Маленькие истории в большой стране

А. Н. ПАВЛОВ

МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ В БОЛЬШОЙ СТРАНЕ
























Санкт-Перербург

2017



Павлов А.Н.
Маленькие истории в большой стране. Рассказы. Написаны за период 2008–2016гг. Художественная литература.  2017. – 447 c






     Александр Николаевич Павлов – доктор наук, профессор.
    Свыше тридцати лет занимается преподавательской работой. Кроме того, пишет рассказы. В 2012 г в издательствах LAP-LAMBER и YAM-publishing (Германия) вышли несколько его книг (Евангелие от Природы, Мониторинг любви, Когда Бог…, Божьи искры на Земле и др.). Ранее издательство ВВМ СПГУ выпустило четыре книжки рассказов (2009-2012).  Предлагаемый  полный сборник  публикуются впервые
Тел. Дом (812) 664-10-92. Моб. 8-921-409-74-41.
Email: a.n.pavlov@bk.ru






























ABSTRACT

    Алёше 17. Позади художественная школа. Что дальше? Путь выбран давно. Стать художником. Каким? Хорошим. С перспективой на «маршала». Где? В театре и возможностями творить в кино. Подал документы. Начал готовить конкурсные работы. Пройдёшь «смотрины», допустят к экзаменам. В себе не сомневался. Верил, есть дар от Бога. Он это чувствовал. Родители знали. Но волновались. Ведь их сын в потоке конкурсантов оказался единственным в таком юном возрасте.
    Что готовить к показу? И по тематике и по материалам исполнения? Вопросов  много. Но вот конкурс позади. Успешно. Первый экзамен –  на профессиональную  пригодность.
    Большая аудитория. Мольберты. Абитуриенты на «старте». Ждут объявления темы. Все напряжены. Наконец, вскрывается конверт. Объявляют:
– Представьте, вы со своим театром приехали на гастроли в город, где жителей ничем не удивишь. Вам предстоит попробовать разбудить в них интерес к спектаклю. Можете начинать работать. У вас 6 часов. Время пошло.
    Абитуриенты у мольбертом не новички. Они прошли конкурс документов и домашних работ. Так что вопрос о технике не стоит. Следует придумать, что на мольберте изобразить. В этом вся проблема. И здесь работает только интуиция. Никакой натуры нет. Нужна фантазия, которая способна удивить. В первую очередь, самого себя.
    В голове Алексея промелькнули всякие истории. Знакомая девушка занималась на подготовительных курсах в инженерно-строительный институт (ЛИСИ). Выставлялись гипсовые геометрические фигуры: куб, полусфера, конус и что-то ещё. Требовалось дать рисунок, но такой, чтобы все фигуры падали. Иначе говоря, построить из них композицию на заданное условие. Позже она попыталась получить совет у знакомой, профессиональной художницы. И услышала такой ответ:
– Леночка, этого тебе никто объяснить не сможет. И я в том числе. Могу только сказать, получилось у тебя или нет, когда работа будет готова.
    Вспомнил перцептивное моделирование. О нём говорили в школе. О нём читал у Р. Грегори. Восприятие и ощущение.  Они рождают личностные сигналы-образы в голове, сердце и душе.
Это некие абстракции. Они могут быть разными. Похожими на натуру.  Или прячут её в себе. Но так, чтобы зритель понимал, – здесь что-то есть. То, чего без помощи художника он увидеть бы не смог. Искать и думать. Заставить человека размышлять. В этом залог успеха.

    Лошадь под сенью дуба. Она зелёная. Её необычный цвет в глаза не бросается. Только потом появляется некоторое беспокойство, когда включается мозг. Начинает работать не уместная здесь рациональность:
– Зелёных лошадей не бывает. Художник что-то перемудрил. Ох уж эти художники! Вечно что-нибудь выдумают.
    Через какое-то время появляется осознание реального факта:
– Лошадь белая. Но через крону дуба проходит окрашенный листвой свет. Он и делает белую лошадь зелёной. Так всё просто. Спасибо художнику. Без него я был слеп. Бывает, не бывает. Есть. В этом всё дело.
    Поставленная задача «удивить» проще, чем кажется на первый взгляд. Тут город со странными жителями не причём. Просто надо дать своё. Но такое, чтобы люди восприняли результат его работы как открытие для себя.
    А могут ли они вообще открытие увидеть? Наверняка. Ведь нам не дано придумать, чего нет и быть не может. Даже дети сказки понимают и через них познают мир. Придумывает наша память, может быть генетическая. Ну и, наконец, есть же интуиция. Она у каждого. Вроде бы, Сатпрем (или Шри Ауробиндо) говорил о воспоминании будущего.
    Всё это промелькнуло в голове Алёши как вспышка молнии. Решение найдено. На его мольберте должна появиться сказка.

      И вот он уже студент. Начались будни. Интересные. Требующие постоянного поиска и неординарности решений. В школе этому не учили. Да этому и не научишь. Здесь же стимулировали саморазвитие. А оно создаётся тематикой художественных задач. Выглядят они внешне простыми. Но! Необходимо превратить абстрактные понятия в реальное изображение. Например, – нарисовать радость, грусть, горе, восторг и т.д. Неважно, что появится на полотне. Главное, чтобы изображение открывало заданное настроение и впечатление. Через пять лет Алексей вышел в люди и успешно работал. Домашнее творчество выставлялось во многих странах мира. Одну из своих работ на листе ватмана, выполненную гуашью, он подарил мне. Я ламинировал её для сохранности и повесил в рамке у себя на кафедре.
    Некоторые видят в ней космос, другие – ковёр. Многие не ищут никаких аналогий. Они думают, что Алёша показал какой-то неведомый им мир. Яркий и причудливый. Добрый и гармоничный. Он был талантливым художником. Жаль, что путь его в жизни оказался коротким, и он не успел себя полностью реализовать.
    Как-то я спросил его:
– Как тебе удаётся создавать такие полотна без эскизов? Вот так сразу начисто, без помарок.
    Ответ его был простым и обезоруживающе ясным:
– Я ставлю на чистом листе точку. Потом раздумываю, куда и какого цвета тянуть от неё линию. Она заканчивается. И я снова размышляю и веду другую линию. Постоянно выбираю направление и цвет. Я не задумываюсь, что получится, и какой будет результат. Он где-то у меня внутри, подспуден. Как северные русские хоры. Полная свобода всех голосов. Импровизация каждого вяжется многократно и многообразно в соответствии с общим многоголосием. В этих хорах нет видимой причинной связи. Звучание как бы причин не имеет, но они и не случайны. Причина есть. Это нечто целое – будущее произведение, которого ещё нет, но оно создаётся в процессе пения. Хор конструирует некий музыкальный Символ – неслиянного и неразделимого. Похоже на музыкальный орнамент. Своего рода спиритический сеанс. Невозможно объяснить. Всё происходит изнутри, как бы само собой. Какая-то магия.

    Спасибо тебе, Алёша.
2010

АВТОРИТЕТ

     По субботам я приезжал в пос. Ушково, где Верочка работала воспитателем на даче детского сада. В этот день стояла прекрасная тёплая погода, и она с группой гуляла на лесной полянке. Детвора толпилась около. Она делала для них луки. Изделия были простенькими. Тоненькие палочки, согнутые  бечёвкой. Стрелки мальчишки отыскивали сами, находя лёгкие лозинки. Получив лук, каждый тут же стрелял. Стрела падала недалеко, но часто пропадала в траве или кустике. Луки ломались, и  Вера не успевала восстанавливать потери.   Тут появился я. Дети меня знали. Они кинулись ко мне. И мальчишки и девочки. Все скучали по папам. Помню,  десять пальцев рук у меня мгновенно оказались захваченные их кулачками. Я шёл, растопырив руки. Нам было хорошо. Процедуру изготовления луков пришлось взять на себя. Как и Вера, я не поспевал. Мальчишки толпились вокруг меня и просящими голосами, кто громче, кто тихо просили:
– Дядя Саша, мне, мне, вначале мне. Я давно уже сломал, а я уже и стрелку потерял, порвалась моя верёвочка!
Я пытался сформировать какую-то очередь, не обидев ни кого. Помню среди этой толпы, выделялся один мальчик. Кажется, его звали, как и меня, Саша. Он не приставал ко мне. Подходил спокойно и говорил:
– А я вот хорошую палочку нашёл. У меня и верёвочка есть. А вот и стрелки. Потом мне сделаете лук, ладно?
Как-то получилось, что он остался один. Конечно, я сделал лук. Палочка, действительно была отличная: в меру толстая, ровная. Бечёвка крепкая. Да и стрелки лучше, чем у других. Терпелив он был.
    Отдав ему готовый лук, я обратил внимание, что он не стал из него стрелять. Это просто была его вещь, нужная ему, возможно, про запас. Он мог её использовать, но не торопился, берёг.
     Почти сразу, как лук для Саши был готов, закончилась прогулка. Вера стала организовывать их в пары, чтобы двигаться на ужин. И тут оказалось, что единственный ребёнок, у которого был лук и стрелы – Саша. К нему стали приставать:
– Саш, а Саш! Дай стрельнуть.
Его реакция была чёткой и неоднозначной. Одним он отвечал:
 – Нет, – или – Не дам.
Говорилось это так, что просящий больше к нему не обращался. Другим сулил:
– Подожди. Может быть, дам.
Он обнадёживал их.  Эти мальчишки группировались около него. Других не подпускали, отталкивали, уменьшая конкуренцию. Это была уже его команда. Она ему добровольно подчинялась. Саша становился в их глазах авторитетом и мог ими управлять. Думаю, что если бы кто-то захотел у Саши лук отнять, они бы этого не допустили. Лук был Сашин. Он им распоряжался. Свита принимала его собственность как должное. Но, поскольку им пообещали тоже попользовать ею, они воспринимали себя совладельцами, хотя им сказано только:
– Может быть.
     Откуда всё это? Думаю – так устроен Мир.

2009

АНТИСЕМИТ

Термин «антисемитизм» общеизвестен. Но с недавних пор я стал думать, что его можно понимать по-разному. Чтобы не сбивать свои ощущения, я сознательно не обратился к словарям и энциклопедиям. Решил, что собственные ощущения  меня не должны обмануть. Начал с того, что перечитал одно из писем Александра Александровича Любищева (крупного отечественного биолога) по поводу дарвинизма. Он сам и многие считали его антидарвинистом. Возможно, поэтому понятие обсуждалось им профессионально и довольно подробно.
     Любищев примеряет его к использованию приставок «контра», «ультра», «пара» и «эпи». Получилось, что слово «анти» есть лишь частный случай понятия «не».  Он показал, что антиучение отрицает учение лишь в известной степени по схеме тезис – антитезис.
     В таком понимании антисемитизм не предполагает противодействие как «контра», а лишь противопоставляет ему другие религиозные взгляды. Поэтому антисемиты ничего крамольного по отношению к семитам не несут. Это тот случай, когда можно заявить:
– Богов станет меньше, а Бога больше.
     У меня всегда было много друзей-евреев. Они не лучше и не хуже других людей. Плохо только, когда они считают, что избраны Богом. Как-то в гостях мой приятель-еврей начал излишне активно превозносить своих соплеменников. Один из гостей спросил его:
– Послушай, Евсей. Скажи мне только честно, ты на своей работе самый умный?
Тот несколько опешил и честно ответил:
– Конечно, нет.
На этом тему закрыли.
Евреям часто приписывают некое интеллектуальное высокомерие. Но оно присуще в разной степени всем народам. Мне известен такой анекдот, якутского происхождения:
– Знаешь, Саша, ведь Ленин по национальности якут.
На мой вопрос, из чего это следует, я услышал простой ответ:
– Ну, как же, такой умный.
     Как-то мне пришлось выступать оппонентом на докторской работе моего однокашника-еврея. Работа была сильная, и положительный результат защиты ни у кого сомнений не вызывал. В соответствии с требованиями ВАКа я, как оппонент, высказал несколько критических замечаний. Друзья диссертанта, которых оказалось в зале довольно много, чуть меня не поколотили. Мне даже пришлось оправдываться:
– Да, что вы на меня насели. Я же работу поддерживаю.
     Но опять же такая реакция – «оборонить своего» свойственна не только евреям. И дело здесь не в национальности. Это какая-то корпоративная реакция. Моряки безоговорочно и отважно защищают своих, десантники тоже славятся отвагой и бьются за своего при любом количественном соотношении, не взирая на то кто виноват и начал первый. В России любили и поощрялись кулачные бои деревня на деревню. Военные объединялись супротив шпаков (штатских). Но только поведение евреев вызывает негативную реакцию окружающих.
      Вероятно, проблема антисемитизма не имеет решения. Просто здесь можно говорить «да» или «нет». Это как вера. Её нельзя объяснить. Одни верят. Другие нет. Вот и всё. Вера – это право выбора.
    К этому вопросу можно подходить с разных сторон. Год или два назад звонит мне бывший коллега. Поздравляет с каким-то очередным праздником и вдруг заявляет:
– Знаешь, Саша, я ведь стал антисемитом.
– Что так? Раньше за тобой этого не замечалось.
Он мне поясняет:
– Я раньше думал, что антисемит – это тот, кто не любит евреев. Оказалось, что не так. Антисемит – это тот, кого евреи не любят. Так что любовь и нелюбовь может проявляться с разных сторон.
     Для меня такая позиция была неожиданной. Но я понял, что она имеет право на жизнь и, возможно, распространена достаточно широко. Всякое явление имеет две стороны.

2009   

АРМЯНСКИЕ ЗАБАВЫ

     Моя профессиональная деятельность началась в Армении в конце пятидесятых годов. Жара стояла страшная. Столбик термометра поднимался за пятьдесят. Для оформления всяких бумаг мне приходилось много перемещаться по раскаленному Еревану. Спасало то, что почти в каждом дворе находились фонтанчики изумительной воды  – ледяная прозрачная струя. Я пил, и обливал рубашку, голову, лицо. Шел до другого дворика. К этому времени на мне все высыхало, и я повторял операцию. Армяне своей водой очень гордились и говорили, что она похожа, а, скорее всего, лучше знаменитых швейцарских источников. В Швейцарии я не был, но, думаю, они говорили правду. Это была подземная вода из знаменитых туфов Армении.
     Позже я понял, что армяне очень любили свою страну, гордились ее историей, древнейшей культурой, своим народом. Это и позволило им сохранить себя. Когда я начал заводить там знакомых и друзей, то первое, что мне пришлось услышать это фамилии знаменитых людей, о национальности которых я как-то не задумывался.
– Саша! – обращались они ко мне, – ты про Айвазовского слышал?
– Конечно – отвечал я. Это великий русский художник-маринист. Его полотна висят в Русском музее в Ленинграде, в Третьяковке и многих других музеях. Самая знаменитая его картина «Девятый вал». С нее сделано много репродукций. Звали его, кажется, Иван Константинович.
Мне немедленно отвечали:
– А ведь он не русский, он армянин. Отец его был армянином.
О том, что он учился в Петербургской Академии художеств, по-моему, мало кто из них слышал. Далее, чтобы совсем меня поразить спрашивали про Симонова. О каком из них шла речь, разговора не было. Но предполагалось, что всегда речь должна была идти об изначальном Симоняне, естественно тоже армянине. Далее мне напоминали о маршале танковых войск знаменитом Баграмяне и, наконец, завершая мой разгром, заявляли, что армяне самая храбрая нация в Советском Союзе. На мой недоуменный вопрос:
– Почему вы так решили? – Следовал совершенно обезоруживающий ответ:
– Это нетрудно подсчитать. Достаточно число всех известных героев Советского Союза разделить на число жителей Армении и будет получен самый высокий коэффициент.
    Я думаю, что так оно и есть, если в знаменателе будет стоять население республики. Но если помнить, что армяне жили не только в Армении, но и во всех других регионах СССР, то коэффициент храбрости, конечно, уменьшится. Это я говорю не для того, чтобы как-то умалить храбрость и смелость армянских солдат и офицеров, а к тому, что считать надо правильно.
     Перечень подобных вопросов и гордых ответов можно продолжить. Но дело не в них. А дело в том, что народ гордится собою и знает себя очень хорошо. Да, Ереван очень красивый город, но не самый, самый красивый. Да, армяне прекрасные и часто выдающиеся музыканты, ученые, художники, но не единственные. Все это звучало немного наивно, но трогательно, особенно в устах тех, кто нигде, кроме Армении не бывал. И все-таки их вера в какую-то избранность и предназначенность вызывает уважение. Это хороший и дружелюбный народ. Он любит и ценит разные шутки,  забавы и анекдоты, в том числе и про себя. Наш главный геолог рассказывал мне разные забавные истории. Вот две из них.

Забава 1.
 Геологическая партия заканчивала работы, и результаты ее были малоутешительными. В то время практиковались, так называемые, ревизионные проверки. В случае, о котором пойдет речь, объектом ревизии были заброшенные штольни, где когда-то шла добыча свинцовой руды. Эдику Левоновичу Сарухоняну было поручено посетить их и проверить эти выработки на возможное урановое оруденение. Его не было двое суток. Все с нетерпением ожидали результатов. Приехал он ближе к ночи. Перед тем как доложиться, зашел в лабораторию, мазнул по привезенным образцам клеем и ножом  соскоблил на них немного урановой черни с наших музейных образцов. Дело в том, что окисленный свинцовый блеск (минерал свинца), который он привез из штолен,  внешне очень похож на урановую чернь. Потом положил в нагрудный карман сильный радиевый эталон, используемый для подготовки приборов к работе, и позвал начальника партии.
– Ну, как съездил? – был вопрос.
– Да чего рассказывать, Татевос Авакимович.  Вот, посмотрите образцы.
Начальник партии взял радиометр. Поднес его к образцам. Сарухонян естественным движением нагнулся к нему стороной, где в  кармане находился эталон и…. счетчик затрещал на все обороты по максимальной шкале. Татевос Авкимович охнул, взял другой прибор и осветил образцы. Они стали люминесцировать, как и должно быть.
– Ну, что ж, это здорово, – загорелся Татевос Авакимович, и начал расспрашивать Эдика подробно. Тот взмолился отложить подробности до завтра, поскольку два дня не слезал с седла и очень, очень, ну прямо смертельно устал. А начальник завелся:
– Как ты можешь быть таким спокойным? Ведь партия на волоске. Вот-вот закроют. Бурится последняя скважина, да и она, скорей всего, пустая.
– Все я понимаю, Татевос-Джан, но и Вы меня поймите, у меня в голове уже туман, я плохо соображаю. Давайте до завтра, умоляю.
     Татевос Авакимович, конечно, рассердился, но ушел, не забыв хлопнуть дверью.

     Наутро Эдик приходит на работу и видит такую картину. Начальник партии сидит за своим столом. Рядом с ним внимает его приказам старший буровой мастер. Разговор идет о том, чтобы прекратить бурение на последнем участке, срочно демонтировать буровую, переезжать на новый участок к штольням и начинать новую скважину.
    Эдик понял, что дело принимает серьезный оборот. Поздоровался и, когда начальство посмотрело на него, упавшим голосом сказал:
– Татевос Авакимович! Я того, … я пошутил.
Татевос Авакимович аж просел, потом уничтожающе взглянул на Эдика, молниеносно схватил со стола чернильницу и метнул ее в него. Эдик был моложе, ловко увернулся и кинулся в двери. Три дня он ночевал где-то в горах, боясь показаться на глаза.

Забава 2.
     Как-то Сарухонян подлечивался на водах в Кисловодске. Прогуливаясь по городу, зашел перекусить в небольшой ресторанчик. Рядом за столиком сидели две девушки и разговаривали на армянском языке. Разговор был очень вульгарный, не принятый тогда у молодых армянских особ. Одна из них, видимо, что-то почувствовала и показала головой в сторону Эдика. Другая отрицательно покачала головой и сказала, что этот олух все равно ничего не понимает. Эдик понимал все, но не подал вида. Внешне он на армянина не походил. Мать у него была русская.
     Девушки собрались было уходить, но одна вдруг вспомнила, что дома у них нет хлеба. А надо сказать, что в те времена с хлебом в стране начались перебои. Она и говорит подруге:
– Давай захватим хлеб из ресторана.
– Да неудобно как-то, пусть этот тип вначале уйдет. Подождем.
(Они имели в виду Эдика). Все это обсуждалось в очень грубой форме. Эдик начал тянуть время и заказал стакан чаю.
– Ну вот, начинается, теперь чай свой хлебать станет. Да черт с ним, бери хлеб и пошли.
    Они встали, взяли было хлеб, как вдруг Эдик обратился к ним на чистейшем, как он рассказывал, литературном армянском языке:
– Девушки, да вы не торопитесь, я сейчас свой чай закончу.
Что тут было! Они взвизгнули, бросили хлеб на стол и опрометью кинулись к выходу.
     На следующий день Эдик вечером прогуливался по центру Кисловодска и, о боже милостивый, увидел вчерашних соседок по ресторану. Он заскочил в ближайшую булочную. Хлеба, конечно, не было. Он к продавщице:
– Пожалуйста, кусок хлеба. Выручайте.
– Закончился? Да себе-то верно оставили?
– Мне много не надо! Кусочек, только кусочек!
Продавщица кусок отрезала. Эдик выбежал из магазина. Его приятель, с которым они прогуливались, уже махал ему рукой. Он остался, чтобы не потерять девушек из вида. Эдик сделал небольшой крюк по соседнему переулку и вышел на девиц с другой стороны, навстречу. Подошел к ним и на армянском языке очень учтиво сказал:
– Девушки! Вчера в ресторане Вы хлеб забыли, пожалуйста, возьмите!
Целый квартал девушки шли за ним и просили прощения за свой почти нецензурный разговор. Думаю, этот случай послужил им уроком. Вероятно, воспитывать хорошим манерам полезно именно так.

2008

АРТИСТКА

     Адлер. Лето. От района рынка в сторону моря тянутся две параллельные улицы. Ближе к морю, они сливаются. На этом месте стоял ларёк, кажется, с овощами и фруктами. Адлер тогда был довольно затрапезным приморским местечком. Большой Сочи, куда он позже вошёл, ещё не был создан. Возможно, поэтому позади ларька валялись коробки от товаров, ящики, бумаги и всякий мусор. Среди этого хлама выброшенное колесо от большой автомашины. На нём я увидел девочку. Возможно, дочку продавщицы. Светловолосая, с двумя косичками-хвостиками. В лёгком простом платьице и каких-то стареньких тапочках. Ни на кого не обращала внимания. Смотрела куда-то вдаль. Была поглощена собой. Я понял, что огромный старый протектор был для неё сценой. Она играла в театр и была в нём артисткой. Думаю, эстрадной. Девчушка пела, танцевала. После каждого номера раскланивалась и сама себе аплодировала. Видимо, в это время изображала публику.
     Я боялся, что её кто-нибудь спугнёт или грубо посмеётся. Столько в этой девочке было непосредственности, ожидания счастливого придуманного ею будущего. Она не видела проходящих мимо людей, свалки, среди которой стояла. Для неё вокруг был другой мир. Она создала его внутри себя и радовалась ему. Видела себя актрисой, в аплодисментах слышала признание и была в эти минуты счастлива.
     Я стоял в сторонке и смотрел на это чудо детства. Забыл, зачем шёл сюда. Концерт продолжался. Мне не хотелось, чтоб она заметила меня, и направился к морю. Девочка создала у меня настроение какой-то теплоты. Глаза проскочили мимо пляжа и видели только безбрежную даль и выпуклый горизонт. На такой выпуклости находился и я, и девочка, и Адлер, и все люди. Может быть, в этом и кроется смысл картины Пикассо «Девочка на шаре». Мы все балансируем на его округлости. Надо устоять. Но приходит время, мы теряем равновесие и срываемся в пропасть Космоса. Дети стоят лучше нас. Они этой выпуклости не сознают, и потому у них нет страха перед бездной.
     Прошло пятьдесят лет. А этот счастливый ребёнок стоит у меня перед глазами до сих пор. Так захотелось поехать в Адлер. Если удастся, обязательно приду к тому месту. Там должно остаться что-то хорошее. Оно не может никуда подеваться. Кусочек души этой девочки обязательно там сохранился. Просто как часть пространства, её и моего времени.

2010

АТОМНЫЙ ВЗРЫВ В ШКОЛЕ

     Магадан. Конец сороковых годов. Я восьмиклассник. Школа десятилетка, тогда единственная в городе. Появилось большущее объявление, что вечером в одном из классов будет лекция о строении атома. В конце покажут атомный взрыв. Представления об этом тогда были смутные, но интерес острый. Народу собралось много. Лекцию читала согбенная старушенция. Но все знали, что она заслуженная учительница СССР и кавалер ордена Ленина.  Это было внушительно и авторитетно.
     Что она говорила, сегодня совершенно не помню, да и тогда не очень-то вникал в суть вопроса. Я ждал взрыва. Думаю, его с нетерпением ждали все.  В стороне на каком-то штативе был закреплён проволочный макет атома, в центре которого размещался маленький резиновый мячик. Он изображал ядро.

     Эту ситуацию можно сравнить с той, которая была на одном из выступлений начинающего поэта В.Маяковского. Он рассказывал о поэзии, читал стихи, а в стороне на тросах висел рояль, повёрнутый ножками вверх. Лекция закончилась. Маяковский стал раскланиваться, а рояль всё висел. Из публики кричали:
– А рояль зачем, да ещё вверх ногами? Зачем рояль?
Маяковский ответил:
– Чтобы вы не расходились.
Кажется, публике такое объяснение понравилось.

     Содержание лекции об атоме, вопросов, кажется, не вызвало. Но если таковые и были, то, они напоминали анекдот о лекции в грузинском колхозе. Почему именно в грузинском, не знаю. Наверное, чтобы рассказывать с акцентом. Это происходило на заре запусков первых спутников. Лектор говорил о космосе, о проблемах его изучения и освоения, о космических кораблях. Аудитория молчала и внимательно слушала. И только один из присутствующих в конце спросил:
– Послюшай, дарагой! Канфету падушечка, знаешь? А? Объясни, слюшай, как туда варенье запихивают? Очень интэрэсно.

    Наконец, наша лекция закончились. Все замерли. Я подошёл поближе, чтобы лучше увидеть обещанный взрыв. Заслуженная старушка подошла к модели атома, чиркнула спичкой и поднесла её к коротенькому бикфордову шнуру, который незаметно был вделан в «ядро-мячик». «Поджиг» зашипел и …, чудовищной яркости вспышка ослепила меня. Звука я не слышал. Но видеть перестал. Мрак окружил меня. Не помню, как я выбрался на улицу. Было темно. Взглянул на небо – всё белое. Я не то чтоб испугался, скорее – был удивлён. К счастью, скоро зрение довольно быстро восстановилось.

     Скоро секрет взрыва, для нас был раскрыт, и что-то похожее мы многократно повторяли. Бабуля начинила «ядро-мячик» смесью порошка магния и марганцовки. Магниевая вспышка всем хорошо известна. Марганцовка же при сгорании выделяет кислород. Таким образом, для нас была устроена вспышка магния в кислороде.
     В школе была прекрасная химическая лаборатория, и при ней хранилось много всякого рода препаратов, в том числе и порошок магния. Наша классная руководительница преподавала химию, и многие из нас были этим предметом увлечены. Нас привлекали к подготовке опытов, мытью химической посуды. Посему у нас был доступ к «химическим складам». Мы начали понемногу таскать магниевый порошок. Марганцовку покупали в аптеке. Вместо мячика использовали плотную бумагу, в которую и заворачивали «адскую бабушкину» смесь. В классе после уроков поджигали пакет и «балдели» от взрывов. Помню, пепел густо разлетался по классу. Дальше – пуще. Стали из запасов лаборатории таскать металлический натрий, который хранился кусочкам, кажется, в керосине. Бросали эти кусочки в чернильницы-непроливашки (были такие). Натрий там бегал, шипел. Иногда чернильницы взрывались. Вывинчивали лампочки и завинчивали их обратно, подложив мокрую бумажку. Бумажка высыхала, и лампочка постепенно гасла. В общем, класс был ещё тот. Помучались с нами учителя. Но потом как-то само собой всё это прекратилось. Возможно, бессознательно мы развивали посыл заслуженной орденоносецы.

 2009
               
БАБОЧКА ЗАЛЕТЕЛА   

         Конец июля. Жара не спадает уже месяц. В избе двери настежь и днём и ночью. Хотя к утру под простынёю становится прохладно. Выхожу посидеть на наш открытый большой крылец (местный диалект). Здесь тень. Солнце только начинает припекать. Смотрю на недавно выкошенный и убранный участок перед домом. Разглядываю цветы. Флоксы всё прибывают в своих пышных зонтиках. Но стало больше белых. Белизна чистая как у невесты платье. Распустился второй бутон жёлтой лилии на длинной ножке. Лепестки в крапинку. А первый в эту ночь осыпался. Остался одинокий тонкий пестик. Начали раскрываться «царские кудри». Много их нынче. Кустом. Богатые и важные. Саранка отходит. Каждое утро открывает солнцу всё меньше и меньше закрывающихся на ночь продолговатых бутонов. Громадные заросли жёлтых цветов, похожих на большие ромашки. Слева от крыльца, напротив за оградой и справа у бани. Название не знаю. Крепкие толстые стебли, высотой больнее человека. Белая роза давно отцвела. Остались только три запоздалых и уже подвядших бутона на самом верху. Напоминают комочки хлопка. Куст мелких красных роз остался в одной зелени. Недавно секатором обрезал старые веточки и обломал сухие. Кругом окосил, повыдергал крапиву. В общем охорошил кусты. Верочка бы похвалила. Жасмин тоже отцвёл. Но обильно поливаю каждый день. Поднялись свежие побеги. Смотреть приятно и радостно.
     Птички активно прячутся в листве берёз и калины. Огромная теперь рябина тоже приняла их. В первый раз за много лет, на ней все ветки в гроздьях до самой макушки. Пока ещё зелёные. К осени будет очень красиво.
     Только собрался в избу, налетела гурьба касаток. Совсем молодые. Так и крутятся перед домом и самым крыльцом. Весёлые. Как дети. Беззаботные и всё бегом. Наверное, кто-то из нашего гнезда. Года два не было никого. Что-то не устраивало. Начали даже беспокоиться. Вера предложила в крохотном окошке сеновала выставить стекло. Снял. И вот помогло. Она бы порадовалась. Как-то выхожу из сеней к сеновалу, вижу, ласточка сидит в этом окошке. Смотрит на белый свет. Радуется жизни. Вторая под стрехой к гвоздю прилепилась. Потом каждый день стал высматривать. Сидит. Часто даже поздним вечером. Уже солнце к закату. И так на душе хорошо от этой картины. Никто не нужен. Только Верочки остро не хватает.
     Вернулся в избу. А там красивая бабочка. Сидит на занавеске окна, около Вериной фотографии. Яркая, нарядная расцветка. На краях крылышек крупные «глаза». Два на одном, два на другом. Красновато-бурая окраска всего крыла с тёмной окантовкой. Фактура бархатистая. Что она залетела? Может от жары спряталась. Осторожно взял в горсть. Не придавливаю, но и развернуть крылышки не даю. Немного потрепыхалась и затихла. Вынес на крыльцо и подбросил. Эх! Улетела в небо. Вспомнил японское трёхстишье:
Не беречь красы,
И не бояться смерти:
Бабочки полёт.
     В одном из рассказов после кончины Веры записал эту хокку эпиграфом. И вот снова…
     Днём ещё залетели две-три такие красавицы. Снова садились  у самой фотографии. И так каждый день. Не Верочка ли их зовёт? Красота тянется к красоте, храбрость жизни к смелости. Так хотелось бы в это поверить.
     К вечеру снова вышел на крыльцо. И вижу, перед домом совсем низко летит пара серых журавлей. Тихо и как-то уныло. Осенью поднимутся в небо высоко-высоко, закричат печальное курлы-курлы и улетят далеко-далеко.

2010

БАЙКИ ОТ КУКАНАВЫ

     Василий Михайлович Куканов более двадцати лет посвятил изучению минеральных вод уникального бальнеологического курорта Мацеста, расположенного на территории г. Большие Сочи. Благодаря его активному участию там впервые были пробурены глубокие гидрогеологические скважины, позволяющие отпускать более  шестисот ванн в сутки и обеспечить курорт надежными запасами ценнейшего минерального сырья. Многие годы он был главным гидрогеологом курорта. В своей деятельности ему часто приходилось общаться с грузинскими и абхазскими коллегами. Приглашая его к телефону, они обычно говорили:
– Позовите, пожалуйста, Куканаву.
Он не обижался. Это звучало как-то на грузино-абхазский манер,  по-своему уважительно и дружелюбно
    На своем веку Василий Михайлович был участником и свидетелем многих событий, так или иначе связанных с развитием курорта Мацеста и города. Некоторые из них он рассказывал мне. Уверен, что они будут интересны и читателю.

БАШНЯ НА ГОРЕ АХУН
     Однажды вождь всех народов проездом на свою дачу обратил внимание на гору Ахун, расположенную на выезде из тогдашнего г. Сочи. И немного задумчиво сказал:
– Красивая гора. Высокая. Вот если бы на ней соорудить башню, наверное, был бы хороший вид и на море и на Кавказский хребет. Может быть, была бы видна и Грузия.
     Сказав это, он, возможно, стал думать о другом, чем-то более важным. Фразу он просто обронил. Но для свиты, которая его сопровождала, она прозвучала как приказ. Естественно приказ начали немедленно исполнять. Надо сказать, что склоны горы  Ахун покрыты мощным лесом с густым подлеском и обилием толстых лиан в крупных колючках, множеством кустарников вроде ажины. Мне пришлось проводить там крупномасштабную съемку трещиноватости, и я хорошо представляю чисто физическую сложность освоения этих склонов. Бывало, на них так запутаешься, что не знаешь, куда и как ступить. Лес держит тебя будто когтями. Раз я чуть не попал в переделку. Выходя из маршрута на туристскую тропу к Агурскому водопаду, мне из-за крутизны склона пришлось почти лечь на спину. Толстая лиана с огромными шипами вдруг оказалась у меня на животе и угрожала горлу. Я инстинктивно оперся на руки и выкинул ноги из-под этой «колючей веревки» в сторону и вверх. Фокус удался, но в результате такого трюка тело мое сложилось в какое-то кольцо, и я покатился вниз через узкую тропу и дальше к почти отвесному краю берега Агуры. Несколько раз спиной сильно ударился о громадные корни, и случайно распластался на животе. Еще немного и я полетел бы в пропасть. Возможно, меня бы и не нашли. Кроме того, ахунский лес весь завален упавшими деревьями, прелыми листьями, душен и влажен. Находиться там очень тяжело. Не знаю, как я решился пойти в этот маршрут один. Там ощущаешь себя как в тяжелых тропиках. Конечно, все эти «мелочи» не могла волновать строителей. Нагнали заключенных и быстрыми темпами построили асфальтированную дорогу, кажется километров одиннадцать. Возвели красивую смотровую башню, высотой тридцать метров. Стали привозить отдыхающих и больных, проходящих курс лечения на мацестинском курорте, и, конечно, туристов. Вид с этой башни действительно был прекрасным: и дальние горы Главного Кавказского хребта и море – далеко-далеко.  Народу на вершине горы появлялось все больше и больше. Стала очевидной необходимость, как тогда говорили, блока питания. Построили ресторан со всеми сопровождающими его удобствами. Говорили, что стройматериалы доставляли самолетами из Москвы и чуть ли не каждый день докладывали вождю о состоянии дел. Наконец все было готово, и ресторан следовало официально открыть. Но неожиданно возникли затруднения.
     В строительной запарке почему-то не обратили внимания на одно исключительно важное обстоятельство: на горе Ахун не было воды. Дело в том, что там ее и не могло быть.  Гора почти вся сложена трещиноватыми известняками. В них развит карст. Гора, по существу,  является пустой, как решето. Поземные воды в ней находятся на глубине около  шестисот метров. При строительстве, воду привозили автомашинами в цистернах. Такая ситуация, думаю, сохранилась и до сих пор.

