Правда

"Вы не представляете, как уже тошно мне быть собой. А никем другим я быть не умею. Меня воротит с души от каждой своей мысли, от каждой эмоции — я все их знаю наизусть, я потеряла способность удивлять саму себя. Как же скучно, как же тошно. Иногда по утрам, когда я чищу зубы, я лезу щёткой прямо в глотку. Пустой желудок сворачивается в морские узлы, и так легко представить в этот момент, что сейчас ещё чуть-чуть, и я выблюю всю себя, и меня смоет безвозвратно в приветливо глядящий на меня шестью отверстиями слив раковины. И на кафельном полу ванной комнаты останется только зубная щётка с подтёками пасты на ручке.

Мне не 14, и эти идеи не сопровождаются эгоцентричным "и всем станет легче". Я знаю, что всем станет, как и было. Пара человек расстроится. И даже никто не обрадуется. Чёрт возьми, это так унизительно осознавать, что ты настолько незначительна, что нет даже одного человека, которого бы обрадовала твоя смерть. У меня нет ни одного врага, не того полёта птица. Никто не испытывает ко мне ненависти. Мне нечем вызвать зависть, ревность или страх — неоткуда взяться и ненависти. Максимум, что ко мне испытывают — раздражение. Быть объектом раздражения — это довольно мелко и унизительно, не правда ли?

Я так разошлась о том, что меня никто не ненавидит, будто бы в этом дело. Конечно нет. Мне не ненависти не хватает, я хочу, чтобы меня любили, а любить-то меня и не получается. Не за что. Симпатизировать, да. Интересоваться до какого-то момента. Но любить не получается никак. Во мне чего-то нет, и я даже не могу понять, чего, чтобы это обрести или хотя бы сымитировать. Как не было запаха у Гренуя, только вот он сумел это исправить. Я не страдаю от разбитого сердца, тот факт, что меня не любят, не удивляет меня и не может поразить. Мне просто это не нравится. Я предпочла бы страдать.

Когда я перестаю притворяться, что мне весело или грустно, или интересно, я чувствую только одно — скуку. Я притворяюсь со всеми вокруг и часто даже с самой собой. Но притворяться с собой всё чаще надоедает. Всё чаще мне скучно и тошно. Всё чаще я малодушно надеюсь, что какая-нибудь нелепая случайность закончит всю эту тягомотину: сосулька упадёт на голову, крошка хлеба попадёт не в то горло, или фен соскользнёт в ванну, пока я буду лежать в ней, без всякого интереса листая новости на телефоне. Иногда я начинаю думать, что я почти созрела до того, чтобы прекратить эту муть самой, но нет, пока страшно. Я ещё и трус, да. Невероятно скучный трус."

Ильзе сложила исписанные листы в сумку и огляделась. Офис был пуст, и только лампа над её столом горела в погружённом в полутьму кабинете. Она вышла на улицу, где неприятная мелкая назойливая морось теребила её, полностью соответствуя выплеснутому только что на страницы настроению. Дверь офиса выходила на узкую безлюдную улицу без единого фонаря, и нужно было бы обладать отменным зрением, чтобы проследить, как от стены соседнего здания отлипла фигура и быстрым неслышным шагом подошла к Ильзе сзади.
Она почувствовала только нож у ярёмной впадины и услышала свой непривычно высокий голос:

— Делайте, что хотите, только, умоляю, не убивайте.