, а я улыбаюсь и киваю. — Идем развлекаться!
 — Смотрите осторожно! На улице очень холодно. Небось, в «Черный ястреб» идете?
 — Так точно! — смеется Вероника и отдает честь. — А вы чего на улице делали?
 — Шла пешком от центра. Вот пришла минут пять назад.
 — А где же ваш снегоход? — интересуюсь я.
 — На ремонте. Слетел ремень, как мне сказали. Понятия не имею, что оно такое, серьезно или нет, я женщина, в конце концов. Очень надеюсь, что завтра мне его вернут.
 — Уж вам-то могли бы и на время другой дать! — говорит Вероника, недовольно подкатив глаза.
 — И не говори! И не говори! — подхватывает женщина и по-доброму улыбается, разглядывая нас. — Ладно, девочки, бегите, да поскорее, чтобы не замерзнуть. Может кто-то из наших мальчишек будет пустым ехать да и подвезет вас.
 Но ее словам не суждено было сбыться. Мороз стал еще крепче, температура опустилась до минус тридцати шести градусов. Мои ресницы за двадцать минут быстрого шага превратились в ледышки, и я с ужасом представила, как тушь потечет по моему лицу стоит мне только зайти в теплое помещение.
 По дороге к нам присоединяются еще три девчонки, которых знает Вероника. Она знакомит нас, но спустя пару минут я напрочь забываю их имена, потому что все, о чем я могу думать, это замерзшие ресницы и собачий холод, который сковывает мои колени и пальцы рук.
 Мы идем странной дорогой, узкими тропинками, спрятанными в густых заснеженных соснах. Прежде я не была в этой части курорта, и каждый раз, когда мы сворачиваем на очередную узкую тропинку, освещенную тусклыми белыми огоньками, я внимательно смотрю на деревянные указатели, стараясь запомнить дорогу назад. Я успокаиваю себя тем, что обратно «домой» мы вернемся так же вместе с Вероникой, а она уж точно не заблудится.
 — Наконец-то! Пришли! — радостно говорит одна из девочек, когда впереди слышатся звуки музыки. — Сразу иду в туалет, кто со мной?
 Ничего не отвечаю, хотя первым делом планирую попасть именно в дамскую комнату. Я слишком замерзла, чтобы вести разговоры или танцевать.
 Одноэтажное квадратное здание «Черного ястреба» украшено белой гирляндой по всему периметру, а крупная вывеска над небольшим крыльцом светится красными огоньками. Кучка парней курит возле заметенной снегом лавочки. Они громко смеются, выпуская густые пары дыма и кидают на нас внимательные взгляды, когда мы проходим мимо.
 Две девчонки впереди меня смеются и что-то говорят друг другу, по-видимому кто-то из курильщиков пришелся им по вкусу.
 — Девчонки! Замерзли, наверное! — говорит высокий парень, выходя из бара. Он придерживает для нас деревянную дверь, и Вероника благодарит его за помощь.
 — Какой милый! — протягивает она мне, когда мы оказываемся внутри небольшой прихожей. — Интересно, он еще вернется сюда?
 Справа расположен гардероб, напротив — большое зеркало и низкий черный диванчик. Девчонки снимают пуховики и самостоятельно вешают их на свободные крючки и плечики.
 — А здесь вещи не пропадают? — спрашиваю я тихо у Вероники.
 — Прежде ничего подобного не случалось. Здесь, кстати, камеры, если что. Да и кому тут нужны пуховики и куртки?
 Пока мы раздеваемся, из зала, откуда слышится популярная музыка, выходят подвыпившие парни и девушки. Они смеются, набрасывают на плечи свои теплые одежды и выходят на улицу.
 Неожиданно Вероника берет меня за руку и тянет за собой, как будто я могу заблудиться или потеряться. И только, когда мы заходим в зал, я понимаю, почему она сделала это.
 Под зажигательный танцевальный трек танцуют, кажется все и везде. Сидящие за большой квадратной барной стойкой и те, кто стоит около нее. Те, кто расположился за маленькими столиками по бокам зала и те, кто просто стоит в толпе с коктейлями в руках. Я и подумать не могла, что здесь будет так людно, да еще и в такую морозную погоду.
 — Ну, как? — улыбаясь, спрашивает Вероника.
 — Так много людей! Я в шоке!
 Она смеется и крепче сжимает мою руку.
 — В туалет?
 Я киваю, и она проходит вперед. Мы с трудом пробираемся сквозь танцующую толпу. Отдыхающим здесь абсолютно все равно, что Вероника расталкивает их в разные стороны, расчищая нам дорогу. Когда мы подходим к центру, стробоскопы начинают беспощадно сверкать, оставаясь в глазах белыми слепыми пятнами. Я практически ничего не вижу и от непрекращающихся вспышек света меня начинает подташнивать.
 — Иди первая! — говорит мне Вероника, когда мы подходим к одной из трех деревянных дверей с табличкой «WC». — Остальные заняты.
 Благодарно киваю и захожу в туалет. Здесь чисто и на удивление приятно пахнет. Смотрю в зеркало на свое отражение и с облегчением выдыхаю, похлопав несколько раз ресницами. Тушь не потекла, на щеках морозный румянец, а волосы беспорядочно рассыпались на плечах. Достаю из сумки дорожную расческу и привожу их в порядок. Удовлетворенная внешним видом, выхожу в коридорчик, где уже столпились несколько человек.
 Вероники еще нет, и чтобы не толпиться с другими в тесном пространстве, прохожу в зал и останавливаюсь у стены, выложенной темно-коричневым декоративным кирпичом. Отсюда мне виден большой квадратный бар, в центре которого несколько барменов смешивают алкогольные напитки, и вручают их гостям. Музыка, кажется, стала тише, когда заиграл другой трек.
 — Вот ты где! — восклицает Вероника, толкая меня плечом. — Пойдем к бару, уверена, найдем там знакомые лица.
 Она снова берет меня за руку и тянет за собой. Стробоскопы перестают беспощадно мигать и весь зал на несколько секунд погружается во мрак. Загораются тусклые желтые лампы и «Черный ястреб» превращается в настоящий бар, где с разных сторон слышатся громкие мужские разговоры, стук стеклянных пивных кружек и щебет молоденьких девушек, не спеша попивающих коктейли из фужеров на тонких ножках.
 Над квадратной барной стойкой свисает деревянная крыша, украшенная разноцветными огоньками. Только сейчас я замечаю на узкой столешнице маленькую декоративную елочку, украшенную серебристым дождиком и круглой этикеткой от известного на весь мир виски.
 — Аня!
 Оборачиваюсь на знакомый голос и тут же расплываюсь в улыбке.
 — Рад, что ты пришла! — говорит Стас, подойдя ко мне со стаканом пива в руках. — Здесь весело бывает!
 — Меня Вероника пригласила. Решила провести свой выходной ни как обычно.
 — Правильно! Так и надо. А я после наших с тобой катаний решил поспать, но ребята потащили с собой. Завтра выходной, так что могу и повеселиться!
 Он кивает в сторону одного из столиков, за которым сидят четверо парней и улыбаются нам.
 — Думаю, это не плохая идея, — киваю я. — Но у меня завтра вторая смена, так что, выспаться успею.
 — А вы где сидите? Если что — присоединяйтесь к нам!
 — Пока не знаю, куда Вероника скажет, туда и упадем. Спасибо, Стас.
 Он подмигивает мне и возвращается к своим друзьям, а я иду к бару. Первый раз вижу его в джинсах и темно-синей водолазке. Эта повседневная одежда сильно подчеркивает его худобу.
 Вероника разговаривает с двумя девчонками, сидящими на высоких барных стульях, и громко смеется. Когда я подхожу к ним, она знакомит нас, здоровается с бородатым и широкоплечим барменом в черной обтягивающей футболке и заказывает два «Махито».
 — Он здесь волшебный! — говорит она мне, внимательно разглядывая людей вокруг. — Оля с Настей сейчас уйдут, так что мы сможем занять их места!
 Пока мы стоим возле бара, я оглядываюсь и пробегаю глазами по улыбающимся лицам. Некоторые кажутся мне знакомыми — кажется вот этого высокого блондина я регистрировала пару дней назад, а вон та женщина с рыжими вьющимися волосами и ярко-зелеными тенями приехала сюда с мужчиной вдвое младше себя. Справа от нас несколько девушек улыбаются и делают селфи на телефон, а кучка из трех парней и двух длинноволосых девчонок танцует в самом центре зала под зажигательный трек Major Lazer. За стойкой сидят в основном мужчины и пьют пиво, громко чокаясь кружками. Большой телевизор на стене показывает какой-то американский мультик, и его смотрят несколько человек.
 Здесь царит своя особая атмосфера, и мне она по нраву. Я давно не была в таких местах, где можно просто немного расслабиться и послушать музыку, наблюдая за тем, как подвыпившие люди по своему дергают руками и ногами, называя эти небрежные и смешные движения танцем.
 Вероника протягивает мне широкий и высокий стакан с холодным коктейлем, и я с удовольствием вдыхаю аромат мяты и лайма.
 — Ну, за наш первый совместный выход! — говорит она тост, поднимая свой стакан.
 Мы чокаемся и потягиваем прохладную жидкость из черных трубочек.
 — О, спасибо, девчонки! — говорит Вероника двум девчонкам, слезающим с высоких стульев. — Точно не останетесь здесь?
 — У нас смена через несколько часов, так что, нет, — говорит высокая блондинка с длинной косичкой. Я уже не помню, как ее зовут, хотя Вероника несколько минут назад называла мне их имена. — Хорошо вам отдохнуть!
 Когда они уходят, мы с Вероникой залазим на высокие стулья и ставим свои стаканы с коктейлем на глянцевую темно-коричневую стойку, в которой отражаются разноцветные огоньки от гирлянды.
 — Аня, это Дима, — говорит Вероника, представляя мне бородатого бармена, — Дима, это Аня!
 Мы киваем друг другу в знак приветствия и я ловлю себя на мысли, что меня давно не посещало это приятное чувство, рождаемое при знакомстве с привлекательным молодым человеком. Я не собираюсь флиртовать с ним и заводить какие-то отношения, мне просто приятно, что он улыбнулся мне и на несколько секунд остановил свой мягкий взгляд на моем лице. В этом взгляде есть нежность, теплота и щепотка игривости. Возможно, я слегка преувеличиваю, но по крайней мере меня не сковывает страх, глядя в его глаза.
 Точно так же я не ощущаю себя маленькой и беззащитной собачонкой, вымазанной в грязи, когда общаюсь со Стасом. Или с Владимиром Павловичем. Или с любым другим мужчиной. Но стоит мне только взглянуть в темные и ледяные глаза гостя из восьмого домика, как мой мир мгновенно рушится, земля уходит из под ног и я в считанные секунды растворяюсь в воздухе, теряя связь с собственным телом. Я не могу мыслить здраво, не могу говорить не заикаясь, а перед глазами проносится вся моя жизнь, словно вот-вот — и я умру.
 — Аня?  — окликает меня Вероника и внимательно смотрит в мои глаза. — Все нормально?
 — Да. Прости, я задумалась, — сконфуженно отвечаю я и потягиваю напиток и трубочки. Какого черта я вообще думаю о человеке, который наводит на меня жуткий страх?!
 — На тебе прям лица нет. Надо это исправить! Дима, а сделай-ка Ане что-нибудь расслабляющее!
 Бармен подмигивает нам и начинает доставать бутылки с верхних полок.
 — Напиваться я не планировала!
 — Ты и не напьешься, а просто расслабишься. — Она достает из своего стакана трубочку, делает несколько глотков и внимательно смотрит на кучку прибывших молодых людей, среди которых я узнаю Пашу.
 Мне становится не по себе и я машинально поворачиваюсь к нему спиной, пряча рукой свое лицо.
 — В чем дело? Что-то не так?
 — Еще как. Здесь мой бывший.
 — Да ладно? И кто он?
 Я вздыхаю и продолжаю прикрывать половину лица рукой:
 — Высокий брюнет, в черной водолазке. Пришел только что.
 Вероника пробегает глазами по людям за мной, и как только я замечаю в ее заинтересованном взгляде яркий блеск, понимаю, что она поняла, о ком я говорю.
 — О-о. Давно расстались?
 — Год назад.
 — Ты его регистрировала? Что-то не припоминаю лицо…
 — Ага.
 — Он, что, приехал сюда из Екатеринбурга?
 — Ага.
 — Надо же. Вот так встреча.
 — Не то слово.
 — Не поворачивайся, думаю, они сейчас сядут за столик в дальнем углу. Точно, идут туда. Так, так. Сели. Все, можешь не прятаться, думаю, он не увидит тебя здесь.
 Я облегченно вздыхаю и медленно оборачиваюсь. Танцующая толпа скрывает меня. Не хочу его видеть, а разговаривать с ним уж тем более.
 Дима ставит передо мной широкий фужер на тонкой ножке и подмигивает. Вероника достает купюры из кошелька и кладет их на стойку, заказав себе «Лонг-Айленд».
 — Первые два коктейля за мой счет, — говорит она мне.
 — Спасибо, — улыбаюсь я, допивая свой «Махито». — Может, хочешь какие-нибудь орешки? Или конфеты? Салат? Здесь готовят салаты?
 Она смеется:
 — Нет, я ничего не хочу.
 — Захочешь — скажешь, и я куплю тебе.
 — Тебе не по себе, когда кто-то платит за тебя?
 — Это еще мягко сказано.
 Вероника улыбается и тянет из трубочки новый коктейль.
 — Если не хочешь говорить, не говори, но я все-таки рискну спросить. Почему вы расстались с тем парнем?
 Как же мне не хочется говорить об этом. Словно каждое сказанное слово о Паше возвышает его.
 — Так сложились обстоятельства.
 В моем тоне нет грубости, и все же слова прозвучали резче, чем мне бы того хотелось.
 — Мм…
 — Прости, просто не хочу говорить об этом. Он…
 — … Ничего страшного, я все понимаю. Извини, что я опять лезу не в свое дело. Между прочим Стасик то и дело кидает в твою сторону внимательный взгляд.
 — Он просто друг, — честно говорю я. — Предложил нам присоединиться к их столику.
 — И что же ты молчала? — смеется Вероника. — Сколько ему лет? Шестнадцать?
 — Ему девятнадцать! Просто он очень худенький.
 — Серьезно? Вот это да. Ему бы кушать побольше.
 Внезапно ее взгляд на ком-то останавливается, и карие глаза постепенно сужаются. Она напоминает мне детектива из зарубежного сериала, который постоянно кого-то в чем-то подозревает.
 Хватаю ртом трубочку и тяну прохладный напиток, приятно стекающий по моему горлу. Мне нравится вкус коктейля, не приторно сладкий, не слишком крепкий, хотя и обладает опьяняющим и успокаивающим эффектом. Делаю очередной глоток коктейля и поднимаю глаза в сторону, туда где остановился подозрительный взгляд Вероники.
 Не понимаю, как я умудряюсь не выплюнуть напиток прямо на стойку на глазах у людей, которые веселятся и получают удовольствие от вечера. Я с трудом глотаю и теперь в горле чувствуется боль. В районе солнечного сплетения начинает покалывать, по телу разносятся молнии, и я уже не могу дышать так спокойно и легко, как несколько минут назад.
 Он садится на единственный свободный стул по правую сторону от меня, и нас разделяют семь человек, совершенно не подозревающие, что для меня они — Китайская стена.
 Господи, хоть бы он не заметил меня. Хоть бы он не заметил меня. С новым зажигательным треком освещение становится заметно темнее, за что я искреннее благодарю человека, отвечающего за музыку. Он и не подозревает, как помог мне сейчас, спрятав мое существование в искусственном полумраке.
 Я вижу как на его квадратном лице играют темные тени и белые отблески ярких крутящихся ламп. Танцующие желваки на квадратных скулах и хмурые брови делают его образ еще мрачнее, чем обычно, и я уже предчувствую ужасный конец этого вечера, в случае, если он заметит меня. Теперь я вернусь домой в полном отчаянии, ведь мне никак не справится с дрожью в теле, которая возникает всякий раз, когда гость из восьмого домика встречается на моем пути.
 Кирилл Станиславович.
 Как назло двое мужчин рядом со мной громко смеются и чокаются большими пивными бокалами, привлекая внимание нескольких человек с противоположной стороны барной стойки. Если при виде Паши я моментально накрыла лицо рукой, то сейчас я даже не смею шелохнуться.
 — Так, а сейчас не пались, хорошо? — внезапно говорит Вероника, изображая подружку-болтушку, которая рассказывает мне нечто очень занимательное и смешное. Она начинает хихикать, и я не понимаю, что сейчас вообще происходит. — Справа от нас сидит парень высокий такой с темными волосами, и не вздумай сейчас же пялиться на него. Подожди несколько секунд.
 Я делаю все, согласно инструкции, хотя уже знаю, о ком именно она говорит. Медленно поднимаю глаза на человека, которого в рабочее время должна называть исключительно по имени и отчеству — Кирилл Станиславович — и тут же ощущаю невидимую пулю, попавшую в мое тело.
 Он смотри на меня в упор, как будто не верит своим глазам, что я нахожусь здесь и сейчас, в нескольких метрах от него. Тени бурно играют на его квадратном лице.
 — Короче, это наш начальник, тот самый, которого все ненавидят. Вчера встретила его на улице, когда шла на работу, и одна наша горничная сказала мне, что это он. Теперь хоть знать буду его в лицо. Представляешь, если бы я не знала его и решила познакомиться, жуть! Говорят, он очень вспыльчивый и злопамятный. Эй, ты со мной? Наверное, в шоке? Я понимаю. Такой брутальный с виду и симпатичный, а на самом деле такой козел.
 Не дышу уже несколько секунд. Просто смотрю вперед и все вокруг начинает кружится в медленном и плавном танце. Музыка сменяется, я слышу любимую песню The Hills. Свет перестает беспорядочно моргать и искусственный полумрак замирает.
 «Так значит, Владимир Павлович — руководитель?
 «Ага, шишка! Он клевый мужик, со всеми находит общий язык и ему неважно, кто ты и откуда, главное, чтобы работал на благо «Снежных холмов». Полная противоположность другому директору.»
 «Другому?»
 «Его родственник. Бывает здесь редко, ну, по крайней мере, я его практически не вижу, хотя наслышан о его весьма тяжелом характере. Если Владимир Павлович работает здесь не покладая рук, то тот приезжает сюда в свой персональный домик, арендует снегоход и носится сломя голову по здешним лесам. Если вдруг когда-нибудь мимо тебя пролетит что-то большое и черное, знай, это начальство.»
Мне становится плохо и я отвожу взгляд. Я полная дура, не замечающая явных знаков.
 — Ника, привет!
 К нам подходит широкоплечий парень с темными слегка вьющимися волосами. Вероника представляет нас, и я натянуто улыбаюсь. Уже забыла его имя, как и имена тех девчонок, с которыми мы пришли сюда, и тех, чьи места мы заняли. Здесь душно и мне нечем дышать. Вероника болтает со своим знакомым, а я смотрю на них обоих только потому, что не хочу смотреть в сторону гостя из восьмого домика. То есть, своего начальника. Начальника с весьма тяжелым характером. Кирилла Станиславовича.
 Кирилл Станиславович.
 — Анют, ты не против, если я отлучусь на десять минут? — спрашивает Вероника тихо и чуть наклонившись ко мне. Она игриво закусывает нижнюю губу и демонстративно кидает в сторону своего знакомого таинственный взгляд.
 — Конечно. Я… Я буду здесь. Только, пожалуйста, не бросай…
 — Привет!
 Я резко поворачиваюсь на знакомый голос и едва не падаю с высокого стула. Мой бывший тут как тут, черт его дери!
 Паша стоит за моей спиной, слишком близко, чем следует. Мне вновь не по себе. Я чувствую приторно горький запах мужского парфюма. Такое чувство, что он вылил на себя весь флакон.
 — Привет, — здороваюсь я тихо и не свожу глаз от Вероники.
Она внимательно смотрит на меня, потом кидает на Пашу предупредительный взгляд и демонстративно громко говорит:
 — Если, что — звони мне, я буду рядом.
 — Хорошо, — киваю я.
 Она аккуратно слазит со стула и уходя несколько раз оборачивается. Я улыбаюсь ей, давая понять, что все в порядке и она может со спокойным сердцем идти с этим парнем куда захочет. Он ей очень нравится, я уверена. Не хочу, чтобы мое присутствие мешало ей развлекаться.
 Как того и следовало ожидать, Паша садится на место Вероники. Он отодвигает ее пустой стакан с коктейлем и подзывает бармена Диму.
 — Виски с колой и повтори для девушки ее коктейль, — говорит он ему, кивнув в сторону моего стакана, который еще наполовину полон. — Если честно, я не сразу узнал тебя. Хорошо выглядишь.
 Чувствую легкий запах алкоголя, когда он говорит.
 — Спасибо.
 — Рассказывай, как ты очутилась здесь?
 Я не хотела говорить с ним во время работы, не хотела, чтобы он провожал меня, и уж тем более я не хочу говорить с ним сейчас и рассказывать о своей жизни за последнее время. Все так смешалось! Паша со своими нудными вопросами и мужчина, который сидит сбоку от меня. Я чувствую на себе его взгляд, холодный и острый, словно нож.
 — Ты стала такой задумчивой, — добавляет Паша, сложив руки на стойке и глядя на мой профиль, — что-то изменилось в тебе. Кстати, я недавно видел Вику.
 — Ты уже говорил мне это.
 — Я знаю. Просто не знал, как еще заставить тебя хоть что-то сказать мне.
 Я усмехаюсь и машинально перевожу глаза в сторону. Высокий мужчина рядом со мной с грохотом ставит пустой стакан и просит еще пива. Он кидает на меня пьяный взгляд, растягивается в вялой улыбке и подмигивает.
 Бармен ставит перед нами напитки, и Паша достает из заднего кармана джинсов деньги. Он отдает их Диме, и тот кивнув ему, подходит к моему начальнику.
 — А ведь я так не хотел сюда ехать, если честно. Ты же знаешь, как я ненавижу мотаться из города в город. Идеальное путешествие — сесть на самолет и прилететь в какую-нибудь жаркую страну. Но, знаешь, я благодарен своим друзьям, которые вытащили меня сюда.
 — Рада, что тебе здесь нравится.
 Он усмехается:
 — Ань, я ведь рад не тому, что имею возможность поморозить свой зад, прости за выражение. Я рад тому, что вновь встретил тебя. Как будто это второй шанс.
 Мне хочется принять горячий душ и потереть себя грубой мочалкой. Как будто его слова грязью отпечатываются на моем теле.
 Не хочу ничего говорить и беру стакан с коктейлем. Медленно тяну жидкость и смотрю как с каждым глотком ее становится все меньше и меньше.
 — Скажи мне, как ты сейчас? Тебе стало легче?
 Что-то взрывается во мне. Я нервно усмехаюсь и кидаю на него нетерпеливый взгляд. Не знаю, сколько он выпил до того, как подойти ко мне, и алкоголь ли сделал его таким болваном, но мне становится все равно. Лара всегда говорила «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» и сейчас ее слова как нельзя лучше описывают сложившуюся ситуацию. Если он полагает, что наша встреча не случайна и является своего рода знаком для него, то он крупно ошибается.
 — Что ты имеешь в виду под словом «легче»?
 Он явно удивлен моим словам. Брови подскакивают, а синие глаза полны надежды на непринужденный разговор.
 Внезапно музыка стихает и весь зал погружается в непрерываемый галдеж. Кто-то смеется, кто-то пытается что-то доказать своему собеседнику, а кто-то просто сидит за стойкой в полном одиночестве и наблюдает за всеми.
 — Ребят, извините, технические неполадки! — говорит звонкий мужской голос в микрофон. — Через пару минут танцы продолжаться!
Несколько девушек за стойкой радостно выкрикивают и, смеясь, чокаются фужерами на тонких ножках.
 — Ну, я просто хотел узнать, оправилась ли ты после…После случившегося. Стало ли тебе легче?
 Я больно кусаю щеку и не в силах разжать челюсти. Я не просто злюсь, слыша его бесцеремонный тон. Меня окутывает ярость. Кончики пальцев на руках больно покалывает, а в висках только и слышно громкую барабанную дробь. Мысленно я предостерегаю себя, держу на поводке. Я хочу наорать на него, но понимаю, что мне не следует привлекать всеобщее внимание, ведь я сотрудник курорта. Я регистрирую и выписываю гостей, и некоторые из них находятся сейчас здесь. Точно так же, как и мой начальник.
 — То есть, я думаю, что за это время ты должна была успокоиться и прийти в себя, разве не так?
 Выпиваю свой коктейль и отодвигаю пустой стакан в сторону.
 — А тебя бы интересовало это, если бы мы не встретились с тобой?
 — Конечно! Ань, я всегда беспокоился о тебе. Просто я не решался позвонить. Я трус, знаю. Но сейчас, когда мы встретились, я…
 Не даю ему закончить очередной словарный понос и начинаю смеяться. Мне смешно. Очень смешно. Гляжу, как он смотрит на меня непонимающими глазами и вновь меня настигает истерический смех, который я пытаюсь прикрыть руками. Прячу лицо, оно горит от выпитых коктейлей, от злости и обиды и, наверное, от того, как человек с квадратным лицом и непроницаемым взглядом следит за каждым моим движением. Как же мне все это надоело.
 — Ань? Анют, я не понимаю, в чем дело?
 — Паш, прекрати называть мое имя, ладно? — не выдерживаю я.
 Забрасываю тонкую лямку сумки через плечо и намереваюсь встать и уйти подальше от этого места и людей, заставляющих меня нервничать, бояться и злиться, но Паша ловко хватается за мою кисть и придавливает ее к стойке.
 — Постой, я же извинился перед тобой. Я признаю, я был не прав. Я был не прав, Ань!
 — Хорошо. Я рада, что ты понял это.
 — И все? Ты просто «рада»?
 — К чему этот бессмысленный разговор? Отпусти меня.
 В его синих глазах читается обида, злость и недоумение. Он пьян, и считает, что ему все по плечу. Глядя на него мое тело не сковывает страх. Мне становится стыдно за то, что когда-то я была с ним и позволила внушить себе, что он — хороший человек, которому я дорога.
 — Я знаю, что ты думала обо мне, мечтала, смотрела на экран своего мобильника, в надежде, что я позвоню. Или напишу сообщение, в котором буду извиняться за то, что ушел. Знаешь, я извиняюсь сейчас перед тобой, только потому, что ты считаешь, что я должен это сделать! Но нет. Я не изменил тебе, не обманул тебя, я просто решил оставить тебя на время. Чтобы ты успокоилась, чтобы привела свои мысли в порядок. Ты же словно одурела, Ань. Не разговаривала, не обращала внимания на меня, как будто меня и не было вовсе.
 Его прорвало словно плотину. Он говорит и говорит, и все явственнее в его словах прослеживается моя вина. Должно быть, он лишился здравого смысла еще год назад, а может и раньше. Я просто этого не замечала.
 Он сжимает мою руку крепче всякий раз, когда я пытаюсь ею пошевелить. Его парфюм врезается в мой нос сильнее, чем запах виски изо рта. Музыки по-прежнему нет, но я успокаиваю себя тем, что из-за шума и разговоров, наш с ним никому не слышно. Я дам ему выговориться, а потом просто уйду отсюда. И пускай мне неприятны его слова, я просто выброшу их из памяти, пока буду идти «домой».
 — Просто скажи мне, ты рада увидеть меня снова? Ты скучала по мне?
 — Нет.
 Он внимательно смотрит на меня, как будто пытается найти признаки лжи в моих глазах. Но все его попытки тщетны. Я говорю правду.
 — Вот значит как.
 — Неужели ты думал иначе?
 Он усмехается и залпом допивает свой виски с колой. Громко ставит стакан и впивается в меня оценивающими глазами.
 — Черт возьми, не думал, что смерть тетушки так сильно тебя подобьет! Она была тебе просто теткой!
 Не знаю, что на меня находит. Словно ведро ледяной воды выливают на мою голову. Я не в силах противостоять ярости. Не в силах заглушить обиду, заставляющей пустить по лицу предательскую слезу. Резко убираю руку, которую сжимает Паша, и со всей силы ударяю его по лицу. Звук тяжелого шлепка, кажется, разносится по всему залу и привлекает внимание пьяных зевак. Моя ладонь горит, по телу проносится кипящая дрожь и мне с трудом удается слезть с высокого стула и протиснуться сквозь изумленную толпу. Я практически ничего не вижу перед собой, все размыто из-за слез.
 Как он мог такое сказать мне? За что он так со мной? Эти вопросы вперемешку с его словами эхом раздаются в моей голове. Я хочу уйти отсюда, хочу убежать подальше, чтобы никто-никто не нашел меня.
 Врываюсь в гардеробную и среди кучи чужой одежды с трудом нахожу свой пуховик. Несколько парней и девушек хихикают, глядя на то, как я пытаюсь быстро застегнуть молнию и намотать на шею длинный шарф.
 Морозный воздух остужает мое горячее лицо, как только я выбегаю на улицу. Сжимаю в руках шапку, и если бы у меня была еще одна, я бы порвала эту в клочья.
 Боже, я же, кажется любила этого человека. Любила! Нет. Я его не любила. Я была благодарна ему, я уважала его и мне нравилось то, какими легкими и незамысловатыми были наши отношения. Я считала его другом, близким другом.
 «Не знаю, но, он не твой тип. Просто не твой, и все тут!» — говорила Вика с самого начала наших с Пашей отношений.
 Господи, как же она была права. Может стоит позвонить ей и рассказать, каким козлом он оказался?
 Говорит, что Лара просто тетка! Представляешь? Просто тетка?! Она для меня все! Мать и отец, которых у меня не было, бабушка и дедушка, которых я не знала! Она была для меня всем! И теперь ее нет!
 Слезы текут по лицу, оставляя холодные тонкие дорожки. В голове проносится все, о чем я думала в те первые мучительные для меня недели, когда я жила в полном одиночестве, в квартире, где все напоминало мне о любимой тете. Это тяжелые мысли, больные и острые.
 Набрасываю на голову капюшон и кидаюсь вперед. Быстро прохожу мимо нескольких мужчин, курящих в сторонке и не обращающих на меня никакого внимания. Я пытаюсь не думать о Веронике, которая, возможно, сейчас вернулась в бар и ищет меня. Мне нужно побыть одной, нужно остыть и прийти в себя.
 Дойдя до узкой безлюдной тропинки, я останавливаюсь. Пытаюсь отдышаться, но морозный воздух слишком тяжелый и колючий. Горло горит, мне хочется пить. Пытаюсь дышать носом и закрываю глаза, вслушиваясь в лесные шорохи. Вдалеке слышится рев снегоходов, а позади — отдаленный девичий смех.
 Холод проникает в капюшон, я чувствую как он охлаждает вспотевшую шею. Я могу заболеть, но сейчас мне все равно. Может я заболею так сильно, что ни одно лекарство не сможет помочь мне и я умру.
 Снег скрипит как пенопласт. Неприятный звук доносится сзади и становится все громче и громче. С каждой секундой.
 Медленно открываю глаза и, прищурившись, смотрю на тусклый желтый фонарик в сугробе. Рядом с ним снег завороженно сверкает.
 Кто-то тяжело дышит за моей спиной, словно пробежал стометровку. Я не хочу, что бы этим человеком оказался Паша. Не хочу его видеть. Ненавижу его за то, что он сказал мне.
 — У тебя тяжелая рука! — кричит он мне в спину. Его голос за несколько минут стал развязнее. Видимо, перед выходом он не отказался от очередной порции виски. — Если бы ты сжала кулак, то с легкостью выбила мне зуб.
 Мне противно слышать его голос. Не оборачиваясь и не говоря ему ничего в ответ, иду вперед поспешными шагами.
 — Стой-стой! Куда же ты, драчунья?
 Я молча иду вдоль по узкой тропе, и снег громко хрустит под ногами.
 — Стой же ты! — выкрикивает он и хватает меня за локоть. — Остановись!
 — Отпусти меня!
 — Так, значит, ты не скучала по мне? — спрашивает он наглым тоном. Белый пар из его рта пропитан алкоголем.
 — Нет! Нет! Нет! И смирись уже с этим!
 — Ох! Ты, гляжу, такая самоуверенная стала! Тише, тише! Не брыкайся!
 — Отпусти меня! Отпусти! — кричу я ему в лицо. Мне становится страшно не столько от того, что он крепко сжимает меня и без труда может причинить боль, сколько от своего писклявого и истеричного крика. — Я ненавижу тебя! Ненавижу!
 — Почему же? Думаю, ты должна сказать мне спасибо. Ведь если бы я не оставил тебя на время, ты бы не стала такой бойкой и смелой! Знаешь, теперь ты мне нравишься больше.
 Я резко останавливаюсь и с трудом поднимаю на него глаза.
 — Оставил «на время»? Ты, что, с ума сошел?
 Он усмехается, и от этой белоснежной улыбочки меня начинает тошнить. Мне кажется, что снег за нами скрипит, оповещая о других гуляках.
 — Убери от меня свои руки. Ты мне противен и мне стыдно за тебя. Лара относилась к тебе хорошо, а ты даже не пришел на ее похороны. Ты просто слился. А теперь вдруг решил заявиться, когда я успокоилась и стала налаживать свою жизнь. Ты идиот, если надеешься, что я кинусь тебе на шею.
 Его глаза гневно сверкают и могу поклясться, что еще никогда в жизни я не видела Пашу таким озлобленным. Но меня ему не напугать. Его злость поверхностная и кратковременная.
 — Дрянь! — бросает он мне в лицо и с силой швыряет в твердый сугроб.
 Я запинаюсь о невысокий столбик с желтым фонариком и падаю лицом в холодный снег. Моя ладонь цепляется за колючие ветки невысоких елей, и я чувствую обжигающую боль на коже.
 — Эй, эй, эй, полегче! — кричит он за моей спиной. — Ты чего? Мы ведь дурачимся, брат!
 Я понимаю, что это он говорит не мне. Возможно к нему подошел кто-то из его друзей? От мысли, что я одна в лесу с двумя парнями, один из которых способен причинить мне вред, заставляет сердце биться быстрее. Эти мысли пугают меня. Уж лучше я сотню раз вынесу на себе ледяной взгляд своего начальника, который приводит меня в настоящий ужас, чем буду находиться здесь.
 Ошеломленная поведением Паши, поспешно вытираю холодными ладонями мокрое от снега лицо. Быстро и неряшливо поднимаюсь на колени и стягиваю глубокий капюшон, из-за которого я не вижу ничего кроме своих ног. Мои руки мерзнут. Ночью мороз крепче и острее.
 Передо мной открывается неожиданная картина. Над Пашей возвышается высокий и крепкий человек и, кажется, он держит моего обидчика за воротник серого пуховика. Я не вижу лицо. Капюшон расстегнутой дутой куртки скрывает его. Но я знаю его. Уверена, что знаю.
 — Пошел отсюда.
 Знакомый тяжелый голос странным образом успокаивает меня. Никогда не могла подумать, что заслышав его, буду чувствовать себя в безопасности.
 — Ты, кажется, попутал берега! — дерзит Паша. — Разворачивайся и иди, куда шел!
 — Я шел за тобой.
 Не понимаю себя. Должно быть алкоголь в крови играет со мной и плавит мои мысли, ведь голос человека, который каждый раз пугает меня до дрожи в коленях, сейчас кажется мне… Приятным.
 — Если ты сейчас же не скроешься с моих глаз, я сломаю тебе челюсть, и ты не сможешь нормально есть несколько месяцев, — говорит мужчина ровным и спокойным тоном.
 Стоит только представить, что он действительно способен сделать то, что сказал, становится дурно. В его голосе чувствуется непоколебимая уверенность, поэтому полагать, что он не исполнит задуманного — весьма глупо. И я рада, что Паша воспринял его слова всерьез.
 Он кидает на меня озлобленный взгляд, потом шепчет что-то Кириллу. Думаю это было что-то вроде «еще поквитаемся». Ну, да, конечно. Паша по сравнению с ним карлик с озлобленной физиономией, который поспешно уходит вдоль по узкой тропинке. Я знаю, что он испугался, и я рада, что он не стал делать вид, будто ему все по плечу.
 Внезапно вокруг становится очень тихо. Зловеще тихо. Мужчина медленно поворачивается ко мне, и хотя я не вижу его холодного взгляда, к которому уже привыкла за пару недель, чувствую, как внутри меня все снова начинает переворачиваться. Ведь он смотрит на меня так же, как и всегда. Я знаю это. Чувствую.
 — Где твоя шапка?
 То ли холод сковал мои мышцы на лице, то ли я слишком ошеломлена его внезапным вопросом, но я не в силах ответить ему. Он как будто шипит. Как будто не хочет задавать этот вопрос и говорить со мной, но неведомая сила заставляет его это делать.
 Опускаю глаза и вижу, что моя шапка висит на одной из колючих еловых веток. Должно быть, она повисла там, когда я летела в сугроб лицом.
 — Вставай и застегнись, — приказывает мой начальник ровным тоном.
 Он делает большой шаг ко мне, хватает мою шапку с ветки и протягивает. Я по-прежнему стою в снегу на коленях и изумленно смотрю на высокого мужчину, чье лицо едва-едва можно разглядеть под темным и глубоким капюшоном. Тусклый свет фонарей на земле отсвечивается в его глазах. Темных и холодных глазах.
 — Вставай, — повторяет он и на сей раз чуть громче.
 Я осторожно поднимаюсь и только сейчас замечаю, как сильно замерзли мои колени. Послушно застегиваю молнию пуховика и, если бы не трясущиеся от холода пальцы, я бы сделала это быстрее.
 — Надень шапку, — вновь командует он, сунув мне ее. Через несколько секунд добавляет: — И варежки.
 Натягиваю шапку онемевшими от холода руками, не в силах объяснить себе, что сейчас происходит. С трудом вытягиваю первую варежку из кармана пуховика, но она падает в снег. Пальцам больно, такое чувство, что ломаются кости.
 По телу разносится дрожь, и меня передергивает. Я замерзла. С каждой секундой холод все сильнее проникает под мою одежду, и если бы я хоть немного пошевелилась, то возможно разогрела бы остывшую кровь.
 — Тебе, что, не выдали теплую одежду? — спрашивает мужчина резким тоном и поднимает мою варежку. Он быстро раскрывает ее передо мной и ждет, когда я засуну в нее свою окоченевшую руку.
 — Выд-д-дали, — стучу я зубами, с болью просовывая руку в варежку.
 Он залазит в мой левый карман и вытягивает вторую, проделывая все тоже самое.
 — Тогда какого черта ты нарядилась в эту ветровку в тридцати шестиградусный мороз?!
 Чувствую себя пятилетней девочкой, которую отчитывают за провинность. Я не знаю, как сейчас должна обращаться к нему, на «вы», или неформальная обстановка дает мне право говорить с ним на «ты»? Или у меня вообще нет такого права, ведь он мой начальник?
 — Это пух-х-ховик, — шепчу я, и стук моих зубов звучит слишком громко в лесной тишине.
 — Как же! — рявкает он недовольно.
 — Форма б-б-большая на м-меня, — добавляю я, стараясь не шевелить пальцами. Я надеюсь, что варежки согреют руки, и мне не придется растирать их друг о друга, ведь любое движение приносит ужасную боль.
 Он резко поднимает мой капюшон и натягивает мне на голову. Шарф, который я небрежно накрутила при выходе из бара, он несколько раз закручивает на моей шее и плотно завязывает.
 Из-за мороза немеют не только мои конечности, но и мысли. Я не могу думать, а если и пытаюсь понять, почему же он так туго завязал шарф и продолжает крепко держаться за его концы, то ничего путевого в голову не приходит. Даже, если бы он намеревается придушить меня этим шарфом прямо здесь и сейчас — мне все равно. Я окоченела и мне лень шевелиться.
 Я вижу его глаза, в которых блестят уличные фонари, вижу квадратный подбородок с ухоженной, но побелевшей от мороза щетиной, и замечаю, как медленно приоткрываются его губы и клубы белого пара растворяются в воздухе.
 — В-вы с-собир-рает-тесь уб-бить м-меня?
 — Еще не решил.
 — Т-тогда в-вам н-нужно п-потор-ропит-ться, п-по-т-то-м-мучто м-мо-р-роз уб-бьет м-меня п-п-перв-вым.
 Кажется, он усмехается.



ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


 Мне не следовало вообще высовывать свой нос на улицу в такой кошмарный холод. Чем я только думала, когда надевала кашемировый свитер поверх одного лишь бюстгальтера? Явно не головой. А колготки! Господи, неужели я и впрямь надеялась, что колготки с плотностью в восемьдесят Den способны сохранить мои ноги в тепле? Да, чтобы не мерзнуть, как говорит Вика, в этой Лапландии, нужно надевать шерстяные гамаши, а вместо нижнего белья — панталоны с начесом. А пальцы ног. Они болят так сильно, что мне больно идти. Но, если я остановлюсь, то человек за моей спиной, будет шипеть, словно змея.
 — К-куд-да м-мы ид-дем? К-каж-жется, мне н-нуж-жно в друг-гую стор-рону.
 — Идем в бар. Выпьешь чай и согреешься, — рявкает он сзади.
 — Я д-дум-мала, что в-вы в-вед-дете м-меня «д-до-м-мой». — Останавливаюсь, но мужчина хватает меня за локоть и толкает. — Н-нет, я н-не х-хочу т-туда! М-мне н-нуж-жно «дом-мой».
 — Боишься встретиться со своим дружком?
 — Н-не в-ваш-ше д-дело, — отвечаю я и вновь останавливаюсь.
 Он снова подталкивает меня, и я запинаюсь.
 — В-вам н-не стыд-дно? — злюсь я, но мой голос дрожит от холода, а зубы громко стучат. Вряд ли в моем тоне можно услышать недовольство. А я, черт возьми, совсем недовольна.
 — Мне? Нет.
 Он придерживает меня за локоть и толкает. Я пытаюсь остановиться, но он словно бульдозер на автомате, непоколебимо движется только вперед.
 — В-вы не м-мож-жет-те так с-со м-ной об-бращатьс-ся! Я н-ник-куд-да с в-вам-ми не п-пойд-ду! С-слыш-шите?
 Снова торможу и на этот раз у меня получается заставить гору позади меня остановится. Он резко хватает меня за плечи и разворачивает к себе, прям как несколько часов назад, когда я впервые решила прокатиться на опасной плюшке.
 — Здесь нет никакого дома, и уж тем более — твоего! А если ты хочешь переться в свою гостиницу в этих шмотках, которыми можно только подтереться — вперед! Упади в сугроб, замерзни там и валяйся в снегу до утра, пока какой-нибудь идиот, вроде твоего дружка, не найдет твой замерзший труп!
 Он громко кричит, швыряя эти ужасные слова мне в лицо. Ненависть, злость и всеобъемлющее раздражение читается в его потемневших глазах, и даже тусклый свет фонаря уже не виден в этом холодном и бездушном взгляде. В нем нет жалости, нет сочувствия. Он лишен нормальных человеческих чувств. Этот человек не знает, что это такое.
 — В прошлый раз тебе просто повезло. Но сейчас, вряд ли кто-то побежит тебя спасать!
 Он в курсе. Конечно же, он знает, как я едва не замерзла в сугробе по собственной глупости. И осознание того, что мое «везение» искренне расстраивает его — меня по-настоящему ужасает. Он злится, что в тот день я не замерзла насмерть в сугробе и, что его компаньон спас мне жизнь. И теперь он травит меня своими ядовитыми словами, как будто я — причина его неудавшейся жизни. Мне обидно, что человек, которого я не знаю и, который ничего для меня не значит, так ловко внушает в меня страх и с легкостью причиняет мне боль. Ему нравится так делать, возможно, это его хобби. Но сейчас его грязные развлечения заставляют меня плакать. И мне противно от самой себя. Мне стыдно, что по моему лицу бежит предательская слеза, которую я не могу смахнуть только лишь потому, что руки чертовски замерзли.
 — Даже твой дружок не спасет тебя, — добавляет он, немного склонившись надо мной.
 — Хв-ватит! — кричу я. От звука моего дрожащего голоса его глаза заметно темнеют, и он резко хватает меня за локоть и снова толкает вперед. — Хв-ватит! Хв-ватит, — плачу я, и спотыкаясь иду по хрустящему снегу.
 Но он только сильнее сжимает мою руку и теперь мне становится страшно. Я начинаю брыкаться, вырываться, но его рука намертво вцепилась в мою. Кричу, в надежде, что кто-то услышит мой крик, но здесь безлюдно. Нет ни единой души, которая могла бы помочь мне. Мне плевать кто он, плевать, что если я врежу ему, то могу лишиться работы.
 И все происходит слишком быстро. Резко разворачиваюсь и со всей силы ударяю его по лицу свободной рукой. Мне очень больно. Чувствую себя ледяной статуей, разлетевшейся на миллион осколков. Мой кулак попадает прямо в квадратную челюсть, и судя по его лишь удивленному выражению лица, больно я сделала только себе. Успеваю воспользоваться моментом, пока он ошарашенно смотрит на меня, и вырываюсь. Он пытается ухватиться за мой шарф, что-то нервно кричит мне, но я пячусь назад ровно настолько, сколько позволяет мне узкая тропинка. Вновь спотыкаюсь о чертов фонарь и падаю назад. Он все же успевает схватиться за шарф, но это не спасает меня от падения. Второй раз за последние полчаса падаю в снег, но на сей раз, и слава Богу, не лицом. 
 С трудом поднимаюсь на ноги. Я запыхалась, мне тяжело дышать. Хочу набрать полные легкие воздуха, но мороз слишком колючий, поэтому дышу ртом и прерывисто. Я не чувствую пальцев ног, пытаюсь поджать их, но такое чувство, что вместо них у меня огромные твердые картофелины. Это плохой знак. Если в ближайшие несколько минут я не попаду в тепло — запросто отморожу конечности. Эта быстрая и нелепая борьба согревает меня, хотя бы чуть-чуть. По крайней мере, теперь у меня находятся силы на то, чтобы идти самой туда, куда я хочу, без «посторонней помощи».
 — Пошли в бар, — говорит он твердо, но спокойно. — Это ближайшее место, где можно согреться.
 Не обращаю внимания на его слова, хотя из-за унижения и стыда за свою слабость, на глаза вновь наворачиваются слезы. Тряпка! Тряпка! Тряпка!
 — Стой же ты! — кричит он мне в спину и обогнав, останавливается прямо перед моим носом. — Ты даже не знаешь, куда идти!
 — Что ты так паришься?! На сей раз меня никто не пойдет спасать, — яростно цитирую я его, — забыл? Ты ведь этого хочешь! Чтобы я сдохла, так? Ты делаешь все для того, чтобы мне б-было больно, чтобы я чувствовала свою никчемность, а? Тебя это забавляет? Приносит удовольствие? Нашел себе новую игр-рушку, которой можно оторвать руки и ноги? Что ж, игра закончена! Ты выиграл!
 — Тише…
 — Ты все испортил, все! Это была твоя цель? Ис-спортить мне жизнь, которую я только-только стала налаживать, да? Молодец! Мол-лодец! — кричу ему в лицо, не замечая, как слезы замерзают на моих щеках. У меня истерика, настоящая истерика, которую я не в силах остановить. Он пытается дотронуться до моей руки, но я резко отскакиваю от него. — Иди к черту! Слышишь? К чер-рту!
 Обхожу его и иду вдоль по тропинке, туда, где виднеется деревянный указатель между соснами.
 — Я не пущу тебя, — говорит он тяжелым голосом и хватает меня за плечо.
 — Господи, да отстань же ты от м-меня!
 Но он резко поднимает меня и ловко, как будто я перышко, забрасывает на свое плечо и разворачивается в противоположную сторону. Я кричу, брыкаюсь и бью его по спине, пока он идет к бару. Он не говорит со мной, не обращает внимания на мои удары, он просто крепко держит меня за бедра и голени.
 Спустя пару минут я устаю извиваться и орать, понимая, что все мои попытки убежать безнадежны. Что ж, как только мы вернемся к бару, я разыщу Веронику, и попрошу ее вернуться обратно в гостиницу. Не думаю, что этот сумасшедший будет устраивать сцены на людях, а если и рискнет, то маловероятно, что люди встанут на его сторону и будут кричать: «Эй, давай, издевайся над ней! Говори гадости и унижай ее!».
 Прислушиваюсь к его твердым шагам и хрусту снега. На нем зимняя спортивная обувь и черные теплые штаны. Я видела подобные в магазине спортивной одежды, когда покупала себе вещи для этой работы. Не смотря на трескучий мороз, я чувствую приятный мужской парфюм и этот запах мне нравится. Он успокаивает и внушает чувство защищенности. Боже, мой мозг играет со мной. Я ненавижу этого человека, но мне нравится чувствовать его запах — сильный, дерзкий и решительный. Наверное, я отморозила свои мозги.