    Василий Михайлович рассказывал, что почти всех, кто имел хоть какое-то ответственное отношение к курорту и городу, пригласили в ресторан у башни. После обильного и вкусного обеда участникам этого маленького, как сейчас бы, сказали, «саммета», предложили подписать документы приема и открытия ресторана. Организаторы предполагали, что подписание будет пустой формальностью.
     Но, когда надо было взять ручку и поставить на документах свои автографы, народ как-то сник и стал смотреть на Василия Михайловича:
– Мы подпишем, – говорили они,
– Но пусть вначале подпишет главный гидрогеолог курорта.
Василий Михайлович подписывать документы отказался, объясняя свой отказ следующими доводами:
– Гора Ахун является внутренней областью питания мацестинского месторождения. Все, что попадает внутрь этой горы, так или иначе, оказывается в водах Мацесты. Гора Ахун – «дырявая» гора. Внутри ее находится множество карстовых пустот и небольших пещер. Эта открытая для проникновения вод структура. Я не имею право рисковать. Ведь уникальное месторождение может быть загублено или испорчено. Другого такого месторождения нет. Сам товарищ Сталин здесь принимает ванны. Под расстрел я идти не хочу.
– Поэтому добро на открытие ресторана как главный гидрогеолог курорта дать не могу.
     Московские товарищи были в легком шоке. Полковник КГБ, курирующий строительство и его завершение, конечно, все понял и впал на какое-то время в задумчивость. Потом взял Василия Михайловича под руку, дружески отвел в сторону и заговорщицким и ласковым тоном спросил:
– Василий Михайлович! Как же быть? Ведь дело сделано. Надо как-то его узаконить.
Куканов, тоже призадумался, хорошо понимая тупиковость ситуации, и спросил полковника:
– Павел Сергеевич (так назовем куратора КГБ), а когда Вы строительство начинали, вы имели на руках какие-нибудь разрешающие документы, скажем, на отвод земли, заключение  санитарных служб и т. д.?
Полковник ответил, что таких документов они не имели, и вопрос такой даже не возникал.
– Это же совершенно меняет дело, – сказал Василий Михайлович
– Зачем  Вам акты? Открывайте ресторан без всяких актов.
     Так был запущен в эксплуатацию известный ресторан на горе Ахун. Воду туда завозят, грубо, говоря, в бочках. Как сегодня обстоит дело с экологическим состоянием месторождения, я не знаю. Во всяком случае, отвечать за него некому. Сталина нет, Куканова нет. Думаю, что и полковник КГБ  и все участники того банкета тоже покинули этот мир. Теперь это проблемы живых.

НОВЫЕ ТРУБЫ.
 Мацестинские минеральные воды имеют сложный химический состав. Трубы, по которым они подавались для ванн, были стальными, и быстро окислялась. Из-за этого вода имела бурый оттенок и выглядела не очень привлекательно. Но эта вода помогала лечить людей.
   Трубы, конечно, периодически меняли, хотя принципиально внешний вид воды оставался прежним. Настало время, когда прежние трубы заменили на асбестоцементные  и полихлорвиниловые. Вода стала чистой и прозрачной, даже приобрела какой-то голубоватый оттенок. Все радовались. Наступил новый этап в курортном лечении больных.
     И вот приехал вождь народов. Он тоже принимал ванны. Человек он был осторожный. Увидев в ванне какую-то непривычную для него воду, он спросил, вероятно, охрану:
– Что случилось? Почему сегодня вода какая-то другая?
Вызвали главного врача. Перепуганный он предстал перед вождем.  Сталин повторил вопрос. Облегченно про себя вздохнув, главный врач доложил, что благодаря постоянной заботе Партии и Правительства курорту были выделены деньги на реконструкцию всей трубопроводной системы месторождения и вот сегодня эта новая система функционирует. Объяснил суть проблемы.
     Видимо, вождь был не в духе, и какая-то подозрительность в нем еще оставалась. Он сердито сказал  врачу:
–  Если Вы такую воду, которая была прежде, давали мне, то представляю, что Вы наливали в ванну простому трудящемуся человеку.
Неизвестно, принимал ли Сталин мацестинскую ванну в этот день. Врача же больше никто никогда не видел. Не повезло ему.

КРАНОВЫЙ РЕЖИМ.
     Сегодня тот факт, что на магистральных трубопроводах месторождения кранов не было,  может восприниматься, как нонсенс, но во времена Куканова дело обстояло именно так. Излишки ценнейшей воды сбрасывались в реку.
     Вопрос о запасах мацестинских минеральных вод всегда был основным. Считалось, что рано или поздно месторождение может иссякнуть. И все же, имея довольно слабое и неуверенное представление о гидродинамических особенностях месторождения в условиях интенсивной эксплуатации, вводить крановый режим не решались. Боялись нарушить естественный ход процессов, формирующих уникальные воды, и, введя крановый режим, спровоцировать негативные последствия. Василий Михайлович решился этот стереотип мышления сломать и доказывал необходимость и безопасность перехода на крановую эксплуатацию. Получить соглашение на такой, по мнению многих, рискованный эксперимент было делом не легким. Но все-таки под свою личную ответственность как главного гидрогеолога месторождения, такое негласное добро он получил. Надо сказать, что количество поступающей из основных скважин воды было очень большим – до полутора миллионов литров в сутки. Кроме того, скважины самоизливали. Глубина некоторых из них превышала  километр. Бурение и оборудование стоили очень больших денег. И вот настал момент истины. Поставили вентили. Надо было «дать отмашку» на их закрытие, хотя бы на ночь. Василий Михайлович такую «отмашку» дал и пошел домой отдыхать.

     Ночью его неожиданно разбудили. И, о ужас! Самая продуктивная скважина оказалась без воды. У него сердце упало. Одевшись как попало, побежал на скважину. Воды не было. Он понимал, что такого быть не может. Но воды-то не было.  Он распорядился раскопать часть трубопровода. И сразу стало легче. На небольшом участке труба лопнула, видимо от гидравлического удара, возникшего, возможно, при закрытии вентиля. Скважина работала. Просто вода поступала не в трубопровод, а в галечные отложения реки. Трубу заменили. И после этого крановый режим получил право на жизнь. Стереотип мышления был сломан. Это была победа. Но для главного гидрогеолога она стоила многих нервов.

2008
БАННАЯ ИСТОРИЯ
               
     Это было в конце восьмидесятых годов. Новгородские деревни в то время ещё не совсем обезлюдели, были ещё покосы, в некоторых домах держали коров, свиней, овец и коз. Поля пахали, сеяли овёс и горох. Их убирали. Было кормовое раздолье медведям, зайцам и лисам. Медведи топтали посевы. На грунтовых дорогах, соединяющих поля и покосы, после дождя оставались их следы. Над самой землёй как бы скользили полевые луни, охотясь на мышей, высоко в небе парили и кричали орлы, в деревни залетали аисты, садились на столбы, вышагивали по полям. Осенью над самыми крышами пролетали огромные косяки журавлей, наполняя небо своим курлы-курлы-курлы. Ранней весной все кишело стаями мелких птичек, воздух был наполнен пением и жизнью. На изгородь иногда усаживался «в своей тельняшке» ястреб-тетеревятник, победоносно осматривая ещё не заросшие поля. На окнах «работали» своими острыми клювиками маленькие серые мухоловки.
     В эти годы мы купили небольшую избу с обычными для этих мест хозяйственными постройками. Среди них была маленькая деревенская баня в довольно плохом состоянии. Нижний сруб почти совсем сгнил, остальные венцы были чёрными с большими и мелкими трещинами. Выступающие концы бревен местами едва держались.
     Баня топилась не понятно как: не то по чёрному, не то по белому. Приземистая печь с котлом, закреплённым для верности проволокой, зацепленной за чёрный-пречёрный потолок.  Заднюю торцевую часть этой, так называемой, печки, венчал короб из толстого железа, заполненный камнями, через которые шёл дым и пламя топки. Всё это ужасно дымило. Когда баня топилась, войти в неё было невозможно, хотя над крышей стояла труба, и из неё тонкой струйкой даже шёл дымок. Во время  одной из топок я обнаружил, что за печкой пламя лизало брёвна. Пришлось этот проём между печью и стенкой засыпать сухой глиной.
      В общем, баня была в таком состоянии, что требовала срочного капитального ремонта.
     Я обратился к одному из знакомых мужиков, некому дяде Косте, жившему в районном центре,   приблизительно в десяти километрах от нас. Это был приветливый и по-деревенски ухватистый человек где-то около шестидесяти пяти лет. Физически он был очень крепок. Среднего роста. И сразу поражал мощной грудной клеткой, выпуклой и широкой. Он многое повидал и пережил. Позже с  кем-то из своих приятелей он покрывал нашу избу  шифером, и при моей посильной помощи перестроил почти развалившееся крыльцо, превратив его в большую открытую веранду, которая стоит до сих пор. Работал он по часовому тарифу. Приходил каждый день к восьми часам утра. Трудился без перекуров до обеда. Потом обедал с нами, при этом выпивал рюмку водки, но не больше. Запивал всё это холодной родниковой водой из ковшика. И снова шёл работать до пяти часов. Потом снова выпивал рюмку водки, делал глоток-другой холодной воды и уходил домой лесной тропой в свой райцентр. Все были довольны. Работал он споро, приходил и уходил всегда в одно и то же время.
     Мы бывали у него в гостях, иногда даже ночевали. Он прошёл войну, немецкий плен, потерял родную сестру, которая была снайпером. Специальности у него никакой не было. До пенсии он работал в леспромхозе. Иногда рассказывал о войне, такой, какой она была им воспринята в период действительной службы на западной границе в погранвойсках, принявших первый удар.
    Он вспоминал, как неожиданно их подняли по боевой тревоге, как они заняли какие-то позиции и как им сказали о первом из них, погибшем в этом бою. Немцы, видимо, шли в обход и быстро передвигались. Им было не до них. Никто ничего не понимал, и застава стала уходить на восток. По-моему это были Карпаты. Они уходили организованно, без паники. Да ей и неоткуда было взяться. Солдаты, а это были по нынешним временам мальчишки, не представляли себе общей ситуации и той смертельной опасности, которая окружала их. Он запомнил, как в одной из лесистых горных балок они сверху увидели немецкий отряд. Оружия у них было достаточно. И появилось желание напасть на этот отряд. Но лейтенант, который ими командовал, не разрешил этого делать. В отличие от них он понимал, что немцы здесь не одни, и, если даже удастся их уничтожить, они обнаружат себя и потом им будет не уйти. Он так и сказал им:
– Ребята, не будем их трогать. Надо двигаться к своим.
     Этот молодой лейтенант оказался мудрым человеком. Он спас им жизнь и, в конце концов, вывел к своим.
     В жизни дяди Кости было много очень разных событий. Но, удивительно, что среди них он помнил своего первого командира в этом внешне незначительном эпизоде.
     Потом были бои за Киев, где его контузило, и он попал в плен. Как-то на одном из дачных посиделок у наших соседей, которым он тоже помогал, оказался человек с общей с ним судьбой. Надо было видеть, как они живо вспоминали моменты пленения, когда их сортировали в группы и на их глазах расстреливали командиров. Они рвали комсомольские билеты, срывали  комсомольские значки и старались быть незаметными солдатами. Никакого геройства. Они были совсем молодыми простыми ребятами, кто из деревни, кто из города. Они хотели жить и не хотели умирать просто так.
     Из лагерной жизни  дядя Костя вспоминал только одного немца – врача, который помог ему выжить и то, как их несколько человек забрал к себе на сельские работы какой-то бауэр и тем спас им жизнь.
Дядя Костя рассказывал:
– Мы были так худы, что вместо ягодиц висели кожные складки и так голодны, что ни о чём кроме еды не могли и думать. Когда этот немец привёз нас в своё хозяйство, и нас отвели в сарай, мы жадно набросились на сырую картошку в корыте и стали пожирать её грязную вместе с кожурой. Немец был поражён и сказал, что нас накормят. Но мы ничего не воспринимали, только ели и ели. Потом упали в сено и мгновенно заснули.
     Этого немца он хвалил и говорил, что если бы он не попал к нему, то, скорее всего, умер бы от голода.
    В плену он пробыл четыре года. Освободили их американцы.
– Помню, – говорил он, – построили нас и к нам вначале вышли наши военные в непривычных для нас погонах и сказали, что теперь мы свободны и можем ехать на родину. Затем, вышел какой-то американец и заявил, что кто хочет остаться, пусть сделает шаг вперёд. Несколько человек вышло, а мы поехали домой.
     Для дяди Кости всё обошлось хорошо, хотя дни, когда его вызывали и  с наганом на столе кричали:
– Ну, Гаврилов, сука, рассказывай, как родину продавал. – Он запомнил на всю жизнь.
Достаточно было, чтобы кто-то на него показал и вместо дома оказался бы он в советском лагере. Но на Костю Гаврилова никто не показал, и в нём безошибочно увидели простого деревенского мужика. Может быть, это и спасло его. Установили его воинскую часть, нашли каких-то командиров, один из которых был жив и взял его к себе ординарцем. В этом «чине» он и закончил войну.
    Умер он, немного не дотянув до семидесяти лет, от опухоли мозга. Видимо, контузия была не шуточная. Я часто вспоминаю его и всегда по-доброму. Простой и хороший был человек, чистой русской породы, взращенной новгородской землей.
      Баньку мою он «починять» не взялся. Сказал только, что не стоит ее трогать. Стоит и стоит и ещё долго простоит. Когда ставили веранду (он называл её «крылец»), то, приподнимая над ней старую крышу со стропилами от бывшего крыльца, вначале подпирал её в обхватку столбами и, прижимая их к животу обеими руками, натужно выпрямлял спину. Он называл это словом «вздынуть». Про тяжёлое говорил «беремя». Я многому научился у него. Стал понимать, что значит «охорошить стог», «обрядить» скотину, что поворот дороги можно называть «поверткой», научился отличать покос от просто поляны, на которой растёт, но не косится трава. Он показал мне как натёртым ольховой головешкой шнуром отбивать на доске прямую линию, как ровнять по ней топором эту доску, как пропиливать щель между половицами, чтоб они сходились впритык и как их плотно сдвигать, прижимая друг к друг клиньями. Он даже оставил мне свой топор на память. Прекрасного звона и выточки лезвие, поразительно ладное и удобное в руке топорище. Как-то он предложил мне:
    – Давай работать на пару, будем «крыльцы» ставить.
Видно, я неплохо помогал ему. Я очень горжусь этим предложением и помню дядю Костю. Это был деревенский мужик довоенного образца и дореволюционной генетики русского народа. Работящий, ухватистый, ловкий и сильный.

     Несмотря на его советы не трогать баню, я не мог оставить эту идею и следовал тому внутреннему голосу, который у Некрасова отражён в словах – «мужик, что бык, втемяшится в башку какая блажь, колом её оттудова не вышибешь...». Я искал тех, кто взялся бы мне баню починить. И вот появились двое. Им было не более, чем по сорок лет. Нагловатые, смотрящие на тебя как на городского «фраера», не умеющего топор в руках держать. Потом я понял, что в их глазах я был просто «лопух». И с точки зрения их психологии они не ошиблись, надо отдать им должное. Они по- хозяйски и мастеровито осмотрели баню, подёргали за концы брёвен по углам, один конец отломали и выслушали мои пожелания сделать всё «под ключ». Я им сказал приблизительно так:
– Мужики! Вы поднимаете баню на два венца, перекладываете полы и печь с каменкой, меняете двери и т. д. Затапливаем. Я с Вами расплачиваюсь и захожу париться.
    Они ответили, что всё поняли, пошептались, и один из них назвал цену. Я тогда был при деньгах и, не торгуясь, согласился. Они ещё раз баню обошли, поговорили между собой и тот из них, что называл цену первый раз, назвал другую цену, больше первой приблизительно на треть. Я снова, не торгуясь, ответил согласием.
     Не знаю, что там произошло с их извилинами, но они, помолчав,  заявили, что придут работать в понедельник. А наш разговор происходил в субботу. Что называется «ударили по рукам». Мои «мастера» собрались уже уходить, но что-то замешкались, потоптались и «главный» из них сказал:
– Хозяин, есть у тебя бутылка в счёт будущей работы?
Конечно, у меня была припасена пара бутылок. Порядок-то я знал. Жена принесла. Отойдя несколько шагов, они снова остановились.  «Главный» вернулся и попросил ещё одну бутылку. Я не спорил. Принёс. Наконец, они ушли.
     Конечно, ни в назначенный понедельник, ни позже они не пришли, и вообще я их больше не видел. Позже при случае, я сказал об этом вдове дяди Кости (оказывается, это она их прислала). Она их нашла, пристыдила, крепко отругала по-крестьянски. Они повинились. На том и кончилось. Я на них не обиделся, поскольку понял, что сам вёл себя с ними как «лопух»  и в чём-то ситуацию спровоцировал, хотя и бессознательно. Как говорят: – Получил, что заслужил.
Но всё же я расстроился. Стыдно стало за них. Встал в памяти Костя Гаврилов. Он был совсем другой. А разница в их годах составляла каких-то двадцать лет. Измельчал народ. Вспомнил слова Горького из рассказа «Рождение человека»:

–…солнцу, часто, очень грустно смотреть на людей: так много оно потрудилось для них, а – не удались людишки…».

Да! Похоже, что не удались.
     Всё же моя блажь дала результаты, и я справился со своей «банной» задачей. Вначале я хотел сделать всё сам. Даже привезли мне несколько сосновых «хлыстов». Это не распиленные и не окоренные стволы для сруба. Но потом, слава богу, я оценил свои возможности реально и понял, что я, скорей всего баню развалю. Пошёл в близкую деревню и нашёл там настоящего, как и Костя Гаврилов, мужика. Звали его Виктор Павлович. Войну он не «проходил», поскольку, работая в шахте, сломал ногу вагонеткой и сильно хромал. Но был сноровист, и в любом деревенском деле мастер. Как и все тамошние мужики любил выпить, но не более. Сговорились. О цене ничего сказано не было. Ранее я немного общался с ним и знал, что он не рвач, человек честный и надёжный. Вечером он зашел к нам, выпил стопку, осмотрел работу. Назавтра пришёл к семи утра, хотя моросил дождь, и я не думал, что он появится.  Я ещё спал. Жена моя, Вера, родилась «жаворонком». Всегда вставала ни свет ни заря. Выглянула в окошко и давай меня тормошить:
– Вставай скорее! Виктор Павлович идёт! Встречай! Неудобно!
Я вскочил. Ополоснул лицо. На рубаху накинул ватник (было холодновато) и выбежал на «крылец» (Костиной работы). Виктор Павлович уже, ковыляя, подходил. В тёплом рабочем пиджаке, кепке, со своим топором. Завтракать с нами не стал. Сразу за дело. Ещё раз осмотрел баню, обмерил её и принялся корить брёвна. Мы быстро позавтракали и я со своей тётушкой (летом она жила с нами в деревне) стали помогать ему. Вера осталась в доме по хозяйству. Непрерывно шёл мелкий дождь. И мы бы ушли в избу. Но Виктор Павлович работал, как ни в чём не бывало, и нам было неудобно уходить. Я поразился своёй тётушке, как ловко она корила брёвна. Оказалось и до войны и в войну, она много работала на лесозаготовках и там научилась этому ремеслу. Я этого ранее не знал. И теперь она делала это, похоже, с удовольствием, вспоминая молодость, хотя тогда ей, почти девчонке, было работать на лесоповале очень тяжело.
     Виктор Павлович приходил каждый день, в любую погоду. Как и Костя работал точно до обеда. В обед выпивал рюмку водки и снова шёл трудиться. Многому я у него научился. Как вывесить сруб, сделать ряжи внутри, подпорки снаружи, как связывать брёвна сруба, чтобы не расползлись. Как рубить венцы, метить и вырубать желоба в брёвнах, как выравнивать углы, если черновой сруб получился немного ромбом, готовить глинистый раствор, складывать каменку, трубу, как снимать венцы снизу старого сруба и заменять их новыми и многому другому.
    Сегодня его уже нет. Я благодарен ему за мужицкое обучение. Да! Наши мужики всё умели. Тогда я частенько вспоминал своего деда, который и печи умел класть, и санки беговые делать и дом рубить, и сапоги точать, и валенки подшивать, и калиновые гвоздики заготавливать, и пахать, и сеять и многое другое.
     Таков же был и дядька моей жены, Алексей. Всю войну прошёл простым солдатом в пехоте, дважды был ранен, потом контужен, почти глухой. Хаживал и в разведку и бывал в прикрытии, сдерживая наступающую пехоту немцев на Кубани, попадал под огонь наших «катюш», ходил в атаку.  Когда нас немцы из Крыма выбросили, на телеграфном столбе переплыл Керченский пролив. Дошёл до Берлина. Поднял четверых детей. Своими руками построил двухэтажный дом в Гантиади. Мастерил бочки, чаны, бочонки для вина, был прекрасный садовод, увлекался разного рода прививками деревьев, умел делать отличное вино, чачу, рыбачил в артелях. Дожил до первой грузино-абхазской войны. Потерял на ней дом, хозяйство. Умер в Адлере, бездомный на раскладушке в общежитии у своей младшей дочери. 
      Я тогда вдруг ясно понял, что руками таких, как Костя, Виктор Павлович, дядька Алексей построена вся Россия, все деревни, все её дома от хат до красивейших теремов, церквей и соборов. Ими вырублены просеки в лесах, проложены гати через болота, наведены мосты и всё, всё, всё, посажены сады.  Честь им, хвала и память.

    Наконец, работа была закончена и Верочка организовала торжественный обед на нашей большой открытой веранде (крылец, помните!). Открыли бутылку водки, налили в тарелки наваристых и вкусных щей. Верочка  прекрасная хозяйка и умеет не только прекрасно готовить, но и отлично потчевать гостей и привечать их. Я сказал Виктору Павловичу спасибо и поднял рюмку. Выпил и принялся за щи. Виктор Павлович из стопки только пригубил и к щам лишь притронулся. Ему нужен был разговор. Я ещё и ещё раз его поблагодарил, похвалил работу и его мастерство. Потом спросил:
– Виктор Павлович, сколько же мы Вам должны?
     Его реакция была для меня неожиданной. Он как бы не слышал моего вопроса. Ещё раз пригубил из рюмки, не закусывая, и стал рассказывать о зарубинских мужиках:
– Ты Зарубино-то знаешь? Ну, там где посёлок Артём, шахты. Отвалы-то, небось, видел. Это как на Боровичи ехать.
     Я кивнул, что знаю, частенько проезжал, и боровический автобус там делает большую остановку. Всегда народу много садится.
– Во-во, то самое. Так, я тебе скажу, эти зарубинские мужики, ну и дерут, прямо спасу нет. Ни чести, ни совести.   
     И начал рассказывать про зарубинских мужиков и их частные подряды, где, что и когда они рубили. Я вежливо слушал, иногда поддакивал и постепенно стал расстраиваться. Ну, думаю, сейчас после такой «артподготовки» как заломит цену. И самое главное, деваться некуда – работа-то сделана, а цена не оговаривалась. Послушал я его, послушал и вновь спрашиваю:
– Виктор Павлович, ну, а с меня-то, сколько за работу?
Он снова, как бы не слышал вопроса, как говорят, пропустил мимо ушей. И вместо ответа спрашивает:
– Да! А ты когда из Кремниц (это маленькая деревушка на шоссе из райцентра) сворачиваешь на тропку в лес, видел новую баньку у дорожки?
– Видел, – говорю.
– Ну, так это тоже зарубинские рубили. А знаешь, сколько взяли?
Я знал, и знал, что цена была немалая, но ответил, что то-ж новая баня. Он её цену, также как и я, не назвал, но напомнил суть работ:
– Конечно, новая. Ну, вот у тебя мы поставили два новых венца снизу. А снимали-то три. Помнишь, когда ты спросил, зачем третий-то венец снимать, я тебе объяснил, что его заново подрубать надо, ладить под новое бревно, которое будет  под ним. Это потому, что в лесу все деревья разные и среди них не найти точной замены бревну выброшенному. Деревья, как и люди, нет среди них в точности похожих, сколько ни ищи.  Вот так.   
Я совсем загрустил. Подумал, что лучше новую баню надо было ставить.
– Да-а, – задумчиво протянул я.
– Сколько же Виктор Павлович, платить-то.
Он выдержал довольно долгую паузу и вдруг неожиданно произнёс:
– Сто рублей!
Я прямо обомлел. Мы приготовили триста рублей (по тем временам это была хорошая цена), ну – а сто рублей, да ещё после таких разговоров.
– Виктор Павлович! Вы же работали почти две недели? Я так мало не могу заплатить. Говорите настоящую цену.
– Это и есть настоящая, я не шучу. И так я тебя почти граблю. Больше я не возьму, – был его ответ.
Началась какая-то странная торговля. Я уговариваю его взять с меня больше, а он упирается. Ну, ни в какую не хочет больше брать. Тогда я повернул дело по-другому:
– Виктор Павлович! Я очень Вашей работой доволен. И плачу Вам сто рублей, как Вы её оценили, а ещё двести рублей плачу как премию за отличное качество. Могу я премию выделить?
     Он на миг задумался, но всё-таки продолжал отказываться. Не хотел брать больше и всё. Мол, ты мне водку ставил, помогал мне. Оказывается, он, по-мужицки, всё моё «участие» прикинул на каких-то своих невидимых для меня счётах, и названная им цена была вычисленной. Я стал объяснять ему, что это моё угощение, и  я не столько помогал ему, сколько у него учился. Пока он раздумывал над моей диспозицией, Верочка принесла деньги и положила перед ним на стол. Он нехотя, задумавшись и покряхтывая, взял. Подержал их в руке и потом … положил обратно:
– Нет, не могу. Этак, я тебя граблю. Не могу.
Началось его уговаривание и передвижение денег к нему и от него. Я, честно говоря, был в отчаянии и чувствовал себя очень неловко. Наконец, мне пришлось сказать, что если он не возьмёт эти деньги, то очень нас с Верой обидит. После этого он деньги, наконец, взял и убрал в боковой карман пиджака. Мы с облегчением вздохнули. Он поёрзал на скамье, допил свою стопку водки и уже собрался уходить. Потом вдруг неожиданно снова сел на скамью, вынул деньги, отложил от них сотню и твёрдо сказал:
– Ладно, двести возьму, раз уж так.
При этом оставленные две сотни разделил пополам. Одну положил обратно в карман, а вторую – в ботинок и заявил:
– Если моя баба спросит, сколько заплатили, скажете, что сто.
С этим он встал, попрощался и пошёл к своей деревне.
     Мы дообедали и вернулись в избу. Ремонт бани закончился.

     На следующее утро, снова около семи утра Вера будит меня:
– Вставай быстренько, чего-то опять Виктор Павлович идёт.
Я вскочил и скорее на крыльцо. Верно. Шел наш мастер. По-прежнему моросил лёгкий дождик. Наш деревенский просёлок был раскисшим от дождя, скользким и местами вязким. Виктор Павлович, тяжело хромая шёл в нашу сторону. На плече он нёс рулон рубероида. Кто когда-нибудь покупал такие рулоны и тем более использовал их для крыши, знает, как они тяжелы. А идти к нам было не близко. Виктор Павлович был крепким мужичком. В шахтах слабые не работают. Но он не был атлетом, да ещё и имел покалеченную ногу.
     Вообще, о фантастической выносливости деревенских мужиков можно говорить отдельно. Как-то на «студенческой картошке» я наблюдал такую сцену. Несколько спортивных, натренированных в спортзалах студентов вызвались работать на погрузке ящиков с картошкой на автомашины. Вместе с ними работали деревенские. Через какой-нибудь час-два работы студенты, как говорят, «сдохли». Устали до состояния, что и рук не поднять. А местные работают и работают себе потихоньку, грузят машину за машиной. А с виду? Так себе. Никакой мышечной «накачки», ни какой выдающейся мускулатуры.

    Я к Виктору Павловичу. Что такое, зачем этот рулон?
– Как зачем? – ответил он.
– Ты же говорил, что хочешь на бане крышу заново покрыть, а рубероида у тебя не хватает. Вот я и принёс. У меня остался неполный кусок.
     Я был поражён. Действительно, как-то к слову я обмолвился про крышу, но не более. Просто сказал и всё. А вот он запомнил и, видимо, эта несчастная  «премиальная» сотня мучила его душу. Вот он и принёс рубероид. Ему как-то от этого, видимо, полегчало. Конечно, посидели, поговорили о житье-бытье, тут уж он с удовольствием выпил стопку, занюхал её корочкой хлеба. Извинился, что дома дела, скоро скотину надо обряжать и попрощался.
     На следующее утро всё повторилось снова. Только теперь Виктор Павлович притащил не рубероид, а мешок с яблоками своего сада. На мои вопросы он ответил с наивной простотой:
– Да яблоки-то хорошие. Ночью, ты, наверное, заметил, был сильный ветер. Много яблок попадало. Вот я и собрал. Да ты не беспокойся, всё равно свиньям скормил бы.
    Яблоки действительно были хороши и свежи. Белый налив. Душистые и сочные. На этом моя банная история и закончилась. Виктора Павловича уж нет, а баня стоит и служит нам исправно. Входя в неё, всегда его вспоминаю добрым словом.

     Но было ещё одно примечательное событие, связанное с Виктором Павловичем, о котором хочется рассказать. На старых картах наша деревня называлась «Муровское». Была она по тем меркам небольшой. Всего дворов двадцать. Теперь никто и не помнит точно сколько. Иногда появляются старики, приезжающие из Новгорода или Боровичей, посмотреть на деревню, где родились и бегали ребятишками. Поговорят с нами, повспоминают, где какой дом был, где было их подворье, прогуляются со своими внуками, да и уедут, думаю, навсегда. Название «Муровское», наверное, пошло от слова трава-мурава. Это первая трава после зимы, которую потом по зрелости заготавливают на сено. Действительно, у нашей деревни эти травы богаты. Теперь, правда, их никто не косит. А раньше у каждого покоса был свой родник, за которым ухаживали и чистили дно, на границах покосов иногда владельцы спорили, кричали, чуть не дрались. Мурава была в цене, и многие держали скотину. Каждая пясть сена была на счету. Обычно родник у покоса обсаживался бочкой без дна, и через её край самоизливал. Вода была чистой, холодной, немного газировала. Такой не крепкий нарзан с железистым привкусом. Как-то один из таких родников отыскал и я с сыном. Почистили его, тоже обсадили старой бочкой и довольно долго ходили к нему испить водицы и запастись ею в бутылки. Родник был у ручья, и в какой-то паводок его засыпало илом и завалило ветками. От дома он был далековато и я больше не расчищал его.
     Теперь от деревни осталось только пять домов. Два развалились, а в оставшихся трёх, считая и нас, живут только летом. Местные нас называют дачниками, хотя крестьянствовали мы там по полной. Конечно, пока были силы.
     Вначале я выкашивал мураву только возле избы, да тропинки делал. Но напротив нас наискосок в первые годы всё лето проживала некая баба Катя. У неё был свой дом, была она коренным жителем нашей деревни. На зиму дети увозили её в Новгород. Всегда баба Катя была опрятной, по утрам в чистеньком белом платочке сидела у раскрытого окошка и смотрела на мир. Как-то, видя мою косьбу, она сказала:
– А ты, Николаич, чего не всё косишь-то. Вот там и там это всё ведь ваше.
– Да не надо мне, – ответил я.
– Зачем? Скотины у меня нет. Зачем мне сено-то?
– Как зачем, – ответила баба Катя.
– А для духу. Покидай на сеновал. То-то дух в избе будет хорош.
С тех пор я так и делаю. Дух действительно хорош. Да и полежать на сене отменно. Когда бывали гости, я их тоже этим духом потчевал. Он запоминается на всю жизнь. И нам и детям и внукам. В городе они лишены этой услады и могут прожить, не ощутив её.
     Каждый год старое сено я выбрасывал под огромную берёзу за баней (подкармливал её). Сеновал загружал новым сеном. Однажды по весне приходит ко мне Виктор Павлович и говорит:
– Николаич! У меня нынче овцы большой приплод дали. Не прокормить их мне до травы-то. Может, дашь сена. У тебя оно такое хорошее.
     Разумеется, я согласился и сказал, что можно забрать всё сено. Он прислал сына и дочь. Им уж было где-то за сорок. В общем, взрослые тётка и мужик. В деревенской жизни они всё понимали и умели. Почти целый день на тележке они сено вывозили. Я был рад, что помог им.
     Ближе к осени, встретив меня, Виктор Павлович сказал:
– Николаич! Спасибо тебе. Здорово ты меня с сеном выручил. С меня баран. Вот осенью резать буду, тебе одного дам.
     Я стал отказываться, что не за что мол, что сено мне было ненужно, что я с удовольствием помог ему, рад, что такой случай представился и тому подобное.
– Нет, что ты говоришь. Я же знаю, что сено денег стоит, что ты косил, сушил, ворошил, убирал. Нет, нет. Баран это так, просто благодарность.
     Я не стал всё это обсуждать и думал, что осенью он свой посул забудет. Стало холодать, огород был убран, грибов стало мало, мы начали собираться в  город. Перед этим Виктор Павлович несколько раз угощал нас прекрасными кусками мяса. Я думал, что это и есть его баран. Но вдруг он заходит к нам и спрашивает:
– Николаич, ты как барана будешь брать с головой или нет?
Я ответил, что уж брал у него мясо и этого достаточно. Оказалось, что это было другое мясо, просто так. А баран остаётся, как он обещал. Предупредил, чтоб обязательно рюкзак взял большой, баран тяжёлый. В общем, этого барана мы увезли в город и ели с большим удовольствием.
  Я продолжал косить мураву и закидывать сено для духу на сеновал. Прошло несколько лет. Виктора Павловича не стало. Хозяйствовали уже его дети. Было тогда им лет по пятьдесят. Мы с ними общались, кое-что из вещей оставляли у них на зиму. Дружеские отношения поддерживали, как и раньше. После зимы привозили небольшие подарки. Они отдаривались картошкой, зеленью, пока у нас не вырастала своя.  Корову они уже не держали, свиней тоже. Были козы, да несколько овец, которых потом извели.
     Однажды, приехав очередной весной, зашли к ним, поздоровались, немного поговорили и пошли в свою деревню. Я обратил внимание, что от их дома тянулась довольно густая «дорожка» из сена. Она тянулась до самого нашей избы. Сеновал был пуст. Больше того, наши ящики, в которых мы прятали на зиму разные вещи и заваливали сеном, были тоже пусты и даже поломаны. Я понял, что взяли сено «дети» Виктора Павловича. И удивил меня не сам факт, а то, что они мне об этом даже не сказали, да и поломано было многое. Зачем? Позже, дней через пять, как-то вяло и настороженно их мать призналась, что сено взяли они.. Конечно, сена, мне было не жалко, и я заметил ей:
– Да, бога ради, берите, когда надо.
Но больше я к ним не заходил, ничего не оставлял, гостинцев не привозил и сено на дух я не «заготавливал». Грустно стало. Начала теряться вера в людей.  Может это современное проявление вечной проблемы отцов и детей. Не знаю.
     Однако позже, года через два-три, я как-то осознал внутри себя, что баба Катя, Костя Гаврилов, Виктор Павлович, наверное, не одобрили бы меня. Плохое не должно побеждать хорошее. Я снова  стал косить траву мураву на душистое сено. Постепенно все забылось.

2010

БЕЗ ГОЛОВЫ

   Адлер. Лето. Жаркий день. Двери настежь. К обоям прицепился богомол. Левая боевая лапка согнута в локте. Оса, зажатая им,  вертит брюшком и головой. Её жужжание как рёв реактивного истребителя. Отчаянная борьба. Вырваться не может. Богомол ухватил как раз за осиную талию. Такая неудача. Обидно. И жало и челюсти свободны, а поразить богомола не может. Тот будто изваяние. Спокоен, нисколько не нервничает. Крупнее осы раза в четыре. Пригляделся. Ба! Да у богомола головы нет. Вот те раз. Видно полосатая хищница успела её откусить, но попала в капкан клешни. Она и так и сяк изворачивается, тужится. Никакого толку. Если богомол погибнет, то ей конец. Я с интересом наблюдал.
    Уж решил, что здесь ничья со смертельным исходом для обеих сторон. Но вот оса как-то изловчилась и вонзила своё страшное жало в самый локоть богомоловой лапищи. Яд подействовал, и сустав,  как бы, нехотя вяло распрямился. Хищница улетела с победным рёвом своих моторов. Богомол остался на прежнем месте без головы. Я постоял, постоял. Ничего более не произошло. И я ушёл по своим делам. Дня два богомол был на прежнем месте. Потом куда-то исчез. Думаю, погиб от голода. Может быть, беспомощного, его доели осы. В тот год их у нас было в избытке.
*
    Как-то я спросил одного из детсадовских малышей:
– Зачем человеку голова?
Почти не задумываясь, он ответил:
– Чтобы есть.
Вспомнил одну историю:
• В геологической экспедиции на техсовете обсуждали довольно сложный вопрос, связанный с нефтепромысловой стратегией региона. Мнений оказалось слишком много. Спорам не было конца. Главный геолог, проводивший техсовет, решил подвести итог. Примиряющим тоном он сказал:
– Наверное, хватит дискутировать. Давно известно, сколько голов, столько и умов.
И неожиданно для себя услышал громкую реплику:
– Голов больше.
Отложили на завтра, решив, обдумать всё, о  чём говорилось. Никто не спорил. Молча согласились – голов всегда больше.

