Месть

   
  Дугообразный , пятиэтажный дом, длиной около полукилометра, прозванный « Китайской стеной» ,  и  состоящий из «хрущевок», расположен был  на окраине города. Пять арок пропускали жильцов на противоположную фасаду сторону и спускали их по пологим ступенькам к мало эксплуатируемому шоссе, за которым, метрах в двухстах, текла река Беглянка. Со стороны фасада, в центре дуги, стоял детский сад, в старшей группе которого ждали фотографа.
 Воспитательница, Вера Владимирна, как звали ее дети,  ругала Колю, мальчика подвижного и непослушного. Сегодня он с самого  утра пытался ходить на руках. Вере  Владимирне, такова была ее натура, дети портили нервы  довольно часто. Она требовала от них тишины и покоя. Ей очень бы хотелось, что бы дети на садиковое время превращались в еле двигающихся стариков. Поэтому щеки этой воспитательницы всегда были втянуты внутрь , а зубы  сжаты , словно она пыталась что – то перетереть в порошок. Дети ее боялись , однако Колю, время от времени, не очень  чистая сила переворачивала вверх ногами.  Получив рукой по голове, теперь уже Коленька сжал зубы и, когда воспитательница отвернулась, сделал со злости такой переворот, что при падении ударил ногой по деревянному автомобильчику и сломал его.  Обернувшись на треск, Вера Владимирна оторопела. Вытаращив глаза и сжав кулаки, она готова была растерзать этого гаденыша, как , собрав остатки благоразумия,про себя она называла Колю. Почти задыхаясь, воспитатель детского сада прошипела:
-В кладовку!
 В таких случаях , а  они  у Веры Владимирны  были довольно частыми, вернее бы было и  приятнее  для неё, крикнуть: «В карцер!»
 К счастью всех, кладовка была с окном, поэтому и директор садика ,да и родители, знавшие об этих методах воспитания,  не видели  большого зла, если ребенок за шалости посидит, как бы в «отдельной комнате». Все равно, что  «в  углу».
-И никаких фотографий! – добавила воспитатель.
 Слезы зарождались и начали подплывать к широко открытым глазам мальчика.  Это были слезы не жалости, не обиды и конечно же, не сожаления о своем поступке. Это были слезы переполнявшие чашу ненависти к этой  злой и некрасивой старухе. Так отражалась в глазах ребенка эта  сорокалетняя женщина. 
  Коля в душе был благодарен этой кладовке:
- Не надо  мне эта ваша фотография,- сказал он, вытирая рукавом крупные чистые слезы.   
 Однако , т.к. число фотографий было оговорено заранее, то фотография   группы, но без Коли, попала к ним в дом.
-Вел ты себя, видимо, мой милый, отвратительно,- сказала мама.  Коля промолчал.
 Вера Владимировна жила в той же «Китайской стене», что и все дети садика и, однажды,когда он учился уже в первом классе, Коля увидел ее, идущую навстречу. Мальчик совершенно спокойно, как будто дорогу ему перегородила  лужа или яма, свернул с тротуара и обошел свою воспитательницу  по газону, не повернув в ее сторону головы.
  Это была первая часть мести.

  Как-то после работы, усталый, сидя перед телевизором и не очень вникая в суть передачи, до ушей Николая Петровича донеслось:
-Зло должно быть наказано!
 Трудно было определить, откуда донеслись эти слова: с экрана?  А может они образовались с возрастом, после частых воспоминаний при каких либо ассоциациях, которые напоминали Николаю Петровичу тот «карцер» и «никаких фотографий». Может они выкристаллизовались из недр оскорбленной, обиженной несправедливостью, детской души? А может быть это его пятилетний Коля, сказал, когда жаловался, что его любимая воспитательница, Ольга , и тоже Владимирна,  из их, папиного и сына, того самого  детского садика, уезжает на целую неделю в другой город «жениться»?
 Может быть…

 ... Николай Петрович постучал в дверь на втором этаже  предпоследнего подъезда «Китайской стены». 
-Входите , открыто,- услышал он слабый голос.
 -Вы меня узнаете, Вера Владимировна?
  Старая женщина посмотрела на гостя сквозь  давно не протираемые очки:
-Нет, я не знаю…
 -Вы бы узнали меня, Вера Владимирна, если бы не загнали меня когда-то в кладовку и не запретили мне стать вот здесь.
 И Николай Петрович вынул из кармана ту фотографию и указал на себя, пририсованного, уже в школьные годы, своей рукой.
  Спокойным  тихим голосом,теперь уже без чувства обиды или злости, с улыбкой на губах, Николай Петрович рассказал Вере Владимировне, его воспитательнице, как при малейшем намеке в жизни на несправедливость, при своих же ошибках в отношениях с людьми, он вспоминал эту проклятую «кладовку", как читая, слыша, о зверствах фашистов в концлагерях, о сталинских репрессиях, он вспоминал эту проклятую «кладовку».
-Эта ваша «кладовка», Вера Владимирна, меня и чистит и убивает,- сказал Николай Петрович и добавил:
-Жестокий был урок, но я твердо  знаю всю свою жизнь, как не следует поступать в нашем общежитии людей. Лю-дей!
 Посмотрев в лицо Веры Владимировны, Николай Петрович увидел те самые втянутые внутрь рта щеки и сжатые зубы. Только лицо было не красным от злости,  а белым, как снег. И вдруг руки ее начали медленно подниматься и скрюченными пальцами потянулись к его горлу.
 Николай Петрович застонал и проснулся.
 -Господи,если она жива,- подумал он,- продли ее годы, если нет, прости ее, ибо она не ведала, что творила.
 И отомщенный, Николай Петрович больше не вспоминал ни кладовку, ни свои праведные, детские слезы, ни саму Веру Владимирну.