Избранные места из переписки по e-mail. Файл 3

D.L. – незнакомке из Тбилиси, любящей поездки в метро.


          В детстве я жил рядом с Москвой, и тогда поездки в метро еще не стали для меня будничной реалией. Более того, погружение в лабиринт подземного мира метрополитена означало предвкушение чего-то волнующе-необычного. Вот и сегодня мы с папой ехали в центральный универмаг «Детский мир» покупать мне подарок ко дню рождения. Ближайшая станция метро была «Сокол», разместившийся симметричной парой двухстворчатых домиков перпендикулярно асфальтовой полосе Ленинградского шоссе. Спуск начинался от крутых ступенчатых пролетов лестницы, уходя далее ниткой коридора к унизанному арочной анфиладой колонн пространству пассажирской платформы. Однако для этого сначала нужно было миновать турникет, заглатывавший кружочки 5-ти копеечных монет. Как-то нас классом повезли в театр и ответно на мой заброс пятачка, турникет больно ударил меня своими сомкнувшимися лапами. Неожиданность и непонятность причины, заставили в следующий раз с опаской отнестись к такому переходу, но вторичное перемещение прошло нормально. Успокоившись, я перестал опасаться турникета, за что вскоре поплатился повторным ударом. Окончательно страх исчез только после расшифровки кода ошибки – бросать пятачок в заглатывающую монеты щель турникета нужно было правой рукой.

         Очень скоро на платформу из черневшей пасти тоннеля с шумом и вихрем выталкиваемого воздуха вылетела вагонная змейка, и открывшие дверные проемы запустили внутрь прибывшего поезда скопившуюся на перроне публику. В отличие от автобуса или трамвая перемещение в вагоне метро по информативности оконной картинки было почти нулевым. Однообразное сумеречное мелькание продольных кабельных ниток тоннельных перегонов пунктирно прерывалось ярко освещенными проемами остановочных перронов, пока через еще сплошной интервал пути от ажурной колоннады станции «Маяковскоя», не закончилось мельканием белесого мраморного интерьера станции «Площадь Свердлова» - конечной точки сегодняшнего маршрута.

        К выходу на уличную поверхность нужно было подняться на эскалаторе. Осторожно переступив через металлическую гребенку, формой напоминавшую гигантскую расческу, я встал на выплывшую из-под зубцов плоскость вершины ступеньки и держась рукой за синхронно двигавшуюся черную ленту перил, неспешно поехал вверх. Далее, пройдя подковообразным загибом сопрягающегося лабиринта коридоров, закончившегося лестницей с деревянным массивом противоположно ориентированных дверей, мы оказались в винегретной эклектике уличного пространства, еще не реанимированного названием «Охотный ряд». Насыщенность мартовского воздуха влагой таящего снега, резко контрастирующего с аморфным запахом метро, слегка подкруживало голову.

        На противоположной стороне ленты шоссе, скифская глыба памятника сжимающего кулак Карла Маркса неотрывно смотрела в сторону Большого и Малого театров, симбиозно обрамлявших выступавший край здания ЦУМа. Затруднительно сказать которое из этих строений могло стать приоритетным для взора основоположника научного коммунизма, на случай, подобно статуи Командора волшебной материализации в столице первого в мире социалистического государства, но к увековеченному поэмой Михалкова-старшего зданию тогдашнего музея предводителя группировки своих российских фанатов – Ульянова-Ленина, каменный клон Маркса был повернут задом. Между ними лежал куцый асфальтовый промежуток до сих пор по инерции именуемое площадью Революции. Теоретически, такой разворот памятника можно было считать извинением Карла Генриховича перед советскими гражданами, реверсивно «тусившими» в смешанной зимне-демисезонной упаковке погодного весеннего рубежа вдоль проспекта его имени, за своеобразие трактовки работ основателя научного коммунизма местными адептами, хотя именно они стали его главными историческими пиарщиками. Впрочем, первая пара библейских заповедей никогда не была приоритетной для российского электората, и народные кумиры после выноса тела вперед ногами или отстранения от должности бывшими преданными соратниками, критически переформатировались.

       К счастью, драматичные революционные баталии остались в прошлом, и идеологические идолы наподобие интерьерных скульптур станции «Площадь Революции» были задвинуты в стеновые ниши, не мешавшие движению пассажиропотока. Страна лениво ползла «Ленинским курсом» в коммунистическую бесконечность, причем тогдашние лоцманы уже вряд ли открывали пугающие толщиной корешков заумные труды старика Маркса. В тогдашнее «прекрасное далеко» детства, российское капиталистическое грядущее представлялось абсолютно фантастической перспективой вроде мистической фантасмагории из бочек крещенских купелей или ярмарочных каруселей на площади имени когда-то потрясшей мир Революции. Подобные темы, из-за отсутствия мотивации к размышлению, не будоражили моего тогдашнего пионерского сознания.

       Через несколько шагов, за трехслойноэтажным зданием нынешнего ведомства МЧС, показались контуры здания «Детского мира», соседствовавшего тогда со штыкообразным изваянием другого иноземного «рыцаря революции», в отличие от Маркса весьма преуспевшего в практике разрушения «мира насилья», особенно жития его тогдашних наиболее материально успешных резидентов. Символично, что демонтаж этого памятника, наподобие сброса статуи языческого культа, обозначил крушение периода запрета частной собственности.

        Наконец, миновав последний уличный рубеж сдвоенных стеклянных дверей, мы оказались в шумном магазинном пространстве напротив объемного центрального зала, заполненного многочисленными прилавками с игрушками. Повернув по коридору вправо, я протиснулся к витринному стеклу прилавка отдела филателии, визуально убедившись в наличии желанного альбома. После чего, подаренная мне синенькая пятирублевка была обменена в близлежащей кассе на серенькую c чернильными циферками бумажку чека, по которому в моих руках, наконец, оказался долгожданный кляссер, завернутый в фирменную оберточную бумагу с мелкими фигурками игрушек и буквенным лейблом «ДМ».

        Покупка прошла довольно быстро. Сегодня не нужно было, как недавно за зимним спортивном костюмом, утомительно стоять в длинной коридорной очереди, и скоро мы вернулись в подземный лабиринт метрополитена для обратного пути домой, где лежавшие в конверте марки нетерпеливо ждали перемещения в прозрачные полоски кармашков новенького кляссера. Перед сном, подгоняя наступление завтра, я оторвал у настенного календаря, висевшего около проема комнатного окна, бумажный листок с красной воскресной цифрой «13», за которым оставалась увесистая стопка оставшихся годовых дней наивно воспринимавшихся моим тогдашним сознанием аналогом математического представления бесконечности грядущего бытия.

        Удивительно, но тот старенький альбом с марками сохранился до сих пор, хотя страна четырехбуквенная аббревиатура которой оттиснута на хранящихся марках, уже давно не существует, а ежедневно передвигаемая утром красная рамочка по цифрам месяцев настенного квартального календаря теперь скорее ассоциируется с эндшпильным раскладом шахматной партии, чем представлением о грядущей жизненной безграничности.


         Январь 2017-го.