    К сожалению, или к счастью, так оно и есть. Тогда зачем они, головы-то? Выходит, по большому счёту, малыш из детсада был прав. Печально так думать. Но что поделаешь. Так устроен мир. Не на пустом же месте появился анекдот:
• Солдат жалуется сержанту на головную боль. Реакция простая и чёткая. Голова болеть не может. Это же кость.
*
   Ника, богиня победы, пришла к нам из IV в. до н. э. без головы. Конечно, столько столетий минуло. Но ведь другие шедевры эллинов сохранили свои головы. Скажем, Венера Милосская. Тоже ведь древности не занимать. Левая рука в плече явно отломилась, хотя по началу, как и правая, похоже,  была задумана культей.   
    Афродиту, а это она и есть, нельзя было лишить прекрасного. Вот и сохранилась голова. А у Ники нет. Считается, что Ника была легкомысленной особой. Переменчива. Какая у неё могла быть головка? Кокетки? Возможно, в ней пряталась некая лживость, обман. Считается же, сегодня, что война – это не что иное, как трагическое примирение. Чего гадать? Домысливать можно что угодно. На самом деле, мы знаем только одно – головы нет. Значит, потомкам её показывать не было необходимости. Такой вот расклад. Победа без головы. В этом есть некая символика. Арес то ведь любил Афродиту, а не Нику.
*
    Известны изваяния без голов. Торсы и мужские и женские. Здесь головы отсутствуют по определению. Главное – красота тела. А какая голова? Это не имеет значения. Но вот перед нами женский торс с… нет, нет не с головой. Только с   половиной. Голова срезана сверху наискосок, как саблей полоснули и отсекли. Осталась только нижняя челюсть и губы. Зачем? Задумано неожиданно. Автор почему-то решил, что без головы красота женского тела всё-таки неполна. Но целиком давать голову – это уж перебор.
    Часто скульпторы дают возможность полюбоваться только женской головкиой.  Но бывает… Огюст Роден. «Мысль» – кажется, это портрет Камиллы Клодель. Прекрасная, наклонённая вперёд голова на плоской чуть обозначенной доске. Основание – мраморный целик-тумба, похожая на эшафот. Тихая задумчивая красота. А от этой тумбы какой-то ужас и тоска  берёт за сердце. Наверное, это проглядывала судьба Камиллы.
*
Не так давно дочка побывала в  Лондоне. Рассказывая о своих впечатлениях, показала мне фото «Памятника женщинам мировой войны II».
    В тот период он был на реставрации, но ей удалость через какую-то щель в ограде сделать снимок. Потом разные ракурсы этого памятника я нашёл в интернете. Однако её любительский снимок понравился больше. Памятник просто потряс меня своей простотой и глубиной человеческой любви. Такого я ещё не видел.   Ни голов, ни рук, ни ног – ничего. Только одежда, военные каски, санитарные сумки. Какая символика! Тел нет. А зачем они здесь? Это памятник всем женщинам. Они совершили свой подвиг и ушли.

2011

БЕРЁЗА
     Берёза – символ России. Есть в этом дереве какая-то загадка. Очарование. Нежность. Ласка. Любят её у нас. Мне приходилось быть в деревнях, где вся улица засажена берёзами. И как-то всё подстать. Видно, что сажали их. Похоже в одно время. Нет в исконной России места, где бы не росла она. Тянется наше сердце к ней сызмалу. Тепло от неё на душе. Особенно остро это ощущаешь на чужбине. Ностальгия для нас чувство врождённое и очень сильное. Чтобы понять его, надо пережить. Мне посчастливилось.
     Начал я работать в Армении. Туда распределила меня министерская комиссия. В эпоху СССР был такой порядок. Поехал я с охоткой. Принят был хорошо. Появились друзья. Экспедиция подчинялась прямо Москве. Язык русский. И здесь никаких проблем. Горы. Много солнца. Экзотические для меня места. Пришлось поработать и в полупустынных районах. Я не пожалел, что приехал.
     Довольно часто бывал в Ереване. Осенью здесь особенно много винограда. Вкусный, сахаристый. Армяне очень гордятся им. На ужин, бывало, возьму пару крупных гроздьев. Помою в фонтанчике и ем. Где-нибудь в садике.
     В Мегри, высоко в горах прямо с деревьев лакомился персиками, жёлтой с красным бочком наливной черешней. Больше таких я не ел никогда. Персики стоили недорого. Хозяйка даст лестницу. Срываешь сам. Большущие бархатистые. Откусишь – захлёбываешься соком. Пробовал и белые, так называемые голые персики. Некрупные. Во рту прямо исчезают. К перевозке не годны.
     Выйдешь из маршрута прямо в огромный черешневый сад. Спросишь сторожа:
– Можно поесть?
– Конечно. Только аккуратней. Ветки не ломай.
     Выбираешь самые спелые. Потом под деревом отдохнёшь. Снова. С собой, разумеется, не брал. Ну сколько я мог съесть? Килограмм, два, от силы – три. А в саду тонны. С понятием был сторож.
      Наши армяне удивляли меня. Едем посёлком. Увидят черешню. Помню, красный сорт. Остановят машину. Выскочат. И давай ломать с ветками. Я не понимал такого, хотя в своей жизни черешню ел впервые.
     Много было для меня экзотических моментов. В азербайджанском районе местные охотники продавали нам убитых кабанов. Двое остаются разделывать тушу,  готовить мясо для шашлыков. Остальные – в маршруты. Вечером возвращаемся. Начинается ритуал. Неглубокая плоская дном ямка. Дрова – только сухая виноградная лоза. Куски мяса из огромной кастрюли, где оно настаивалось в специях целый день, насаживаются на прутья-шампуры. Внимание! Огня не должно быть. Малейший язычок пламени тут же забрызгивается водой. Готовые шашлыки с помощью тонкого лаваша сбрасываются в другую посудину. Новая порция. Ещё, ещё. Наконец, всех зовут за общий стол. Мясо загружено в эмалированный таз. Распорядитель берёт в руки большой плод граната. Кислый сорт. Ударом кулака раскалывает его. Выдавливает сок крепкими ладонями на мясо. Так несколько штук. На столе молодое мутное вино – маджари. И начинаем вечернюю трапезу.
     Я, когда выпью, люблю рассказывать. С каждым куском мяса довольно долго вожусь. Армяне подзадоривают меня:
– Давай, Саша! Давай! Интересно. Расскажи ещё что-нибудь.
Сами же, возьмут кусок, грызнут раз-другой и кладут рядом. Постепенно около каждого образуется своя горка. В тазу мясо быстро уменьшается. Когда я понял этот фокус, таз почти опустел. А мои коллеги ещё долго доедали свои запасы. Правда, мне хватило, и голодным я не остался.
     В одном из горных районов со мной в маршруты ходил местный парнишка. Закончил десятый класс и летом подзарабатывал. Поднялись как-то на высокогорное плато. Всё в красных тюльпанах. Дикие некрупные. Но много. Море. Зрелище! Не забыть. Днём сядем перекусить. Лепёшка с сыром. Мой Ашот, смотрю, на коленки встал. Пополз. Что-то ищет. Высмотрел всякой вкусной травки. Помню, среди неё мята. Нашёл источник. Принёс по кружке отличной минеральной воды. Углекислым газом так в нос и шибает. Холодная. Вкусная. Нарзан.
     Почти каждый маршрут – событие. На одной из скалистых стенок увидел высолы от источника. Решил взять на анализ. Полезли с Ашотом. Я впереди. Он сзади. Пробы отобрали. А спуститься никак. Выползли вверх. Сели. Ноги свесили. От пережитого напряга лёгкая трясучка. Я ему:
– Ашот! Если ещё раз будет что-то похожее, ты за мной не иди. Ни за что. Понял? Не слушай меня. А один я не полезу.
     В какие-то праздники ездил на Севан. Смотрел церкви. Поздно к вечеру пошёл искупаться. Темнело. Скалы на берегу из чёрных сланцев. Маленький пляж под ними тоже чёрный. Вода чистая прозрачная. Но как тартар. Чёрного дна не видно. Страшновато. Всё же искупался. Но внутри осталась какая-то леденящая жуть. Одно только – купался в знаменитом озере.
     Работали на высоте более 2000 метров. Жили в деревушке. По воскресеньям  привозили кино. Экран – простыня. Скамейки из домов. На поляне. Кинопроектор трещит. Свет мигает. Плёнка рвётся. Как в войну в наших деревнях. А был конец пятидесятых. Смотрели. Радовались. Никто не возмущался.
     Работать на такой высоте тяжело. Ноги как свинцом наливаются. Дышать трудно. Пульс молотит. Не за зря высокогорные платят. Раз пришлось устанавливать палатку над большим ущельем. Ветер рвёт скаты. Колышков нет по определению. Растяжки прижимаем камнями. Ветер делает с палаткой, что хочет. Полощет как парус на хорошем ветру. Кое-как переночевали. Утром под нами геофизики начали аэросъёмку. Их самолётик в ущелье. Летит вдоль борта в стену прямо под нами. Делает цирковой поворот и на вираже обратно по другому борту. Вот это пилотаж! Захватывающее зрелище. А там ведь наши коллеги работают. И, между прочим, не блюют, без страха и упрёка. Работают и всё.
     В воскресенье с кем-то из ребят «сбега» на высоту 3700. Посмотрел на горизонт. Говорят, что видел Турцию. Отдохнули маленько у снежного озерца. И обратно. Устал. Доволен.
     Такая экзотика не может надоесть. Но вырос я в других местах и среди других людей. Работая под Нахичеванью, частенько приходилось ездить поездом в Ереван и обратно. Путь недалёкий. Вагон общий. В нём преимущественно азербайджанская деревня. Как и у нас. С котомками, корзинками, мешками. Резкий запах трудового пота. Тяжёлые натруженные руки. В вагоне радио. Почти всегда музыка. Естественно, азербайджанская. Заунывная. Непонятная.
     Кому-то плохо слышно. Подойдёт. Включит на полную мощность. И уйдёт в свой конец вагона. Пассажиры балдеют от счастья. Притихнут. Разговоры заканчиваются. И слушают, слушают. Несколько часов к ряду. Музыкальный народ. Хорошо ему от родных звуков.
     Вот в такие минуты и начинает брать за душу тоска. Так в Россию хочется. Вспоминаю зиму. Думаю. Наверное, разучился  уже и на лыжах и на коньках. На стадионе «Динамо» хороший каток заливали. Музыка. Под Новый год ёлка. В игрушках, лампочках. На Елагиных островах тоже было отлично. А лыжи! Каждое воскресенье в Кавголово. Любил лететь с горы, не видя и не зная, что там у края. Выскочишь. Нужно мгновенно сориентироваться. Куда? Если некуда, быстро рухнуть набок в пушистый снег.  Эх!
     Начинаешь работать, общаться – постепенно отпускает. Но вот в окрестностях местечка Шванидзор, у границы с Ираном (по Араксу) неожиданно наткнулся  на большую берёзу. Откуда она взялась здесь. Место явно не для неё. Но вот выросла. Не пропала. Наверное, чьи-то хорошие и добрые руки посадили. Может быть наши пограничники с близкой заставы. Дай бог им здоровья и удачной службы.
     Часто потом ходил к этой берёзе. Постою в тени. Поглажу ствол. А то и щекой прижмусь её тёплой коре и как будто побывал в России. Помогала она мне.

2010

БИФУРКАЦИЯ ТАЛАНТА

Рэм.
    Он закончил Мухинское училище по отделению скульптуры. Жизнь сложилась так, что пришлось работать на Монетном дворе и по совместительству в Эрмитаже. В основном изготавливал гипсовые макеты различного рода памятных медалей. Некоторые образцы мне показывал. Изящные работы. Размером, как правило, напоминали «блины» лаваша, который нам предлагают в современных супермаркетах. В качестве частных заказов брался за ювелирные украшения. Работал в основном по серебру с хорошими минералами. Спрос на его вещи был большой. Помню, как-то даже охал, что делает для людей, а жене ничего не перепадает. Она всегда огорчалась. Так тяжело женщине расставаться с красотой. Но, что делать? Такая у Рэма была работа. Жить-то надо.
    После рождения сына я решил сделать Вере подарок в виде кулона. В средствах мы всегда были стеснены. Но мне хотелось чего-то необычного (не магазинного). От мамы  сохранился крупного размера серебряный рубль (кажется, выпуска 1924 года). Я обратился к Рему. И тут мне повезло. В Эрмитаже к нему относились как к мастеру. И в качестве укрепления отношений с ним выдали право на изготовление гальваноскопий десяти древнегреческих монет. К моменту моего обращения он почти все свои права реализовал. Но одну монету можно было сделать. Моего серебра хватило ещё на не небольшой перстенёк с бирюзинками. Получился отличный гарнитур. Ни у кого я такого в нашем окружении не видел.
    Со временем серебро почернело. Но в одной из старых книг я обнаружил рецепт наших бабушек. Отвариваются картофельные очистки. И в этот тёплый ещё «»бульон» кладётся серебро. Приблизительно через полчаса окисление исчезает. Попробовал. Отлично. Потом оказалось, что такого же результата можно достигнуть и с помощью обыкновенного ластика.
    Жил Рэм в достатке. Сумел купить трёхкомнатную квартиру. Пил только коньяк. Клиентов хватало. Работал с интересом. Но что-то сосало его изнутри. Скульптор он был. Вот в чём дело. Мечтал о хорошем большом заказе. И вот, как говорят, подфартило. Богатый колхоз захотел соорудить памятник партизанам своего района. Рэм решил взяться. И тут неожиданно для себя обнаружил, что не может эту работу сделать:
• Ничего в голову не приходит, кроме мужика в ватнике с автоматом. Понимаю, что тема выглядит избитой. Но ведь и библейские мотивы никогда новыми не были. А столько шедевров. Да вот хоть взять историю Давида с Голиафом. Придумал же Микеланджело показать его не победителем уже, а только ещё  идущим на подвиг. Пересмотрел кучу литературы. Тщетно. Ничего придумать не смог. И деньги хорошие предлагали. Но, пришлось отказаться. Забрала ювелирка у меня божий дар. Так и не состоялся как скульптор. А ведь мечтал. Хотел. Пойду выпью.

Паросский мрамор.
    В советские времена на экранах кинотеатров прошёл замечательный грузинский фильм. Старый скульптор показывает ученику глыбу прекрасного каррарского мрамора:
• Посмотри Гиви. Это редкая и очень дорогая вещь. Она досталась мне в наследство от моего учителя. За всю жизнь он так и не решился что-то из неё сделать. Оставил мне с наказом:
- Когда почувствуешь в себе настоящего мастера, можешь пустить эту глыбу в работу. Она обессмертит тебя. Но вот жизнь моя прошла. Многое я стал уметь и понимать. Видишь, даже тебя взял в ученики. Ты очень способный, я бы сказал, талантливый малый. Придёт время уйти мне из жизни, возьми этот мрамор себе. Он будет подарком.
    И вот мастер умер. Гиви похоронил его и вспомнил про мрамор. На быках перевёз его на своё подворье. Молодость есть молодость. На экране мы видим парня в радостном прыжке на фоне белоснежной глыбы. Он счастлив.
    Вот у него уже семья. Нужны деньги. Постепенно стал принимать заказы на надгробные памятники. Успех у клиентов. На свою глыбу посмотрит, посмотрит и только вздохнёт тяжело:
• Ладно, успею ещё. Вот немного денег подзаработаю, и тогда возьмусь.
    Он часто переезжает. Бесценную глыбу перевозит из дома в дом, из одной мастерской в другую. Вот он уже и постарел. Дети подросли. Внуки. Хлопот не убавляется. Денег надо всё больше и больше. Появился у него и свой талантливый ученик. А глыба всё ждёт своего часа. И, когда он понял, что ничего путного из неё сделать не сможет, дарит её теперь уже своему ученику. На последнем кадре этот парень, весь сияющий и счастливый запечатлён в прыжке на фоне белоснежной каррарской глыбы (как и он когда-то).

Уильям Хогарт (1694-1764).
    Исследователи жизни и творчества этого великого английского художника отмечают странное раздвоение  его художественных  поисков. В то же время утверждают, что он имел редкое мужество быть самим собой. И потому в своём искусстве оставался, по существу, одиноким. С одной стороны его привлекала историческая живопись, в которой он явно не преуспел. С другой, - он создавал шедевры, выходящие за временные рамки его века. Он первым сделал Лондон героем своих полотен. Начали  говорить о Хогартовском Лондоне, который стал таким же символом как «Париж Гюго» или «Петербург Достоевского».
    И вот неожиданно, в самом конце жизни, написана «Девушка с креветками», может быть лучшее, что он создал за свою многоликую творческую жизнь. Многие считают, что «Девушка с креветками» на сотню лет опередила французских импрессионистов. Это легко почувствовать, лишь взглянув на молодое смешливое лицо и распахнутые в мир глаза этой торговки морскими продуктами. Но современный художнику Лондон не понял новаторства, как, может быть, и сам Хогарт. Он оставил картину как  этюд. А кто знает, возможно, просто считал, что так и надо. Даже через сто с лишним лет (1799 г.) картина была продана за смехотворную по тем временам цену (4 фунта и 10 шиллингов).

Дмитрий Васильевич Поленов.
 «Московский дворик» художник увидел из окна кухни своей квартиры в Трубецком переулке, куда вернулся с театра военных действий (1978 год). Он не отнёсся к ней серьёзно и называл просто картинкой, хотя и писал её с душевным наслаждением. Колебался, давать ли её на Выставку передвижников. В письме Крамскому извинялся за эту вещь, обещая позже сделать что-нибудь порядочное. Неожиданно для него успех был огромным. Его единогласно избирают членом Товарищества передвижников.
    После появились «Бабушкин сад», «Заросший пруд», «У мельницы» и другие небольшие полотна, часто называемые тургеневскими интимными мотивами. Мать и сёстры неодобрительно относились к этим работам. Они подталкивали его на другой путь, терпеливо уговаривая написать большую картину из жизни Христа.
    Пожалуй, только Третьяков нутром чувствовал и понимал, что Поленов создавал подлинные  шедевры и, не колеблясь, покупал его лучшие пейзажи. Теперь это называется «Поленовским залом». Светлые и добрые полотна земли русской. Глядя на них, становится тепло на сердце.
*
   Всё же давление со стороны матери и сестёр подвигнуло его на создание огромной картины «Христос и грешница». Он буквально выстрадал её. Такое впечатление, что эта  работа в какой-то мере подорвала его здоровье.
   
    На XV Выставке передвижников «Грешнице» пришлось соперничать с полотном Сурикова «Боярыня Морозова» и она настоящего успеха не имела. Правда, её приобрёл сам государь. А вот Третьяков купил «Боярыню Морозову».
    Известна реакция Льва Толстого на «Грешницу:
- А вы не любите его, - сказал Толстой глухим голосом.
- Кого - его? – не понял Поленов.
- Вон того, кто сидит посредине. – Толстой ткнул пальцем в Христа.
    Уже в глубокой старости Поленов признался сыну:
- «Боярыню Морозову» не люблю.
    Василий Дмитриевич считал, «что искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит».

 2011
БОГАТЫЕ БЕДНЯКИ

    Когда-то я слышал такую историю про царя Петра. Разоткровенничался он с Никитой Демидовым:
– Послушай, Никита! Устал бороться с воровством в России. Вот, к примеру,  воеводы, да и губернаторы меры совсем не знают. Лишаю должностей, штрафы беру громадные, конфискую имущество, ссылаю, казню, наконец. Часто и лютой смертью. Назначаю других. А те сызнова – воровать.
Посмотрел на Демидова. Рожа хитрющая, разбойничья, хотя и глядит преданными глазами:
– Может, пойдёшь губернатором? – Подумал и добавил. – Да, ведь, тоже воровать будешь?
– Так, Пётр Лексееч! Должность такая.
*
    Однажды, после полевой практики, сидя за пивом в столовой Горного института (тогда ещё это не запрещалось), заговорили о честности человеческой. Кто-то высказал мысль, что честных людей нет. Есть лишь мера честности. У каждого она своя. Кто-то не возьмёт рубль, но не устоит перед десяткой. Другой – не позарится на десятку, даже и сотню, но соблазниться на тысячу, и всё в таком ключе. Самый состоятельный из нас предложил провести тут же в столовой эксперимент:
– Жертвую десять рублей (тогда в нашей столовой за пять рублей можно было хорошо пообедать – отличная солянка с каперсами, мясом, колбасой; эскалоп с жареной картошечкой и огурчиком, естественно, компот). Кнопкой пришпилю её к колонне. Будем считать, сколько человек не позарится и, который всё же возьмёт.
    Все согласились, тем более что деньги были не наши. Сказано, сделано. Сидим. Пиво потягиваем. Рассуждаем о разном. На десятку посматриваем. На месте. Стали уж думать, – не прав наш коллега. Интерес к эксперименту начал пропадать. В какой-то момент, глядь, а десятки то уже и нет. Статистики и не получилось.
*
    Недавно по телевизору много говорили о другом случае. Каким-то чудом (потом выяснилось, что специально было подстроено преступниками) из автомашины, перевозящей деньги выпал мешок с тремя миллионами рублей. Ехавший сзади таксист увидел и мешок подобрал. На удивление многих не присвоил его, хотя мог это сделать без последствий для себя, а сдал в милицию. А думают, что нет честных людей. Всё-таки есть и немало.
*
     В начале войны, когда бомбили Ленинград, муж моей тётушки был призван в отряд спасателей. Главная их задача состояла в поисках погибших и раненых в разрушенных домах. Раз он принёс домой хорошие ручные часы. Кажется, их называли «кировские». Ручные часы у людей тогда были большой редкостью. Не зря их часто вручали как награду. Тётка увидела и обомлела:
– Ваня, как ты мог. Ведь это чужое. Да и люди-то, поди, погибли. Немедленно отнеси на завод и сдай. Не знаю, сконфузился ли Иван Николаевич. Может, и нет. Но часы отнёс и сдал. Замечу, что жили они бедно, и время было голодное и холодное. Война!
*
    2010 год. В стране, да, пожалуй, и в мире широко обсуждается непонятный большинству людей отказ  петербургского математика Григория Перельмана от премии в 1 миллион долларов США. Её присудил Математический институт Клэя за доказательство теоремы Анри Пуанкаре. Оно было не подвластно никому на протяжении века. Сама теорема относится к одной из семи  задач тысячелетия. Наверное, считается, что все их быстрее, чем за десять веков не решить. Формально мотивация отказа, со стороны лауреата,  была связана с показавшейся ему несправедливостью решения. Он считал, что над этой проблемой много и плодотворно трудился ещё один математик, о котором почему-то забыли. Оказалось, что Григорий Яковлевич и ранее, в 2006 году, тоже отказался от медали Филдса (математического аналога Нобелевской премии) и крупной денежной суммы. Между тем живёт, он вдвоём с мамой в небольшой квартире  в Купчино. Существуют в основном на её скромную пенсию. Иногда подрабатывает репетиторством. Как говорят, сводят концы с концами. 
    Известна его реакция на уговаривания со стороны Комитета по премиям получить награду:
– Доказал и ладно. Остальное суета.
Несколько подробней высказалась его мать:
– Не надо нам ничего. Ни славы, ни денег. Мы просто хотим спокойно жить.
    Странно, но многие пытаются хоть как-то объяснить отказ Гриши Перельмана. Никто даже предположить не хочет, что ничего искать не надо. Достаточно посмотреть широко известный отечественный фильм «Старый Новый год». Помните…
*
    Один из персонажей, Адамыч, в исполнении прекрасного актёра Евгения Евстигнеева, появляется то в квартире простых работяг, то в другой, где отмечает Старый новый год компания инженеров и тружеников культуры. В первой квартире приобретают новые вещи и планируют дальнейшие  покупки. В другой, наоборот, нажитое выбрасывают. Жизнью недовольны. Всё-то, по их мнению, не так, жизнь скверна и пошла. Адамыч слушает разговоры. Иногда включается в них с небольшими репликами. Везде выпивает по рюмочке. К нему уже привыкли. Но в какой-то момент спрашивают:
– А ты, кто такой?
– Да, я здесь живу.
– А чего тебе надо-то?
– А мне ничего не надо. У меня всё есть.
– А что у тебя есть-то (с некоторым пренебрежением)?
– Что надо, то и есть.
– А что тебе надо-то?
– Что есть, то и надо.
Больше вопросов не было. Думаю, у зрителей тоже. Адамыч, в сравнении с достатком в обеих семьях, был беден, но достаточен. И потому был богат. У него было своё счастье.
*
    Вспомнил одно из радио-интервью с нашим известным бардом Александром Городницким. На вопрос о том, как ему видится судьба своих песен, он, немного помедлив, ответил:
– Я был бы счастлив, если какие-нибудь из них, иногда пели у костра, не зная, кто их  автор. Считали народными. Можно только пожелать, чтобы эта мечта Городницкого сбылась. Я рад, что мы учились с ним в одно время и в одном вузе.
*
    Недавно я закончил работу над вторым изданием учебника. Решил опубликовать его в Интернете. В университете возникли  сомнения в правильности такого решения. В основном говорилось о том, что книжка разойдётся в пиратских копиях. Иными словами, учебник украдут. На это я мог ответить только так:
– Это было бы хорошо. Раз крадут, значит это кому-то надо, значит, книжка интересна и полезна.  Ненужную вещь никто красть не будет. Деньги? Какие деньги? Я, в любом случае, ничего не получаю.
В конце концов, для чего учебник пишется. Чтобы им пользовались. Почему это надо объяснять?

2011

БОТЯ

Ботя был желанным существом в доме. К его появлению готовились загодя. Купили маленький и   тёплый домик, мисочки, корытце для туалета, мягкие игрушки. Душевная теплота к нему появилась ещё раньше.  В общем, его появления ждали с нетерпением. По происхождению он был британцем, его любящие хозяева – русские, а имя дали от грузинского слова «батоно» (уважаемый, хозяин, господин). Почему? Их бабушка, хотя и была кубанской казачкой, но судьба её сложилась так, что в младших классах она училась в грузинской школе, мать и по совместительству свекровь, была хорошо знакома с Резо Габриадзе, имела друзей в Тбилиси. Короче говоря, в семье относились к грузинам с любовью и очень жалели, что нехорошие правители оторвали их от русских людей.  Можно считать, что котёнку было  суждено расти в интернациональной семье.
    И вот это маленькое чудо, наконец, привезли.

Радости было через край. Тёплый и пушистый комочек уютно лежал на руках. Было видно, что огромное количество его предков жило с людьми и их биополя автоматически сливались с биополем человека. Вспомнил нашу Соньку, которая, нежданно-негаданно, в таком же нежном возрасте вывалилась к нам с деревенского чердака. Она была полудикой и при попытке взять её в руки вся ощетинилась, уши сделала горизонтально в стороны, рот стал прямоугольным,  и мы услышали угрожающее шипение. Теперь она живёт с нами уже двенадцать лет, но какая-то первобытная осторожность в ней всё равно сидит. Незнакомых ей людей идущих к нам, а живём мы на пятом этаже, она каким-то образом чувствует. Когда те ещё только подходят к закрытому на кодовый замок подъезду, сразу начинает суетиться, прижимается к полу и быстро прячется. К некоторым гостям выходит, иногда даёт себя погладить, но на руки – ни, боже мой. Ко мне может сесть на коленки, когда я читаю в кресле. В общем полный контраст с Ботей, которого со временем стали ласкательно звать Ботоша.

    Ботя быстро освоил пространство комнаты. Любопытство его к миру росло, и он был допущен на остальную территорию квартиры. Когда я впервые познакомился с ним, он принял моё появление спокойно. Обнюхал и стал обследовать. В конце концов, залез мне на голову и пытался на ней улечься. Не получалось. Соскальзывал, снова залезал. И так несколько раз. Потом ему это надоело. Взобрался на кровать и стал очень забавно играть с маленьким мячиком, который я принёс ему в качестве подарка. Прыгал над ним на четырёх лапах, катал лапками, снова прыгал, катался около него, доставляя нам радость и вызывая временами смех.
     Он просто обаял меня. Потом притомился и заснул на полу около двери. Спустя недели две, разговаривая с дочкой по телефону, я спросил её про Ботю. И она рассказала удивительный случай, поразивший их всех.
    Как обычно он ел из своей мисочки. Какой-то кусочек вкусноты оказался под миской. Почувствовав это, Ботя стал пытаться достать его. Долго возился, но ничего не получалось. Тогда он принялся зубами оттаскивать миску в сторону. Долго мучился, но упорство победило, и миска была сдвинута в сторону. Кусочек любимой им еды лежал под миской. Он съел его.  Но самое удивительное было потом. Ботя снова принялся тащить зубами уже пустую миску. Причём, он не просто играл с ней, а двигал целенаправленно. Он оставил её в покое только тогда, когда миска встала на свое прежнее место. Ну и педант, наш Ботоша! В кого бы это?
    Этот необычный, вообще говоря, случай настолько заинтересовал всех, что за поведением Боти стали наблюдать с повышенным интересом. В скором времени было замечено, что когда ему очень хотелось попасть из комнаты на остальную часть квартиры, он стал подавать голос. Ничего необычного в этом не было. Но однажды, царапая своими коготочками прибитый к дверному косяку коврик, он поднялся выше и обнаружил там небольшую щель, через которую его мяуканье звучало громче. Он быстро это понял. И с тех пор, стал подавать голос только в эту щелочку.
    Откуда такая сообразительность? Думаю, это больше. чем инстинкт. Вспомнил, как по телевизору показывали попугаев, отвинчивающих шурупы в ящике, ворон, которые подбирают тонкую палочку, чтобы в кавернах старых деревьях вытащить  личинок и гусениц. И это дикие животные.

     А вот Ботя! Да! Его поведение показывает нам:
 – Человеки,  усмирите свою гордыню. Усмирите. На Земле живут и другие существа, и у них есть свой интеллект, своя психика и своя интуиция. Может быть лучше вашей.

2014

БУДУ ПОВАРОМ

     Ленинград. Хлопчатобумажная фабрика им. 1 Мая. При ней детский садик. Это мой второй дом. Мама трудится тростильщицей. Работа трёхсменная. Летом детей вывозят на дачу. По окончании сезона всех ребятишек обязательно ставят на весы. Фиксируется, насколько дети поправились. Конец лета 41-го года. Видимо, дана команда к эвакуации. Родители сами забирали своих малышей. Подводы с лошадьми. Много народу. Суета. Жара. Нам место на телегах не досталось. Шли пешком по пыльной дороге. Мама тащила чемодан. Только эта дорога и осталась в памяти. Ходить в садик в городе пришлось недолго. Фабрику разбомбили, кажется, ещё осенью. Сидел дома. Маму перевели на текстильный комбинат где-то в районе Большеохинского моста. Всю блокаду ходила туда пешком с Петроградской стороны (теперь ул. Чкалова). Я оставался один.
    В нашей 14-метровой комнате большой коммунальной квартиры мама ловко сложила маленькую кирпичную печку (у самой двери). Мой дед был хорошим мастеровым, из деревенских мужиков, которые умели всё. Складывал и печки. Мама в семье была старшая. Возможно, частенько ему помогала. Вот и пригодилось.  Железные трубы через всю комнату в окно. От них комната нагревалась довольно быстро. Где-то добывались дрова, иногда и уголь. Как мама со всем этим управлялась, ума не приложу. Было ей 32 года. Разговоры о пожаре Бодаевских складов (продовольственных). Сгорели от бомбёжки. Началась страшная голодная зима. Мама выскребала последнее по «сусекам». Пачка желудёвого кофе. Ушла на блины – чёрные как головешки. Съели с удовольствием. В шкафчике оказался пакет сухой горчицы. Мама долго её вымачивала. Но так и не решилась. Хлеба не помню. А вот баланду из муки «вижу» и сейчас. Из ржаной – нравилась. Из белой – нет. Этакий клейстер. Конечно, ел всё. Небольшой запас сахара мама переварила в некую «пастилу» на воде. Человеком она была организованным. Порции крохотные, но каждый день. Без неё пытался проникнуть в ящик комода, где хранился этот запас. Мать запирала на ключ. И, слава богу. На работу она ходила каждый день. Ноги с утра опухали как колоды. Видимо, от «супов» (вода с лавровым листом и солью) Но длиннющие маршруты на работу и обратно немного помогали бороться с отёками. А ведь ещё воду надо было носить (до Невы от нас тоже не близко), какие-то дрова. Магазин. Беспокойство за меня, оставляемого в теперь уже пустой вымершей квартире. Радио-завод рядом с домом бомбили. Примыкающий угловой дом на Геслеровском (ныне Чкаловский пр.) сгорел. Ночь. Толпа людей во дворе и большущее пламя пожара. Потом в этот дом попал снаряд.   
    Возвращаясь с работы, мама не знала, найдёт ли меня живым. Изболелась вся сердцем. В самый критический «момент» мамина  золовка получила небольшую посылку с едой от брата (моего дяди). Поделилась с нами. Потом через Ладогу меня вывезли на Большую землю. Мама осталась одна. Никто этого не знал. У неё оставалась моя иждивенческая продовольственная карточка. Во многом это и спасло. Самая страшная зима миновала. Прибавили немного хлеба. Она выжила. Думаю, помогла деревенская «закваска». Ещё осенью мама получила известие о гибели на фронте братьев. Сидела у окна и тихо плакала.
    Позже рассказывала мне:
– Почти каждый день ты всё горевал:
• Вот, дурак, я того-то не ел, почему я не ел, вот дурак-то… Вырасту стану поваром – вот поем-то.