* * * * *


  Аромат чая с мятой проникает сквозь приоткрытую дверь небольшой, но уютной комнаты для персонала «Черного ястреба». В центре стоит деревянный стол с пошарпанными ножками, на котором полно пустых картонных коробок, у стены — мягкий коричневый диван, напротив — плоский телевизор. Я сижу на стуле, рядом с батареей и грею замерзшие ноги. Пальцы холодные и неприятно покалывают.
 Дверь распахивается и в комнату заходит молодая девушка с деревянным подносом в руках. Ее лицо мне знакомо, кажется, она живет недалеко от нашей с Вероникой комнаты.
 — Ну, как? Согрелась чуть-чуть? — спрашивает она тоненьким голосом. — Чай очень горячий, осторожно.
 — Спасибо, мне намного лучше. Я не привыкла к такой погоде, — пожимаю я плечами. — Мм… Ты случайно не видела Веронику? Думаю, ты ее знаешь.
 — Несколько минут назад она ушла, кажется.
 — Не одна?
 — Нет, вроде бы с парнем. Я не знаю, может она еще вернется.
 Вряд ли. Время позднее, почти за полночь, а у нее на носу первая смена.
Спросив, не нужно ли мне еще чего-нибудь, девушка выходит из комнаты. Наливаю в кружку чай из стеклянного заварочного чайничка, и наблюдаю за мелкими зелеными листочками, плавающими в светло-коричневой жидкости.
 С каждой секундой тепло проникает в мое тело, расслабляя ноющие мышцы. Второй раз за пятнадцать минут достаю из кармана пуховика свой сотовый, в надежде, что он все-таки одумается и включится. Но чуда не происходит. Батарейка плохо переносит мороз, и гаджет моментально разряжается. Должно быть Вероника звонила мне и писала сообщения, я уверена, что она искала меня. Некрасиво получилось. Обязательно извинюсь, когда снова увижу ее.
 В тепле и с кружкой вкусного чая в руках я успокаиваюсь. Вообще-то, я успокоилась еще по пути сюда, когда меня тащили на плече. За всю дорогу он ничего не говорил, и когда я устала брыкаться и колотить его по спине, то тишина, прерываемая только хрустом снега под его ногами, постепенно успокоила мои нервы. Я висела на нем как тряпка. Та самая, что треплется от ветра над окном у меня дома. Странно, но вспомнив о ней, я ощутила жуткую тоску по дому и своем любимом уголке — маленьком балкончике.
 Когда он подходил к бару, несколько зевак на улице захихикали, провожая нас веселыми взглядами. Ему, кажется, было на них все равно. Он зашел в здание не с центрального входа, а с торца. Возле тяжелой деревянной двери курили сотрудники — два невысоких парня.
 «Здрасьте», — произнесли они оба, провожая нас удивленным взглядом.
Но он не поздоровался с ними. Резко вошел внутрь, резко раскрыл еще одну дверь, ведущую на небольшую кухню и командирским голосом сказал:
 «Горячий чай с мятой. В комнату.»
 Ни «принесите, пожалуйста», ни просто «принесите чай», а «ГОРЯЧИЙ ЧАЙ С МЯТОЙ! В КОМНАТУ!». Вспоминаю приказной тон и меня передергивает.
 Небрежно опустив меня на диван, он подошел к батарее, пощупал ее и поставил рядом с ней стул.
 «Садись сюда и грейся.»
 Так я и сижу здесь уже пятнадцать минут, послушно выполняя приказ своего начальника. Здесь все так делают. Без лишних вопросов и разговоров.
 Дую в кружку и делаю небольшой глоток. Приятная жидкость согревает меня изнутри, и я вновь борюсь с силой, делающей мои веки тяжелыми. Было бы хорошо оказаться сейчас в кровати, в мягкой и теплой постели. Мне следует выспаться, отдохнуть, а завтра, на свежую голову обдумать все, что сегодня произошло. Опасный тюбинг, идиотские выходки бывшего и начальник, наговоривший мне всякой гадости. Нет, я не должна вновь задумываться об этом, не должна. Я устала и хочу спать.
 — Согрелась?
 Я резко поднимаю голову и вижу в дверях его. Куртка расстегнута, щеки красные, а взгляд по-прежнему тяжелый.
 Киваю. Мне пора уходить, и я рада, что он напомнил мне об этом своим внезапным появлением. Убираю ноги с батареи и обуваю угги.
 — Все?
 Непонимающе гляжу на него.
 — Согрелась настолько, что можешь снова выйти на улицу?
Снова киваю и застегиваю пуховик.
 — Сложно ответить?
 Поднимаю с пола шарф, на мгновенье замираю и внимательно смотрю на мужчину. Темные брови сошлись к центру, желваки на скулах медленно ходят. Должно быть я слишком устала, ведь теперь его прохладный взгляд не заставляет мои ноги дрожать, а сердце бешено колотиться. Возможно завтра, когда моя голова проспится, и я получу хороший заряд энергии, этот человек без труда высосет его из меня, как вампир. Но сейчас у меня нет сил бояться его. Я нахожусь в нейтральном состоянии, которое не изменится даже в том случае, если он станет истерично орать на меня.
 Набираю в легкие немного воздуха, намереваясь ответить, но тут же передумываю. Почему я должна отвечать ему? Да, он мой начальник, но сейчас — у меня выходной. Будь он нормальным, я бы поболтала с ним, но он притащил меня сюда против воли, несколько раз оскорбил, наорал, как сумасшедший не пойми за что, и после этого я должна говорить с ним?
 Накручиваю шарф на шее и туго завязываю. Когда выйду на улицу, то закрою им лицо. Беру шапку с подоконника и направляюсь к выходу, но мужчина резко перегораживает мне путь.
 Безнадежно вздыхаю. Это единственное, что я в силах сейчас сделать.
 — Ты даже не знаешь куда идти.
 Устало поднимаю на него глаза и замечаю на себе внимательный взгляд.
 — Знаю.
 — Сомневаюсь.
 Мы долго смотрим друг на друга, и я вдруг понимаю, что впервые нахожусь к нему настолько близко. Я чувствую запах парфюма на его шее, там, куда распыляют его первым нажатием на дозатор. Вижу пушистые темные ресницы, обрамляющие серые глаза, тонкий косой шрам на брови, разделяющий ее на две половинки и мягкую горизонтальную складку на подбородке. Мне кажется, я не замечала ее прежде, ведь именно она смягчает его суровый образ. У него красивое лицо, по-настоящему мужское и уверенное.
 — Подожди две минуты. Я отвезу тебя.
 — Надо же! Так значит, это твой новый парень?
 Оказывается я ошибалась. Меня — уставшую и сонную — можно растормошить в один миг, если поместить в одну комнату моего бывшего, который сильно перебрал и с трудом стоит на ногах, начальника с тяжелым характером и необъяснимой вредностью, и меня, человека, отказывающегося понимать, какого черта они оба свалились на меня со своими проблемами и требованиями.
 Паша нагло вваливается в комнату, нарочно задев плечом моего начальника. Он с насмешкой смотрит на нас обоих, скрещивает руки на груди и громко цокает.
 — Ну, кто бы мог подумать, что у тебя хватит духу так скоро закрутить шашни с другим! Ты реально удивляешь меня с каждой нашей встречей. Аня, она же такая правильная, такая верная и милая девушка, — кривляясь, говорит он писклявым голосом, — видели бы мои друзья тебя сейчас!
 — Замолчи, пожалуйста, — говорю я сквозь зубы.
 — Господи, какая же ты эгоистка! — смеется он, хлопнув в ладоши. — Брат, она даст тебе пинком под зад, когда ей станет скучно. Серьезно тебе говорю. Сначала перестанет обращать на тебя внимание, станет скучной и молчаливой, и потом, если кто-нибудь из ее окружения отдаст концы, тебе и самому захочется убежать от нее подальше!
 Он смеется, и этот звук режет мне уши. Мне противно смотреть на него,  противно вспоминать те моменты, когда мы были близки. Как же я могла не увидеть в нем эту ядовитость, которой он травит меня сейчас? Неужели человек может так умело прятать свою истинную сущность за маской доброжелательности?
 — Убирайся отсюда, — говорю я тихо. — Уйди и никогда больше не попадайся мне на глаза. 
 Отхожу к окну и хватаюсь за край подоконника так сильно, что пальцам становится больно.
 — Думаю, сделать это будет весьма проблематично, ведь я — гость этого чудного места, — кричит он мне в спину. — А ты — сотрудник. Ты прислуга для меня. И будешь делать все, что я тебе скажу. Уверен, ты не хочешь, чтобы я жаловался на тебя, ведь, насколько я знаю, это твоя первая работа за прошедший год, разве не так? Что, если из-за недовольного гостя тебя уволят, а?
 Стыд накрывает меня, сдавливает виски, тяжелым грузом ложиться на плечи. Мне хочется реветь, орать и бить стены. Слышу клацанье зубов во рту — меня бьет нервная дрожь. Я не вынесу эту ночь, не вынесу больше этих гадких слов. Мои руки трясутся и я закрываю ими лицо. Ногтями больно впиваюсь в лоб и знаю, что там останутся бардовые полоски.
 — Убирайся отсюда.
 Боже, я забыла о нем. Он здесь, рядом с нами и слышал все, что только что сказал мне Паша. Теперь его шкатулка издевательств и насмешек надо мной пополнится чем-то новеньким.
 — Я сказал — убирайся.
 Даже сейчас от этого тяжелого голоса становится неприятно и боязно, словно каждая буква, сказанная этим человеком, выцарапывается на моем теле. Я понимаю, почему он так поступает. Жадные дети не любят делиться своими игрушками. Даже если кому-то хочется оторвать у нее какую-нибудь часть, жадина ни за что не поделится. Ведь самому это делать в сто раз приятнее, чем просто наблюдать.
 — Ох, Боже ты мой! Защитник! — выкрикивает Паша пьяным голосом. — Не ты ли помогаешь ей налаживать жизнь, а? Ань, как ты там сказала мне? «Я только-только стала налаживать свою жизнь, и тут появился ты!». Что-то в этом роде, да? Что ж, скатертью дорога! Знаешь, ты меня вообще не устраивала! Нигде! В окружении моих друзей — ты серая мышь, и мои родители считали, что ты меня не достойна! А в постели с тобой хотелось просто застрелиться, ей Богу! Эй! Убери свои руки! Пошел ты!
 Я разворачиваюсь и вижу, как он хватает Пашу за воротник джемпера и с силой выталкивает за дверь. Тот явно падает — слышится грохот. Отсюда мне уже никого не видно, но я слышу, как кричит Паша и просит оставить его в покое. До сегодняшнего дня я бы кинулась ему на помощь просто потому, что не считаю рукоприкладство решением проблем. Но сейчас мне все равно, будет ли у него сломана челюсть или нос.
 — Стой! Стой! — орет он как свинья. — Я ухожу! Ухожу! — Шуршанье. Наверное, он поднимается на ноги. — Че вылупились? Идиоты! Пошла отсюда! Уйди с дороги, сука!
 Через несколько секунд он возвращается в комнату и задумчиво закрывает дверь на щеколду. Мои мысли спутались, стыд и потрясение все еще бушуют во мне, и я не в силах утаить это от чужих глаз.
 Мы молчим. За дверью слышатся голоса, но они кажутся очень далекими. Он внимательно смотрит на меня и его серые глаза с осторожностью перемещаются на моем лице. Не выношу его взгляд и отворачиваю голову.
 — Т-теперь мне м-можно уйти? П-пожалуйста…
 Еще чуть-чуть и я расплачусь. Прямо здесь, перед ним, я разрыдаюсь в горьких слезах, потому что мне стыдно за все, чему он только что стал свидетелем.
 — Тебе нужно успокоиться.
 — Я спокойна…Я…Мне нужно уйти. Пожалуйста. Завтра вы можете продолжать…Продолжать делать со мной то, что вам так нравится, — с дрожью в голосе говорю я. — А сейчас, дайте мне уйти.
 Он молчит, а я еле дышу. Шмыгаю носом и натягиваю шапку. Кидаю на него быстрый взгляд и замечаю странный блеск в серых глазах, который прежде не замечала. Вообще, я многому не придавала значения в его внешности, и это не удивительно. Он словно хамелеон, меняющий свою окраску. Даже глаза, в которых стреляют молнии и бушует ураган, могут озариться солнечным светом. Как сейчас, но совсем ненадолго.
 Еще секунду назад он был растерян, широкие плечи заметно опустились, а взгляд лишенный равнодушия, озадаченно остановился на моем лице. Но все это исчезло в мгновение ока.
 — Смотри на указатели, — холодно говорит он и резко выходит из комнаты.






ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


 Мне пришлось рассказать Веронике о Паше и том, какой концерт он вчера устроил. Вот только я и словом не обмолвилась о начальнике, который сыграл во всем этом не последнюю роль. Она слушала меня в половине шестого утра, пока собиралась на свою смену. Мне было стыдно за то, что она миллион раз извинялась передо мной, и всякий раз, когда ей хотелось в очередной раз повторить слово «прости», я резко поднимала указательный палец и громко цокала.
 Она действительно звонила мне и писала сообщения, как я и подозревала. И, когда я подключила умерший на холоде гаджет к зарядному устройству, на экране высветилось десять пропущенных вызовов и три сообщения — все от Вероники.
 Спала я плохо, а если и удавалось задремать, то в этой дремоте мне мерещились тяжелые шаги, бесконечный хруст снега и горизонтальная складочка на квадратном подбородке. Я тут же открывала глаза и долго смотрела в потолок, считала овец, коров, пастухов, но сон так и не приходил.
 На улице было очень темно, когда Вероника ушла на работу. Я долго смотрела в окно, за которым расстилался снежный лес и с тоской думала о своем доме, балкончике и грязной тряпке с квартиры надо мной. Мне бы очень хотелось вернуться в свою уютную квартиру, где я выросла. И возможно, что сегодня меня отправят туда волшебным пинком под зад.
 Еще долго я думала ни о чем и обо всем, и эти пустые мысли утомили меня настолько, что я уснула прямо сидя на стуле, склонив голову на подоконнике.
 Я просыпаюсь от боли в шее и затекших руках. Сонная, перебираюсь в постель и вновь погружаюсь в глубокий сон. Там, в мире грез я сижу на кресле-качалке с книгой в руках и смотрю на море. Оно бушует, волны пенятся и разбиваются о темный и холодный песок. Брызги разлетаются в стороны и мне кажется, что вот-вот они достанут до моих ног. Небо темнеет на глазах, а вдалеке сверкают молнии одна за другой. Мне совсем не страшно, ведь я мечтала об этом. Здесь мне спокойно, не смотря на ураган, который разбрасывает белые лежаки и зонтики на пляже в разные стороны.
 Для кого они здесь? Сейчас слишком холодно, чтобы купаться в море и загорать, пляжный сезон окончен. Закутываюсь в шерстяную кофту темно-синего цвета — о Боже, это ведь кофта Лары! Ее любимая, с растянутыми рукавами. Я изумленно смотрю на большие пуговицы, и внутри меня поселяется тревога. Мне становится страшно и я не понимаю, в чем причина моего беспокойства.
 Снег. Он падает не спеша, кружится, завораживая воздушным танцем, и аккуратно ложится мне на плечи. Не понимаю, откуда он здесь? Неужели наступила зима?
 Тревога во мне усиливается. Я оглядываюсь, крепко держась за боковые ручки кресла и вижу лес. Он прямо за моей спиной, так близко, что я могу дотянуться рукой до пушистой ветки сосны, окутанной воздушным снегом. Я слышу шаги, с каждой секундой хруст снега становится громче, и когда я перестаю дышать, он резко замолкает.
 Кто-то рядом со мной. Смотрит на меня, я чувствую взгляд. Мне страшно. Знаю, что это сон и мечтаю проснуться. Разбудите меня! Прошу, разбудите меня!
 Моя голова поворачивается, против моей воли, как будто кто-то тянет за нужные ниточки. Вокруг снегопад, сказочный и волшебный. Впереди ничего не видно — белоснежные хлопья размывают картинку. Но вот, что-то темнеет, это фигура. Да, да. Это фигура человека, она темная и большая.
 «Кто здесь?» — кричу я, с трудом пытаясь разглядеть незнакомца.
 Он не отвечает и медленно движется ко мне. Хруст. Этот звук пугает меня, словно в нем смешались все мои страхи. Я не могу дышать, не могу вдохнуть ледяной воздух, заморозивший мои конечности.
 «Кто здесь?!» — повторяю я, моля, чтобы этот кошмар закончился.
 Это кошмар, я знаю. Он должен закончится, должен прекратиться иначе мое сердце остановится.
 Темная фигура прячется за пушистой сосной, и снегопад прекращается. Вокруг высокие сугробы и вздымающиеся к светлому небу деревья. Мне на голову падает снег, и я вижу, как по пушистым веткам надо мной бежит шустрая белка. Она ловко спускается по толстому стволу многолетнего кедра и ныряет в сугроб. Я смотрю в маленькую норку, которая образовалась в снегу и надеюсь, что лесная красавица вновь появится.
 Следы. Они повсюду. Кто-то оставил их здесь, рядом со мной, пока я была увлечена игривой обитательницей леса. Как же я не заметила возле себя эту темную фигуру. Да, я уверена, что следы принадлежат тому, кто прячется сейчас за высокой сосной, следя за мной сквозь пушистые ветки. 
 Грохот раздается неожиданно, как если бы на каком-нибудь городском празднике взорвалась бомба посреди улицы. Я подпрыгиваю и хватаюсь за голову. Волосы влажные как и лицо. Я вспотела так сильно, что намокли простыни и мне неприятно прикасаться к сырой ткани.
 Сажусь на край кровати и пытаюсь отдышаться, а облачное небо светит с окна прямо мне в лицо. У меня болит голова, должно быть я проспала дольше, чем нужно, и теперь целый день буду чувствовать себя неважно.
 Несколько минут я сижу неподвижно, привыкая к свету. Смотрю на прикроватную тумбочку, покрывшуюся тонким слоем пыли и говорю себе, что после душа нужно обязательно протереть все предметы и мебель, которые находится в «моем» уголке.
 Неприятное чувство, оставшееся после сна, давит в груди. Я снова протираю ладонью мокрый лоб и смотрю в окно. Что-то не так, не могу объяснить, но оно не дает мне покоя. Решаю отправиться в душ и смыть с себя пот, быть может и необъяснимое беспокойство тогда исчезнет.
 В ванной комнате я провожу двадцать минут и, когда возвращаюсь в комнату с закрученным полотенцем на голове и в махровом халате, принимаюсь стягивать грязное пастельное белье. Смотрю на часы — половина первого, — что ж, у меня есть достаточно времени, чтобы отнести все в прачечную.
 Снимаю салатовый пододеяльник и один из его углов цепляется за край невысокого подголовника кровати. Обхожу ее и аккуратно стягиваю ткань, опустив глаза на тонкий провод зарядного устройства, конец которого, прячется под кроватью с мои сотовым. Должно быть я зацепила его рукой во время сна и мой гаджет свалился с тумбочки. Присев на корточки, вытягиваю провод. По телу тут же пробегают мурашки, и я замираю.
 Телефона нет.
 Смотрю на плоский золотистый вход в зарядном устройстве, на котором и должен фиксироваться сотовый, и медленно опускаю глаза на светлый пол. Заглядываю под кровать, и это действие дается мне с трудом. Как будто сейчас из под нее выскочит та самая Бабайка, о которой мне рассказывала Лара.
 «Если ты не будешь спать, то Бабайка вылезет из под кровати!» — эхом раздаются в моей голове ее слова.
 Под кроватью нет телефона, во всяком случае на видном месте. Может быть он прячется за широкой ножкой? Тяну руку, щупаю пол, но ничего нет.
 Резко вскакиваю на ноги, чувствуя себя полной идиоткой и осматриваю всю комнату. На поиски уходит не больше пяти минут, и заканчиваются они провалом.
 Сажусь на свою кровать с помятыми и грязными простынями и вспоминаю, когда я видела его в последний раз.
 Пришла ночью и сразу завалилась спать. Он точно был со мной, ведь, когда Вероника собиралась на работу, я рассказывала ей о Паше и в это время поставила телефон на зарядку. Прямо сюда и положила на…
 Тумбочку. Смотрю на ничем не примечательный предмет мебели, который обещала протереть от пыли и с невероятным чувством тревоги замечаю на краю длинное пятнышко. Откланяюсь чуть в сторону и пятнышек уже два. Еще чуть-чуть — три.
 Поднимаюсь на ноги и прислоняюсь спиной к стене, которая разделяет наши с Вероникой зоны. Теперь на тумбочке ясно вырисовываются четыре длинных пятна, одно короче, следующее длиннее, третье длиннее второго, но четвертое короче предыдущего. Медленно подхожу к тумбочке, догадываясь откуда эти пятна взялись.
 Двадцать минут назад я смотрела на нее и вся поверхность была покрыта тонким слоем пыли. Двадцать минут.
 Подношу свою руку и кладу пальцы левой руки на «место преступления». Все сходится.
 Мизинец, безымянный, средний, указательный.


* * * * *


 — Не могу поверить, что моя смена закончилась! Это просто дурдом какой-то. — Вероника снимает юбку-карандаш, сидя на диване в комнате персонала, и разворачивает черные теплые колготки. — Вот она новогодняя пора, я тебе говорю, это еще цветочки. Вот на следующей неделе, числа пятнадцатого, начнется хаОс! ХаОс! — говорит она театрально-громко.
 Я смеюсь, стягивая узкие джинсы. Не сомневаюсь в ее словах, ведь за прошедшую неделю гостей на территории курорта стало в два раза больше.
 — Знаешь, я завидую семейным парам, которые приезжают сюда отмечать праздники. Здорово вырваться из городской суеты, да еще и попасть в такую сказку. Не правда ли, погода на улице сказочная?
 — Не то слово, — соглашаюсь я, кинув взгляд на свои промокшие от снега угги, — снегопад потрясающий. Говорят, что он продлится несколько дней, а порывы ветра будут достигать…В общем, ветер будет сильный, — смеюсь я и Вероника улыбается.
 — Сегодня целый день болит голова, устала кошмар.
 У меня тоже болит голова и не только сегодня, а уже несколько дней. Думаю, что это из-за погоды, которая меняется здесь с молниеносной скоростью.
 — Кстати…Мм…Не знаю, как сказать, — мнется Вероника, стоя передо мной в черных колготках и такого же цвета облегающей водолазке. В таком виде она похожа на балерину. — Я кое что нашла в нашей программе…
 — Что именно?
 Она резко вздыхает и ставит руки в боки:
 — Павел Серебрянников заселяется к нам в эту пятницу и пробудет здесь семь дней. И я бы хотела сообщить тебе, что это просто однофамилец, да программа продублировала его данные и сделала скидку, как постоянному клиенту. Это все-таки твой бывший.
 В висках начинает стучать и я медленно присаживаюсь на диван.
 — Поверить не могу, что он снова едет сюда, — говорю я тихим голосом. — Но, как ему удалось сделать броню в предновогодние праздники? Это же нереально.
 Вероника пожимает плечами и задумчиво опускает глаза:
 — Буду лгуньей, если скажу, что тебе нужно успокоиться, ведь он просто едет отдыхать сюда. Думаю, ему все-таки неймется, что ты так откровенно послала его на все четыре стороны. Знаешь, есть мужчины, которые считают, что последнее слово должно быть за ними и этот Паша входит в их число.
 А быть может, эти две недели он просто разрабатывал план мести, ведь его мужское достоинство не один раз побывало в грязи. И окунул его туда мой начальник.
 — Да, наверное, ты права, — только и говорю я. — Не хочу, чтобы он все испортил мне. Я очень полюбила это место, и не хочу терять его из-за…
 — Эй-эй! Успокойся, все будет хорошо. Тебя никто здесь в обиду не даст и уж тем более Инна Викторовна. — Она улыбается мне, и я благодарю ее за слова утешения. Они и впрямь меня успокоили. — Ты случаем не заболела? — добавляет она по-сестрински дотронувшись до моей руки. — Ты вроде бы бледная немного.
 — Все в порядке, просто голова болит уже который день. А от новости о Паше разболелась еще сильнее.
 — Прости, я просто хотела предупредить тебя. Увидела сегодня в программе…
 — Ничего страшного, ты все правильно сделала. Ну, так, что, вы едете завтра с Никитой в город?
 Услышав имя того самого парня, который провожал ее «домой» из «Черного ястреба» пару недель назад, Вероника расплылась в довольной улыбке. Еще не до конца известно встречаются ли они официально, или же просто находятся в статусе «хороших друзей».
 — На весь день, — отвечает она, закрывая лицо руками. — Погуляем по городу, по магазинам, сходим в кино. Надеюсь, когда мы будем сидеть в темном зале кинотеатра, он возьмет меня за руку, а потом, через какое-то время, чтобы это было полной для меня неожиданностью — поцелует.
 Я бы очень хотела, чтобы так оно и случилось, и когда через несколько минут Вероника обнимает меня на прощанье — желаю ей скорейшего осуществления ее желаний. У меня же особых планов на завтра нет. Хотя нет. Разве что выспаться и заняться стиркой, которой скопилось предостаточно.
 Вероника оказалась права, говоря, что сегодня творится настоящий дурдом. Новые отдыхающие пребывают один за другим и в какой-то момент меня едва не охватывает приступ паники, ведь я просто физически не могу так быстро регистрировать столпившихся у стойки людей и раздать им ключи от номеров и домиков. Этот пик пришелся с шести до половины восьмого вечера, и именно в это время я почувствовала резкое недомогание. Быть может именно из-за этого я все делала слишком медленно и гостям приходилось некоторое время ожидать своей очереди на заселение.
 У меня продолжает болеть голова, только теперь к боли в висках добавляется глухой стук в затылке. Такое чувство, что на моей голове сидит дятел и долбит своим острым клювом в одно и тоже место. Я выпиваю таблетку, которую мне приносит Светлана Ивановна, случайным образом оказавшаяся в холле. Она, как и Вероника, замечает мой нездоровый вид, бежит в ресторан и приносит мне чайничек с горячим чаем, стакан воды, булочку и обезволивающее.
 — Обязательно съешь сдобу, таблетка очень сильная и на голодный желудок ее принимать нельзя! — говорит она мне, и убедившись, что я откусила сахарную булочку, уходит по своим делам.
 Но я не съедаю ее, потому что еда попросту отказывается проникать в мой желудок. Мне хочется лишь одного, чтобы головная боль исчезла, и я смогла спокойно доработать оставшиеся пять часов. Таблетка срабатывает, но не на долго.
 Когда мне звонят из кухни и спрашивают, буду ли я заказывать ужин — решительно отказываюсь, хотя внутренний голос говорит мне, что я должна поесть. Но мне попросту не хочется.
 В начале девятого мимо меня начинают проходить гости. Все они идут в ресторан на ужин, разговаривают между собой, восхищенно рассматривают большой холл, разукрашенный в новогодние игрушки, а несколько детей позируют возле елки для фото на память. Не могу дождаться, когда же они все скроются в коридоре, и я смогу снова присесть на кресло.
 Успокаиваю себя тем, что вместо полноценного обеда я просто поклевала капустный салат, а отказавшись и вовсе от ужина, я просто лишила свой организм необходимой энергии. Но снова внутренний голос говорит мне, что мое недомогание есть ничто иное как признак болезни. Несколько дней назад я очень замерзла, возвращаясь «домой», и когда пришла, то не чувствовала пальцев ног, прям как тогда, в «Черном ястребе».
 Этот день снится мне в жутких кошмарах по ночам. И теперь, зная, что Паша снова вернется сюда — меня бьет нервная дрожь. По правде говоря не только он является причиной моих переживаний. И хотя своего молодого начальника с той самой ночи я больше не видела, меня не покидает чувство, что очень скоро он снова возникнет на моем пути.
 Сама себя удивляю — не могу отделать от мыслей о нем. Все дело в его поведении, именно оно заставляет меня вспоминать его суровый образ, тяжелый густой голос и пристальный холодный взгляд. Я знаю, что все это изменчиво, ведь я видела, как в стальных глазах, пропитанных яростью, появлялось смятение и растерянность. Конечно, эти чувства тут же исчезали, прям на моих глазах, но они были, и это не оставляет меня в покое.
 Очередная толпа гостей из номера люкс с шумом проходит мимо меня, и я выдавливаю из себя приветливую улыбку, на которую они не обращают никакого внимания. И слава Богу. Я не в лучшей форме.
 Он идет ко мне. Мое сердце готово выскочить из груди, когда я замечаю среди нескольких мужчин его квадратное лицо. На нем серая водолазка с подкатанными до локтя рукавами и черные теплые штаны. Он без пуховика, значит был где-то здесь, внутри здания.
 — Добрый де…вечер, — здороваюсь я с ним, когда он останавливается у стойки. На нем непроницаемая маска, и я теряюсь. Было гораздо проще, знай я о его настроении. — Чем могу помочь?
 Я и не жду, что он поздоровается.
 — Мне нужен электрик.
 Смотрю на время и внутренне съеживаюсь.
 — Боюсь, что уже слишком поздно. Случилось что-то серьезное?
 — Это неважно, он мне нужен.
 — Кирилл Станиславович, я…не могу вызвать никого из бригады, потому что время работы…подошло к концу.
 Он усмехается и берется за край стойки большой и крепкой ладонью. Я вижу как вздулись вены на его руке, и как явно играют мышцы под кожей.
 — Администратор может все. Анна, — читает он имя на моем бейджике и еще пару секунд удерживает на нем свой изучающе-коварный взгляд, — мне нужен электрик. Через полчаса он должен быть у меня.
 Опускаю глаза в монитор, делая вид, что я выполняю его просьбу. Думаю, если он увидит мой занятой вид, то скорее всего уйдет отсюда. Я, конечно, позвоню электрику, но вряд ли он выйдет на работу. И тогда, мне придется позвонить своему начальнику и сказать, мол, извините, терпите до завтрашнего дня. И тогда он явно разорется прямо в трубку, да так сильно, что я отодвину ее подальше от уха, чтобы не оглохнуть, а бесконечные издевки и оскорбления будут сыпаться на меня так же сильно, как непрекращающийся снег за окном.
 — Что-то не так?
 — Мм..? Что, простите? — переспрашиваю я, взглянув на него.
 — Тридцать девять секунд вы стоите и не двигаетесь. Смотрите куда-то вниз и не моргаете. — Он немного склоняет голову и едва заметно усмехается. — Так сильно задумались, что забыли обо мне?
 Забудешь как же! Я две недели спокойно работала и каждый день чуть ли не молилась, чтобы он не заявился сюда или не позвонил с очередным невыполнимым заданием.
 — Сделаю все от меня возможное, Кирилл Станиславович, — только и говорю я.
 Еще несколько секунд он следит за мной, и по-видимому, убедившись, что я работаю и занимаюсь решением его проблемы, скрывается в коридоре. Должно быть, пошел на ужин.
 Как того и следовало ожидать, электрик отказался выходить в нерабочее время. Он сослался на сильный снегопад и ветер, ну и на то, что за это время никто ему платить не будет. Чтобы там ни случилось, а оно может подождать до завтра.
 Когда в холле становится пусто, я, наконец, сажусь в кресло. Стягиваю туфли и разминаю затекшие пальцы ног. Уже не замечаю фоновую легкую музыку, видимо, за месяц работы окончательно к ней привыкла. Я что-то хотела сделать, но уже не помню, что именно.
 Конечно, об электрике я не забыла, забудешь как же. Остается только надеяться, что начальник не станет возвращаться в свой домик через холл. В противном случае мне придется объяснять ему ситуацию глядя в его суровое лицо. Уж лучше я позвоню ему и все сообщу по телефону.
 Точно! Телефон.
 Я же собиралась позвонить Вике, пока никого нет.
 Уже вторую неделю я связываюсь с ней с рабочего телефона, потому что мой сотовый — странное дело — пропал без вести. Мы с Вероникой облазили каждый уголок в нашей комнате, и каждый раз, когда она звонила мне, в трубке шел гудок, но мелодии нигде не было слышно.
 Я не стала говорить ей о том, что нашла отпечатки чьих-то пальцев на своей тумбочке, не хотела ее пугать. Я и сама-то толком не уверена в своей версии того, как мой сотовый исчез. Но интуиция подсказывает мне, что пока я принимала душ, в нашей комнате кто-то побывал и украл мой телефон. Жутко осознавать это, но другого варианта у меня нет.
 Постепенно гости возвращаются в свои номера, вновь не обращая на меня никакого внимания. И когда в холле снова становится пусто, я звоню Вике.
 — Эй, привет, моя хорошая! — говорит она мне, и я улыбаюсь. — Как ты?
 — Все хорошо, а ты как? Как прошли твои съемки?
 — Знаешь, это было невероятно! Я просто в восторге, столько людей и столько декораций, суматоха невероятная! И знаешь, я познакомилась с генеральным директором нашего журнала в Москве и он просто…Просто душка.
 — Душка?
 — Ну…Знаешь, эти четыре дня в столице просто…Не знаю…В общем я под впечатлением нахожусь до сих пор.
 — Что ж, я очень рада, что тебе так понравилось. А ведь ты и не собиралась ехать туда! Только представь, что бы ты потеряла, не согласись на эту поездку!
 На другом конце провода повисла тишина, изредка прерываемая тяжелыми и короткими вздохами. Что-то не так.
 — Ты купила мне магнитик на холодильник с Красной площадью или зданием МГУ? — спрашиваю я, чтобы заполнить странную паузу. — Когда ты была в Москве в прошлый раз, совершенно забыла про меня и мою магнитную коллекцию.
 — Ань, я переезжаю…
 Снова прилетел дятел и стучит в мой затылок.
 — Что? Как…То есть…
 — Знаю, это все очень быстро и неожиданно…
 — Ты съезжаешь в собственную квартиру?  — перебиваю я, больно сглотнув накопившуюся слюну.
 — Нет. Я… Переезжаю в Москву.
 Теперь молчу я, не в силах даже пошевелиться.
 — Анют, я…Слушай, это и впрямь очень быстро все и так неожиданно, но, знаешь, я…Господи, никогда не могла подумать, что скажу это…Я влюбилась, Ань. И прошу, не осуждай меня, пожалуйста. Только не ты…
 — Вик, а с чего ты взяла, что я буду осуждать тебя? Это…Это замечательно. И… И когда ты переезжаешь?
 — Ну, мы решили встретить Новый год в Москве, а потом, после праздников, я вернусь домой и в начале февраля уже уеду насовсем… Мы останемся с тобой лучшими подругами, между нами ничего не измениться, клянусь тебе. Будем приезжать друг к дружке, и так же, как и всегда будем валяться на полу, пить шампанское и смотреть сопливые фильмы.
 Она плачет, ее голос дрожит, и по моим щекам текут слезы. Я счастлива за нее, она мой единственный оставшийся на этом свете родной человечек. Но отпустить ее в другой город, в другую жизнь, все равно, что лишиться воздуха, без которого невозможно жить дальше.
 — Почему ты плачешь? — всхлипываю я, вытирая слезы тыльной стороной руки. — Разве ты не должна сейчас радоваться и кричать от счастья, ведь ты влюбилась, черт возьми! Кто он? Расскажи мне о нем!
 Она смеется сквозь слезы и рассказывает вкратце, как они с Виктором познакомились на вечеринке, устроенной в честь годовщины московского журнала. Она говорит медленно, запинаясь, словно стесняется рассказывать мне о своем счастье, а я то и дело ахаю и охаю, давая понять, что внимательно ее слушаю. Я действительно рада за нее и искренне верю в то, что она будет счастлива с новым мужчиной, в новом городе, на новой работе и в новой квартире. Она создана для роскошной жизни в столице. Вот только мне становится мучительно больно на душе от мысли, что я теряю свою лучшую и единственную подругу.
 — А как папа отнесся к этой…неожиданной новости?
 — Он ненавидит Москву, но понимает, что там мне открываются огромные перспективы. Я не стала говорить ему о Викторе…Думаю, что поговорю с ним на эту тему чуть позже. Я вижу, что ему тяжело от мыли, что больше мы не будем завтракать вместе, а за ужином рассказывать как прошел наш день…
 И мне тоже тяжело, Вик. Очень тяжело.
 — Невероятно, — подытоживаю я, когда она замолкает. — Просто невероятно. Я желаю тебе только счастья!
 Она снова плачет, и мне стыдно, что в такое невероятно счастливое для себя время Вика думает обо мне. Господи, она боялась во всем мне признаться, боялась, что я стану осуждать ее за любовь, которая случилась с ней в четырехдневной командировке. Всякое бывает. Любовь случается.
 Через несколько минут мы заканчиваем разговор, обе заплаканные и обе счастливые. Обещаю позвонить ей послезавтра вечером и я чувствую, что мои слова обнадеживают ее. Да и меня, наверное, тоже.
 Погруженная в свои мысли, я просиживаю за стойкой еще два часа. Они пролетают незаметно, когда занимаешься осмыслением своей жизни. Жизни, которая меняется на глазах. В глубине души теплится надежда — все еще может измениться и Вика останется в Екатеринбурге, будет жить с отцом и продолжать работать в журнале. Но надежда так глубока, что я все явственнее понимаю — перемен не стоит ждать. В ее голосе была уверенность. Вика точно знает, чего хочет.
 После двенадцати холл погружается в сон. Точечные светильники горят только над стойкой и над входными стеклянными дверями. Центр зала освещает гирлянда на елке, с разными режимами мигания.
 Остается еще два часа. Еще сто двадцать минут и я смогу уйти отсюда, оставив гостей и разговоры здесь, в слабо освященном холле. Поясница ноет, словно я целый день провела в огороде, выкапывая картошку. Глазам больно, в виски бьет невидимый барабанщик. И когда в безлюдном холле раздается телефонный звонок, я сильно пугаюсь, и тут же поднимаю трубку, боясь вновь услышать этот жуткий звук.
 — Администратор Анна, чем могу вам помочь?
 Я никак не ожидала такого от себя, но слушая тишину на другом конце провода, мне безумно захотелось, чтобы мне ответил тяжелый голос. Именно он. Именно его дурацких и невыполнимых требований я ждала.
 Мне хочется, чтобы он еще раз сделал мне больно, сказал какую-нибудь гадость, которая бы вновь дала мне понять, что я всего лишь человечек. Серая мышка, как говорил Паша, у которой нет никого, и которая никому не нравится.
 Пожалуйста, наори на меня. Наори за то, что я не прислала этого чертового электрика в твой домик, что я не справляюсь со своими обязанностями. Найди любую причину, чтобы напомнить мне, кто я на самом деле — пожизненная неудачница. Тебе ведь не сложно это сделать.
 — Что с голосом? Неужели спите?
 Вот оно, то, что нужно. Злой сарказм в голосе. Не сложно превратить его в яростный крик.
 — Возможно и сплю. Что опять случилось? Бойлер снова не греет, или он потек? Воды натекло так много, что вам некуда и ступить? А ведь у вас полы с электрическим подогревом! Точно! Их замкнуло. Извините, но ничем помочь не могу, электрики тоже люди, имеют право на отдых. Он приедет к вам завтра после девяти, спокойной ночи, Кирилл Станиславович!
 Кидаю трубку и вижу, что руки мои дрожат, а зубы нервно клацают. Не проходит и трех секунд, как телефон снова звонит.
 — Умом тронулась? — шипит он сквозь зубы.
 — Это снова вы? Господи, что еще? Вам не спится? Может, стоит прочесть сказку на ночь?
 Слышу в трубке яростное сопение, грохот, а затем быстрые гудки. Он положил трубку, Я тоже.
 Смотрю на телефон, гипнотизирую его, но он не перезванивает. Падаю в кресло, потому что ноги не держат, в голове все смешалось и я уже не понимаю, зачем я так сказала, зачем вообще ответила на звонок!
 Это моя работа. Я не могла поступить иначе. Но вот за язык меня никто не тянул. Я сама этого хотела, и теперь из-за собственного идиотизма во мне все горит. Глаза пекут, словно в них попала соленая вода, а по телу пробегает нервная дрожь, которая через несколько минут плавно перетекает в озноб.
 В какую-то секунду мне становится так холодно, что я решаю сходить в дамскую комнату и умыться теплой водой. Тошнота, подкатывающая к горлу всякий раз, когда я думаю о неожиданном отъезде Вики, вот-вот готова вырваться из меня, и я быстрее перебираю дрожащими ногами.
 Перед глазами все кружится, мне очень плохо. С грохотом открываю светлую бежевую дверцу и даже не успеваю закрыть ее — мало ли кто может зайти сюда в столько поздний час — тут же бросаюсь на пол и хватаюсь за края унитаза. Меня рвет, спазмы настолько длинные и неприятные, что мне хочется упасть в обморок прямо здесь, чтобы не чувствовать эту жуткую боль в груди и горле. В моем желудке нет ничего, кроме кофе и чая, которые я за сегодня употребляла. Но спазм следует один за другим и я уже буквально лежу на светлой плитке, изнеможённо держась за края холодного унитаза.
 Наконец, все заканчивается и я могу вдохнуть воздух, пропитанный легким ванильным ароматом автоматического освежителя. С трудом нажимаю хромированную кнопку и унитаз смывает следы моего пребывания. Поднимаюсь на ноги, поправляю задравшуюся юбку и только сейчас замечаю, что прибежала сюда без туфель. Меня по-прежнему трясет. Прополаскиваю рот теплой водой, умываюсь и гляжу на свое отражение в большом зеркале. Пучок стал неряшливым, несколько прядок безжизненно свисают. Лицо желтого цвета, а под блестящими глазами серые круги. Губы бледные их практически не видно. Я знаю, что выгляжу ужасно, но сейчас, когда меня так сильно морозит, а в груди неприятно печет после рвоты, мне все равно. Я даже глотнуть слюну не могу — горло словно разорванно изнутри.
 Выхожу в пустой холл и, шатаясь, бреду к стойке. Я должна досидеть оставшиеся сорок пять минут. Выпью холодной воды из кулера и мне станет легче. А потом, под сказочный снегопад я пойду «домой».
 — Объяснить ничего не желаете, администратор Анна?
 Резко останавливаюсь прямо возле елки в центре холла и перевожу взгляд на человека возле стойки. Когда он появился там?
 — Золушка потеряла туфельки? Или туфельКУ? Простите, не помню эту сказку, но быть может вы, администратор Анна, расскажете мне ее перед сном?
 Больно кусаю щеку, когда он медленно и вальяжно идет в мою сторону. Он зол и я его не виню, сама виновата. Понятия не имею, что случилось со мной, возможно, это был просто срыв, и мой организм нуждался в выбросе адреналина.
 — Что же вы, Анна, стоите и молчите? Смелости разговаривать со мной хватает только по телефону?
 Он останавливается в двух шагах от меня, засовывает руки в карманы утепленных штанов и склоняет голову на бок, как будто обдумывает, что со мной делать дальше.
 Молчу я не от того, что мне нечего сказать — я могу извиниться перед ним за свои слова — у меня просто нет сил. Я вымотана, по телу пробегает холод, и мне кажется, что стук моих зубов эхом раздается по всему холлу. Мне даже трудно поднять на него глаза и посмотреть в красивое мужское лицо, такое задумчивое и хмурое, словно осеннее небо. Я вижу только мокрые следы на полу от его обуви, к которой прилип снег.
 А, что если он видел меня в туалете? Или слышал, как я закашливалась от нехватки воздуха?
 Нет, об этом я побеспокоюсь чуть позже, когда приду «домой» и лягу спать. Когда мне будет тепло и уютно.
 — Посмотри на меня.
 Голос мягкий, словно теплое кашемировое покрывало нежно-персикового цвета. Да-да. Именно нежного, именно персикового. Это галлюцинации. Мое воображение играет со мной. Наверняка, он сейчас что-то кричит, а моя защитная реакция моделирует его голос и слова.
 — Посмотри на меня, — повторяет он, и теперь голос намного тише. Почти шепот.
 Когда мои глаза останавливаются на его горизонтальной складке на подбородке, тело вновь сотрясает озноб. Надеюсь, он не заметил этого. Это место на его лице привлекает мой взгляд, оно теплое, к нему хочется прикоснуться.
 — Ты заболела?
 — Нет, — отвечаю я шепотом. Я и не знала, что мне будет так больно говорить.
 — Где твоя обувь?
 Киваю в сторону стойки.
 — Ты ходила в туалет без обуви?
 Почему всегда так много вопросов? Неужели не видно, мне сложно отвечать, мне больно говорить, а он все спрашивает и спрашивает.
 Выдавливаю слабую улыбку и направляюсь за стойку, но когда прохожу мимо него, он резко хватает меня за руку и разворачивает к себе.
 Раздраженный взгляд бегает по моему лицу, словно нетерпеливый кот за солнечным зайчиком. Он смотрит и смотрит на меня, как будто пытается что-то найти, но этот поиск ни к чему не приводит, и тогда...
 — У тебя температура, — укоризненно говорит он, сжав губы в тонкую линию. — Какого черта ты здесь делаешь?
 — Я работаю. И отпустите мою руку…Вы пришли сюда поговорить об электрике? Я же вам сказала, что не…
 — Да к черту этого электрика! — нетерпеливо говорит он и отпускает мою руку. Я инстинктивно глажу кожу на ней, там, где только что были его пальцы. Она горит. — Иди одевайся.
 — Простите?
 Он разворачивается и идет к диванчикам, игнорируя мою реплику. Садится, достает сотовый из кармана пуховика и только потом обращает на меня внимание:
 — Почему ты еще здесь?
 — Потому, что моя смена еще не закончилась. — Слова даются мне с трудом. Боль в горле пахнет кровью. — Скажите, уже что вам нужно.
 — Мне нужно, чтобы ты пошла в ту комнату, — объясняет он так, словно я идиотка, — переоделась во что-нибудь теплое и вернулась сюда. Есть еще вопросы?
 Меня снова передергивает и я замечаю, как его желваки на скулах стали играть.
 — Черт возьми, иди уже переоденься! — говорит он громко. Смотрит на мои ноги и уже спокойно добавляет: — И…обуйся. Пол холодный.
 Он прав, пол действительно холодный, но то, каким мягким голосом он произнес это, странным образом согревает меня изнутри.
 Иду в комнату персонала, машинально поднимая глаза на часы. Тридцать минут до конца смены. Когда дохожу до двери, нерешительно оборачиваюсь и ловлю на себе его внимательный взгляд. Быстро захожу в комнату и резко закрываю дверь на щеколду, как будто он гонится за мной и намеревается сюда ворваться. И только, когда оказываюсь не под прицелом его серых глаз, понимаю, насколько мне плохо. Подхожу к кулеру, набираю стакан воды и выпиваю залпом. Мне очень холодно, но в горле, кажется горит пламя. В голове играет оркестр, который никак не хочет заткнуться.
 К тому моменту, когда я с трудом начинаю натягивать джинсы, поверх теплых колгот, в дверь громко стучат, и от этого грохота голова начинает раскалываться.
 — Ты там не уснула? — кричит он, крутя запертую ручку двери.
 — Нет! — злясь, говорю я громко и в груди становится больно.
 Через несколько минут выхожу в холл и застаю его возле елки. Заметив меня, на его лице появляется раздражительная гримаса.
 — Что это?
 Должно быть моя верхняя одежда ему по-прежнему не нравится.
 — Извините, Кирилл Станиславович, — язвлю я, — но кроме одежды, которой можно только подтереться — у меня ничего нет.
 Он понял, что я говорю его же словами, и на секунду, мне показалось, что он сожалеет о том, что сказал мне это в ту ночь. Но, лишь на секунду.
 — Надень это вместо шапки.
 Подходит ко мне и протягивает тонкую черную ткань. Точно такую же давал мне Стас в первый мой день здесь.
 — Это подшлемник, он для…
 — Я знаю, что это такое, — перебиваю я, взяв черную ткань из его рук. Он явно удивлен. — Что?
 — Ничего.
 Стоп.
 — А зачем он мне нужен?
 — Я думал, ты знаешь, — говорит он с издевкой. Застегнув свой пуховик, поворачивается ко мне и смотрит в глаза. — Ты видела себя в зеркало?
 Нервно вздыхаю:
 — Я задала вам вопрос. Зачем мне подшлемник?
 — Не думал, что настолько все плохо, — злостно усмехается он. — Видишь ли, судя по твоему внешнему виду состояние у тебя хреновое. Тебя морозит, а это значит, что температура тела повышена. Лицо бледное, губы синие. Наверняка в туалете тебя выворачивало наизнанку. Тебе стало плохо так неожиданно, что ты даже забыла обуться. Тебе нужно как можно скорее лечь в постель и принять лекарства. На улице снегопад, гляди ненароком и заблудишься.
 На его лице вновь появляется злая усмешка, и я догадываюсь, о чем он думает.
 «В прошлый раз тебе просто повезло. Но сейчас, вряд ли кто-то побежит тебя спасать!».
 — Подвезу тебя, чтобы ты не шаталась от дерева к дереву.
 Смотрю в большое окно, за которым темно, и достаю варежки из карманов пуховика. Значит, он был здесь, пока меня выворачивало в туалете. Отлично. Вот только…
 — У меня есть еще один вопрос.
 — Все разжевал, но видимо недостаточно, — бухтит он себе под нос. — Что еще?
 — А какая вам разница, в каком я состоянии, и буду ли шататься от дерева к дереву?
 В его глазах сверкает молния, желваки на скулах шевелятся, и я понимаю, что мой вопрос распыляет в нем ярость.
 — Надень этот чертов подшлемник и иди за мной, — рычит он, подобно хищнику. Разворачивается на пятках и скрывается в стеклянных дверях.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ



