Чёрт и грешница

Алексей Хэн Костарев
ЧЁРТ И ГРЕШНИЦА
Апокрифическое сказание
 
А началось всё с того, что повесилась она, и, как полагается, подхватил её душу чёрт и потащил  в ад. Оказался этот чёрт парнем весёлым, разговорчивым и, как все черти, к женским прелестям неравнодушным. Знаю, скажете: какие уж там прелести! Все прелести в петле остались болтаться! Так-то оно так, но то – людям, а для чёрта всё по-прежнему налицо, явственно, ощутимо и притягательно – и девичья упругость грудей с нежно-розовыми, ждущими поцелуев сосками, и влажность губ, и синяя полоска от верёвки на очаровательной шейке. Эта полоска чёрта больше всего и возбудила. И венка ещё под полоской – трепетная такая, жалостная, тоже синяя. Как известно, душа, от тела отошедшая, ноль в ноль на тело похожа – больше, чем фотография. Но это, опять же, людям видеть не дано, а черти с ангелами – те видят.
Вот и стал чёрт эту синюю венку под синей полоской осторожно покусывать, аккуратно, играючи, не зубами – зубы у него, как у добермана, - а так губами одними. Помусолит, послюнявит – и давай ей в ухо какой-нибудь похабный анекдот нашёптывать. Думал, засмеётся она над иной скабрезностью, и тогда совсем евонной станет, персональной, с головой и всеми потрохами. Скажете: откуда у души бесплотной потроха? Или это лишь для красного словца написано? Да нет, у души и потроха есть, и печень, и селезёнка,  и сердчишко, но только не в людском понимании, а в чёртовом.
Но не смеётся она, полуобморочная какая-то. Понятно, чему тут смеяться, когда тебя в Преисподнюю на вечное поселение волокут?
Расстроился чёрт, да не шибко. Решил, что если с одного боку подъехать не удаётся, то нужно заехать с другого. Вроде как “раз в одну дырку не лезет, так в другую засунем”. Стал он её утешать, а сам венку при этом покусывает.
- Ты, - говорит, - деваха, не бзди. И в аду жить можно. Там тёплое местечко отыскать – плёвое дело. Вот в раю – я там однажды на экскурсии был – в раю без блата хорошего места не добудешь. Ежели нет блата, то зачахнешь в какой-нибудь райской дыре от скуки и пессимизма. Прислали нам намедни оттуда обратно-реабилитированных – ведьм, которых ради спасения души в пятнадцатом веке сожгли. А шесть веков спустя выяснилось, что сгорели-то они, не раскаявшись. На них даже чёрту смотреть жалко! Квёлые, прокисшие, протухшие, не души, а сплошное утильсырьё. Мы их, конечно, подновили – обжарили на постном масле, уксусом обрызгали, в микроволновку на десять лет положили. И лишь после этого за них подержаться можно стало, не боясь, что рассыплются. А те, которые изначально у нас – те хоть с античности, а свежие, как огурчики. Им сковородка заместо пляжа, котёл со смолой – грязелечебница, микроволновка – солярий.
Вообще, по части утешений черти покруче психотерапевтов. Такого в уши надуют, что почувствуешь себя самым успешным и счастливым человеком на свете, будь у тебя хоть дыра в кармане, жена-сифилитичка, семеро детей-сифилитиков и коробка от телевизора вместо дома. Они ведь, что черти, что психотерапевты, врут тебе то, чего ты сам услышать хочешь, потому и делаешься ты после их вранья успокоенным, довольным и радостным.
Вот и она, услышав чёртовы утешения, очухалась и слегка воспряла. Только до сих пор она не поняла: что же с ней случилось? Забыла, что пять минут назад повесилась. Люди всегда, когда умирают, долго не могут взять в толк, что умерли окончательно и безвозвратно. Им всё кажется, будто снится им это, глючится или бредится.
И она так же подумала: вот, ни фига себе, глюк! А была она девушкой не простой, мистику не то чтобы любила, но, так сказать, полюбливала, и мистика полюбливала её ответным порядком. И решила она: раз её привиделся такой глюк, в виде чёрта, то вести себя нужно подобающим образом. Черти ведь искусники в обмане, а, следовательно, дело чести и дань традиции – чёрта обмануть.
- Чёрт, а ты не устал меня тащить? – спросила она. – Я же тяжёлая!
- Да разве ж ты тяжёлая? – отмахнулся чёрт, но сам-то взмок – не то от томления плоти, не то и взаправду от усталости. – Души тяжелы от грехов, а на тебе грехов – фиг да ни фига. Не повесилась бы ты, так я б тебя, поди, и не получил. Дожила бы ты свою жизнь, сделалась бы под конец склочной, вредной, омерзительной старухой, на которую и чёрт бы не позарился. Но отдохнуть – это хорошее предложение. Сколько раз я говорил – пустили бы в ад с земли метро или хотя бы эскалатор! Тут и налегке, пока долетишь, все рога и крылья обломаешь! Люди треплют, что, мол, лёгок спуск в Аверн, а помотались бы они тыщу лет туда-обратно!
Плюхнул её чёрт на какой-то валун, сам рядом растянулся, копыта раскинул.
- Ох, - говорит, - упрел похуже, чем когда кочегаром  в аду работал!
И вдруг забеспокоился он – чего-то она всё синеет и синеет.
- Ты давай, не синей, - уговаривает чёрт. – А то я за тебя премию не получу. Скажут: приволок какую-то синюю, грехов с гулькин нос. Взвесят тебя и решат, что я план не выполнил. И, правда, грехов маловато. Ну, отбила парня у подружки, подружка таблеток наглоталась, так ведь откачали же её! Ну, бросила ты потом этого парня, парень с крыши скинулся. Это уже весомее, но, опять-таки, косвенный грех. Вот если бы ты своими руками кого-нибудь замочила, тогда другое дело. Мне бы точно премию выписали.
Тут она и смекнула, что нужно делать, как в полном соответствии с традициями чёрта надуть.
- А ты, - сказала она, - меня назад оттащи. Я кого-нибудь убью, ты меня заберёшь, и премия – твоя.
Думал чёрт, думал: нет ли здесь какого подвоха? Вроде, выгодная сделка, не одной премией пахнет, а, может статься, и повышением. Но думал он долго, и не потом, что тугодум. Привыкли уже черти, что их все облапошить норовят, вот и стали взвешивать “про эт контра” – почище земных юристов.
- Живей, давай, между рогами чеши! – поторопила она чёрта. – Дело-то для тебя верное! Я только кактус полью, кота покормлю, соседку-стерву зарежу, чтобы она больше в замочную скважину не подглядывала и не судачила на лавочке с бабками, кто к кому ходит, и забирай меня!
Согласился чёрт. Сгрёб её в охапку и поволок обратно, а снизу вверх ещё труднее лететь. Так что, душу в тело он уже пристраивал мокрый, как мышь. Но, однако же, не оплошал, запихнул, где была, в той же самой позиции. И потому пришла она в себя без особого ущерба, в собственном совмещённом санузле, с обрывком верёвки на шее. Правда, когда верёвка (по чёртову, естественно, велению) оборвалась, она головой об унитаз слегка стукнулась. Да ещё полоска синяя на шее осталась. Помимо же этого всё в порядке – живёхонькая, будто и не вешалась. Потёрла она шишку на затылке и пробормотала:
- Надо же! И никакого коридора, только глюки.
 
