Первый оттиск

Войдя в любовь,
как в обетованную землю.
Я готов был принять
её ливни и засухи,
её ненастье и
терпкое безмятежье в мае,
я готов тотчас принять
её снежные лавины
и лавовые потоки.
Я хотел лишь растить свой хлеб
и от одиночества им защищаться,
каждый день раздаривая,
словно перед Пасхой,
душистые ломтики, –
отвергая насилье,
ногой придавив, как гадюку,
колючую проволоку.

Я наполнился светом и, как ива,
склонившись над речною струёй,
в течении реки увидел себя и всё,
что течет сквозь меня,
без меня и со мной.
Всё это – смотрение в пропасть,
повторяю: чтение души –
это смотрение в пропасть.
Положи мне на лоб свою руку,
чтобы я не упал,
бездной ошеломленный,
на огромный букет полевых цветов,
растрёпанный ночной бурей,
в котором ещё не было
знакомых мне красок,
да – только в любви
мы выражаем себя,
и только любовью можем себя оправдать.
Прошу тебя –
платье надень
цвета созревающей ржи,
потому что виденье одно вспоминаю,
а может быть, детский сон,
озаривший мне жизнь
светом женщины,
светом хлеба:
кажется, в сумерках –
утра ли, вечера?
В мглистой и долгой тиши,
в праздник июньских дождинок,
когда рожь приближалась
к рождению таинства хлеба,
застолья, – без звука,
как луч, прекрасная женщина шла,
из пшеничных степей поднимаясь.
Колосья, как пальцы,
ласкали ей груди и губы,
победными каплями крови
сочились дикие маки.

И ничего больше:
голова была ещё пуста,
только этот далёкий,
далёкий вздох.
А может, то среди колосьев
танцевала девочка
из далёкой страны чудес,
она едва касалась земли,
но мартовский кот
приготовил для неё
очередное снадобье.