История психа, который свалился с Луны

Алексей Хэн Костарев

ИСТОРИЯ ПСИХА, КОТОРЫЙ СВАЛИЛСЯ С ЛУНЫ
Просто история психа
 
Было далеко за полночь. Мы с Фёдором сидели у него на кухне, курили какую-то дрянь, от которой кашлял, чем приводил Фёдора в состояние истерического веселья. В квартире стоял лютый холод, поэтому другую дрянь, которую мы пили, и которую пивом мог назвать разве что неандерталец, приходилось подогревать на туристическом бензиновом примусе, и мы глотали эти помои почти кипящими. Но и это почему-то не согревало.
- Фёдор, - спросил я, - а где ты берёшь бензин?
- С****ил по случаю литров двести. Вот кончится – сделаю себе буржуйку и стану топить мебелью.
Я огляделся. Н кухне из мебели присутствовали три ящика из-под бутылок – на двух восседали мы, на третьем злобно шипел примус, - гора немытой посуды в углу и старый телевизор, покрытый внушительным слоем пыли.
- Работает? – кивнул я в сторону телевизора.
- Работать-то работает, - Фёдор сплюнул на пол, - только смотреть нечего.
- Ну, хоть бы новости какие.
Фёдор захохотал.
- Новости! Ишь, умник нашёлся! Новости! На том свете будешь новости смотреть, с архангелом Гавриилом. А также футбол, фигурное катание и детективы.
- Почему? – не понял я.
- По кочану! Последняя телестанция навернулась года три назад. А новости Нина носит – для всего подъезда и под страшным секретом.
Я сделал большой глоток, затянулся и протёр глаза пальцами, только сейчас заметив, какие у меня грязные руки. Хотелось проснуться – и не получалось. Сон был навязчив, как умалишённый. Сколько я не тёр глаза – по-прежнему под потолком моргала мутная лампочка, на ящике заходился примус, а напротив сидел Фёдор в своей невозможной вязаной шапке и столь же невозможной искусственной шубе, засаленной и местами плешивой, как будто её поела искусственная же моль. Он сидел и громко чесался.
- У тебя это что – нервное? – не выдержал я.
- Что?
- Да скребёшься, как паршивый пёс.
- Если бы – “как”! Тебе знакомо слово “вши”?
- Знакомо.
- Говорят, что их разносят австралийские террористы, с тех самых пор, как Австралия вышла из состава СССР.
- А город траншеями тоже они перерыли?
- Нет, роют штурмовики князя Мстиславского, чтобы террористы падали в эти траншеи. Только хоть с траншеями, хоть без траншей, а вши всё рано остаются.
Я не мог понять, говорит он серьёзно или опять издевается. Удивляться я уже перестал и понял, что, перестав удивляться, просто начинаю сходить с ума.
- Фёдор, я, кажется, сейчас шизнусь. Скажи, наконец, как мне отсюда выбраться?
-  Дверь – там.
- Да при чём здесь дверь! Это не тот город, не тот мир, не то время! И ты – это не ты, а какая-то злобная галлюцинация. Пойми – я вернулся куда-то не туда. Может быть, поезд сошёл с рельсов, у меня сотрясение мозга, и я валяюсь в бреду. Или в этой чёртовой Москве я отравился водкой и теперь имею белую горячку.
- Если ты, сука, не прекратишь умничать, я тебе аппендицит вырежу, понял, ты, козёл драный!
Его глаза налились кровью, на губах появилась пена. “Похоже, с ума схожу не я”, - дошло до меня.
- Успокойся, уже вырезали. Давно, ещё в детстве.
- А я ещё не вырезал, ублюдок хренов! Я ведь хирург, едрить твою мать, точнее, был хирургом и, притом, хорошим хирургом! Каких важных шишек я оперировал! А теперь мне остался один вид операций – ампутация кишок в уличной драке.
Вдруг Фёдор сразу как-то сник, завял и, раскачиваясь из стороны в сторону, начал заваливаться вперёд. Прежде чем я успел среагировать, вязаная шапочка ткнулась в горящий примус. Примус упал, потекло пиво, шапка затлела, распространяя зловоние. Пока я тушил бензин на полу и шапку на Фёдоре, тот пришёл в себя.
- На воре шапка горит, - сказал он со странной усмешкой, - а ты – тупой и скучный.
- Почему?
- Другой за такие слова проломил бы башку.
- Тебе что, этого очень хочется?
- Да что ж ещё–то остаётся? Только подраться – авось когда-нибудь кто и убьёт.
И тут погас свет. Фёдор вскочил и, сшибая в потёмках ящики, бросился к выходу, крикнув мне на бегу:
- Скорей!
- Куда? Что случилось?
- Откуда я знаю! Может, проводка накрылась, а, может – облава.
- Какая облава? Менты?
- Нет, ты точно тупой! Менты, террористы, пираты, президент Уругвая на ишаке – тебе что за дело? Жить хочешь – уматывай!
Непонятно откуда у меня в руке появился бильярдный кий. Фёдор размахивал клюшкой. Мы скатились по лестнице и, перепрыгивая через траншеи, помчались какими-то закоулками. Мелькнули помойка, остов “Запорожца”, ржавая вывеска “Соки-воды”. Мимо сновали смутные тени с различными ударными предметами в руках, а на углу, возле мёртвого светофора, уже дрались. Очень скоро я потерял всякую ориентацию и, выбираясь из очередной траншеи, получил жестокий удар по затылку. Не глядя, ткнул кием в темноту. Кий попал во что-то мягкое, раздался крик. Не став интересоваться, кого и насколько я покалечил, я ринулся догонять Фёдора.
Тот стоял у покорёженного газетного ларька, опираясь на клюшку. И голова, и клюшка были в крови.
- Живой? – спросил он.
- Живой, живой, - ответил я. – Ты, я вижу, пока тоже?