2011

БЫТИЕ – НЕ-БЫТИЕ

    Мне посчастливилось увидеть несколько репродукций из работ художницы Ирины Емелиной. Материал, вроде бы, тесто. Запекалось оно, нет ли, не припомню. Раскраска очевидна. Тематика простая. Деревенские сценки. Проникают в сердце и душу.
    Вот молодая супружеская пара и четверо ребятишек, похоже – погодков, в домашней бане. Маленький щенок с ними в небольшом ушате. Девочка полощет его. Одно дитё орёт, другое балуется, уже намытое. Младшенький сидит на коленях отца. Видимо, купали последним – завёрнут в простыню. В углу окошка яблоко. Жбан с квасом на скамье. Через мутное стёкло просматривается осенний сад. Всем хорошо. Миром и любовью наполнена эта деревенская суббота. Смотрел бы и смотрел. Ясно, в этой семье ещё будут дети, и обязательно много. Без всяких льготных пособий. Просто дети им нужны по жизни, для счастья. Добрый человек Ирина Емелина.
    Так и хочется порассуждать. Было тесто. Для персонажей баньки это Не-Бытие. И вот из рук талантливого и внимательного человека на свет появились люди – целое семейство. Красивые и живые. Живые потому, что художница вдунула в них душу. А разве душа может быть в неживой картине? Если бы не могла, была бы картина не интересной и пустой. Мёртвой. Бросил взгляд и забыл навсегда. Есть и такие. Но не про них разговор. Художница отдала творению часть своей души. Эти люди ей нравятся. Она любуется ими. Её живое внутреннее перетекает в создаваемое рукотворно.
*
    Елене посчастливилось побывать во Флоренции. Удивительный красоты город. Колыбель Возрождения. Истоки Мировой культуры. Душа наполнена ожиданиями прекрасного и великого. Гидом оказался молодой человек – фанатик своего города. Знал о нём и его памятниках всё. Преображался перед гостями своего великого города. Был ревнив к малейшему невниманию. Елена немного устала от его навязчивого энтузиазма. И когда вышли на площадь Синьории, она немного отстала. Потихоньку, потихоньку пошла к Давиду. Остановилась. Побыть рядом, проникнуться шедевром гения. И… ничего не почувствовала. Ни-че-го. Была удивлена и расстроена. Их доблестный гид заметил её манёвр и быстро подошёл. К её удивлению он как-то холодно сказал:
– Нечего тут делать. Пустое. Вы, наверное, не знали. Это ведь не настоящее. Это только копия.
    И тогда Елена поняла своё «ничего». Копия есть копия. Она может быть совершенной, но в ней нет энергетики автора. Давид на площади не имеет души. Только пустая форма.
*
    Вспомнил эпизод из одного рассказа Агаты Кристи. Её героиня, скульптор, искала подходящую натуру. Наконец, встретила на улице девушку, показавшуюся ей идеальным прототипом задуманного образа. Уговорила позировать. Натурщица оказалась пустой и болтливой. Вначале она не обратила на это внимание. Девушка позировала и не закрывала рта. Она же работала…
• …как будто бы не слышала разговоры натурщицы, однако её пальцы их чувствовали и пальцы пропитали этими разговорами глину… И это, она знала, уже не изменить никогда!
Натурщица ушла. Ваятельница накрыла только что вылепленное творение рук своих мокрой тряпкой, думая ещё поработать над ним. Села, расстроенная, на табурет. Закрыла глаза и поняла, что исправить ничего нельзя.   Смяла неудачную голову в комок и глину выбросила в ведро. Не-Бытие не раскрылось. Не получилось   Бытия. Из ничего вышло ничего. Глина осталась глиной. Натурщица помешала художнице вдунуть в творение душу. Вот такая история.
*
   Вдохновению Творца никто не мешал. Поэтому мы и живём на свете. Конечно, если душу потеряем, то…

2011

ВДОЛЬ И ПОПЕРЁК
 
Простая мысль эпиграфа была сформулирована Андреем Битовым в его прекрасной повести «Человек в пейзаже». Он вложил её в уста своего героя, которого назвал Павлом Петровичем. Выдуманный это персонаж, или действительно такой человек (или люди?) был встречен им по жизни. А может это от Павла Петровича Кирсанова в «Отцах и детях» Тургенева. Это неважно. Во всяком случае, мироощущение Павла Петровича оказалось мне настолько близким, что захотелось поговорить с ним. Не поспорить, а именно поговорить.
П.П. – …мы живём совсем не в реальности, а лишь в слое реальности…, на котором нас нарисовали. Мы копошимся, ползая по слою, и всё думаем, что проникаем вглубь, не в силах понять, в глуби, совсем уже не наша реальность. (Здесь и далее утверждения П.П., когда они совпадают с текстом А. Битова,  приведены петитом).
Я. – А чья?, Павел Петрович.
П.П. –Как чья? Я же уже сказал. Того, кто этот слой нарисовал.
Я. – А кто же нарисовал?
П.П. – Вот те раз? Кто? Ясно, что Творец.
Я. – Бог, что ли?
П.П. – Да кто ж ещё-то! Больше сказать можно – по образу и подобию.
Я. – Это, наверное, как картину писать? Должен быть образец, который позволяет создать образ. Конечно, образец нужно понимать не как реальный прототип, а как нечто собирательное. Когда художнику и зрителю кажется, что образ придуман.
П.П. – Ну да! Почти.  Ведь художник вначале на чувственном уровне, видит некий иррационально образ, а потом уже воплощает его в своём творении. Иначе просто не бывает. Скажу и больше. Картина художнику может быть заказана. Поэтому уместен вопрос: был ли заказчик у Творца? Если был, то Кто? Ну да ладно, это так, к слову.
Я. – Интересно и неожиданно. По крайней мере, для меня. Значит, кроме нашей реальности существуют и другие.
П.П. – Конечно. …Устройство нашей жизни имеет ещё своё устройство, отнюдь не внутри нашей жизни расположенное.
Я. – Но, наверное, и внутри нашей реальности есть тоже какие-то реальности.
П.П. –Конечно! Не в яблоке заключён закон Ньютона и не в ванне – Архимеда, … но ничего нам, если бы мы туда проникли, не объясняющих. Не было такой задачи, чтобы мы поняли, была задача, чтобы мы жили! Таких слоёв много. Каждый из них имеет своё устройство
Я. – Это как у Шекспира: весь мир театр, а мы в нём актёры. Каждое действие спектакля внутри самого спектакля. А внутри каждого действия  свои сцены, а в сценах – свои актёры, а у каждого актёра своя роль, а у каждой роли свой текст и т.д. А над всем этим реальность режиссёра – создателя спектакля, над ним реальность автора, над тем – реальность жизни и, в конечном счёте, Мира.
П.П. Согласен. Что-то в этом роде.
Я. – Но современный человек стремиться выйти за пределы своего слоя. И ему это как будто удаётся? От созерцания вмещающего слоя (или слоёв) он переходит к практическому преодолению его границ.
Высокие слои атмосферы, Космос, наконец, недра Земли. Он перестаёт двигаться только лишь вдоль слоя. Он пытается передвигаться поперёк.
П.П. – Не вижу в этом счастливого конца. Думаю, … Мы подсознательно боимся вывалиться из слоя реальности, мы хотим остаться живы. Но мы этого не поймём, потому что никогда не согласимся с тем, что мы гении.   Кризис в том, что мы подошли к краю слоя.
Я.– Значит, по-вашему, движение поперёк слоя ведёт к гибели.
П.П. – Господи. Наконец-то Вы догадались. Там начинается другое – там вера. Человечество приблизилось к того же масштаба катастрофе, какую пережил каждый гений.  Возьмите хотя бы судьбу Ван Гога, Гоголя… Нам было сделано всё, чтобы мы жили и  прожили. Не более и не далее. Далее смерть. Сначала смерть того, что мы прожили, потом и нас самих. Всего было столько, сколько надо. Значит, не больше, чем надо. Не так много. Сколько. Запаса обольщения в том числе. Господи, когда же они поймут, что кончилось – это кончилось? Нету больше. Не-ту!
Я. –Да. Грустно как-то всё получается.
П.П. – Что делать. Такой вот расклад. Ну, прощайте. Пошли дальше жить.

     И мы разошлись в разные стороны. Была уже ночь. Я взглянул на небо. И вдруг почудилось, что среди звёзд кто-то мне ободряюще улыбнулся.

2013
ВЗГЛЯД

     К лету 1948 года вместе с семьёй дяди прибыл в Магадан. Нам была выделена хорошая квартира на проспекте Сталина. Школа рядом. Напротив Дворец Культуры, знаменитый монументальными скульптурами на крыше фасада, кажется, шахтёров. Встретила приветливая домработница Фрося – крепкая энергичная женщина средних лет. В квартире всё казённое. На первом этаже лестницы  дежурный милиционер.
     Пошли в школу по своим классам и начали готовиться к экзаменам. В отличие от всей страны, где обучение было раздельным – мужские и женские школы, здесь в единственной десятилетке мальчики и девочки обучались вместе. Было непривычно. Постепенно освоились. Тётка преподавала в этой же школе. Дядя весь в новой работе. Частые командировки. Создавалось новое Управление. Он подчинялся не Дальстрою, а непосредственно Москве. Санкционировал его назначение сам Сталин.
     Целый день «хозяйкой» в квартире оставалась Фрося. Была она заключённой. За что отбывала срок, какой – никто не интересовался. Приехали с Большой Земли и с колымскими порядками и правилами были незнакомы. Во многом наивны. Как позже узнал, домработницы и домработники из заключённых были обычной колымской практикой. Составлялся договор. Заказчик платил в казну. Ему присылали человека. Это были люди с бытовой статьёй. Правда, случались исключения. Напротив нас находилась квартира начальника Политуправления Дальстроя. В домработницах у них была полячка с 58 статьёй. Её разговоры всегда коробили и удивляли меня своей антисоветчиной. Она не очень стеснялась. Хозяйкой была отменной. Чистюля. Помню, научила нас готовить «польский мазурик». Очень вкусная сдобная выпечка.
     Как-то с Фросей пошёл по хозяйственным делам. В конце улицы небольшие бараки со скромными палисадниками. Фрося одним прыжком перемахнула высокий забор и нарвала цветов. Я молча наблюдал. Дома не рассказал. Отношения с Фросей у меня складывались нормальные. Вообще я жалел людей подневольных. Мне было как-то неловко перед ними. Видимо, они это чувствовали.
   В один из дней, пришёл из школы  раньше обычного. Застал Фросю в комнате около шкафа. Она увязывала вещи. Опешила. Подхватилась и посмотрела не меня. Я похолодел. Что-то звериное и страшное было в этом взгляде. Описать трудно. Но я чувствую его до сих пор, хотя прошло уже шестьдесят лет.
     Не знаю почему, но дядя по своим каналам решил проверить, кто есть наша Фрося. Оказалось – шесть судимостей, три последних за вооруженный грабёж. Кто нам её подсунул? Зачем – понятно. Она исчезла из нашей жизни. Потом были нормальные женщины с бытовыми статьями.
 
     Через год или два мне в руки попала книжка, кажется, дореволюционного издания – «Преступный мир Москвы». В одной из глав описывались серийные убийства. Московский извозчик регулярно выводил лошадь на продажу. Лошадь справная, молодая. Цену выставлял умеренную. Покупатель всегда находился. Ударяли по рукам. Шли в дом продавца оформлять купчую. И в тот момент, когда покупатель внимательно склонялся над бумагами, бил гостя молотком по голове. Не помню, как они избавлялись от трупа, но преступления довольно долго сходили им с рук. В конце концов, супруги были осуждены на казнь. В главе была помещена фотография убийц. Меня поразил их взгляд. Он был такой же леденящий как у Фроси.

     После смерти мамы у меня появилась бессознательная тяга купить избу в одной из деревень Новгородской области. Деревни Паства, где она родилась и выросла, уже не было. Съездили с её сестрой в деревню моей бабушки. Красивое место с названием «Горки».   На берегу озера. Всего в километре от сельского центра. Появился вариант. Изба прямо на склоне к озеру. Мостки-причал. Лодка. Баня на берегу. Но как-то не срослось.
     После этого взял карту. Высматривал на ней место. Ездил искать сам. Методом «тыка». Одна из таких поездок была в местечко Удино.
     Автобус отправлялся из Боровичей. У меня оказалось два билета. На себя и тётушку, которая неожиданно поехать не смогла. Свободных мест в автобусе не было. Какой-то молодухе позарез надо было ехать. В деревне, недалеко от Удино, у родителей находился её сынишка. Она рвалась на побывку. Отдал ей свободный билет. По дороге разговорились. Сказала, что конкретных сведений о продающихся домах у неё нет, но поспрашивать можно.
     Вышли в Удино. Не понравилось. Слишком большой посёлок. К тому же с картонной фабрикой. И я  решил попытать удачу в деревне моей спутницы. Что называется, напросился. Вышли. Никто её не встречает. Вдруг она увидела мотоцикл с коляской. Крикнула:
– Дядя Миша! Здравствуй!
Тот обернулся. Подошёл. Узнал. Cпросила:
– Что мои-то на встречают? Я телеграмму давала.
– Да, наверное, не получили.
– Дядя Миша, может, отвезёшь меня. Да вот и человека заодно захватим на заднее сидение. Хочет у нас дом на продажу поискать.

     Дядя Миша оглядел меня и согласился. Невысокого роста, совершенно квадратного очертания мужик. Чувствовалась в нём огромная силища. Что-то лесное, медвежье. Глазки маленькие. Широкое скуластое лицо. Густая шапка волос.
     Деревня в десяти километрах. Хорошая, хотя и ухабистая грунтовка. Подъехали к избе. Никого. Оказалось все на покосе. Вошли. Света, стала распаковываться. Я присел на лавке. Наш возница топчется у двери. Света достала бутылку водки.
– Дядя Миша, может, выпьешь?
– Нальёшь, так выпью.
– У меня вот только закуски нет.
– Да я могу и без закуски.
Света налила ему гранёный стакан. Дядя Миша не торопясь выпил. Занюхал рукавом.
– Так я, Светка, поеду. Своим от меня привет. Вышли вместе. Дядя Миша сел на свой ИЖ, круто развернулся и мотоцикл упал на бок. Он легко поднял его, снова завёл и покатил обратно в Удино. Света пошла к соседям. Вернулась и сообщила:
– К сожалению, никто избу продавать у нас не собирается. Жаль, что Вам пришлось впустую съездить. Спасибо за билет.
     Я пошёл назад. К счастью погода была хорошая. Прошёл пару километров. На дороге стоит ИЖ с коляской. Дядя Миша ждёт меня. Стало как-то не по себе. Уж больно он был похож на варнака. Денег у меня с собой особых не было. Но сумма для задатка, в случае успеха, имелась.
– Ну, как? – спросил он.
– Да, впустую. Никто продавать не собирается.
– Что ж. Как есть, так и есть. Давай, подвезу тебя обратно.
     Едем. Неожиданно посреди леса он останавливает мотоцикл. Я внутренне насторожился. Начинает расспрашивать. Кто я, зачем, почему. Я рассказываю:
– Мама не так давно умерла. Здешняя была. Мошенского района. Деревня Паства. Может, слышали о такой. Захотелось на её родину. Хотя бы летом  жить. К земле потянуло новгородской. Нравится мне здесь. Ищу. Да дорогого мне не надо. Денег маловато. Тётушка у меня здесь в Боровичах живёт. Даже со мной сегодня ехать хотела. Уж и билет был куплен. Да раздумала. Светлане отдал.
    От него узнал, что он местный лесник. Женат. Раньше работал на шахте. Там народ бедовый. Один мужик привязался:
– Отдай твою бабу.
– Да бери, коли сможешь.
– Потом задирать меня стал. Для пробы видно.
– А как раз в лаве были. Повернулся он тут ко мне спиной. Я подборной лопатой его ка-а-к огрел. Упал он. Очухался. Приставать перестал. С тех пор побаивался. И тут дядя Миша так на меня зыркнул. Вспомнил я и Фросю и фотографию московского извозчика с женой. Ну, думаю, всё. Отъездился.
     Дядя Миша замолчал вдруг. Что-то зашевелилось в его медвежьей голове:
– Ладно,…поехали что ли.
И завёл своёй ИЖ. На автовокзале хотел я ему денег дать или бутылку купить. Да поостерёгся почему-то. Сказал только спасибо.
     Думаю, бог меня спас, да и дядю Мишу избавил от греха. А может, я зря так на него подумал. Но вот подумал же.

2009

ВИОЛЕТТА

Канун Нового года. Ёлка куплена и поставлена в ведро с водой.   Вместе с детьми развесили на её ветках игрушки, большие цветные и блестящие шары. На верхушке – новогодняя звезда. Под всей этой красотой прячутся гирлянды разноцветных лампочек.  Поверх наброшены серебряные нити «дождя». Ведёрко прикрыто белой простынёй, имитрирующий снег. На полу под ёлкой как часовой стоит Дед Мороз с розовощёкой Снегурочкой. Вся система опробована. Лампочки загораются, и режим освещения работает. То свет постоянный, то мерцающий, то плавно текущий. Красота!!! По квартире разлит крепий подрящий запах свежей хвои.
Гостей ожидаем немного. Все будут с детьми. Мы их хорошо знаем и подарки давно куплены. Остаётся разложить новогодние пакетики за Дедом Морозом. Неожиданно звонит наша прятельница и сообщает, что она приведёт с собой новую гостью.  Это её хорошая подруга, которая, как и она, приехала из Тольятти устраивать свою жизнь в Петербурге. Пока ещё нигде не определилась и живёт с дочкой у неё. Девочка самостоятетьная, учится в третьем классе.

Вот и 31 декабря. Стол накрыт. Гости начали собираться. Новую девочку звали Виолетта. Она сразу всем понравилась и как-то естественно вписалась в общую команду детей, хотя оказалась самой младшей.
После некоторой суетни с отыскиванием подарков, их разглядыванием и обычными предновогодними разговорами, расселись за столом и проводили Старый Год. Все были увлечены едой. Виолетта с мамой как-то незаметно покинули стол и удалились, как позже выяснилось, в соседнюю комнату. Никто не обратил на это особого внимания. И вот когда, стрелка часов нацелилась на 12,  к застолью вышла Виолетта в сопровождении мамы.

Неожиданным было не само их появление, а то, как выглядела Виолетта. Это была принцесса. Прекрасное бальное платье касалось пола. Руки  до локтей оголены. В волосах бант.  Туфельки не видны, но скорей всего они были на небольших каблучках, делавших её выше и стройнее.
И дело было не только в наряде. Глаза сияли восторгом и счастьем. Это был миг радости в её жизни. Никакого жеманства. Достоинство, приглашающее полюбоваться ею.
Не знаю почему, но мы как по команде начали аплодировать. Аплодисменты возникли спонтанно и были выражением признания и удовольствия видеть её. Это был миг общей радости. Как будто ангел прилетел на наш праздник.

Это случилось много лет назад. Больше Виолетту мы не видели, хотя её мама иногда заходила к нам со своей подругой. Мы узнали, что Виолетта ходит в школу, учится отлично. У неё появился отчим. И всё у них складывалось хорошо.

И вдруг нам сказали, что Виолетта заболела. Неожиданно стала терять сознание. Походы к врачам ничего не определили. Начались многочисленные обследования в различных больницах.  Никто ничего толком определить не мог. Вся жизнь пошла наперекосяк. Нарастало отчаяние.  Через какое-то время узнаём, что Виолетта умерла.
Так не хотелось в это верить. Но… Бог призвал её к себе. В нашей памяти она осталась радостной и счастливой принцессой.

***
Сегодня я вспомнил тот далёкий новогодний вечер. Решил посмотреть, что пишут по поводу её довольно редкого имени в интернете. Открыл википедию. И вот что там прочитал:

Среди многообразия красивых и редких имён для девочки наиболее редким считается имя Виолетта. Корни имени уходят в далекую Италию и Францию времен 14-15 веков. Происхождение имени Виолетта трактуется как итальянское violet, что в переводе означает «фиалка». А добавочный суффикс «та» формирует уменьшительно-ласкательную форму цветка. Отсюда получается, что Виолетта означает «фиалочка».
Маленькая Виолетта — сплошное очарование с белокурыми волосами и ясными глазами. Это очень умная и рассудительная девочка, поражающая окружающих своими способностями. Уже в три года этот ребенок может чисто и чётко произносить длинные слова и выстраивать сложные предложения. При этом она не совершит ни единой ошибки.
Подрастая, Виолетта удивит родителей своей рассудительностью, добротой и состраданием. Эта маленькая девочка будет сопереживать каждому бездомному животному, с трепетом относиться к родителям и с нежностью оберегать любимых кукол. Тайна имени Виолетта гласит, что девочка имеет очень ранимую психику и болезненно переживает любые скандалы в доме. Поэтому постарайтесь окружить дочку любовью и лаской. Дайте ей возможность расти в гармоничной и дружной семье.
В школе Виолетта откроет себя как лидер. Отличные умственные способности позволят ей быть в курсе всех происходящих событий и одновременно осуществлять контроль над организацией любых мероприятий в школе. Живость её ума и определенная мера старания позволят девочке окончить школу с отличием.
Виолетта — первоклассная модница, отдающая предпочтение естественности.
***
До боли в сердце жаль, что жизненный путь нашей Виолетты оказался таким коротким. Но всё же, один счастливый миг в её жизни нам удалось увидеть. И забыть его нельзя.

2015

ВКУСНАЯ ЖЕНЩИНА
               
     Думаю, что Александр Николаевич Радищев не написал бы роковую для него книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», когда бы свою поездку совершал на современном ночном экспрессе. Ведь он сел бы в вагон поезда где-то к ночи и утром уже был в Москве, мирно проспав всю дорогу в тёплом купе на мягкой полке. В этом случае он как бы участвовал в решении школьной задачи, в условии которой значились пункты А и В, расстояние между ними и средняя скорость движения. Вычислить же нужно было время, которое пассажир находился в пути. Никаких остановок, ночлегов, самоваров, встреч с людьми, разговоров, путевых наблюдений и впечатлений эта поездка, как и арифметическая задача не предусматривает.
     Есть ли между пунктами А и В, то бишь между Петербургом и Москвой, люди, как они живут, что думают и вообще существует ли между этими городами жизнь, пассажира современного ночного экспресса, по большому счёту не интересует. Его поездку можно сравнить с полётом в космосе между, например, мысом Канаверал и МКС или Луной.
     В связи с такой аналогией мне вспомнился один небольшой газетный рассказ. В нём говорилось о том, как два лётчика, друзья по училищу, оказались в различных условиях своего профессионального труда. Один летал на огромных лайнерах рейсами Москва–Владивосток, Москва–Хабаровск, другой обслуживал местные небольшие маршруты в Якутской тайге, доставляя в глухие посёлки почту, продукты и т. п. Почти как в популярном фильме «Мимино». Правда, газетный рассказ был написан гораздо раньше.
     Как-то якутский пилот пригласил московского друга провести отпуск в таёжной глухомани – поохотиться и порыбачить. Москвич согласился с большим удовольствием. Но, когда они летели над тайгой их «Аннушка» потерпела аварию, и они разбились. При этом друг московского гостя погиб. Трагедия. Оставшемуся чудом в живых столичному человеку оставалось только одно – выбираться к людям пешком. И он пошёл. Рассказ заканчивался словами:
• Ему предстояло познать истинные размеры Земли.
     Будучи ещё студентом, я участвовал в мелкомасштабном геологическом картировании в Южной Якутии. Это было Мамско-Чуйское нагорье. Ближайший посёлок находился от нас в двухстах километрах. И я очень хорошо понимал ситуацию, в которую попал московский бедолага, до того измерявший расстояния только лётными часами и которого земные детали попросту не интересовали. И вот трагический случай заставил его познать и почувствовать их.
     Во второй половине прошлого века мне случалось довольно часто ездить из Ленинграда на Кавказ. Иногда я ехал пассажирским поездом, кажется, это был №53. Он стучал колёсами через Ржев, Харьков, Ростов, вдоль Азовского берега, выбирался кубанскими  станицами и перевалом к Туапсе и потом потихоньку «полз» вдоль побережья Чёрного моря к Адлеру – своему конечному пункту назначения и отдыха.
     Останавливался он практически везде. К поезду всегда выходили жители станций и ближайших окрестностей. Чаще это были бойкие бабки, тётки и молодухи. Ближе к осени, предложений купить съестное было особенно много. В лесной полосе несли дымящуюся паром, рассыпчатую и вкусно пахнущую картошку, малосольные огурчики, свежесваренные яйца, солёные грибочки  в небольших фаянсовых туесках, лесные  ягоды. Поздней осенью появлялась, казалось, прямо из болот, ядрёная клюква.
     Южнее всё это сменяли фрукты, вкуснющие, сахаристые, изумительного запаха огромные помидоры. Расфасовка шла вёдрами. Носили жареных кур, иногда предлагали горячие домашние пирожки.
     У Азовского берега появлялась рыба, в основном вяленая под пиво. Преимущественно это была крупная тарань.
     На некоторых станциях, где остановки были подольше, на перроне у вокзалов пассажиров ждали накрытые столы. Помню, в Ростове – на столах тарелки с горячим наваристым борщом и ломтями донского, душистого хлеба. Этакие пахучие и свежие краюхи с подрумяненными корочками. Хлеб был настолько душист, хорош и вкусен, что многие покупали его караваями и несли с собой в вагон.

     Как-то на одной из небольших южных станций к нам в вагон села крепкая, румяная молодуха с мешком и какой-то домашней кошёлкой. Одета она была просто. Кофта, широкая длинная юбка, в косынке и каких-то мягких домашних тапочках на босу ногу. Села она у окна. Как раз боковое нижнее место оказалось свободным. Ни на кого внимания не обращала. Села и стала смотреть в окно. Держалась просто, естественно и уверенно. Посидела, посидела, затем полезла в свою кошёлку, достала газету и разложила  её на маленьком боковом столике.
     Разровняв её загорелыми и крепкими руками, вытащила следом завёрнутую в газету большую селёдку – заломный сорт. Толстая рыбина с такой, знаете, ржавинкой по чешуе. Подняла её за хвост, осмотрела и стала чистить. Запах пошёл ошеломляющий. Жир прямо капал на слой газет.
     У окружающих потекли слюнки. Вытерев об какую-то чистую тряпку (тоже из кошёлки) руки, следом за этой рыбиной молодуха извлекла каравай свежего явно домашнего хлеба. Прижав его к могучей груди, рассчитанной природой на кормление кучи ребятишек, большим ножом отрезала огромную краюху, положила рядом на газету и полезла в мешок. Порылась в нём немного и извлекла на свет крупный свежий огурец. Осмотрела его и потёрла о свою юбку. Публика замерла почти в экстазе.
     А когда молодуха стала есть свой залом с хлебом и заедать всё это сочным, хрустящим на весь вагон огурцом, многие не выдержали и начали покидать свои места. Всем ужасно вдруг захотелось  такой селёдки, такого хлеба и такого огурца с крупными семенами, что терпеть стало невмоготу.
     Столько аппетита и здоровья было в этой молодой женщине, столько степной свежести и детской простоты, что не любоваться ею было нельзя. Сразу вспомнил Некрасова – «Есть женщины в русских селеньях….». Да, есть ещё и хочется верить, что всегда будут.

     На ближайшей остановке она вышла, оставив после себя ощущение чего-то хорошего, простого, доброго и вкусного.

2008   

ВОРВАНЬ

    До войны, в детском садике ребятню поили рыбьим жиром. Для них это была неприятная процедура. Но обязательная. Такое укрепляющее лекарство. Поощрение заключалось в том, что «отважных» детей хвалили и ставили в пример. Они старались даже не морщиться. Для других изображали на лице гримасу удовольствия. Показывали, какие они смелые и крутые. В тяжёлые после блокадные времена мама иногда приносила рыбий жир, и на нём жарили картошку. Тут уж я не морщился, хотя еда эта, как что-то невкусное в памяти сохранилась. Возможно, то был рецидив детсадовской памяти. На новгородчине, как я узнал позже, наши деды и бабки использовали в быту льняное и конопляное масло. Рассказывали, что было вкусно. Теперь всё это ушло в прошлое.
    В Магадане, мне пришлось вспомнить детский рыбий жир, но уже как лакомство. Для укрепления организма в условиях севера, родители завели домашний приём ворвани. Вначале это был жир нерпы. Изготовление нерпичьего «лекарства» я хорошо помню. В большую кастрюлю помещался кусок жёлтого полупрозрачного жира, напоминающего плотное жиле в прожилках мелких кровяных сосудиков. Он растапливался. Чтобы отбить рвотный вкус, туда добавлялся чеснок. Варево было не для нервных. Но его предстояло ещё и пить. По столовой ложке, кажется, три раза в день. Я был старший. И мне приходилось это делать первым в пример моим кузинам. Я держался, как мог. Но улыбаться при этом было выше моих сил. После нерпы перешли на китовый жир. Он уже продавался в аптеках, расфасованный в тёмные бутылки. Не помню, что было хуже. Одно другого стоило. Но всё же, вымучивали и его, по столовой ложке за приём.
    Мы жили на проспекте Сталина в доме справа от школы. Слева от нёё была аптека. Часто меня посылали купить там несколько бутылок ворвани для дома. Раз предо мной одну бутылку купил мужичок в старом ватнике и кирзовых сапогах и тут же её распечатал. Мне стало интересно. Он присел на подоконник и всю из горлышка выпил. Ладонью вытер губы. Посидел немного и вышел. Меня это потрясло. Было видно, что ему не впервой. Что же за жизнь была у него, что приучила к такой еде? Мне стало стыдно перед собой за мои «капризы». Больше я не морщился. Всегда вспоминал этого человека. И сейчас его помню.
2011
ВОРОНЁНОК

Есть люди, к которым животные тянутся и по каким-то непонятным для нас причинам, любят их и доверяют. Я знаю несколько таких человек. Одна из них – моя жена. В нашей Берендеевке она то и дело удивляла соседей. Рассказывает, а все только руками разводят. То белка к окну «прилепится». Лапками за раму держится, заглядывает в избу своими глазками-бусинками, не боится и не убегает. То ласточка к вечеру в комнату залетит. Но мы не ловим её. Выключаем в комнате свет и сидим тихонько, ждём, когда она сама дорогу найдет на свет божий. То зайчонок малый к крыльцу подскачет. Смотрит, смотрит, обежит вокруг цветников, потом, не торопясь и не опасаясь, к изгороди, да этак спокойно и убежит. То на огороде «пасётся» – верхушки морковок объедает. Каким-то образом знает, что его не погонят. Однажды во двор забежала русская гончая – молодой кобель. Изумительной светло коричневой окраски с крупными белыми пятнами на груди, морде  и лапах.
    Cидим на лавке на крыльце, он лапами на колени, на плечи. Сильный, голенастый, неуклюжий, весь вёрткий. Так и норовит в лицо лизнуть.  Голодный был. Накормили. Ел, что называется, взахлёб. Прибежал cо стороны леса, да так и остался. Дня через два-три зашёл местный лесник. Оказалось, его пёс. Забегался от запахов в лесу, да и потерялся. Лесник  уж не надеялся  и найти. Так заглянул на всякий случай. Вначале рассердился на нас. Думал, что  мы каким-то образом его гончую  захватили. Но после того, как Вера всё объяснила, отошёл и благодарил. Когда я пообщался с этим псом, я ощутил всю красоту гончей породы и радость охоты с ними, понял, за что их любили русские помещики. Да и сегодня многие в деревнях, кто охотится, их держат. Правда, это уж не своры.
     На Веру как-то вышла матка оленя – подошла прямо к калитке. Спокойно, величаво. Покосилась умным глазом и убежала только тогда, когда Вера стала кричать меня, чтобы я посмотрел на эту красоту. На опушке как-то вышла на молодого лося. Мощное, изумительных статей животное с только ещё отрастающими пантами. Лось пробежал мимо меня крупной плавной рысью, как в танце.  В Адлере к ней подплыла небольшая стая дельфинов. Плавала рядом кругами. Здорово она тогда перепугалась, хотя никакой агрессивности в них не было. В городе на дерево прямо у нашего окна села большая сова. Откуда бы? Сидела и таращила на неё свои огромные невидящие днём глазищи. Недолго просидела. Стая ворон отогнала её.
     Подобными качествами отличается и сын. Известно, что мальчики генетически наследуют материнскую линию, а девочки – отцовскую. Благодаря такому устройству мира мужская ветвь идёт от деда через его дочь на внука, хотя и бывают исключения. К сыну тоже животные всегда тянулись. Динка, о которой я уже рассказывал, при виде его ложилась и ползла к нему. При этом старалась поймать его взгляд и вся трепетала. Случилось, что у нашего соседа, хозяина Динки, её кто-то увёл. Он собрался отыскивать и звал на помощь нашего Николая, будучи уверен, что именно к нему она обязательно выйдет.
     Таких людей немало. Посмотрите ещё раз автобиографическую трилогию Горького. В первой её части «Детство» показан Санька Вяхирь, десятилетний сын нищей и всегда пьяной мордовки. Брошенный никому не нужный мальчишка, промышляющий в общей ватаге, чем бог пошлёт. А ведь заботился о матери, жалел её. И всех удивлял своей любовью к деревьям и травам. Может быть, обратили внимание, как он сердито ворчал:
– «Ну, на что траву мнёте? Сели бы мимо, на песок, не всё ли равно вам?»
Когда кто-то из мальчишек  ломал сучок ветлы, рвал бузину или срезал прут, вздёргивал плечи  и разводил руками:
– «Ну, что вы всё ломаете? Вот уж черти!»
И всем становилось стыдно. А ведь эти дети воровали и греха в том не видели. Никто их не учил беречь природу, никто к этому не понукал. А вот сидело внутри доброе и чуткое.
     Как-то к нам в гости зашла Марина. При этом меня поразил один факт. Кошка Сонька, исключительно осторожное  и чуткое животное, не спряталась, как обычно, в ванной комнате, а спокойно лежала, свернувшись калачиком на стуле. Своё удивление я Марине высказал. Она в ответ и говорит:
– Да, это не первый раз. Однажды я была у друзей, и они предупредили меня, чтобы я к их кошке не подходила. Она не любит чужих, и очень царапучая. Может и укусить.
 Через несколько минут их страшная киса сидела у меня на руках и «пела свои песенки». Хозяева глазам не верили. Хотите, я сейчас подойду к вашей Соньке, и мы быстро станем друзьями.
     Так и случилось. После этого разговор перешел на общение с животными. И она поведала мне историю с воронёнком.
– Мы жили за городом. Как-то, гуляя, я наткнулась на воронёнка. Видимо, он вывалился из гнезда. Весь взъерошенный, головёнкой испуганно вертит во все стороны, клюв раскрыт, лапки растопырены. Я к нему. Он заковылял от меня. Всё-таки мне удалось взять его в руки. Тощий, сердечко трепещет. Пристроила его за пазухой. Почувствовал тепло и безопасность. Успокоился. Принесла домой. Первым делом кормить. Чем? Вспомнила, что вороны всеядные птицы. Но это же птенец. Вначале давала ему мягкую булку, размоченную в молоке. Потом понемногу стала кормить тем, что ели сами. Окреп. Пускали его на пол.
 Но его лапки, высокие и когтистые, на полу разъезжались. Он падал, не мог без помощи встать. Приспособили ему перевёрнутый табурет. Но и на его перекладинах он тоже держался очень плохо и неуверенно. Решили, наконец, обмотать их тряпками. Усаживали. Стал держаться и постепенно привык.
– Ну, а на улицу-то его, на волю выносила?
– Вынесла, когда показалось, что его уже можно учить летать. Вначале я пускала его просто побегать по травке. Потом решила подбрасывать, провоцируя трепыхание крыльями. Получалось у него плохо. Потом он почувствовал в крыльях опору воздуха. В один из таких выходов стала подбрасывать его повыше. Но подняться до ближайшей ветки у него не получалось. Я не заметила, как наша тренировка привлекли внимание двух взрослых ворон. Они внимательно наблюдали за упражнениями моего питомца. И вот, когда я подбросила его повыше,  и он стал подниматься вверх, а потом, ослабев, завис в точке возврата, эти две вороны кинулись к нему на помощь. Снизу они стали подталкивать его своими телами, не давая падать и поощряя махать крыльями. И малыш долетел до ветки, сумел на неё сесть, уцепившись накрепко лапками.
     Я постояла, постояла. Он не упал. Взрослые его опекали и оберегали. Вороны ведь умные и очень организованные птицы. Я поняла, что в обиду они его не дадут и теперь он в «надёжных руках». Будет накормлен и обучен. Он попал в свою среду. Последний раз посмотрела на моего воронёнка. Мне показалось, что он благодарно моргнул мне своими чёрными глазками. Со спокойным сердцем ушла в дом.
     Я же подумал:
– Как тесно душа человеческая связана с душой других живых существ.

2013

ВОСПИТАНИЕ МУЖЧИНЫ

    Зима. Прекрасная погода. Солнышко. Свежий снежок. Мягкий и пушистый. Лёгкий морозец. Ветра нет. Благодать, да и только. Молодая мамаша выгуливает сынишку лет трёх. Яркая синяя курточка. Тёплые брючки. Современные «валенки», почти до колен. Красивые вязаные рукавички. Прекрасно по-зимнему упакован. Щёчки раскраснелись. Весь в улыбке. Глазёнки сияют от счастья жизни. Топает в самую глубину снега. Что-то не рассчитал, шлёпнулся прямо в снег. Не успел понять, что произошло. Мамаша голубицей над ним. Подхватила, выдернула из снега. Поставила на ноги. Отряхнула снег со своего чада. Малыш снова в снег. Шаг, другой. Опять в сугробе. Наверное, ему понравилось. Родительница в мгновение тут как тут. Подъём на ноги, отряхивание снега. Малыш смеётся. Мордаха в снегу. Ему радостно. Мать вся в тревоге. Одно на уме – как бы не промок, не застудился. Чадо же снова в  снег. Падает и падает. Ему хочется поваляться. Но не разрешают. Да он встать и не пытается. Может быть, и не умеет. Всё делается за него. Лежит и ждёт.
    Почему-то вспомнил анекдот.
• В аристократической семье маленький наследник не разговаривал. Решили, что у него какие-то физиологические проблемы. Наняли психиатра. Потом логопеда. Никаких результатов. Ребёнок не издаёт ни звука. Неожиданно во время завтрака, поедая отварное яичко, он попросил передать ему соль. Родители от неожиданности сами онемели. Выйдя из состояния шока, спросили:
   – Так ты умеешь говорить? Что же молчал столько лет?
Ребёнок ответил:
– А мне ничего не было надо.

