Земля Русская

      Помотало меня по земле нашей матушке. Много сапог истоптали мои ноженьки по полям и лесам бескрайней нашей Родины. Километры трасс газонефтепроводов проложила наша бригада по топям и болотам не хоженым.
      Довелось однажды во дремучих лесах Владимирских  наткнуться нашей колонне на забытую богом и отечеством деревеньку под названием  Малые Ямки. Когда-то и там была цивилизация, процветал колхоз, фермы навозом благоухали, поля колосились глаз радуя, люди жили в домах, своими руками срубленными, детишки голыми пятками сверкали, а нынче из жилых домов только десяток хибар и осталось. Вот возле этих осколков цивилизации мы свой нефтяной городок  и поставили. Любо ещё электричество сохранилось. 
      Как обустроились, я так сразу по домам прошелся, разузнать  есть ли у кого домашние пернатые. Люблю  сырое яичко выпить, домашнее не магазинное, да и парным молочком разживиться не мешало бы. Нашел старичка, что  имел козу и курей несколько,  мы с ним и сладились. Будет меня снабжать  свежими яйцами. Пяток в неделю и довольно, а иногда и молочком козьим побалует.
      Зашел ввечеру забрать свои деликатесы и хотел расплатиться, а он денег  не берёт.  Нет!  Ну, ни в какую!  Садись, — говорит — за стол, поговорим и всего делов-то. Я понял по своему, сбегал к себе в вагончик,  достал заначку в 0,5л., — принес.
      Посидели мы с ним, закусили.  Он мне  про себя и корни свои  рассказал, как отец его и дед были собирателями и сказителями русского поэтического фольклора, черпая репертуар свой из неиссякаемого источника  народных традиций и сказаний.
      Много к ним народу раньше хаживало. Соберутся, бывало, со всех окрест, сядут вкруг, закурят. В сизом махорочном дыму дед возьмет в свои руки инструмент, свою балалайку или былинные гусли, и весь вечер до ночи то сказки сказывает, то песни поёт, подыгрывая себе на струнах.  А люд крестьянский, затаит дыхание и слушает фантазии певца — о птицах заморских, о чудесах не виданных, отдыхая от докучливых мыслей о жизни своей не радостной, от отупляющей  работы, от гнетущей действительности.
      К ним даже из Ленинграда профессора  приезжали, всё выспрашивали, интересовались их творчеством, записывали. 
      Сказки, они же из уст в уста передавались и с каждым другим исполнителем  обогащались чем-то новым, свойственным только данному рассказчику  или наоборот что-то теряли, искажая первоначальный текст. Одна и та же сказка могла быть рассказана по-разному двумя исполнителями и иметь даже коренные различия.  Всё зависело от одарённости фольклорного певца, который в той или иной мере являлся в данный момент новым автором  произведения.
      Вот и мне дед Чик, так его прозывали, поведал не одну сказочную  историю, ибо много вечеров провёл я у него в гостях внимая нескончаемым речам старого человека.   
      Размяк старик после рюмки, увлажнились глаза его, некогда с синевой небесной сравнимые, теперича облака белёсые твердь небесную застилали.  Достал он инструмент свой наследственный, дедовские гусли, и полилась его гладкая речь, поддержанная  жестами и мимикой.  Звуки струн перекликались с интонацией его голоса,  который, то возвышался, теряясь в низких потолках горницы, то понижался до холодных глубин его погреба. И я был уже не только слушателем, но и зрителем  театрального действия.
      Вот что мне  поведал  потомственный сказитель и певец народного эпоса житель деревни Малые Ямки Владимирской губернии Аким Мелентьевич  Ширяев по прозванию дед Чик.
      
  Растёт, ширится земля Русская.
  Красотою души своей — славится.
  Процветает и множится народ её,
  Из многих городов и родов собранный.
  Плодородна и раздольна земля русичей;
  Колосятся поля их необъятные,
  Вызревает жито добротное,
  Руками  землеробов  взращённое.
  По лугам по её, по зелёной муравушке
  Гуляют стада тучные, в бесчисленном множестве;
  Всё для жизни и процветания, для благоденствия.
  Во лесах дремучих — не хоженых,
  Во глухих борах да рощах не ломаных
  Бродит дичь, не пугана, не стреляна,
  Не таясь по норам и логовам.
  Текут, струями серебряными,
  Быстры реки её полноводные,
  Омывая водой  хрустальною
  Берега свои кисельные.
  Крепок невод  в водах величавых.
  Богат улов у артельщиков,
  Серебром в лучах солнца плещется,
  С боку на бок дугой радугой.
  Стоят озёра глыбкие — полной чашею,
  Словно в зеркалах небеса отражаются.
  Облака, будто белы лебеди в святых водах,               
  Как в купели купаются.
  Полны закрома у труженика;
  Во дворах животина добротная,
  Столы от снеди в домах — ломятся.
  Посмотреть вокруг, — да порадоваться.
  Кругом сады цветут, дети в школах учатся.
  Отец  с матерью на земле трудятся,
  А в сердцах людских — любовь горит,
  Озаряя лица улыбками.
  Живут себе мирно люди русские,
  Спят спокойно дети малые
  В колыбели отчей обласканные,
  Силой и мощью от врагов ограждённые.