 Сегодня снегопад в сто раз сильнее, чем был тогда, в мой самый первый и неудачный день в «Снежных холмах». Ветер больно ударяет в лицо россыпью острых снежинок, когда я спускаюсь к черному монстру, которого назвать снегоходом никак нельзя. Он — точная копия своего хозяина, который уверенно надевает на голову шлем с зеркальным экраном.
 Я стою у него за спиной в дурацком подшлемнике и меня сотрясает от холода. Он оборачивается, и я уже не вижу его глаз — сплошное зеркало с серебристым отливом. Протягивает мне черный шлем с красной полоской и прозрачным экраном, и, когда я намереваюсь взять его — отрицательно машет мне головой. Даже, если он что-то и говорит мне, я все равно не слышу его из-за вьюги.
 Он нервно стягивает мой капюшон и надевает на меня шлем. Его пальцы задевают мои ресницы, и я невольно отшатываюсь. Он замирает и едва заметно кивает мне, думаю, это что-то вроде извинения. Хотя, это самый загадочный человек, которого я когда-либо встречала, и его настроение может измениться в считанные секунды.
 Когда со шлемом покончено, он протягивает мне большие утепленные перчатки с узкими ремешками на кистях. Я стягиваю свои варежки, и беру одну перчатку.
 Я знаю, что он следит за каждым моим движением, словно притаившийся зверь в засаде, наблюдающий за своей жертвой. Ей Богу, я не понимаю его намерений и отношения ко мне, но в чем точно не сомневаюсь — ему от меня что-то нужно. Иначе его странное поведение я объяснить не могу.
 Он затягивает ремешки на моих перчатках и надевает такие же только на несколько размеров больше. Показывает на сиденье и я сажусь. Пытаюсь ухватиться за боковые ручки, которые были на снегоходе у Стаса, но не могу их нащупать. С трудом опускаю голову — в шлеме она очень тяжелая — и вижу, что никаких ручек здесь нет.
 У меня начинается паника, ведь я понятия не имею, за что должна держаться. Пока он садится, нащупываю за спиной что-то вроде решетки и крепко цепляюсь за нее. Снегоход издает громкий рык, и мы резко трогаемся с места.
 Мы мчимся по расчищенной дороге меньше минуты и через несколько метров съезжаем на небольшом склоне в сторону леса. Здесь очень темно, снег настолько глубокий, что всякий раз, когда приходится объезжать какое-нибудь дерево, снегоход кренится то вправо, то влево, а я закрываю глаза, потому что очень боюсь свалиться в снег и быть прижатой огромной махиной. В очередной из таких маневров мне становится настолько страшно, что я машинально обхватываю широкую спину передо мной. Должно быть это его разозлило, ведь он тут же резко газует и нос снегохода вздымается в небо.
 Я кричу и еще крепче прижимаюсь к нему. Боюсь расцепить руки, ведь стоит мне это сделать, как я на огромной скорости свалюсь в глубокий снег. С ужасом смотрю по сторонам, когда нос снегохода в очередной раз подскакивает и мы летим вперед. Это уже не лес, а огромная белоснежная долина, откуда видны сверкающие холмы. Снегопад портит картинку, но я уверена, это именно тот ракурс, откуда и было сделано мое самое любимое фото. Но…
 Почему мы едем здесь? Неужели в обход? Или он хочет вывезти меня за пределы курорта и помахать ручкой на прощанье? Мол дальше иди сама куда хочешь и как хочешь.
 Останавливаемся мы через несколько минут, уже в лесу. По крайней мере, мне так кажется. Я не чувствую рук, потому что они онемели от напряжения. И еще, меня снова укачало.
 Он слазит первым, и не снимая с себя шлем, принимается стягивать мой. Подшлемник сполз и я его сняла, случайно уронив на землю. Опускаю голову и еле дышу. Тошнота то накатывает, то плавно уходит.
 — В чем дело? — Он наклоняется ко мне, стараясь заглянуть в глаза, и, когда я ничего не говорю, тихо добавляет: — Аня?
 — Мне плохо... Укачало.
 Еще несколько секунд он стоит, склонившись надо мной, а потом аккуратно набрасывает на мою голову капюшон.
 — Куда…мы приехали? — спрашиваю я, когда тошнота постепенно проходит. Вокруг лесок, как в сказке, а в нескольких шагах от нас — небольшой домик с косой темной крышей. В окнах горит свет и мне снова становится не по себе. — Где мы? — спрашиваю я требовательнее.
 — Подальше от людей.
 Он обходит снегоход, открывает небольшой багажник и спокойно, как ни в чем не бывало складывает свои перчатки.
 — Что это значит? Зачем ты привез меня сюда?
 — Хочу узнать тебя получше.
 — Ч…чего? Так, это не…это не смешно, пожалуйста, отвези меня в гостиницу.
 — У меня закончился бензин. Пошли в дом.
Адреналин стучит в ушах, руки трясутся от долгого напряжения, и в случае, если этот человек захочет насильно затащить меня в дом — я не смогу дать ему отпор. У меня кружится голова, и я едва не теряю равновесие, сидя на снегоходе!
 — Я никуда не пойду, слышишь? Отвези меня обратно! Отвези меня в центр!
 — А где же «Кирилл Станиславович, пожалуйста и все такое»? — язвит он. — Пошли в дом, ты больна.
 — Иди ты к черту, псих ненормальный! Я же сказала, что никуда не пойду! Зачем ты привез меня сюда? Я… Я…
 — А разве мама не предупреждала тебя, что садиться в машину к чужому дяденьке — не хорошо? — нагло усмехается он. — Или твой любимый папочка, разве он не говорил тебе, что нельзя разговаривать с незнакомыми дядями, а?
 Когда он говорит, его глаза леденеют, и под этим убийственным взглядом все внутри меня холодеет.
 — Что з-здесь п-происходит?
 — Ты снова заикаешься? Здорово. Так даже веселее. Пошли в дом!
 Досчитав до трех, я срываюсь с места и бегу в лес. Но успеваю сделать всего лишь несколько шагов, до того, как его крепкая рука хватает меня за плечо и тянет назад. Я едва не падаю, но он тут же подхватывает меня и снова, как и той ночью, перебрасывает через плечо.
 — Помогите! Пожалуйста! — кричу я сквозь дикую боль в горле. — Пожалуйста, хватит!
 Бью его по спине, но мои удары все равно, что мертвому припарка.
 — Хватит дергаться, — требовательно говорит он, сильно сжимая мои голени. — Ты же не хочешь, чтобы я привязал тебя к батарее?
 — Что?... О, Господи…Ты псих…Помогите! Помогите! — кричу я во все горло, но вряд ли в этой глуши есть кто-то кроме нас. Я плачу, слезы текут по моему лбу, потому что я вешу головой вниз. Порыв ветра со снегом нещадно бьют по лицу, и прокряхтев еще несколько раз «помогите», я вовсе лишаюсь голоса.
 Он заходит в теплый дом, закрывает дверь на замок и сильно стучит ногами, отряхивая снег с обуви.
 — Успокоилась? Или все-таки пристегнуть тебя к батарее?
 Я слышу иронию в его голосе, но страх затуманивает передо мной все, поэтому его слова я воспринимаю со всей серьезностью.
 — Не надо этого де…делать.
 Подержав меня на плече еще пару секунд, он стягивает ботинки и аккуратно опускает меня на ноги, облокотив к стене. Может он какой-нибудь извращенец? Садист?
 — Вообще-то, я шутил. — Он усмехается, глядя на меня сверху вниз. — Но, если вдруг у тебя возникнет такое желание, можешь смело обращаться.
 Идиот!
 — Ты нормальный человек? Я могу написать на тебя заявление за насильственное удержание!
 — Серьезно? Да ладно? Что ж, тогда придется прибегнуть к радикальным мерам. Я-то думал просто поужинать с тобой, поболтать, но раз такое дело… Живой тебя оставлять никак нельзя.
 — Я думала у тебя просто тяжелый характер, но нет, все сложнее. У тебя что-то с башкой не в порядке!
 На секунду он замирает, и я уже жалею, что сказала это вслух. Он смотрит на меня внимательно и не моргая, потом отворачивается и спокойно идет в глубь дома, ни сказав и слова.
 Когда он скрывается за квадратной темно-коричневой аркой, я тихонько подхожу к входной двери и поворачиваю ручку.
 Ничего не происходит. Дверь закрыта и не подчиняется моей силе. Я толкаю ее, нервно дергаю, но она не пускает меня на волю. Боже, я стала заложницей этого психопата, а у меня даже телефона нет, чтобы вызвать помощь!
 Стоп. Неужели это он…
 — Знаешь, даже если бы тебе удалось открыть дверь, далеко бы ты не ушла, — говорит он мне, вальяжно скрестив руки на груди. Он снял пуховик и теперь на нем черная кофта с подкатанными рукавами. — Ты очень бледная, раздевайся и проходи в дом.
 — Ты все это подстроил…
 Саркастически поднимает надломленную бровь со шрамом и с интересом смотрит на меня.
 — Это ты, ты был в моей комнате и украл мой телефон! О, Боже! — кричу я, закрывая руками лицо от ужаса. — Это что, какая-то игра, да? Где над человеком нужно издеваться и запугивать, так? Я должна сойти с ума, чтобы ты выиграл главный приз?!
 — Я не понимаю о чем ты…
 — О, ну конечно! Конечно! Да как ты смеешь врываться в мою комнату и трогать мои вещи, как?! О, Боже!
 Тошнота, она снова подбирается ко мне и мой живот скручивает узлом. Воздуха становится так мало, что я вот-вот упаду от недостатка кислорода.
 Это он тайком проник в мою комнату и пока я спала — смотрел на меня и стащил мой сотовый, чтобы здесь, сегодня и сейчас у меня не было возможности связаться с внешним миром.
 Хватаюсь за живот и ударяюсь спиной о стену. У меня кружится голова и я не могу остановить это неугомонную карусель. Сейчас меня вырвет. Вот-вот.
 Чувствую как меня несет куда-то вперед. Все проплывает перед глазами, я вижу только размытые цвета — темный, белый, золотой.
 Я задыхаюсь, с каждой секундой спазмы усиливаются, причиняя мне обжигающую боль и меня выворачивает. Один раз, затем второй. Потом еще и еще, и мне кажется, что наружу уже выходят внутренние органы. Я жмурюсь, боясь вновь столкнуться с сумасшедшей каруселью. И, когда спазмы прекращаются, оставив после себя боль во всем моем теле, я решаюсь открыть глаза.
 Дышу ртом, видя перед собой дно унитаза. В нем нет ничего, кроме воды и моей слюны. Не чувствую пальцев рук, ноги онемели так, что я понятия не имею, как вообще мне удается стоять здесь перед унитазом на четвереньках.
 Что-то щелкает надо мной и напор воды смывает следы моего плохого самочувствия. Белоснежная крышка унитаза закрывается и я бессильно опускаю на нее голову, свесив руки.
 — Прости меня…
 Мягкий мужской голос за спиной напоминает мне, что я не одна и продолжаю пребывать в незнакомом доме, находящимся далеко от цивилизации. Мое тело извергло все силы, какие у меня были, и сейчас, изнеможённая я лежу на унитазе и мне все равно, где я и с кем. У меня просто нет сил на то, чтобы кричать, бояться и снова подвергать свое тело болезненным испытаниям.
 Слышу шум воды и шуршанье.
 Он садится рядом и кладет мне на лоб прохладное влажное полотенце. Я не смотрю на него, мои глаза видят то, что находится на их уровне — кремовая корзина для грязного белья, хромированное мусорное ведро и низ черного халата, по-видимому висевшего на крючке в стене. От прикосновения мокрой ткани по телу пробегает озноб. Я слышу клацанье собственных зубов и частое мужское дыхание рядом со мной.
 — Тебе нужно согреться, — говорит он тихо, — я отнесу тебя в постель. Только не бойся меня. Я не причиню тебе вреда. Просто положу в кровать, ты выпьешь воды и отдохнешь. Не бойся меня. Все будет хорошо.



ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ



 Не бойся меня.
 Все будет хорошо. Видишь, ты молодец. Мы почти пришли.
 Надеюсь, тебе удобно. Не бойся. Я не сделаю тебе больно. Нам нужно снять с тебя эту одежду.
 Я могу закрыть глаза, чтобы ты не волновалась. Вот, видишь, я ничего не вижу. Так, хорошо. Еще чуть-чуть. Вот. Вот. Умница. Так, что это? А. Это колготки. Хорошо. Я все еще с закрытыми глазами, чтобы ты не волновалась. И, оп! Отлично. Так, тянусь за одеялом, вот так. Вот и все. Я честно не смотрел на тебя. Надеюсь, тебе тепло. Пообещай мне, что когда ты проснешься, то не станешь волноваться. Прошу тебя.
 Ладно. Я буду рядом, за стеной. Отдыхай. И прости меня.


* * * * *


 Белый свет жадно проникает сквозь полузакрытые горизонтальные жалюзи, и заставляет подняться мои тяжелые веки. Все расплывчато, мутно, как в грязной воде. Я лежу на боку, сжимаю между ног что-то мягкое и приятное на ощупь. Провожу указательным пальцем по ткани над своей головой и чувствую ее запах. Мне нравится то, как она пахнет, как ее мягкость обволакивает мою кожу. Я хочу дышать этим ароматом вечно, хочу раствориться в нем.
 Переворачиваюсь на спину и глотаю слюну. Боже, как же мне больно. В горле словно ножи, а мышцы груди нещадно ноют. Реальность вторгается в мою сонную голову и, как бы я не желала впускать ее, она все равно завладевает моим сознанием.
 Надеюсь, тебе удобно.
 О, да, мне очень удобно. Мягко и тепло. Я не хочу просыпаться, но яркие полоски света падают на мое лицо, задевая ресницы. Я открываю глаза, постепенно привыкая к полумраку в небольшой комнате.
 Здесь так тихо, что я слышу стук собственного сердца. Эта комната напоминает мне ту, в которой я провела свою первую ночь в «Снежных холмах», только сейчас она заметно меньше.
 Я помню, что случилось прошлой ночью, но после долгого сна эти воспоминания становятся как будто неживыми, словно они потеряли свои яркие краски. Но с наступлением темноты они вернутся и то, что так старательно пытается скрыть от меня мой разум, вновь оживет. Я знаю это.
 После смерти Лары я жила так несколько месяцев. Ночью смертоносными волнами на меня накатывало горе, и я тонула в нем и в бесконечных слезах, которые прекращались только когда я засыпала. Проснувшись, я спокойно заваривала крепкий кофе, смотрела в окно, ни о чем не думала и мне казалось, что все в полном порядке. Но с наступлением темноты все менялось.
 За приоткрытой дверью послышались шаги, и я невольно натянула одеяло до самого подбородка. Ночью мне стало очень жарко и я сама стянула с себя свитер и бюстгальтер, скинув все это куда-то вниз.
 Дверь осторожно открывается, и я неотрывно смотрю на него — высокого, мускулистого и такого…растерянного?
 — Привет.
 — Привет, — отвечаю я шепотом и морщусь от боли в горле.
 — Как ты?
 — Нормально.
 Он медленно заходит в комнату, но не дальше, чем в полушаге от двери. Яркие полоски света падают на подбородок, широкие плечи и крепкие руки, на которых явственно вычерчиваются широкие вены.
 — Тебе нужно поесть. Через пару минут принесу завтрак. Точнее, обед.
 — Который час? — бубню я себе под нос, машинально посмотрев на ручные часы. Кажется половина второго. Смотрю на него и замечаю его внимательный взгляд на моем оголившемся плече. Тут же прячу руку обратно под одеяло. — Почему… Почему ты не разбудил меня?
 Он молчит, вглядываясь в мое лицо, а затем тихо говорит:
 — Принесу поесть, — и выходит из комнаты.
 Он закрывает дверь, дав мне возможность накинуть на себя мой свитер. Которого нигде нет. Поднимаю огромное одеяло — ничего. Приподнимаюсь и смотрю на темный пол, но ничего кроме кремового пушистого коврика на нем нет. Нервно кусаю щеку и бегаю глазами по светло-коричневым стенам и останавливаю взгляд на темной стеклянной двери, справа от кровати.
 Он стучит, и я невольно дергаюсь. Не дождавшись моего ответа он заходит в комнату, держа в руках небольшой деревянный поднос на коротких ножках.
 — Здесь бульон. Желудку будет полезно. И чай с мятой.
 Упоминание о моем желудке разворачивает передо мной жуткую картину.
 Меня рвет в его белоснежный унитаз, я корчусь от боли и от нехватки воздуха, пока он стоит сзади и держит мои волосы. Он смывает мою рвоту одним нажатием кнопки и закрывает крышку, на которую бессильно падает моя голова. Ужаснее и быть не может.
 — Не нужно беспокоиться, — говорю я хриплым голосом, и мое лицо горит от стыда, — я хорошо себя чувствую. Мне бы…Мне бы одежду свою найти…
 Он ставит поднос на край кровати, чтобы я могла легко до него дотянуться и, сделав несколько шагов к той самой стеклянной двери, открывает ее и за ней тут же загорается мягкий желтый свет. Сквозь темное стекло я вижу его силуэт, но совершенно не понимаю, чем он там занимается.
 А тем временем мой желудок напоминает о себе легким, но неприятным спазмом. Аромат горячего бульона проникает в мой нос, и живот тут же начинает нервно бурчать, выпрашивая еды. Опускаю голодный взгляд на поднос, и увидев маленькую стеклянную миску с сухариками, предназначенными как раз для легкого супа, я жадно кусаю щеку, которая уже начинает неприятно покалывать от постоянных укусов.
 — Твои вещи в стирке… Они испачканы.
 О, Боже. И, кажется, я догадываюсь чем.
 — Здесь свитер, но он на несколько размеров больше. Штаны… и домашние носки, — объясняет он не глядя на меня. В руках он держит вещи, которые вынес из потайной комнаты —гардеробной. Кладет их на другой край кровати и кидает случайный взгляд на поднос. — Почему ты не ешь? Тебе нужно поесть.
 — Я поем…Спасибо. Только сначала, я бы хотела одеться.
 Кидаю на него неловкий взгляд и он, глядя на меня сверху вниз едва заметно кивает, и выходит из комнаты. Дверь он закрыл.
 С его уходом комната погружается в тишину. Рассматриваю вещи, которые он мне оставил и понимаю, что они принадлежат ему. Черный свитер с крупной вязкой, которые обычно надевают, когда в доме становится слишком холодно, домашние серые штаны с широкими карманами и вязаные носки. Точно такие же Светлана Ивановна одела на меня в доме Владимира Павловича.
 Убираю одеяло и быстро натягиваю свитер с широким воротом и светлые колючие носки. Низ свитера достает мне чуть ли не до колен, поэтому оставляю штаны на прежнем месте. Накрываю ноги одеялом и ставлю на себя поднос. Кидаю несколько сухариков в бульон, перемешиваю и пробую светло-желтую юшку.
 Сама не замечаю, как быстро разделываюсь с легким супом и, отставив пустую стеклянную миску, принимаюсь за чай с мятой. Держу большую белую кружку обеими руками и с удовольствием вдыхаю приятный аромат.
 На самом деле мятное благоухание смешивается с легким мужским парфюмом на свитере, запахом геля для душа с пряными нотками, которым, кажется, пропитаны все подушки и одеяло. И вдыхая эту пеструю смесь мое тело приятно покалывает.
 Он снова стучит в дверь и застает меня на кровати с кружкой в руках. Я машинально дую в чай, хотя он уже давно остыл. Мне просто нужно чем-то занять себя и спрятаться от него.
 — Принести еще? — спрашивает он ровным голосом.
 — Нет, спасибо. Я… Наелась.
 Он стоит передо мной в ногах и внимательно изучает мое лицо. Его глаза то сужаются, то снова расширяются, а желваки на скулах медленно двигаются. Кажется, его мозг совершает тяжелый мыслительный процесс, решает какую-то загадку, и клянусь Богом, что-то подобное я уже видела. Этакое дежавю.
 — Почему ты не сказала мне?
 — … Что? — хриплю я.
 — Что у тебя может случится приступ паники. Почему ты не сказала мне?
 Отворачиваю голову и кусаю щеку. Не могу вынести его испытующий взгляд.
 — И что бы тогда было, знай ты об этом?
 — Я бы не шутил так…Так…
 — Злостно? — перебиваю я, кинув на него быстрый взгляд. — Тогда бы твои слова не были бы такими ядовитыми? Или, ты бы не затащили меня сюда против моей воли?
 — Я был бы осторожен, — скрепит он зубами.
 — В этом я сомневаюсь.
 — И давно это? — спрашивает он резко.
 — … Что «это»? — раздражаюсь я.
 — Эти приступы. Когда они появились?
 — Это неважно.
 Он молчит, и я чувствую как мои односложные ответы злят его.
 — Это часто случается? Что нужно делать, когда это происходит? В Интернете всякая ерунда написана...
 — О! Ты даже в Интернет залез. С ума сойти!
 — Я серьезно! — рычит он. — Что нужно делать?!
 — Нужно просто оставить меня в покое! — кричу я и вскакиваю с кровати. — Я могу умыться? Мне нужно в туалет!
 — Первая дверь слева, — отвечает он, изумленный моим резким движениям.
 Вылетаю из комнаты и прохожу по широкому небольшому коридору. Резко опускаю ручку первой двери слева, и пулей захожу в комнату. Запираюсь и закрываю глаза, прислонившись к двери. Стараюсь глубоко дышать, но боль в грудной клетке не дает мне возможности набрать полные легкие воздуха.
 Вдох — выдох. Один, два, три. Вдох — выдох. Один, два, три.
  Уже несколько месяцев я не повторяла про себя эти простые слова, которая говорила себе всякий раз, когда чувствовала, что вот-вот мое нормальное состояние превратится в неконтролируемое. Я думала, что избавилась от этого, думала, что все осталось позади. Но вчерашняя ночь снова разбудила таящийся ужас, который вновь оголил свои клыки и напомнил о себе.
 Вдох — выдох. Один, два, три. Вдох — выдох. Один, два, три.
 Я подавлю его. Мне просто нужно отвлечься. Открой глаза, умойся. Прими душ. Отвлекись. Отвлекись.
 Следую своему внутреннему голосу и открываю глаза. Хорошо, что ванная комната выполнена в темных тонах. И только потолок — светлый беж с множеством мелких точечных светильников. Здесь мне спокойно. Здесь я могу расслабиться.
 Подхожу к широкой белой раковине и включаю холодную воду. Несколько раз ополаскиваю лицо. Кончики волос намокают и я небрежно отбрасываю их за плечи. Выключаю кран и крепко держусь за края прохладной раковины. Капли воды с лица падают на бортики, стекают по шее, приятно охлаждая кожу. Мне не хочется смотреть на себя в зеркало, ведь я знаю, что увижу бледное безжизненное лицо с тусклыми глазами, лишенных всякого смысла. Отворачиваюсь. Останавливаю взгляд на корзине для грязного белья, на которую смотрела вчера, лежа головой на унитазе.
 Он молча держал у моего лба влажное полотенце и ждал, когда мое тело перестанет сотрясаться. А потом отнес в спальню. Он говорил со мной, его тихий и взволнованный голос успокаивал меня, и в тот момент я не хотела находиться в каком-либо другом месте, с кем-то другим. Я просто слушала его, и мне становилось легче. Он может запросто пробудить во мне этот ужас с клыками, и так же легко успокоить мое заклинившее сознание. Одним только голосом.
 Стою в душе под струями еле теплой воды уже несколько минут. Она смывает с меня следы прошлой ночи, но никак не может избавить от тяготы болезненных воспоминаний, которые всплывают в моей голове против воли.
 На деревянной полке только мужской гель для душа и два шампуни. У меня нет выбора — беру то, что есть.
 Когда через несколько минут открываю запотевшую душевую кабину, прохладный воздух в ванной комнате обволакивает мое мокрое тело. В миг становится прохладно и я закутываюсь в серое полотенце, которое нашла в небольшом узком шкафу в самом углу комнаты. Подхожу к зеркалу, игнорируя свое отражение, и выдавливаю на палец несколько капель зеленой зубной пасты. Несколько минут натираю зубы и прополаскиваю рот.
 Наконец, я могу взглянуть на себя. С мокрых волос капает вода, лицо бледное, как я и предполагала. Несколько секунд смотрю в свои же глаза, кажущиеся мне совершенно чужими и в голове невольно всплывает красивое лицо Вики, с длинными изогнутыми ресницами, большими глазами и четко очерченными губами. Она будет счастлива на новом месте. Я желаю ей этого всем сердцем.
 Протираю мокрое тело и снова надеваю его вещи. Теперь, побывав в душе с его гигиеническими средствами, я полностью пахну им. Наверное многие девушки перенимают частички мужского запаха, находясь в отношениях с человеком, но в данный момент, я — исключение. Мне просто нужно было помыться и надеть какие-нибудь вещи, пока мои в стирке. Мы друг другу никто.
 Подойдя к двери и взявшись за ручку, я неожиданно замираю. Что будет, когда я снова увижу его? Вдруг, это жуткое состояние вернется ко мне, завладеет мной так сильно, что мой организм просто не выдержит этого стресса? Что будет тогда?
 Нет, мне нужно время. Решаю сидеть в ванной комнате до тех пор, пока не высушатся мои вещи. Они ведь уже постираны или еще только стираются? Я не голодна, вода под боком, туалет тоже. Все, что мне сможет понадобиться за пару часов у меня есть. Киваю сама себе и опускаюсь на пол. Сажусь спиной к двери и откидываю голову, прижав колени к груди. Здесь я одна, здесь я в безопасности от внешнего мира и от него.
 Я сижу тихо, наблюдая за длинными темно-коричневыми плитками на стенах. И внезапно, но не громко, дверь за моей спиной вибрирует.
 Тук-тук.
 Я молчу.
 — Аня? У тебя все нормально?
 Голос мягкий, но беспокойный.
 — Да, — очень тихо отвечаю я снизу.
 Я жду, когда он снова скажет мне что-то, но слышу только тишину. Потом шорохи, прямо за моей спиной. Возможно, он не услышал мой ответ, ведь мой голос хриплый и очень тихий.
 — Ты не голодна?
 Его голос за мной, совсем рядом. Кажется, он тоже сел на пол, и наши спины разделяет эта темная запертая мною дверь.
 — Нет.
 Он молчит очень долго, и мне, кажется, что мы сидим с ним вот так уже целую вечность. Здесь так тихо, я даже слышу шорох своих ресниц, всякий раз когда моргаю. Но мне спокойно, по-настоящему спокойно, когда я знаю, что он находится рядом со мной, но при этом у меня есть возможность не видеть его холодные глаза.
 — Аня?
 Я больно глотаю.
 — Давно это началось?
 Набираю ртом воздух и медленно выдыхаю:
 — Год назад. Когда…моя тетя умерла.
 Странно, но сказав это, мне становится легче. Как будто из рюкзака за спиной я только что достала и выбросила булыжник.
 — Вы были близки с ней?
 — Она вырастила меня… Была для меня всем… Заменила мне тех, кто есть и кто должен быть у большинства детей. И когда… Когда ее не стало, так неожиданно и так внезапно, я… Я потерялась. Мне нужно было шесть дней… Шесть дней, чтобы понять, что ее больше нет, что отныне каждое утро я буду варить кофе только для себя, что не буду больше предупреждать ее о своих планах на вечер… И когда это понимание выстрелило мне в голову…и начались эти приступы.
 Тишина.
 — Как она умерла?
 — Стояла на остановке. Возвращалась домой с работы, как и десятки других людей. Это была пятница, четвертое сентября. Еще только-только началась учебная пора и осень была теплой, как будто лето закончилось лишь в календаре. Автобус, который она ждала влетел в остановку и раздавил девять человек. — По щекам текут слезы, щекоча лицо. Я их не смахиваю, хочу, чтобы они вытекли все, до самого конца. Чтобы больше ничего не осталось. — Домой я пришла поздно, после занятий в университете мы с однокурсниками решили зайти в один танцевальный бар, немного поболтать, узнать, как у кого прошли летние каникулы, кто, где работал. И когда я вернулась домой в двенадцатом часу ночи, Лары там не оказалось. Я не знала, что делать… Звонила ей, но телефон был отключен. Знаешь, автобус раздавил его прямо в ее в кармане пиджака. Я видела такое только в кино, когда родственники начинают обзванивать больницы в поисках своих пропавших детей или друзей или… — я замолкаю, отчетливо видя себя со стороны в ту жуткую ночь. — Я не знала, что говорить, у меня заплетался язык от волнения. «Знаете, это моя тетя, я не могу ее найти… Что-то не так, я знаю это…Скажите, скажите, что ее нет у вас», бормотала я в трубку. Но, когда женщина в приемной попросила меня подождать немного, я все поняла…Я поняла, что случилось что-то непоправимое. Наверное… Наверное тогда я и зависла. Похороны прошли очень быстро, было много коллег с ее работы. Вика с отцом, наша соседка Алла Михайловна и я. — Усмехаюсь сквозь слезы, вспомнив, как стояла там, и смотрела на кучу темной земли. Как Вика крепко держала меня за руку, и не отпускала до тех пор, пока я не вернулась в пустую квартиру. — Хорошо, что его там не было, — добавляю я шепотом. Сейчас я рада, что Паша решил абстрагироваться от всего этого. И от меня в частности.
 — Мне очень жаль.
 Я закрываю глаза, склонив голову на колени. Уже не плачу, последние слезы постепенно испаряются в воздухе.
 — Кто такая Вика? — спрашивает он за дверью.
 — Моя подруга. Единственная и лучшая. Теперь я и не знаю, когда снова увижу ее.
 — Почему?
 — Вчера мы созвонились с ней, и она сказала, что переезжает в Москву, — говорю я, сильнее прижимая колени к груди, — новая работа, новая жизнь.
 — Но это не значит, что больше вы не увидитесь. Встречи будут реже, но ждать их вы обе будете с нетерпением.
 Впервые на моем лице появляется улыбка. Я невольно поворачиваю голову и прикасаюсь ладонью к двери. Не знаю, зачем я делаю это, но мне кажется, за ней очень тепло и уютно. И это тепло исходит от него.
 — Тебе поэтому стало плохо, ведь так? Еще в гостинице, когда ты вышла из туалета…
 Слабо кусаю щеку.
 — Вика единственная, кто у меня остался. Если она уедет, я… Останусь одна.
 — Ей не стоило сообщать тебе эту новость по телефону, зная, что ты подвержена…Что ты можешь…
 — Она не знает, — перебиваю я, вновь прижимая колени к груди. — Об этом никто не знает. Кроме тебя.
 От собственных слов мое сердце забилось быстрее. Я даже затаила дыхание, вслушиваясь в его торопливый ритм и, боясь, что он может его услышать. 
 — Тогда… Как ты справляешься с приступом самостоятельно?
 — Вчера он случился впервые за год. Я думала, что больше этот кошмар никогда не повторится. Но я ошиблась.
 Тишина.
 — Аня?
 —…Да?
 — Как ты себя чувствуешь? Сейчас.
 — Спокойно, — честно признаюсь я, тронутая его…заботой?
 — Я хочу задать тебе один вопрос, но… Я не хочу, чтобы ты снова нервничала и тебе было страшно.
 — Задавай, — спокойно говорю я, сильнее прижимаясь головой к двери.
 Тишина.
 — Что с твоим телефоном?
 — У меня его нет. Теперь.
 — Вчера ты сказала, что я забрался в твою комнату и украл его. Ты действительно так думаешь?
 — Я… Я думала так…
 До всего этого. До разговора с тобой.
 Тишина.
 — Ты всегда… — я замолкаю, не зная, как именно объяснить ему то, что тревожит меня. — Я боюсь тебя. Иногда я боюсь тебя.
 Тишина. Она длится очень долго, и я уже жалею, что сказала ему правду такими простыми словами.
 — Я хочу увидеть тебя… — говорит он едва слышно. Должно быть, эти слова он говорит самому себе. И чуть громче добавляет: — Я не хочу, чтобы ты боялась меня.
 Но я опасаюсь увидеть в его глазах холод. Не хочу, чтобы эта легкая атмосфера, в которой мы оба сейчас находимся, закончилась. Если я открою дверь, спокойствие тут же испарится.
 — От чего ты такой? — спрашиваю я, проводя пальцем по темной напольной плитке. — Ненависть — это то, что чаще всего я вижу в твоих глазах.
 — Не одна ты потеряла дорого тебе человека, — признается он ровным голосом, а я едва могу дышать. — Ты винишь водителя автобуса? Считаешь, что он виноват в смерти твоей тети?
 — Я виню в этом только себя. Если бы не мое существование, все было бы иначе. Все были бы живы. Моя мать бы не умерла, рожая меня. Тетя бы вышла замуж за любимого человека, родила бы собственных детей и жила долго и счастливо, вместо того, чтобы потратить свою жизнь на племянницу и погибнуть, возвращаясь с работы домой. А ты винишь кого-то в смерти того, кто был тебе дорог?
 Тишина.
 — Я посвятил этому свою жизнь. Но…в последнее время мне кажется, что я ошибаюсь.
 Молчу, тронутая его словами. Я знаю, они даются ему с трудом и все же он говорит их, и делится своими чувствами со мной. И пускай, я понятия не имею, что произошло, но я точно знаю, что он говорит правду.
 — А ты бы хотел ошибаться? 
 — Очень, — шепчет он, и внутри меня разливается тепло.
 Мы стали ближе, сидя друг возле друга, но разделенные темной дверью. Я представляю, как он сидит спиной к моей спине, как шевелятся его желваки, когда он говорит что-то личное и сокровенное. Должно быть он согнул колени, поставил на них локти, а кисти свободно свисают. Я невольно принюхиваюсь к ткани свитера и, почувствовав его запах, борюсь с желанием открыть эту дверь и посмотреть ему в глаза.
 Я резко поднимаюсь на ноги, слыша как гулко стучит мое сердце. Что я скажу ему, когда он посмотрит на меня? Этот разговор и сокровенная атмосфера утратят свое волшебство как только распахнется дверь. Но я хочу увидеть его. Мне нужно увидеть его прямо сейчас, увидеть его глаза и складку на подбородке, просто потому что я хочу этого.
 И я открываю дверь. Он сидит на полу, спиной ко мне и резко поднимает на меня глаза. Черные короткие волосы слегка взъерошены, и я ловлю себя на мысли, что мне очень хочется прикоснуться к ним, провести рукой и задержать пальцы на мускулистой шее.
 — Все в порядке? — спрашивает он тихо, ненароком опустив взгляд на мои голые ноги.
 Я киваю, не отрывая от него своих глаз. Он медленно разворачивается ко мне, встает передо мной на колени и смотрит на меня, слегка задрав голову. Теперь я вижу каждую морщинку на его квадратном лице, каждый изгиб. Легкая щетина покрывает подбородок и скулы, плавно спускаясь на широкую шею. Широкая бровь словно разломана на две равные части узким шрамом, и я невольно сжимаю руку в кулак, подавляя в себе желание провести по нему кончиком пальца.
 Не знаю, сколько мы вот так смотрит друг на друга, может несколько минут, а может целую вечность. И, когда молчание становится слишком ощутимым, он устало прислоняется лбом о мой живот. Аккуратно, словно это прикосновение может причинить мне боль. Могу поклясться, что это самый волнующий момент всей моей жизни, возбуждающий меня настолько, что я едва могу стоять на ногах. Кажется, я не дышу, а мои руки самопроизвольно прикасаются к его темным волосам, проводят по макушке и медленно спускаются к шее. Его кожа горячая, от этого прикосновения пальцы приятно покалывают, и я чувствую как его кожа под ними вибрирует. Мой живот напрягается, когда он чуть надавливает на него головой. Я инстинктивно прижимаю ее к себе, держась за короткие волосы, и по телу пробегает теплая дрожь. Боже, я никогда не чувствовала такого с Пашей…
 Никогда.
 Его руки касаются моих ног, медленно и аккуратно он проводит по моим обнаженным голеням, останавливается на изгибе колен. Пальцы теплые, немного шершавые. Опускаю задурманенные глаза и вижу широкие плечи, спрятанные под черной кофтой и мне хватает лишь одного короткого взгляда на них, чтобы понять, как сильно я хочу увидеть их обнаженными.
 Это странно, ведь мы оба — совершенно чужие друг другу люди. Я медленно вожу пальцами по его волосам и мне буквально не хватает воздуха, когда я чувствую его горячее дыхание на своих оголенных ногах. Закрываю глаза и медленно закидываю голову назад. Это захватывает меня, захватывает мой дух и я готова стоять вот так целую вечность. Я готова чувствовать его легкие прикосновения на своих ногах, держать его голову, которая прильнула к моему животу. Там, внутри меня медленно лопаются маленькие пузырьки, и каждая вспышка заставляет мое тело напрягаться.
 Он осторожно качает головой, и от этого легкого трения мой живот сводит приятный спазм. Я чувствую, как его руки медленно поднимаются по моим ногам, рисуя на коже неровные узоры. Я сгораю от этих мягких прикосновений, таю как снег, попавший на разгоряченное лицо. Мне хочется сказать…Нет…Я хочу выпустить на волю стон, который нарастает во мне словно снежный ком, но боюсь испортить этот сладостный миг.
 Жар накатывает внезапной и мощной волной, когда его руки останавливаются на моих бедрах, задевая низ мягкого свитера. Как будто черная ткань это порог, пересечь, который означает неизбежный конец. Его руки замирают, под горячими пальцами закипает моя кровь. Он прижимает лицо к животу, создает давление, от которого я напрягаюсь так сильно, что из горла вырывается глухой стон.
 И его руки вновь поднимаются, как будто только что густой звук, с нетерпением вырвавшийся из меня, дал ему разрешение продолжать…
 Атмосфера вокруг нас невероятно эротичная и горячая. Мое тело напрягается, как пружина и через пару секунд снова расслабляется, тая в крепких мужских руках. От одной лишь мысли, что они вот-вот прикоснуться к моим ягодицам, пузырьки в животе начинают лопаться быстрее.
 Низ свитера постепенно поднимается, он щекочет мои бедра, мягко скользит по ягодицам. Я крепко сжимаю короткие темные волосы и прижимаю его лицо к себе. Еще сильнее.
 Все, что происходит сейчас чрезвычайно чувственно и мучительно сексуально. Тишину нарушает только мое частое и прерывистое дыхание. Я уже дышу ртом, и чувствую как кожа над верхней губой стала влажной.
 Его пальцы… Они немного шершавые, но эти слегка покалывающие ощущения лишь сильнее возбуждают меня. Они осторожно поднимают вязаную ткань, а его губы вот-вот готовы прикоснуться к моей горячей коже.
 Он дышит часто и горячо. Его дыхание обжигает оголившийся низ моего живота, и я едва не теряю сознание от этого невыносимого ожидания.
 Пожалуйста, прикоснись ко мне… Давай же… Прошу тебя… Я хочу почувствовать твои влажные губы…
 И я замираю, затаив дыхание.
 — Да... — вырывается у меня протяжным шепотом, когда я чувствую на себе легкое прикосновение его губ.
 Неужели может быть так сладко? Неужели есть на свете, что-то более приятное, чем эти немыслимые ощущения, которые дарят его руки, пальцы, влажные губы…
 Он вновь и вновь целует мой живот, жадно впиваясь губами в кожу, и мое тело накрывает мучительная дрожь. Я чувствую, как его дыхание становится громче и тяжелее, как и мое тоже. Провожу пальцами по упругой шее и плавно перевожу пальцы к ямочке между ключицами. Там влажно, тепло, и я хочу прикоснуться к этой ямке губами.
 Как будто догадываясь о моих мыслях, он не спеша поднимается на ноги, и мои руки оказываются на его плечах. Я чувствую как под тонкой тканью кофты играют мышцы, они словно начинают вибрировать там, где останавливаются мои пальцы.
 Мы соприкасаемся лбами, только ему приходится немного наклонить ко мне голову, потому что он значительно выше меня. Чувствую себя маленькой, крошечной бабочкой в его больших и крепких руках. Мои мысли спрятались, словно трусливые мышки, испугавшиеся хитрого кота. И где-то глубоко есть, та, что шепотом говорит мне: «Он может сломать твои крылья и ты не сможешь больше взлететь…Остановись.»
 Но с каждой секундой мое тело требует большего и меня уже давно унесло в открытое море. Теперь мне не добраться до берега.
 Он целует меня, сначала нежно и неторопливо, а затем его мягкие губы с жадностью впиваются в мои. Я обвиваю руки вокруг его шеи, притягиваю к себе, и ударяюсь спиной о стену. Он прижимается ко мне, и все мое тело пронзает резкая дрожь.
 Его губы отрываются от моих, но лишь на пару секунд. И даже это время, кажется мне невыносимой пыткой. Он снова целует меня, жадно, напористо. Его сила заводит меня, сдавливает живот, заставляет сжимать коленки так сильно, что ноги начинают болеть от напряжения.
 Я чувствую его пальцы на своем затылке, чувствую как другая рука крепко сжимает мое бедро, прятавшееся под длинным свитером. Он всасывает мой язык, наши губы влажные и скользкие. Я провожу по ним пальцем, он кусает его и я ловлю на себе короткий взгляд темных глаз, до краев наполненный жаром и необузданной страстью. Его руки скользят под свитером, большие ладони обхватывают мою горячую грудь, и я снова не в силах сдержать густой стон. Все во мне сжимается, когда он нагибает голову и обхватывает влажным ртом мой сосок и играет с ним языком.
 Мне хочется кричать от наслаждения, хочется не сдерживать себя, но я с силой сжимаю челюсти, и выгибаю спину. Он снова впивается в мои губы, я с силой притягиваю его к себе, и засовываю руки под кофту.
 Тело горячее, сильное, я чувствую крепкие мышцы. Хочу попробовать на вкус каждый кусочек его крепкого тела, и с нетерпением стягиваю с него одежду. Кофта падает на пол, он ловко раздвигает коленом мои ноги, и проводит ладонью по животу, медленно спуская ее вниз.
 — О, Боже… — шепчет он мне на ухо. — Какая ты мокрая…
 Пальцы… Они гладят меня там, где очень горячо и влажно. Я впиваюсь ногтями в его спину, потому что не могу выносить эту жуткую пытку. Он мучает меня, его прикосновения пальцами причиняют мне сладкую боль, расползающуюся по телу.
 — Хочешь его… — тяжело шепчет он, медленно обводя пальцем невидимые круги между моих ног.
 Я не отвечаю и просто поддаюсь бедрами вперед. Вижу как уголки его влажных губ слегка поднялись, и его палец медленно проникает в меня. Прижимаюсь к его телу сильнее, покусывая кожу на мускулистом плече, и с каждым движением пальца низ живота сдавливает спазм.
 Все вокруг плывет перед глазами, даже его лицо.
 — Еще один… — хрипит он, целуя меня в шею. — Сладкая девочка…
 Меня накрывает волна наслаждения, когда во мне движутся два его пальца. Я выгибаюсь, вдавливаясь в стену, тяну его за волосы и что-то кричу, поглощенная экстазом. Все замирает для меня в этот миг, все становится безразличным. Мое сердце бешено стучит, тело сотрясается, и я уже не принадлежу себе.
 Он может делать со мной все, что захочет. Прямо сейчас, я готова раствориться в нем, исчезнуть вместе с ним, не оставив ни единого следа своего существования. И даже, когда спустя несколько секунд тело накрывает приятная усталость, я по-прежнему хочу, чтобы его прикосновения руками, пальцами и влажные поцелуи не заканчивались никогда. Разве может быть что-то прекраснее этого?
 Медленно и осторожно он убирает пальцы, отрывается губами от моей вспотевшей шеи, и мы снова соприкасаемся лбами. Я чувствую его горячее дыхание, оно частое и прерывистое. Смотрю на его губы, мягкие и блестящие, и вновь чувствую внутри себя лопающиеся пузырьки.
 Я целую его, нежно и осторожно. Кончиком языка не спеша провожу по его губам, и слышу как его дыхание ускорилось. Ему нравится это… И я продолжаю.
 Но внезапно, посреди наших жарких поцелуев, он резко отрывается от меня, смотрит в мои глаза и как будто чего-то ждет. Я хочу его всего, целиком.  Хочу чувствовать на себе его пальцы, хочу стать с ним единым целым, потому что так того требует мое тело. Я не знала, что атмосфера может стать такой горячей, что секс может быть таким сладким и чувственным. И если сейчас он ждет от меня разрешения, я не задумываясь дам его.
 Облизываю свои набухшие от поцелуев губы и провожу кончиками пальцев по его груди, поросшей темными волосами. Спускаюсь к твердому рельефному прессу и вычерчиваю квадраты. Мне нравится делать это, нравится прикасаться к нему и видеть, как напрягаются его мышцы под кожей там, где только что побывали мои пальцы.
 Обвожу пупок и спускаюсь по темной дорожке вниз, туда, где таится тепло. Он закрывает глаза, когда моя рука останавливается на твердой выпуклости и хриплый звук, который издает его тело, заставляет мое разом разорвать все пузырьки. Он громко дышит, и окинув меня быстрым взглядом, хватает за бедра, и я запрыгиваю на него, крепко обняв его тело ногами. Мы целуемся, кусая друг друга за губы. Он несет меня, придерживая руками за ягодицы. Я крепко обнимаю его за шею, и с каждым шагом чувствую его твердую плоть между моих ног.
 По пути стягиваю с себя свитер, в нем невероятно жарко. У меня захватывает дух, когда он, крепко обнимает меня и падает со мной на что-то мягкое. Он вдавливает меня в кровать и ощущать его вес на себе — невероятное чувство. Давление его плоти распыляет меня, я извиваюсь под ним как дикая змея.
 Дотягиваюсь до его штанов и резко просовываю руку. Я не могу больше ждать, это невероятная пытка. Обхватываю рукой его твердый член и стону.
 — …пожалуйста… прошу тебя…
 Быстрым движением он стягивает с меня трусики, спускает свои штаны, и в ту секунду, когда мое напряжение доходит до предела и я открываю глаза, он резко входит в меня.
 Я кричу от боли, разносящейся по телу, и смотрю в его потемневшие от желания глаза. Они возбуждают меня, как и его влажные чуть приоткрытые губы. Он начинает медленно двигаться, и все мое тело расщепляется на тысячи кусочков. С каждым толчком меня уносит в бескрайнюю вселенную, лишенную всякого контроля. Я таю, растворяюсь и мои невидимые частички теряются в воздухе.
 Он ускоряет темп и хрипло дышит, целуя мои губы и шею. Мои руки с силой впиваются в его упругие ягодицы, и я давлю на них…
 Глубже… Еще глубже…
 Крепкое тело напрягается и с силой вдавливает меня в кровать. Я открываю глаза и вижу, как он смотрит на меня, сдвинув широкие брови к центру. Хищный взгляд, полный сексуальности и безумства, заставляет меня дрожать... И тут мое тело парализует, сильнейший спазм сдавливает живот и все, что я сейчас вижу — моментально размывается, темнеет и расщепляется на миллион осколков. Из моего горла вырывается стон наслаждения, я впиваюсь ногтями в его спину, плечи — мои руки, словно безумные бесконтрольно ощупывают, впиваются и сжимают его тело.
 Он кусает мою шею и тяжело рычит, словно дикий зверь. Он растворился во мне, достиг той точки, когда по телу проносится сладкая дрожь, когда все внутри сгорает. Его тело сотрясается, он с трудом набирает воздух в легкие и прерывисто выдыхает мне в шею.
 Не знаю, как долго мы так лежим, пытаясь восстановить дыхание, замедлить бешеное сердцебиение. Но, когда его мягкие губы прокладывают нежную дорожку от моего плеча до шеи, на моем усталом и сонном лице появляется улыбка.
 Еще никогда в жизни я не чувствовала себя так хорошо.







ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ


 Просыпаюсь в кромешной тьме. Прислушиваюсь к ровному дыханию справа от меня и в памяти тут же всплывают фрагменты нашей с ним близости. Сердце гулко застучало.
 Мое лицо начинает гореть от смущения, когда перед глазами возникает обнаженное мужское тело, к которому несколько часов назад я прикасалась с необъяснимой для себя раскованностью. Я помню все — от начала и до конца, и это самый яркий и невероятно чувственный момент в моей жизни. Инстинктивно поворачиваю голову направо и пытаюсь представить, какой он сейчас. Жаль, что мне не видно даже его силуэт. Медленно протягиваю к нему руку в темноте, но тут же одергиваю себя — зачем я хочу снова прикоснуться к нему?
 Решаю выйти из спальни как можно скорее, чтобы в голову не лезли глупые мысли, и стараясь не шуметь, поднимаюсь с кровати. Я рада, что сейчас темно, ведь я абсолютно голая, и если вдруг мой любовник неожиданно поднимется и включит свет — будет весьма неловкая ситуация.
 Мой любовник? Нет! Он начальник, он мой директор! С которым я только что переспала…
 Мне сложно придумать для себя оправдание, ведь раньше со мной ничего подобного не случалось. Более того, сексом я занималась только с Пашей, и с ним мне было хорошо и приятно, но… То, что произошло сегодня — открыло мне глаза на многое. Разве могла я подумать до этого, что мое тело будет безмерно жаждать прикосновений его губ на моем животе? Или, что сама я буду сгорать от желания почувствовать его горячую кожу подушечками своих пальцев? Да я и понятия не имела, что можно достигнуть оргазма от одного лишь взгляда на ослепленные желанием мужские глаза. Его глаза. Боже, да стоит только вспомнить, как он смотрел на меня, каким хищным и голодным был его взгляд!
 Не буду перед собой оправдываться. Я действительно хотела, чтобы это случилось, и мне было все равно, какие у нас с ним были отношения. Да какие там отношения! Он — требовательный начальник, у которого иной раз происходит какой-то бзик, и все шишки достаются мне. Ну, это если вкратце. Тогда, какого черта я переспала именно с ним? Какого черта, мне вдруг так захотелось его поцелуев, объятий и прикосновений. О, Боже! Он был так нежен. И требователен. И сдержан.
 Машу головой — я запуталась. Сижу на крышке унитаза совершенно голая и пытаюсь понять, каким образом мы с ним пришли к этому. И почему же все было так…чувственно.
 Нет, мне не стоит об этом слишком задумываться. Это был просто секс, приятный, чувственный секс, не более того. Со всеми бывает, ведь так?
 Мы с ним заговорились, поведали друг другу о душевных ранах, расчувствовались и вот — случилось то, что случилось. Господи, никогда бы не подумала, что я смогу так сделать! Сижу на унитазе голая и тихонько смеюсь.
 Успокоившись, решаю принять легкий душ, хотя мне совершенно не хочется смывать с себя его запах. Под струями теплой воды провожу пять минут, а после закутываюсь в огромного размера махровый черный халат.
 Последнее, что я ела был бульон, который он принес мне на мой поздний завтрак, и сейчас я готова съесть слона. Тихонько выхожу из ванной комнаты и мелкими шажками иду к широкой квадратной арке, за которой, я надеюсь, располагается кухня. Машинально провожу рукой по стене справа и нащупываю выключатель. Точечный свет тут же загорается и передо мной открывается небольшая темно-коричневая кухня с модным стеклянным фартуком песочного оттенка и широким холодильником с двумя вертикальными дверцами. Уверена, что в нем есть что-нибудь вкусненькое, и мигом направлюсь туда.
 Мои глаза тут же падают на прозрачную пластмассовую миску, наполненную салатом из свежих огурцов, черри и листьев капусты. Достаю ее и ставлю на кремовую столешницу. Отсыпаю немного в белую неглубокую салатницу, которую нахожу в верхнем шкафу и заправляю подсолнечным маслом.
 Ставлю свой легкий ужин на барную стойку, соединенную с кухонным гарнитуром, сажусь на высокий стульчик и принимаюсь поглощать нарезанные овощи. Наколов огурец, подношу вилку ко рту и замечаю его, спокойно стоящего в квадратной арке. Я так и замираю с вилкой у рта.
 — Решила поужинать только салатом? — спрашивает он, скрестив руки на груди. 
 Хлопаю ресницами и чувствую себя полной дурой.
 — Ты ешь, — говорит он, сдерживая улыбку, и спокойно заходит на кухню. Подходит к холодильнику и молча достает несколько белых контейнеров, открывает крышки и ставит один в микроволновую печь. — Я тоже проголодался, но одним салатом не наемся.
 Он так спокойно и непринужденно говорит со мной, что кажется, будто бы несколько часов назад между нами ничего и не было. Хотя, чего я ожидала? Смотрю как он ставит второй контейнер в микроволновку, а тот, что разогрелся — передо мной.
 — Крылышки — пальчики оближешь, — комментирует он, не глядя на меня. — Ешь.
 — С-спасибо, но я н-не хочу…
 Он поворачивается ко мне и внимательно смотрит:
 — А я очень хочу, чтобы ты их попробовала.
 Сама не понимаю, почему на меня вновь обрушивается эта неловкость, которая не дает мне нормально без заикания ответить ему.
 — Знаешь, думаю, я знаю, почему ты такая скованная…
 Господи, он, что читает мои мысли?!
 —…ведь мы с тобой не познакомились. Ну, как нормальные люди это делают. Меня зовут так-то, а меня вот так-то. Что-то в этом роде. — Он подходит к сигналившей микроволновке, достает второй контейнер и ставит в нее третий. Я смотрю на его широкую спину в свободной серой футболке, и с волнением вспоминаю, как проводила по горячей коже пальцами. Он поворачивается ко мне, держа в руках контейнер, из которого исходит пар. — Меня зовут Кирилл.
 Я молчу, а он смотрит на меня, в ожидании ответа.
 — Слушай, я знаю, как это выглядит со стороны, — говорит он, едва заметно усмехнувшись, — просто, давай познакомимся, ладно? По-человечески.
 Тихонько вздыхаю.
 — А-Аня. Меня зовут Аня, и ты прекрасно это знаешь.
 Снова ставит передо мной парящий контейнер, в котором томится запеченная картошка.
 — Ты тоже знаешь, как меня зовут, — говорит он, доставая третий контейнер из микроволновой печи.
 Он садится напротив меня, поставив на стол пустые белые тарелки и еще один прозрачный контейнер с салатом. С ума сойти, этот человек прикасался ко мне, поднимал меня до небес, и я парила как птичка в облаках, не стесняясь его рук и влажных поцелуев, а теперь я не могу посмотреть ему в глаза без стыда, не могу разрушить эту стену формальности, которую воздвиг мой здравый смысл.
 Точно, мой здравый смысл клюет меня за то, что я сделала. Я переспала с начальством, а это самый ужасный и низкий поступок, который может совершить одинокая девушка.
—Я просто хочу, чтобы… мы с тобой общались, как нормальные люди. — Он спокойно смотрит на меня, и по его взгляду я понимаю, что говорит он искренне. — Ну, так, как, ты согласна?
 Киваю, опустив глаза на пустую тарелку.
 «Я просто хочу, чтобы мы с тобой общались, как нормальные люди.»
 Странно звучит, учитывая, что до сегодняшнего дня этот человек ненавидел меня всеми фибрами своей души, но тем не менее с удовольствием переспал со мной.
 — Пожалуйста, съешь картошку и крылышки, — говорит он, накладывая в мою тарелку горячую еду, — уверен, ты очень голодна.
 — Спасибо.
 Закинув в рот кусочек огурца, он берет пульт от телевизора и нажимает на кнопку. Пока перелистывает каналы, я ем сочную запеченную картошку и внимательно слежу за его взглядом, устремленным на плазму. Не хочу, чтобы он пялился на меня, когда я ем.
 — Вкусно? — спрашивает он, остановив свой выбор на фильме с Шерон Стоун.
 — Очень. Спасибо. — Немного молчу, медленно пережевывая пищу. Когда он поднимается и подходит к холодильнику, спрашиваю: — Когда ты отвезешь меня обратно? В гостиницу.
 — А ты все еще хочешь сбежать от меня? — саркастично спрашивает он. Не услышав от меня ответа, добавляет ровным тоном: — На улице по прежнему снегопад и ветер. Сегодня ты точно останешься здесь.
 — Завтра мне нужно быть в гостинице, у меня вторая смена.
 Господи, а, что если он надеется на продолжение…
 Нет, нет и еще раз НЕТ!
 — Хорошо. — Он кивает, ставя на стол два пустых стакана. Наливает холодный пакетированный сок и снова садится напротив меня. — Завтра встану рано утром и расчищу въезд.
 — Я могу помочь.
 Он едва заметно улыбается и поднимает на меня глаза.
 — Не стоит, я быстро управлюсь в одиночку.
 — Почему…ты живешь так далеко от центра? Сюда ведь редко приезжает снегоуборочная машина, да?
 — Она сюда вообще не приезжает. Я сам чищу территорию.
 — И сколько же времени уходит на это? Часов десять?
 Он снова улыбается.
 — Намного меньше. Мне нравится махать лопатой и нравится то, что людей здесь практически нет.
 — А, если с тобой что-то случится? Например, тебе станет плохо, и срочно будет нужна медицинская помощь, что тогда? Как к тебе доберутся медики?
 Почему-то мне кажется, что он едва сдерживает смех.
 — Точно так же, как и мы с тобой — на снегоходах.
 — Сюда слишком долго ехать.
 — Если уж мне станет плохо — постараюсь дотерпеть до приезда медиков.
 Я вижу как в его серых глазах блестит веселый огонек, и от этого мне становится спокойнее на душе, но волна смущения тут же накрывает с головой.
 «О, Боже. Какая ты мокрая…»
 Инстинктивно заправляю халат потуже, чтобы ни одна часть моего тела не привлекла его взгляд. Но серые глаза тут же падают на мои руки. Чувствую, как щеки разгораются от стыда, ведь я только что вспомнила его глубокий чувственный голос и слова, сводившие меня с ума. Вспомнила, сидя за столом, напротив него.
 — О чем ты думаешь? — спрашивает он, не спеша поднимая стакан с соком.
 — Так, ничего…такого.
 — А врать ты не умеешь, правда? — усмехается он. — Твой пунцовый цвет лица выдает тебя с потрохами. Так, о чем же ты думаешь?
 Он делает глоток, затем еще один, а я не в силах оторвать глаз от его широкой шеи и кадыка, который с каждым глотком сока двигается вверх-вниз. Наверное сейчас я похожа на девочку-подростка, по уши влюбившуюся в парня старшеклассника, который впервые обратил на нее внимание. Боже! О чем я думаю!
 — Знаешь, мне… Мне хочется на воздух, — говорю я, соскочив со стула. — Я выйду, на пять минут, ладно? Подышу…что ли…
 Вижу, что он смотрит на меня как на сумасшедшую, и вылетаю из кухни. Мне так жарко, что я готова прямо вот так в халате вылететь на улицу и броситься в сугроб. Бегло засовываю голые ноги в огромные размером валенки и открываю тяжелую входную дверь. Странно, теперь она поддается мне.
 Ветер тут же проникает в теплое помещение и ударяет мне в лицо. Я быстро выбегаю на улицу и останавливаюсь только когда в валенки попадает холодный снег. Поднимаю к темному небу глаза и чувствую, как прохладные снежные хлопья падают на лицо и шею, собираются на ресницах. Сквозь вой ветра слышу глухой и далекий стук за спиной — хлопает входная дверь.
 Нет, пожалуйста, дай мне немного остыть и прийти в себя! Не хочу, чтобы Кирилл подходил ко мне, потому что я еще не взяла под контроль свои мысли и себя саму. Должно быть, я выгляжу полной идиоткой в его глазах, решившей выскочить на холодную улицу в его же халате и валенках. Господи, на мне даже нет нижнего белья!
 — Знаешь, ты выбрала не лучшую одежду для вечерней прогулки! — говорит он за моей спиной. — Если так хочется погулять, тебе нужно переодеться. Пойдем в дом, набросишь на себя что-нибудь и будешь резвиться, лепить снеговиков!
 Я оборачиваюсь и вижу его в двух метрах от себя. Он в отличие от меня накинул на плечи пуховик с капюшоном, и почему-то сейчас, среди воздушных хлопьев снега он напоминает мне неуклюжее Чудовище из известной Диснеевской сказки.
 — Господи, и почему я постоянно должен тебя куда-то тянуть? — нетерпеливо рявкает он, двигаясь ко мне.
 — Стой! — кричу я.
 Кирилл резко останавливается. С трудом глотаю накопившуюся слюну и сжимаю кулаки.
 — Что изменилось? Почему ты стал относиться ко мне…по другому?
Он дышит ртом, выпуская белые клубы пара. Возможно мой вопрос ему не по душе, но он не дает мне покоя с того самого момента, как Кирилл появился вчера в гостинице и, как оказалось, застал меня блюющую в туалете. Ужас. Стоит только представить, что он подумал тогда, и мне становится безумно стыдно.
 — Не понимаю о чем ты. Пойдем в дом.
 — Нет! Ты прекрасно все понимаешь. Сначала ты грубил мне, просто так, потому что по-видимому делать это тебе доставляло огромное удовольствие. Потом ты вдруг проявил некое подобие заботы, — говорю я стуча зубами, и вспоминаю как он выставил Пашу за дверь в баре, — но затем снова обрушиваешь на меня свой гнев…Господи, я даже не знаю, как назвать то, что в тебя вселяется! А теперь я вдруг узнаю, что ты можешь быть нормальным человеком, у которого тоже есть что-то внутри…и с которым можно…приятно провести время…
 Хорошо, что фонарь светит около дома в другую сторону, и мои красные щеки останутся незаметными.
 — Приятно провести время, — повторяет от тихо и усмехается. — Пожалуйста, пошли в дом. Я отвечу на все твои вопросы.
 — Нет! Просто ответь сейчас и мы пойдем. Я хочу знать! Потому, что знаешь…знаешь, я еще никогда ничего подобного не делала! Ты можешь считать меня полной идиоткой, но я никогда не…не делала того, что сделала несколько часов назад…и уж тем более с человеком, который ненавидит меня.
 — Я тебя не ненавижу.
 Долго смотрю на него, пытаясь отыскать в темных глазах тень лжи.
 — Но ведь…ведь так было, верно?
 Он долго молчит, и даже как будто не дышит.
 — Но, почему? — спрашиваю я, обнимая себя за плечи. Холодный ветер растрепывает мои волосы, и должно быть, сейчас я выгляжу очень смешно. Этакая замерзшая лохматая девчонка, решившая поболтать с начальником в его халате и валенках на морозной улице.
 Ничего не говоря, Кирилл делает два больших шага и останавливается настолько близко ко мне, что между нашими телами не остается ни единого пространства, а узел халата соприкасается с его молнией на расстегнутом пуховике. Пару секунд мы смотрит друг на друга, я снизу вверх, а он сверху вниз, а потом, он резко поднимает меня на руки и быстрым шагом направляется к дому. От неловкости и холода, я держу руки перед собой, сжимая кулаки.
 Закрыв за собой входную дверь, Кирилл ловко стягивает свою обувь, продолжая держать меня на руках, и уверенным шагом направляется в небольшую тускло освещенную гостиную. Он опускает меня на темный диван, а я крепко держу запах халата, чтобы он не разошелся и мои голые ноги не стали объектом его внимания.
 Да и не только ноги.
 — Сделаю чай, — говорит он вдруг помрачневшим голосом. Стягивает с меня валенки и резко разворачивается на пятках.
 Внезапно, на меня обрушивается злость, смешанная с острой обидой, и я по-детски вскакиваю с дивана и топаю ногой.
 — Что за черт?!
 Он оборачивается и приподнимает бровь.
 — Почему ты такой трудный?! Неужели так сложно поговорить со мной как нормальные люди? Ты же сам сказал, по-человечески!
 В серых глазах сверкает молния, но теперь ее стальной блеск не пугает меня. Сейчас его молчание и необъяснимая ярость только раздражают, мгновенно возросшая стена равнодушия давит на меня, и я готова орать во весь голос. Как он может вот так по щелчку стать озлобленным и отчужденным? Неужели он и сам не понимает, как странно и нелепо это выглядит? Хотя, зачем мне вообще нужно от него что-то узнавать, вытягивать клещами вопреки его воле? Он для меня ничего не значит, как и я для него, тогда какого черта я вообще задаюсь вопросами, не имеющими никакого смысла? Не все ли равно, что он обо мне думает и как относится ко мне? Я всего лишь администратор гостиницы в горнолыжном курорте, владельцем которого является Кирилл. Ах, нет. Кирилл Станиславович. Он просто переспал со мной, подвернулся случай.
 Пока я размышляю, неподвижно стоя перед ним, Кирилл исчезает в широком дверном проеме, оставляя меня одну наедине со своими пугающими и запутанными мыслями. Пора бы уже привыкнуть к этим молниеносным переменам в его настроении и не задаваться глупыми вопросами.
 Сейчас меня безумно злит тот факт, что я никуда не могу деться отсюда. Становится плохо от одного лишь воспоминания о нашей с ним близости, которая случилась потому что мне…МНЕ вдруг этого захотелось! Боже! Нет, на моем месте могла оказаться любая другая девушка, поддавшаяся чарам широкоплечего брюнета. Есть в его мрачном взгляде что-то притягательное, даже завораживающее, что-то такое, к чему хочется прикоснуться, попробовать на вкус. Крепкое тело, хищный взгляд и необычайная нежность, разорвавшая меня на тысячи кусочков.
 — Чай готов, — внезапно объявляет он, проходя мимо гостиной. Мое сердце едва не выскакивает из груди.
 — Не хочу, спасибо.
 Он останавливается в дверном проеме и внимательно смотрит на меня — сидящую на самом краю дивана и с ужасом вцепившуюся в махровую ткань халата.
 — Ты можешь отвезти меня в гостиницу?
 — Разве тебя не утраивает здешний сервис? — язвит он. — И чай, и завтрак в постель, и горячий ужин, и секс!
 От удивления у меня пересыхает в горле.
 — Думал, я все делаю как надо.
 Не веря своим ушам, поднимаюсь и решаю во что бы то ни стало покинуть это зловещее место. С ума сойти, несколько часов назад он был другим, совершенно другим, настоящим, умеющим чувствовать и сопереживать, а теперь в него вновь вселился монстр, ненавидящий всех, кто его окружает.
 — Где моя одежда? — спрашиваю я, не решаясь пройти мимо него. — Я хочу уйти.
 — И куда же, ответь на милость, ты собралась? — смеется он ядовито. — А, ну да! Ты же у нас любительница побродить по лесам, поваляться в сугробах.
 Ошарашенно гляжу на него, не в силах что-либо ответить.
 — А я-то думал тебе здесь нравится, — говорит он с наигранной задумчивостью. — Но, боюсь, что уйти отсюда тебе не удастся. Так, что, прости.
 — Отвези меня, пожалуйста, — говорю я тихо. Изо всех сил стараюсь сохранить самообладание, но горькая обида сдавливает виски, и я вот-вот разревусь здесь перед ним от собственной беспомощности. — Как я могла открыться тебе… — шепчу я, глядя в его стальные глаза.
 — Ты говоришь о сексе? Кстати, я не согласен с твоим ухажером. В постели ты, что надо.
 Моя холодная ладонь машинально впечатывается в его колючую щеку, и тут же багровеет от сильного и горящего удара. Я смотрю как он хмурит широкие брови, как темнеют его глаза, и как быстро зашевелились его желваки на скулах.
 — Ты просто ублюдок. Вот ты кто.
 Резко бросаюсь вперед, в надежде проскочить в коридор, но мужская рука крепко хватает меня за запястье, и я глухо вскрикиваю.
 — Ты же хотела поговорить со мной, что ж, давай поговорим!
 Он тащит меня к дивану, швыряет, и грубо пододвигает для себя кресло. Садится передо мной и злостно усмехаясь, ставит локти на колени.
 — Начинай!
 Я чувствую слезу, скатившуюся по горячей щеке, и знаю, что мой вид его очень забавляет. Часто дышу, адреналин больно бьет в уши.
 — Ну? Я готов ответить на любые твои вопросы! Не упускай свой шанс. Анечка? Тебе плохо? Ладно, давай так, у тебя будет лимит. Всего три вопроса. Но, прежде, чем задать мне их — хорошенько подумай. Не надо спрашивать про мой любимый цвет или марку автомобиля, — усмехается он, — обдумай каждое свое слово.
 Он не шутит, я вижу каким серьезным стало выражение его лица, как серые глаза внимательно изучают мое лицо. Он, словно, хамелеон. За секунды может изменить цвет своего настроения и голос, превращая его из тяжелого в глубокий, проникновенный. За серыми глазами таится тайна, а быть может и не одна. Возможно прошлое, съедает его, каждый день напоминает ему о себе, и из-за этого он такой переменчивый. Это всего лишь мое предположение, но если оно верное, я не хочу знать о его прошлом ничего. Не хочу знать, что он сделал, или, что сделали ему. Хочу знать его настоящего. Какой он сейчас? Чем живет, что чувствует? Пора признаться себе в том, что с его появлением моя жизнь странным образом стала запутаннее, но ярче.
 — О чем ты думаешь? Сейчас, в данную минуту.
 Он долго молчит, а я не моргая смотрю в его глаза. Я даже затаила дыхание, потому что предчувствие подсказывает мне, что его ответ будет очень волнительным для меня.
 — О тебе, — спокойно отвечает он, не отрывая своих глаз от моего лица. — У тебя красивые глаза и очень мягкие губы. Думаю, что твой ухажер — идиот.
 Внутри меня разливается тепло, а из памяти как будто стираются неприятные слова, что он говорил мне несколько минут назад, злая усмешка и оценивающий взгляд. Словно ничего этого и не было.
 — Хочешь знать, что я о тебе думаю? — спрашиваю я, и он, кажется, замешкался.
 — Это твой ко мне вопрос?
 Я киваю.
 — Забавно, — усмехается он, — пустой вопрос, но если ты так хочешь — ради Бога. Твое право. Внимательно слушаю.
 — Я думаю, что ты хороший человек. На самом деле ты не такой грубый, вечно мрачный и заносчивый. Это всего лишь твое прикрытие, ведь так, кажется, легче жить. Не нужно никому ничего объяснять, ни с кем считаться. Я бы подумала, что ты вжился в роль хмурого и озлобленного человека с трудным характером, если бы не увидела тебя тогда на горках с мальчишками. — Пока я говорю, замечаю как меняется цвет его глаз. Они то темнеют, то светлеют, но желваки на скулах не прекращают танцевать. — Тогда я впервые увидела твою улыбку и поняла, что смеяться ты умеешь, а значит ты не такой уж и суровый, каким хочешь казаться. За этой мрачностью ты скрываешь себя настоящего, и должно быть, на то есть свои причины. Но не думаю, что обижать людей, которые хотят быть…которые находятся рядом с тобой, — запинаюсь я, чувствуя как горят щеки, — стоит того.
 Внутри меня все расслабляется, словно только что я избавилась от тяжелого груза. Должно быть причина моей разговорчивости и смелости заключается в этом домике, находящимся далеко от цивилизации. Я знаю, что здесь нет никого кроме нас, и с одной стороны, это немного пугает, ведь мало ли, что еще может произойти за несколько часов, которые мне придется здесь провести. Но с другой стороны, это место, спрятанное в лесной глуши, предоставляет возможность узнать его больше. И как бы я ни старалась внушить себе, что мне хочется сделать это из чисто женского любопытства, я все же знаю, что причина кроется в совершенно другом. Наша с ним близость только усугубила мое положение, ведь я до сих пор чувствую на себе его шершавые ладони и мягкие влажные губы.
 — Что ты чувствуешь ко мне? — срывается с моего языка вопрос. Сердце колотиться так сильно, что его стуки, кажется, слышны всюду.
 — Ты должна была задать не эти вопросы! — отрезает он резко.
 — Я спрашиваю то, что меня интересует.
 Кирилл задумчиво откидывается на спинку кресла, сдвигая темные брови к центру, потом резко возвращается в исходное положение, и впивается в меня потемневшими глазами, как будто готов нанести мощный удар.
 — Притяжение,  — отвечает от медленно, проговаривая каждую букву. Еще несколько секунд он внимательно смотрит на меня, а я постепенно плавлюсь под этим испытывающим взглядом, потом так же резко мышцы напряженного лица заметно расслабляются, и закрыв глаза, он спокойно говорит: — Теперь моя очередь. Мои три вопроса.
 — Не знала, что мы будем играть. Надо было предупредить.
 — А тебе есть, что скрывать?
 — У каждого человека есть секреты. И если это был твой первый вопрос, то он очень глупый.
 — Ты была избалованным ребенком? — спрашивает он жестким голосом, и мне становится не по себе. Его голос похож на проволоку, царапающую мою кожу. 
 — Не думаю, я… Я была послушной. И училась на пятерки и…
 — Почему тебя вырастила тетя? — перебивает он, и я едва успеваю набрать в легкие воздуха.
 — Ну… Наверное потому что у меня не было родителей. Мама умерла, а отец… Лара говорила, что он бросил маму, когда узнал, что она забеременела и больше не появлялся.
 — И ты его никогда не видела?
 — Нет, я его никогда не видела! — выпаливаю я, подскочив с дивана. — И это был уже четвертый вопрос. Хватит.
 Не знаю, что больше злит меня. То, что он не стесняясь спрашивает о моем прошлом, о котором я не люблю говорить, или то, что ни один из его вопросов не был связан с моим отношением к нему.
 Что ты чувствуешь ко мне? Ты думаешь обо мне? Хочешь узнать, что я думаю о тебе?
 Он мог бы и повторить мои вопросы, но нет, он интересуется тем, что не имеет никакого отношения к нам, к настоящему! Черт! Я полнейшая дура, размечтавшаяся как девочка-подросток, после волшебного слова притяжение.
 Неужели я словно открытая книга, и все мои мысли можно прочесть в глазах? Неужели он знает, что его глубокий голос заставляет мое тело приятно вздрагивать, а мысль о том, что мы никогда больше не сможем вот так остаться наедине, вдали от внешнего мира, приводит меня в отчаяние? Должно быть, моя к нему симпатия — само собой разумеющееся, ведь в постель с ним я уже легла. Если бы он мне не нравился, этого бы не случилось. Но беда в том, что он не просто нравится мне…
 — Кирилл, ты тут? — доносится знакомый мужской голос из коридора.
 Мои глаза расширяются от удивления, собственно, как и у хозяина дома. Входная дверь громко захлопывается и сквозняк проносится по теплому полу.
 Кирилл поднимается с кресла, не отводя от меня настороженных глаз, и выходит в коридор.
 — Ты чего тут делаешь? — спрашивает он тяжелым голосом. — Я никого не ждал.
 — Почему-то я не удивлен. Как поживаешь?
 Когда я понимаю, кому принадлежит этот спокойный мужской голос, мои глаза тут же начинаю искать место, куда бы я могла запрятаться. Черт возьми, я стою не в своем халате, под которым нет абсолютно ничего, и как же ужасно должно быть это выглядит со стороны?
 — Все как обычно. Вообще-то, я не один.
 Наступает тишина, и я замираю, в надежде, что Владимир Павлович покинет домик и никогда не узнает, что гостьей его компаньона была я.
 — Ну, надеюсь я не помешаю, — мягко говорит он. — Ты с девушкой?
 Мои щеки краснеют, чувствую как над губой образовываются капельки пота. Боже, что же он подумает, увидев меня в этом виде? Какой позор…
 — Что ж, замечательно! Познакомь нас.
 — Дядя, тебе лучше уйти, — тихо, но твердо добавляет Кирилл. —
 Дядя?!
 По-детски обхватываю горячее лицо ладонями и закрываю глаза. Черт возьми, значит вот откуда Кирилл знает, что случилось со мной, когда я приехала сюда с тем грубияном таксистом! Владимир Павлович все ему рассказал… Но, зачем? Неужели они обсуждали это за чашечкой горячего чая, или кружкой пива в одном из местных баров? Какая же я дура… Стас ведь говорил что-то об их родственных связях, вот только он не уточнил, что Кирилл является племянником всеми любимого Владимира Павловича!
 —  Неужели ты не угостишь меня крепким кофе, а? К тебе пока доберешься все конечности отморозишь! Ты видел, какая на улице погода? Слава Богу, что завтра снегопад прекратиться. По крайней мере, согласно прогнозу.
 Он снова что-то говорит, но теперь мне ничего не слышно, ведь мужчины перебрались на кухню. Очень тихо, как мышка, подхожу к дверному проему и аккуратно заглядываю в коридор. Никого нет, только яркий свет из кухни отпечатывается большим пятном на темном полу. Тихонько, но быстро перебираюсь в спальню, прикрываю дверь и включаю свет. Свитер, что дал мне Кирилл, валяется на полу, вместе с моим бельем. Я быстро надеваю трусики, набрасываю огромный свитер и мечусь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы прикрыть голые ноги. Понятия не имею, где мои джинсы, но мне не остается ничего, кроме как открыть дверь небольшой гардеробной и рыться в чужих вещах.
 — Вот твои джинсы!
 Я едва не вскрикиваю от испуга. Кирилл кидает мне мои джинсы и опускает расстроенный взгляд на мятую кровать.
 — Пойдем на кухню, — говорит он не то рассерженно, не то огорченно.
 — Я не… Я не пойду.
 Быстро натягиваю джинсы, пряча под огромным свитером трусики. Боже! Как будто он ничего там не видел и не трогал!
 — Надо. Он не успокоится, пока не познакомиться с тобой.
 — Мы с Владимиров Павловичем уже знакомы, и знаешь, я не хочу, чтобы он знал, что здесь сейчас нахожусь я.
 — Выйти придется, иначе он не уедет отсюда, — грозно добавляет он, сверля меня холодными глазами.
 — Что ж, ладно. Тогда быть может он и увезет меня отсюда! — выпаливаю я, и стремительно выхожу из комнаты.
 По мере моего приближения к кухне, меня охватывает все большее отчаяние и стыд. Машинально расчесываю волосы пальцами, пытаясь сделать из лохматой гривы что-то вроде «аккуратного беспорядка» и, набрав в легкие воздуха, захожу на кухню.
 Седоволосый мужчина в черном комбинезоне и серой водолазке поднимает на меня глаза, размешивая в кружке сахар и сливки. Он стоит, склонившись над столом, и глубокая морщина на лбу с каждой секундой становится все четче и заметнее.
 — Аня, — говорит он на выдохе, — здравствуй.
 Я готова провалиться сквозь землю.
 — Здравствуйте, Владимир Павлович. Рада вас видеть…
 Пытаюсь улыбнуться ему, но мои мышцы как будто окаменели. Единственное, что у меня хорошо получается, так это беспрерывно хлопать ресницами.
 — Будешь кофе?
 — Да, пожалуйста.
 Я не хочу кофе, я вообще ничего не хочу, но пока он будет занят его приготовлением, я смогу хотя бы выдохнуть и постараться успокоиться.
 — Как твои дела, Анют? — спрашивает он, повернувшись к кофе машине. — Как работается?
 — Да…все хорошо. А…Как вы? Как прошла ваша…ваша поездка?
 — Устал жутко, знаешь, дождаться не мог, когда уже вернусь домой. Никогда еще такого не было. Обычно уезжаю и ухожу с головой в походы, в путешествие, а тут прям тянуло обратно. Кирилл, а что же ты не сказал мне, что твоя гостья — наша Анечка? — спрашивает он с доброй усмешкой, когда Кирилл останавливается в дверном проеме. — Вот твой кофе. Сливки и сахар на столе.
 Благодарю его за горячий напиток, и настораживаюсь как еж, когда мужчина садится напротив, внимательно глядя на Кирилла, стоящего позади меня. Длинная морщина на лбу, кажется, стала еще глубже, а желваки на квадратных скулах медленно танцуют. Только сейчас я понимаю, как же эти двое похожи друг на друга. Цветом глаз, формой лица. Не услышь я, что Кирилл назвал его дядей, решила бы, что Владимир Павлович его отец.
 — Много фотографий привез? — спрашивает Кирилл натянутым голосом.
 — Три карты памяти полностью забиты, — отвечает мужчина таким же тоном. Он неотрывно смотрит на Кирилла, и в светло-серых глазах проскальзывает недовольство. — Садись к нам, выпей свой любимый чай, который ты заварил.
 — Не хочу, аппетит пропал.
 Мужчина выдавливает фальшивую улыбку, и опускает глаза. Могу поклясться, что как только он взглянул на меня, в его серых глазах зажегся мягкий и теплый огонек.
 — Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает он, озадаченно разглядывая мое лицо. — Не простыла?
 — Уже все в порядке, — отвечаю я, опустив глаза в кружку. — Должно быть съела вчера что-то не то… Но сегодня мне уже лучше.
 — Ты обращалась в медпункт?
 — Нет я… У меня не было возможности, я работала и…
 — Я привез ее сюда, — перебивает Кирилл немного хвастливым тоном.
 — С какой целью?
 — Ей было так плохо, что она едва могла держаться на ногах.
 — На территории курорта есть медпункт, ты должен был…
 — В два часа ночи он не работает! — снова перебивает племянник и не спеша подходит к окну, кинув короткий взгляд на темную улицу. — Думаю, я отлично справился, ведь самочувствие у нее в сто раз лучше, чем было вчера.
 Владимир Павлович останавливает серьезный взгляд на мне, еще больше вгоняя меня в краску, потом медленно оборачивается, направив явное неодобрение на Кирилла, и снова переводит глаза на меня.
 — Вы сможете отвезти меня обратно…в центр? — выпаливаю я так быстро, что оба мужчины от неожиданности округляют глаза. — Владимир Павлович, буду очень благодарна вам, если вы заберете меня… Отсюда не так легко выбраться без…без транспорта.
 Мужчина снова оборачивается, и теперь я вижу, как холодно смотрит на него Кирилл, демонстративно скрестив руки на груди. Между ними как будто происходит яростный диалог, который не слышен никому, кроме них, и от этого напряжения я чувствую себя крайне неловко.
 — Конечно, я отвезу тебя, — отвечает он, стараясь придать своему тону спокойствие. Они долго смотрят друг на друга, и мне кажется, что в этом своем мире они находятся на боксерском ринге. — Аня, а какие у тебя планы на следующие выходные? Я имею в виду субботу. Двадцать шестое декабря.
 — Я работаю, — отвечаю я неуверенно, — в первую смену, кажется…да, в первую. Нужно с чем-то помочь?
 — Да, знаешь, у нас есть традиция собираться семьей и близкими друзьями на предпраздничный ужин, предновогодний, так сказать, в последнюю субботу года. Я бы очень хотел, чтобы в этом году ты была с нами.
 — Что-то я впервые слышу об этой традиции, — рявкает Кирилл.
 — Вы, что…я не могу, я…
 — Прошу тебя, — говорит мужчина мягким голосом, — не стесняйся, пожалуйста. Нам редко удается собраться в этот день большим составом, в прошлом году были только я, Светлана Ивановна да один мой старый друг со своей семьей.
 — А где же тогда был я? — холодно кидает Кирилл, и мужчина лениво оборачивается к нему.
 — Понятия не имею. Должно быть как обычно гостил у своей матери и любимого отчима.
 Наступает неловкое молчание, и я с ужасом вижу, как глаза Кирилла накрывает черная тень, а мышцы на квадратном лице бегают одна за другой. Он впивается острым взглядом в своего дядю, который медленно и непринужденно поворачивается ко мне и спокойно добавляет:
 — Прими приглашение. В этом году гостей будет больше, чему я несказанно рад. Стол полный еды, селедка под шубой, холодец, оливье! — улыбается он, перечисляя блюда на пальцах руки. — Крылышки в медовом соусе!
 Я не могу не улыбнуться ему, и едва заметно киваю.
 — Вот и отлично! — радостно восклицает он, делая глоток горячего кофе.
 Через несколько минут он увезет меня из самого дальнего домика на территории курорта, и всю дорогу я буду гадать, в чем подвох этого внезапного приглашения на предновогодний ужин. Мое предчувствие подсказывает мне, что он однозначно есть, но разгадать его, мне, к сожалению, пока не под силам.



ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ



 — Ты просто не представляешь, что творится в магазинах! Дурдом какой-то! Самое ужасное, что мои любимые духи уже давно раскупили, и теперь я осталась без подарка! — жалуется Вероника, устало облокотившись на стойку администратора. — Это моя личная традиция, каждый новый год дарить себе флакончик цветочного аромата от Диор, а теперь коту под хвост эта традиция!
 — Неужели во всем городе нет…
 — Если бы я поехала в Сургут, то конечно же, нашла бы! — перебивает она. — А в Хантах…Господи, как деревня какая-то! Ты была там?
 — Только в аэропорту, — улыбаюсь я, застегивая молнию пуховика. — Думаю, это не считается.
 — Это точно. Как думаешь потратить свою вторую зарплату?
 Я улыбаюсь и пожимаю плечами:
 — Мне ничего пока не нужно, так что, пусть собирается на карточке.
 — Везет тебе. А мне нужно оплатить коммунальные, телефон, подарки родителям и сестре, а потом, то, что останется — отложить на новое пальто.
 — Грандиозный план!
 Вероника слабо улыбается, и на прощание мы целуем друг друга в щеки. Я выхожу на морозную улицу, и снег приятно скрепит под моими ногами. Со вторника снегопад прекратился и уже как четыре дня на улице царит крепкий мороз. Я уже и забыла, когда в последний раз видела светлое время суток. По дороге на работу и с работы — темно. Световой день стал короче и в этот незначительный промежуток я нахожусь либо на рабочем месте, либо отсыпаюсь, готовясь ко второй смене.
 Удивительно, но мне нравится идти по морозной улице, наблюдая за довольными гостями с красными щеками, спешащими кто куда. Никогда бы не подумала, что полюблю температуру в минус тридцать градусов, когда снег под ногами хрустит как пенопласт, ресницы украшает белый иней, а крепкий мороз приятно пощипывает кожу лица. Каждый раз проходя мимо огромной центральной елки и сверкающего катка, который пустует разве что ранним утром, меня накрывает детское предновогоднее настроение, ожидание чуда и волшебства. Я знаю, что это глупо, но мысль о том, что именно в новогоднюю ночь могут сбыться самые заветные мечты, внушает восторг и детскую радость.
 Захожу на сверкающую аллею, похожую на сказочный лабиринт, которую рабочие украсили в сверкающие гирлянды с двух сторон пару дней назад. Как и вчера, сейчас здесь полно людей, позирующих на фотокамеры, смеющихся и улыбающихся друг другу. Надеюсь эти сверкающие огоньки снимут еще не скоро, ведь так здорово идти «домой» и наблюдать за сказочной красотой.
 Высокий парень и худощавая девушка в ярко-розовом теплом костюме делают селфи, то целуя друг друга, то кривляясь на камеру. Когда, прохожу мимо них, они вежливо обращаются ко мне и просят сделать фото на фоне сверкающих сосен.
 — Не ограничивайтесь одной фотографией, — просит меня девушка с красными от мороза щеками, — пощелкайте несколько раз, чтобы потом я могла выбрать фотку, где получилась лучше всего.
Парень подкатывает глаза, и они оба отходят от меня на несколько шагов. Я делаю снимок, затем еще один, и когда, в меня кто-то врезается, я едва удерживаю небольшой фотоаппарат в руках.
 — Простите! — извиняется мужчина в модной мохнатой шапке-ушанке, поднимаясь на ноги. — Обувь невероятно скользкая, как будто не для зимы!
 — Ничего страшного, не ушиблись?
 Он быстро отряхивает колени от снега, выпрямляется и с интересом смотрит на меня. На вид ему не больше пятидесяти лет.
 — Нет, все порядке, кажется. Мы встречались с вами раньше?
 — Возможно, я вас регистрировала, хотя и не припоминаю, — улыбаюсь я, возвращая фотоаппарат влюбленной парочке. — Надеюсь снимки получились хорошие.
 — Спасибо! — благодарят они хором и уходят в обратном направлении.
 — Будьте осторожны, — предупреждаю я мужчину, и улыбнувшись, направлюсь в сторону «дома».
 Мне приходится немного ускорить шаг, ведь за те несколько секунд, что я простояла на одном месте, мороз прокрался в ноги и мои пальцы уже начинают подмерзать.
 Я чувствую легкую усталость от насыщенного дня и мечтаю о горячем душе, который приму сразу же, как только приду «домой». Весь день я с настороженностью глядела на входные стеклянные двери, в которых в любую минуту мог появится Паша. Но, к счастью, в мою смену этого не случилось. На самом деле я вспомнила о его грядущем заселении только сегодняшним утром, когда, распечатав список новых гостей, увидела его имя и фамилию. Мне сразу стало не по себе, ведь последняя наша встреча была не самой дружественной, и Бог знает, что у этого обиженного человека на уме.
 И вновь ни с того ни с сего мои мысли возвращаются к утру вторника, когда я проснулась в кровати самого угрюмого, но невероятно нежного мужчины, старательно пытающегося скрыть себя настоящего от посторонних глаз. Ложась спать я стараюсь вспомнить его приятный свежий запах, и когда, как мне кажется, я чувствую эти опьяняющие сладкие нотки, проваливаюсь в глубокий сон, в котором он играет главную роль.
 С того дня Кирилла я больше не видела, но не было и минуты, чтобы я не мечтала увидеть его грозную физиономию, яростно приближающуюся к моей стойке. Глупо это, я и сама понимаю. Но он словно вихрь ворвался в мое сердце и теперь мне никак не удается выгнать его обратно. У нас ничего не может быть, потому что мы из совершенно разных миров. Это как мы с Викой. Она состоятельна, умна и обаятельна, вокруг нее вьются мужчины и ей не составит великого труда заполучить кого угодно. А что я? Глупая мечтательница, без связей и друзей — не считая самой Вики. Я не хожу по модным и дорогим ресторанам и клубам, не знакомлюсь с мужчинами и целый год провела в собственном темном мирке. Я бы и не выбралась из него, не будь у меня Вики.
 С грустью усмехаюсь собственным мыслям и не замечаю, как уже подхожу к крыльцу «дома». В холле меня встречает Светлана Ивановна, раскладывающая какие-то папки на стойке.
 — Привет, моя дорогая! — здоровается она, улыбаясь во весь рот. Сегодня на ней ярко-красный свитер и такого же цвета помада. — Как прошел день?
 — Здравствуйте. Насыщенно. Сегодня заселились четыре семьи и двое одиночек, а в смену Вероники должны прибыть еще восемь человек!
 И среди них мой бывший ухажер.
 «Твой ухажер — идиот.»
 Как бы мне хотелось вновь услышать этот твердый и тяжелый голос.
 — Ты заказала ужин?
 Я киваю, расстегивая пуховик:
 — Пюре с куриной котлеткой, салат оливье и вишневый сок с сахарной булочкой.
 — Мне бы твою фигурку! — вздыхает женщина. — Я бы тоже с удовольствием и со спокойствием поглощала булки с сахаром и конфеты, которые дарят на праздники. Кстати, завтрашний ужин в семь часов, — подмигивает она мне.
 — О… Я не смогу прийти…У меня работа…
 — Ну, что ты, у тебя же первая смена. Не обижай Владимира Павловича, он так радовался, когда говорил мне, что ты согласилась прийти на ужин.
 — Я просто думаю, что буду лишней на этом празднике…Это же традиция для семьи и друзей, а я просто администратор…
 — Я тоже администратор, — наигранно хмурится женщина.
 — Вы его друг, Светлана Ивановна, при чем очень близкий.
 — Так, знаешь что! Прекращай распускать сопли. Иди отдыхай, а завтра как миленькая придешь на ужин. Не обижай меня и Владимира Павловича. Он хороший человек.
 Мне не остается ничего кроме как улыбнуться и пообещать, что завтра я приду на ужин к начальству. Спустя полчаса выхожу из душа, протираю запотевшее зеркало ладонью и смотрю на себя — порозовевшую, влажную и пахнущую вишневым гелем для душа. Несколько секунд смотрю на свои мокрые волосы и стекающие по ним тонкие струйки воды, скапливающиеся между грудями, и вспоминаю длинные пальцы, нежно прикасающиеся к моей коже. И как только я закрываю глаза, чтобы лучше вспомнить его глаза, полные желания, в дверь громко стучат, и я подпрыгиваю от испуга.
 Стягиваю с себя мокрое полотенце и набрасываю белый халат, подаренный Викой. Подхожу к входной двери и чувствую, как сердце забилось быстрее. Я никого не жду, но быть может это Светлана Ивановна пришла вновь агитировать на завтрашний ужин?
 Приоткрываю дверь и крепче сжимаю ручку, увидев незваного гостя.
 — Я не вовремя? — спрашивает Кирилл, окинув меня беглым взглядом.
 Черт возьми, под моим халатом снова ничего нет и от этой мысли становится даже смешно.
 — Что такое?
 — Надо поговорить. Можно зайти? Пять минут, не больше.
 Открываю дверь шире, приглашая войти. Совершенно не понимаю, о чем будет разговор, но внутри меня разливается тепло при виде его темно-серых глаз и косого шрама, к которому я прикасалась губами.
 Он закрывает за собой дверь и сосредоточенно смотрит на меня сверху вниз. 
 — Ты не должна приходить на завтрашний ужин, — отрезает он резко, наблюдая за мной, словно ястреб за жертвой. — Ты ведь не собиралась туда, правда?
 — А ты очень гостеприимный, — вяло комментирую я и разворачиваюсь на пятках. Ошарашенная его грубым заявлением, подхожу к графину с водой и наливаю себе в высокий стакан. — И почему же? 
 Он продолжает стоять спиной к входной двери и следить за каждым моим движением. Находясь на расстоянии от него я чувствую себя увереннее.
 — Это неважно. Просто не приходи и все.
 Делаю глоток воды и слабо улыбаюсь:
 — Не думаю, что твое пренебрежительное отношение ко мне может стать причиной моего отказа.
 — Ты не должна приходить, понимаешь? 
 — Нет, не понимаю. Владимир Павлович хочет, чтобы я пришла, и я приду.
 — Какая же ты глупая! — громко рычит он, и делает шаг в комнату.
 — Не топчи, будь добр.
 Он недоволен моим замечанием, но все же остается стоять на месте.
 — Аня, прошу тебя, не надо приходить!
 — Тогда объясни мне, почему? Объясни не односложными словами, аргументируй, разверни ответ! — взрываюсь я, со стуком поставив стакан на стол. — Ты заявился ко мне ни с того ни с сего, и решил, что твой грубый тон испугает меня и я буду сидеть как мышка, повинуясь твоим указаниям?!
 — Ты занималась этим на протяжении месяца.
 — Это моя работа, я сотрудник курорта и обязана выполнять требования гостей, чтобы они остались довольны! И твой чертов бойлер не исключение! Если ты не собираешься мне все объяснить — тебе лучше уйти.
 Подхожу к стене, разделяющей наши в Вероникой зоны и, обняв себя руками, разворачиваюсь к Кириллу. Теперь мы еще дальше друг от друга и это меня немного успокаивает, хотя свежий запах, который он принес с собой, кажется, витает в каждом уголке моего скромного жилища.
 Я люблю этот запах.
 — Все слишком сложно. Просто не приходи, — натянуто добавляет он. — Ты будешь…Ты будешь лишней.
 Его глаза смотрят куда-то вниз и бегают словно за солнечным зайчиком. Я пытаюсь разгадать его мысли, понять, почему он такой переменчивый, и с горечью осознаю, что я ничего не знаю об этом человеке, кроме того, что ему тридцать лет и то, что с дядей они являются владельцами курорта. Мои познания о нем основаны только на собственных наблюдениях, и вполне возможно, все то, что я о нем думаю — полнейшая чушь. Быть может он действительно такой и есть — грубый, заносчивый и бесчувственный человек, ставший таким в силу каких-то обстоятельств. А я просто молоденькая дурочка, влюбившаяся в его несуществующую личность, которую придумала сама.
 Влюбилась…
 — Я очень устала, прошу тебя, уходи, — говорю я, сев на край своей кровати. Обнимаю себя за плечи и стараюсь не смотреть на него.
 — Ты должна пообещать мне, что не…
 — Я ничего тебе не должна, — перебиваю я, повернув к нему голову. — Ты пришел сюда только за этим? Снова показать мне мое место?
 Он заметно хмурится, потом медленно опирается спиной о входную дверь и задумчиво смотрит себе под ноги. Несколько секунд он стоит вот так, не шевелясь и не моргая, а я сижу на кровати и жду, когда же он выйдет из комнаты и оставит меня в покое. С ума сойти, а ведь я так ждала встречи с ним…
 — Я не хотел обидеть тебя, — неожиданно тихо говорит он, по прежнему глядя в пол, словно провинившийся ребенок. — И я бы хотел начать все с начала.
 — Что именно? — машинально срывается с моих губ. Надеюсь, он не расслышал в моем голосе писклявые нотки надежды.
 Уголки его губ едва заметно приподнимаются, словно он разговаривает сам с собой и смеется собственным мыслям. Только этот смех пропитан беспокойством и огорчением.
 — Все. Абсолютно все.
 Сказав это настолько тихо, что мне едва удалось разобрать каждое слово, он не спеша выходит из комнаты и предусмотрительно закрывает за собой дверь. Тишину нарушает едва слышимые звуки телевизора, транслирующего вечерний выпуск новостей. Еще несколько минут я неподвижно сижу на краю кровати и смотрю на дверь, в надежде, что она откроется и Кирилл снова окажется на пороге. Как же мне хочется, чтобы он взял меня за руку и посмотрел глазами, полными тепла и заботы. Как тогда, когда я решилась открыть дверь ванной комнаты, а он сидел на полу и ждал меня…
 «Я бы хотел начать все с начала.»
 «Все. Абсолютно все.»
 Что он имел в виду?
 Закрываю дверь на замок и устало прислоняюсь к ней лбом, думая о том, что еще несколько минут назад он тоже к ней прикасался. Может быть он все еще за ней? Тут же распахиваю дверь и как полнейшая дура натыкаюсь на проходящих мимо двоих мужчин, кинувших на меня удивленные и слегка напуганные взгляды. Вновь запечатываюсь в комнате, опускаю жалюзи и выключаю кругом свет. Включенным остается лишь телевизор, освещающий зону кухню.
 Падаю на кровать и старательно закутываюсь в одеяло. Пытаюсь спрятаться от мыслей о Кирилле, не думать о его обидных словах, царапающих мое сердце, но они словно вездесущие пауки, пролазят сквозь тонкие щели. 
 «Ты будешь лишней.» 
 Вспоминаю, как в возрасте десяти лет меня впервые посетила эта печальная мысль. Был жаркий летний день, большую часть которого я провела на даче у подруги Лары. Поводом стал день рождения ее дочери, моей ровесницы — хвастуньи с длинными белоснежными волосами и огромными ресницами, которые заворачивались так сильно, что казалось врастали обратно. Она мне никогда не нравилась, но Лара не могла отказать в приглашении, и я была вынуждена отправиться на праздник вместе с ней. Девочек было много, но ни с кем из них я не могла найти общий язык, поскольку все они были точной копией именинницы — избалованные и хвастливые кикиморы, то и дело собирающиеся возле зеркала с мамиными помадами. Они постоянно шептались, когда я проходила мимо и кидали на меня недовольные взгляды, когда взрослые просили меня принять участие в фотосессии.
 «Это твоя мама?» — спрашивали они меня, хихикая и кивая в сторону Лары.
 «Я слышала, что у тебя нет родителей!» — говорила именинница надменным тоном.
 «Ты приемная?! Нифига себе!»
 «Настоящие родители тебя обижали?»
 «У одной моей знакомой есть подружка, которую удочерили другие люди. Она говорила, что об ее руки они тушили сигареты! Тебе тоже так делали?»
 Эти и другие вопросы вывели меня настолько, что я не смогла сдержать слез и спряталась в небольшой бане, расположенной недалеко от основного дома. Помню, как вкусно там пахло сосной, и как долго я наблюдала за праздником из маленького окошка, сидя на самой высокой лавочке. Не думаю, что Лара чувствовала себя не в своей тарелке, ведь она могла найти общий язык даже с незнакомыми людьми. А я же в тот день впервые поняла, что значит быть лишней. Потом мне все чаще приходилось думать об этом, когда Лара знакомилась с мужчинами и, обеспокоенная за меня, уходила на свидания. Каждый раз я твердила ей, что со мной все будет в порядке, что никакому дяде я не открою дверь, но она все равно возвращалась раньше обещанного времени. За всю свою жизнь она так и не решилась на серьезные отношения и я до сих пор виню в этом себя. Только мое существование помешало ей создать собственную семью.
 Раздается тихий стук, и я испуганно высовываю голову из под одеяла. Долго не решаюсь сдвинуться с места, но когда звук повторяется, молниеносно сбрасываю его с себя и подбегаю к двери. Мое сердце выбивает быстрый ритм, в ушах пульсирует кровь и я прерывисто дышу ртом, как будто пробежала стометровку.
 Это он, я чувствую. По коже пробегают мурашки, а живот скручивает нервный спазм. Осторожно поворачиваю ручку и приоткрываю дверь.
 Он снова стоит на пороге моей комнаты, только теперь его серые глаза тонут в необъятной безысходности. Неужели мое присутствие на завтрашнем ужине действительно так убивает его? Я не хочу доставлять ему неудобства, даже, если мой отказ обидит Владимира Павловича, который был ко мне так добр с самого первого дня нашего знакомства. Сейчас, глядя в усталые серые глаза, окутанные необъяснимой горечью, я точно знаю, что не смогу причинить ему боль. Я уверена, мое появление на завтрашнем ужине глубоко огорчит его, а я не хочу этого, как и снова чувствовать себя не в своей тарелке и быть лишней на чужом празднике.
 — Моя мать… — он прерывается, нервно сглотнув. — У нас с ней сложные отношения.
 Впервые вижу Кирилла настолько ранимым и беспомощным, и от этого зрелища в груди неприятно покалывает. Понимаю, что такие вещи лучше говорить в уединенной обстановке, а не на пороге гостиничного номера, мимо которого только что прошли две пухленькие женщины. Кирилл даже не обратил на них внимания, продолжая виновато смотреть в пол.
 — Она бросила моего отца… Ушла к одному… — он еле сдерживается, чтобы не заругаться и желваки на скулах бурно танцуют. — Неважно.
 Аккуратно дотрагиваюсь до его ладони и тяну к себе, чувствуя непреодолимое желание отдать ему частичку своего тепла. Он недоверчиво смотрит на меня, затем его взгляд немного расслабляется и через несколько секунд, за его спиной закрывается входная дверь. Я тронута признанием, которое далось ему с огромным трудом. Держу его за руку, чувствуя ее жар. Не хочу, чтобы он испытывал неловкость, поделившись со мной своей тайной, и решаю обнять его. Делаю шаг к нему и обвиваю руками его плечи, положив свою голову на твердую грудь. Это дружеское объятие, и я рада, что Кирилл не отталкивает меня. Несколько секунд он стоит неподвижно, а потом нежно обнимает меня, и мы стоим так, кажется, целую вечность, пока целебную тишину не нарушает его глубокий и спокойный голос:
 — Ты говорила, что твоя тетя была всем для тебя… Для меня таким человеком был отец. Он был невероятным. Повсюду таскал меня с собой, на совещания, на встречи с друзьями, на охоту и рыбалку. Брал моих одноклассников, снаряжал их по полной программе и мы уезжали на несколько недель в дикие места. Все обожали его. И я, так же, как ты и ты, потерялся во Вселенной, когда…
 Невероятно, он помнит каждое мое слово.
 — Что с ним случилось? — спрашиваю я шепотом.
 — Он заболел... Иногда жаловался на боль в желудке, она появлялась время от времени, и исчезала после приема каких-то таблеток. А как-то ночью ему стало так плохо, что он позвонил мне на сотовый, потому что не мог встать с кровати. Я был в соседней комнате. Вызвал скорую и его положили в больницу. Сначала анализы ничего плохого не показали. Его выписали через несколько дней, прописали кучу таблеток и он строго соблюдал все рекомендации врачей. Но за три месяца он как будто...как будто высох… Осунулся, похудел и мне казалось, что еще вот-вот и я увижу через прозрачную кожу его кости. Когда ему стало плохо второй раз — анализы оказались паршивыми. Метастазы были везде и... Оперировать было слишком поздно. Мы с дядей привезли его домой и через две недели он умер. 
 — Мне очень жаль…
 Кирилл долго молчит, крепко сжимает меня в своих объятиях, и я слышу как гулко стучит его сердце.
 — Моя мать пришла на похороны и…додумалась прихватить с собой эту мразь.... Он не стесняясь пришел туда, смотрел как ссохшееся тело моего отца закапывают вонючей мокрой землей. Четырнадцать лет прошло, а я до сих пор чувствую это зловоние. Ненавижу запах дождя.  — Он останавливается, как будто снова переживает тот день. — Мне было шестнадцать и я без зазрения совести сломал этому ублюдку нос, пока все смотрели, как двое худых мужиков быстро работали лопатами и кидали на гроб тяжелую землю. И до сих пор я ни капли не жалею, что сделал это именно в тот дождливый день.
 — Твоя мама, она до сих пор с…
 — Этим ублюдком? Да.
 Он убирает руки и немного отстраняется от меня, заглядывая в лицо. Я вижу мольбу в его теплых глазах и готова на все, лишь бы горькие воспоминания не причиняли ему боли.
 — Каждая наша встреча с ней заканчивается хаосом. Я не хочу, чтобы ты видела все это. Ты…дорога мне.
 Мне не хватает воздуха, я едва держусь на ногах. Еще одно признание, выстрелившее в мое сердце. Он наклоняет ко мне голову и упирается лбом о мой лоб. Я закрываю глаза, вдыхая его приятный свежий аромат, и мечтаю, чтобы этот миг никогда не заканчивался.
 — У меня много скелетов, я не идеальный, — шепчет он. — И есть вещи, которые я должен рассказать тебе, я обязан это сделать, потому что это важно. Для тебя это будет важно… Но…я боюсь, что ты отвернешься от меня. 
 За эти несколько минут мне стало известно о нем так много, что я готова расплакаться от счастья. Он даже не представляет, как мне сейчас хорошо, как легко становится на душе с каждым его словом.
 — Ты расскажешь мне только то, что посчитаешь нужным, — шепчу я в ответ, стараясь скрыть счастливую улыбку.
 Кирилл поднимает голову и внимательно смотрит на меня.
 — Сходишь со мной на свидание? Как принято у нормальных людей, а я… Я, к сожалению, в их число не вхожу. У меня все задом на перед.
 Не могу скрыть смешок и чувствую, как лицо заливается краской. Это действительно так, ведь сначала мы с ним переспали, и только спустя несколько дней решились сходить на свидание. Кирилл тоже улыбается и (о, Боже!) какой же он привлекательный.
 — Да, конечно. — Мне почему-то жутко стыдно за свои красные щеки, на которые он смотрит со смешком в глазах.
 — Отлично. Тогда, я заеду за тобой через два часа, идет?
 — Сегодня? — удивляюсь я, машинально закутавшись в халат поглубже.
 Кирилл кивает и аккуратно берет меня за руку.
 — Буду здесь ровно в восемь.
 Он нежно целует меня в лоб, немного отстраняется и задерживает свои губы на кончике моего носа.
 — До встречи, — шепчет он и скрывается за дверью.


* * * * *

 «Ты дорога мне.»
 Эти волшебные слова вертятся в моей голове как заевшая пластинка с любимой музыкой. Я сушу волосы, выпрямляю их утюжком Вероники и закручиваю на концах. Провожу объемной тушью по ресницам, предварительно нанеся на веки темно-коричневые тени, подчеркиваю скулы персиковыми румянами, а на губы наношу бежевую полупрозрачную помаду. Остаюсь довольна собой и иду к шкафу, в котором, к моему великому ужасу, полно теплой одежды и нет ни единого вечернего платья.
 Смеюсь собственным мыслям, ну какое в этих краях вечернее платье? К тому же, как бы я села в нем на снегоход?
 Выбираю черные джинсы и кремовый кашемировый свитер. Распущенные волосы, завитые на концах, и вечерний макияж смягчают мой образ, и я с радостью посылаю своему отражению в зеркале воздушный поцелуй.
 У меня остается еще двадцать минут до приезда Кирилла, и как влюбленная девчонка, решаю порепетировать над своей речью. Так сказать, разыграть какую-нибудь ситуацию и посмотреть на себя со стороны. Боже, я никогда такого не делала. Вика бы сейчас хохотала надо мной как ребенок.
 — Почему я всегда смущаюсь? Не знаю, просто так получается, самопроизвольно. Почему ты так смотришь на меня? Правда? — удивленно округляю я зеленые глаза. — Ты действительно так делал? Ничего себе! Спасибо за комплимент… Мне очень приятно… И знаешь, то, что ты говорил мне сегодня… Я никогда не отвернусь от тебя…
 Накрываю покрасневшее лицо руками и смеюсь собственной глупости. Я знаю, что летаю в облаках, но разве мечтать вредно? Еще пару минут я смотрю на свое отражение в зеркале, потом набрасываю пуховик, натягиваю шапку и хватаю сумку. Смотрю на ручные часы — без пяти восемь.
 Интересно, он постучится в дверь или будет ждать меня в холле? Засовываю ноги в угги, поправляю волосы и, выключив свет, выхожу из номера.
 В конце коридора светится разноцветная гирлянда, которую повесили на окно пару дней назад. Немного волнуюсь, сердце буйно стучит. Иду вперед, не отрывая глаз от мигающих маленьких лампочек, и когда, наконец, захожу в холл, вижу Кирилла, стоящего ко мне спиной возле стойки администратора. Слышу голос Светланы Ивановны, она что-то щебечет о канцелярских принадлежностях, которых постоянно не хватает, и завидев меня, на ее лице тут же появляется довольная улыбка.
 Кирилл оборачивается, и я не могу не улыбнуться ему. Повисло неловкое молчание, вгоняющее меня в краску.
 — Учтите, Кирилл Станиславович, — театрально-серьезным тоном говорит женщина, — я буду ждать нашу девочку до глубокой ночи. Привезите ее в целости и сохранности.
 Она подмигивает мне, машет рукой и тактично скрывается за служебными дверями.
 — Я готова, — наконец говорю я, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Давно ждешь?
 — Ну, я и не уезжал отсюда, — улыбается он.
 — На тебе уже черная водолазка, а не серый свитер. Ты переоделся.
 Кирилл снова улыбается и протягивает мне огромные перчатки, подшлемник и шлем с зеркальным экраном. Надеюсь, он не придал огромного значения тому, что я запомнила его одежду, в которой он был два часа назад. Просто как-то само собой осталось в памяти…
 Мы молча надеваем зимний реквизит, изредка кидая друг на друга внимательные, но короткие взгляды.
 — Не думал, что скажу это, но мне нравится, когда ты краснеешь, — говорит он мне тихо, когда мы подходим к черному снегоходу.
 — Куда мы едем? — спрашиваю я, решив не развивать тему моих вечно красных щек.
 — Это ведь мое свидание, узнаешь, когда будем на месте.
 Самое приятное в нашей десятиминутной поездке то, что на протяжении всего этого времени я не размыкаю своих рук, сцепленных между собой на уровне его живота. С каждой кочкой мое тело скатывается вперед и я все сильнее прижимаюсь к его широкой и твердой спине.
 Мы останавливаемся возле небольшого деревянного домика, больше смахивающего на старинную хижину, с расчищенным от снега крыльцом и двумя небольшими косыми окнами, в которых светится тусклый свет. В некоторых местах торчат деревянные доски, косо прибитые к почерневшим от времени стенам, и я невольно задумываюсь, почему Кирилл выбрал именно это место для нашего первого официального свидания.
 — Что? — спрашивает он, искоса наблюдая за мной.
 — Ничего, просто немного удивлена. Мы точно приехали?
 Он смеется и забирает у меня шлем, пряча его в небольшой багажник.
 — Наверное, ты думала, что мы поедем в ресторан.
 — Нет, я ничего такого не думала, — вру я, краснея.
 — Это мое любимое место. Она здесь прячется с девяносто девятого года.
 — Неужели именно в этой маленькой хижинке Светлана Ивановна выдавала коньки отдыхающим?
 Кирилл звонко смеется и я впервые слышу его смех, ласкающий мой слух.
 — Нет, ее вагончик был рядом с теперешним центральным катком.
 — Вы построили эту хижину? — интересуюсь я, когда мы двинулись к крыльцу.
 — Нет, она уже была здесь. В день открытия у меня потерялась собака, мой отец подарил мне на Новый год щенка немецкой овчарки. Максу было четыре месяца и он сбежал от меня. Я так перепугался, что убежал в лес и без конца кричал его имя. А потом он вдруг выскочил откуда-то и я сразу же нацепил ему поводок, а он стал тянуть меня в сторону, как будто что-то нашел. И вот, благодаря Максу я и узнал о существовании этой хижины.
 — Не знаю, чему удивлена больше. Тому, что на такой огромной территории тебе-таки удалось найти щенка, или то, что Максу безумно понравилось это…это старенькое убежище.
Он по-доброму усмехается и останавливается у пошарпанной деревянной двери.
 — Ну, шестнадцать лет назад на территории базы отдыха был как раз вот этот лес, — указывает он в сторону густых сосен и высокого кедра, — и холмы, откуда съезжают лыжники и сноубордисты. Если прислушаться, то можно услышать музыку на улице.
 Он замолкает, но я все равно ничего не слышу, кроме стука собственного сердца.
 — Если бы тогда во владении была сегодняшняя территория, наверное я бы ни за что не нашел Макса. Ну, что ж, надеюсь ты не разочаруешься.
 Он открывает скрипучую дверь, и от этого звука становится не по себе, словно я попала в фильм ужасов. В нос тут же ударяет запах копченостей и выпечки.
 — Не стесняйся, — говорит он, подталкивая меня во внутрь.
 Первое, что бросается в глаза — ровный темно-коричневый пол с искусственными неровными царапинами. Тусклый свет впереди слабо освещает небольшое пространство, называемое прихожей, но даже в потемках я вижу, что внутри хижина выглядит иначе, чем снаружи. Смущаясь, я все же с интересом заглядываю за угол и мои глаза расширяются от изумления.
 Стены квадратной комнаты отделаны деревянными темно-коричневыми панелями, имитирующими плотно лежащие брусья. Стены увешаны маленькими и большими фотографиями под стеклом. Точно такие же я видела в домике Владимира Павловича. В центре комнаты стоит небольшой кремовый диванчик с бардовыми подушками, рядом — низенький деревянный столик, а на стене, там, где казалось бы должен размещаться телевизор, огромная деревянная полка, на которой стоят небольшие рамки с фотографиями и плоский черный плеер стереосистемы. В углу белыми огоньками светится невысокая, но пушистая елочка без игрушек и мишуры.
 Я оборачиваюсь и виновато смотрю на Кирилла.
 — Извини за «старенькое убежище».
 Он улыбается.
 — Удивлена?
 — Еще как!
 — Проходи, не стесняйся. — Он снимает обувь, и я делаю тоже самое. — Ну, ради меня можешь немного покраснеть, — с шуткой добавляет он, забирая мой пуховик.
 Захожу в комнату и мои ноги тут же ощущаю тепло. Должно быть электрический подогрев полов. Кирилл опережает меня и подходит к плееру. Включает тихую и спокойную музыку, звучащую, кажется, из каждого уголка хижины, и предлагает мне осмотреться. Пока я рассматриваю фотографии, которых здесь огромное количество, он зажигает свечи рядом с плеером, потом скрывается в глубине хижины и снова появляется в комнате с широким подносом в руках.
 Он ставит его на низенький деревянный столик у дивана, и вновь уходит. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу, когда он снова появляется передо мной с бутылкой вина и двумя фужерами на тонких ножках.
 — Какая-то волшебная хижина, — тихо говорю я с полуулыбкой. — Или просто ты хорошо подготовился.
 — Ну, я сообщил, что сегодня у нас будут гости, и «старенькое убежище» навело порядок.
 Я улыбаюсь. Кирилл долго смотрит на меня, потом кивает на диванчик.
 — Может тебе помочь?
 — Уже все готово. Думаешь, чем я занимался целых два часа!
 Я сажусь на диван, а Кирилл располагается напротив, пододвинув для себя низенькое кресло. Мне нравится обстановка, а особенно — ощущение того, что мы вновь находимся с ним где-то в лесу, далеко от людей, как будто на заснеженном необитаемом острове. Он открывает бутылку красного вина и наливает немного в фужеры, искоса поглядывая на меня. 
 — Что? — спрашиваю я, когда он ставит бутылку на стол, не сводя с меня глаз.
 — Ты первая девушка, которая побывала здесь.
 — Серьезно? Надо за это выпить, да?
 Мы улыбаемся друг другу, чокаемся бокалами и пробуем на вкус красный опьяняющий напиток.
 Кирилл открывает большую крышку на круглом блюде и горячий пар тут же поднимается в воздухе.
 — Мясо, жаренное на мангале с овощами и картошкой, — объясняет он, поставив передо мной белую тарелку с вилкой и ножом. — Бери кетчуп, чесночный соус или сметану с кинзой.
 Кладу себе кусочек мяса, картошку и половинку болгарского перца.
 — Хлеб забыл, секунду.
 Он быстро уходит, а я довольно улыбаюсь.
 — Да ты хозяюшка! — говорю я, когда он снова садится. — Мне даже немного неловко.
 — Почему?
 Пожимаю плечами:
 — Наверное потому что мне еще никогда не приходилось ужинать у…у мужчины, который сам приготовил ужин.
 — Даже не знаю, стоит ли говорить, что накормил нас сегодня шеф-повар ресторана…
 — Не нужно, хочу верить, что ты сам жарил эти овощи, мариновал мясо и старательно нарезал ровные кусочки хлеба.
Он улыбается и делает глоток вина.
 — Расскажи мне о себе, — говорит он спокойным глубоким голосом и по моему телу проносится теплая волна.
 — Мне кажется, что ты уже многое обо мне знаешь.
 Пробую кусочек перца и запиваю его вином, пряча порозовевшее лицо за тонким фужером. Замечаю легкую улыбку на его лице, видимо его снова рассмешила моя томатная физиономия. Какой позор!
 — Тебе нравится жить в Екатеринбурге?
 — Ну, да. Я там родилась и выросла. Ходила в садик, в школу, поступила в университет. Я не могу не любить этот город. Кстати, откуда ты знаешь, что я из Екатеринбурга?
 На миг его тело замирает, словно я поймала его с поличным, но как только на моем лице появляется улыбка, его плечи заметно расслабляются.
 — Глупый вопрос, ты, наверное, прочитал мое резюме и анкету, которую я заполняла.
 — Ага. — Он слабо улыбается и отправляет в рот большой кусок картошки и дольку помидора. — А здесь тебе нравится?
 — Не думаю, что найдется человек, которому это место придется не по душе. На самом деле я… Мне немного не по себе, до сих пор…
 — В чем дело?
 — Я нечестно получила это место…должность администратора, — поясняю я, опустив глаза на светло-коричневый пушистый ковер, который только что заметила. — Меня не должно было быть здесь. Это все из-за Вики.
 — Это твоя подруга, которая перебирается в Москву?
 — Да. Ее папа, как выяснилось, давно дружит с Владимиром Павловичем, но узнала я об этом только несколько недель назад, когда уже приехала сюда. Она очень общительная, знаешь, может с кем угодно найти общий язык и иногда ее бывает так много, что буквально воздуха не хватает.
 Кирилл приятно улыбается и продолжает внимательно меня слушать.
 — Вика рассказала ему обо мне, отправила мое резюме без моего ведома, при чем сочинила она его сама. Потом приехала ко мне как-то раз и выдает — тебя взяли в «Снежные холмы»! Я, конечно, не поверила, ведь…в университете я делала работу об этом месте и знала, что попасть сюда безумно трудно. Этот курорт считается одним из лучших в нашей стране, так что… У меня…у девчонки недавно закончившей университет, не было бы никаких шансов попасть сюда. В общем, я здесь из-за своей чересчур болтливой подруги и твоего дяди.
 — А, что конкретно тебя расстраивает?
 — Например то, что кандидаты на эту должность проходили долгое собеседование и решали всякие логические задачки, в то время как меня все это миновало. Просто посмотрели на фотографию, которую выбрала опять-таки Вика, и, должно быть по указанию Владимира Павловича, взяли на это место, отказав другим, кто заслуживал этого больше меня.
 Делаю пару глотков вина и жидкость приятно обжигает горло. Поднимаю глаза на Кирилла, который, задумавшись, смотрит куда-то сквозь меня, и неловко добавляю:
 — Извини я загрузила тебя…
 Он машет головой:
 — Нет. Просто удивлен, что ты такая… Правильная и честная.
 — Это можно считать комплиментом?
 Он едва заметно кивает и вновь откупоривает бутылку.
 — Ты очень похож на отца, — говорю я, глядя на фотографии в рамках.
 Кирилл разливает вино в бокалы и кидает в сторону длинной полки мягкий взгляд.
 — Моя любимая фотография, вон та, где он рядом с Шейлой. — Он указывает на темно-коричневую рамку с изображением улыбающегося мужчины в мохнатой шапке-ушанке, обнимающего невероятно красивую собаку породы «хаски» с голубыми как небо глазами. — Эту девочку ему подарил один друг, охотник. Отец вырастил ее, любил до безумия. После его смерти ее забрал дядя, но она вскоре умерла. Думаю, ей очень не хватало отца.
 — У вас с дядей хорошие отношения? — вырывается у меня и я тут же жалею о своей несдержанности. — Прости, я лезу не в свое дело…
 Краснею как помидор, отчего приходится быстро схватить фужер и делать маленькие, но продолжительные глотки.
 — Он единственный человек, с кем у меня остались хорошие отношения после смерти отца. — Он внимательно смотрит на меня, едва заметно улыбается и накалывает вилкой кусок остывшего мяса. Как бы мне хотелось быть этим самым кусочком, который он с наслаждением и не спеша пережевывает. — Иногда, как ты говоришь, его бывает слишком много. Временами, в нем как будто что-то щелкает и он превращается в слишком бережливого, заботливого и везде сующего свой нос дядюшку.
 — Это же здорово. Знать, что кто-то любит тебя и заботится о тебе. Мне этого не хватает...
 — Могу поделиться кусочком.
 Я улыбаюсь, чувствуя, как вино постепенно расслабляет и внушает легкость.
 — Откуда у тебя этот шрам?
 Его спокойное лицо тут же напрягается, и я уже снова жалею, что сказала вслух свои мысли.
 — Итог очередной встречи с «родственничком», — отвечает он, хмуря брови. Берет бокал, делает несколько глотков и, откинувшись на спинку кресла, начинает крутить его в руках, разглядывая колыхающуюся красную жидкость. — Как-то раз моя мать решила, что будет здорово отметить Новый год в компании своих друзей, двух сестер, меня, дяди и своего любовничка. Она обманула меня, знала, что я ни за что не приду, если этот урод будет там. И сказала, что он уехал по работе в другой город. «Будет встречать Новый год в салоне самолета, представляешь?» — говорит он писклявым голосом. — Я приехал к ней домой, а дядя пообещал заехать после двенадцати. Собрались гости, я чувствовал себя инопланетянином, ввалившимся на чужой праздник. До сих пор гадаю, зачем я вообще туда приперся, — усмехается он, гладя в сторону. Он явно пытается скрыть обиду, но я вижу ее в серых глазах. Не думаю, что он был бы таким разговорчивым, если бы не почти выпитая бутылка вина. — И вот сидим мы за огромным столом около часа, полным всякой еды, салатов, бутербродов, муж какой-то ее подруги говорит тост, как вдруг пребывает очередной гость. Я думал это дядя. — Он делает паузу и смотрит на меня так проникновенно и внимательно, что у меня даже мурашки побежали по спине. — Это был ее кавалер. Веселый, счастливый, посмотрел на меня такими довольными глазами, как будто увидел давнего друга. До боя курантов оставалось около двадцати минут и это короткое время я только и делал, что пил. Смешал весь алкоголь, что был на столе. И, когда по телевизору начала звучать речь президента, я уже был на своей волне. Все стали обнимать друг друга, целовать, а я просто сидел и смотрел на всех, думая, что это очередной один из самых паршивых моментов в моей жизни. Мать долго целовалась с этим упырем и обратила на меня внимание только, когда я поднялся, чтобы уйти. Она догнала меня в коридоре, стала говорить, что мол, куда я собрался в таком состоянии и мне было бы лучше прилечь в спальне и немного поспать. И как только я собрался ответить ей, подошел «родственничек» и с этой фальшивой и слащавой улыбкой стал упрашивать меня остаться, мол, я не могу пропустить кое что очень интересное. Не думаю, что мать знала о его намерениях, потому что была искренне удивлена, когда он, стоя во главе стояла, спросил, готова ли она стать его женой. Все начали хлопать, поздравлять жениха с невестой, а я сидел и вспоминал отца, которого променяли на хвастливого ублюдка. И вот сижу я за новогодним столом, представляя как отец смотрит на всю эту чепуху, а мамин жених заявляет: «Я так рад, что теперь Кирилл станет мне сыном. Постараюсь быть для тебя хорошим отчимом!».
 Серые глаза наливаются кровью, желваки на скулах забегали, и кажется, будто вот-вот он разгромит здесь все вокруг.
 — Я подорвался с места и врезал по его наглой физиономии. Снова, — добавляет он, зло усмехнувшись. — Он несколько раз махнул рукой и его чертова запонка с огромным камнем проехалась по моей брови.
 Он замолкает, осушив свой бокал. Резко встает и скрывается за углом, оставив меня в одиночестве слушать собственное сердцебиение и тихие звуки джазовой музыки. Теперь мне многое понятно и я могу объяснить причину резких смен его настроения.
 Кирилл возвращается через пару минут с новой бутылкой вина и глубокой тарелкой с фруктами. Теперь он садится на диван, слева от меня, и от принесенного с собой приятного мужского запаха во мне вновь проносится теплая волна. Он откупоривает пробку с бутылки и обновляет наши бокалы все тем же красным вином. Я смотрю на его руки, покрытые тугими венами, переключаю взгляд на мужественный профиль и приподнятый подбородок, и чувствую непреодолимое желание прильнуть к твердой груди и ощутить на себе эти крепкие мужские ладони. Хочу обнять его, успокоить и прогнать из головы неприятные воспоминания. Все, что он рассказал мне сейчас — огорчает меня, а ему, должно быть, причиняет невыносимую душевную боль.
 — … Они поженились?
 Он кивает, передает мне мой бокал и облокачивается на спинку дивана. Сделав глоток, он задерживает взгляд на тарелках с едой и поворачивает ко мне голову:
 — Спасибо.
 — За что?
 — Ты выслушала меня. Думаю, я впервые за долгое время так много говорил.
 Я улыбаюсь и смущенно опускаю глаза. Боже, какой же он красивый! То ли под действием алкоголя я решаюсь задать мучавший меня вопрос, то ли просто потому что после столь продолжительного рассказа мы немного сблизились, я вдруг чужим для себя голосом спрашиваю:
 — У тебя была девушка?
 На его лице появляется довольная улыбка и мне становится жутко стыдно. Снова чувствую себя подростком, чудом оставшейся наедине со взрослым парнем. Ослепительно красивым парнем.
 — Конечно была. Даже были.
 Коль-коль-коль.
 Ревность втыкает в меня иголки. Отвожу взгляд от серых изучающих глаз и тянусь к зеленому винограду. Надеюсь, он еще не понял, что таким способом я пытаюсь замаскировать свои чувства.
 — А кроме этого белобрысого болвана у тебя был кто-нибудь?
 О, Господи, неужели в его голосе я только что расслышала нотки ревности? Что ж, теперь мне становится намного легче.
 — Его зовут Паша.
 — Он все равно болван.
 Кидаю на него укоризненный взгляд, хотя на самом деле в моем животе летают бабочки.
 — Ну, так? — напоминает он.
 Отрицательно машу головой, взяв мягкую мандаринку. Начинаю чистить ее и оранжевая струя случайно выстреливает в лицо Кириллу. Он тут же дергается и, смеясь, ставит фужер на стол, потирая правый глаз.
 — О, Боже, прости, пожалуйста! — выпаливаю я, машинально пододвинувшись к нему. Пытаюсь заглянуть в лицо и по непонятным причинам дую ему в глаз, который он прикрывает ладонью. — Я не хотела, я не специально!
 — Ну, не знаю, думаю это был четко продуманный план! — смеется он, не в силах продемонстрировать фальшивую серьезность.
 Я тоже смеюсь и только, когда мы оба успокаиваемся, я замечаю, что сидим мы слишком близко друг к другу, а его шершавая ладонь держит мою руку. Он смотрит на меня, внимательно и спокойно, а я медленно таю, как ледяная скульптура на солнце.
 — Ты не должна была быть такой доброй, честной и красивой, — говорит он шепотом, задержав взгляд на моих губах. Я не понимаю, о чем он говорит, но спросить не решаюсь, ведь его шепот словно колыбельная для меня. — Я все время думаю о тебе.
 Его теплая ладонь прикасается к моей щеке, и я невольно закрываю глаза, наслаждаясь мягким и нежным прикосновением. Я чувствую себя защищенной, знаю, что никто меня не обидит, если только он будет рядом со мной. О, Боже, как же я этого хочу! Если бы он только знал, как глубоко забрался в мое сердце.
 — Давай останемся здесь, — спрашивает он тихо. — Вместе встретим Новый год, слепим снеговика и выпустим самый яркий салют.
 — До Нового года еще целая неделя, — улыбаюсь я. — Что мы будем делать здесь целых семь дней?
 — Я тебе покажу…



ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ



 Такого бешеного утра у меня еще не было. Прилетаю на работу ровно в семь часов, встретив по пути в комнату персонала нескольких горничных, поднимающих корзины с чистым пастельным бельем на верхние этажи. В баре заказываю крепкий кофе и вчерашнюю булочку, выполнив обещание, данное Кириллу. Он пытался накормить меня ранним завтраком из остатков картошки и мяса, но поскольку эта еда была слишком тяжелой для первого приема пищи, я пообещала, что перекушу, когда буду на работе. Все равно с семи до половины девятого, как правило, никого особо и нет в холле.
 Поглощая свой легкий завтрак, я с удовольствием окунаюсь в воспоминания о прошедшей ночи. Мы занимались любовью несколько раз, а в перерывах, лежа на раскладном диване, ели виноград и мандарины, рассказывая друг другу о любимых фильмах и музыке. Удивительно, но в старинной с виду хижине был душ, который ранним утром мы принимали вместе. Мы вообще этим утром все делали вместе.
 У меня кружится голова от всего, что происходит со мной в это волшебное предновогоднее время. Мне хочется громко закричать, обнять каждого, кто пройдет мимо меня сегодня, ведь я безумно счастлива. Мир должен знать, что я счастлива!
 — Что это с тобой сегодня? — интересуется Инна Викторовна, остановившись у стойки. Сегодня на ней черная водолазка и юбка-карандаш, идеально подчеркивающие тонкую миниатюрную фигурку. — Такая довольная!
 — Просто хорошее настроение.
 Моя смена проходит незаметно, и когда часы показывают половину пятого, я заселяю очередную влюбленную парочку в отдельный домик и искренне желаю им насладиться как отдыхом так и друг другом. Мне не терпится поскорее оказаться «дома», привести себя в порядок и ждать Кирилла, который обещал заехать за мной около восьми. Сразу после ужина, который организует его дядя.
 Я пообещала ему не приходить туда, хотя мне и не хочется обижать Владимира Павловича. Глупо получается, сначала согласилась, потом не пришла. Но я была так тронута рассказом Кирилла о его непростых взаимоотношениях с мамой и ее новым мужем, что совершенно не представляю как следует вести себя с людьми, которые причинили столько боли любимому мне человеку. И пытаясь придумать вескую причину для отказа, я с удивлением гляжу в стеклянные двери, в которых только что появился Владимир Павлович. Он направляется ко мне уверенной и твердой походкой, и мне вдруг становится не по себе, при мысли, что он в курсе, о чем я только что думала.
 — Здравствуй, Анечка! — здоровается он, улыбаясь. — Как твои дела? Не забыла о сегодняшнем ужине?
 — … Здравствуйте. Знаете, я…
 — Так и знал! — перебивает он, облокотившись на стойку. — Светлана Ивановна уже поведала мне о твоих намерениях.
 — Прошу вас, не обижайтесь, ведь…
 — А я возьму и обижусь! Ты хочешь, чтобы я обиделся на тебя и больше никогда с тобой не разговаривал?
 — … Н-нет.
 — Тогда приходи, не отказывай мне, пожалуйста. 
 — Дело в том, что у меня появились кое какие дела вечером…
 — Уверен эти самые дела касаются Кирилла, так? — спрашивает он хитро улыбнувшись.
 — Ну, как бы…
 — Он сегодня уехал в город, возникли кое какие дела по работе. Думаю он приедет только к девяти, а может и чуть позже, — говорит он так быстро, что я едва успеваю уловить каждое слово.
 Вот как. Почему же он не предупредил меня, что уезжает. Настроение тут же падает, ведь я целый день думала и представляла нашу встречу.
 — Он не сказал тебе, да?
 — Нет, наверное, не успел, — выдавливаю я улыбку.
 — Это я виноват, извини. Нужно было именно сейчас отвезти кое какие документы, потому что впереди праздники. Ну, так, что, будешь моей гостьей? Ты ведь даже не представляешь, какой я обидчивый!
 Долго стою под пристальным взглядом и, понимая, что особого выбора у меня нет, киваю:
 — Хорошо, — вздыхаю я, слабо улыбаясь. — Но, я не надолго, хорошо?
 — Как будет угодно, главное — приходи. Стас заедет за тобой в пять сорок пять, хорошо? И отвезет обратно, когда пожелаешь.
 Посижу там максимум час, чтобы успеть «домой» к девяти, на тот случай, если Кирилл все-таки приедет ко мне. Хотя, с одной стороны мне и обидно, что он не предупредил меня, но с другой… Мы ни в чем друг другу не признавались и не обещали, и уж тем более отчитываться за свои передвижения. Я снова накручиваю себе не Бог весть что! Хватит! Нам просто нравится находится рядом друг с другом, а что будет дальше — покажет только время.
 — Буду ждать тебя с нетерпением, — говорит мужчина, тепло улыбаясь мне на прощание.
  По дороге «домой» я пыталась внушить себе, что столь рьяное желание видеть меня за своим столом в кругу друзей и близких — ни что иное как просто хорошая возможность поближе познакомиться с предполагаемой девушкой своего любимого племянника. Стоя в душе под теплыми струйками воды я все четче видела со стороны наш быстрый и скомканный разговор с Владимиром Павловичем. Во мне снова проснулось это странное предчувствие — подвох, тайная причина, почему я должна присутствовать на этом ужине среди незнакомых мне людей. Но стоит признаться, что мне все же интересно было бы познакомится с мамой Кирилла и попробовать сравнить его с ней. Интересно, чем они похожи? Может таким же импульсивным характером? А ее муж действительно такой наглый и фальшивый, каким его описывал Кирилл?
 Понятия не имею в чем именно нужно приходить на этот предпраздничный ужин, но даже если нужно что-то нарядное, в моем гардеробе подобного нет. Выбираю все те же черные джинсы и кашемировый свитер. Прическа та же, что и была вчера, как и макияж.
 Когда закрываю дверь своего номера, во мне что-то содрогается — странное чувство. Мое тело как будто нервничает само по себе, хотя мысли остаются спокойными.
 — Привет! — встречает меня Стас в холле. — Давненько не виделись, да?
 — Привет, да, точно. Как твои дела?
 — Потихоньку. Жду подарки от Деда Мороза! А ты написала письмо волшебному Дедушке?
 — Еще нет, но думаю время у меня есть!
 — Поторопись, — улыбается он, и мы выходим на холодную снежную улицу.
 Через десять минут мы прибываем на место. Стас помогает мне слезть, галантно подставив руку, и аккуратно стягивает шлем, который оказался немного меньше моего размера.
 — Спасибо тебе большое!
 — Да не за что! Набери со стационарного телефона три пятерки и я примчусь за тобой обратно.
 — Три пятерки, — повторяю я, — спасибо, Стас! Жди звонка. Думаю, через часик.
 Он кивает и, дождавшись когда довольный Владимир Павлович откроет мне дверь, уезжает прочь.
 — Рад, что ты приехала!
 Как будто у меня был выбор.
 — Спасибо за приглашение, но я ненадолго.
 — Конечно, — улыбается он, вешая мой пуховик на крючок. — Проходи в гостиную, сегодня мы обитаем там.
Он скрывается на кухне, а я послушно направляюсь в комнату для гостей. Разуваясь, я заметила несколько пар больших мужских сапог и замшевые женские на невысоком каблуке. Значит, думаю я, подходя к арке, некоторые гости уже здесь.
 — Идем-идем! — подталкивает Владимир Павлович, идя сзади меня с бутылками шампанского и красного вина в руках. — В нашем полку прибыло! Знакомьтесь, это Аня.
 Я останавливаюсь, смущенная обращенными на меня взглядами. Мое внимание сразу привлекает единственная среди двоих мужчин женщина в белой водолазке и модной красной жилетке. Она сидит на диване, положив ногу на ногу, и при виде меня приятно улыбается.
 — Добрый вечер, — здоровается она звонким голосом. — Александра, а это мой муж — Виктор.
 — Очень приятно, Аня, — говорю я ей, и перевожу взгляд на невысокого мужчину в черном пиджаке и такого же цвета рубашке. Он, кажется, красит свои короткие волосы в темный, чтобы скрыть пробивающуюся седину.
 — А мы уже встречались, — задумчиво говорит он, — верно?
 — Кажется, вы упали к моим ногам, — улыбаюсь я и сажусь на свободный стул, напротив супружеской пары.
 — Точно! — восклицает он и кидает улыбку жене. — Помнишь, я рассказывал тебе про эти скользкие ботинки? Если бы не эта девушка, я бы разбил себе нос!
 — Ну, надо же! — вставляет Владимир Павлович и представляет мне другого мужчину, которого зовут Владислав. Все они примерно одного возраста — до пятидесяти. — Вы поболтайте, а я скоро. 
 — Вов, может помочь чего? — спрашивает Александра, когда он уже скрылся за стеной. — Ну, ладно.
 Стараюсь не смотреть на нее, но мои глаза как будто живут своей жизнью. Так значит вот она, мать мужчины, которого я люблю. Она красивая, следит за собой. Не смотря на холодную погоду, она как и ее муж одеты строго, совершенно не так, как я и даже Владимир Павлович. Мы как будто местные жители, а эти двое — из какого-нибудь мегаполиса, где следовать моде крайне необходимо.
 — Так, значит, вы работаете здесь? — интересуется она, поглаживая огромный желтый камень на кольце. — Вова говорил, что вы очень интересная девушка.
 Ужас! После ее слов мое лицо начинает гореть.
 — Ну, насчет интересной или нет — не в курсе, — улыбаюсь я смущенно, — а то, что работаю — да. Я администратор в гостинице.
 — Вам нравится ваша работа? — интересуется ее муж, слегка сузив глаза. В отличие от своей жены он не улыбается, сохраняя непоколебимую серьезность.
 — Я без ума от нее, — отвечаю я честно, кинув взгляд на Владислава, который тоже слушает наш разговор и внимательно на меня смотрит. В отличие от модных гостей он одет в простые теплые штаны и полосатый свитер.
 — Все-таки здорово, когда человек любит и гордится своей работой! — подхватывает Владимир Павлович, вновь появившись в комнате. Он ставит на стол большую корзину с булочками и хлебом. — Он счастлив и начальство довольно!
 — Это точно, — протягивает Владислав, улыбаясь другу. — Ты у нас прям хозяюшка! А где наша Светлана Ивановна со своей селедкой под шубкой?
 — Уже мчится сюда. Этот человек, — хлопает он его по плечу, — может съесть это блюдо сам и неважно каких оно будет размеров. Так что, успевайте прихватить себе кусочек.
 Друзья смеются, женщина слабо улыбается, а ее муж и вовсе смотрит в экран телевизора, делая вид, что его здесь нет. Возможно, еще рано судить, но пока я согласна с Кириллом. Виктор кажется чрезмерно деловым и дутым.
 По полу проносится сквозняк и хлопает дверь.
 — Селедка в шубке прибыла! — кричит Светлана Ивановна, и двое мужчин широко улыбаются. Должно быть эта троица — давние друзья. — Владик, ты тут?
 — Да! Тут с голоду можно умереть! Где тебя носило-то? — подшучивает он, крича ей в коридор.
 Замечаю, как Виктор нетерпеливо расправляет воротник черной рубашки и кидает на жену недовольный взгляд.
 — Всем добрый вечер! — здоровается Светлана Ивановна, ставя на стол два квадратных блюда с селедкой под шубой.
 Еще несколько минут они с Владимиром Павловичем расставляют на стол салаты, тарелки с бутербродами, холодец и горячее. Я остаюсь на своем месте, напротив меня — Александра и Виктор, слева во главе стола садится Владимир Павлович, справа — Светлана Ивановна и Владислав. Замечаю один свободный стул, напротив хозяина дома, рядом с Виктором. Мне тут же становится не по себе. Если бы Кирилл был здесь, то явно разозлился. 
 — Кто что пьет? Аня? — интересуется Владимир Павлович, взглянув на меня. — Шампанское, вино, виски, водка?
 — Шампанское, спасибо.
 Все женщины решили пить именно этот напиток, а мужчины разделились в своем выборе. Отличился, конечно же, Виктор, без эмоционально попросив принести для него льда в стакан для виски, потому что чистый он не употребляет.
 — А мы по водочке, — улыбается Владислав своему другу.
 — Итак, спасибо, друзья, что пришли, — говорит хозяин дома, когда каждому гостю налили его алкоголь. — Давайте выпьем за нашу встречу. С каждым годом нам все труднее и труднее собираться вместе, но надеюсь, что у нас всегда будет возможность посидеть вот так, по-семейному что ли. Всегда рады новым лицам, — кивает он мне улыбаясь.
 Все чокаются и раздается громкий звук хрусталя. Отпиваю игристый золотой напиток, приятный на вкус, и кладу в свою тарелку мини-бутерброд из масла и красной икры, который протягивает мне Светлана Ивановна.
 Все начинают есть, дружная троица перебрасывается между собой парой слов, в то время как супруги напротив меня молча и не спеша пережевывают пищу. Интересно, что думает о них Владимир Павлович и разделяет ли он мнение Кирилла на их счет?
 — Селедка и впрямь удивительна! — ахает Александра. — Вы должны поделиться со мной своим рецептом!
 — Если вы думаете, что здесь есть какой-то секрет, то глубоко ошибаетесь, — говорит Светлана Ивановна. 
 — Все дело в руках! — подхватывает Владислав. — У нашей Светочки они волшебные.
 — Ой, скажешь тоже! — смеется женщина, по-дружески коснувшись его плечом. — Аня, а тебе как?
 — Еще не попробовала, если не сложно, подайте-ка мне блюдо, — вежливо говорю я, хотя не слишком люблю селедку. — Спасибо.
 Положив небольшой кусочек в свою тарелку, замечаю на себе взгляд Виктора.
 — Вы будете?
 — Нет, я не люблю рыбу.
 Передаю блюдо Владиславу и тот, ставя его на прежнее место, спрашивает:
 — Вы вообще не едите рыбу или только определенную?
 — Нет, вообще не ем.
 Мужчина откашливается:
 — Впервые такое слышу.
 — А если бы я сказал, что у меня аллергия на нее, вы бы спокойнее восприняли мои слова?
 Повисла тишина, и я вдруг подумала, что эти люди, должно быть вообще впервые видят друг друга.
 — Да, собственно, мне все равно, что вы едите, а что нет, — усмехаясь, отвечает Владислав. — Просто в рыбе содержится много фосфора, который считается лучшей пищей для мозгов, вот я и думаю, как же вы без него обходитесь!
 Я даже не заметила, как замерла с вилкой у рта, наблюдая за этой внезапной перепалкой. Господи, как же хорошо, что здесь нет Кирилла. Он бы явно принял сторону Владислава и начал грубо подкалывать Виктора.
 — Кстати, Аня, — вдруг говорит Владимир Павлович, переключая всеобщее внимание на себя, — Кирилл забыл передать тебе.
 Он встает и подходит к полке у окна, берет что-то черное и дает мне в руки…
 — … Мой телефон?...
 — Да, просил передать тебе. Должно быть, ты забыла его у него.
 — С-спасибо.
 Поверить не могу, что мой гаджет, который непостижимым образом исчез из моей комнаты, был у Кирилла! Нет, не может этого быть. Он ведь спрашивал меня о нем и в его вопросах не было ни капли фальши. Или я просто не заметила этого?
 Неужели он украл мой телефон?
 Стоп. Стоп.
 — Аня, с тобой все хорошо? — интересуется Владимир Павлович, слегка наклонив ко мне лицо.
 — Да, — вру я, — все в порядке. Просто…целый день думала, что потеряла его где-то…
  — Я однажды потеряла свой кошелек, представляете! — парирует Светлана Ивановна. — Со всеми карточками, деньгами и визитками.
 — Лишний раз доказывает, что нельзя все свои деньги собирать в одном месте, — вставляет Виктор, сделав несколько глотков холодного морса.
 — Да, знаете, я с вами полностью согласна! — кивает женщина. — После того случая я вообще кошельком не пользуюсь.
 — Тогда, где же вы держите деньги? В сумочке? Должно быть, там творится хаос, — усмехается он, снова выпивая морс.
 — Я вот прям взяла и все вам рассказала, Виктор! — игриво восклицает женщина, и стол начинает смеяться.
 Я улыбаюсь, потому что так делают все (кроме задетого Виктора!), хотя мои мысли сейчас находятся на дне темной пропасти. Смотрю на экран своего телефона с почти полной зарядкой и не верю голосу в моей голове.
 Кирилл проник к тебе, пока ты была в душе. Он забрал твой телефон.
 Но, зачем? Для чего ему это было нужно?
 Лучше спроси, почему он возвращает его тебе таким способом?
 А вдруг он просто нашел его где-то?
 Если и так, то откуда же ему знать, что он принадлежит именно тебе? Ты не любительница делать селфи и в нем нет твоих фотографий.
 — Как поживает твоя тетя? — спрашивает Светлана Ивановна, и у меня тут же пересыхает в горле. — Должно быть, соскучилась по тебе!
 Неожиданно по полу проносится сильный сквозняк и входная дверь громко захлопывается. Внутри меня становится невероятно холодно, непонятный страх сковывает тело и я, словно фигура изо льда, замираю на месте. Шорохи становятся громче с каждой секундой и вот, на пороге гостиной появляется высокая фигура человека, который наглым образом обманул меня.
 Стальные глаза тут же впиваются в меня, как будто за этим столом нет больше никого, кого можно было бы наградить этим убийственным взглядом.
 — Ну, наконец-то, приехал! — довольно восклицает Владислав, поднимаясь со стула. Он подходит к Кириллу, они пожимают друг другу руки и обнимаются как давние друзья. — Как твои дела, сынок? 
 — Лучше и быть не может, — отвечает он как можно вежливее, но я отчетливо слышу скрежет зубов.
 — Присаживайся, — улыбается ему дядя и указывает рукой на свободный стул. Рядом с Виктором.
 Все, что я вижу — бурно танцующие желваки на его скулах. Он чертовски зол, и не глядя на мужчину справа — все же садится на свободный стул.
 — Здравствуй, сынок! — говорит его мама, заправляя за ухо темные чуть завитые волосы. Она продолжает сидеть на своем месте, но глаз от сына отвезти не может. Такое чувство, что ей и не хочется обнять его, как будто один лишь взгляд заменяет ей тактильные чувства. — Как твои дела?
 — В порядке, — скрипит он.
 — Кирюша, насыпай кушать, — подхватывает Светлана Ивановна, и в ее голосе слышится намного больше тепла и заботы, нежели в голосе его родной матери. — Вот, держи бутербродик. Влад, положи ему ложечку холодца, пока он не растаял. Так, давайте, накладывайте холодец! Растает ведь и будет потом юшка.
 За столом все зашевелились, стали перебрасываться словами, и только я сижу полностью отдаленная от всей этой суеты, чувствуя, как серые глаза сбоку буравят во мне дыры.
 — А! Кирилл я передал Ане то, что ты просил, — между делом говорит его дядя, накладывая себе большую ложку холодца. — Бедняжка, весь день переживала, что потеряла свой телефон.
 Поворачиваю к нему голову и стараюсь придать своему взгляду как можно больше недовольства и злобы. Его глаза опускаются к моей руке, в которой я держу свой потерянный гаджет, и широкие брови тут же сходятся к центру, как будто его чертовски злит тот факт, что моя же вещь вернулась ко мне.
 — Спасибо, что нашел его, — говорю я сквозь зубы и тут же отворачиваюсь, не в силах больше выносить его озлобленную физиономию.
 Хотя, с чего вдруг ему раздражаться, если он сам отдал мой сотовый дяде и попросил…
 — Кстати, некрасиво поучилось как-то. Даже не объяснили Ане, кто мы такие, кто кому и кем приходится — улыбается Владимир Павлович, отложив вилку в сторону. —Владислав и Светлана Ивановна мои давние друзья. Сколько лет мы дружим?
 — С волосатых годов, — смеется мужчина, — простите за такое выражение. Мне кажется, что всю жизнь.
 — Это точно. Так, а вот эта очаровательная женщина — мама Кирилла.
 Что я должна сделать? Удивиться или просто улыбнуться?
 — … О…Здорово, — только и получается выдавить у меня. — Очень приятно.
 Женщина слегка улыбается мне и останавливает свой взгляд на сыне.
 — А это Виктор, ее супруг, — подытоживает хозяин дома.
 — Второй супруг, — отчетливо и медленно уточняет Кирилл, и скрип его зубов замечают все за столом.
 — Дорогой, почему ты не ешь? Все очень вкусно, — тут же вставляет его мать, явно желая сменить тему. Не дождавшись от сына ответа, она переключает внимание на его дядю. — Спасибо, Вов, что пригласил нас сюда. Я здесь много лет не была.
 Странно…
 Я точно помню, что Владимир Павлович говорил о ежегодной традиции предновогоднего ужина.
 — Думаю, мы прекрасно проведем здесь время и встретим Новый год, — заключает она, кинув на мужа внимательный взгляд.
 — А как тебе здесь, а, Виктор? — интересуется Владимир Павлович.
 — Вообще я не любитель зимних развлечений, — говорит он тоном чересчур уверенного в себе человека, — но хочу заметить, что здесь есть на что посмотреть. Многое изменилось с того времени, когда я впервые был здесь.
 — И когда же это было? — ядовито спрашивает Кирилл, откинувшись на спинку стула.
 — Вначале двухтысячных. Может две тысячи второй или третий, — отвечает мужчина как бы невзначай.
 — То есть, когда мой отец был при смерти, ты это хотел сказать?
 Виктор резко вытягивает руки вперед, чтобы рукава рубашки и пиджака немного поднялись с запястий, опускает их на край стола и нарочито медленно переводит глаза на Кирилла. Замечаю блеснувшую серебристую запонку и машинально смотрю на косой шрам, оставшийся когда-то после такой вот блескушки. 
 — Кирилл, мне очень жаль, что все так случилось, но мне кажется, пора бы тебе уже остепениться. Прошло уже много лет, а ты все за свое.
 — Закрой свой поганый рот, ублюдок.
 — Кира, пожалуйста… — тихо говорит Александра, кинув обеспокоенный и стыдливый взгляд на Владимира Павловича и на меня.
 — Я ведь хотел подружиться с тобой, и не смотря на твое поведение, я и сейчас этого хочу, — добавляет Виктор фальшивым голосом. Он как будто подначивает Кирилла, и неужели никто кроме меня этого не замечает? — Прошу тебя, успокойся. Здесь есть люди, — говорит он, кинув на меня короткий и ничего не значащий взгляд, — которые пришли сюда не за тем, чтобы смотреть на семейные разборки.
 — Семейные разборки, — повторяет Кирилл, щуря темные глаза. Его убийственный взгляд не покидает Виктора. — Ты хотя бы знаешь, что такое семья?
 Виктор едва заметно улыбается и впивается в Кирилла хитрыми глазами:
 — Твоя мама — есть моя семья. Ты — моя семья, хотя и не признаешь этого.
 — А что насчет твоего ребенка? — спрашивает Кирилл тяжелым как ледяная глыба голосом. — Как поживает твоя дочь? Она еще — твоя семья?
 — Кира, прошу тебя, успокойся, — вновь вставляет его мать, но на этот раз ее глаза с тревогой взглянули на мужа, потом резко переместились на сына. — Я наделась, что мы сможем поужинать вместе, как нормальные люди, как…
 — Семья? — перебивает Кирилл, кинув на нее озлобленный взгляд. — Хорошо. Давайте посидим. Поедим, поговорим о всяком. — Он снова переводи глаза на Виктора и демонстративно накалывает вилкой ломтик соленого огурца и отправляет его в рот. — Ну, так, что? Как твоя дочь?
 Почему все молчат и ничего не делают, чтобы предотвратить катастрофу? Я и понятия не имела, что Кирилл настолько ненавидит нового мужа своей матери…
 — Откуда мне знать это? Ты в курсе, что наши с ней отношения далеки от идеальных…
 — Почему? — спрашивает Кирилл, нарочито громко хрустя вторым ломтиком огурца. — Разве ты не заботливый папаша?
 — Кирилл, я не хочу говорить об этом в присутствии чужих людей. Это некрасиво, — шепотом добавляет он.
 — Поверь мне, не такие уж они и чужие. — Наступает короткая, но зловещая тишина, и от одного лишь взгляда на окутанные яростью глаза Кирилла, становится страшно не только двигаться, но даже дышать. — Знаешь, ты прав, неприлично как-то болтать о своем, когда другие ничего не понимают, верно? Расскажи тем, кто не в курсе, почему ваши с дочкой отношения далеки от идеальных, — повышает он голос на последних словах.
 — Кира…
 — Пусть расскажет, или я сделаю это сам в своей любимой манере! А вздумает встать со стола — сильно об этом пожалеет, — прикрикивает он на мать. — Рассказывай.
 Виктор долго выдерживает его ожесточенный и требовательный взгляд, после чего медленно переводит глаза на всех присутствующих и глубоко вздыхает:
 — Мы не общаемся с дочерью уже очень давно, — коротко отвечает он, откинувшись на спинку дивана.
 — И почему же? — нетерпеливо уточняет Кирилл, не дождавшись продолжения. 
 — Потому что она ушла из дома, когда ей исполнилось восемнадцать.
 — Разве у нее была плохая жизнь?
 — У нее было все, — сквозь зубы говорит Виктор. — Достаточно информации?
 Кирилл отрицательно машет головой и тянется за селедкой под шубой, которую я так и не попробовала.
 — Знаешь, надоело вытягивать из тебя, — говорит он, положив в свою тарелку огромный квадратный кусок, — хочешь молчать — молчи. Я сам расскажу.
— Господи, что за детский сад?! — взрывается Виктор, подскочив с места. Но Кирилл, словно нерушимая гора, возвышается над ним и с силой толкает его обратно на диван. 
 — Ты будешь сидеть здесь, пока я не разрешу тебе уйти. Родственничек.
 Виктор недовольно поправляет пиджак и кидает на Владимира Павловича озлобленный взгляд:
 — Приведи своего племянника в чувства, он — неадекватен!
 Но хозяин дома спокойно смотрит на Кирилла и как будто ждет дальнейшего представления.
 — Мама, скажи, а как же так получилось, что у маленькой красивой девочки, в которую ты влюбилась с первого взгляда, и, у которой было все, если верить словам твоего обожаемого муженька, произошел какой-то бзик и она ушла из дома, а? Дети не уходят из дома просто так.
 — Кира, мы должны уйти…
 — Разве вы еще не поняли?! — взрывается он, с силой стукнув кулаком по столу, отчего мы со Светланой Ивановной и Александрой в ужасе дергаемся. — Никто не уйдет отсюда, пока этот ублюдок не признается!
 Я слышу как мое сердце бешено колотится в груди и как жар приливает к  лицу. Кирилл был прав, мне не нужно было идти сюда, потому что я буду лишней и вот — я — совершенно посторонний человек, не имеющий никакого отношения к их семейным проблемам, стала свидетельницей ужасающей стычки. Мысленно, я кричу Кириллу, я молю, чтобы он успокоился, но мои немые просьбы — бессильны.
 — Ты спятил, — выдавливает Виктор, глядя на него снизу вверх.
 — Мама, как выглядела девочка, в которую ты влюбилась с первого взгляда?
 — Кира, пожалуйста…
 — Как она выглядела в восемнадцать лет, когда ушла от вас?! — кричит он грозно.
 — Я не знаю!
 Смотрю на Александру с покрасневшим лицом, потом на Виктора, уставившегося в одну точку, куда-то перед собой. Его лицо пылает от гнева, но он продолжает сидеть на месте, словно ждет удобного случая, чтобы сделать что-то плохое Кириллу.
 — Как же так? — уже спокойнее спрашивает Кирилл. — Значит, она сбежала от вас раньше? Когда ей было тринадцать? Десять? А может всего несколько месяцев?! Поэтому ты не помнишь, как она, черт побери, выглядела?!
 — Кирилл, я знаю, как ты к ней относишься, — неожиданно спокойным голосом говорит Виктор, — твоя мать все мне рассказала.
 — Ты ничего не знаешь, — проговаривает Кирилл, кинув короткий взгляд на своего дядю. Лицо красное, глаза пылают зверским огнем. — А я знаю о тебе, все. Больше, чем ты думаешь. Мама, ну, так так что? Когда же девочка-красавица покинула вас?
 — Не отвечай ему! — рычит Виктор.
 — А то, что? Стыдно в глаза будет людям смотреть? Этот ублюдок бросил свою дочь, когда она только родилась.
 В животе что-то кольнуло и я машинально прикладываю к нему ладонь.
 — А, что ты мне говорила, а мама? Что ты говорила о ней, когда собирала свои вещички, чтобы уйти к этому упырю? Ты говорила, что он нуждается в твоей помощи, потому что остался отцом-одиночкой. Что у него дочка просто загляденье! Что ей нужна забота, ведь она еще такая маленькая! Ты была нужна ей, потому что ее мать умерла! Она умерла, когда рожала ее!
 Снова разряд, но на сей раз в груди. Инстинктивно обнимаю себя руками за плечи и кончики пальцев больно впиваются в кости.
 Александра подскакивает и подходит к окну, закрыв лицо руками:
 — Я не знаю, как она выглядела, потому что никогда не видела ее!
 — Как ты могла обманывать меня все это время? — спрашивает ее Кирилл. — Ты придумала эту байку, чтобы сделать из себя героиню, чтобы я думал, будто ты совершаешь благое дело — хочешь воспитать маленькую девочку, оставшуюся без матери. Конечно, зачем тебе нужен был я — тринадцатилетний пацан, которого ты уже вырастила.
 — Хватит… — шепчет Александра.
 — Ты бросила нас с отцом ради этого ублюдка, превратилась в лгунью, ради того, чтобы трахаться с ним!
 — Кирилл! — раздается вдруг голос Владимира Павловича. — Достаточно.
 — Ты хоть пытался увидеться с ней? — спрашивает Кирилл усталым голосом и, не моргая, смотрит вперед. — Ты поздравлял ее с днем рождения? Посылал подарки на Новый год? Ты то хоть знаешь, как выглядит твоя дочь?
 — К чему ты все это говоришь? Зачем тебе нужно копаться в этом?!
 — Я нашел ее, — отрезает Кирилл и впивается в Виктора ледяными глазами.   — И, знаешь, что, мама, она не такая, какой ты мне описывала ее.
 Почему воздух становится таким тяжелым? Почему здесь так жарко, словно в парилке?
 — Где ты нашел ее? Зачем ты это сделал, сукин ты сын?! — кричит Виктор, снова подрываясь с места. Он резко замахивается, но Кирилл успевает перехватить его руку, и с силой толкает вниз.
 — Это судьба, ублюдок, настоящая, мать ее, судьба! — говорит Кирилл со злой усмешкой. Он улыбается, и эта улыбка пропитана ядом. — Она прислала сюда свое резюме. Представляешь мое лицо, когда я увидел ее имя и фамилию, а?
 — У нее не моя фамилия, идиот, — пыхтит Виктор, потирая кисть, которую только что сжимал Кирилл.
 — Верно, у нее фамилия матери. И это я знаю. Ты говорил, что иногда вы созваниваетесь, списываетесь, а у нее даже нет номера твоего телефона в контактах! Она и знать тебя не знает.
 Мое тело горит, в висках стучат барабаны. Я уже ничего не вижу — все вокруг стало темным. Я лишь слышу голоса, и один из них — ставший любимым, пропитан жестокостью и злобой.
 — Я ненавидел ее с семи лет, мечтал причинить ей боль, потому то именно из-за нее моя мать ушла к тебе, чертов ты ублюдок! Из-за нее умер мой отец! Из-за вас двоих я ненавидел ее и сейчас хотел сделать все, чтобы ей было больно! — кричит Кирилл, яростно стуча по столу кулаком. — А вы оба даже не знаете, как она выглядит. Вы даже не поняли, что она сидит за одним с вами столом…
 
* * * * *


«Поверь мне, ты будешь самой счастливой на свете. Когда-нибудь все твои мечты сбудутся, потому что ты особенная».
 «Я обыкновенная… А когда все мои мечты сбудутся? Ты не знаешь точно? Я хочу быть к этому готова».
 Перед глазами все плывет, словно я нахожусь в мутной воде. Не ощущаю собственного тела, оно как будто покинуло меня, но это чувство длится не долго.
 — Кира, поверить не могу, что твоя ненависть достигла таких масштабов…. — в изумлении проговаривает Александра, продолжая стоять у окна. — Вова, ты… Ты помог ему?
 «Ты сама сказала, что тебе нужно начать новую жизнь, а я могу немножечко помочь тебе! Тут такое дело, я отправила твое резюме в одно очень крутое место и они тебя выбрали! Ты им подходишь! Хотя, сначала они сказали нет, но потом…».
 — Я пытался образумить его, но у меня ничего не вышло.
 «Тебя взяли на должность администратора главной гостиницы курорта! Через пару недель мне позвонил молодой человек, помощник кого-то там, и сказал, что освободилась должность администратора, представляешь! Говорит «вы отправляли резюме, с которым мы внимательно ознакомились и пришли к выводу, что вы, Анна Керн, подходите на эту должность», он думал, что я это ты!»
 Кирилл. Он взял меня на это место.
 — Что же вы воды в рот набрали, а? Спросите же ее, почему она сбежала от вас, когда вы так ее любили?! — кричит Кирилл, и с каждым его словом меня окутывает ледяной водой. — Ты, чертов ублюдок, бросил ее. Отдал тетке на воспитание, и сам ни разу не попытался связаться с ней! Черт возьми, я всегда думал, что вы втроем такие счастливые! — кричит он и с силой отшвыривает тарелки, стоящие под его рукой. Посуда разбивается вдребезги, и на меня накатывает волна тошноты. — Я ненавижу вас. Чертовы лжецы.    
 Все это время он знал обо мне. Он ненавидит меня с самого моего рождения, и теперь мне понятно, почему с первой нашей встречи он был так холоден.
 «Я ненавидел ее с семи лет, мечтал причинить ей боль, потому что именно из-за нее моя мать ушла к тебе, чертов ты ублюдок! Из-за нее умер мой отец! Из-за вас двоих я ненавидел ее и сейчас хотел сделать все, чтобы ей было больно.»
 У него это получилось.
 — Мне нужно выйти, — шепчу я себе под нос и намереваюсь подняться, но ноги не слушаются. Я запинаюсь о ножку стула и падаю на колени. Меня тут же кто-то подхватывает и старается поднять. — Не надо. Не трогайте меня! — кричу я, но чужие руки с силой держат меня за талию.
 — Анют, тебе нужно присесть, — слышу я голос Владимира Павловича за спиной. Он ослабевает хватку, но тут же еще одни руки хватают меня локти.
 — Отпусти ее! — рычит Кирилл, и я тут же пытаюсь вырваться из его рук. Не хочу его видеть, внутри меня все покрылось льдом. — Стой, стой, пожалуйста!
 — Не трогая меня! — кричу я, вырываясь. — Не трогай меня! Я тебя ненавижу!
 — Кирилл, отпусти ее! — кричат голоса, и моя голова начинает кружится.
 Я сидела за одним столом со своим отцом, Боже! Маленькой, я представляла его космонавтом, улетевшим навсегда покорять просторы вселенной. Лучше бы он и оставался таким в моем воображении.
 — Ее нужно успокоить! Не прикасайся ко мне! Мне нужно ее успокоить, черт бы вас всех побрал! — едва слышно раздается голос Кирилла.
 Звуки перестали быть четкими, а голоса громкими. Все, что я слышу — тяжелые и частые стуки собственного сердца, и где-то на их фоне, далеко-далеко, проскальзывает едва слышимый голос человека, который играл со мной в свои игры.
 У него получилось сделать мне больно. Теперь, мне невероятно больно от мысли, что я влюбилась в человека, в чьих планах была закоренелая месть. Цель достигнута.
 Чувствую как по телу проносится дрожь, и когда мужские руки наконец освобождают меня, плетусь вперед куда глаза глядят. Я держусь за стенки, ноги ватные, а к горлу поднимается тошнота.
 Сердце. Оно бьется слишком быстро. Мне нужно на воздух, я знаю, что должна выбраться из этого проклятого места, но одна нога вдруг подгибается и я валюсь на пол. Воздух словно исчез, мне страшно. Я бессильно прислоняюсь к стене и смотрю на темный размытый от слез плинтус, не в силах больше пошевелиться. Мои глаза медленно закрываются, и я погружаюсь в ледяную тьму. Ко мне кто-то прикасается, гладит лицо и дышит в шею, а я безмолвно сижу на полу и сотрясаюсь от холода.


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ



 Я просыпаюсь глубокой ночью в полной тишине, укрытая тяжелым одеялом. Тусклая лампочка около двери освещает знакомую спальню, и в горле образуется ком. Знаю, что это комната Владимира Павловича и я спала уже здесь несколько недель назад, только тогда я еще не знала, какой кошмар меня ждет в «Снежных холмах», куда я так сильно стремилась попасть. Медленно сажусь на кровать, боясь, что головокружение может повторится. Несколько секунд сижу неподвижно, свесив ноги, и пытаюсь не дать воспоминаниям снова овладеть мной. Но, к сожалению, ничего не выходит, ведь невозможно заставить голову не думать о том, о чем совершенно не хочется.
 Последние события проносятся перед глазами, словно быстро движущийся поезд. Я помню все, от начала и до конца и единственное, что причиняет мне невыносимую душевную боль — признание Кирилла. Теперь все встало на свои места. Его холодность, сменившаяся фальшивой симпатией есть ни что иное как четко продуманный план. Он надеялся испугать меня своими угрозами, которые  — да, вселяли в меня страх, но я совершенно не понимала, что они означают.
 «Молись, чтобы с тобой все было хорошо.»
 Вспоминаю тот день и по спине пробегает холод, но не от страха, а от глубокой обиды. Интересно, в какой момент ему в голову пришла идея привязать меня к себе? Когда он понял, что проще всего причинить мне неимоверную боль просто влюбив в себя?
 Думаю об этом и по щекам текут слезы. Он украл мой телефон, чтобы удостовериться, что в моих контактах нет телефона Виктора, что в нем нет наших совместных фотографий и сообщений. Вот почему три его вопроса были связаны с моими родителями… А я все мечтала, что он спросит что-нибудь о моем отношении к нему, дура. Этого ему знать и не требовалось, он прекрасно понимал, что я на него запала.
 Какая же я идиотка. Черт возьми, а он отличный актер! Особенно свой талант он отлично продемонстрировал в своем домике, когда я заперлась в туалете, а потом как полнейшая идиотка открылась ему, рассказала о Ларе! Господи! Он ведь так смотрел на меня… Мне казалось, что его взгляд был полон сожаления… Неужели, у него нет сердца?...
 Дура! Дура! Дура!
 Ненавижу это место! Ненавижу! Закрываю лицо руками, стараясь успокоиться, но слезы не перестают стекать по щекам и шее.
 Аня, ты встретилась с отцом! Пойми же ты, что это очень значимое событие в твоей жизни. Перестань думать о Кирилле, он — ничто.
 Но я не могу ничего с собой поделать. Мои мысли только о человеке, которого я полюбила. О человеке, который обманул меня.
 Протираю ладонями лицо и они тут же становятся влажными от слез. Опускаю глаза на тумбочку и — о, счастье — мой сотовый тут! Я судорожно хватаю его и провожу по экрану пальцем.
 Но, что я ищу? Кому мне позвонить и для чего?
 Время — половина третьего ночи, я долго спала. Мне нужно выбраться отсюда и как можно скорее. Я хочу покинуть это место, и не только домик — хочу смыться отсюда, оставить дорожный знак «Снежные холмы» позади. Выбираюсь из постели и тихонько подхожу к приоткрытой двери. За ней тишина, должно быть те, кто остались в домике спят. Мне нужно убежать отсюда и остаться незамеченной. Не хочу никого видеть. Даже Владимира Павловича, который с самого начала был в курсе кто я такая. Он мог бы предупредить меня, мог бы сделать все, чтобы я не оказалась здесь, но… Как там он говорил?
 «Я пытался образумить его, но у меня ничего не вышло.»
 Плохо пытался…
 Хотя, в случае с Кириллом сделать это не так-то просто, должно быть. Он упертый, и, что самое важное, невероятно мстительный. Он не перед чем не остановится и ни что не способно смягчить его каменное сердце. Точно. Если оно и есть в его груди, то оно полностью из камня.
 Я могла бы позвонить Стасу, если бы не было так поздно. Его смена закончилась и он давно спит в постели. Черт.
 Пытаюсь придумать, как убраться отсюда, кто мог бы помочь мне, но ничего толкового на ум не приходит. Ни остается ничего, кроме как уйти отсюда на своих двоих. Я обещала себе, обещала Ларе, царство ей небесное, что больше никогда не стану рисковать своей жизнью и переться черт знает куда. Но сейчас я, кажется, знаю, куда нужно идти. Сейчас не так холодно, как тогда… Я смогу найти гостиницу, я попаду в свой номер и соберу вещи. Я уеду отсюда и ничто меня не остановит. Больше никогда я не вернусь сюда. Никогда не увижусь с людьми, знавшими обо мне намного больше, чем я сама. И никогда больше я не взгляну в темно-серые глаза.


* * * * *


 — Аня, что случилось?
 Вероника сонно поднимает голову с подушки и вопросительно смотрит на меня. Я быстро перемещаюсь по комнате, судорожно собираю вещи и кидаю их в раскрытый чемодан на полу. Мое лицо красное от мороза и больно пощипывает.
 — Аня? В чем дело?
 — Я уезжаю, — кидаю я глухим и заплаканным голосом. Мне совсем не хочется разговаривать и объяснять причину столь неожиданного отъезда.
 — Стоп! Так, это сон? Какой-то странный…
 Я печально улыбаюсь, кинув в чемодан небольшую сумочку с душевыми принадлежностями.
 — Вероник, помоги мне… Ты должна знать номер такси, которое может приехать сюда.
 — Аня, что происходит, блин?! Ты можешь объяснить, что случилось?
 Я останавливаюсь, растерянно озираясь по сторонам. Вероника хорошая девчонка, мне повезло, что у меня была такая соседка по комнате. Я не должна обижать ее своим молчанием, она рассказывала мне об этом месте и давала советы. Некрасиво так поступать с ней.
 — Я должна уехать отсюда, — отвечаю я тихо, глядя в пол. — Прошу тебя, не спрашивай ничего больше…все, слишком сложно. Просто помоги мне… Помоги мне вызвать такси до аэропорта. Я обещаю, что расскажу тебе все, только сейчас я не могу об этом говорить, мне нужно уехать.
 Она внимательно смотрит на меня и, протерев один глаз, нерешительно берет свой телефон с тумбочки:
 — Я так понимаю, тебе нужно уехать быстро?
 — Да.
 — Такси будет ехать сюда из города около часа… Но, у меня есть один знакомый, он живет недалеко от сюда, в поселке. И подрабатывает таксистом. Вот только он спит, наверное, сейчас…
 — Он сможет быстро приехать сюда? — с надеждой спрашиваю я. Я даже вижу как смешно со стороны смотрится мое опухшее красное лицо. — Я заплачу, сколько он попросит.
 Вероника вздыхает и прислоняет гаджет к уху. Я неподвижно стою и смотрю на нее.
 — Антоша, привет. Ты спишь? Ммм… Прости, что разбудила. Слушай, тут такое дело… Ты можешь отвезти одну девочку в…
 — Аэропорт Ханты-Мансийска! — подсказываю я шепотом.
 — В аэропорт. Да-да. Антош, скоро праздники, нужно подарки покупать, лишние деньги не помешают ведь, правда? О… Шесть тысяч? — передает она мне с округлившимися глазами.
 — Я заплачу! — вырывается у меня писклявым голосом. Я действительно готова заплатить эти чертовы деньги, чтобы поскорее убраться отсюда.
 — Да, да. Через сколько тебя ждать? Хорошо, полчаса. Да, да, на стоянку. Ага. Я скину ее номер тебе сообщением, мало ли что. Все, спасибо, тебе большое. — Она кладет трубку и окидывает меня грустным взглядом. — Через полчаса он будет на стоянке. Ань, прошу тебя, скажи мне в чем дело? Как же работа… Как же…
 — Я очень благодарна тебе, Вероника. Просто не появлюсь завтра за стойкой и все. Это не мое место.
 Начинаю собирать оставшиеся вещи. Решаю переодеть свитер на термокофту, и пока я натягиваю черную мягкую ткань, Вероника громко вздыхает:
 — Я понятия не имею, что произошло, но ты очень хорошая девчонка и я рада, что познакомилась с тобой.
 Слезы снова потекли по моему лицу. Не думала, что прощание с соседкой по комнате так расстроит меня.
 — Эй, эй! — подскакивает она с кровати и сжимает меня в объятиях. — Все, все, все. Тебя кто-то обидел?
 Я киваю и моя голова упирается ей в плечо.
 — Ну, все, все. Тише, тише. Может, не стоит никуда ехать в таком состоянии?
 — Я должна.
 — Куда ты поедешь? Домой? А вдруг билетов уже нет? Сейчас праздники…
 — Тогда, уеду на поезде. Не важно на чем, но я уеду сегодня отсюда, — плачу я в плечо соседке, а она крепко сжимает меня в своих объятиях.
 — Это все из-за Паши?
 — Нет.
 — Ладно… Не говори, если не хочешь. Но, пожалуйста, позвони мне или напиши сообщение, когда доберешься до аэропорта, а потом до дома. Прошу тебя.
 — Хорошо.
 — Так, а теперь нужно позвонить в транспортный, чтобы кто-нибудь приехал за тобой и довез до стоянки.
 — Я думала никто в такое время не работает, — говорю я, отстранившись от нее.
 Вероника подходит к телефону и снова набирает чей-то номер:
 — Там всегда есть два дежурных.
 Она начинает телефонный разговор, а я уже не слушаю ее, беспорядочно забрасывая в чемодан свои вещи.



ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ



 Достаю из сумки шесть тысяч рублей и протягиваю низенькому молодому парнишке, которого вызвала Вероника. Он берет деньги, потом кидает на меня смущенный взгляд и протягивает обратно две тысячи.
 — Это слишком много, — тихо говорит он. Я не беру их. Сейчас они не имеют для меня никакого значения. Запихиваю кошелек в сумку и застегиваю молнию. — Возьми.
 — Нет, они твои. Я благодарна тебе, что ты смог вырваться в такое позднее время и отвезти меня.
 Он все еще смотрит то на меня, то на купюры в своих руках, а потом нерешительно сворачивает их. Я выхожу на улицу, холодный воздух больно ударяет по щекам. Должно быть моя кожа на лице обморозилась, ведь всю дорогу от домика Владимира Павловича до гостиницы, по моим щекам текли реки слез.
 Парень достает мой чемодан из багажника отечественной машины и вытягивает ручку:
 — Удачи тебе.
 — Да… Спасибо большое.
 — С наступающим!
 — И тебя с наступающим.
 Хватаюсь за ручку и решительно иду по узкой дорожке в сторону большого здания аэропорта. Передо мной тащатся люди с огромными сумками и чемоданами и разговаривают о предстоящих праздниках, которые они первый раз проведут не дома. Еще несколько часов назад я тоже думала, что встречу Новый год не в своей родной квартирке, а сидя за стойкой администратора, и никак не могла подумать, что все может измениться в один миг.
 С темного неба срывается снежок, напоминая мне о моих днях в «Снежных холмах». Я останавливаюсь недалеко от крутящихся дверей и оборачиваюсь, мысленно прощаясь с этим северным краем. Мимо меня проходят пассажиры и провожающие, все тянут за собой чемоданы, а я стою и смотрю вдаль. Понятия не имею в какой стороне «Снежные холмы», но мне кажется, что вон там, впереди. Я смотрю туда и чувствую как на глазах наворачиваются слезы. Там я верила, любила и надеялась. Там меня же и предали.
 Захожу в здание и оглядевшись, нахожу вывеску «Касса. Билеты». Иду туда и как только подхожу к окошку, меня вдруг накрывает неимоверная грусть и отчаяние.
 Что я делаю?
 Убегаю домой. Я возвращаюсь в безопасное место, в свою берлогу, где меня никто не сможет обидеть. Там я буду в безопасности, наедине с собой. Я ведь жила так целый год и мне было хорошо. Но пробую представить себя в стенах квартиры, где прожила всю свою жизнь, и мне тут же становится неимоверно тяжело. Словно дыра в груди становится все глубже и больше и я почти физически ощущаю эту горячую боль.
 — Слушаю? — говорит кассир, женщина лет пятидесяти с красными волосами и темно-коричневыми губами.
 — Минутку, — мямлю я и отхожу от кассы.
 Я знаю, что одиночество съест меня, стоит мне захлопнуть за собой входную дверь. Я не хочу возвращаться туда. Боже! Как же я не хочу снова запираться там и смотреть на ту чертову тряпку, слышать пьяные разборки соседей и смотреть с окна на людей, пускающих новогодние салюты.
 И Вики там не будет. Она всегда была моей спасительницей, но теперь ее там нет, и уже никто не сможет вытянуть меня из этого болота, которое засасывает слишком быстро и очень глубоко.
 Внезапно, в голову приходит сумасшедшая идея и внутри меня поселяется надежда. Глупости… Я не буду этого делать…Но ведь, можно попробовать…
 Отпускаю ручку чемодана и вытаскиваю сотовый из кармана пуховика. Пролистываю контакты и, замерев на несколько секунд, неуверенно прикасаюсь к фотографии Вики.
 Слушаю гудки, и они кажутся мне бесконечными.
 — Алло, да? — слышу в трубке сонный голос подруги. — Аня? Это ты? В чем дело?
 — Привет, — отвечаю я тихо, стараясь сдержать слезы. Господи, как же я рада слышать ее голос. — Прости, что разбудила тебя…
 — Ты нашла телефон! Погоди, а сколько у тебя времени? На два часа назад…
 — Десять минут шестого утра. Прости, что разбудила тебя.
 — Что-то случилось?
 Озираюсь по сторонам, кусая внутреннюю сторону щеки:
 — В общем-то…да. Я хотела узнать…
 — Господи, что случилось? — спрашивает она уже серьезным голосом. — С тобой все в порядке?
 — Ну, да. Я… Я в аэропорту.
 — Ты где?
 — В аэропорту Ханты-Мансийска. Я просто хотела узнать…
 — Погоди, но, что ты там делаешь? Разве у тебя не работа?
 — Я ушла, точнее, убежала от туда. Там все так запутанно, — говорю я и по щеке стекает слеза. Боже, какая же я тряпка!
 — Эй, ты что плачешь? Господи, что случилось? Тебя кто-то обидел? Паша?!
 С ума сойти, моя лучшая подруга и соседка по комнате уверены, что именно Паша замешан во всем этом. Как же они ошибаются.
 — Нет. Нет. Я собираюсь купить билеты домой. Просто, хотела узнать… Может, есть возможность прилететь к тебе… Я так не хочу туда возвращаться, — срывается мой голос и я всхлипываю. — Просто, сейчас праздники и я так не хочу туда…
 — Господи! Аня! Конечно! Я… Я просто понятия не имею, что случилось, но прошу тебя, приезжай! Я и не думала, что… Боже! У тебя есть деньги на билет?
 — Да, у меня все есть. Я не помешаю тебе? Я улечу после тридцать первого…
 — Ты будешь здесь столько, сколько понадобится! Все! Я буду ждать звонка с номером рейса. И названием аэропорта. — Она громко и тяжело вздыхает, а я вытираю лицо тыльной стороной руки. — Я встречу тебя. Давай, бери билет, я буду ждать звонка. Люблю тебя!
 — И я тебя. Спасибо, Вик.
 Отключаюсь и уже увереннее подхожу к кассе.
 — Ближайший до Москвы, пожалуйста.
 Женщина кидает на меня продолжительный взгляд и смущенно опускает глаза в монитор. Она громко печатает на клавиатуре, ее глаза быстро перемещаются по экрану, и спустя минуту она выдает:
 — Ближайший рейс через час сорок. Прямой, время в пути два часа сорок минут. Стоимость билета шесть тысяч сорок рублей.
 Протягиваю паспорт и киваю.
 Она быстро заполняет форму, я оплачиваю билет, и через несколько минут забираю распечатанный лист с номером рейса, временем и другой непонятной информацией. Поблагодарив ее, отхожу в сторону и замечаю в дальнем углу небольшой островок с деревянным декоративным заборчиком и искусственной зеленой травой.
 — Ваше меню, — говорит официантка в темно-коричневом фартуке, когда я подхожу к островку известной кофейни. — Хотите сделать заказ сейчас или мне подойти позже?
 — Позже, спасибо.
 Я не хочу есть, но мой организм нуждается в энергии. Выбираю классический Латте и один шоколадный блинчик. Официантка принимает мой заказ и забирает меню. Звоню Вике и сообщаю информацию о рейсе. Потом пишу сообщение Веронике.
 «Я приехала, все хорошо. Улетаю к Вике. Спасибо тебе огромное за помощь. Позвоню позже. С наступающим!».
 Через два часа наступила бы моя смена, и бы пошла на работу привычным маршрутом, через сверкающую аллею, мимо катка, вдоль по центральной площади. Я бы смотрела на высокую сверкающую елку и наблюдала за постепенно просыпающимся мирком, спрятанным в густой чаще северного леса. Навстречу мне бы шли другие сотрудники, мы бы приветствовали друг друга и расходились каждый на свое рабочее место. Мне нравилась эта работа, нравилось волшебство этого места, но я не могу больше там находиться.
 Официантка приносит мой заказ и я сразу же расплачиваюсь. Нехотя накалываю небольшой кусочек горячего блинчика и отправляю в рот, запивая горячим кофе. Объявляют регистрацию на мой рейс и я машинально подскакиваю, как будто опаздываю. Официантка с удивлением смотрит на меня и подходит к столику:
 — Опаздываете?
 — Да, нужно бежать, — вру я. Мне ведь просто хочется быстрее оказаться еще дальше от «Снежных холмов», от Кирилла и всей его семейки. И зона паспортного контроля с легкостью увеличит это расстояние. — Спасибо.
 — Жаль, что не доели, — добавляет она и прощается со мной.
 К стойке регистрации подхожу одной из первых. Багаж сдаю, поскольку он слишком большой для ручной клади и поднимаюсь на второй этаж, в зону паспортного контроля. Несколько раз с опаской озираюсь по сторонам, сама не понимая, зачем это делаю. За мной никто не может бежать, никому не нужно меня останавливать. Сейчас я просто попаду в самолет и улечу к подруге. К единственному человеку на свете, которому я доверяю.