  И тут же в памяти свой случай. С дочкой пошли кататься на санках. Довольно высокая деревянная горка, построенная для ребятишек в скверике. Детей много. Санки летят одни за другими. Всё бегом. Родители внизу. Присматривают. Иногда санки внизу сталкиваются. Надо успевать! Катание в весёлом темпе. Вдруг, моя дочура попадает в этакую детскую аварию. Её санки в самом конце, уже на излёте, наезжают на «транспорт» мальчишки такого же, как она, мелкого возраста. Ничего страшного. Виноватых нет. Горка! Но пацанишка, видимо, испугался и заревел. И тут его матушка, стоящая  рядом со мной стала кричать:
– Ну что ты разревелся? Не видишь разве, это же девчонка. Тресни её как следует. Чего ты нюни распустил.
    До этого я стоял молча. Но выступление мамаши меня ошарашило, и я заметил ей:
– Чему вы учите вашего мальчика? Бить девочек?
И потом добавил:
– Это моя дочь. И она бесстрашный ребёнок. По гороскопу – тигрица. Так что дать отпор сумеет. Уверяю, если ваш мальчик ударит её, ему потом мало не покажется. Так что зря вы так-то. Нехорошо это. Они же дети. Разберутся без нас.
    Молодуха вначале опешила. А потом в крик:
– Хулиганы! Хулиганы! Пошли Вовочка скорей домой.
И с ненавистью посмотрела не меня.
 
    Позже мне довелось быть в командировке в Болгарии. Поселили в доме, кажется 12-этажном. Он был отведён для иностранцев. В нём жили стажёры, преподаватели и аспиранты. Многие с семьями. Я ведь тоже оказался таким гостем. Современный комфорт. Этаж только последний. Но лифт исправно работал, да и я был молодым. Мог, если что, подняться и ножками. На такие мелочи не обращал внимание.
    Однажды, когда с лифтом что-то случилось, я бодро поднимался по лестнице на свой этаж. Догоняю молодую женщину с маленьким мальчиком. Мне показалось, что они с Ближнего Востока. Малыш карабкается по ступенькам, молча и упорно. Стоит на четвереньках. Затаскивает одну ножку на ступень лестницы. Ложится на живот. Подтягивает вторую ножку. Одна высота взята. Потом, также переваливаясь, преодолевает втору ступеньку. Не оглядываясь, лезет дальше. Мать, молча, двигается сзади. Я посмотрел на это состязание малыша с препятствиями и предложил помощь –  взять ребёнка на руки и подняться с ними до квартиры. Но мать поблагодарила и отказалась, сказав:
– Он мальчик. Пусть лезет сам.

2010

ВСЕ МЫ НЕМНОЖКО ЛОШАДИ

     Я с малых лет  любил лошадей. До самозабвения. До истерик. Мать иногда не знала, что со мной делать. До войны были в гостях у деда с бабушкой. Там, кажется на базаре, существовало фотоателье. При нём фанерная лошадь почти в натуральную величину. На неё можно было сесть и сфотографироваться. Меня посадили.  Сидел влитым, свободно и легко. Душа трепетала. Как настоящий наездник. Седло. Поводья. Конь с гордо изогнутой шеей. Красивая белая лысина на лбу. Ноздри раздуты. Конь-огонь. Был счастлив, как могут быть счастливы только дети. Увести было нельзя. Орал благим матом. Слёзы текли рекой. Позже мать рассказывала, что готова была прибить меня. Как-то справилась. Слёзы забылись, а фотография осталась.
     Иногда, рассматриваю старые снимки. Грущу. Наверное, это уже стариковское. Натыкаюсь на это фото. Испытываю тихую радость. На какие-то минуты возвращаюсь в далёкое довоенное детство.  И уходит на второй план вся жизнь после. Со своими ухабами, подъёмами и равнинами. Жаль, что в жизни редко приходилось садиться на лошадь. Больше всё пешком. Но любовь к этим умным и красивым животным сохранилась на всю жизнь.
     Когда мы вспоминаем детство, значит, мы уже стары. Хочется ли его вернуть? Не знаю. Думаю, что нет. Это было бы смешно. Просто начинаем остро понимать, жизнь, в сущности, прошла. Жалеть об этом глупо. Просить Творца о каких-то натяжках даже в голову не приходит. Особенно это ясно, когда на твоих глазах начинают «сыпаться» сверстники. Видишь оставшихся, и понимаешь, все мы подошли к своему краю. С такой любовью смотришь на детей, молодых мам и отцов. Желать просто ещё пожить? Сколько? Зачем? Главное, чтобы хотелось ещё что-то сделать.
    Год назад неожиданно ушёл из жизни мой однокашник и коллега по Горному институту. Как-то быстро, поспешно, неожиданно. Дня за два до этого я звонил ему. Он мне пожаловался:
– Знаешь, Саша, вдруг стало всё неинтересно, всё не нужно.
А за год до того, я порассуждал  с ним по телефону:
– Наука в основном пытается ответить на вопросы: почему, каким образом, где, когда. Но она даже не задавалась вопросом – зачем?
Его это поразило. Начал терзаться Он писал стихи и неплохие. В последнем попробовал найти ответ. Прислал мне:
 Что нам дано на этом свете,
Всегда во всём имеет смысл.
………………………………………….
Так что, исчезнем не совсем,
ответив на вопрос ЗАЧЕМ?
На мой взгляд, ответа не получилось. Конечно, что-то от каждого останется. Но вопрос «зачем?» остаётся. У человека на него ответа просто нет. Ответ знает только Бог. Верно сказано у Жака Таюро:
И обратимся к Богу.
Он, укрепив наш дух, сумеет нам помочь
Преодолеть дорогу.
Пойдём же, доброту его благословляя,
Пусть нас ведёт она.
Ведь если нет её, вся наша жизнь земная
Лишь суета одна.

Ну, что тут можно добавить? Нечего.

2010

ВСЕ СВОИ

    1956 год. Спортзал Горного института. Пришли с Юрой на тренировку. В раздевалке кроме нас никого нет. Неожиданно он говорит:
– Знаешь, Саша, оказывается Сталин – враг народа.
    Ещё три года назад я с большущими приключениями добрался до Москвы и прошёл мимо гроба вождя народов. В сердце была любовь и вера в его непогрешимость и святость. И не у меня одного. Помню, мама моего школьного приятеля по Магадану рассказывала с душевным трепетом, как ей посчастливилось видеть Сталина на одном из южных курортов. Он даже подошёл к ним и сказал какие-то слова. Отдыхающие внимали с трепетом, впитывали в себя счастье от его присутствия. Смотрели, как на бога. Этот случай  она сохранила в своём сердце на всю жизнь. Мы, школьники, слушали её с восторгом и завистью. И вдруг… такое… . Я буквально разинул рот.
– Юра! Что  ты  говоришь?
– Вчера зачитывалось закрытое письмо Хрущёва на партийных собраниях. На днях это появится в газетах, и объявят всем.
    Я не стал спрашивать, откуда ему это известно. Было ясно, такое выдумать нельзя. Действительно, через несколько дней бурлила вся страна. Позже он рассказал:
– Мой отец работал в Смольном. После убийства Кирова его арестовали. Со слов матери, когда отца уводили, он остановился у моей кроватки и сказал только:
– Клянусь жизнью Юрика я честный коммунист.
И мы больше его не видели. Через год арестовали маму. Она отсидела в лагере, как говорили, от звонка до звонка – восемь лет.
   Его воспитывала и поднимала тётка. При Хрущёве отца и мать реабилитировали. Юра закончил институт. Успешно трудился гидрогеологом  в нашем регионе. Сделал карьеру, защитил кандидатскую диссертации. Работал на Кубе. Вступил в ряды КПСС.
    После компании реабилитации сталинских политзаключённых я узнал, что многие мои однокашники прямо или косвенно были причастны к трагедии миллионов. У той были расстреляны отец и отчим, у того отец, у другого дядька. Кто-то ещё и  лагеря для детей врагов народа прошёл. Но все они были приняты в Горный институт ещё в 1952 году. Больше их никуда не брали. Хорошие гены, крепкая жизненная струна позволили закончить вуз, стать прекрасными специалистами. Некоторые защитили диссертации, работают доцентами, профессорами. Один получил даже звание члена-корреспондента Академии наук СССР. Они подготовили для нашей страны много специалистов высшей квалификации. Написали прекрасные учебники и книги.
    Среди этих потенциальных изгоев оказался и Миша Захаров, бывший малолетний  узник фашистских концлагерей. Я узнал об этом совсем недавно. И был немало удивлён.
     При встрече он передал мне небольшую книжечку «Детство с нашивкой OST», изданную у нас в издательстве «Роза мира» (СПб, 2000 г.), как сборник воспоминаний бывших малолетних узников фашистских концлагерей. Страшная исповедь оставшихся в живых.
Читаешь, и сердце сжимается от боли. Они попали под бесчеловечный каток войны, который не щадил никого – ни солдат, ни женщин, ни  стариков, ни детей. Но, пожалуй, самое трагичное было то, что Родина отвернулась от них. Лишь единицам удалось обрести самих себя в жизни в полной мере. Повезло и Мише. Инженер, кандидат наук, доцент. До сих пор преподаёт и успешно занимается наукой.
    В этом году он был приглашён в Берлин вместе с Ниной Васильевной Рудаковой, организатором книги. Их усилиями, удалось издать эту небольшую книжечку на немецком языке. Им активно помогали не только немецкие фонды и общественные организации, но и «русские немцы», выступившие переводчиками текста. 20 февраля в центре Берлина состоялась презентация немецкого издания «Детство с нашивкой OST». Множество народа. Телевидение. Журналисты. Как рассказывал Миша, яблоку негде было упасть. В абсолютной тишине были зачитаны отрывки из воспоминаний бывших малолетних узников. Потом аплодисменты, объятия, бесконечные автографы. Целая конференция о судьбах советских и немецких детей в водовороте войны. Множество вопросов о судьбах тех, кто ещё жив. Большое удивление вызвала в целом благополучная судьба Миши. Предложена поездка в любой район Германии. Он выбрал Потсдам. Всё пребывание в Германии, разумеется, оплачивалось хозяевами.
    Но больше всего в рассказе Михаила меня потряс один факт. По завершению конференции и интервью к нему подошёл немец – его ровесник. Он просил прощение за всё зло и беды, которые немцы принесли на нашу землю. Обнял Михаила и … расплакался.

2011

ГИДРОНИКА
 
     В апреле 2008 года в Санкт-Петербургском университете проходил Международный Симпозиум по проблемам воды на Земле. Получился довольно представительный форум, на который съехались специалисты из разных регионов.
     Многие из нас не виделись лет двадцать-тридцать, с той поры, когда каждые три года сибиряки проводили Всесоюзные совещания по подземным водам Сибири и Дальнего Востока. Мы с радостью общались и слушали доклады друг друга и молодых коллег по гидрогеологии из Иркутска, Новосибирска, Томска, Москвы и других научных центров. Было чем поделиться, что вспоминать, о чём погоревать, обсудить задуманное.
     Встретился я и с известным профессором из Института  водных проблем РАН, с которым когда-то довольно много общался. В разговоре он спросил меня, помню ли я некоего Корчинского. Тот был у него аспирантом. Я ответил, что если это Валерий Александрович, то, конечно, помню. Он  подтвердил и сказал, что Корчинский недавно умер. На душе стало грустно. Это был умный и талантливый человек.
     Я познакомился с ним в конце восьмидесятых годов. Он появился у меня на кафедре динамической и морской геологии в тогда ещё Ленинградском горном институте. Представился и положил передо мной 2два небольших томика научного отчёта по проблеме, которой мы тогда увлечённо начали заниматься. Ему нужна была какая-то справка от нас как профилирующей структуры, что работа интересна и перспективна. Я просмотрел отчёты. Меня заинтересовали результаты и новый подход к проблеме. На кафедре тогда ещё были довольно хорошие научные деньги, и я сказал ему:
- Валерий Александрович! Конечно, справку и, если хотите, отзыв мы Вам дадим, но я был бы рад, если бы этот отчёт Вы нам продали. (Тогда я уже чётко понимал, что за работу надо платить, особенно за хорошую). Мы официально оплатим Вам этот труд, как консультацию, полученную от Вас лично по тематике.
 Назвал сумму. Неплохую. Он, естественно, согласился, но немного засмущался, сказав, что у этой работы есть соавтор. Я ответил, что это дело его чести, и он с соавтором может эту сумму поделить, как считает нужным.
     На том и порешили. Всё оформили, как положено, и мы оба остались довольны этой сделкой, тем более, что такой деловой подход был для него неожиданным.
     Времена наступали трудные. Ему пришлось уйти из аспирантуры. Какое-то время он работал учителем географии в школе.
     Прошёл год или два. Вдруг телефонный звонок из Москвы:
- Алло! Александр Николаевич? Это Вас беспокоит Корчинский. Наверное, ещё помните меня. Я звоню Вам с тем, чтобы поблагодарить за тогдашнюю помощь, а также, чтобы попрощаться. Я уезжаю в Израиль и звоню Вам уже с той стороны таможни.
     Для меня этот звонок был неожиданным. Но вольному воля. Я пожелал ему удачи в новой жизни и всего доброго. В общем, всё то, что в таких случаях говорят симпатичному тебе человеку.
     И после этого звонка он общался со мною по телефону много лет. Вначале это были звонки из Израиля, а потом из Канады, куда он переехал к сыну.
     Звонки были деловые. Ему хотелось поделиться, чем он занимается, и найти поддержку в России. По-моему, он был одинок, и, казалось, не мог найти на своей исторической родине понимания и научной поддержки. Вначале звонки касались сугубо прикладных вопросов. Он пытался поднять направление, которое назвал "Ландшафтная Архитектура", потом перешёл на "Капельное орошение". Из его телефонных объяснений я не очень понимал, зачем ему я.
     Вероятно, он пытался найти заказчиков. Кажется, в конце концов, ему это удалось, и он устроился в новой жизни как будто неплохо. Но его работа у меня в душе отклика не нашла, а пропагандировать его идеи мне было не с руки, да я никогда и не умел этого делать. Каких-то текстов и программ я от него не получал. Постепенно  с его стороны интерес к этому угас.
    Он хотел публиковаться в России, втягивал даже в соавторство. Но я к этому не привык, да и с научными изданиями у нас становилось всё труднее. Позже, уже в Канаде, его научные интересы изменились. Вначале это была география Канады. Но у него по каким-то причинам ничего не состоялось. Сетовал, что его инициативы ни у кого там интереса и поддержки не нашли.
     Потом он пришёл к идее создания новой науки под названием "Гидроника". Это было здорово. Дело в том, что существующие и хорошо разработанные направления в изучении гидросферы посвящены отдельно поверхностным водам суши, подземным водам и океану. Но есть ещё воды в биосфере, атмосфере, наконец, в космосе.
     Наверное, пришла пора как-то объединить их в общую систему, понять её начало, процесс дифференциации, структуру, механизмы связей и т.д.
     Думаю, Корчинский понимал это и чувствовал колоссальную сложность создания такой науки. Ему хотелось организовать "команду" единомышленников хотя бы для начала действий. Хотя труд такой сегодня не по силам не только одному, но даже хорошо подготовленной группе людей. И потом, чтобы за такое дело взяться, вначале следует создать концептуальную модель такой науки, выработать принципы её структуры. Для этого жизни не хватит.
     Я ему всё это по телефону пытался внушить. Наверное, он и сам это понимал. Во всяком случае, как-то он позвонил и предложил мне и ещё нескольким специалистам (на моё усмотрение) приехать к нему в Канаду и провести такой очень частный семинар по проблеме гидроники.
     Я знал, что он к бизнесу никакого отношения не имел и потому был человек небогатый. Думаю, очень среднего достатка. Тем не менее, он готов был принять у себя пять-восемь человек, устроить жильё, питание и обеспечить семинар. Единственно, что он не мог, по его выражению, потянуть - это оплату дороги. Так ему хотелось что-то по гидронике сделать, попробовать хотя бы. Но ничего из этого не получилось. Мы к этому оказались не готовы, да и денег у тех, кто что-то мог, не было. Возникла типовая ситуации:
•         У кого есть деньги, тому корова не нужна, кому корова нужна, у того нет денег.
А идея гидроники, безусловно, очень интересна. Конечно, начинать надо с хорошо продуманной и чёткой программы, построенной на идеологии "всюдности" воды. Это  понимал ещё В.И. Вернадский, а задолго до него философы древности, строившие архаичный мир.
 
     Мне импонировало то, что Корчинского интересовали общие проблемы, довольно отвлечённые от  сиюминутной практики и  потому работавшие на фундаментальную науку. Он был еврей, но в нём сидел российский дух и сидел довольно крепко. Он предлагал свои идеи в Израиле и Канаде, возможно, и в США. Но там они никого не заинтересовали. Они не выглядели прибыльно даже на отдалённую перспективу. К ним там были равнодушны. Поэтому, уехав и пообломав бока, он обращался к родине, надеясь получить здесь поддержку и вызвать интерес к своим идеям. К сожалению и у нас начали "дуть западные ветры". Он запоздал лет на десять-пятнадцать, но надеюсь не навсегда.
     В связи с особенностями русского менталитета я вспомнил один эпизод из фильма о временах царя Петра, когда организовывались географические и геологические экспедиции. Они имели явную прикладную цель: приращивать новые земли и искать руды. Одна из таких экспедиций и была показана в фильме. Возглавлял её, естественно, немец. И вот в один из поисковых дней у большой реки на ней появился струг с русским купцом. С него начали палить по берегу из пушки. Пушечка была маленькая, но переполох на берегу наделала сильный. Потом ситуация как-то утряслась, к вечеру состоялось общее застолье. На нём обсуждали дела и много смеялись по поводу пушечной пальбы.
- Ну, ты нас и напугал, - говорили купцу рудознатцы.
- Не знали, куда и прятаться и что думать.
А купец (его играл известный актёр Чекан) начал хвастаться:
- Да я только попужать. Уж больно смешно вы забегали. А пушечку я купил по случаю. Лошадей продал, часть товара уступил, и пушечку сторговал.
- Да на что она тебе? - спросил немец.
- Как на что, - не сразу даже понял купец.
- Чтоб была.
И всё. Чтоб была. Это и есть "зачем". Просто так. Купцу она была интересна.
     В русском человеке, наверное, всю жизнь сидит ребёнок. Дитя вдруг выскакивает из него.  Очень деловым людям этого не понять, не понять никогда. Несчастные это люди.
     Как-то мой внук, будучи ещё малым ребёнком, выпросил у родителей купить ему какую-то бестолковую игрушку. Это был белый скелет, которого можно было трясти за верёвочку. К тому же он светился в темноте. Когда я спросил его:
    - Гоша! Ну, зачем тебе этот скелет? Ни уму, ни сердцу.
Его ответ просветил меня. Я понял вдруг, какой я дурак. Разве можно требовать от ребёнка какой-то рациональности. Он, почти не раздумывая, ответил мне:
      - Дед! Он же светится.
Залезал под одеяло, закутывался и звал меня посмотреть. При этом он страшно радовался, удивлялся и смеялся. И я понял, зачем ему этот глупый скелет. Да ни зачем. Просто, чтобы радоваться и смеяться.
     Меня всегда интересовали общие вопросы, хотя я пытался их решать на конкретном геологическом материале. Иногда на раздражённые претензии, зачем я этим занимаюсь, мне приходилось отвечать:
- Мне это интересно. Просто интересно и всё.
Эти люди только плечами пожимали. Им нечего было мне сказать.
     Позже, когда у меня появились достаточно понятные для аудитории результаты, многие успокоились и перестали ко мне приставать, наклеив на меня ярлык "философа". Хотя, по большому счёту это даже почётно. Правда, следует сказать, что несколько человек меня поддерживали всегда и своим авторитетом сильно помогали мне. Я им благодарен.
     Сергей Викторович Мейен, крупный и широко известный палеоботаник, (после его смерти мне сказали, что он из Голицыных; да, да тех самых), выступая на моей защите, сказал:
- ...широкие проблемные исследования вообще характерны для русской науки, я бы назвал это даже отечественной традицией, отличающею нашу науку от любой другой.
- ... он выбрал другой путь, отвечающий его научным интересам и духовным потребностям. Это тоже характерная черта отечественной науки - работать ни ради признания и получения определённого места в иерархической научной лестнице, а ради дела.
И такой оценкой я горжусь.
     Хочется привести ещё один случай. В конце семидесятых годов в Ленинградском гидрометеорологическом институте проходила защита докторской диссертации на физико-математические науки. Работа, кажется, была посвящена какому-то  разделу абстрактной алгебры. Для ВАК'а (Высшая аттестационная комиссия) всегда требовалась не только научная новизна работы, но и практическая значимость полученных результатов. Кто-то из членов Совета, вероятно, из добрых побуждений задал вопрос:
- Какое практическое значение имеет Ваша диссертация?
Заметим, что такой вопрос можно задать по любой работе, даже не слушая её. Не уверен, что Лобачевский, например, мучился этим вопросом или, скажем, акад. Марков переживал, будут ли когда-нибудь и где использовать теперь называемые "цепи Маркова", хотя сегодня они применяются достаточно широко, в частности, в геологии. А Булевы алгебры? Подобным примерам нет числа.
     Ответ диссертанта был изумительным по своей простоте и ясности:
- Понятия не имею, и знать не хочу.
 Правда, эта смелость стоила ему, кажется, четырех лет ВАК-овской мороки. Но надо отдать должное тогдашней аттестационной комиссии, она всё-таки утвердила результаты голосования Совета и присвоила соискателю учёную степень доктора физ.-мат. наук.
       Трудно удержаться ещё от одного примера, потому что он связан, хотя тоже с защитой докторской работы, но уже в нашем веке - ХХI-ом. Он показывает, что тенденции  всех приземлить и опростить сохранились, а нежелание понять то, что не  укладывается в личные представления, превращается в амбиции.
     Работа была построена на хорошем и известном фактурном материале. Выводы были новыми. Новизна, как правило, раздражает. И вот один из выступавших в дискуссии профессор, почти, брызгая слюной от распиравшего его возмущения, заключил, что полученные диссертантом результаты не имеют ничего общего с действительностью, и призвал забаллотировать работу.
     Я не выдержал и высказался таким образом:
- В первый раз вижу человека, который точно знает, что такое действительность и буду N благодарен, если он в приватном разговоре объяснит мне, что это такое.
И в заключение привёл слова А. Эйнштейна:
- ...каждый, кто осмеливается взять на себя роль судьи во всём, что касается Истины и Знания, терпит крушение под смех богов.
 
     Я рассказал о нескольких, практически бытовых случаях. Думаю, что они поучительны.
     Жаль, что гидроника ещё не состоялась. Жаль, что уходят её инициаторы. Но хочется верить, что эта идея приведёт к интересным результатам.

2009
ГОНКА  ЖИЗНИ
   
          Все люди с детства на конях,
Один другого догоняет.
Жокеям ведь не ведом страх,
Знай, только плетью погоняют.

     Но ипподром же, просто круг.
     И не понять, кто первым скачет.
     Всё это цирк, мой милый друг.
     Один смеётся, другой плачет.

Отсюда выскочить нельзя –
Игрушка эта не простая.
Ты можешь лишь загнать коня.
А без коня? – Эх, мать честная!

     Не устоять, затопчут сзади,
     Ведь каждый первым норовит.
     А то и просто – скуки ради…
     Да что тут, право, говорить.

И вот опять уж новый год!
Ещё заезд, гони лошадок,
Ешь снова жизни терпкий плод.
Он хоть и горек, всё же сладок.

2016
ГОРНОСТАЙ

    На сопках Якутии встречаются полосы громадных каменных глыб, похожих на потоки. Якуты называют их каменными реками (курумами). Начинаются они у открытых вершин (гольцов) и через многие сотни метров теряются в таёжной зоне. Производят сказочное впечатление. Гигантское нагромождение обломков скал. Будто некий небесный Голиаф шутки ради cсыпал их в широкий распадок, принося из неведомой космической каменоломни. Ничто здесь не растёт. Вероятно потому, что они движутся. Под ними слышно журчание воды. Но она недоступна. Здесь можно умереть от жажды. Воду слышишь, но она как мираж в пустыне. По этим глыбам ни лошадь, ни олень не пройдут. Человек же движется относительно легко. Но, когда, другой раз, почувствуешь, как страшная каменюга качнулась под твоей ногой, делается страшновато. Почему-то мне всегда приходила мысль:
• Не дай бог, попадёт под неё нога - как в капкан. Тогда, всё. Никто тебе помочь не сможет. Будешь «прикован» к скале, будто Прометей. И сожрут тебя ночью медведи. Бр..р..р. Ужас.
    Правда, о таких случаях я не слышал. Наверное, похожая мысль приходила в голову не мне одному. И люди вели себя осмотрительно.
     Как-то остановился на такой каменной реке. Пришла в голову идея по маршруту. Решил записать, чтобы, как говорят, мысль не потерять при новых  впечатлениях. Выбрал место. Вынул из рюкзака небольшую фанерку и подложил под себя.  Этому научил меня Неелов - опытный геолог-полевик. Полезное дело. Ведь профессиональная болезнь у большинства геологов-съёмщиков – ишиас. От холодных камней. Он всегда носил с собой небольшую дощечку. Все, говорит, подсмеивались. Зато я здоров. Так делать стал и я. Уселся поудобней. Достал пикетажку, карандаш, стал обдумывать, как построить на бумаге  свои соображения. Тихо так сижу. Сергея с собакой отослал вверх по куруму, чтобы не мешали.

    И вдруг, из какой-то щели выбежал, прямо на меня, горностай. Никогда раньше их не видел. Представление имел только по живописным полотнам Эрмитажа, где изображены короли в горностаевых мантиях. Застыл. Дыхание затаил. Боюсь пошевелиться. Как бы, не спугнуть. Наверное, он человека тоже выдел впервые. Не боится. Разглядывает меня. Я его.  Но горностай осторожен. Опять в щель заскочил. Но видно любопытство сильнее страха. Снова показался. Посмотрит, посмотрит и юрк в щель. Я не шевелюсь. Любуюсь красотой зверька. Вот подарок-то – нежданный, негаданный. Наконец, мой гость убежал. Забыл я, что и записать-то хотел. Да бог с ними, записями. Может, и вспомню потом. А нет, так и ладно. Ведь мне чудо показали!
    Вечером в лагере якуты на мой рассказ помолчали. Потом как-то проникновенно сказали:
• Повезло тебе Саска. Оченно повезло. Горностай это к счастью.

2011

ГОРЯЧИЙ ВОСК

             Несколько лет назад мне случилось быть на отпевании в Смоленской церкви на Васильевском острове Петербурга. Взял свечку, зажёг её от общей свечи и встал в толпе родных и друзей усопшей. Я плохо воспринимал то, что говорил священник, просто знал, что он произносит обрядные по этому печальному случаю слова. В определённых местах он останавливался, и я крестился вместе со всеми. Было очень тихо и грустно. Все присутствующие покойную знали и любили.
     Вдруг ко мне деликатно, почти неслышно подошёл как-то сзади церковный служка и подал маленький листок чистой белой бумаги с дырочкой посередине. На мой недоуменный взгляд он жестом показал, что мою свечу я должен продеть через дырку и держать так, чтобы воск от горевшей свечи не капал мне на пальцы и на пол. Служка не хотел, чтобы я, как и другие, обжог руки и, возможно, оберегал пол. Я сделал, как он показал. Но отпевание как ритуал православия для меня было почему-то испорчен.
     Всё стало какой-то неправдой. Умер человек, его душу провожают в другой мир, а тут вдруг  какой-то странный «подсвечник», руки, пол. Слушая священника и глядя на гроб, начинаешь думать о бренности тела, о вечности души, о тех, кто ушёл и тех, кто остался. Вспомил А. Блока:
– И только высоко, у  царских врат,
Причастный тайнам, – плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
И вдруг тебя касается чья-то рука и суёт бумажку, велит что-то сделать из неё.
     И я вспомнил первое свое присутствие на отпевании. Это было в Никольском соборе Ленинграда в конце шестидесятых годов. Отпевали мою тётушку, золовку мамы. Я не знаю, была ли тётушка верующей или нет. Сколько я её знал, в церковь она не ходила, на тему религии я с нею никогда не разговаривал. Но и в большевиках она не состояла.
     Сейчас я, конечно, понимаю – это, мало что значит. Она приехала в Петроград из деревни Малая Руя, на Псковщине. Разумеется, была крещёной.
     Перед смертью болела и когда поняла, что жить ей осталось считанные дни, стала готовить «божеское приданое». В маленькой комнатке трёхкомнатной коммуналки, где они в то время жили с мужем, кровать стояла головами к окну, и по левую сторону от неё был шкаф. Помню открытую дверцу и на полке её аккуратно сложенные погребальные вещи. Она придирчиво их рассматривала, требуя от мужа перекладывать их на её глазах и аккуратно складывать  стопочкой. Врач приходил каждый день, но дело шло к неумолимому концу. И незадолго до кончины муж спросил её:
– Катя! Не дай бог, вдруг, помрёшь? Так отпевать тебя или нет?
Она помолчала и потом тихо и твёрдо сказала:
– Отпевайте.
Семья их была бедная, и денег на отпевание не было, но у Ивана Николаевича, её мужа, в церковном хоре пел приятель. Он то и помог всё устроить. Отпевание было «коллективным», сразу по нескольким усопшим.
     В Никольском соборе обряд прошёл чинно. Детали я не помню. Всё, что врезалось в мою память, – это горячий воск, капавший со свечи мне на пальцы рук. Это лёгкое обжигание для меня было неразделимым от отпевания. Ощущение горячих капель сохранилось у меня до сих пор.
     Я стоял и вспоминал тётушку живой. Мы не были по жизни с нею особенно близки. Но, помимо родственных уз нас связывали страшные годы эвакуации из блокадного Ленинграда. Мне шёл девятый год. Ко времени отпевания память сохранила только отдельные эпизоды этих лет.
     Вот мама провожает меня по нашей маленькой улице Теряевой (сегодня она называется – Вс. Вишневского). Двор перед большой аркой на пр. Щорса (теперь ему возвращено прежнее название – Малого проспекта Петроградской стороны). Наверное, мама везла меня на санках. Затем доверила меня золовке, надеясь, что теперь я останусь жив.
     Далее, ЗИС-5 (знаменитая трёхтонка) с брезентовым верхом. Ночью, уже на Ладоге в жуткий мороз мне потребовалось писать. Сидели мы у кабины, и оказалось, что мама в целях сохранения тепла просто зашила меня в какие-то тёплые вещи. Долго искали, где у меня то, откуда мальчики писают и как к этому подобраться. Но, к счастью, всё обошлось благополучно. Передали горшок. Я помню, как он двигался из рук в руки в мою сторону и потом от меня к открытому заднему борту.
     Дальше память пошла какими-то кадрами. Вот Тихвин. Почему я запомнил это место? Не знаю. Тогда Тихвин как раз бомбили. Я это воспринимал, как буханье снаружи и сыпавшуюся мне в чайную чашку с лапшой штукатурку с потолка.
     Вот разговоры, что нельзя мне много еды сразу давать, а то я умру. Надо по половине картофелины. Вот кому-то сказали, что одна из женщин, ехавших с нами, ночью умерла. А тут муж, военный, приехал её встречать.
    Вот мы уже на месте. Кажется, это был городок Кириллов на Вологодчине. (Позже мне приходилось бывать там, в известном Кириллово-Белозерском монастыре). Топится круглая голландская печка. Дверца её открыта. Яркое пламя. Меня раздевают. Все дивятся вшам, которые ползают по мне, и охают. Одежда вшами кишит.  Её тут же суют в печь. Оказалось, что я дистрофик. Наверное, я был похож на те живые скелеты детей, которые нам сегодня в дни памяти и скорби показывают по телевизору, демонстрируя преступления нацистов.
     Когда я немного пришёл в себя, меня послали поесть в какую-то столовую. Там меня спросили, что я буду есть, кашку или булочку. Я ответил, что и булочку и кашку. Помню, все смеялись.
    Позже меня пытались поставить на лыжи. Я встал на них, двигаться не мог и от бессилия плакал.
     Но постепенно всё восстановилось. В силу военных обстоятельств дядю (брата отца), который сумел нас с тётушкой вывести из блокадного Ленинграда, куда-то направили и мы оказались в небольшой деревеньке под Вышним Волочком. Я запомнил это событие по двум фактам. Первый был связан с тем, что я где-то нашёл гранату и пошёл показывать её местной бабке. Она гранату у меня  отобрала и забросила в снежное поле, куда я немедленно пошёл её искать. Оказалось, что поле было заминировано. Как-то обошлось. Наверное, я был очень лёгок, а снегу было много, или, как говорят, бог спас.
    Тётушка прямо взорвалась от страха за возможные последствия и отходила меня верёвкой. До этого меня никто никогда не бил. И для меня это был шок. Но я помню её слова:
– Что ж ты делаешь? Случись чего, как я твоей матери в глаза посмотрю?
Да влетело мне крепко и за дело, хотя умом я эту ситуацию не очень понял.
     Второй факт связан с нашим отъездом в Ярославль. Через какое-то время линия фронта оказалась в двух километрах от нашей деревушки. Почему-то разговоры об этом я запомнил. И женщин с детьми отправили, кажется, снова на ЗИС-5, но уже в открытом кузове в Ярославль. По дороге нас чуть не разбомбили. Была светлая ночь, но немецкий самолёт попал в луч прожектора. Было интересно смотреть. Наш грузовик встал посреди дороги. Оказалось, что шофёр бросил нас и убежал в лес. Женщины кинулись его искать. Нашли и вроде даже били. В общем, довёз он нас. Ярославль почти не помню.
     Затем Калинин (ныне снова Тверь). Город только что освободили. Наверное, это было весной, потому, что при подъезде тётка всё время отвлекала меня, а иногда ладошкой закрывала мне глаза. Она боялась, что я увижу трупы солдат, появившиеся из-под снега по краям полей и леса. Врезались в память два столкнувшихся танка. Они как бы встали на дыбы, идя, похоже, на таран. Я вертелся и видел всё это, но как-то реагировал спокойно, не сознавая глубины трагедии. Так же как блокадной зимой 1942 года в основном с любопытством наблюдал в коридоре вынос гробов умерших соседей, у которых в мирное время я бывал в гостях, и они потчевали меня чаем. Потом оказалось, что в живых после блокады остались только я и мама.
     Затем городок Кашин под Калининым. Там я пошёл в школу. Хлопот тётушки доставил много. Из первой школы, куда меня определили, я почему-то ушёл на второй день. Обидели там чем-то меня. В другой школе тоже как-то не задержался, дрались с детдомовцами. Третью школу на окраине, в деревянном доме сельского типа находящуюся довольно далеко от нас, закончил первым классом. Писали часто на газетной бумаге. Тётушка где-то работала. Жили как все. В большой комнате, которую нам определили, на полу хранили кочаны капусты. Помню их ряды на полу воль двух окон. Топились печью-лежанкой. Почему-то в памяти осталось, как тётушка щепала большим ножом лучины на растопку. Так ловко у неё это получалось. Она вязала шерстяные  серые шали. Растягивала их гвоздиками на полу. Потом где-то продавала. Как лакомство воспринимал котлеты из картофельных очисток.
     Думаю, что выжила в войну в основном крестьянская Россия. Она всё умела, умела выживать.
     Наш дом был двухэтажным. Низ каменный, верх деревянный. Мы жили наверху. Для дома был выделен огород. Землю делили между жильцами. Наверное, я был самый маленький и бесхитростный. Поэтому меня поставили спиной к небольшой толпе жильцов, кто-то выкрикивал незнакомые мне фамилии, я называл номер. Это были огородные участки.  У нас на делянке оказались старые вымерзшие яблони. Мы с тётушкой их пилили на дрова. Труд этот для меня был очень тяжёл. Тяну за ручку пилы, как будто воз везу, руки тяжелели и переставали слушаться. Тётушка только говорила:
– Шурик, ты старайся не рвать, тяни пилу ровно, потихоньку. Теперь отдохни. Ну, начали дальше.
     Зимой она купила мне коньки. Старый образец так называемых «хоккеек». Давала мне свои старые сапоги. Они были для мене сильно велики. Но всё же верёвками с помощью закручивания у пятки петли и закрутки палками другой верёвки у носка я научился их одевать и начал кататься по уплотнённому снегу на тротуаре вдоль какого-то двухэтажного здания из красного кирпича, возможно городской администрации, как сегодня сказали бы. Оно было наискосок от нас. Летом там был асфальт.
     Достали мне и лыжи. Как-то я прокатался на них, кажется до часу ночи. В голову не приходило, что тётка перенервничала, после тяжёлой работы искала меня. Сначала она попробовала запереть меня в комнате. Но я, протестуя, проорал благим матом весь день. Наверное, это были каникулы. Переполошил весь дом. Она снова отлупцевала меня верёвкой. Я яростно сопротивлялся и орал. Больше она никогда этого не делала. Потом чувствовала себя очень виноватой. По-моему, всю жизнь.
     Была она вспыльчива и в сердцах мои лыжи сломала. Помню, прыгала, положив их на край порога. Потом, как водится, отошла. В воскресенье пошла на базар, купила мелких гвоздиков и каких-то жестянок и лыжи кое-как починила. Я не обижался на неё.
     В общем, жили мы дружно. Хлопот я ей доставлял немало, но, мне кажется, она любила меня.
     После прорыва блокады мы вернулись в Ленинград. К счастью, мама осталась жива. Я пошёл во второй класс 55-ой школы на Левашовском проспекте Петроградской стороны. Она и сейчас имеет этот номер. Недавно её закончил мой внук.
   Все эти события вереницей прошли в моей памяти, когда священник отпевал тётушку, и горячий воск от свечи капал мне на пальцы, слегка обжигая их. Образы не были чёткими и конкретными. Правильнее было бы назвать их какими-то внутренними ощущениями, чем-то вроде внутреннего струящегося эфира. Может быть, это был эффект смешения наших с тётушкой душ на общем фоне пережитых вместе тяжёлых полутора лет. Горячий воск как-то этот эффект материализовывал. Прошлое воскресло. Наверное, для этого при отпевании и предусмотрены свечи в руках живых людей, провожающих умерших.