Несмотря на разбитую голову, Фёдор пребывал в некоем радостном возбуждении. Мы вышли на улицу. Из-за угла вылетел невесть откуда взявшийся трамвай, прогрохотал и остановился. Из него кто-то выпал и не поднялся.
- Похоже, это была проводка, - сказал Фёдор. – Можно возвращаться.
Мы снова брели закоулками, то и дело меняя направление, очень долго, нудно и медленно, пока я не понял, что мы попросту ходим кругами.
- А что, прямой-то дороги нет?
- Если здесь будешь ходить прямо, вообще никуда не придёшь. Кстати, сейчас я тебя познакомлю с одним придурком. Тоже, вроде тебя – шизанутый. Но подраться весьма не дурак. Между прочим, зовут его Зураб, и когда-то он был дирижёром. Только не вздумай при нём что-нибудь такое ляпнуть.
- Какое – “такое”?
- Симфоническое.
Беседуя так, мы подошли к дому. В подъезде уже горел свет, хлопали двери. “Интересно, спят ли они здесь вообще когда-нибудь?” - подумал я.
На лестничной площадке стояли двое подростков и мастурбировали. Вот один из них кончил, запрокинулся назад, заколотился в конвульсиях. Второй продолжал дрочить. “Город садистов и эпилептиков”, - заключил я. Подошёл к пацану, корчившемуся в судорогах, сунул ему в рот пачку из-под сигарет. Потом вспомнил, что здесь опасно во что-либо вмешиваться, и поднялся на пролёт выше.
Фёдор за это время куда-то исчез, так что оставалось только стоять и ждать. Впрочем, ожидание не затянулось. Дверь распахнулась, вытолкнув этакого здоровячка, ростом чуть ниже меня, зато не в пример шире, в невероятно поношенной кожаной куртке и в такой же шапочке, как у Фёдора. Не тратя лишних слов, здоровячок зарядил мне прямой в челюсть. Отлетая к стене, я успел достать его кием – попал по руке.
Из той же двери появился Фёдор и угостил моего противника ударом милицейской дубинки промеж лопаток. Здоровячок обернулся ко мне, произнёс: “Извини, дорогой”, и отобрал кий. По лёгкому акценту я догадался, что это и есть Зураб. Правда, он был больше похож на грузчика, чем на дирижёра, пусть даже бывшего, но я счел за благо оставить своё мнение при себе.
И тут началось. Они бились жестоко, нанося друг другу удары, способные положить быка. Скоро вся лестница была забрызгана кровью, но, как ни странно, никто и соседей на шум не вышел. Я присел на ступеньку, свернул самокрутку, закурил, дожидаясь, когда им надоест друг друга мутузить.
В конце концов, им надоело. Зураб снова обернулся ко мне и спросил:
- Так, значит, ты и есть московский сумасшедший?
- Я не московский. Я пробыл там неделю.
Он покачал головой.
- Москва, дорогой, может убить в два дня. Ну, да ладно, пошли.
Обстановка в его квартире мало чем отличалась от виденной мной у Фёдора, только вместо телевизора был необъятных размеров диван, вместо примуса – буржуйка, а вместо пива – такой же дерьмовый чай. Ещё по квартире мелькала какая-то женщина неопределимого возраста, как выяснилось впоследствии, глухонемая.
- Мария – это всё, что осталось от его прежней жизни, - шёпотом пояснил Фёдор. – Кто она ему – никто не знает. Может, жена, может, сестра, а, может, и мать.
Зураб куда-то вышел и вскоре вернулся с двумя косяками.
- Ты музыкант? – спросил он меня, взрывая первый косяк. Я кивнул.
- Это плохо. Даже не то плохо, что музыкант, а то, что слишком на музыканта похож.
- Почему? – удивился я. Фёдор захохотал.
- Клуб почемучек, на фиг! Расширенно-обкуренное заседание!
Зураб подержал в лёгких дым, выдохнул и сказал:
- Здесь так нельзя. Здесь мужчина – зверь. А если не зверь – то труп.
И тут я взорвался:
- И, всё-таки, ради чёрта лысого, скажите мне, что тут произошло? Вселенская катастрофа? Революция? Ядерная война? И кто здесь свихнулся – я или все?
Фёдор снова заржал, вызывая во мне желание долбануть его клюшкой – как видно, процесс адаптации пошёл. Зураб лишь пожал плечами.
- Здесь давно ничего не происходит. Общество продолжает развиваться по своим законам, а, согласно им, в скором времени следует ожидать возникновения сельского хозяйства и общинного строя. И даже, возможно, зачатков религии.
В дверь постучали. Зураб взял милицейскую дубину и пошёл открывать. Вернулся он с миниатюрной женщиной лет сорока, совершенно седой, с волосами, собранными на затылке в тугой пучок. Когда же я глянул на её одежду, мне показалось, что я докурился до ручки. Дело в том, что на этой женщине была надета – не больше, не меньше – школьная форма советских времён. Коричневое платьице и белый фартучек. Это оказалась та самая знаменитая Нина – информационное агентство “Сарафан-пресс”.
- Вот, мальчики, гордо сказала она, ставя перед собой ведро картошки и бутылку самогона. – Я нашла не разграбленный погреб! А ещё слушайте потрясающую новость – в субботу мне принесут неопровержимое доказательство существования Советского правительства! Датированное прошлым месяцем постановление об усилении мер по борьбе  с преступностью! Один из трёх экземпляров, отпечатанных на машинке в Кремле!
Я медленно сполз с дивана. Для одной ночи это было уже слишком! Нина, любовно поглаживая бутыль, продолжала истолковывать значение сего исторического документа, рядом катался по полу Фёдор (с ним, кажется, снова случился припадок), Зураб пожимал плечами, а Мария протирала стаканы застиранным полотенцем.
 