* * * * *


 В отличие от других пассажиров, с легкостью провалившихся в сон, я не могу сомкнуть глаз. Усталость давит на плечи, глаза пощипывает от пролитых слез, а при каждом воспоминании темно-серых глаз живот скручивает спазм. В груди огромная дыра, я чувствую ее почти физически и мне невыносимо больно вспоминать глубокий чувственный голос, который так легко запал мне в самую душу.
 «Ты дорога мне.»
 Снова болевой спазм и я невольно кладу ладонь на живот. Ругаю себя, стараюсь забыть обо всем, но сделать это сейчас совершенно невозможно. Даже глупо стараться.
 Стюардессы разносят напитки, и я прошу стакан простой воды. Делаю несколько глотков и закрываю глаза, заставляя себя хотя бы на несколько минут провалится в сон.
 «Твой самый любимый новогодний костюм в детстве?»
 «Леонардо из Черепашек Ниндзя. С синей маской. У меня было два меча и одним я случайно разбил учительский графин с морсом. А твой?»
 «Я всегда была Снежинкой. Только платье менялось каждый год, а образ оставался один и тот же.»
 «Ну, вообще-то Леонардо я был лет семь подряд…»
 «Нет! Я не буду завтракать картошкой и ребрышками. Это же жуть, как тяжело для желудка с утра.»
 «Тогда просто кофе?»
 «Да, спасибо.»
 «А я подойду в качестве десерта к нему?...»
 «Так жарко.»
 «Не могу оторваться от тебя.»
 «А нужно бы, у меня работа через тридцать пять минут. Я воспользуюсь душем?»
 «Только, если со мной…»
 — Девушка, просыпайтесь. Вы должны пристегнуть ремень. — Я дергаюсь от испуга и тут же замечаю перед собой стюардессу. — Через пятнадцать минут мы приземляемся.
 — Спасибо, — выдавливаю я хриплым голосом и смотрю на других пассажиров, приводящих себя в порядок после сна.
 Достаю зеркальце из сумки и ужасаюсь собственному отражению. Волосы взлохматились, лицо красное, глаза опухшие. Мне не помешало бы сходить в туалет, да вот только уже слишком поздно. Расчесываю пальцами волосы и натягиваю шапку, стараясь не думать о сне, в котором глубокий мужской голос ласкал мой слух.
 В Москве я была лишь однажды, да и то — проездом, когда мы с классом направлялись в Питер на каникулы. Никогда бы не подумала, что приеду сюда.
 Самолет совершает посадку и капитан корабля во второй раз напоминает, что погода за бортом — минус восемь градусов и возможен снегопад. Все принимаются натягивать шубы и пуховики, а уже через десять минут толпа пассажиров идет по длинному коридору к другой толпе — встречающих и таксистов.
 Замечаю рыжую капну изящно вьющихся волос и внутри меня разливается тепло. Я подбегаю к подруге, и мы долго стоим крепко обнимая друг друга.
 — Господи, как же я рада, что с тобой все в порядке! — говорит она мне в шею. Ее руки ощупывают мои плечи и руки, как будто она пытается удостовериться, что я не ранена. Отстранившись от меня, с опаской заглядывает в мое лицо и добавляет: — Ничего страшного, избавим тебя от твоих теннисных мячиков моими гелиевыми подушечками.
 Я улыбаюсь, хлюпая носом, и мы проходим в зону получения багажа. Лента долго не двигается с места, и пока мы ждем, Вика рассказывает мне, где она сейчас живет:
 — Издательство Виктора владеет квартирами для особых сотрудников, в число которых вхожу и я, — улыбается она, а по моему телу проносится дрожь при упоминании знакомого мужского имени. — Знаешь, все так удачно сложилось, папа уехал в Таиланд со своими друзьями, будет там отмечать, а я здесь. Потом он приедет за мной сюда и мы улетим домой, я пробуду там до февраля. О, гляди, ленту запустили!
  Получив багаж, мы выходим из огромного размерами здания аэропорта и направляемся к такой же огромной парковке. Подходим к черному седану Ауди, и я кидаю Вике удивленно-восторженный взгляд.
 — Это Виктора, — объясняет она, сконфуженно.
 — Он живет с тобой?
 — Нет, что ты! Еще слишком рано об этом говорить.
 Я улыбаюсь и сажусь в дорогой автомобиль. По дороге в квартиру, наблюдаю за подругой и, в который раз убеждаюсь, что она идеально вписывается в столичную роскошную жизнь.
 — Что такое? — спрашивает она, кинув на меня короткий взгляд.
 — Тебе очень идет. Эта машина и вообще все, что тебя сейчас окружает.
 Она улыбается:
 — Скоро будем на месте. Наберу тебе ванну с расслабляющей солью и ты немного отдохнешь. Устала, наверное?
 — Немного, — отвечаю я, поворачиваясь к окну.
 Подруга молчит, но я чувствую, как ей не терпится поговорить со мной. На самом деле я безумно хочу поделиться с ней, но я не знаю, с чего нужно начать.
 — Чем ты занимаешься целыми днями? — спрашиваю я, чтобы заполнить тишину.
 — Знакомлюсь с издательством, оно невероятно огромное! А еще, слежу за ремонтом в своем кабинете.
 — С ума сойти, у тебя будет свой собственный кабинет?
 — Ага! Столичная работа несравнима с домашней. Здесь все по-другому. Хотя, конечно, много людей жутко завистливых, но я справлюсь.
 — О, я в этом уверена. Бедняги, еще не знают, с кем связываются!
 Вика смеется, и я понимаю, как сильно мне не хватало этих звуков.
 — Я так скучала по тебе, — говорю я тихо и чувствую, как глаза начинает пощипывать.
 — Ты даже не представляешь, как я скучала по тебе. Я так боялась говорить тебе о переезде…
 — Глупая.
 Мы улыбаемся друг другу и оставшееся время Вика проводит для меня небольшую экскурсию, когда мы проезжаем мимо высоких и старых зданий.
 — А вот здесь я и живу, — комментирует она, когда мы въезжаем за высокие решетчатые ворота, которые тут же за нами закрываются. Впереди пять высоких домов из темного и светлого кирпича, с коричневыми оконными рамами. Здесь есть свой парк с лавочками и качелями, где уже гуляют жильцы с домашними питомцами. На парковке стоят дорогие внедорожники, седаны, в некоторых сидят личные водители и ожидают своих хозяев.
 — Я в шоке, — только и вырывается у меня.
 — Здесь живут знаменитости, — подмигивает мне подруга.
 — С ума сойти.
 Она паркуется на свободном месте, рядом с внедорожником, куда садится высокий молодой мужчина.
 — Какой этаж?
 — Двадцать пятый.
 — Офигеть.
 Мы заходим в нечто, что сложно назвать подъездом многоквартирного дома. Это огромный холл с блестящим светлым полом, закругленной черной стойкой, за которой стоит высокая девушка с черными прилизанными волосами и в строгом черном костюме. Она приветствует нас с Викой и остается стоять до тех пор, пока мы не заходим в лифт.
 — Боже, сколько…
 — Помпезности? Знаю. Я здесь всего пять дней, но меня уже это немного раздражает.
 Смотрю на себя в зеркало, висящее на одной из стен, и тут же отворачиваюсь. Вика замечает это.
 — Ничего страшного. Полежишь в ванной, расслабишься, а я приготовлю что-нибудь на завтрак.
 — Я не хочу есть, Вик.
 — Хочешь! — восклицает она, дернув подбородком. — Ты, между прочим, похудела. И мне это не нравится.
 Лифт останавливается и подает звуковой сигнал. Выходим в просторный коридор с несколькими темными одинаковыми дверями, и Вика направляется к той, что располагается прямо напротив лифта. Квартира под номером семьсот восемь.
 — Прошу! — говорит она, пропуская меня вперед.
 Автоматически включается свет на полу, освещая круглую просторную прихожую. Пол кафельный почти прозрачный.
 — Здесь две спальни, большая кухня-гостиная и невероятных размеров ванная комната, — рассказывает Вика, стягивая высокие замшевые сапоги.
 Я разуваюсь, и глядя на свои слегка потертые угги, мне становится немного стыдно. Моя внешность совершенно не подходит к этому роскошному месту.
 — Вот твоя спальня, — указывает она на стеклянную светлую дверь. — Располагайся.
 Захожу в просторную комнату с огромной кроватью и кучей разноцветных подушек. Гардеробная скрывается за стеклянными светло-коричневыми дверями, и мне кажется, что вся эта комната по размеру как моя квартира в пятиэтажке.
 — Я…в шоке.
 Вика улыбается.
 — Точно не помешаю тебе, Вик?
 — Что за глупости!
 — Я совершенно не вписываюсь во все это, — тихо говорю я, опустив глаза на свои простые черные джинсы и термокофту.
 — Хватит болтать ерунду! Я пойду наберу тебе ванну, а ты пока раскладывай вещи. Если что-то нужно постирать, здесь есть стиральная машинка и сушилка. Переоденешься, выходи.
 Вика уходит, прикрыв за собой дверь. Я долго смотрю на дверную ручку, просто потому что мой взгляд словно прилип к ней, потом подхожу к окну и ужаснувшись высоте, возвращаюсь к кровати.
 Теперь я далеко от него.
 Я создала внушительное расстояние между нами, осталось только сделать это в своей голове.
 Стягиваю с себя кофту, расстегиваю джинсы и устало сажусь на кровать. Она мягкая, почти воздушная. Вспоминаю кровать Кирилла, как спала на его простынях, пропитанных его свежим запахом, и тут же отворачиваю лицо к окну, как будто только что увидела что-то неприятное. Не хочу думать о нем, не хочу больше знать его, но видит Бог, как бы мне хотелось вновь вдохнуть его приятный и мягкий запах парфюма. Возможно мне удастся найти этот аромат в парфюмерном магазине…
 И, что тогда? Я набрызгаю им комнату или всю свою одежду?
 С ума сошла
 Злясь на себя, стягиваю джинсы и безразлично кидаю их в угол роскошной спальни. Раскрываю крышку чемодана, достаю чуть помятый халат и набрасываю на плечи. Беру свежее нижнее белье и выхожу из комнаты.
 Пол прохладный и приятный. Захожу в гостиную. Около раскрытого почти во всю длину стены окна, стоит Вика, смешивая какие-то ингредиенты в блендере. Наверное, это мечта любой хозяйки — заниматься готовкой и смотреть в окно. Вика прекрасно гармонирует с дорогой кухонной мебелью орехового оттенка и черной блестящей столешницей из камня.
 — О! — восклицает она, завидев меня. — Проходи! Я делаю тебе бодрящий утренний коктейль. А халатик сел идеально.
 — Кто выбирала то, — улыбаюсь я, и сажусь на барный стульчик за кухонный островок. Вика снова нажимает на кнопку и блендер громко гудит. Через несколько секунд она снова выключает его и достает прозрачный стакан с розовой густой жидкостью. — Сейчас перелью во что-нибудь красивое и будешь пить. Твоя ванна набирается. Кстати, знаешь какую соль я тебе туда подкинула? Конопля и мак.
 Я улыбаюсь.
 — Серьезно! Запах невероятный, здесь все без ума от этой соли.
 Она переливает коктейль в высокий квадратный стакан, кидает в него толстую синюю трубочку и пододвигает ко мне.
 — Спасибо, — говорю я и пробую коктейль на вкус. Клубника, банан.
 — Там все, что тебе нужно, — кивает подруга и садится напротив. — Подожди минут десять-пятнадцать и ванна будет готова.
 — А, где… Где Виктор?
 — Он приедет послезавтра вечером, улетел в Милан.
 — Ничего себе. Я думала такое бывает только в кино и книжках. Вы… Встречаетесь или…
 — Все так быстро случилось! — перебивает она, обхватив лицо руками. — Нас представили друг другу на вечеринке, посвященной годовщине издания. И…даже не знаю как объяснить… Что-то екнуло. Он невероятно красивый, умный, добрый и совершенно не испорченный деньгами и своим положением. Я никогда бы не подумала, что на свете еще есть такие люди, но Виктор, он… Он такой.
 — Как же ему удалось остаться холостым?
 — Я спросила тоже самое, и, знаешь, что он ответил? Я ждал тебя.
 Вика счастлива, ее глаза светятся, когда она говорит о нем. Наверное, и мои бы светились так же, если бы у меня был другой, счастливый конец в истории.
 — Я рада за тебя, — честно говорю я, накрыв своей ладонью ее руку. — Ты этого достойна.
 Тяну коктейль из трубочки, заправив за ухо прядь волос.
 — Что случилось, Ань? — спрашивает она, понизив голос. — Я как могла отвлекала тебя и себя своей болтовней, но больше не могу.
 Смотрю на двойной стальной холодильник у стены, очень похожий на тот, что был в доме Кирилла, и перед глазами тут же возникает его образ. Вот, он достает контейнер с едой и ставит его в микроволновку. Затем еще один и еще.
 — Я влюбилась. —  Мой голос тихий, без эмоциональный, почти не мой. — Привязалась к одному человеку.
 Закрываю глаза, вдыхая цветочный аромат духов, которыми пользуется Вика, и потягиваю коктейль.
 — Из-за него ты уехала?
 Киваю.
 — Он обидел тебя?
 — Ты даже не представляешь как.
 И я рассказываю ей все. Начиная с первой нашей встречи, когда я стояла за стойкой. Вика внимательно слушает меня, не перебивает, только брови на ее лице то поднимаются от удивления, то хмурятся. Когда дохожу до конца истории вспоминаю, что так и не отправила сообщение Веронике. Я знаю, что она переживает за меня.
 — Какой он? Этот Виктор?
 — Скользкий… Не понимаю, что в нем нашла Александра. Он как будто весь ненастоящий. Помпезный, как холл этого дома.
 Вика слабо улыбается:
 — Надо же, как тесен мир. Не думаешь, что он искал встречи с тобой? Просто Лара не…
 — Нет, — тут же отвечаю я, — он не похож на человека, которому есть дело до других.
 — Даже до родной дочери?
 Я слабо кривляюсь.
 — Ванна набирается.
 — Вот черт!!!
 Вика срывается с места и летит в коридор. Через минуту она возвращается.
 — Все, пойдем релаксировать.
 Заходим в ванную комнату и я тихо ахаю. Никогда прежде я не видела, чтобы ванна стояла посреди комнаты а не у стенки.
 — Это ведь как в «Красотке»! — говорю я.
 — Точно. Только вместо пены у тебя будет вот это кровавая водичка. Ладно, я пойду приготовлю легкий завтрак, а ты отдыхай. Если что — зови.
 Вика была права, ванна с солью невероятно расслабляет. Я лежу в красной воде и мне совершенно не хочется двигаться, даже думать. Я просто смотрю в затемненный потолок и мои веки постепенно закрываются.
 — Аня? — слышу за дверью голос Вики и тут же распахиваю взгляд.
 — Ага?
 — Прими позу зародыша, только сидя, сейчас я войду.
 Я лениво улыбаюсь и, приподнявшись, обнимаю руками колени.
 — Готово!
 Подруга заходит в комнату и теперь на ней домашний роскошный халат из шелка, с ярко-зелеными перьями на рукавах.
 — Черт возьми, я так заслушалась тебя, что не обратила внимания на кое какую вещь! — говорит она хмуро. — Почему ты не сказала мне, что у тебя случаются приступы паники?! Господи, я узнаю об этом спустя полтора года! А если бы с тобой что-то случилось? Если бы…
 — Все хорошо, перестань паниковать.
 — Ну, конечно, тебе легко говорить! И еще… Прости меня!
 — За что?
 — Это я отправила тебя туда, из-за меня ты теперь так страдаешь! Ничего бы этого не случилось.
 Я улыбаюсь и кладу голову на колени.
 — Ты заботилась обо мне, пока я была не в состоянии сама это делать. И ты ни в чем не виновата.
 Вика немного молчит, потом присаживается на светлый пуфик рядом с огромной раковиной и устало облокачивается к стене. Она смотрит на меня, а я то на нее, то на стеклянную дверь.
 — Думаешь о нем? — спрашивает она, и я закрываю глаза. Молчу. — Глупый вопрос, да. А ты… Ты не думала, что он действительно неравнодушен к тебе?
 Я усмехаюсь и упираюсь подбородком в колени:
 — Нет. Ты бы видела с какой желчью он выплевывал те слова… «Я ненавидел ее с семи лет, мечтал причинить ей боль, потому что именно из-за нее моя мать ушла к тебе, чертов ты ублюдок! Из-за вас двоих я ненавидел ее и сейчас хотел сделать все, чтобы ей было больно.» — повторяю я слова Кирилла. Они, словно, напечатанный перед глазами текст засели в голове.
 — Но ведь… Он не сказал, что сделАЛ больно, он ведь хотЕЛ это сделать. Я ни в коем случае не оправдываю его, он негодяй и все такое. Быть может он и планировал отомстить тебе таким способом — с легкостью разбить тебе сердце. Просто… Что, если он и сам не понял как…влюбился в тебя. — Она пожимает плечами и с непонятной надеждой в глазах смотрит на меня. Я снова молчу. — Не знаю… Честно, не знаю. Хотя безусловно, то, что мой папа знаком с его дядей, а я знакома с тобой — есть ни что иное, как судьба.
 — Ты любишь Виктора? — спрашиваю я, и вновь замечаю этот яркий блеск в зеленых глазах.
 — У нас даже имена одинаковые, — тихо усмехается подруга. — Ты ведь знаешь, что я ненавижу все эти розовые слюни, но с ним, я их обожаю.
 — Ты влюбилась, — протягиваю я, счастливо улыбаясь. — Наконец-то.
 — Прекрати! Он хороший человек, и мне кажется, что все это между нами очень серьезно. А, что чувствуешь ты?
 — До Кирилла внутри меня было пусто. Лары нет, никаких планов на будущее. А узнав, что ты переезжаешь, я вновь ощутила себя никчемной какой-то… Я боялась его, по-настоящему. Он вселял в меня жуткий страх, я даже двигаться не могла, когда он стоял как гора и испепелял меня взглядом. Но вместе с тем, когда он долго не появлялся, я жаждала увидеть его вечно озлобленный взгляд и шрам на брови, который сгибается в тонкую полоску, когда он хмурится. Мне всегда казалось, что в нем что-то борется…
 — Так, может…
 — Нет, Вик, — перебиваю я, — я хочу забыть его и точка. Мне просто нужно отвлечься, прийти в себя и начать все сначала. Так ведь ты говорила мне.
 — Ладно, — кивает подруга, смирившись с моими словами. — Сейчас мы с тобой позавтракаем, потом ты можешь поспать, а я быстренько съезжу в издательство, идет?
 — Идет.
 — А потом, если ты захочешь, сходим в кино, или посмотрим что-нибудь здесь. Закажем японскую кухню на дом… В общем, думай, чего ты сегодня хочешь, а я пошла накрывать на стол.
Я благодарно улыбаюсь подруге, и она выходит из комнаты. Как жаль, что мое единственное желание ей не под силу исполнить.



ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ



 За два дня, проведенных в Москве и в этой фешенебельной квартире, я уже спокойно смотрю в окно с высоты двадцать пятого этажа. Снежное предпраздничное утро успокаивает, и мне даже захотелось выйти на улицу и почувствовать прохладные снежинки на лице. Сегодня я выгляжу лучше, чем вчера. Наверное, потому что прошлой ночью меня прорвало на слезы, которые все никак не могли остановится, и на утро я проснулась не с теннисными мячиками — все мое лицо было похоже на красный воздушный шарик. И Вика, увидев меня прошлым утром, налепила мне на физиономию прохладную маску, каждый раз поговаривая себе под нос, что мол все наладится, все исправим.
 Сегодня вечером должен вернуться Виктор, и я знаю, что Вика с нетерпением ждет встречи с ним. Как же ей повезло. За завтраком, она делится со мной планами на сегодняшний день:
 — Сегодня у нас с тобой шопинг. И нет, нет, нет, не смотри на меня так. Завтра праздник, нужно сиять!
 — Ты ведь в курсе, что я осталась без работы. Я не могу тратить деньги на шмотки.
 — Не называй изысканную одежду шмотками! К тому же, тебе не придется тратиться.
 — Ну, все!
 Не хватало, чтобы Вика еще и платила за меня!
 — Ведь мы пойдем с тобой в шоурум издательства, — уточняет она, приподняв одну бровь. — Там тебе не нужно тратить деньги.
 — Это те самые вещи, которые…
 — … Которые были на обложках и в фотосессиях. И да, которые просто копятся в огромных шкафах и, к которым, есть доступ только у нас с тобой!
 — С ума сойти.
 Вика гордо улыбается:
 — Можешь выбрать там все, что только захочешь и оставить себе.
 — Не-е-ет.
 — Да-а-а!
 Спустя два с половиной часа мы входим в высокое здание бизнес центра, на нескольких этажах которого расположены офисы издательства Виктора. Сразу же чувствую себя не в своей тарелке, ведь рядом с шикарной Викой, одетой в длинную меховую жилетку и высокие замшевые сапоги, я выгляжу колхозницей в потертых уггах.
 Людей на двадцать первом этаже не слишком много, но и те, кто встречается нам по пути, вежливо здороваются с Викой, а со мной, должно быть так, за компанию. 
 — А в самом конце этого коридора и прячется волшебная комната, — говорит Вика, когда мы проходим мимо пустых стеклянных офисов.
 Боже, здесь все как в кино!
 — О, Виктория! — восклицает худенький мужчина с седой бородкой. Он высокий и стройный, одет в черные зауженные брюки, белую футболку и разноцветную жилетку со стразами. — Ты пришла!
 — Аня, это Венц. Наш дизайнер по костюмам.
 — Очень приятно…Венц.
 — Взаимно. Ну, что, пойдемте!
 Он ведет нас к серебристой двери, и при каждом шаге его маленькая плоская попа как будто дергается. Кидаю на Вику сконфуженный взгляд, а она только улыбается и пожимает плечами.
 — Я выбрал несколько вариантов на свой вкус, и думаю, — говорит он, обернувшись ко мне, — не ошибся.
 — Спасибо, дорогой, — отзывается Вика, подмигнув мне.
 Мы останавливаемся, когда Венц проводит пластиковой картой по маленькой черной коробке на стене. Что-то пикает и серебристая дверь открывается. Он включает яркий свет, и меня переполняют эмоции.
 Огромная квадратная комната в светлых тонах, с сотней точечных светильников на кремовом потолке хранит в себе бесконечные стенды с разноцветной одеждой, накрытой прозрачными пленками. Зеркала повсюду, куда не посмотри. В центре — длинный персиковый диван, и я тут же представляю, как Венц выбирает вещи для высоких и худых моделей, крутящихся у огромных зеркал.
 — Невероятно, — шепчу я себе под нос, продолжая с изумлением рассматривать гардеробную, о которой мечтает каждая женщина.
 — Верно, — кивает мужчина и, подтянув блестящие браслеты на руке, подходит к первому стенду. — Виктория, здесь то, что выбрал я. Мы, безусловно, поищем интересные варианты, но я уже вижу, что нам точно подойдет. — Он смотрит на меня с хитрой улыбкой. — Эли Сааб. Раздевайся и будем примерять.
 Господи, я только в фильмах видела невероятной красоты вечерние платья этого дизайнера. Неужели сейчас я надену настоящее платье от Эли Сааб?
 Захожу в просторную квадратную примерочную с плотными тяжелыми шторами бежевого оттенка, и не веря в происходящее, начинаю раздеваться. Вика с Венцом переговариваются, и, по-видимому, стягивают прозрачный чехол с платья. Остаюсь в черном нижнем белье и выглядываю за шторку.
 — Открывай, не стесняйся! — протягивает Венц, расправляя струящуюся кремовую ткань длинной юбки. — Оставайся только в трусиках!
 Кидаю на Вику удивленные глаза, а она кивком показывает, что нужно делать так, как сказал Венц. Поджимаю губы и выполняю приказ.
 — Какая стройненькая! — говорит он, держа в руках невероятной красоты платье. — Сейчас я тебе помогу.
 Спустя несколько минут, Венц отходит, а Вика ставит передо мной кремовые туфли с закругленным носом и высоким каблуком. Аккуратно приподнимаю легкую, но многослойную ткань юбки и обуваю туфли.
 — Венц, у тебя глаз алмаз! — восхищенно говорит подруга, рассматривая меня. 
 — О, Боже! — ахаю я, глядя на себя в зеркало. — У меня нет слов…
 — Одни эмоции, дорогая! Одни только эмоции, — парирует Венц, скрестив ладони перед собой. — Ты будешь самой очаровательной в новогоднюю ночь. В платье от Эли Сааб все мечты сбываются. Кстати, это коллекция две тысячи тринадцатого года!
 — Оно слишком дорогое для меня, Вик, — шепчу себе под нос, рассматривая невероятную красоту в зеркале.
 Длинные полупрозрачные рукава, плавное закругленное декольте и пояс — все украшено россыпью светящихся белых камней. Они словно бриллианты светятся пот сотнями лампочек на потолке. Я даже боюсь пошевелиться.
 — Приведем волосы в порядок, подготовим лицо и вуаля! — восклицает Венц.
 — Если бы я захотела купить его, сколько бы мне нужно было заплатить? — интересуюсь я у мужчины.
 — Тысяч триста — четыреста, — отвечает он мне так, как будто это в порядке вещей. — Так, пойду принесу несколько вариантов шубок, мы же не можем на такую красоту накинуть пуховик!
 Он прячется за стендами, напевая под нос какую-то мелодию.
 — Вик, я не могу его надеть, оно же…оно не для меня, — шепотом говорю я.
 — Что за глупости? В нем все при тебе.
 — Я вижу, просто оно слишком дорогое для моей заурядной внешности.
 Вика закрывает рот рукой, хихикая, словно школьница:
 — Эй, Венц, как считаешь, у Ани заурядная внешность?
 — Ты что?! — взрываюсь я шепотом.
 — Какая? — усмехается он, держа в руках несколько тяжелых вещей в прозрачных упаковках. — Черт возьми, я сначала подумал, что к нам пришла сама Скарлетт Йоханссон!
 Спустя пять часов мы наконец-то возвращаемся в квартиру. Венц оказался очень милым и настоящим профессионалом. Он подобрал мне целый шкаф дизайнерских вещей, которые я могу носить пока нахожусь в Москве. Конечно, Вика заявила, что я все оставлю себе, но я ни за что этого не сделаю, ведь одно только платье стоит около трехсот тысяч рублей, а что уж говорить о меховой жилетке и шубке из норки. Воспринимаю все происходящее как волшебную сказку, в которой мне посчастливилось очутиться. Вика моя фея, а Венц ее слуга.
 — Анют, у тебя есть планы на ближайшие два часа? — спрашивает Вика, когда я заканчиваю развешивать дорогую одежду в свой временный шкаф. Она стоит в дверях и с подозрительным выражением лица смотрит на меня. — Есть, чем заняться?
 — Хотела немного отдохнуть. Знаешь, меня немного утомили три часа, которые мы провели в салоне красоты. У меня попа онемела и с ней до сих пор что-то не так.
 — А ты как хотела? Думала на современное окрашивание требуется полчаса как сто пятьсот лет назад? — смеется она, а я смотрю в зеркало на свои светлые переливающиеся волосы. — Мне нравится.
 — Мне тоже, — честно отвечаю я, демонстративно откинув светлые локоны. — Так, что ты там говорила? Тебе нужно куда-то уехать?
— … Э-э-э… У меня тут кое какая встреча назначена, я знаешь, как-то забыла о ней совершенно… А потом заеду в магазин, куплю что-нибудь на ужин. Виктор приедет сегодня, хочу приготовить что-нибудь домашнее.
 — Правда? Давай помогу?
 — О! Было бы здорово…
 — Может мне сходить в магазин, я видела тут супермаркет за углом, а? А ты потом сразу сюда приедешь, после встречи. Только скажи, что бы ты хотела на ужин, я приготовлю.
 — Картошку в духовке с куриными крылышками, — отвечает она не задумываясь. — Ну и салатик какой-нибудь.
 — Винегрет?
 — Точно! Не сложно?
 — Нет, конечно. Я хоть отвлекусь.
 — Включи себе «Отчаянных домохозяек», сериал просто бомба!
 Я улыбаюсь и киваю. Через несколько минут она уходит, сжимая в руках свой сотовый. Она кажется мне немного озадаченной, и думаю, что причина ее волнения кроется в приезде Виктора. Крайне редко можно увидеть Вику такой взволнованной.
 Закрыв входную дверь, разворачиваюсь на пятках и иду к холодильнику. Наливаю себе пакетированный сок, подхожу к окну, и глядя вниз на заснеженный двор, где дети играют в снежки, а родители стоят в сторонке и общаются, ощущаю болезненную тоску по месту, откуда сбежала глубокой ночью. Каждый день я наблюдала за счастливыми детьми и довольными родителями, за мужчинами и женщинами, прогуливающимися по сверкающей аллее и центральной площади, за улыбчивыми лицами новых гостей, ожидающих от меня ключи от комнаты или домика. Сами того не понимая, все они становились для меня чем-то важным, ради них я работала, они отвлекали меня. И даже, когда миллион раз они спрашивали у меня пароль от Wi-Fi, я была счастлива помочь им.
 «Кирилл Станиславович, проносим вам извинения за… Доставленные неудобства. В ближайшее время мы…»
 «Надо же! Теперь-то вы знаете, как меня зовут! Что еще узнали? Возраст? Прописку?»
 «Простите, но я не понимаю вас. Я направлю к вам мастера…»
 «Только на сей раз пусть он будет трезвым!»
 Нет, нет, нет! Не нужно вспоминать его. Не нужно!
  «В-вы с-собир-рает-тесь уб-бить м-меня?»
 «Еще не решил.»
 «Т-тогда в-вам н-нужно п-потор-ропит-ться, п-по-т-то-м-мучто м-мо-р-роз уб-бьет м-меня п-п-перв-вым.»
 Ставлю стакан на стол и ухожу в спальню.
 «Почему ты не сказала мне?»
 «… Что?»
 «Что у тебя может случится приступы паники. Почему ты не сказала мне?»
 «И что бы тогда было, знай ты об этом?»
 «Я бы не шутил так…Так…»
 «Злостно? Тогда бы твои реплики не были бы такими ядовитыми? Или, вы бы не затащили меня сюда против моей воли?»
 «Я был бы осторожен.»
 «В этом я сомневаюсь.»
 «И давно это?»
 «… Что «это»?»
 «Эти приступы. Когда они появились?»
 «Это неважно.»
 «Это часто случается? Что нужно делать, когда это происходит?»
 «Нужно просто оставить меня в покое!»
 Закрываю лицо руками, пытаясь прекратить этот непрерывный поток воспоминаний. Каждое его слово больно царапает меня изнутри. Должно быть, он на славу повеселился, наблюдая за мной.
 Нет! Нет! НЕТ!
 Хватит думать о нем! Прекрати!
 Резко кидаюсь к шкафу и останавливаюсь перед зеркалом. Легкий дневной макияж, который нанесла мне молоденькая девушка по имени Элла, скрывает легкую припухлость и темные круги под глазами. И все же мое угнетенное настроение читается в самих глазах. Некогда яркий зеленый цвет теперь с примесью серого и бардового оттенка. Я похожа на гадкого утенка, забитого маленького зверька, которого шпыняет весь белый свет. И даже изысканные дорогие наряды и обновленная прическа не могут скрыть моего плачевного внутреннего состояния. 


* * * * *

 
 — Знаете, я очень объелся и мне даже трудно пошевелиться. Давно я так сытно не ужинал. — Виктор улыбается, смотрит сначала на Вику, потом на меня и снова переключается на мою подругу. Он задерживает на ней теплый и счастливый взгляд, а внутри меня все сжимается. Он без ума от нее и не скрывает этого. — Так, вы сделали все, что хотели? В шоуруме, — уточняет он.
 Вика улыбчиво кивает:
 — Да-да. Венц нам очень помог!
 — О, да, Виктор, спасибо, — подключаюсь я. — На самом деле, я не думаю, что все то, что подобрали мне Венц с Викой я надену, потому что вещей слишком много и они безумно дорогие…
 Виктор усмехается, а Вика шепчет:
 — Я говорила, что так и будет.
 — И все же, я очень благодарна тебе.
 — Аня, все то, что ты выбрала, можешь оставить себе, — улыбается темноволосый мужчина. — И не беспокойся ни о чем.
 — Виктор, это лишнее, уверяю тебя. Я не хочу…
 — Аня, — говорит он мне глубоким голосом, — не отказывайся, пожалуйста. Не обижай меня. Эту одежду через пару лет продадут на аукционе, их купит какая-нибудь светская дива, у которой гардероб завален подобными вещами и они не будут для нее значить так много, как для тебя. Я знаю, что для тебя они станут памятными. Давай так, это будет мой новогодний подарок тебе. Идет?
 Смотрю на мужчину с невероятно голубыми глазами и не могу не улыбнуться его приятной и теплой внешности. Вика была права, он не похож на избалованного деньгами и дорогой жизнью парня. Его теплый взгляд выдает в нем мягкость и доброту, которую редко когда можно встретить у других представителей светской и дорогой жизни.
 Я тихонько киваю, смущенная его внимательным взглядом.
 — Спасибо. Это самый удивительный подарок на Новый год.
 Виктор улыбается мне, явно довольный моим ответом. Вика намеревается убрать со стола, но я уверяю ее, что сама займусь уборкой. Не хочу, чтобы эти двое чувствовали себя скованно рядом со мной, поэтому предлагаю им расположиться в гостиной и посмотреть телевизор, пока я заварю всем чай и разрежу домашний пирог с консервированными персиками и панировочными сухарями, который я приготовила перед самым приездом Виктора.
 — Точно все в порядке? Я могу помочь, мне не сложно, — шепчет Вика, поставив свою тарелку в раковину.
 — Конечно. Идите поболтайте, вы, наверное, соскучились друг по другу.
 Вика смущенно улыбается и подходит к Виктору. Они усаживаются на диван в гостиной и включают плазму. Думаю это всего лишь прикрытие. Я рада, что у них появилась возможность посидеть вдвоем. Мне не слышно о чем они говорят, шум воды в раковине и звуки телевизора заглушают их голоса. Сбрасываю остатки еды в тарелках в мусорное ведро и начинаю мыть посуду. Это занятие еще никогда не было таким приятным, ведь намывая тарелки я смотрю в большое окно на вечерний светящийся город. Внизу освещается территория жилого комплекса, но там вдалеке пульсирует ночная Москва.
 «Ты нормальный человек? Я могу написать на тебя заявление за насильственное удержание!»
 «Серьезно? Да ладно? Что ж, тогда придется прибегнуть к радикальным мерам. Я-то думал просто поужинать с тобой, поболтать, но раз такое дело…»
 «Я думала у тебя просто тяжелый характер, но нет, все сложнее. У тебя что-то с башкой не в порядке.»
 Очень скоро это пройдет. Нужно время, чтобы забыть его голос.
 «Кто такая Вика?»
 «Моя подруга. Единственная и лучшая. Теперь я и не знаю, когда снова увижу ее.»
 «Почему?»
 «Вчера мы созвонились с ней, и она сказала, что переезжает в Москву. Новая работа, новая жизнь.»
 «Но это не значит, что больше вы не увидитесь. Встречи будут реже, но ждать их вы обе будете с нетерпением.»
 Его голос был таким глубоким, таким искренним. Как же человек может так мастерски изображать сочувствие?
 — Анют?
 Я дергаюсь, неожиданно заметив рядом с собой Вику.
 — Все в порядке? Задумалась?
 — Ага. Чайник уже нагрелся, — говорю я, кинув на электрический прибор короткий взгляд.
 — Я уже разлила чай, — виновато отвечает подруга.
 Выключаю кран и кидаю на Вику сконфуженный взгляд. Боже! Сколько времени я простояла над мойкой, поглощенная воспоминаниями?
 — Извините, я что-то увлеклась. — Подхожу к столу и замечаю, что кусочки пирога уже лежат на тарелочках.
 — А вид завораживающий, правда? — кивает Виктор в сторону окна.
 — Не то слово, — улыбаюсь я.
 — Вкуснотища!
 — Точно-точно. Это Анин фирменный пирог, — улыбается Вика, а я покрываюсь румянцем.
 — Невероятный!
 — Спасибо.
 — Нет, серьезно. Вы отрежете мне кусочек с собой?
 — Да забирай хоть весь! — улыбаюсь я.
 — Ага, щ-щ-щ-а-з-з-з! — протягивает Вика, запивая десерт чаем. — Оставь хотя бы мне кусочек!
 Мы смеемся, и я замечаю, как эти двое кидают друг на друга внимательные, но короткие взгляды. Интересно, а Кирилл смеялся надо мной, когда замечал на себе мой влюбленный взгляд? Должно быть восхищался собой.
 — Ладно, девушки, спасибо вам за невероятный ужин, — говорит Виктор, поднимаясь, — но мне пора. Вам нужно отдыхать.
 Решаю остаться на кухне, чтобы они вновь смогли уединиться. Отрезаю большую часть пирога, укладываю в контейнер и кладу его в темный бумажный пакет.
 — Держи, позавтракаешь завтра, — говорю я, протягивая его Виктору.
 — Вообще-то, я балую себя по ночам, — улыбается он мне. — Спасибо, Ань. Завтра заеду за вами в десять!
 Кидаю на Вику непонимающий взгляд.
 — Потом объясню!
 Виктор желает мне спокойной ночи, и они с Викой скрываются в коридоре. Принимаюсь за уборку, в надежде, что болезненные воспоминания не захлестнут меня вновь.






ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ


 Я долго лежу в постели, хотя уже давно пора вставать. Слышу как Вика бегает по коридору, то и дело замедляя шаг, проходя мимо моих дверей. Неужели она думает, что я все еще сплю?
 Ночью мне снился Кирилл. Не опять, а снова. Он шел по снегу, оставляя позади себя едва видимые следы, которые тут же скрывал обильный снегопад, а я, словно зачарованный зайчик, бежала по пятам за злым волком. Мы проходили мимо густых сосен, ветки были настолько крепкими, что почти не сгибались, как будто не желали пропускать меня. Я чувствовала его приятный запах, и мне кажется, что я до сих пор чувствую его в этой комнате.
 Я знаю, что когда-нибудь это безумие прекратиться, вот только когда? Сколько нужно терпеть? Сейчас сложно вспомнить себя год назад, когда от меня ушел Паша. Мне было обидно и совестно перед Ларой, которой Паша не нравился. Она никогда не говорила мне этого, но я знала. Интересно, поступил бы он так со мной, если бы с Ларой не случилось несчастье? Наверное, рано или поздно это все же случилось бы.
 Интересно, что бы сказала Лара, увидев Кирилла? Понравилась бы ей его суровая внешность? Холодные серые глаза, в мгновение ока меняющие свое настроение. Или квадратный подбородок с горизонтальной складкой.
 Черт!
 Сажусь на край кровати и обхватываю голову руками. Мне ни за что не избавиться от мыслей об этом человеке, во всяком случае не в ближайшее время. Набрасываю халат и вылетаю из спальни, но тут же останавливаюсь, как будто в коридоре царит совершенно иная атмосфера, спокойная и воздушная.
 — С Наступающим! — выкрикивает Вика за спиной, держа в руках мятый белый пакет. — Ну, ты и соня! — Она целует меня в щеку и хватает за руку. — Пойдем!
 Она тянет меня в гостиную, где в центре комнаты стоит небольшая искусственная елка, украшенная одной лишь белой гирляндой и искусственными блестящими шишками.
 — Когда ты успела? — улыбаюсь я и подхожу к елке.
 — Вообще-то, это очень интересная история. Весьма забавная. Ты не слышала как утром звонили в дверь? 
 — Нет.
 — В общем, кто-то позвонил в дверь, я пошла открывать. Но на пороге никого не оказалось. Кроме этой вот елки.
 Я улыбаюсь и чешу голову.
 — Серьезно тебе говорю! — парирует подруга. — Она стояла собранная, но только без гирлянды. Та лежала рядом в коробке месте с шишками этими.
 — И ты ее сама украсила? — продолжаю я улыбаться.
 — А то! В записке были даны инструкции.
 — Инструкции? — взрываюсь я со смеху. — Вика!
 — Что?! Ты мне не веришь? Тогда вот, смотри!
 Она берет со стола белый конверт, достает небольшую плотную бумажку и вручает мне.
 «Нарядите елку к празднику и очень скоро под ней вы найдете подарки».
 — Забавно, правда? — улыбается подруга, восхищаясь елкой.
 — Это не ты придумала?
 — Женщина, ты меня слушала вообще? Говорю же, проснулась, потому что кто-то позвонил в дверь. На пороге елка с шишками и запиской. Не знаю, может Виктор решил пошутить, во всяком случае мне нравится эта игра. Вдруг Дед Мороз?
 Я смеюсь, глядя как Вика поправляет декоративные шишки на ветках.
 — Пойдем завтракать, — говорю я, — там осталось немного пирога.
 — … Правда?
 — Ты сточила его ночью, да?
 Вика виновато пожимает плечами:
 — Виктор позвонил мне перед сном и сказал, что съел свой пирог с молоком. Ну, я представила как песочное тесто тает во рту и не сдержалась…
 — А знаешь, вы действительно идеально друг другу подходите, — хихикаю я и включаю чайник.
 Мы завтракаем остатками вчерашнего винегрета, тостами с маслом, вишневым джемом и мятным чаем. Я нашла его в верхнем шкафу.
 — Вкусный? — спрашивает Вика, наблюдая за мной.
 — Угу.
 — Ты так задумчиво пьешь чай. Смотришь в кружку, как будто пытаешься увидеть там каких-нибудь жучков.
 — Фу.
 — Как спалось?
 — Нормально, — вру я.
 — К пяти уходим с тобой вниз. Будем красоту наводить.
 — Я точно не помешаю?
 Вика недовольно бубнит себе что-то под нос, потом берет второй тост и намазывает на него масло. Вчера, после ухода Виктора, она сказала мне, что встречать Новый год мы будем на крыше известного ресторана Circle. Я как-то читала об этом месте в одном из журналов, и помнится мне, что этот ресторан считается одним из самых дорогих в столице.
 — Я все хотела спросить… Он не связывался с тобой?
 — Кто?
 — Дед Мороз, блин! Кирилл! С тобой не связывался Кирилл?
 — Нет. Да и с чего бы.
 — А ты не думала, что возможно он сожалеет о том, что сделал?
 — Нет, я так не думаю. Во всяком случае, мне все равно.
 — Ага.
 Ставлю кружку на стол и внимательно смотрю на подругу:
 — Что?
 — Мне то не ври, все равно ей. Я вчера рядом с тобой простояла минуты две, а ты все полоскала и полоскала одну и ту же тарелку. Сейчас сидишь и пялишься в эту кружку, не замечая меня.
 — Тебя сложно не заметить, — вяло улыбаюсь я.
 — Рада, что ты умеешь иронизировать. Но я к тому, что… Быть может…Слушай, расскажи мне о нем?
 — Я тебе уже рассказывала. И признаться честно, во второй раз я не хочу этого делать. Каждый раз, когда думаю о нем, во мне словно затухает все. Становится холодно и мерзко. Я пытаюсь не думать, не вспоминать его, но эти чертовы мысли живут сами по себе. Не было и ночи, когда бы он мне не снился.
 — Прости… Но… Ты же веришь в чудеса? Сегодня Канун Нового года!
 — Ух ты.
 — Вдруг он позвонит тебе? Или напишет? Что, если он позвонит тебе и будет раскаиваться в содеянном?
— Хватит, Вик, пожалуйста. Я хочу встретить Новый год с тобой, а потом начать новую жизнь, ладно? И Кириллу в этой жизни не будет места.


* * * * *


 — Вик, не слишком ли все это? Я имею в виду, что мои ресницы такие длинные, что я их вижу, когда моргаю. Я не похожа на девушку легкого поведения? Может нужно немного умыться?
 — Не говори глупости! Ты такая красивая! Это ведь вечерний макияж, Ань. Ночью тени должны быть темнее, чем днем, да и к тому же у тебя бежевое платье, нужно сделать акцент на глазах.
 Мы едем в лифте, обе накрашенные и с прическами. Мне кажется, что на моем лице твердая маска, стягивающая кожу. Хочу улыбнуться своему отражению в зеркале, но у меня едва это получается.
 — Знаешь, мне кажется, что я очень хмурая. Брови такие яркие.
 — Глупости! Праздник к нам приходит, улыбайся!
 — Если бы я могла улыбнуться, я бы улыбнулась. Мое лицо как будто деревянное, Вик!
 — Ты просто не привыкла, через полчаса будешь и улыбаться, и хохотать. 
 — Стоит мне растянуться, как с лица посыплется штукатурка!
 Мы выходим из лифта и подходим к двери нашей квартиры. Вика очень долго достает ключи из сумочки, а потом так же долго пытается открыть дверь. Я с непониманием смотрю на нее, но ничего не говорю. Когда мы оказываемся внутри, она громко захлопывает дверь и быстро озирается по сторонам.
 — Что такое? — интересуюсь я.
 Вика останавливает на мне озадаченный взгляд:
 — А? А-а-а, ничего. Давай выпьем кофе?
 — Давай, — соглашаюсь я, пожимая плечами. Должно быть она волнуется перед встречей с Виктором. — А в каком платье будешь ты? Ты ведь так и не сказала мне.
 Аккуратно вешаю свою меховую жилетку на плечики и прячу одежду в шкаф-купе. Вика уже скрылась в гостиной, слышу, как загудел электрический чайник.
 Иду по коридору, поправляя две вьющиеся пряди на висках и тут же останавливаюсь.
 Запах. Такой знакомый, легкий и приятный. Словно пес, быстро втягиваю в себя воздух короткими вдохами, стараясь поймать ускользающий аромат. Мое сердце гулко забилось в груди и каждый удар болью отдается в ребрах.
 Что я делаю?
 — Ань, ты где там застряла?
 Дура. Его запах мерещится повсюду, воспоминания терзают меня и я все больше становлюсь похожа на сумасшедшую.
 — Эй, ты чего?
 Вика стоит в нескольких шагах от меня и ее обеспокоенные глаза смотрят на мое лицо. Она молчит, ее брови немного кривятся и в ясном взгляде проявляется жалость ко мне.
 — Все в порядке, — коротко отвечаю я и прохожу мимо нее.
 Завариваю кофе, стараясь отвлечься. На глаза накатывают слезы от одной лишь мысли, что больше никогда в жизни я не увижу Кирилла. Странно, но раньше мне совершенно не приходила эта мысль в голову. Я убежала от него той ночью, чтобы больше никогда не встречаться с ним, а теперь внутри меня прожигается дыра, бессилие и неизбежность накрывают с головой.
 — Давай помогу? — предлагает Вика, внезапно оказавшаяся справа от меня.
 Господи, я опять утонула в собственных мыслях.
 — Не нужно, садись за стол, а я сейчас все принесу.
 У Вики звонит сотовый, и она бежит ответить на звонок. Я не слушаю ее, ставлю кружки с горячим кофе на стол и раскрываю коробку конфет, которую вчера принес Виктор. Ставлю упаковку сливок и сажусь за стол. Слышу смех Вики в коридоре и улыбаюсь.
 «Что изменилось? Почему ты стал относиться ко мне…по другому?»
 «Не понимаю о чем ты. Пойдем в дом.»
 «Нет! Ты прекрасно все понимаешь. Сначала ты грубил мне, просто так, потому что по-видимому делать это тебе доставляет огромное удовольствие. Потом ты вдруг проявляешь некое подобие заботы, но затем снова обрушиваешь на меня свой гнев…Господи, я даже не знаю, как назвать то, что в тебя вселяется! А теперь я вдруг узнаю, что ты можешь быть нормальным человеком, у которого тоже есть что-то внутри…и с которым можно…приятно провести время…»
 «Приятно провести время… Пожалуйста, пошли в дом. Я отвечу на все твои вопросы.»
 «Нет! Просто ответь сейчас и мы пойдем. Я хочу знать! Потому, что знаешь…знаешь, я еще никогда ничего подобного не делала! Ты можешь считать меня полной идиоткой, но я никогда не…не делала того, что сделала несколько часов назад…и уж тем более с человеком, который ненавидит меня.»
 «Я тебя не ненавижу.»
 «Но ведь…ведь так было… Но почему?»
 Даже не замечаю, как с силой кусаю изгиб указательного пальца. Кожа мгновенное краснеет там, где были мои зубы. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох и выдох. Нужно прекратить думать о нем, вспоминать его голос, пропитанный ложью и ненавистью…
 Вновь делаю глубокий выдох и медленно открываю глаза. Я пытаюсь отвлечься, но как назло, когда у меня вроде бы получается не думать о нем, то и дело возникает что-то, вновь побуждая меня вспоминать…
 Чай с мятой. Запах. Контейнеры с едой в холодильнике. Даже звуки, которые издает микроволновая печь!
 — Я спятила. 
 Трясу головой и останавливаю взгляд на елке. На ней не единой игрушки, кроме сверкающих белых огоньков и шишек. Шишки в «Снежных холмах» были повсюду. Это любимая игрушка белок.
 Черт! Стоп!
 Вдох — выдох. Снова елка перед глазами. Она как будто магнитом притягивает мой взгляд. Ветки пушистые и мягкие. Какого черта я пялюсь на эту долбанную елку?! Отворачиваюсь и смотрю в окно. Небо белое и низкое. Будет снегопад. Новогодний и воздушный снегопад. Как же я полюбила это холодное время года. Трескучий мороз и хрустящий снег.
 Стоп! Стоп!
 Вдох — выдох. Снова эта чертова елка! Ее нужно перенести в другое место! Вскакиваю со стула и решительно движусь к елке. Останавливаюсь около нее и со злостью хватаюсь за верхнюю часть ствола.
 — Что такое? — раздается радостный голос Вики. — Шишка свалилась?
 В замешательстве оборачиваюсь и таращусь на подругу.
 — Ты чего?
 — Ничего, я просто… Поправила гирлянду, — вру я, отпуская руку. Ненавижу эту елку, но признаться в этом подруге не хватает смелости. Она уж точно сочтет меня ненормальной. — Кофе готов, пойдем.
 — Отлично. Папа звонил, передает тебе привет и… А, что это там?
 — Ты рассказала ему обо мне?! — останавливаюсь я у стола. — Господи, скажи, что ты ничего ему не говорила!
 — Нет, я не говорила ничего, он все еще думает, что ты на работе… Ань, что это?
 Громко выдыхаю и закрываю глаза. Не хочу, чтобы он был в курсе того, что произошло.
 — Это ты положила, да? — спрашивает Вика довольным голосом. — Гирлянду она поправляла, как же!
 Открываю глаза и вижу, как Вика наклоняется к елке и достает две небольшие коробочки с маленькими яркими бантиками.
 — Что это?
 Вика демонстративно подкатывает глаза и хитро улыбается:
 — Когда ты успела купить подарки?
 — Какие подарки? — хмурюсь я и подхожу к ней. — Это не мое.
 — Ой да ладно тебе!
 — Господи, я серьезно ничего не покупала! И это не я положила. О, Господи! Вика! Честное слово, если ты не прекратишь дарить мне подарки, я уеду отсюда сегодня же!
 — Да, что ты так разозлилась то? Эти подарки не от меня. Я думала они твои, ведь ты же сейчас крутилась возле елки.
 Мы долго и внимательно смотрим друг на друга.
 — Прости… — говорю я, закрывая глаза. — Просто… Мне до ужаса неудобно, от того, что ты и Виктор делаете такие дорогущие подарки… Ты же знаешь, что я не могу подарить вам дизайнерские вещи за триста тысяч… Я вообще ничего не могу сделать для вас.
 — Ты такая глупая, Ань, — улыбается подруга и обнимает меня. — Сколько раз тебе можно говорить, что мне безумно приятно делать тебе подарки. Я ведь люблю тебя, дурочка ты.
 — Я даже не подумала о них…
 — Знаешь, ты сделала мне невероятный подарок, когда приехала сюда. Я ведь думала, что впервые за долгое время мы будем отмечать этот праздник порознь. Конечно, я бы очень хотела, чтобы причиной твоего приезда стала я и только я, но к сожалению, я не могу изменить прошлое. Значит…этому суждено было случится. Я знаю, что ты страдаешь и постоянно думаешь о Кирилле, но давай сегодня ты расслабишься, идет? Превратишься в принцессу, наденешь платье от Эли Сааб и будешь сверкать. Сегодня Новый год, нужно радоваться и улыбаться! Нужно загадывать желания! Это ведь волшебная ночь.
 — Я тебя люблю, — шепчу я, крепче прижимаясь к подруге.
 — Значит, мы договорились, да?
 Я киваю и отстраняюсь.
 — Тогда у меня вопрос, от кого эти подарки?
 Снова смотрю на коробочки в руках Вики. Они небольшие, квадратные и обвернуты в серебристую блестящую бумагу. Только бантики разного цвета.
 — Может от Виктора? Наверное, он был здесь, пока мы наводили марафет в салоне, — предполагаю я. — Нет?
 Вика пожимает плечами и снова наклоняется под елку:
 — Может еще что-нибудь есть. Точно! Гляди-ка!
 Она достает такой же конверт, что был утром на елке. Достает плотную записку и читает:
 — «Чтобы встретить Новый год, вам необходимо это. С Наступающим!»
 — «Это»?
 — Ну, по видимому то, что находится внутри, — улыбается Вика. — А кому какая коробочка?
 Она начинает вертеть их.
 — Глади-ка! — радостно восклицает она, как будто только что обнаружила еще одну подсказку. Она поворачивает коробочки обратной стороной, и я вижу выцарапанные буквы «А» и «В». — Я заинтригована, если честно! Впервые поучаю подарки таким образом! Держи, она твоя!
 Забираю свою коробочку с красным бантиком и верчу ее в руках, в то время как Вика уже отрывает бумагу со своей.
 — Чего ты ждешь? — смеется она словно ребенок. — Это же очень забавно!
 — Странно как-то…
 — Ой, да брось ты! — восклицает Вика и полностью сдирает бумагу с подарка. Она демонстративно вертит передо мной своей бархатной кремовой коробочкой, в которых обычно содержится драгоценное украшение. Широко улыбнувшись, она медленно поднимает крышку. — Ух ты! Какая красотень!
 — Это бриллианты? — спрашиваю я, разглядывая блестящую тонкую цепочку из белого золота с длинной и узкой подвеской в форме палочки, которая полностью покрыта блестящими белыми камешками. — Безумно красиво!
 — Поможешь мне?
 Она аккуратно достает свое украшение, передает мне и я застегиваю его на ее шее. 
 — Понятия не имею, кто подарил тебе эту красоту, но у этого человека определенно есть вкус, — говорю я, глядя на сверкающую драгоценность. Вика кидает на меня продолжительный взгляд, и я замечаю, как в ее глазах блеснул хитрый огонек. — Что такое?
 — Да ничего, — на выдохе говорит она, прикоснувшись тонкими пальцами к своей шее. — Твоя очередь.
 Признаться честно, мне действительно любопытно, что находится внутри. Это чувство напоминает мне о моем детстве, когда Лара запаковывала новогодний подарок в несколько слоев бумаги и утверждала, что все это дело рук Деда Мороза, который получил мое письмо. Я знала, что мои письма она никогда не кидала в почтовый ящик, а читала их сама, чтобы знать, какой подарок мне преподнести.
 — Ладно, — шепчу себе под нос и разворачиваю серебристую бумагу.
 Квадратная плоская коробочка черного цвета, бархатная и мягкая на ощупь. Я прикасаюсь к ней так осторожно, словно любое мое нажатие пальцами может сломать ее. Я знаю, что внутри находится что-то очень дорогое и невероятно красивое, и от этого мне становится совестно. Я знаю, что это подарки от Виктора, он очень внимательный мужчина и может себе позволить покупать такие вещи. Но своим внезапным приездом я, должно быть, помешала всем его планам. Сначала дизайнерская одежда, потом ювелирное украшение.
 — Ну, давай же скорее уже, Господи! — торопит меня Вика, переминаясь с ноги на ногу.
 Медленно поднимаю крышку, затаив дыхание, и как только она издает щелчок, я замираю. На черной подушке элегантно лежат роскошные длинные серьги из белого золота, усыпанные блестящими камнями. Сложно не восхититься утонченностью и изяществом роскошных украшений, поэтому несколько секунд я пребываю в некотором потрясении.
 — Они бесподобны! — восклицает Вика. — Удивительно, но они очень похожи на тебя. Давай примеряем!
 — Нет я… Вик, я не могу, это не для меня. Здесь какая-то ошибка…
 — Какая может быть ошибка, Ань? Нам оставили подарки под елкой, ведь через несколько часов Новый год! Посмотри какая красота у тебя в руках!
 — Это все Виктор, да?
 Вика поднимает на меня округлившиеся глаза и едва заметно кивает:
 — Давай примеряем. Они ведь идеально подходят к твоему платью и прическе.
 — Я не приму их.
 Вика тяжело и нервно вздыхает:
 — Ладно, поговорим об этом позже. А теперь хватит ломаться и давай цепляй их уже!
 Она снимает серьги с подушки и подходит ко мне сбоку. Я отстегиваю свои маленькие «гвоздики» с крошечным бриллиантом, которые подарила мне Лара на двадцатилетие. Я нервно сжимаю их в ладони, пока Вика защелкивает новые.
 — Тяжелые, — говорю я, когда Вика переходит на другую сторону.
 — А ты как хотела. Красота требует жертв.
 — В который раз думаю, что попала в сказку про Золушку. Ты моя фея.
 — И как тебе в этой сказке, нравится? 
 — Очень необычная для меня атмосфера, но ничего плохого в ней нет, — улыбаясь я. — Разве, что после полуночи я вновь превращусь в наивную Аню из Екатеринбурга.
 Вика опускает руки и заглядывает мне в глаза:
 — А с чего ты взяла, что после полуночи все изменится? Вдруг твоя сказка будет продолжаться еще очень и очень долго.
 Я улыбаюсь и ничего не отвечаю. Странный разговор как и сама атмосфера. Маленькая Аня внутри меня радуется новогоднему волшебству, сказочным нарядам и невероятным подаркам, а взрослая искоса смотрит на нее и неодобрительно качает головой.



ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ



 Мы едем в машине Виктора по широкой и расчищенной от снега дороге. Я смотрю в окно на сверкающие здания, украшенные к новогодним праздникам, на людей, спешащих, должно быть, в гости к родственникам и друзьям. Интересно, что бы я делала в этот час, если бы по прежнему была администратором в «Снежных холмах»? Сидела бы за стойкой и улыбалась нарядным гостям, скрывающимся за дверями ресторана. А потом, когда куранты пробьют двенадцать, я бы выскочила на улицу вместе со всеми и любовалась красочным салютом в черном и морозном небе.
 Тихо вздыхаю и перевожу взгляд на Вику, которая сидит на переднем пассажирском сиденье, рядом со своим мужчиной. Одной рукой Виктор держит руль, а другой нежно придерживает Викину ладонь. Я вижу, как его пальцы едва заметно поглаживают ее кожу, и в голове тут же всплывает Кирилл. Я помню его мягкие и аккуратные прикосновения, настойчивые поцелуи, взрывающие во мне тысячи бомб, и даже сейчас, зная, что все это было лишь игрой, я точно знаю, что в тот момент я была по-настоящему счастлива.
 — Будем на месте через пятнадцать минут, — громко говорит Виктор, отвлекая меня от мыслей. — Наш столик на пятьдесят пятом этаже.
 Я едва не давлюсь собственной слюной.
 — На… На каком?
 — На пятьдесят пятом, — смеется Виктор, — последний этаж.
 — Ресторан располагается на трех последних этажах башни, — объясняет Вика, повернув ко мне голову, — и наш столик на самом последнем этаже.
 Округляю глаза, и подруга улыбается.
 — Ничего себе, — шепотом говорю я, и поднимаю глаза на зеркало заднего вида, в которых отражается расслабленный взгляд Виктора.
 На его лице играют темные тени, сменяясь ярким светом уличных фонарей, и на долю секунды мне кажется, что за рулем сидит Кирилл. Я быстро моргаю, пытаясь прогнать его образ, хотя в глубине души мне безумно хочется снова увидеть тяжелый и холодный взгляд. Но когда я медленно открываю глаза, в зеркале отражаются счастливые глаза Виктора.
 — А кто сидит за нашим столиком? — спрашивает Вика.
 — Мой друг с семьей, наш коммерческий директор с женой, его друг и мы.
 Виктор принимается рассказывать о своих друзьях, и мне становится немного совестно за то, что я вновь не слушаю его. Слова как будто пролетают мимо моих ушей. Я благодарна ему за приглашение и за безумные подарки, которые обычно дарят любимой женщине, а не ее подруге. И когда он зашел в квартиру сорок минут назад, первым делом я поблагодарила его за ювелирный подарок, но сразу сказала, что не смогу его принять. Я протараторила свою благодарность так быстро, что он явно не понял меня, пока подоспевшая Вика не принялась буквально разжевывать ему все мои слова.
 Машинально дотрагиваюсь до бриллиантовых сережек и опускаю взгляд на струящуюся ткань бежевого роскошного платья, о котором можно только мечтать. Никогда в жизни я не надевала на себя таких дорогих вещей. Только подумать, несколько дней назад я была администратором в гостинице огромного горнолыжного курорта, встречала и провожала гостей, а теперь я буду гостьей шикарного ресторана, одетая в норковую шубку и сверкающее платье. Я даже и подумать о таком не могла.
 — Приехали! — говорит Вика, и наша машина останавливается у входа в высокую стеклянную башню.
 Двое мужчин в темно-зеленых пиджаках и красных бабочках открывают нам с Викой двери и помогают вылезти из машины.
 — Добрый вечер! — здоровается со мной один из них.
 — Здравствуйте.
 Я сконфужена до такой степени, что едва могу пошевелиться.
 — Эй, ты чего? — шепчет мне Вика. — Расслабься, ты прекрасно выглядишь.
 Я слабо улыбаюсь и смотрю, как дорогой черный автомобиль останавливается около широкого входа в башню. На улицу выходит высокая женщина в длинной белой шубе. Ее движения плавные и неспешные, словно ее тело не просто двигается, а танцует. Вот она с легкостью поднимает подол длинного платья, приятно улыбается служащему, и выпрямив спину, направляется к широким стеклянным дверям. Такое чувство, что ее ноги не касаются земли, она как будто парит над ней. В ее прямой осанке и невесомой походке чувствуется изысканность и богатство. Она идеально вписывается в общество роскошных людей, в отличие от меня.
 — Интересно, на каком этаже она ужинает, — говорит Вика, когда женщина скрывается за стеклянными дверями.
 — А кто это?
 Вика удивленно таращится на меня:
 — Ты, что, серьезно? Это же Волочкова. Балерина.
 Я не успеваю ответить ей, насколько я поражена, потому что Виктор, наконец, подходит к нам и берет Вику за руку.
 — Пойдемте, — улыбается он нам, и мы идем к дверям, за которыми несколько секунд назад скрылась знаменитая балерина.
 Так странно идти по холодной улице в туфлях. Вика была права, столичные модницы, должно быть, не знают, что такое «сменка». Неважно, как холодно на улице, но на любое торжественное мероприятие они обувают туфли, которые идеально подходят к их наряду.
 Роскошный светлый холл встречает нас буйством ароматов. Кругом мужчины в строгих костюмах и женщины в элегантных модных платьях. Они общаются, смеются, делают селфи и позируют столичным фотографам. Здесь много ярких вспышек камер, смеха и знакомых друг другу лиц. Пока мы идем к серебристым лифтам, я замечаю на себе заинтересованные взгляды нескольких фотографов, которые тут же разворачивают свои аппараты в нашу сторону и начинают беспрерывно щелкать кнопками.
 — Здравствуй, дорогой! — здоровается с Виктором усатый низенький мужчина лет пятидесяти. Они пожимают друг другу руки и начинают о чем-то говорить.
 — Улыбайся, Анют, — сквозь улыбку говорит мне Вика. — Увидишь себя на страницах глянцевых журналов.
 Чик. Чик. Чик. Чик.
 Кидаю случайный взгляд в объектив одного фотоаппарата, как он тут же ослепляет меня вспышкой. Начинаю быстро моргать, но белые пятна никак не исчезают. Мне становится не по себе, ведь я практически ничего не вижу перед собой.
 — Все идем, — говорит мне Вика и тянет за руку.
 Кругом разговоры, гул, а на заднем плане тихая и спокойная музыка, похожая на ту, что я каждый день слушала в гостинице. Мы заходим в просторный лифт, вместе с нами еще несколько человек. Я встаю в углу, чтобы меня не было видно. Сумасшедшая обстановка в холле была для меня не слишком приятной, но я стараюсь делать вид, что все в полном порядке. Вика то и дело кидает на меня заинтересованный взгляд, как будто молча спрашивает: «Все в порядке?». В ответ я слегка улыбаюсь ей, хотя на самом деле я очень напряжена. Мне — простой девчонке, прожившей всю свою жизнь в двухкомнатной квартире пятиэтажного дома, совершенно не место в обществе людей, привыкших к вспышкам камер и роскоши. И пока мы едем на пятьдесят пятый этаж, я вспоминаю хижину, где Кирилл устроил нам свидание.
 Я была так счастлива там. Я действительно чувствовала, что именно там мое место — среди бескрайних снегов и трескучих морозов. Я любила просыпаться ранним утром, когда за окном казалась глубокая ночь. Я любила наблюдать за людьми, приехавшими на отдых, за их искренними улыбками и счастливыми глазами. Я любила то место.
 — «Пятьдесят пятый этаж», — говорит автоматический голос.
 Двери раскрываются, и мы выходим из кабины.
 — Добрый вечер! — здоровается с нами молодая девушка в строгом черном костюме и белой рубашке. — Могу я забрать вашу верхнюю одежду?
 Не знаю, ответил ей кто-то или нет, но Вика принимается снимать шубу, и я следую ее примеру. Девушка забирает наши вещи, передает другой девушке и говорит, что проводит нас до нашего столика. Зал огромный, с высокими колоннами и двумя полностью застекленными стенами. В дальней части зала располагается небольшая сцена, а рядом с ней высокая сверкающая елка. Над каждым круглым столиком свисают три длинных светильника, имитирующих капли, поэтому основное освещение кажется несколько приглушенным, что не может меня не радовать. Я не хочу и не стремлюсь привлекать к себе чье бы то ни было внимание. Если честно, я вообще не хочу быть здесь.
 Мы проходим мимо квадратного бара, за которым сидят несколько мужчин в черных костюмах. Женщины здесь очень красивые и яркие, их наряды сверкают как звезды в ночном небе. Некоторые из них с интересом смотрят на меня, и мне кажется, будто бы они отчетливо видят, кто я на самом деле.
 «Глядите-ка, серая мышка нацепила на себя бриллианты и думает, что превратилась в принцессу!».
 — Вечер добрый! — здоровается Виктор со всеми, кто сидит за нашим столиком. Он начинает знакомить нас, но я совершенно не слушаю его, потому что все мое внимание сосредоточивается на месте, где расположен наш столик.
 Я машинально улыбаюсь незнакомым мне людям, но мои глаза устремлены на две стеклянные стены, за которыми открывается невероятный вид на ночную Москву. Дух захватывает и пугает одновременно.
 — Анют, присаживайся, — говорит Виктор, приглашая меня сесть на свободный стул, позади которого стеклянная стена.
 Улыбаюсь и прохожу вперед. Стараюсь не смотреть вниз, но мои глаза сами падают на сверкающие огни внизу. Боже, там даже не видно людей!
 — Все нормально? — спрашивает Вика, прикоснувшись к моей спине.
 — Ага, — киваю и сажусь на мягкий стул с подлокотниками.
 С другой стороны, хорошо, что я сижу спиной к пропасти. С этого места открывается хороший вид на весь зал, а назад я поворачиваться не буду.
 — Это платье от Эли Сааб, верно?
 Поворачиваю голову к красивой блондинке в черном платье с открытыми плечами. Она улыбается мне и с интересом разглядывает мой наряд.
 — Да, оно самое, — отвечаю я. Мне стыдно, что я не помню ее имени.
 — Невероятное!
 — Мне тоже так кажется.
 — Мое свадебное платье было именно этого дизайнера, — улыбается она, поерзав на стуле. — Не белое, а нежно-кремовое.
 — Отличный цвет.
 Мы мило улыбаемся друг другу и на этом наш разговор заканчивается. Официант приносит нам салаты и разливает золотое шампанское в хрустальные бокалы на тонких ножках. Наблюдаю за подругой, идеально вписывающейся в светскую обстановку. Она сверкает ослепительной улыбкой, смеется и объясняет что-то светловолосому мужчине в черной рубашке. Виктор с улыбкой слушает ее и его глаза светятся счастьем.
 — Ну, что, давайте выпьем за уходящий год, — предлагает мужчина, когда Вика заканчивает говорить. Он поднимает свой широкий стакан с виски и кидает на каждого, кто сидит за столом, улыбчивый взгляд. — Мы с вами что-то засиделись совсем.
 — Пусть все плохое останется в уходящем году! — говорит другой мужчина в черном галстуке. Он приподнимается и тянется своим фужером к центру стола.
 Все чокаются и улыбаются друг другу. Шампанское приятное на вкус, мягкое и сладкое.
 — Так значит вы обе из Екатеринбурга? — интересуется мужчина в черном галстуке. На вид ему не большое тридцати лет, лицо гладко выбритое, ровное и слегка загорелое. — Вы, Аня, тоже работаете у Виктора?
 — Нет, я просто гостья, — коротко отвечаю я и подношу к губам высокий фужер с водой, как будто он может спрятать меня.
 — Моя лучшая и единственная подруга! — парирует Вика, подмигнув мне. — Не знаю, что бы я без нее делала.
 — А вот я не верю в женскую дружбу, — встревает блондинка, демонстративно поправляя бриллиантовый браслет на правой руке.
 — Да ладно? Ты же каждую неделю встречаешься со своими подружайками то в ресторанах, то в спа! — вмешивается ее муж. Мне кажется, он старше ее лет на десять. В коротких темных волосах пробивается седина, взгляд не столько суровый, сколько глубоко серьезный, и кажется, будто бы именно сейчас он раздумывает о чем-то очень важном. — Разве это не женская дружба?
 — Да, мы общаемся и часто встречаемся, но это же не значит, что все мы — лучшие подруги!
 — Просто знакомые, — заключает мужчина в черном галстуке, и девушка кивает.
 Я рада, что разговор перешел на другую тему. Главное, чтобы меня их болтовня никак не касалась. Я просто улыбаюсь и едва заметно киваю, делая вид, что внимаю каждое сказанное слово. На самом деле мне безумно хочется покинуть это фешенебельное место, где куда не глянь сверкают огромные бриллианты, дорогущие платья и золотые запонки. Не спеша кушаю салат из морепродуктов, улыбаюсь и тяну бокал с шампанским в центр стола, когда все принимаются чокаться, и с каждым глотком золотистого напитка, мои мысли все чаще возвращаются к Кириллу. Как бы странно это не звучало, но мне нравится думать о нем и вспоминать его глубокий голос. Он разбил мое сердце и растоптал меня как маленькую и надоедливую букашку, но вместе с тем подарил настоящее чувство любви. Оно настолько глубокое и сильное, что может остаться во мне на долгие годы.
 Мне жаль Кирилла. Ему никогда не узнать, что это такое, никогда не прочувствовать колючие вспышки в груди, когда думаешь о любимом человеке и понимаешь, что с ним невозможно построить будущее. Да, что там, будущее. Которого просто никогда больше не увидишь…
 Резко подношу ладонь к лицу, боясь, что навернувшиеся слезы покатятся по щекам. Быстро моргаю, прогоняя их, и хватаю фужер с шампанским.
 — Мне нужно в туалет, — шепчу я Вике, осушив содержимое своего фужера. — Куда идти?
 — Я с тобой!
 Мы извиняемся и встаем из-за стола. Дамская комната располагается в противоположной части зала, и должна заметить, что еще никогда в жизни я не была в таком шикарном общественном туалете, как этот. Здесь не просто кабинки с открытым потолком и полом, в которых с трудом можно развернуться, а четыре просторные комнатки с приятным теплым светом, большим зеркалом и широкой раковиной, больше похожей на ванночку для младенцев. Бронзовая плитка на стенах переливается перламутром, а глянцевый пол блестит чистотой. Еще здесь есть небольшой круглый холл с мягким бардовым диванчиком, огромным зеркалом во всю стену и несколькими картинами.
 Воспользовавшись туалетом, я первая выхожу из комнаты и останавливаюсь напротив зеркальной стены. Пока смотрю на свое отражение, слышу, голос Вики в одной из комнат.
 — Ты что-то мне говоришь? — спрашиваю я громко.
 — Что? — переспрашивает Вика, открыв дверь. Ее глаза круглые, словно только что она сделала какую-то пакость. — Телефон звонил… Поздравляли с наступающим…
 — Точно! Я же забыла поздравить Веронику!
 — Позвонишь ей?
 — Да… Хотя, она наверное работает сейчас…
 — Ну, и что? Думаешь, она не ответит на твой звонок? Давай же, позвони ей! А я подожду тебя в зале, хорошо? Я тут увидела одну знакомую из издательства… Поздороваюсь с ней…
 — Ладно, — киваю я, с подозрением поглядывая на подругу. Какая-то она странная.
 — Я в зале, — улыбается она мне и поспешно выходит.
 Достаю из клатча свой сотовый и аккуратно сажусь на диванчик, боясь помять платье. Нажимаю на номер Вероники и подношу трубку к уху. Надеюсь, она не в обиде на меня за то, что несколько дней я никак с ней не связывалась.
 Слушаю восьмой гудок и отключаюсь. Должно быть она занята, или просто не слышит звонок. Или обиделась на меня. Так или иначе, но на душе мне становится тяжело. Она ведь помогла мне сбежать оттуда, и единственное, что я сделала, так это написала короткое сообщение. Мне не остается ничего, кроме как вернуться за стол.
 Выхожу в зал и начинаю выглядывать Вику.
 — Анна?
 Перевожу глаза на девушку, которая провожала нас к столику.
 — … Да.
 — Ваша подруга просила передать, что ждет вас на пятидесятом этаже, — улыбчиво говорит она.
 — Вика?
 — Да, Виктория ждет вас в апартаментах «пятьсот пятьдесят пять».
 Ничего не понимаю. Оглядываюсь, перевожу глаза на наш столик, за которым сидят только блондинка с мужем.
 — Анна, вам нужно поторопиться, через пятнадцать минут наступит Новый год, — говорит девушка, сделав ко мне шаг. — Я провожу вас до лифта.
 — А, что за апартаменты? — интересуюсь я, следуя за ней.
 Девушка не отвечает, видимо не слышит меня.
 — Прошу, — говорит она мне, когда двери лифта открываются. Она нажимает на кнопку «пятьдесят» и вновь напоминает: — Апартаменты «пятьсот пятьдесят пять».
 Двери закрываются и лифт едет вниз. Решаю позвонить Вике. Она, конечно, молодец, оставила меня одну в туалете, а потом попросила девушку отправить меня в какие-то там апартаменты!
 Усмехаюсь и достаю телефон из клатча. Как только провожу пальцем по экрану разблокировки, телефон начинает звонить в руках. От неожиданности у меня чуть сердце не остановилось.
 На экране «Вероника».
 — Вероника! — ахаю я и выхожу в просторный светлый холл с кучей лампочек на потолке.
 — Да, привет! — говорит она радостным голосом. — Прости, я оставила телефона на стойке, а сама убежала в ресторна. Как ты? Где ты?
 — Я в Москве еще. Нахожусь в одном небоскребе, здесь ресторан на пятьдесят пятом этаже и…
 — На каком?! — кричит Вероника мне в трубку. — Ничего себе! Сделай фото и отправь мне!
 Я смеюсь:
 — Ладно. Как твои дела? Как… Как на работе?
 — Ну, знаешь, ли, шороху ты наделала! — смеется она, а мое сердце начинает колотиться. — Я даже не знаю, с чего начать.
 Останавливаюсь около елки в самом центре холла и закрываю глаза. Пытаюсь дышать спокойно, но воздух вокруг становится ужасно тяжелым.
 — Я не звонила тебе… Прости…
 — Да ничего страшного. Я хотела позвонить тебе, но потом поняла, в чем дело и решила, что ты сама свяжешься со мной, когда будешь готова. И знаешь, я очень рада, что у тебя…
 — ...ты, что? Ты поняла, в чем дело? — перебиваю я, затаив дыхание.
 — Ну… Да. Сложно было не понять, когда этот громила чуть было не снес дверь в нашей комнате! — хихикает Вероника. — Ведь, это он тебя обидел, да? Господи, орал на меня, как сумасшедший! Ей Богу, я думала он уволит меня за то, что я понятия не имела, где ты находишься!
 Значит, Кирилл приходил к нам в номер.
 Боже.
 — Но ведь, все в порядке? Тебя никто не уволил, так?
 Вероника снова смеется. Господи, да, что же в этом смешного?!
 — Нет, не беспокойся! Поорал на меня и смылся.
 — Он больше не приходил?
 — Нет. И слава Богу! Слушай, до Нового года осталось чуть больше десяти минут и я поздравляю тебя с Наступающим! Желаю тебе всего-всего! Я очень рада, что познакомилась с тобой, Ань! Ты замечательный человечек! И я понятия не имею, что этот ненормальный сделал…но прошу тебя, не принимай все близко к сердцу. Живи и радуйся каждому дню! Очень надеюсь, что мы с тобой еще увидимся!
 На глазах наворачиваются слезы.
 — И я так рада, что познакомилась с тобой, Ник! — говорю я и слышу, как в трубке появились шорохи. — С Наступающим! Вероника? С Наступающим!
 Слышу короткие гудки.
 Тяжело вздыхаю и прячу телефон обратно в клатч. Как жаль, что я не могу быть сейчас в «Снежных холмах», не могу быть той Аней, какой приехала туда. Той, которая не знала Кирилла.
 Стоп! Хватит! Сегодня праздник! Праздник!
 Смотрю на большие золотые часы над елкой — через десять минут наступит Новый год. Через десять минут я начну новую жизнь. Трясу руками, как будто сбрасываю с себя тяжелые мысли, и быстро оглядываюсь. Только сейчас понимаю, насколько здесь тихо и безлюдно. Ни единой души, ни единого звука. Я одна в светлом и роскошном холле, и мне вдруг становится не по себе. Черт возьми, Вика выбрала отличное время для своих пряток!
 Снова достаю телефон и набираю Вику, но она не отвечает.
 Ладно. Мне нужно найти апартаменты «пятьсот пятьдесят пять».
 Приподнимаю длинную юбку платья и иду к широким темно-коричневым дверям с золотыми ручками. Не удивлюсь, если они действительно сделаны из золота.
 «Пятьсот пятьдесят шесть».
 Разворачиваюсь и иду к противоположным дверям. С ума сойти, на одном этаже всего две квартиры.
 Подхожу к дверям с номером «пятьсот пятьдесят пять» и нерешительно берусь за холодную длинную ручку. Мне даже не приходится прилагать особых усилий, дверь как будто сама медленно раскрывается.
 Заглядываю внутрь и делаю шаг вперед. Прихожая очень просторная, наверное, как две комнаты в моей квартире. Свет приглушен. Я слышу тихие звуки музыки и замечаю плоскую маленькую колонку, вмонтированную в светлую стену.
 — Вик? — тихо зову я и медленно движусь вперед. Плитка на полу крупная и как будто стеклянная, мне даже страшно наступать на нее острыми каблуками. — Вика?
 С каждым шагом мне все больше становится не по себе. Обычно в фильмах ужасов жертва таким образом попадает в ловушку, и когда осознает всю опасность сложившейся ситуации, становится слишком поздно. Я одергиваю себя и распрямляю плечи. Я не героиня очередного кровопролитного хоррора, я просто ищу подругу, которая оставила меня одну в туалете, а потом решила устроить мне предновогодний квест «Найди меня».
 Подхожу к светлой чуть приоткрытой двери и тихонько толкаю ее вперед. Передо мной открывается вид на огромного размера гостиную с высоким светлым потолком, освещаемыми ступеньками и большим декоративным камином. Но самое удивительное и одновременно пугающее то, что вся дальняя стена сделана полностью из стекла. Должно быть днем здесь слишком светло, а ночью можно любоваться невероятным видом с высоты пятидесятого этажа. Боже, еще никогда в жизни я не видела ничего подобного.
 Я медленно спускаюсь по трем широким ступенькам и останавливаюсь.
 — Вик?
 Музыка играет так тихо, что я даже не могу понять, что это за мелодия. Мои глаза падают на сверкающую высокую елку недалеко от камина, а потом и на квадратные часы, вмонтированные в стену из светлого декоративного кирпича.
 Осталось семь минут до нового года, а я торчу в квартире какого-нибудь миллионера в полном одиночестве без шампанского и любимой подруги.
 — Вика! — срывается мой голос в тишине.
 Мне никто не отвечает, но я отчетливо слышу шорох за спиной. Резко поворачиваю голову и внимательно смотрю в неосвещенную зону. Там, около стеклянной стены что-то едва заметно зашевелилось, но из-за полного отсутствия света в той зоне мне ничего не разобрать.
 — Вик, это ты…
 В моих словах даже не слышится вопрос. Внутри меня что-то сжимается, да так сильно, что во рту становится сухо. Я все смотрю вперед, наблюдаю за чужими едва уловимыми движениями, и мое сердце бьется так громко, что я уже не могу уловить звуки музыки.
 «Это не Вика» — беспрерывно стучит в моей голове.
 И как только я решаюсь на побег, меня останавливает мужской голос:
 — Не уходи. Пожалуйста.
 Мои глаза в панике бегают по полу, а воздух вокруг становится все гуще. Я знаю, чей это голос, но это всего лишь мое воображение. Всего лишь воображение…
 — Ты невероятно красивая.
 Медленно поднимаю глаза и вижу его силуэт во мраке. Глубокий голос вновь оголяет мои чувства и мне становится так холодно, как будто сейчас я стою на морозной улице в одном лишь вечернем платье.
 — Кирилл, — срывается мой голос в тишине. — Что ты…здесь…
 — Нам нужно поговорить.
 Он выходит из темноты и теперь я вижу его лицо.
 Мое любимое лицо.
 На нем строгий черный костюм и такого же цвета рубашка. Он невероятно красив и привлекателен. Вот только…
 Он лжец, и я не должна снова впускать его в свою жизнь.
 Мою новую жизнь.
 — Зачем ты здесь?
 — Я хочу, чтобы ты выслушала меня. Пожалуйста, просто дай мне все объяснить.
 Даже в полумраке я вижу его глаза, наполненные печалью, и это приводит меня в замешательство. Кирилл делает шаг навстречу ко мне, но тут же останавливается, когда я машинально пячусь назад. Я не могу ему верить, не должна. Но ведь, он приехал сюда, чтобы объяснить мне…
 Нет. Нет! Я больше не поверю!
 — Ты зря теряешь время, Кирилл, — вырывается у меня неестественно серьезным голосом. — Нам не о чем говорить. Извини, но мне нужно идти.
 Разворачиваюсь и иду к выходу настолько быстро, насколько позволяют высокие туфли.
 — Аня, послушай меня! Прошу тебя! — говорит он надтреснутым голосом за моей спиной. Я останавливаюсь, ощущая его присутствие и легкий приятный парфюм. — Я хочу объяснить тебе все, и если после этого ты решишь уйти — я не стану тебе мешать.
 Несколько секунд он молчит, бесшумно стоя за моей спиной, а потом все вокруг начинает взрываться и грохотать. Поворачиваю голову и вижу тысячи фейерверков, озаряющих ночное небо. Я никогда не видела салют с такой высоты, и словно завороженный ребенок, подхожу чуть ближе к огромному окну и наблюдаю, как внизу взрываются разноцветные огни. Некоторые летят высоко, другие так низко, что отсюда кажутся лишь бенгальскими палочками. Вдалеке все сверкает и сияет. Невероятный вид.
 — С Новым годом, — шепчет Кирилл, стоя рядом со мной и так же как и я наблюдая за сказочной красотой.
 — С Новым годом, — отвечаю я тихо.
 Он отходит в сторону, унося с собой приятный и успокаивающий аромат. Что-то щелкает. Через несколько секунд он возвращается на то же место, и что-то прохладное касается моего плеча.
 — Счастливого Нового года. — Он протягивает мне бокал с шампанским и поворачивается к окну.
 Опускаю взгляд на золотистый напиток, потом медленно поднимаю глаза на Кирилла и тут же жалею об этом. Какой же он красивый… Я тону в его серых глазах, растворяюсь как сахар в теплой воде. Вот он смотрит на меня, внимательно и напряженно, и я не в силах отвести глаза.
 — Мне очень жаль, что так вышло, — шепчет он. — Я бы очень хотел все изменить и начать сначала.
 Отвожу глаза и забираю у него бокал. Он опять лжет, красиво и умело. Делаю несколько глотков, пряча лицо за тонким фужером, а сердце бьется так сильно, что готово выскочить из груди.
 — Моя мать ушла от отца, когда мне было тринадцать. Они никогда не ссорились, не били посуду, жили спокойной жизнью и, наверное, для матери она была уж совсем скучная. Однажды, в середине декабря, она пришла ко мне в спальню и сказала, что я уже достаточно большой парень и должен знать, что они с отцом разводятся. Я решил, что это шутка, — усмехается он, глядя в окно на сверкающие салюты. — А потом увидел в ее глазах неподдельную серьезность. Я спросил, почему, а она сказала, что… Я вырос, и теперь она нужна другому маленькому человечку. Девочке, которая осталась без мамы. Отец сильно переживал, и каждый раз, когда я видел боль в его глазах, которую он усердно пытался скрыть, во мне разрасталась ненависть к матери, к ее ухажеру и к девочке, на которую она променяла меня. Я остался с отцом, и она не была против. Приходила к нам несколько раз в месяц, в основном, когда его не было дома, и рассказывала мне, что у нее все хорошо, что маленькая девочка по имени Аня очень привязалась к ней. Я возненавидел…тебя. Узнал фамилию твоего папаши и искал тебя по ней в социальных сетях, но все было безрезультатно.
 Потом заболел мой отец. И я знал, что это все от его постоянных переживаний. Ведь, он любил ее даже, когда она ушла к другому. И надеялся, что она вернется. — Он делает долгую паузу, отпивает шампанское и вздыхает так глубоко, что я почти ощущаю его внутреннюю боль. — Через три года он умер, и меня забрал к себе мой дядя. С матерью мы общались редко, а если и случалось, то заканчивалось все скандалом. Она все время улыбалась, когда говорила о тебе… Что ты очень умная и красивая девочка, что скоро поступишь в университет. Я ненавидел эти разговоры, и даже подумать не мог, что все, что она мне рассказывала полнейшая чушь. Потом, по их словам ты ушла из дома. Поддалась влиянию плохих людей и сбежала, прихватив с собой их деньги и мамины драгоценности. Что с тобой стало — неизвестно, и я, кажется, немного остыл. Хотя, иногда я все же пытался отыскать тебя на просторах Интернета, чтобы увидеть твое лицо. И однажды, я уже не помню как, но моя мать проговорилась, что у тебя фамилия твоей матери. И я стал искать Анну Артемьеву. В Сургуте оказалась такая одна, но ей было тогда лет десять. В общем, мне снова не повезло и я забросил это дело. Надеялся, что ты стала наркоманкой, которая живет в убогой квартирке и занимается…. Не важно.
 И вот спустя несколько лет на нашу корпоративную почту приходит сообщение от девушки, которая ищет у нас свободную вакансию. Таких писем приходит очень много, и я бы пометил его «прочитанным» и переместил в папку «резюме», но именно это письмо переслал мой дядя со своей личной почты, и я решил посмотреть. Он наверное не открывал его. Потому что, если бы открыл и прочитал твое имя и фамилию, тут же удалил бы.
 Я увидел твое фото. На нем ты очень серьезная и сосредоточенная. Кто-то сфотографировал тебя, пока ты...слушала лекцию или смотрела какой-нибудь документальный фильм, не знаю. Но я сразу понял, что это именно ты. Та маленькая девочка по имени Аня, которая так сильно нуждалась в моей маме.
 Я вижу как он хмурится, глядя в ночное небо, и как желваки на скулах начинают подрагивать. Смотрю на его высеченный профиль и пытаюсь представить себе, каким он был в тринадцать лет, что чувствовал, когда родная мама ушла к другой девочке, которой на самом деле не было.
 — У нас не было свободных вакансий, и чтобы заманить тебя сюда, я отправил в оплачиваемый двухмесячный отпуск одного администратора, а тебя пригласил на его место. По телефону ты сказала, что уже ничего и не ждала, потому что тебе сообщили, что свободных вакансий нет, и я сразу же подумал, что дядя все-таки прочел твое резюме уже после того, как отправил его мне. Голос у тебя был немного писклявый и говорила ты так много, что я уже начинал заводится.
 — Это была Вика, — шепчу я.
 Не обращая на мои слова внимания, Кирилл продолжает:
 — Мне оставалось только ждать тебя. Дни тянулись бесконечно долго и в каждом из них я представлял, как буду унижать тебя, грубить и запугивать, пока ты не соберешь свои вещи и не сбежишь от туда. Сколько всего было в моей голове, ты и не представляешь… Я даже хотел увезти тебя в лес и оставить там. Высказать тебе все, что накипело у меня за семнадцать лет, все, что я думаю о твоем папаше, о том, как ты испоганила жизнь моей семье…
 Я надеялся, что дядя и не заметит твоего пребывания на курорте, но по иронии судьбы ты в самый первый день попала именно в его домик. Он начал говорить мне, что все не так, как я себе представлял, что ты очень хорошая и скромная девушка, и его слова до такой степени взбесили меня, что я готов был рвать волосы на голове. Я не понимал, почему все так без ума от тебя, почему он — мой дядя, брат моего отца, защищает тебя. Ведь все, что случилось в моей семье, все это из-за тебя… И увидев тебя первый раз, я был настроен испоганить тебе все, раздавить тебя, унизить, не важно каким способом, но сделать все, чтобы тебе было очень и очень плохо…
 Но каждый раз, когда я видел твои испуганные глаза, слышал, как ты заикаешься и как вздрагивают твои губы, я приходил в замешательство. Я никак не мог представить тебя воровкой, которая прихватила с собой мамины украшения, или грубиянкой, которой ты стала к восемнадцати годам — той сорвиголовой, о которой мне рассказывала мать. Я злился на самого себя из-за того, что не понимал, почему ты такая, а не другая… Я злился, потому что не хотел причинять тебе боль, не хотел запугивать тебя, но делал это…ведь, я должен был. И…я забрался в твою комнату, да это был я. Я уже ничего не понимал и мне нужно было хотя бы какое-то доказательство того, что ты жила с моей матерью, что в твоих контактах есть ее номер, или сообщения, фотографии, хоть что-нибудь… Мне нужно было это доказательство, чтобы… Чтобы у меня была причина ненавидеть тебя, а не…привязываться.
 Я не хотел, чтобы ты приходила в тот вечер к дяде на ужин. Не хотел, чтобы ты встречалась со своим отцом и чтобы узнала обо всем вот так… С того момента, как дядя увидел тебя в моем домике, он стал преследовать меня, все твердил, чтобы я оставил тебя в покое, чтобы уехал отсюда на время, но я не мог. И не потому что я хотел довести начатое до конца… А потому что ты стала мне небезразлична. — Он поворачивается ко мне и его чувственный взгляд останавливается на моих губах. Несколько секунд он смотрит на меня, потом вновь отворачивается к окну, бессильно опускает голову и упирается о стекло обеими ладонями. — Я ненавижу себя за то, что причинил тебе боль. Я слишком поздно осознал, что мое сердце принадлежит тебе.
 Он вновь замолкает, и огромная комната погружается в тишину. Вдалеке по прежнему взрываются салюты, несколькими этажами выше все также веселятся богатеи, а я стою здесь — с человеком, который только что открыл мне свое сердце. Я боюсь, что все это окажется сном, ведь сейчас за моей спиной вновь вырастают крылья. Поддаюсь внезапному порыву и аккуратно дотрагиваюсь рукой до его пальцев, прилипших к прохладному стеклу. Это мягкое прикосновение возвращает меня в уютную хижину, и мои мысли уносятся так далеко, что я не замечаю, как Кирилл поворачивается ко мне и берет в свои ладони мое лицо:
 — Почему ты плачешь?
 — Я не хочу снова ошибиться, — шепчу я, глядя ему в глаза. — Если ты все это не всерьез, то лучше скажи мне об этом сразу.
 В эту секунду его мягкие губы накрывают мои, и мы сливаемся в нежном и долгожданном поцелуе. Я отдаюсь Кириллу, вновь дарю ему мое разбитое сердце, починить которое под силу только ему. Он обнимает мое мокрое от слез лицо, нежно целует губы, щеки, подбородок, и потом я кладу свою голову ему на грудь, растворяясь в крепких объятиях любимого.
 

* * * * *


 Спустя несколько минут мы сидим на больших мягких подушках перед огромной стеклянной стеной и наблюдаем за сверкающим ночным городом. Все во мне успокоилось, как будто на смену урагану пришел долгожданный штиль. Я даже несколько раз ущипнула себя, боясь, что все это волшебство может оказаться сном.
 Кирилл накрывает своей рукой мою ладонь и с нежностью смотрит на меня. За моей спиной раскрываются крылья и я невольно улыбаюсь, опуская глаза.
 — Я так скучал по тебе, — говорит он тихим, но глубоким голосом. Мое лицо начинает пылать и я рада, что мы сидим в полутьме. — Прости меня за то, что я сделал.
 — Как ты нашел меня?
 — Ну, это довольно-таки долгая и очень нудная история.
 — А я никуда не тороплюсь, — улыбаюсь я.
 — Я внимательно слушал тебя, когда ты рассказывала о своей жизни. И не мог не заметить, что единственным человеком, которого ты любишь и ценишь это…
 —…Вика, — выдыхаю я. — Конечно.
 — Она меня отчитала по полной программе!
 Я смеюсь, представляя себе эту картину.
 — По телефону! — уточняет он. — А потом еще на пороге вашей квартиры, когда я принес елку. «Ты, что, сам не мог ее нарядить?!» — кривляется он, изображая Вику, а я трясу плечами от смеха. — «Не мог купить елку еще больше?! И как по-твоему я должна тащить ее на другой конец квартиры?!». Она просто цербер какой-то!
 — О, Боже! Хватит!
 — Она так много бухтит!
 — Погоди, так… Елка и подарки… Это ты сделал?
 Он внимательно смотрит на меня, потом серые глаза перемещаются на мои серьги, и его губы растягиваются в улыбке.
 — Они тебе очень идут.
 — Вообще-то я думала, что это очередной подарок от Викиного молодого человека.
 — Черт! Ты все испортила! — наигранно хмурится он. — Ага… Значит, он дарил тебе…
 —…я надела их только на эту ночь, ну, чтобы не обижать его. Зачем ты купил их? Они безумно дорогие…
 — Не хотел, чтобы на Новый год ты осталась без подарка.
 — Это слишком дорогой подарок для меня, не считаешь?
 — Нет, — говорит он тихо, не сводя с меня глаз. — Я могу спросить тебя, кое о чем?
 Я киваю.
 — Что ты почувствовала, когда поняла, что Виктор твой отец?
 — Ничего, — честно отвечаю я. — Я никогда не стремилась узнать о нем что-то, да и сейчас ничего особо не изменилось. Он бросил мою маму, оставил меня… Он давно сделал свой выбор.
 — В тот вечер у тебя вновь случился приступ… Я думал, что он стал тому причиной…
 Я слабо улыбаюсь и смотрю на одинокий салют далеко отсюда.
 — Очень часто я винила себя в том, что у Лары не было личной жизни. Не было любимого мужа, детей, которых она хотела. Она заботилась обо мне с самого рождения и, должно быть, из-за меня поставила крест на личной жизни. И услышав, что мое существование испортило жизнь еще нескольким людям, я…испугалась. Я ведь ничего не знала о нем и никогда не видела его, но при этом из-за меня разрушилась твоя жизнь.
 — Ты ни в чем не виновата, — говорит Кирилл, сжав мою руку. — Ты никогда и ни в чем не была виновата. И я до конца жизни буду сожалеть о том, что многие годы считал иначе.
 — Не надо. Лучше обними меня и никогда больше не отпускай.


ЭПИЛОГ

Год спустя…

 — Ну, давай же! Отвлекись на пятнадцать минут!
 — И ты потом сам дорежешь оливье?
 — Да, да, да! Только, пожалуйста, идем со мной, я должен показать тебе это!
 — А если я тоже пойду, ты нафаршируешь за меня перец? — вставляет Вика, сидя за столом в фартуке с рисунком полуобнаженной девушки.
 — Ха-ха, — кривится ей Кирилл и снова смотрит на меня. — Прошу тебя!
 — Ладно, — выдыхаю я и поднимаюсь. — Куда идти?
 — Надень пуховик и подшлемник! — говорит он быстро и протягивает мне одежду.
 — Так это на улице?! Кирилл, я никуда не поеду! Время поджимает! Скоро гости придут!
 — Ой ладно тебе, он же из кожи вон лезет! — тянет Вика, утрамбовывая в зеленом перце фарш. — Наверное нашел дупло белки и хочет показать тебе!
 — Нет, эту картину я приберег для тебя, Викусь, — улыбается он ей, а я едва сдерживаю смешок. — Давай надевай!
 Вытираю руки влажным полотенцем и натягиваю ненавистный мною подшлемник. Ненавижу ездить на снегоходе, ведь после сумасшедшей езды с Кириллом у меня постоянно болит все тело от напряжения.
 — Серьезно, это не дупло белки? — спрашиваю я, натягивая шлем.
 — В миллион раз круче, — смеется он, садясь за руль. — Медвежья берлога!
 Я вздыхаю и хочу поскорее вернуться к готовке, ведь через несколько часов на праздничный ужин придут гости.
 Мы едем по темному лесу, ловко пробираясь между пушистыми соснами, и через пару минут выезжаем на просторную заснеженную долину. Мы мчимся по ней, оставляя позади себя плавные узорчатые следы, а воздушный снег пролетает над нашими ногами. Внезапно двигатель перестает рьяно рычать, и снегоход постепенно замедляет ход. Мы останавливаемся посреди долины, и мне вдруг страшно от мысли, что с транспортом могла произойти внезапная поломка.
 — Что такое? Мы сломались?! — спрашиваю я, стягивая с себя шлем.
 Кирилл снимает свой, набрасывает на голову капюшон черного пуховика и протягивает мне мою вязаную шапку.
 — Надень ее, а то замерзнешь. И, нет, мы не сломались.
 — Тогда почему мы остановились?
 — Обернись.
 Спрыгиваю со снегохода, натягиваю на голову шапку и поворачиваюсь назад.
 — Как на твоей любимой фотографии.
 Я улыбаюсь, глядя как впереди за снежными холмами прячется сверкающий волшебный городок. Сказочный вид, который не сможет передать никакая картинка.
 — Офигительно, — протягиваю я, выпуская в воздух белые клубы пара. — Ты такой роман…тик.
 У меня пересыхает во рту, когда я снова поворачиваюсь к Кириллу. Он стоит передо мной на одном колене, напряженно смотрит на меня и держит в руке что-то темное.
 — Ты… Ты… Что?
 Он тяжело и громко вздыхает, скидывает капюшон назад и снова поднимает на мня глаза:
 — Аня, я не могу представить свою жизнь без тебя. Ты самая удивительная девушка на свете, и я мог только мечтать о такой, как ты. Я люблю тебя всем сердцем и хочу подарить тебе целый мир. Хочу заботиться о тебе, просыпаться каждое утро и видеть твою улыбку и сонные глаза. Я клянусь, что буду любить тебя до конца моих дней. — Он замолкает, резко выдыхает и спрашивает: — Ты выйдешь за меня?
 На глазах наворачиваются слезы, а во рту становится так сухо, что мне не сразу удается внятно ответить.
 — Угу. Да. Да!
 Он кидается ко мне, валит меня в мягкий снег, и мы крепко прижимаемся друг к другу. Мы смеемся и визжим, как маленькие дети, и наши крики растворяются в бескрайней северной долине.