2010

ГУСАК-ОПЕКУН

    Этим летом июль месяц я провёл на небольшой ферме под Санкт-Петербургом.  По ряду причин мне захотелось назвать её «РО-НА». Приветливые хозяева, где-то за 60 лет. Они организовали своего рода Кемпинг. Одноэтажные деревянные домики - этакие российские бунгало Похоже, что их основой были не то  строительные балки, не то какие-то армейские автомашины.  Внутри предусмотрены все современные удобства, небольшая кухня и комнатка с телевизором. Только постельное бельё надо было привозить своё. Зато недорого.
    Каждый домик огорожен симпатичным плетнём и имел маленький дворик со столиком и скамьями. Домики расположены так, что соседей не ощущаешь. В основном это бабушки с внуками и внучками  детсадовского возраста.
   Перед домиками большое чисто выкошенное поле и значительных размеров пруд. Плетнёвая изгородь  оформляет искусственный пляж для детей. Бабушки  с малышами проводят на нём целые дни.  Дети играют в песочек, топают по тёплой водичке. Когда приезжают родители, появляются мячи. У многих комнатные собачки. Собачки бегают, лают. У всех хорошее настроение. Раздаётся весёлое детское щебетанье, визг и смех. Справа от пруда силами хозяина фермы на речке создан небольшой водопад. Изумительный почти сказочный мостик из стволов берёз перекинут через речушку. От него начинается настоящий большой лес. Огромные берёзы, почти корабельные сосны и ели. Лес чистый. По нему несколько километров тянется лесная дорога. Грибы,  необозримые заросли черничника. Сторожилы  летнего отдыха говорят – черники бывает столько, что её можно есть и сбирать лёжа.
    Но, возможно, главное удовольствие для городских детей представляет животный мир  фермы.  РО и НА   (это начальные слоги имён хозяев фермы) держат кур несушек, кур-бройлеров, небольшое стадо коз, гусей, прекрасных статей бывшего циркового,  мерина, осла с ослицей и маленьким пушистым осликом. Даже есть пара индюшек. Вся эта живность пасётся поблизости, относится к людям дружелюбно. Коня и осликов можно погладить, почесать за ухом, дать что-нибудь вкусненькое.
   На второй день после приезда я пошёл знакомиться с окрестностями и, естественно, начал с самой усадьбы и её живности.
    Направляясь к семейству ослов, я наткнулся на стадо гусей, мирно щепавших травку неподалёку от пруда. В какой-то миг я довольно близко подошёл к ним. Неожиданно большущий гусак вытянул в моём направлении шею и грозно раскрыл клюв. Я отпрянул. И вдруг увидел позади  него маленького гусёнка. Он защищал его от посторонних. Я понял, что оказался нежелательным гостем, и ретировался.

    Миновало несколько дней. Вечером я пошёл на край усадьбы, чтобы выкинуть в специальный контейнер накопившийся к этому времени бытовой мусор. Возвращаясь обратно, увидел спину РО, который сидел на ящике. Подошёл. Оказалось, он присматривает за своей хохлаткой, пасущейся с целым выводком маленьких цыплят. Разговорились, и он рассказал, что эта курица  где-то на краю сеновала построила гнездо и высидела 12 яиц. Цыплята ещё очень малы и за ними нужен пригляд. Выводок дружно кучковался около матери. Но нет-нет, да цыплята, увлёкшись выщипыванием травки, отходили от матери довольно далеко. Её это нисколько не волновало.
    Рядом с выводком топтался большой гусак. Присмотревшись, я понял, что он активно охранял и опекал цыплят. Сам траву не щипал а лишь внимательно наблюдал за малышами и периодически гуртовал их около курицы. Когда цыплята всё же разбегались по сторонам, он издавал грозный крик, и они просто опрометью бежали к матери. Курица же при этом вела себя совершенно безразлично.
    Оказалось, что свою пастушью миссию гусак выполняет уже несколько дней. И всё это началось после того, как по непонятным причинам его собственные гусята погибли один за другим.  Он добровольно, если здесь уместно так сказать, принял на себя отцовские обязанности.
    И я подумал – вот с кого надо брать пример.

2013

ДАТЬ РУКУ

Дети, когда начинают самостоятельно ходить, перемещаются только бегом. На днях, подходя к детской площадке, увидел, как мальчуган, наверное, лет четырёх, отчаянно бегает вокруг деревянной горки. Его преследовал старший братишка, который делал вид, что вот-вот его догонит. К моему приближению старшему эта игра, видимо, надоела и он остановился. Малыш, думаю, тоже уже устал, но сдавться не хотел. Такая у него оказалась натура. В этот момент я оказался рядом. Не задумываясь, мальчуган протянул мне руку, прося помощи подняться по ступенькам лестницы, ведущей на горку. Я ухватил его ручонку, и он довольно быстро сумел забраться на первые две ступеньки. Дальше я не стал помогать, и он справился уже без меня.
Продолжая свою прогулку, почему-то вспомнил своё небольшое стихотворение, подаренное хорошему приятелю в день его пятидесятилетия.

Вот и ты взошёл на гору,
Но сходи, не торопясь.
Здесь, пожалуй, в саму пору
Постоять не суетясь.

Посмотри, что за вершина,
Что за спуски, где ровней,
Далеко ли до долины,
Где направо, где левей.

Подниматься всегда трудно,
Но спускаться тяжелей.
Вверх кряхтишь, кряхтишь натужно.
Вниз – коленки всё слабей.

Все, браток, идут к вершине,
Да не все приходят к ней.
Ты дошёл! Хвала судьбине!
Так что, всё пока О-КЕЙ.

Правда, слезть ведь тоже штука,
Тоже надобно уметь.
Помолись и с богом. Ну ка!
Только, чур, уж не п…еть.

Не без этого, конечно,
Ну да кто осудит нас.
Так что двигайся сердешный,
Только богу помолясь.

Топай лёгко, без боязни.
И назад уж не смотри.
Впереди светло и ясно,
Позади одни мечты.

Вышло грустно, но правдиво,
Да не нам в литавры бить.
Промолчу, что жизнь малина,
А скажу – прекрасно жить.
                10 апреля 1978
Малышам и старикам часто нужна помощь. Для этого иногда достаточно просто протянуть руку.

2016

ДВЕ СУДЬБЫ
 
    Они были похожи как двойняшки, хотя правильнее было бы назвать их технологическими клонами. В мире таких миллионы. Но этих двух создали на одном заводе и в одну смену. Просто волею случая  при появлении на свет они оказались рядом и успели подружиться. Не удивляйтесь. Такое бывает даже с  пластиковыми бутылками. Вначале они были пустыми и не очень понимали, для чего появились на свет и что с ними будет дальше. Когда же на конвейере их заполнили квасом, они подспудно почувствовали свою нужность. И вот на них уже  наклейки. Теперь определился их статус и назначение.  Потом они попали в разные упаковки и потеряли друг друга. Вначале на душе  стало тоскливо, но скоро они привыкли и поняли, что жизнь разлучила их навсегда и с некоторым интересом  ожидали, как сложится их судьба дальше.
*
    Первая бутылка, которая была чуть-чуть постарше, попала в вагон-ресторан поезда, отвозившего людей на юг. Её поместили в прохладный шкаф. Там было темно и очень холодно. И она никак не могла понять, что с нею хотят сделать. И вот когда от холода и ощущения какой-то безнадёжности, она стала терять сознание, дверь открылась. Добрые и тёплые руки посадили её в тележку и повезли. В некоторых местах тележка останавливалась, и приятный женский голос певуче предлагал:
– Вот квас. Холодный и вкусный. Недорого. Во-от ква-ас.  Рекомендую! Во-от ква-ас. Покупайте, покупайте, пока  холодненький.
    Её соседки стали покидать уютную тележку. Это немного беспокоило, почему других берут, а её нет. Но вот и она оказалась на столике у светлого окошка. Огляделась. Приятные улыбающиеся люди.   Услышала радостный детский голос:
– Мама, папа! Какая красивая бутылка. Я уже потрогала. Холодненькая. Я пить хочу. Так жарко. Скорее налейте мне этого кваса. А то я прямо умираю. Он, наверное, ядрёный, как в деревне у бабушки.
    И тут-то наша бутылка почувствовала свою нужность.
– Как хорошо быть кому-то необходимой и полезной – подумала она. Внутри нарастало ощущение счастья. Она была готова отдать свою жизнь этим милым людям, особенно такой  прекрасной и улыбчивой девчушке.
    Вот на столе появились стаканчики. Колпачок на головке нашей бутылки отвинтили, она вздохнула и наружу с шипением вырвалась пена. Девочка завизжала от радости. И живительная влага полилась в стаканы. Но чем больше её вытекало, тем больше слабела бутылка. И, наконец, когда она отдала всё, её жизнь кончилась.
– Вот и конец, – подумала бутылка. – Но не зря я жила на свете. Сумела помочь хорошим людям. Ради этого стоило жить.
    – Ой, мамочка! Как жаль. Квас закончился, – сказала девочка, вылив в свой стакан последнюю каплю.
– Но я ещё поиграю с этой бутылочкой. Почему-то она мне очень нравится.
Мама, достань мой платочек. Я сделаю из этой бутылочки куклу.
    Платочек был повязан на головку бутылки. Девочка вышла в коридор вагона. Встала у приоткрытого окна. Баюкала свою новую куклу. Пела ей песенку. Укачивала. Потом ей это надоело. Она стала смотреть в окно. Мимо пролетали выкошенные поля. Встречались небольшие рощицы берёз. Пейзажи отвлекли её. Она забыла про  новую куклу. Привстала на цыпочки  и просунула бутылку в окно. Пусть она погуляет и подышит воздухом. Встречный ветер начал свистеть в отрытое горлышко бутылки. Девочку это забавляло. Она даже наклонила голову и слушала созданную с её помощью музыку. Но вот её пальчики  устали,  ветер вырвал бутылку и бросил её под откос насыпи. Девочка ойкнула.  Бутылка исчезла из вида. Девочка тут же забыла про неё и стала смотреть на людей, махавших косами вдоль дороги. Тут её позвала мама. Девочка зашла в купе и совершенно забыла про бутылку.
*
    А бутылка скатилась по откосу и застряла в небольшой дренажной канаве. Она немного оцарапала свои новенькие блестящие бока, но всё ещё была чистой и привлекательной. Так она пролежала всё лето. Природа не знала, как подступиться в пластику. Её методы разрушения не действовали. Материал был для неё незнаком. Принцип экологии «что собирается, то и разбирается» здесь не работал. Природа была в растерянности. Ведь она умела разрушать  только то, что создавала сама. Она не понимала, как включить пластик в свою систему  круговорота вещества.
    Короткие дождики омывали нашу стойкую бутылку. Холодные ночи и жаркие дни сменяли друг друга. Но с нашей бутылкой ничего не происходило. Лето сменилось осенью. Пошли затяжные дожди. Канава наполнилась водой, возник ручеёк, и бутылку постепенно потащило вдоль насыпи. Наконец её прибило к скоплению похожих бутылок. Проходившие мимо люди говорили:
– Ну вот, новая свалка образуется. Господи, нет этому ни конца, ни края.
    Наступила зима. Эту маленькую свалку, куда попала наша бутылка, занесло снегом. Всё сковало льдом. Когда весной снег стаял, наша бутылка вместе с другими оказалась зажатой  среди каких-то веточек и немного занесена илом. Пригрело солнышко, между бутылками появилась травка и даже простые весенние цветочки. Около некоторых прижились жёлтенькие головки мать-и-мачехи. Но наша бутылка ещё выглядывала и смотрелась неплохо. Правда, немного потускнела, была измята, но целой. Она оказалась крепкой как «стойкий оловянный солдатик» в сказке Х. Андерсена.
    Прошло несколько лет, и наша бутылка оказалась захороненной под толщей почвы как в братской могиле. Минуло тысячелетие. На этом месте начали проводить какие-то строительные работы. И случайно наткнулись на это захоронение. Люди были очень удивлены тем, что пластиковые бутылки, о которых они слышали, всё ещё были целы.
– Что же нам теперь делать? – спрашивали они друг друга. Ничего не придумали. И выбросили пластиковые бутылки снова. Уже в другое место.
    К этому времени большущих свалок не было, и люди даже не помнили про них.
*
     Судьба второй бутылки оказалась более экзотичной. Она попала на большой пароход, который возил туристов по огромному  тёплому морю. Пассажиры смотрели на морские волны, небо, знакомились друг с другом, играли в карты, шахматы, отдыхали в уютных каютах. Вечерами танцевали и читали книги, слушали музыку. Завтракали, обедали и ужинали они в ресторане. Погода стояла жаркая. В барах продавали прохладительные напитки. Многим очень нравился холодный квас.  Уходя в свои каюты, некоторые брали его с собой. Как правило, к утру бутылки были уже пустыми. Их выносили в  специальные мешки. Но некоторым людям, было лень это делать, и бутылки выбрасывались в море. Почему-то эти люди считали, что море большое и от того, что их бутылка окажется в воде, ничего плохого не произойдёт. Они не задумывались, что в море  пароходов очень много, и пластиковые бутылки   могут собираться в большие группы. Они не знали, что море не умело с ними бороться и «растворять» или как-то иначе перерабатывать. Ведь таких бутылок раньше оно не видело.
    Но однажды, выйдя на утреннюю палубу, люди были поражены. Мимо них проплывал огромный пластиковый остров. В основном это были бутылки. Среди них была и наша  бутылка из-под кваса.
    И тогда многие пожалели о том, что выбрасывали бутылки в море. Некоторые  пошли к капитану и попросили его разъяснить такое необычное явление, как плавучий остров из пластиковых бутылок. Капитан сказал, что у них на борту есть учёный-эколог. Он поговорит с ним. И заранее пригласил всех интересующихся после ужина придти в  конференц-зал.
     Вечером зал был переполнен. На большом экране пассажиры увидели карту Тихого океана.
     На ней были показаны контуры материков и главные течения. Но самое поразительное было то, что центральная часть этого Великого океана оказалась покрытой отходами человеческой цивилизации.
    Вот тут-то всем стало страшно. По залу прошёл лёгкий гул. И стали слышны отдельные голоса:
– Господи! Что же такое делается-то. Неужели всё это мы понаделали. Если так дальше пойдёт, то и океана скоро будет не видно.
– Может быть мы уже последние, кто видит открытое море.
– А как же с испарением из океана. А как же рыбы? Киты? Умные дельфины?  Как же тогда Земля сможет нас прокормить и насладить красотой своей?    Вид острова из пластиковых бутылок и карта заставили многих задуматься об экологических проблемах Земли, связанных с их личностным поведением в быту.
    Между тем наша бутылка из под кваса оказалась зажатой между себе подобными. Волны, шторма приводили к тому, что бутылки  тёрлись друг о друга и медленно, но верно разрушались. Вода проникала внутрь. Бутылки тонули. Продукты же разрушения стенок в виде мелких частичек рассеивались в воде. Они попадали в жабры рыб, их желудки, кровеносную систему и даже в ткань их тела. Человек вылавливал этих рыб. Поедая их, он засорял и свой организм микрочастицами пластика.
    Такая, казалось бы, простая цепочка событий показывает, что в природе всё связано со всем. Ведь это второй закон экологии.
    Наша бутылка оказалась втянутой в этот процесс.  И когда кто-то из людей съедал мясо зараженной ею рыбы, он заболевал и умерал. А бутылка в виде микро-частичек, после его похорон попадала в Землю.
*
    Первая и вторая бутылки-близнецы так никогда и не встретились.

2013
ДВЕРЬ В НЕБО

 Серёжа! Обратился я к Базарову. Давно размышляю о смысле нашего Бытия. Понимаю, это вопрос вечный. И на него не будет ответа никогда. Но…, послушай меня:   
• Верх-Низ. Рай-Ад. С позиций религия Рай наверху (Небо), Ад внизу (Недра). Понятно, почему. Небо красивое, лёгкое. Облака, синь, солнышко днём, звёзды и луна ночью. Под землёй темнота, воздуха нет, на глубине пекло – жизнь исключена. Мрак и ужас для грешников.
• Сегодня  такие представления не воспринимаются. Но человек не может смириться с тем, что он уходит в никуда. Деды, бабки, родители, сам. Потом дети, внуки. Исчезают. И всё. Как не было. Зачем тогда жизнь? 
• Мне кажется, здесь полезно обсуждать симметричный мир. По существу, об этом говорится уже в Евангелии. Иисус, как мессия, приносит весть о неком идеальном мире,  другом, по существу, симметричном, куда и отправляется, в конце концов.
• Как ты на это смотришь?
    Я знал, что Сергей,  в своё время пытался  построить мир, симметричный миру Эйнштейна. Его построения критики не вызвали, хотя так и остались вещью для себя. Но думать на эту тему, он, видимо, не переставал. Поэтому ответил довольно быстро:
• Саша, на мой взгляд, эту идею можно представить в достаточно формализованном виде. Нужно просто вообразить себе, что со временем появятся некие суперматематики, и в их терминах и правилах будет построены системы уравнений, в которых удовлетворительно описывается наш реальный мир. Далее, используя принципы симметричного преобразования, можно построить другое пространство. Нет никаких показаний против того, чтобы допустить: при каких-то значениях параметров у этих систем появятся общие корни (решения). Они будут означать, что в определённых областях и в определённое время существует возможность перехода из нашего мира в мир симметричный и обратно. Это  объяснит и появление мессий, воскрешение и уход.
Серёжа, у меня сразу вопрос:
• Ты сказал, что в какой-нибудь будущей «суперматематике»… . Но, ведь математику и уравнения придумывают люди. Можно ли этому доверять в вопросах о человеке и его судьбах. Результаты решений здесь нельзя проверить в принципе. Как в религии. Хочешь - верь. Не хочешь - не верь.
А ты, Саша, ответь мне тогда на мой вопрос:
• Человек способен придумать то, чего нет?
Я понимал, как это важно. Это корневое. И давно задавал себе этот вопрос. Он касается многого. В том числе и научных законов и религиозных догм. Я понял, что законы мы придумываем. Это легко доказывается. Поэтому, почти не задумываясь, ответил:
• Человеку не дано придумать то, чего нет в его мире.

   В целом мне Серёжина идея понравилась. Красивая, что говорить.  Красота же, известно, признак положительный.  Не зря считается, что, например, некрасивый самолёт не полетит. Но идея с общими корнями систем уравнений поясняет только миссионерство оттуда (из симметричного мира). Просветить, чтоб нас. Ну, а как быть с простыми смертными?  Спросил и получил простой ответ:
• Не знаю. Вообще-то пути здесь не заказаны.
   Получается, что для мессий периодически открываются некие лазейки (вход-выход). Можно назвать их «дверь в небо». Подумать только! Ведь такие дыры возникают в любых границах, разделяющих известные нам системы. Они гарантируют их существование. Чтобы выжить, системы должны обмениваться с соседями энергией и веществом. В изолированном мире системы развиваться не могут. 
    Разрывы для общения чётко фиксируются во времени и пространстве. Сегодня это хорошо известные в природе факты. Но, помимо общения через такие дырки (пропускные пункты), существует ещё другая форма, называемая в науке диссипацией (рассеянием). Абсолютно закрытых миров нет, как говорится, по определению.
    Тогда можно думать, что все смертные в каких-то нематериальных для нашего мира характеристиках уходят в другой симметричный мир. То, что у нас воспринимается как  идеальное, там проявляется в форме своей материи. Души всех смертных диссипируют в этот симметричный мир. Им не нужны разрывы. Для них вход в «небо не через дверь, а через врата, широко открытые». Везде!

    Возможно, ноосфера, о которой сегодня много говорят и пишут, и материальность которой до сих пор непонятна, и есть симметричный для нас мир. Это банк потенциальной энергии человечества, возникающий из жизней ушедших поколений, их реализованных и нереализованных идей, чувств, эмоций, наконец, опыта. Тогда жизнь наша действительно имеет смысл.
    Именно из ноосферы (симметричного нам мира) мы и черпаем новые идеи как хорошо забытое старое. Отдельные медиумы, способные настраиваться на ауру этого информационного банка, выступают  как гении, давая людям новую математику, новую физику, шедевры культуры. Вот вам и великие географические открытия, вот и ренессанс, вот и научные революции, прорывы во всех других областях жизни.
    Как-то мне пришлось быть на защите диссертации по итальянскому Возрождению. И я спросил автора:
• Как вы считаете, эпоха Возрождения обязана своим появлением какому-то случайному стечению обстоятельств? Как бы друг,  ни с того ни с сего.  Родилось много гениев, и они преподнесли человечеству великие подарки. Или никто «специально» не рождался. Было всё, как было. И простое развитие жизни привело к такому прорыву, практически во всех областях культуры и науки?
    Поскольку это была защита, диссертант не решился сказать:
• Я не знаю. Думаю, этого не знает никто.
Он стушевался. Сказал, что вопрос очень интересный, для него неожиданный, и скорее всё происходило по законам эволюции. Но я то, когда спрашивал, имел в виду нечто квантовое, получаемое извне.
    Похоже, это хорошо чувствовал Владимир Маяковский (вспомните его «Облако в штанах»):

                Я раньше думал —
                книги делаются так:
                пришёл поэт,
                легко разжал уста,
                и сразу запел вдохновенный простак –
                пожалуйста!
                А оказывается –
                прежде чем начнёт петься,
                долго ходят, размозолев от брожения,
                и тихо барахтается в тине сердца
                глупая вобла воображения.

И далее, после огромного внутреннего напряжения:

Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперёк горла,
пухлые taxi и костлявые пролётки.
Грудь испешеходили.
Чахотки площе.

родилось  СЛОВО:
               
И когда —
всё-таки! –
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло
          паперть, думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идёт карать!

Чувствуете?!  Когда родилось, ощутил, что это СЛОВО-то не его. Он вымолил его, выстрадал.  Ему даже показалось, что он ограбил бога и за это будет наказан. Скорей всего поэт оказался медиумом, смог настроиться на определённую волну, и поймал СЛОВО из ноосферы (банка информации человечества). Существовал ли этот банк до… . Думаю, он был всегда, как всегда была Вселенная. Это просто одна из форм Бытия Мира.
    А как же дырки в границе миров? Они для концентрированного сброса информации. Их не так много. Может быть,  всего две. Где появились основные мировые религии, определившие развитие человечества на тысячелетия?
    Ближний восток (в узком регионе, на  довольно малом интервале времени) -  иудаизм, христианство, ислам. Буддизм – центральная Азия. У подножия непальских Гималаев более двух с половиной тысяч лет назад появился на свет принц Сиддхартха Шакьямуни, известный под названием Будда. Везде свой мессия. Простая и ясная идеология симметричного мира.
    При следующей встрече с Сергеем я всё это рассказал ему. Мне показалось, что слушал он невнимательно и без интереса. Он был занят уже новой идеей – движением во времени.
    Эх, нет Верочки. Она была терпеливым слушателем моих фантазий. Пойду, посмотрю в небо.

 2011

ДЕЛАЙТЕ ДОБРО

     Умирал Валерий Давидович Ломтадзе.  Он тяжело  болел. Исход был предрешён. Об этом знали все. Знал и он. На сердце тяжело. Я учился у него и много общался позже. Всегда находил у него понимание и поддержку. Не надо объяснять как это важно, особенно в молодости и на крутых поворотах жизни. Не так много людей, которые воспринимают твои идеи и готовы вместе с тобой их отстаивать и защищать. Объяснять другим.
     Незадолго до кончины я и Миша Захаров пришли навестить его. Он уже не вставал, но было видно, что рад нам. Расспрашивал, над чем мы работаем, что планируем. Слушал с интересом. Высказывал своё мнение. Делал замечания. Давал советы. Наконец, мы почувствовали, он очень устал, и начали прощаться. Встали. Сказали какие-то глупые слова о выздоровлении. А что можно было ещё сказать? Посмотрели на него, зная, что последний раз, и уже хотели уходить. Не знаю, что он думал в это мгновение. Наверное, что и мы.  И услышали от него:
– Спасибо, что пришли. Мне стало немного легче.
– Делайте всегда добро.– И грустно  улыбнулся.
    По дороге мы долго молчали. О чём тут было говорить?
*
Наши доценты и профессура всегда заботились о нас. Хлопотали перед начальством, когда мы попадали в трудные ситуации, помогали с публикациями, докладами на научных конференциях, семинарах. При этом никогда не докучали мелкой опекой, ничего за нас не писали, не правили наши тексты. Подталкивали всё делать самим. Иногда ссужали деньгами, когда чувствовали в этом необходимость. Делалось это всегда тактично. Нам в голову не приходило просить об этом.
*
     Как-то, кажется, на втором курсе,  я сидел на подоконнике внутренней лестницы,  в фуражке горного института. Мимо проходил проректор по учебной работе. Сделал замечание в довольно грубой форме. А грубости я сызмалу не переносил. Я встал и, ни слова не говоря, быстро стал спускаться. Он осерчал, в два прыжка догнал меня. Пришлось назваться. Несколько дней спустя меня вызвали в деканат и сказали, что проректор ходатайствует об отчислении. И вот тут-то на помощь пришли наш старейший профессор, заведующий кафедры Толстихин Нестор Иванович, и доцент Наливкин Борис Васильевич (брат известного академика), читавший нам курс палеонтологии. Всё обошлось. Никто из них мне не пинял за глупое поведение. Знали, сам всё понял. Их уже давно нет, но помню доброе вмешательство этих стариков, и благодарен им до сих пор.
     Намного позже, когда я уже сам преподавал в вузе, у меня был ещё один поучительный случай с головным убором. Возвращаясь с работы и, зная, что дома никого нет, я забежал в котлетную, напротив Московского вокзала, выпить кофе. Маленькие высокие столики. Все перекусывают стоя, одеты по-зимнему, в шапках.  Вдруг ко мне подошла уборщица посуды и тихо почти на ухо сказала:
– Молодой человек, раньше, когда в избу входили, шапку-то  снимали.
Я подивился её деликатности. Ответил ей, тоже негромко:
– Спасибо. – И шапку снял.
Какая разница между этой старой женщиной и бывшим нашим проректором! Стал понимать, что такое интеллигентность.
*
     На преддипломной практике у меня получилось новое решение по оценке фильтрационных свойств пород зоны аэрации. Показал результаты доценту нашей кафедры, Боровицкому Владимиру Павловичу.  Ему понравилось. На следующий день он принёс необходимую литературу. Проконсультировал. Рекомендовал написать статью. Её взяли в наш журнал. Мне и сейчас за неё не стыдно. Эта публикация подвигла меня к дальнейшей научной работе. Внимание Владимира Павловича было решающим событием в моей научной карьере. Добро от него не пропало.
     Одна из работ, которую я представил Нестору Ивановичу, руководителю в аспирантуре, показалась ему достойной публикации в тогдашних Докладах Академии наук СССР. Нужно было представление академика. Нестор Иванович рекомендовал доложить работу в Географическом Обществе. Удачно. Затем встретился с академиком Д.В. Наливкиным и получил поддержку. Помню, как быстро он поднимался по лестнице с моими бумагами (а ведь ему было почти семьдесят лет), какую проявил заинтересованность. Был искренне рад за меня.
     Как-то, из журнала, куда я послал очередную статью, получил отрицательный отзыв. Расстроился. Почувствовал, отзыв составлял не тот, кто подписывал документ. Подлинный автор рецензии, не понял сути работы. Показал Нестору Ивановичу. И услышал простой и добрый  совет:
– Александр Николаевич, не переживайте. Просто вложите статью в другой конверт и пошлите в другой журнал.
     Я так и поступил. Через какое-то время статья вышла. Вот так нас учили. Учили понимать, что всегда следует искать сомыслящих людей, искать соратников.
*
     «Обкатывая» докторскую работу, много ездил по Союзу. Докладывал, оставлял диссертацию для изучения, вёл частные беседы. Ближе к защите услышал откровение тогда профессора, позже  члена корреспондента АНСССР,  Погребицкого Юлиана Евгеньевича:
– Александр Николаевич! Вы должны понять, что Диссертационный Совет – это просто люди. Они проголосуют за Вас, когда убедятся, что Вы человек их круга. 
       Позже я понял  правоту его слов. Это был добрый совет. Так что ездил я по Союзу не зря.
*
     Кандидатскую диссертацию закончил раньше срока и начал работать по министерскому распределению уже в августе. Должность ассистента без степени оплачивалась мизерно. Я совершенно обнищал. К этому времени мне пришлось сделать два междугородних обмена квартиры. Жена перенесла тяжелейшую операцию. Маленькая дочь. Едва сводили концы с концами. С надеждой ждали успешной защиты. И вдруг, по независящим от меня обстоятельствам, за два дня до защиты меня вызвали в Москву, что называется, «на ковёр» снять какие-то вопросы по диссертации в институте, который был назначен мне как Ведущее предприятие. Научный руководитель пригласил меня к себе домой и совместно с женой (доктором геолого-минералогических наук и профессором) устроили маленькую генеральную репетицию. Дали несколько полезных советов, в том числе этического характера и благословили на поездку. Перед уходом Нестор Иванович спросил меня:
– Александр Николаевич, Вам, наверное, и ехать-то не на что. Если Вы не против, возьмите у нас. Когда появится возможность, отдадите.
     Мне было неловко, но ехать, действительно, было не на что. Я на предложение согласился.
– Малюша (так он ласково называл жену – Матильду Моисеевну), принеси, пожалуйста, деньги.
Жена вышла и принесла сумму большую, чем стоил тогда билет. На моё удивление, она сказала:
– Но ведь ехать надо туда и обратно, да и день там как-то прожить.
Они были уверены во мне. Их внимание и забота помогли. Всё сложилось благополучно. Накануне защиты Нестор Иванович пригласил меня зайти.
– Александр Николаевич, Вы, наверное, после защиты будете делать какой-то стол, вроде банкета? Может быть Вам нужны деньги?
Я помялся и сказал:
–  Пока у меня их нет.
– Сколько Вам нужно?
Я назвал сумму.
– Завтра я принесу. О возврате не беспокойтесь. Когда будет возможность, тогда и отдадите.
     Позже я узнал, такие предложения он делал всем своим аспирантам. Понимал, что наша жизнь была не простой. Его уж давно нет, а теплота в сердце осталась.
*
     После окончания института по министерскому распределению год проработал в Армении.  Экспедиция, куда я попал, строила дом для сотрудников в Ереване. Я этого не знал. Кто-то подсказал, что как молодой специалист я имею приоритетное право получить в этом доме площадь. Подал заявление. А ведь сказали мне люди, которым я мог составить жилищную конкуренцию. А вот сказали же. Начальник экспедиции Кошман Виктор Евстигнеевич принял заявление, но объяснил, что пока дом ещё не построен я могу найти съёмное жильё где-нибудь в городе. Экспедиция оплатит. Я ответил, что искать не буду. Города не знаю. Языка тоже. Пусть это делает его заместитель по хозяйственной части. И началось делание вида, что кто-то что-то ищет. Оказалась, что ничего искать не надо.  У экспедиции свободная площадь была.
     О ёе существовании я узнал случайно.  Наша партия только что сдала годовой отчёт. В это время в экспедиции появился московский куратор с аудиторской проверкой геологических материалов. Ему понравилась моя гидрогеологическая глава, и он захотел встретиться. Остановился куратор в комнате одной из двухкомнатных квартир большого экспедиционного дома. Пришёл к нему. Поговорили. Предложил мне сотрудничество – я ему полевые материалы, он – протежирование.  Было лестно это слышать. Естественно, я согласился, но объяснил ситуацию с жилплощадью, сказав, что, если не получу её, то уеду.
     И он сообщил мне следующее:
– Александр Николаевич, думаю, они обманывают Вас. Есть у них свободная площадь. Комната, где мы сейчас находимся, свободна уже несколько лет.  Имейте это в виду. Только уж меня не выдавайте.
     Не знаю, зачем он рассказал мне это. Возможно, подумал, что я начну «воевать» эту комнату, получу её, и нужное ему предложение будет реализовано.
     Но я поступил по-другому. Подал заявление об увольнении, указав в качестве причины, нежелание  руководства экспедиции выделить мне жилплощадь как молодому специалисту. Зарегистрировал заявление у секретарши (позже она получила за это выговор).  Зашёл к Виктору Евстигнеевичу и подал свою бумагу.
–  Александр Николаевич, я Вас не понимаю. Мы же подыскиваем Вам жильё.
Я знал, что он врёт.
– Виктор Евстигнеевич! Причина моего увольнения  проще, чем Вы думаете. Я не хочу работать с Вами. Именно с Вами. Не хочу и всё. И я уеду.
     Он стал угрожать мне прокурором:
– Как молодой специалист Вы обязаны отработать по месту распределения не менее трёх лет.
– Виктор Евстигнеевич! Конечно, принудить меня остаться вы можете. Но работать-то я не буду.  Зарплату же выдавать мне придётся. Если Вас такая ситуация устроит, то … ради бога.
    Ему нечего было сказать мне. Я купил билет и стал об этом говорить, что называется, встречному и поперечному. Кошман понял, уеду я всё равно. И мне передали его  согласие, но при условии:
– Пусть перепишет заявление «по собственному желанию».
Мне так всё это надоело, так было противно иметь с ним дело, что заявление переписал. И тут начались всякие заморочки.
       И в этой ситуации главный бухгалтер экспедиции начислил мне расчётные деньги без приказа. Разве это не добро? Я смог покинуть гостеприимный Ереван. Уехал без трудовой книжки. Был это 1958 год, а экспедиция «урановая». Главбух даже определил мне больше, чем полагалось. Позже переплату я вернул почтовым переводом.
     На новом месте работы меня оформили  на какую-то инженерную должность. Снова я попал на умного человека. Позже мне трудовую  книжку переслали.
     Через несколько лет, будучи в командировке в Тбилиси, я встретил Кошмана. Немного поговорили, и он спросил:
– Ну как с квартирой?
– Всё в порядке.
По-моему, он не расстроился. Человек  был неплохой и умный, но с «установками» своего времени. Позже узнал, что новый молодой специалист, приехавший на моё место, жилплощадь получил. Я порадовался за него. Значит, не зря я тогда «хлопнул дверью».  Кому-то это помогло.
*
      Я назвал Ереван гостеприимным городом. Конечно, такая оценка связана с людьми. Направлялся я из Ленинграда. На Кавказе никогда не был, Ехал почти в никуда. Как получится.
     Подъезжали к Еревану. На ночь деваться некуда. Города не знал. Языка тоже. Денег в обрез. В поезде моим соседом оказался молодой ереванец, некто Гриша. Свой город очень любил. По дороге много рассказывал про свою страну, свой древний, талантливый и многострадальный народ. Узнав кто я, зачем еду, пригласил к себе переночевать. Двухэтажный домик из знаменитого армянского туфа. Отвели комнату на втором этаже. Накормили. Отлично выспался. Утром расстались. А ведь его семья совсем не знала меня. Документы, конечно, никто не проверял. Больше я их не встречал. Но Гришу помню. Конечно, не в лицо, а его добрый поступок. 
     Старшим геологом партии, где  я начинал, был Мисак Егоян. Лет на десять меня старше. Отслужил в армии. В геологии разбирался отлично. Проявил ко мне внимание. Многое объяснял про людей и менталитет своего народа. Даже как-то предупредил:
–  Когда тебе будут говорить Саша-Джан, будь начеку. Восток это.
     Как-то получилось, что во время посещений экспедиции в Ереване, я стал останавливаться у Мисака. Коммунальная квартира в центре города. Две комнаты. Две сестры. Он старший. Младшая девочка ещё училась в школе. На ночь стелили мне на раскладушке. На обед или ужин всегда ждали. Семья была гостеприимная и дружная. Старались накормить чем-нибудь вкусным из национальных блюд. Раз Мисак говорит мне:
      Завтра на обед будут голубцы. Обязательно приходи. Ни в каких столовках не ешь. Я представил себе мамины голубцы. Рис с мясом, луком, пахучие и ароматные капустные листья. Запахло Русью. Конечно, пришёл, проглатывая слюнки. Сели за стол. Старшая сестра вносит большое блюдо. Вместо знакомых голубцов какие-то тёмно-зелёные «завёртышы». Пахнут довольно резко. Я «заскучал». Почувствовав моё смущение, Мисак объяснил:
– Это наши голубцы, долма называется. Вместо капустных листьев у нас листья виноградные. Попробуй. Это вкусно.
     Постоянное столование у Мисака меня смущало. Не так уж много он получал, чтобы держать бесплатного нахлебника.  Промучившись в сомнениях какое-то время, решил поучаствовать в семейных расходах. Я понимал, что ни о каких деньгах речи идти не может. Купил мясо. Принёс. Неуклюже отдал сестре. Пришёл Мисак. Узнав в чём дело, очень жёстко сказал мне:
– Саша, что это за мясо?
Я, смущаясь,  объяснил.
– Никогда больше этого не делай. Разве мы чем-то обидели тебя?
– Если ещё что-нибудь купишь, можешь к нам больше не заходить.
Вот так. Ни больше, ни меньше. Разумеется, таких глупостей  я уже не делал.
     Через 20 лет  мне снова довелось быть в Ереване. На каком-то симпозиуме. С приятелем и соавтором доклада мы поселились в гостинице, бывшей ранее «Интуристом».  Проходя по скверу, увидел Мисака. Он  шёл навстречу.  Почти не изменился.  Тоже узнал меня. Обнялись. Он  удивился:
–  Слушай! Ты приехал в Ереван.  Мог ожидать, что встретишь меня. Но я-то? Сегодня воскресенье. Иду из  парикмахерской.  И вдруг!
     Вечером пришёл к нам в гостиницу. С двумя бутылками прекрасного армянского коньяка. Мы запаслись сыром и зеленью. Таким дружеским теплом пахнуло от него.  Вспоминали прежнее житьё-бытьё. Громовской экспедиции уже не было. Остался он один. Старшая сестра умерла. Младшая закончила вуз, вышла замуж. Своя семья. Такая жизнь. Поздно вечером проводил его. Больше в Ереване мне быть не приходилось. В памяти он остался как сердечный  город.
*
     В одной из партий, в которых мне пришлось работать в Армении, появился новый молодой геолог. Мы оказались друг другу интересны. На какой-то праздник он пригласил меня в свою семью. Это были армяне, репатриированные из Турции. Старые и пожилые люди. На столе только крепкие напитки зелень и сулугуни. Маленькие маринованные перцы. Разговор – на турецком. Собрались близкие и друзья. Им было о чём вспоминать. После разговоров начали петь. Тоже на турецком. Ведь в Турции прошла их молодость и большая часть жизни.  Этот вечер произвёл на меня сильное впечатление. Отец Камо был профессором, кажется, истории в Ереванском университете. Я почувствовал армянскую интеллигенцию из «бывших». Проникся.
     Камо предложил обучать меня армянскому языку.  Согласился. Идея была простой.  Вечерами заучивать на слух десять-пятнадцать слов. Но ученик я был никудышный. Уставали. Упадём по своим койкам. Глаза слипаются. Он начинает обучение. Я же довольно быстро засыпал. Наконец, он понял, насколько я бездарен:
– Саша, ты не научишься.
– Почему?
– Ты не хочешь.
Думаю, это была правда. Но он не обиделся. Мы продолжали дружить, пока судьба не развела нас по жизни.
     Как-то в горах ставили с ним большую палатку. Уже подняли её на большие колья. Оставалось заняться  растягиванием углов на колышки. Я стал выходить первым. Только отвернул полог, вижу, на меня, подскакивая на метр-полтора мчится огромный валун.  За мной выходил Камо. Я метнулся в сторону, успев только крикнуть:
– Берегись!