  Но не спится врагам завистникам.
  В черной думе все мысли их скверные.
  И всё мажут врата истории — дёгтем черным,               
  В коем сами все и вымазались.
  И уж сколько раз, силой смертною,
  Ко вратам к нашим захаживали,
  На богатства наши позарившись.
  Да окромя тумаков, с поля бранного,
  Ни пяди земли не захватывали.
  Злоба копится, аж слюна бежит,
  Бельма кровию наливаются.
  Тучей тёмной у застав стоят,
  Шатрами своими похваляются.
  А  в шатрах тех, — нечисть бражная,
  Наточает ножи булатные, окуная в слюну ядовитую,
  Что бы на смерть разить малой раною.
  Ждут приказа.  Вот - вот кинуться.
  Скоро ли, долго ли время шло,
  У врагов сила зависти через край плещется,
  Брызжет стрелами во все стороны.
  Обрядили воинов  в одежды ратные,
  Да одели на них шелома латинские,
  И к воротам Русским представились.
  Желаем с русским витязем силой меряться.

  Восплескала лебедь белая  крылами
  Вплоть от Белого и до Синего моря.
  И со всех городов, окраин, деревень и застав далёких,
  Потянулись витязи ратные, на священный на бой,
  За правду и Землю Русскую.
  Землю Русскую и Православную.
  Со святыми хоругвями белыми,
  Грозным ликом Спаса Великаго,
  В шелома и кольчуги закованы,
  Да  с калёным булатом в содружестве.
  Собралось войско великое — ни соколу облететь,
  И не  волку за день обрыскать.
  Все щитами закрыты — красными.
  А во главе Богатырь — шествует.

  Поле дикое, поле бранное
  Лебедою сорной поросшее,
  Да не сошкой кленовой
  Поутру ратай тебя вспашет,
  А калёным булатом воин встреплет.
  Не ржаным зерном тебя хозяин засеет,
  А вскормят тебя костьми русских сыновей.
  Не дождевою водицей жажду твою утолят,
  А напьёшься ты вволю кровушки людской,
  Этой влагой, как росой, поутру умоешься.
  Собрались наши витязи для сражения,
  В ряды ратные выстроились.
  Стоят молча, из-за красных щитов
  Пики – копия наперёд выставив.
  Долго ждали, в лицо врага зрети,
  Вражий стан со всех сторон оглядывая.
  Но время пришло, меч из ножен долой,
  И слились обе силы в массу единую.
  В массу мрачную, чёрной кровью залитою.
  Долго бился наш Богатырь,
  Силой Русской Земли  вскормленный,
  Полной ненависти к заморским захватчикам,
  Не щадил груди, ни своей ни вражеской.
  Много воронья он вскормил врагами погаными,
  Много червей он вспоил кровию  проклятой.
  Вот - вот и побьёт он  пришельцев непрошенных.
  Но и в Русской земле есть иудушки,
  Хоть одна, а найдётся паршивая,
  Овечьей шкурой, душонка, прикрытая.
  Пробралась она в сердце самое,
  Да гадюкой подколодной, — ужалила.
  Пал Богатырь Земли нашей Русской
  К ногам силы тёмной,
  Силы тёмной, пОгани вражеской.
  Изронил душу свою жемчужную
  Кровавым ожерельем на зелену траву.
  Ни словом о пощаде не обмолвился.
  Да и можно ли было просить о том,
  Врага коварного, лютой ненавистью кипящего.
  И поплыли золотые шелома по рекАм
  Из крови сыновей наших,
  И прошлась по Руси измена булатом кованным.               
  Взликовали  враги! Позапели всюду красавицы готские,
  С ног  на  голову  всё  представили.
  Мракобесие простёрлось над Русской Землёй,
  Широкой рекой печаль течёт,
  Умывая слезой сестёр, матушек.
      Содрогнулись небеса от плача великаго,
      Пошатнулись маковки на церквах от звона колокола.
      А враги и предатели, как собаки голодные,
      По набросились шакальём на тело бессильное.               
      Разорвали на части, тело некогда грозное.
      Тело мощное и веками сбираемое.
      Как возрадовались вместе с ними подлецы,
      Да иудушки, душегубы, и детей растлители.
      Распахнули врата в града Русские,
      И пустили  погАнь окаянную.
      А чем жил Русский Православный Народ
      В века славные —
      В угол тёмный, да дальней — упрятали.
      За семью замками, с печатями.
      Рука  диавола на челе у иудушки.
      Видно мир во грехе погряз,
      Раз им правят прихвостни  диавольские,
      По закону зла – мракобесия.
      Стали учить – поучать наших детушек,
      Не христианской морали и этике,
      Где добро есть добро, без примеси,
      А учить тунеядству и пошлости,
      Всепродажности и раболепию.
      Повылазило из щелей лихо  смертное,
      Что законом было упрятано
      С глаз людских в края дальние
      В назидание и наказание.
      Стало Лихо по дорогом ходить,
      Глазом хрустальным невежество сеять.
      Кривду насаждать, черной ложью
      Правду в истории вымарывать.
      Были в почёте  руки  рабочие,
      Трудовою  славой  покрытые.
      Теперь глянь, — курьи ноги стоят
      На трибунах гласа народного.
      А вокруг одно  купище,  неурядица,
      По широким полям полынь сеяна.
      Что  когда-то  дедами сбиралось —
      Растащили,  по уделам — попрятали.