_______________
 
Как бы там ни было, процесс адаптации прошёл нормально. Я близко сошёлся с Ниной, временами мы трахались, а ещё я помогал ей в деле её жизни – в поисках могилы Владимира Ильича Ленина. Однажды между нами случилась крупная ссора. Нина обнаружила какую-то могилу с проржавевшей пирамидкой и погнутой пятиконечной звездой, о которую явно открывали бутылки с пивом, а я позволил себе усомниться в том, что в ней действительно похоронен Ленин. Тогда Нина попыталась избить меня кладбищенским крестом, упала в могилу и сломала ногу. Потом мы, конечно, помирились, но холодок в отношениях остался.
Недавно повесился Фёдор. Мы с Зурабом похоронили его в траншее. Я хотел оставить себе Фёдоровскую шубу, но не смог вытравить из неё вшей. Зато я нашёл кусок арматуры, приделал к нему гарду и заточил острие. Ещё я нашёл чудом уцелевшую гитару, и теперь по ночам прихожу с ней к Зурабу. Мы раскуриваем косяк, потом я играю, а Зураб плачет. От него ушла Мария, и он очень страдает.
Я понял, что вернуться в привычный мир мне никогда не удастся, поэтому я перестал лезть не в свои дела и задавать тупые вопросы. Но, хоть я и научился жить в соответствии с законами развития общества, меня почему-то всё равно называют психом, который свалился с Луны.
 
1998 г.