Валун прошил палатку насквозь, переломав базовые колья. Палатка накрыла Камо. Слава богу, он не пострадал, бросившись вместе с моим криком от центра к краю.  Думаю, замешкайся мы на несколько секунд с выходом… Смерть могла быть мучительной. А вокруг такая красота. Склоны, поросшие невысоким дубом. Под ногами листьев по колено. Горный бодрящий воздух. Первозданная тишина и покой. Утром недалеко от себя  увидел прекрасную молодую лань. Божественное животное.
     А камень сбросил ногой какой-то разгильдяй, из местных наёмных  рабочих. Так, валял просто дурака.
    Кто помог нам? Скорее всего, ОН. Хорошо, когда добро приходит оттуда.
*
     Март 1953 год. Умер вождь народов. Воспитаны мы были в любви к нему. В голову пришли всенародные проводы Ленина, которые показывали в кино. С приятелем, бывшим сержантом Советской Армии Евсеем Грейсером, решили рвануть на похороны. Денег как всегда в доме не было. Мама дала 25 рублей (на всякий случай). Больше я бы и не взял.
     На Московском вокзале вскочили в первый уходящий состав. Он шёл на Мариуполь. В общем вагоне познакомились с гурьбой таких же сумасшедших девиц. Болтали. Пошёл контролёр. Спрятались под нижние полки. Девчонки закрыли нас юбками. Пронесло. Поезд в Бологое сворачивал на другой путь. Вышли. Девчонки за нами. Поезда на Москву проходили мимо и останавливались довольно далеко за вокзалом. Двинулись туда. Ночь. Похолодало. В стоявшем на путях составе все двери закрыты. Мой сержант куда-то исчез. Вот поезд на Москву двинулся. Что делать? Толпа девчонок лепится ко мне.  И вдруг услышал сержантский громовой голос. Тогда в школе младших командиров ставили командирский голос. У сосны приказывали кричать:
– Сосна на…пра-ву! Сосна на..ле-ву! Сосна кру…хом . Сосна лечь! И т.д.
Голос заорал:
– Сашка, я поехал.
И тут поезд остановился. Я кинулся к паровозу, решив пристроиться на угле в тендере. И увидел несколько человек, стоявших на полуплощадке первого почтового вагона. Встал там. Девчонки за мной. Но места не было. Они сиротливо остались у лесенки. Неожиданно вышел кочегар. Стал нас прогонять:
– Слезайте ребята. Упадёте ведь. Слезайте.
Все молчали. Никто уходить не собирался. Кочегар начал угрожать:
– Оболью водой. Всё равно ехать здесь не дам.
Я начал было его увещевать, и услышал от своих соседей:
– Заткнись!
Я замолчал. Не знаю, что бы произошло дальше, но…вдруг позади нас открывается дверь в вагон. Мой сержант. Следом  втиснулись все девчонки. Оказывается, Евсей захватил служебное купе начальника поезда и закрылся. А тут мы.  Поезд стоял, стоял. Наконец, тронулся. Мы повеселели, хотя нутром понимали, что «приключения» только впереди. На одной из станций вежливо попросили отдать поездной журнал. Кто-то из нас просунул его в вагонную дверь. Навстречу вломился поток людей. Каким-то образом мы успели «запихнуться» в купе. «Штурмующие» пыталась взять нас  силой.  Не получилось. Поехали дальше. Решили:
– На следующей станции будут пугать, уговаривать. Не поддаваться. Так и случилось. Инстинкт подсказывал держаться вместе.
     Действительно, в Калинине (теперь и раньше Тверь) началось:
– Поймите, страна в трудном положении, а тут ещё вы проблему создаёте  и всё в таком духе. Переговоры вели девчонки. Мы же шёпотом только подсказывали, что и как отвечать. Услышав перепуганный девичий «писк», с той стороны двери засомневались:
– Девочки вы одни?
– Да одни, мы одни.
«Уговариватели»  опешили. Как же одни девчонки сумели на предыдущей станции устоять против «ломовиков». С платформы осветили купе прожектором. Убедились, что толпа серьёзная. Больше нас не трогали до самой Москвы.
     В столице вагон оцепили. Всех вывели. Отобрали документы. Повели в «ментовку» при вокзале. Майор попался умный:
– Ребята! Вы не представляете, что здесь делается. Послушайте совета. Возьмите ваши документы. Возвращайтесь. Постарайтесь благополучно добраться  до своих домов.
– Правильно сделали, что не открыли двери и не поддались уговорам в Калинине. Счастливо вам.
     Думаю, этот майор был хорошим человеком и любящим отцом.

     Конечно, мы с Евсеем не послушали совета. Около автомашин, перегораживающих улицу, разошлись. Помню, забрался в открытый кузов грузовика. Постоял, постоял, осмотрелся. Спрыгнул. Встал в какую-то очередь.  А тут и Евсей. Всяческими хитростями передвигались вместе. Потом поняли, надо менять тактику. Снова разошлись. Постепенно очередь превратилась в толпу от стенки до стенки. Дело к ночи. Наконец, я оказался в колонне из двух-трёх человек в ширину. Люди успокоились. У цели. И вдруг по радио объявляют:
–  Доступ к гробу товарища Сталина прекращается в час ночи.
Тут и началось. Толпа во всю улицу, стоявшая позади нас за кордоном автомашин, прорвалась и мчалась в нашу сторону как в атаку. Мгновенно навстречу ей были брошены воинские части. Людей стали хватать. Начался мордобой. Люди кинулись искать укрытия в нашей «законной» очереди. Их отталкивали, не пускали. Но они были непобедимы. Снова толпа заполнила улицу от края и до края. Цепь солдат сдерживала её, взявшись под руки. Я оказался перед цепью у стены. Солдаты изнемогали. Упёрся ногами в стену дома, и стал помогать сдерживать натиск. Неожиданно солдат передо мной разомкнул руки и пропустил меня. Опять наткнулся на доброго человека.  Несколько коротких пробежек  маленькими колоннами и я у цели. Удивительно, но оказался в паре с  моим сержантом. Откуда он взялся. Чудеса. Или просто в армии его хорошо учили.
     Так мы и прошли мимо гроба вождя народов. Это были последние минуты народного прощания. Люди плакали. И тоже. Ночевать разошлись. Евсей двинулся к каким-то московским родственникам. Я стал добираться по адресу магаданской одноклассницы. Небольшой московский дворик. Открыла её бабушка. Объяснил, кто я. Впустила. Снял пальто. На ноге оказалось две галоши. Где и как я их «нашёл»? Дала умыться. Покормила. Она не знала меня. За чаем очень деликатно только пораспрашивала, кого я ещё знаю из магаданского класса. Уложила спать. Я был смертельно усталым. Не ел и не спал больше двух суток. Утром зашла Ольга. Рассказал им мои приключения. Вспоминали Магадан, школу. Распрощался. Больше я их не видел. Хорошая у неё оказалась бабушка.
     Не все, кого я в жизни встречал, были такими. Но не таких не хочется вспоминать.

     До Питера добирались тоже с приключениями. И большими. Дома рухнул спать. Мама ничего не расспрашивала. Теперь я понимаю меру её переживаний. Она никогда и позже не отговаривала меня от походов, отъездов, не упрекала, что не писал, не звонил. Она отпускала меня в жизнь и несла свой материнский  крест, молча и с любовью ко мне.
     Любовь же к вождю после «разоблачения культа» слетела с меня за несколько дней. Но я доволен, что побывал в Москве в те трагические дни.  Я прошёл тест на выживаемость.  Было мне 19 лет.

2009

ДЕРЕВЕНСКИЕ ЛАСТОЧКИ               
               
  Купите небольшую избу в какой-нибудь богом забытой деревеньке, и весной вы почувствуете всё очарование известного четверостишия:
– Травка зеленеет,
Солнышко блестит,
Ласточка с весною
В сени к нам летит.

   Ласточки прилетят к вам, обязательно прилетят и поселятся в вашем доме, может быть и в сенях. Только не закрывайте их. Так поступают многие жители деревень. Ласточки почувствуют, что в доме люди. В брошенной избе они не селятся. Это касатки. Они не будут вас бояться. Только не гоняйте их по глупости, не пугайте.
     Наши касатки появились первой же весной и свили себе гнездо между полоской коры, свисавшей от верхнего бревна стропил сеновала, и самим бревном. Залетать и улетать им приходилось довольно сложно. Сеновал представлял собою сруб, смыкавшийся с  избой. Дверь в него была боковая. Они влетали прямо в дверь или верхнюю довольно широкую щель над нею с громадной скоростью на пикировании, и у внутренней стенки сеновала резко почти под прямым углом разворачивались к гнезду.
     Такой пилотаж не смущал их. Большая сложность виража представлялась только нам, людям. А для них это было просто. Гоняясь за мошками и комарами, они набивали ими полный рот, чтобы принести корм птенцам. При этом им приходилось выделывать сложные пируэты. В общем, они выбрали это место и вывели птенцов. Для них началась активная жизнь, вся в заботах и переживаниях.
     Мы не уставали любоваться ими. Касатки летали над полем и деревьями, а потом как бы вдруг входили в пологое пике и с невероятной точностью попадали в открытую дверь, ведущую на сеновал. Причём всегда делали это по очереди. Одна вылетает, другая влетает. Смотреть на них можно было бесконечно. Нам даже казалось, что они красуются перед нами своей ловкостью и удалью. Как будто им доставляло удовольствие, что мы смотрим на них и восхищаемся. Между ними и нами возникала какая-то невидимая связь, какое-то понимание друг друга. Это было здорово.
     Птенцы подросли. Вначале они допархивали до жёрдочки внутри сеней. Рассаживались на ней и молча сидели, прижавшись друг к другу. Иногда мы тихонько подходили  к этому «насесту», и тогда могли разглядывать их. Хотелось погладить эти прекрасные создания, но мы не решались, боясь спугнуть это чудо. Потом они стали вылетать на волю. Даже садились на бельевую веревку, смешно и неуклюже раскачиваясь на ней.  Позже мы видели их уже на электрических проводах. Здесь собиралось довольно много таких молодых ласточек со своими родителями. Любопытно было наблюдать, как взрослые учили своих детей летать – ставили, как говорят, на крыло. Взрослые показывали им как надо всё делать. Дети смотрели. И потом повторяли урок. Вначале ласточки делали маленькие круги, почти тут же садясь обратно на провода. Потом круги увеличивались. И, наконец, они начали летать, как и взрослые. И вот их не стало. Они улетели до следующей весны. Гнездо опустело.
     Новой весной мы уже ждали их. И сколько было радости, когда пара касаток вновь заняла старое гнездо. Всё стало повторяться. И это было прекрасно. Мы ждали – они прилетали, и вновь наш дом  и небо вокруг него наполнялись движением и жизнью. К концу лета они улетали. Мы уже не так грустили как первый раз. Мы были уверены, что они вернутся. Так повторялось несколько лет. Они стали частью нашей деревенской жизни.
        Но вот через несколько лет у нас появились два молодых кота. Зимой, под новый год в городе нам кто-то подбросил их, как праздничный подарок.  Около почтового ящика на первом этаже я, проверяя почту, обнаружил закрытую чистую небольшую коробку и подумал, что она пригодится в доме, особенно в деревне. Принёс её в квартиру, открыл и ….О, Боже!... в ней оказалось два крохотных совершенно рыжих существа. Это были махонькие котята. Они крепко спали. Когда мы их вынули, оказалось, что они уже не слепые, могут бегать, резвиться и, самое главное, способны есть молочко и вообще принимать пищу из блюдечка.
     Это были очень красивые создания. Один был коренастым и светлого оттенка. Мы назвали его Васькой. Второй напоминал тигра. Тёмно-рыжий с плотными рыжими же полосками, длинноногий и статный красавец. Ему подошло имя Гришка.
     За зиму Васька и Гришка подросли, и мы взяли их в нашу Берендеевку. Вначале они просто ошалели от воздуха, зелени и полной свободы. Прыгали за бабочками, гонялись за кем-то в траве, пугались больших лягушек, шарахались от незнакомых звуков, обнюхивали весь дом, бродили в мастерской, дровянике, сеновале. В избу практически не заходили. Стали дичать и вести себя самостоятельно. Потом они начали проявлять интерес к нашим касаткам. Залезали на верхнее бревно внутреннего сруба сеновала и норовили лапами сбить ласточку, летевшую к гнезду на крутом повороте. Конечно, ласточки оставались неуязвимыми. Их ловкость и скорость намного превосходили агрессивную реакцию котов. Но всё же коты пугали их и вызывали беспокойство своим присутствием и подкарауливанием на бревне, тем более, что ласточкам приходилось очень близко пролетать около них. Я думаю, в основном касатки боялись не за себя, а за своих птенчиков. Конечно, мы котов гоняли, но это мало помогало. Они приходили на свои позиции вновь и вновь и караулили, караулили и ждали момента удачи для себя.
    И вот, когда такие игры касаткам надоели, они пошли в атаку. Как-то к вечеру наши Васька и Гришка вышли охотиться на лужайку напротив открытой двери на сеновал. Надо сказать, что это было прелюбопытнейшее зрелище. Они вытягивались на лапах в столбик и вертели головой, вслушиваясь в звуки у земли. Потом вдруг прыгали на всех четырёх лапах в невидимую цель. Мы всё это наблюдали с нашей высокой веранды, замирая вместе с котами. Но я ни разу не заметил, чтобы коты кого-то поймали. Они были ещё очень молодыми и неопытными охотниками. Но когда Васька и Гришка делали ловчую стойку, прижимаясь всем телом к траве, для них ничего не существовало кроме шорохов.
     И вот в такой момент одна из ласточек на низком пике стремительно вылетела из открытых в сеновал дверей, с колоссальной скоростью пронеслась над Гришкиным ухом, чуть задев его, и громко пискнула. Гришка от неожиданности и ужаса  в страхе прижался к земле, забыв про всякую охоту. Он ещё  не успел придти в себя, как вторая касатка проделала с ним такой же трюк. Коты в панике бросились бежать. Мы от души хохотали. Поделом вам разбойники! Не приставайте к нашим ласточкам!
      Не знаю, сколько это состязание в ловкости могло бы продолжаться, но на беду ласточек случилось несчастье. Лето было очень жарки и сухим. Оторвалась полоска коры, к которой было прилеплено гнездо. Вместе с птенцами оно упало на сено. Касатки раскричались истошным писком и бешено летали  под крышей сеновала. В сене орали птенцы. Мы услышали этот переполох и бросились выяснять, что произошло. Но было во многом уже поздно. Нашли мы только двух птенчиков и куски гнезда.  Пришлось взять детскую полиэтиленовую корзиночку и прикрепить её на гвозде под  верхним бревном крыши, где когда-то находился домик наших касаток. Немного наклонив корзиночку, положили туда остатки гнезда и выживших двух птенчиков. Ушли в сени наблюдать. Птенцы от голода и страха истошно кричали. Касатки немного успокоились и стали подлетать к  корзиночке, в которой сидели теперь только два их птенчика. Вначале ласточки очень боялись. Корзинка их пугала. Но птенцы неистово пищали, чувствуя приближение родителей. Сердечко матери не выдержало и она первая села на краешек нового и необычного для неё дома. Всё стало хорошо и мы, успокоившись, пошли в избу.
     Пришло время, и птенчики подросли. Они покинули своё новое гнездо и подолгу сидели на жёрдочке у лесенки в сеновал. Мы, как и раньше, могли их внимательно рассматривать, подходя вплотную. Они были очень крупными, особенно выделялся один птенец. Мы назвали его Толстая Ласточка. Он намного превосходил размерами своих родителей. Конечно, родители кормили птенцов, как говорят, на убой. Ведь вначале птенцов было пять. Этих двух и кормили как пятерых. Далее всё прошло, как и прежде. Потомство ставили на крыло и к концу лета они улетели.
     На следующий год мы не знали, поселятся ли у нас ласточки. К нашей радости они прилетели снова. И это была наша Толстая ласточка. Именно она поселилась в старой корзинке. Это было здорово. Значит, она помнила свой дом, также как мы помнили её. Всё стало повторяться. Но через два года это закончилось, несмотря на то, что не было уже наших котов. Они пропали где-то  в лесу.
     Новые поколения касаток уже не захотели у нас селиться, хотя кто-то прилетал и осматривал гнездо. Это была одна касатка. Она  звала подругу, показывала её возможную обитель, может быть, что-то и рассказывала ей. Но не убедила. И семья не состоялась.
    Потом несколько лет никого не было. Наконец, последним летом, когда мы очистили сеновал от сена, сняли стекло на окошке, совсем сменив «интерьер», ласточки появились вновь. Скорей всего это были уже другие касатки. Они свили свое, новое гнездо. Сеновал снова стал их домом. Все стало повторяться.

2007

ДЕРЖИСЬ ЗА СТРЕМЯ
 
Иду по широкому школьному двору. Слева стадион с футбольным полем и беговыми дорожками. Перед ним кусты сирени, осенние цветы на клумбах. Справа здание самой школы. Впереди за открытыми воротами детская поликлиника. В прилегающей округе детские садики для дошколят, спортивные площадки. За пределами двора большие деревья. У жилых домов много цветов, лужайки  и полосы сеянной травы. Часто встречаются мамы и бабушки с колясками, из которых выглядывают  совсем  малые ребятишки.
Октябрь. Довольно прохладно. Но листопад ещё не закончился. Хорошо здесь. Наверное, пространство этого места насыщено детской аурой – наивной, чистой и светлой.  Она не улетучивается, а с каждым днём как бы сгущается. Ею можно дышать и очищаться внутри. Она создаёт в теле и душе то, что в народе называют благодатью.
Почти каждое утро я прохожу по этому месту. В будние дни редко кого здесь встречаю. А вот сегодня меня обгоняет высокий молодой мужчина. К правой строне груди он прижимает  одетого в тёплую куртку малыша. Шагает быстро, размашистою. Немного погодя, он поднялся к дверям поликлиники. Но они были закрыты в связи с ремонтом. Видимо он, если и бывал здесь, то давно и не знал, что вход  уже почти как месяц перенесен с фасада в заднюю часть здания. Догадался. Повернул  и вдоль стены также быстро стал обходить поликлиннику.
Вместе ним почти в припрыжку, бежала девочка, думаю, лет шести. Ей было трудно угнаться за быстро шагающим отцом. И чтобы не отстать, она правой рукой держалась за карман его куртки.

Не знаю почему, но перед глазами у меня вдруг возник кадр из фильма Тихий Дон (последний вариант), когда Григорий, сидя на коне, спасает своего соседа Степана Астахова. Тот, прихрамывая, бежит около коня и держится за стремя.

 И тут я понял: если не можешь по каким-то причинам сесть в седло, держись за стремя. Не поддавайся.

2016

ДИНКА

Красивая и породистая, она появилась неожиданно и неизвестно откуда. Глаза умные. Пришла, как домой. Уверенно и смело взбежала на крыльцо и запрыгнула на стол, который стоял в торце нашей открытой веранды. Улеглась, и стала осматривать близлежащие окрестности и дали.
А места наши действительно прекрасны. Пологий склон, спускающийся к долине невидимой отсюда реки Белой. Луга и небольшие колки, затем лес и далее довольно крутой теряющийся вправо и влево борт речной долины с дымкой вечернего тумана. Ещё севернее – сплошной мощный лес, похожий на тайгу. Этакая заброшенная новгородчина – в лесных проплешинах, заросших высокой травой и мелким кустарником, где когда-то были раскиданы небольшие деревни.

Здесь жили люди, – играли на гармонях, пели песни, работали, любили, рожали детей.  Их простая жизнь являлась частью этих глухих мест. Она придавала им особый смысл и красоту. В лесах – прорва ягод и грибов. В реке – форель и хариус, которые ловятся и поныне. Чего-чего, а этого добра хватало всем. На берегах реки Белой когда-то обитали бобры и выдры, а осенью громадные клинья журавлей тревожили небо своим курлыканьем.
   Но вот куда-то пропали ягоды, поубавилось грибов. Не осталось и самих деревень. Заросли пахотные земли. Журавлиные стаи поредели, – не сравнить с прежними косяками, в которых птиц – не сосчитать, – разве что несколько особей. Теперь, пытаясь выстроить клин, они лишь намечают его.
Обезлюдили здешние места. Потомки бывших крестьян и колхозников переселились в города, пересели с телег на автомашины, вместо общения с природой погрузились в телевизионные мыльные оперы. Изменился и смысл их жизни. Разговоры всё больше о деньгах, деньгах и только о них.
    Динка, – так звали гостью, – этих тонкостей не знала. Быть может,  на нашей веранде она лучше воспринимала красоту мира. По крайней мере, здесь ей было хорошо. Как потом выяснилось, это была лайка чистых кровей, но забракованная из-за того, что панически боялась не только выстрелов, но и раскатов грома.
    Её подарили соседу, живущему неподалёку. Мы жили как на хуторе.  Всего  четыре дома, в которых хозяева, вроде нас, появлялись только летом. Не случайно нас и прозвали дачниками.
Каждое лето Динка прибегала к нам, и только с нашим отъездом возвращалась к своему хозяину. Он не обижался, но иногда ревновал. Как-то он пришёл к нам за водой (у нас работал насос от приспособленного под колодец родника, находящегося довольно далеко от домов), и она залаяла на него. Илькович, так звали мы соседа, оглянулся и с какой-то укоризной протяжно произнёс:
– Лай Динка, лай, чужой пришёл.
    Вообще-то Дина его любила. Раз мы пошли в дальний лес за черникой. Это было на горе, в большом лесу, похожем на тайгу, до которого часа два-три ходу. Динка увязалась за нами и кружила по лесу, как и положено лайке. Как позже выяснилось, Илькович пошёл по ягоды намного раньше, и был где-то неподалёку. Динка наткнулась на него, и от радости прыгнула ему на спину. Как он потом рассказывал, его чуть инфаркт не хватил.
    Динка отличалась каким-то особым умом. С ней можно было поговорить. Казалось, она хорошо понимала нас. Как-то моя жена Вера решила сходить по грибы. Динка упустила этот момент, – видимо, что-то её отвлекло, – она бегала по деревне и активно мышковала. Одна бегать в лес не решалась.
Заметив, что Веры нет, Динка села на покосе, неподалёку от двух больших берёз, между которыми были устроены качели, и где трава была сильно вытоптана. Села и, склонив голову набок, посмотрела на меня. Я и сказал ей:
– Ну, что, Динка, прозевала Веру? Она уж давно в лес ушла.
И показал направление. Динка посмотрела на меня и уверенно побежала туда, куда я махнул рукой. После ухода Веры прошло часа два или чуть больше. Как выяснилось, лайка отыскала её и сопровождала до самого дома.
    С Динкой в лесу было веселей и как-то спокойней. У нас ведь тут много медведей, лис, зайцев. Встречаются лоси, и даже матка оленя как-то подошла к самому дому. В общем, настоящая Берендеевка.
    Если, случалось, за ягодами ходили втроём или вчетвером, наша лайка всегда бегала от одного к другому, не позволяя слишком далеко расходиться, словно пасла нас, собирая в некий гурт.
    …Однажды она ощенилась под сеновалом, где когда-то располагался скотный двор. Я оборудовал там мастерскую: установил верстак, разложил инструменты, пилы, топоры. Там же хранились лопаты, косы, грабли и прочий огородный инвентарь. Пол был засыпан стружками и опилками. Вдоль стены сложены длинные доски на поперечных брёвнах. Под ними-то Динка и вырыла яму – своего рода логово, где приютилось семь щенят.
    Щенята, как им и положено, вначале были слепые и только пищали, а потом стали выползать наружу. В основном они были чернявые, как их мамаша, с небольшими белыми отметинами. Мой сын почему-то окрестил их пенсами. Наверное, в этом был какой-то смысл – мелочь пузатая. Во всяком случае, это словечко выскочило и как-то сразу приклеилось ко всему выводку.
    Позже Вера сделала для них лежбище из старого тёплого пледа, и перенесла их туда. Щенки подрастали и требовали от мамки всё больше молока. Её соски были изранены их мелкими зубками. Когда Динке становилось невмочь, она убегала. Они неуклюже ковыляли за ней и орали благим матом. Тогда мы начали их подкармливать. За день варили два-три тазика жидкой овсяной каши.
    Было смешно смотреть, как они едят. У каждого проявлялся свой характер. К примеру, двое (брат и сестричка) были удивительно похожи на Динку. Кончики хвостов и грудки белые. Белыми были и кончики лапок. Они были всегда веселы и дружны: вместе боролись, возились, гонялись друг за другом, лаяли друг на друга, и даже спали в обнимку.
    Среди этой шустрой компании выделялся своей неуклюжестью довольно крупный пёсик. Он был весьма апатичен, – сидя засыпал, и, не замечая того, писал под себя. Засыпая, падал. Глаза у него, как у всех щенят, были синие, но какие-то безучастные и пустые. Пёс казался ленивым и сонным. Что из него вышло – ума не приложу. Другой был удивительно труслив. Все уже бегали по траве, стремясь на солнышко, на волю. Этот же боялся света. Бывало, вынесешь его на лужок со словами:
– Ну, побегай, видишь – все твои братишки и сестрёнки уже гуляют!
Но не тут-то было: прижмётся к земле – и домой, в своё гнездышко.
    Особенно бросалась в глаза маленькая собачонка. Видимо, последыш. Мы назвали её Крыска-Лариска. Она имела короткие лапки и длинное, как у таксы, тело. При всей своей беззащитности она отличалась боевым характером. Когда выносили тазик с кашей, все кидались к нему. Ей же, бедной,  пробиться к еде было трудновато. Но затем она всё-таки пролезала к каше, бойко расталкивая своих собратьев и сестёр, и ела, сколько хотела. Насытившись, она выползала перемазанная кашей. Её обступали и облизывали до блеска. Она не сопротивлялась. Похоже, ей это даже нравилось.
    Когда щенят раздавали (летом в нашем районном центре по четвергам была многолюдная ярмарка), её забрали последней. Все жившие на хуторе очень переживали за неё. Но, похоже, наша Крыска-Лариска попала в хорошие руки. Её забрала улыбчивая девочка, которой собачонка чем-то приглянулась. Надеюсь, что им взаимно повезло.
    С кормёжкой щенячьей оравы порой возникали мелкие проблемы. Как я уже упоминал, Динка пряталась, но, следуя материнскому инстинкту,  всё же выходила на их голодные крики. Но из-за боли её терпения хватало ненадолго. И она убегала на нашу веранду, которая была довольно высокой.
    Щенки семенили за ней и буквально штурмовали лестницу. Карабкались по ней, как могли. Возникала давка. Кто-то из них периодически срывался вниз и снова лез вверх к матери. Крик стоял невообразимый. Всё это напоминало штурм стен крепости турецкими янычарами, который нам показывали в детстве в кино.     Никто из них не достигал цели. Лестница была крутой. Иногда эти штурмы происходили ночью, и тогда Верочка не выдерживала, бросалась варить кашу, остужала её, и выносила очередной тазик. В общем, щенки доставляли нам уйму хлопот, но одновременно радовали нас и забавляли.
    Позже, когда их раздали, стало как-то грустно. При устройстве щенят к новым хозяевам Динка присутствовала, но особой озабоченности не проявляла. Возможно, она не понимала происходящего. Большинство щенков уносили на руках, а Крыску-Лариску девочка забрала вместе с коробкой. Один из щенков сам побежал за своим новым хозяином, который лишь сказал:
– Ну, что ж, ты, пошли!..
    Старый плед я сложил и убрал на сеновал. Казалось бы, щенячья эпопея закончилась, но осталась Динка. На следующее утро я обнаружил плед не на сеновале, а внизу на полу в мастерской. Я не понял почему, снова свернул его и повесил под крышу на тонкую поперечную балку, соединяющую два ската крыши сеновала. На следующий день плед вновь оказался на том же самом месте. Тогда я понял – Динка искала щенят. Плед сохранял их запах, и она стаскивала его. Он её травмировал, вызывал тоску, и она тихонько скулила. Иногда, мне казалось, даже плакала. Но щенят не было. И пришлось мне щенячий плед спрятать от Динки подальше.
    …Как-то я возвращался поездом из Окуловки в Санкт-Петербург. Рядом со мной за столиком сидела молодая женщина. Всю дорогу мы проговорили. Вспомнил я и эту историю, по поводу которой она заметила:
– У вас в доме ощенилась чужая собака? Так это же здорово и необычно. Значит, она вам полностью доверяла.
    Вот оно как. А мы ведь с Верой даже и не подумали об этом. Спасибо Динке.

2009

ЕСТЬ И ТАКИЕ
 
Прохожу мимо детского сада. Дети на прогулке. Один из них залез на деревянную горку. Воспитательница забеспокоилась. Подходит к малышу. Смотрит на него снизу вверх и неожиданно для меня прямо каким-то угрожающим ором обращается к нему:
– Ты что, обалдел, что ли?
Понятно, в голове у неё зашевелилось – а вдруг… Но вместо того, чтобы успокоить ребёнка ласковым словом и помочь спуститься  она грубо прикрикнула на него. Малыш растерялся. Вобще говоря, он даже не понял, что такое случилось, в чём его вина. Похоже, он просто забоялся. Наверное, знал свою воспитательницу достаточно хорошо и мог ожидать дурные для себя последствия. Даже у меня, случайного свидетеля этой маленькой сцены, что-то царапнуло по сердцу.
*
Воскресный день. Семья завтракает. Чудесная девчушка лет пяти уже поела. Неожиданно для родителей потянулась и, стараясь сделать голос сладким, выговорила:
– Эх, мусикабы сичас.
Родители в шоке. Бабушка вообще ничего не поняла и спросила внучку:
– Оленька, что ты такое говоришь? Да ещё тянешься за столом. Кто тебя этому научил.
– Бабушка! Да это наша няня в детском саду. Как позавтракает с нами за своим столиком, так сразу глаза зажмурит, потянется так сладко-сладко и говорит:
– Эх! Сичас мусикабы.
Ну и  мы все так стали.
*
В детском садике весь персонал давно заметил, что в группе у Анны Васильевны всегда тишина. Не слышно детского гама, криков визгов, возни и вообще того приятного шума, который свойственен ребятне. Даже в тех случаях, когда Анна Васильевна выходила по каким-либо делам  из комнаты, там тишина стояла абсолютная. Как будто комната была пустой.
Естественно, такая необычность вызывала удивление и вопросы у всего персонала детского садика. Но, как известно, рано или поздно… всё тайное становится явным. И вот что оказалось.
– Машенька, – говорила Анна Васильевна, обращаясь к одной из девочек группы, – я сейчас ненадолго выйду, а ты останешся за старшую.
– Дети! Вы все меня слышали. Маша останется за  меня. Ведите себя тихо, не шалите. А ты Маша, когда я вернусь, расскажешь мне, кто себя  плохо вёл. Мы его поставим в угол, и не разрешим играть с другими детьми. Вечером же, когда за ним придут родители, я им пожалуюсь на него.  Ещё попрошу и дома его наказать.
Естественно, получив такое высокое доверие, Маша по уходе Анны Васильевны ведёт себя со своими однокашниками как строгий воспитатель. На некоторых она даже покрикивает и угрожает будущим наказанием. Она играет в Анну Васильевну.
Возвращается Анна Васильевна. Маша тут же  и с удовольствием докладывает ей о «плохих» детках.
– Анна Васильевна! А Вова показывал язык. А Нина строила мне рожицы и дразнилась. И так далее. Анна Васильевна, поддерживая престиж доверенного лица, наказывает «виновных».
Несколько позже (или в другой день) ситуация повторяется. Только в этот раз старшим за себя она назначает Вову. При её возвращении Вова, естественно,  первой провинившейся называет Машу.
И та дальше и так дальше. Доверенные лица меняются и с удовольствием, в качестве маленькой мести,  закладывают тех детей, которые ранее жаловались на них. Формируется некая странная круговая порука – шиворот на выворот. Все по очереди играют роли то стукачей, то пострадавших.
Вот почему в группе у Анны Васильевны всегда тихо. Все боятся друг друга и держат небольшой, но всё же камень за пазухой. Анна Васильевна довольна. Она формирует прекрасный коллектив. Коллектив кого?
Ай да, Анна Васильевна! До такого додумалась.