      Лишь в одной избе, где ставенки  низкие,
      Угол черен от дыма лампадного,
      Сидит в горенке старуха немощная,
      А по имени та Евпраксиния.
      Мать детей своих, жена мужьина,
      Сестра для народа братского.
      Уж и плачет  и  молит боженьку,
      О страданьях своих, о помощи.
      О сиротской худой  судьбинушке.
      И снизошло на неё просветление,
      Была старуха ветхая, черная,
      Встала с колен — краса девица.
      Встала, з дверей в двери прошлась,
      Из ворот в ворота вышла.
      Видит, бредёт к ней от околицы,
      Старец, сединою древней окутанный,
      А в руках его гусли яровчатые,
      По старому складу настроены.
      Зачинает он сказы сказывать,
      Речи мудрые в лад выстраивать.
      Ой, да рассказал боян, о чистом поле,
      Что белым белей снега белого,
      Аж  смотреть очам — слёзы катятся.
      Да только не ковыль трава
      Сединою своей поле выбелила,
      Что и темной ноченькой не скрыть.
      А то белеются косточки ратные,
      Солнцем жарким и ветром иссушенные.
      Да отважится кто, белы косточки мертвой водой омыть,
      Чтоб срослись они в единое целое.               
      Да хватит ли духа у кого, омыть мертво тело живою водой,
      Яко же  восстал богатырь из праха, сбросив цепи
      Чёрной нежитью кованных.
      Да осмелится ли кто опоясать его
      Пояском, славы дедовской! Пояском любви да верности!
      Найдутся ли, такие, кто ни собой, ни долей своей не поскупятся.
      — Ой, ты дева красная, лебёдушка наша, белая.         
      Поднеси-ка, стар отцу — чарку зелена вина.
      Да отведать дай — мёду добротного.
      Приустал  вельми, я от дальней дороженьки.
      Подаёт девица старцу воды колодезной.
      — Выпей батюшка, водицы сырой то дар Земли матушки.
      Выпил пришлый человек, усы пообтёр.
      Достаёт девица ковригу ржаную, — ломает надвое.
      Половину старцу протягивает.
        — Не погневись, не до жиру нам, возьми хлебушек,
      Дар Земли нашей матушки. Да скажи,
      Как найти  поле то белое, что булатным мечом распахано,
      Что костьми людскими засеяно, да травой муравой пророщено.
      Там лежат мои братья милые, сыновья мои драгоценные,
      Там мужья мои лежат любые, под покровом одним,
      Яко ноченька тёмная им даровала.
      Поклонился  вещий  боян — Русской женщине.
      — Есть  дорога одна, да грясти не легко.
      Поросла бурьяном, обидой загажена.
      Кому той дорогой идти, тому муки нести,
      Тот у власти, златокованой, не в милости.
      Блазнить будут, мздою подмазывать,
      В трубы медные петь, лесть выказывать.
      А коль не по-ихнему станется, хулой и дёгтем вымажут,
      На изнанку всё вывернут. Ничем не побрезгуют.
      Вот такая она, — дороженька,
      Что приведёт тебя, девица, к полю белому,
      Где поклонишься ввечеру на кроваву зарю,
      Прилетит с дубравы чёрный гавран
      И принесёт тебе мёртву воду.
      Смочишь этой водой кости рубленные
      И срастутся они в тело цельное.
      Алой зарёй, денницей, поклонишься
      Солнцу ярому и слетит с неба, ясен сокол.
      Принесёт в твои руки девичьи
      Живую воду, хрустальную.               
      Окропишь  ею  тело мёртвое,
      И восстанет сила Земли Русской.
      А вот тебе сума волшебная,
      Куда ты горе людское будешь складывать.
      А тепери ступай! Свой путь, Ты, сама выбрала!
      И помни; Как безымянному персту нет имени
      Так и твоё позабудется.
      Коль свернёшь с пути правого!