_______________
 
Вот так, братцы, я её и упустил. Соседку она резать не стала, отлежалась, кофием отпоилась и позвонила приятелю.
- Мишка, - шепчет в трубку, - приезжай, мне так плохо! Я собой покончить пробовала!
У этого Мишки дыхание сразу спёрло.
- Не дури! – кричит он. – Я сейчас на мотор и к тебе!
И примчался, что твой Ланселот на помощь прекрасной даме. В глазах забота, сопереживание, нежность и на рубль пятьдесят вожделения. И штаны спереди топорщатся. А как им не топорщиться, когда она лежит, вся такая страдающая и беспомощная, в маечке коротенькой и трусиках? Но Мишка-Ланселот топорщенье превозмог, даже от поцелуя в губы воздержался. Потащил её на дискотеку – душевное здоровье поправлять.
Думаете, остался я с носом, а также с хвостом и с рогами? Дудки! Соседку она, как обещала, не зарезала, поэтому сразу заграбастать её я не мог – чёрту уговор дороже премии. Однако чёрта обмануть – это не соседу в суп наплевать. Когда сосед с работы приходит, голодный, он и харчка не почувствует, слопает вместе с харчком. И будет лопать суп с плевками до тех пор, пока вашу коммуналку не расселят.
Если, конечно, сосед – не чёрт.
Получил я, разумеется, втык от начальства, да ничего – утёрся. Утёрся и тогда, когда сам Асмодей на меня орал: “Тебе бы не у нас работать, а в службе девять-один-один, реаниматор хренов!”. Утёрся я, выправил себе лицензию, заделался инкубом. А дальше пошло как по маслу. Мишка-спаситель подвинулся – куда ему до меня! То ли я, то ли какой-то Ланселот с неоконченным высшим! Заполучил-таки я её, пусть не в аду на сковородке, а в ейной постели, в роли инкуба. Эдак оно даже лучше, куча зайцев одним выстрелом убивается. Во-первых, удовольствие мне теперь надолго обеспечено, во-вторых, соитие с инкубом почему-то больше смертоубийства весит. Всё ещё у нас  в аду ветхозаветные расценки!
И решил я, поэтому, так: пусть поживёт, пока молодая. Начальству рапорты можно слать ещё лет десять – не созрела, мол, грешница! Ждём-с! А едва я увижу, что до увядания ей мало осталось, так махом в петлю засуну. Пошепчу на ушко, и готово. И премия будет, и звёздочка на погон, и она сама, всегда молодая – кто же в Преисподней старится? – на моей двуспальной сковородке!
Воистину, нет для чёрта худа без добра!
 
2003 г.