      Долго ли, коротко, Евпраксиния  мыкалась,
      Горе людское в суму свою складывая.
      Да вот  выследило её Лихо одноглазое.
      Обернулось оно  молодцем златокудрым,
      А под ним конь вороной, на перчатке кречет.
      Подъехал к ней и в пояс кланяется.
      На белы ноженьки  надевает ей сапожки сафьянные,
      Обряжает стан её шелками кисейными,
      Отягчает  плечи  её мехами  собольими.
      Приглашает во свои  палаты  белокаменные.
      Там в гриднице светлой столы уж стоят накрытые,
      Снедью заморской — невиданной.
      Дорожки то к ним выстланы —
      Коврами с парчой золототканою,
      За столами теми, с боярами, сидят купцы иноземные,
      Коих с ложечек икрой потчуют,
      Да очи их, срамными девками балуют.
      А в очах тех корысть и надмение.
      Полное к люду пренебрежение.
      Как узрили деву нашу красную,
      Повскакали с мест своих, губы выпятив.
      Уж как стали они блажити,
      Рученьки лобызать её, да нахваливать.
      В льстивых речах соревнуяся, в женихи набиваючись.
      Птицей гоголем пред ней прохаживаются.
      Мошною своей похваляяся.
      Пялят глаза жадные на перси её округлые.
      Лихо на княжьем  троне сидит — усмехается.
      Образам православным не молится.
      Думу думати — как дороже продать
      Белу лебедь  — Русь раскрасавицу.
      Между тем пир подходит к концу,
      Уж бояре блюют под лавками.
      Идут к трону  вечернии  псы:
      Так, да раз так — подавай коль обещано.
      — Кто тебя на сей трон возвёл? Отвечай!
      Кто, как не Мы здесь хозяева?!!
      А раз так, — ценой красной плати,—
      Белой лебедью не венчаной.
      А в приданое  берём —
      Города да  пригороды, леса и поля с просёлками,
      Реки чистые, да с озёрами глыбкими.

      Молчалива у окна краса Русская,
      Косы русые, будто солнца луч
      Окунулся в нивы высокие.
      Голубее глаз не встречать цветов
      В зелёных лугах края отчего.
      За окном резным — омут мрака глубок,
      В небе ни денницы, ни месяца тучного.
      Густа  мгла  растеклась по родной земле.
      Ночь стоит в тишину окутанная.

      В руках Евпраксинии свеча горит воску ярого,
      Разгорелась, трещит.
      Горячи капли персты жгут без жалости.
      По щёкам слёзы катятся, но течёт слеза не от огничка.
      Не от боли сей сердце ломится.
      Душу режут и жгут слова окаянные.
      Что чернят её девичью честь,
      Попирают хулой — достоинства.
      Гнев великий закипает в ней,
      Силой правды возвышенный.
      Но бессильна она в одиночестве,
      В окружении  врагов и предателей.
      Супротив  ей одной не выстоять,
      Без поддержки земли разрозненной.
      От отчаянья распахнув окно,
      Головою кинулась в омут ночной.
      И уж было с жизнью своей простилася,
      Как обернулась вдруг лесной голубицею,
      И под пологом ночи сокрылася.

               
      Тут и окончил боян песнь свою,
      Свитую словесами старинными,
      Из горькой полыни нашего  времени.

                2011 г.