2016               

ЖЕНИХ И НЕВЕСТА.

     Миша Зарипов был примечательной фигурой. Воспитывался в детском доме. Кто и почему дал ему такую фамилию не знал. За плечами начальная школа. Появился на Адлерской комплексной станции АН СССР как  шофёр второго класса. Прибыл из Москвы на «своём» ГАЗ-63 из экспедиционной автобазы. Была в нём жилка «побольше поездить, везде побывать». Водитель отличный, с большим опытом и стажем, но механик – плохой, хотя за своей машиной всегда следил тщательно. Держал в порядке, техосмотры проходил вовремя. Профилактику выполнял не сам, а всегда обращался к механикам-профессионалам. Везде у него были знакомые. Платил, не скупясь. За баранкой машины мог проработать долго. Если чувствовал, что засыпает, останавливался, немного спал в кузове, чаще,– навалившись на руль. Потом снова за дело. Регион знал хорошо. Здесь проходил действительную службу шофёром.
     Несколько раз занимал престижные места в автомобильных ралли СССР. Водил пассажирские автобусы по Колымской трассе. Умел зарабатывать. Мог быть беспардонным. Подходит, например, потенциальный пассажир и спрашивает, можно ли купить билет, скажем, до Сеймчана (билеты продавал водитель). А далее происходил такого рода диалог:
– Конечно. Билет купить можно, но …, понимаете, мест нет.
На удивлённый взгляд, даётся разъяснение:
– Вам ехать нужно или нужен билет?
– Вообще то, мне ехать.
– Ну, если так, место найдётся, но билета нет.
     Года два-три работал на маршруте Москва-Симферополь. Конечно, брали левых пассажиров. Если останавливал автоинспектор, один из водителей выходил к нему на переговоры, естественно, с деньгами. В редком случае, когда инспектор денег не брал, давалась отмашка, и второй водитель, который был за рулём, нажимал на газ. Автобус мог разгоняться до ста пятидесяти километров в час, и тогдашнее транспортное средство милиции не могло его догнать по определению. «Отставший» шофёр потом к своему рейсу как-то присоединялся.
     Одна из автобаз, в которой Мише пришлось работать, имела права на коммерческие рейсы. Чаще всего посылали Зарипова. МАЗ с прицепом (кажется, это тонн четырнадцать) катил на Кубань за ранними помидорами. Брали оптом. Тогда копеек по двадцать за килограмм. В Москве груз продавался по два рубля. По тем временам прибыль была большущая. Разумеется, официально оприходывалась не рыночная цена. Часть реальной прибыли уходила наверх и оплату дорожной милиции. Но и Мише оставалось прилично. Иногда его посылали в «невыгодные» рейсы. Но зато, когда возникали возмущения, что вот, де мол, Зарипов любимчик у начальства, «на гора» выдавались такие факты:
– Почему это любимчик. Он везде ездит. Вот недавно, помните, был рейс на Север. Никто же ехать не захотел, а Зарипов сразу согласился.
     Он хорошо знал российские дороги, где какая инспекция, сколько берёт, как с ними ладить, где лучше объехать. Какое-то время работал на столичном такси. По ночам частенько развозил клиентам дорогих проституток. Сам не брезговал уличными «бабочками», по дешёвке. При этом иногда выкидывал «кренделя», ломался, торговался по мелочи. Как-то своим рассказом он меня так удивил, что я заметил:
– Миша, ну как же так можно? Зачем же унижать?
Он несколько опешил и виновато оправдывался:
– А что, я же просто шутил, выпивши был...
     Человек он был не жадный,– широкой натуры. В шестидесятом году работали на Тамани. Снимали помещение в школе станицы Старотитаровской. Не успели устроиться, а Миша уже договорился с директором покупать дешевые огурцы со школьного огорода. Сделал из них малосольный продукт – целый молочный бидон. К вечеру был «на приёме» у местного милиционера. Называл его Мао-Цзэдуном. Лейтенант один управлял всей станицей, в которой проживало тогда около двенадцати тысяч человек, возможно под контролем держал и всю Тамань. У него был большой общественный штат помощников. Миша ему представился, поставил, как положено, угощение. Короче говоря, задружил, обезопасив себя как «чужой» водитель из Москвы. Спустя какое-то время, Миша попросил разрешить ему поработать ночью на нашего Мао. У того сломался мотоцикл. Разумеется, согласие он получил, но ему было замечено, что с утра нужно заниматься своей работой, а за рулём сидеть ему.
     Все спят. Вдруг, часа в три ночи появляется Зарипов и держит в руках двух больших осетров. Один готовый балык, другой свежий. Полночи они с Мао ловили машины и  забирали права, за которыми пострадавшим следовало приходить в участок. Затем, когда стало понятно – вся Тамань уже знает, что лейтенант «охотится» на Газе с московскими номерами, и больше никого не поймать, лейтенант предложил поехать и «шугануть» браконьеров. Поехали. На берегу домик, сараи, сети и один старик. Мао к нему:
– Где Анатолий?
Дед замялся:
– Да ещё с утра поехал в город.
Но лейтенанта провести было трудно. Он их отлично знал. Иногда конфисковал рыбу целым грузовиком.  Конечно, брал себе, но большую часть отдавал в детские садики, школу, больницу. Дед его тоже знал хорошо.
    Посидели немного. Дед берёт фонарь и собирается выходить.
– Ты, дед, куда?
– Да пойду утям посвещу.
– Каким утям, зачем? Сиди. Знаю я твоих утей. В море пошёл сигналить.
Дед кряхтел, кряхтел. Вначале фонарь поставил.
Но потом всё-же вышел из хаты.
 – Д-а…, – протянул лейтенант, – теперь мы никого не дождёмся.
И когда дед вернулся, сказал ему приказным тоном:
– Раз так, дед, веди, показывай, где рыба. Ко мне, видишь, друг приехал. Угостить хочу.
    Не подчиниться дед не решился. Повёл к сараю. Мао одного осетра взял себе, а двух снял для Миши. Дед было запротестовал, но лейтенант сурово на него посмотрел:
– Анатолию скажешь, что я взял.
     Скоро пришлось покинуть гостеприимную Тамань. Работы велись уже под Краснодаром. Днем  отбирались пробы в кернохранилище. Это был тяжёлый труд. Перебирали ящики, сложенные в многометровые штабеля, выбирали нужные образцы пород. К вечеру были как трубочисты. Потом ехали на ближайший нефтепромысел – и под душ, ужинали и спать. Днём Михаил был не нужен и отпускался на «вольные хлеба». Зарабатывал по мелочи, на «сборы» покупал еду для всех. Он хотел быть частью команды. Не было в нём скаредности. Не отделял себя от всех. Да и ему всегда с машиной мы помогали.
     Миша был способен и на отчаянные поступки.  Случилось, что занимались керном на закончившей работу буровой установке, смонтированной на базе мощного МАЗа.  Свечи из буровых штанг (стальные трубы метров по пятнадцать) стояли у края машины за специальным обхватом.  Вдруг небо стало быстро хмуриться, всё кругом потемнело, хлынул неизвестно откуда мощный ливень и рванул шквальный ветер. Свечи из штанг загремели, МАЗ закачался, казалось, что ещё немного и это железо рухнет. Все бросились бежать. И вдруг, от лесополосы, где  оставался Миша, стремительно мчится наш ГАЗ-63. Миша круто развернулся, подставив задний борт. Все мгновенно ухватились за него, и он буквально вырвал нас из железного лязга и возможной катастрофы. Обошлось, но страшную опасность тогда все почувствовали своими спинами. И в эту минуту Михаил Зарипов не дрогнул. Кинулся на помощь, навстречу опасности, не думая о себе. Это был поступок.

     Ко второй половине полевого сезона в отряде осталось только трое: Павлов, Зарипов и Агамиров.     В один из субботних дней решили посетить ресторан. Михаил с Сергеем Агамировым пошли занимать столик, а Павлов двинулся в банк за очередным траншем из Адлера. Заходит в ресторан, ребята сидят с двумя девицами, ждут его. Откуда эти девы взялись? Молодые и стройные кубанские красавицы. Кубань ими славится.
     Одна из ресторанных «подружек», Света, как-то постепенно прибилась к ним, и почти месяц их было уже четверо. В первый же вечер, Миша постелил ей в кузове и безапелляционно заявил, что будет ночевать там же. Ему ответили:
– Ради бога! Только имей в виду, чтобы наша общая жизнь потом не осложнилась.
     Утром он сказал, что лечь с ней в постель не смог. Душа не позволила:
– Проговорили с ней полночи. Оказалось, она тоже из детдома, и жизнь её была не сладкой.  В общем, они заснули порознь и друзьями.
     После этого Светку мы зауважали. Она помогала по хозяйству, участвовала и в других экспедиционных делах. С ней было весело и уютно. Её взяли на общий кошт.  Месяц прошёл отлично. Вскорости небольшой экспедиции необходимо было уехать в Майкоп. И тут Миша неожиданно заявляет, что они со Светой решили пожениться. Пошли в Краснодарский ЗАГС. Они как жених и невеста, Саша с Сергеем как свидетели.
     В ЗАГСе так сходу не регистрировали. Пришлось объясняться с заведующей:
– Михаил, де мол, в частых командировках и вот через пару дней должен снова уехать. Видятся со Светой редко. Отсюда и весь «спех».
      Однако заведующая оказалась женщиной серьёзной. В итоге получился целый допрос:
– Как давно Вы знаете друг друга?
Миша стал изворачиваться и, естественно, врать:
– Уже больше двух лет. Да вот я всё в разъездах. Хотелось бы наши отношения узаконить.
– По паспорту Вы, Михаил, намного старше Светы. Ей, я понимаю восемнадцать лет, а Вам около сорока. Вы женаты?
– Был, но развёлся.
– Света, а почему в такой важный для Вас день, здесь нет Ваших родителей?
– Я давно с ними не живу.
Как-то мы не обратили внимания на не совпадение версий. Мише она говорила, что сирота, а заведующей сказала, что с родителями не живёт. Допрос продолжался:
– А чем Вы Света занимаетесь?
– Я студентка педагогического института.
– А где Вы живёте?
– Снимаю комнату в частном доме.
– А кто платит и на какие средства Вы живёте?
Она немного замешкалась, и тут вступил Миша, снова, не моргнув глазом, сочинил ответ:
– Я хорошо зарабатываю и регулярно присылаю деньги.
– Света, какую фамилию Вы хотите иметь – оставить свою или взять фамилию Михаила?
– …свою…
– Ну что ж, – сказала заведующая – мне более или менее всё ясно. Пишите заявления.
     Она положила их в папку и объявила, что они могут приходить через две недели. Миша хотел что-то сказать, но заведующая  твёрдо заявила:
– Таков общий порядок.
    Договорились, через две недели встретиться в Краснодаре. Света обещала прислать Мише свою фотографию в письме (он очень просил её об этом). Через два-три дня полевая экспедиция отбыла в Майкоп. Прошла неделя. Миша весь в ожидании, считает дни, постоянно бегает на почту, ждёт весточки. Наконец, получает письмо. В ней прекрасная фотография и листок – что-то вроде короткой записки, приблизительно такого содержания:
– Миша! Как ты просил, высылаю тебе мою фотографию, чтобы не забывал меня. Но должна тебя огорчить. В ЗАГС я не приду. Чувствую себя очень виноватой. Ты уж прости меня. Я тебя не люблю, и согласилась на регистрацию только с целью получить московскую прописку. Потом я бы тебя бросила всё равно. Просто захотела устроиться в Москве. Ещё раз прости. Привет ребятам. Надеюсь, и они меня простят.
     Миша был в настоящем шоке. Он, такой «тёртый калач» по жизни. И вдруг, девочка, как ему казалось, чистое существо, так жестоко его надула. Какой циничный расчёт. Из Миши как будто выпустили воздух. Он весь сник и был растерян. Обиднее всего ему было осознать, что обманул в это раз не он, а его. И кто?
     Из Майкопа пришлось срочно выезжать в Адлер – по вызову телеграммой. Это обстоятельство каким-то образом помогло Мише сохранить лицо.  Сделал вид, что никого письма не получал. Из нескольких почтовых отделений по пути в Адлер Миша посылал открытки с извинениями, что в ЗАГС он приехать не может в связи с неожиданными служебными обстоятельствами.  Ни слова, о её письме. Так закончились Мишина сватовство и женитьба.
 
     Через год осенью одному мне пришлось вылететь в Краснодар. Середина командировки совпала с ноябрьскими праздниками. Накануне где-то в центре я неожиданно увидел Свету. Она тоже меня узнала. Поговорили. Спросила, получил ли Миша её письмо. Разумеется, услышала ответ, что нет. Показалось, что она с облегчением вздохнула. Поохали, поахали. Вспомнили тот хороший месяц, который мы провели вместе, и я пригласил её на «революционный день» в гостиницу, сказав, что номер у нас на двоих с коллегой по работе, который тоже приехал трудиться в фондах.
     Вечером она пришла. Был устроен командировочный стол с шампанским. Посидели, поболтали. Подошло время укладываться спать.  Пока я ходил приводить себя в порядок ко сну, Света каким-то естественным образом юркнула в постель моего коллеги и осталась на ночь. Почему-то меня это не поразило. Я поворочался, поворочался и заснул. Утором Света, улучшив момент, сказала мне:
– Сам виноват. Нечего было знакомить с такими симпатичными друзьями.
И тут я вспомнил один момент из нашего путешествия, который тогда немного покоробил меня. Где-то на заправке, когда Миша пошел  в кассу рассчитываться талонами, а я стоял у нашей «Антилопы Гну», Светка вдруг потянулась к мне, обняла и поцеловала. Позже я вспомнил и другой случай. За день до отъезда в Майкоп мы втроём ужинали в том же ресторане, где познакомились со Светой. От соседнего столика к нам подошёл парень и сказал:
– Я узнал Вас. Вы здесь уже были, с двумя девицами. Так я хочу сказать, что одна из них, которая поменьше ростом (и описал Свету, правда, назвал другое имя) – местная проститутка. Так что будьте внимательней.
    Естественно, мы  не поверили. Сказали, что она была с нами целый месяц в экспедиции, и мы хорошо её узнали. Так что, скорее всего он ошибся. Парень ответил:
– Нет, я не ошибся. Можем поспорить на что угодно. Хотите, через неделю я снова буду здесь с ней за столиком.
     Мы уезжали, и спорить с ним не стали. Да как-то не хотелось этому верить. Казалось, что мы её знаем уже достаточно хорошо. Со временем этот разговор забылся. И вот теперь я его вспомнил. Но плохо думать о Светке не стал. Было в ней какое-то душевное обаяние.
     Позавтракав в буфете, мы, теперь уже втроём, пошли прогуляться по городу. Праздничный главный проспект. Толпы мужчин в яркой казачьей форме.  Многие на лошадях. Песни. Семечки. Девушки тоже одеты по станичному. Почти как в «Тихим Доне», только форма другая – кубанских казаков. В общем, колорит. Тепло, солнце. На сердце и в душе благодать.
     Через день-два приятель со Светой как-то отстранился от меня. Я стал третьим  лишним. А у них развивался роман. К возвращению домой он был в полном разгаре. И вот аэропорт. Их двое, уже в сторонке от меня. Кажется, были слёзы, и мой коллега совсем раскис. Для него это расставание было трагедией. В самолёте он сказал:
– Знаешь, Саша, приду домой, всё расскажу жене, покаюсь. Как-то вот так вышло, пошла жизнь наперекосяк.
    С трудом удалось отговорить его от этой глупости:
–  Мало ли чего в жизни бывает. Помучаешься сам, да и пройдёт. Зачем же жену то свою молодую в это дело впутывать. Не нужно. У вас же прекрасный сынишка. Карапуз ещё. Ведь ты его любишь.
     А лететь от Краснодара до Адлера всего час. И вот через час, ещё не остыв от Светкиных объятий и поцелуев, приятель переступает порог своего дома. Мы жили  рядом с общим крылечком. Не проходит и пяти минут, влетает его жена в полуистеричном состоянии:
– Саша, говори, что случилось? Что с ним?
Я понял.
– Да ничего не случилось. Всё в порядке.
Она ещё долго меня пытала. Но я стоял «как партизан». Показалось, что она успокоилась. Они прекрасно живут до сих пор.
     Миша Зарипов проработал на Станции ещё один полевой сезон. Всегда заглядывался на красивых молодых женщин и при этом любил приговаривать:
– Королева! У меня бы вся в золоте ходила. Королева!
Женился на какой-то молодухе, кажется, из Хосты и увёз её в Москву.
    Про Свету рассказывали, что, после института, она уехала учительствовать к себе домой – в пос. «Горячий Ключ», недалеко от Краснодара, в горах. Вроде  была замужем, но неудачно.
     Вот так распорядились небеса.

2009
ЖЕНСКАЯ МУДРОСТЬ

Где-то вначале шестидесятых годов прошлого века в силу обстоятельств, которые я сейчас не помню, мне пришлось быть в зале заседаний краевого суда в г. Краснодаре. Слушалось дело о разводе. Пара была немолодой. Каждому – где-то за сорок с лишком. Сидели они порознь. Она в одиночестве в первом ряду. Он с молодой девицей впереди меня в конце небольшого зала. Она прижималась к нему, держа крепко под руку.
    Суть дела была банальной. Это виделось, как говорят, невооруженным глазом. Иск шел от него. Председательствовала женщина средних лет. Она зачитала иск и пригласила жену заявителя прокомментировать суть дела.
     Девица, прямая виновница происходящего, прижалась к мужчине-истцу еще сильнее, и оба они заметно напряглись. А женщина, которую предполагалось развести с мужем, начала говорить ровным и спокойным, даже вроде бы безучастным голосом:
– Мы прожили вместе больше двадцати лет, жили хорошо, в дружбе и любви. Вырастили двоих детей, многое вместе пережили. Конечно, иногда ссорились. Но такие ссоры были кратковременными и житейскими. Всё легко прощалось друг другу.
– Он всегда поддерживал меня в трудные  периоды нашей жизни, помогал. Любил наших детей, много с ними возился. Когда я сильно заболела и оказалась на операционном столе, он очень переживал, каждый день навещал меня в больнице, ухаживал. Часто дежурил около меня. Я видела, как он болел за меня душой. Это помогло мне выбраться из тяжелейшего кризиса. Я ему очень благодарна и никогда этого не забуду.
– А сегодняшний суд – это просто недоразумение. Какой-то временный сдвиг в сознании, что ли. Девочка, которая сейчас сидит рядом с ним, чужой ему человек. Думаю, она его скоро бросит и забудет. А мы с ним уже давно родные люди. Нет смысла разводить нас здесь в суде. Он все равно ко мне вернется.
     И не одного слова упрека или осуждения. Где-то внутри она простила его как малое любимое дитё, которое попало в нелепую и неприятную, может быть, опасную для него историю, в которой оно ничего не понимает. А она понимает, что ему будет плохо, что его надо уберечь, спасти, и она готова это сделать. Она знала его, знала хорошо. Ни слова о себе, своих обидах, переживаниях, своей трагедии, наверное, бессонных ночах, слезах в подушку. Ни слова.
    Зал затих. Всех поразила ее речь, неожиданно теплое и даже какое-то нежное отношение к человеку, который готов был ее предать. Думаю, что супруг тоже был поражен и оценил её мужество, доброту и такт. Видимо, он, ещё плохо знал её.
     Судьи вышли для принятия решения. Оно было чётким и простым:
– Иск отклонить. В разводе отказать.
Суд закончился. Присутствующие в зале стали расходиться. Проходя мимо мужа с девицей, она, не удостоив её даже взглядом, приостановилась и как-то мимоходом таким простым житейским тоном, спросила:
– Ты домой-то, когда будешь?
Он, секунду подумав, медленно ответил:
– Завтра.
И всё. Будто ничего не произошло, не было никакого суда, никакой разлучницы, никакой житейской грозы над ней и её семьей. Эта мудрая женщина спасала ситуацию, превратив трагедию в счастливый водевиль.
    Я был уверен, что она никогда не напомнит ему этот день и его причину. Все у них будет хорошо. Сколько достоинства и мудрости было в этой простой русской женщине.
    
2008

ЖИТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

 ПОДЪЁМ И ПРЕОДОЛЕНИЕ

         – Саша, посмотри, наша малышка уже держит головку!
– Здорово! Но я бы сказал, что только пытается её держать. Надо  ещё страховать.
– Конечно. Но ведь старается. Полюбуйся, какая она прелесть.

– Быстро летит время. Она уже сидеть может. И такой осмысленный взгляд. Улыбается вовсю.
– Я, Верочка, не могу на неё налюбоваться. Спасибо тебе за дочку. Спасибо! Я тебя так люблю.

– Ура! Ура! Господи, пытается встать. Уцепилась ручонками за край кроватки и тянется, тянется вверх.
– Да вот уже и на ногах. Правда, неуверенно держится, но стоит. Скоро надо покупать манеж. Пусть ползает. Нужен простор. Её пространство стало больше, чем кроватка.

 – Ей так хочется ходить самостоятельно. Буду поддерживать за обе ручки, чтобы она чувствовала опору.  Ну, давай, заинька ты наша, топай-топай.
– Саша, я сейчас немного её отпущу. Чувствую, что уже можно. Ой, пошла, пошла. Сама. Раз, два…шлёп. Ничего. На попу. Она у неё крепкая.
– Верочка! Ведь сегодня ей десять месяцев. Надо запомнить. Пошла самостоятельно. Мне говорили, что дети обычно ходить начинают с годика. А наша, крепышка уже в десять затопала.   
– Это верно, но девочки развиваются быстрее. 

– Папа, мама! У меня руку замурило.
– Что-что у тебя с рукой?
– Да я же говорю – замурило.
– А? Ну да замурило. Можно говорить, что рука затерпла. Наверное, ты как-то неудобно на ней лежала. Вот такие мурашки по ней и пошли.
– Папа! Скорей разгаси свет.
-–Что, что мне сделать?
– Да я же говорю разгаси свет.
– Давай маму попросим. А то я что-то тебя не пойму. Погасить что ли?
– Да нет. Ну, какой ты непонятный. Раз-га-си, а то мне темно.
– Мама, мама! Папа такой непонятный. Ну, хоть ты разгаси свет, а то я сейчас заплачу.
– Да, папа такой непонятливый. Конечно, всё просто. Ведь свет зажечь надо, Так?
– Ну да. Я и говорю – разгасить.
– Саша! Сразу видно, что ты с детьми не общаешься. У них в этом возрасте происходит ломка понятий и то сочинение слов, о котором прекрасно написал Корней Чуковский в книге «От двух до пяти». Я же в садике с детьми работаю. Учусь у них. Это для меня своего рода ликбез. Например, ребёнок знает, что такое яблоко, груша, слива и т.д. Он их получает и с удовольствием ест. Но ему непонятно слово фрукты. Потому, что это некое обобщение. Если угодно, абстракция. Фрукта как такового нет. Есть конкретное его овеществлённое восприятие. Не все дети это сразу понимают. Так что привыкай к словарю нашей доченьки. Учись, сту-дент!
*
– Саша! Ты почувствовал, что ясельный период и детский садик для Ленки прошли как-то незаметно. Почти ничего не запомнилось. Эта ступенька её жизни не оставила в нашей памяти особого следа. Разве что история первого знакомства с Дедом Морозом – новогодним и настоящим.
    О первом мне рассказывали: воспитательница одетая Дедом морозом зашла в зал полный малышей младшей группы. Они все затихли. Глазёнки настороже. Не могут понять, кто это такой. Напряжённая тишина. И вдруг, какой-то малыш от страха заревел во всю мочь. И зал с детьми моментально переполошился. Разнорёвное голосьё заполнило помещение. Детишки бросились бежать. Потом выяснилось, что некоторые от страха описались и даже больше. Воспитатели и нянечки  тоже запаниковали. Сразу и не поняли, что случилось и как действовать. Вот что значит незнание детской психики. Никто ребятне не объяснил, что будет праздник, подарки и как он проходит.
    А с настоящим Дедом Морозом ты сам нашу девочку познакомил. И тоже неудачно. Помнишь Гатчину, где мы одно время жили. Леночку привезли с юга от бабушки. Настоящего мороза она ещё не знала. А в тот день было градусов двадцать. Яркое солнце. Ветра нет. И ты с нею пошёл гулять. Мороз «ухватил» её за щёки. Она перепугалась. Стала реветь. Слёзы потекли по красным уже щекам. Стало ещё хуже. И вы бросились бежать домой.
*
– А помнишь, как мы её четвертоклашку отправили на экскурсию в Тулу и Ясную Поляну? Зашли в вагон, а там одни взрослые девочки – 8-9 класс. Мы заволновались, но нас успокоили. Её никто не оставит без присмотра, и старшие будут наше чадо опекать. Слава богу, так и оказалось.
    Мы ей дали с собой какие-то мелкие деньги и телефоны с адресами  московских друзей. Вернулись домой, и стало нам как-то не по себе.
– Верочка, но всё ведь получилось удачно. Помнишь, ребёнок нам даже подарки привёз. Тульский пряник печатный и маленький самоварчик-сувенир. Мы так были поражены и счастливы. А о впечатлениях я уж не говорю.
– Конечно, помню. Ведь это была первая её самостоятельная поездка. Я имею в виду без нас, без родителей.
– Да, верно. А потом мы более менее спокойно отправляли её в небольшой теплоходный круиз по Прибалтике. Правда, тогда она очень сильно простыла.
– А где-то в классе седьмом у неё состоялся лодочный туристический маршрут. И даже удостоверение выдали.
– А потом поездки в Ригу со школой. Ну, там уже было спокойней.  В общем, ребёнок наш рос довольно самостоятельным человечком. Набирался житейского опыта и закалялся, чтобы, когда придёт время, уверенно перейти во взрослую жизнь.   
– А ведь хорошо, что после третьего класса нам удалось перевести её в английскую школу. С каким азартом она догоняла одноклассников. Толстый англо-русский словарь стал её настольной книгой. Не надо было подгонять. Охотки хоть отбавляй.
– Ну и, как оказалось, дар у неё был к языкам.  К концу года она в классе оказалась первой. Потом сама захотела осваивать французский.
 – Да, я это прекрасно помню. Учительница, которую нам рекомендовали, подошла к делу исключительно профессионально. Она захотела вначале поговорить с нашей девочкой. Наверное, опасалась, не родительская ли это блажь. Но после беседы с нашим ребёнком поняла, что желание идёт не от нас, а от неё. И согласилась.
– Ещё бы не помнить. Ведь с деньгами у нас было туго. Но мы решились на траты и никогда об этом не пожалели. Так ведь?
– Никогда. Расходы пошли впрок. Ведь позже её рекомендовали в Дом «Дружбы народов». И пошло-поехало. Работа гидом с интуристами по городу. Затем, по Эрмитажу (после эрмитажных курсов).
*
– Но, как ни странно, период после школы оказался метущимся. Всё поиски были связаны с живописью и рисованием.
– Верно. Первая работа началась в мастерской по росписи керамики. Дома сидела, стиснув зубы, работала с черепками. Напор был страшный. Через год уже ей доверяли изготовление эталонов. И платили неплохо.
– Да вот потом как-то остыла и бросила это занятие, хотя дома и сейчас стоят некоторые её работы. Видно, не её это было дело.
– Наверное… Потом замужество. Алексей талантливый был художник. Работал по фарфору. Её многому научил. Жили в любви.
– Родили внука. А потом несчастье – Алексей  рано умер. Перед смертью, он просил медсестру передать Лене, что она сделала его счастливым.
– Да!... Досталось нашей доченьке.
– Досталось. Побоялась остаться одна. Но второй брак оказался неудачным, хотя формально не распался до сих пор.
– К счастью есть в ней внутренняя струна. Нашла всё-таки себя. Создала свой маленький бизнес на языковой базе. Вот уже несколько лет успешно работает её фирма «Теофил Норт». Думаю, что теперь наш ребёнок состоялся.
***
    У каждого человека своя судьба и собственный путь её прохождения. Но процедурно со всеми людьми происходит  одно и то же: преодоление подъёма и спуск с некой достигнутой вершины. И это совершается не по плавной кривой (в общем случае асимметричной), а по гистограмме. Человек поднимается по ступенькам и по ступенькам спускается.
    Он не помнит ступеньку первую и не знает последнюю (к счастью). По зрелости лет возникает ощущение, что вниз он двигается не сам – его опускают. И чем ниже эта ступенька, тем он больше это чувствует.
***
– Верочка! Смотри перед нами идёт пара симпатичных старичков. Как нежно держатся они друг за друга. Приятно на них смотреть. Вот и мы когда-нибудь так-то. А куда денешься.
– Да. Вот и я уже на пенсии. Болеть стала чаще. Ты у меня ещё вроде держишься молодцом. Но тоже всякие болячки появились. Возраст берёт своё.
СПУСК

– Верочка! Вот уже четыре года как тебя нет. Вначале просто жить не хотелось. На сердце тяжёлая и какая-то гнетущая  пустота. Постепенно не то чтобы отпустило, а как-то осело в глубине навсегда. Житейские заботы взяли своё.
– Три года к ряду ездил на лето в наше любимое Моровское.
Выкашивал заросли травы перед крыльцом и за домом. Помнишь, где у нас были грядки и парники под огурцы, перцы и помидоры. Ухаживал за твоими цветами. Жасмин, который ты посадила, так хорошо принялся и вовсю цветёт.

– После того, как тебя не стало, всё так изменилось и одичало. Первый год вообще никого в Моровском не было, на второй и третий – появлялся Вадим с внуком Никитой. Да так, …всего недели на две. В конце моего первого без тебя житья был сильный ураган. Всю лесную дорогу в Любытино завалило буреломом, толстенную старую берёзу в два обхвата (помнишь там, куда в Квасильниково автолавка приезжала) сломало, в Любытино у некоторых домов крыши снесло. К нам автолавка не могла доехать, электричество, естественно, «отрубилось».   Готовил еду на маленьком костре. Помнишь, где мы бельё полоскали.
– В следующее лето тоже был один. Стояла жара. Я около бани обливался и, возвращаясь в дом, на крыльце как-то оступился, что ли. Скорей всего неожиданно отключился и прямо рухнул оземь. К счастью, наверное, подсознательно,  хотя и зацепился ступнёй о ступеньку, сумел повернуться боком.  Несколько секунд пролежал в отключке. Правая рука от плеча до локтя потом долго была чёрно-синей, затем зеленовато-жёлтой. Но всё во мне функционировало. Я даже косил понемногу и вполне мог себя обслуживать. Только позже понял, что для меня этот был звонок, сигнал… , и сигнал прямым  текстом.
– Но его я осознал позже. И на третий год снова поехал в нашу избу. В  Моровском я чувствовал присутствие тебя. Мне казалось, что ты рядом. И становилось легче жить. В один из дней захотелось пойти на просеку, помнишь, где ЛЭП, и пощипать земляники. Да и вообще побродить по ближней округе. Но кругом теперь такие заросли, что я довольно быстро устал и решил вернуться. Пошёл через ложбину, которая полого поднимается к нашей избе.
– Бурьян до плеч и выше. Пришлось прямо продираться. И вот в метрах ста от дома как-то неудачно ступил и упал. Сразу встать не удалось. Когда же поднялся, понял: случись что, меня бы здесь никто и не нашёл. А ведь дом, можно сказать, рядом.
– По приезде в город (не сразу, правда) рассказал об этом и о случае падении с крыльца прошлым летом нашим детям. И они категорически запретили мне снова ездить в любимое нами Моровское.

– Коля похлопотал и через интернет нашёл недорогое и очень привлекательное место – большую частную ферму недалеко от Всеволожска. Поселился я в расчёте на месяц, в прекрасном бунгало. Все удобства: душ, туалет, горячая и холодная вода, холодильник, маленькая кухня-прихожая, спальная комната. Посмотри на фото. Очень милое место. Гуси, козы, куры с цыплятами и даже ослики с добрым когда-то цирковым мерином. Напротив пруд и есть водопад небольшой, но красивый. Кругом лес. Грибы, черника.  И всего-то, не поверишь, в 25 минутах езды, как говорят, от крыльца до крыльца. Каждый день активно гулял в лесу. Иногда читал у пруда в кресле. Кругом ребятня.

Малыши с мамами и бабушками. С продуктами проблем не было. Коля с Мишей завезли большой запас. Да ещё Елена раз приезжала. Тоже навезла.

– И вдруг неожиданно стало подниматься давление. Я особого значения не придал. Даже по интернету посмотрел возрастную норму. Вроде бы за неё не выходил. Но вот в один из утренних походов в лес на обратном пути почувствовал, что меня как-то кособочит. Был уже на подходе к мостику у водопада. Там хозяин фермы сделал маленькую площадку отдыха – несколько чурок для посиделок. Кое-как добрался. Хотел на одну чурку сесть, да  неожиданно отключился и рядом упал навзничь. Наверное, несколько секунд пролежал, потом поднялся и сумел сесть на этот «пенёк».
– Оказалось, что кто-то у пруда (это почти сразу за мостиком у водопада) увидел моё падение. Один из отдыхающих пришёл ко мне. Но я был уже ничего и смог самостоятельно дойти до дома. Правда, он страховал меня. Из разговора оказалось, что практически все мужики, проживающие с внуками и жёнами в соседних бунгало, либо инсультники, либо инфарктники. Некоторые перенесли серьёзные операции. Уехать мне пришлось в город на неделю раньше.
– Медсестра Надя, которую ты наверняка помнишь, поставила мне семь капельниц. Но ничего изменить не удалось. Поскольку список лекарств для капельниц я утерял, пошёл на платную консультацию в нашу Александровскую больницу. А там, когда терапевт меня прослушала, спросила, не беспокоит ли  сердце. Оно меня не беспокоило, и я на её вопрос обратил внимание только через несколько дней дома.
– Неожиданно началась сильная тахикардия. Честно говоря, я не знал, что и делать. Думал, пришёл мой час. Потом вспомнил твой большой опыт, накапал сорок капель корвалола и взял под язык валидол. И ты знаешь, быстро приступ снял. Потом вспомнил, когда после сорока мне рекомендовали раза три вдень в течение месяца поглотать эти капли. И я стал это делать. Постепенно всё «устаканилось». Сейчас обхожусь без них. Правда, каждый день пью свежий чай с имбирем. Это лето уже придётся провести в городе
– Однако нет-нет, да и возникает головокружение. Вообще сигналы поступают и поступают. И сейчас я понял, что меня опустили ещё на одну на ступеньку вниз. Сколько я на ней продержусь, не знаю.
– Думаю, не далеко врем, когда мы с тобой встретимся. Хотелось бы только кое-что ещё закончить. Мы все тебя помним и любим.
*
    Шестого апреля, как раз в День геолога, вышел на свою обычную прогулку по нашим дворам, присел на скамейку в небольшом детском скверике с горкой, песочницей, качелями и т.д. Неожиданно рядом со мной появилась молодая мама с сынишкой около двух лет. Совершенно неожиданно её ребятёнок повернулся в мою сторону, широко и приветливо улыбнулся, раскрыл руки, подбежал и обнял меня. Я тоже прижал его к груди. На меня в упор смотрели весёлые и любопытные глаза, серые как у тебя. Розовощёкое лицо улыбалось во всю ширь.
    Его мама немного растерялась, а я сказал:
– Какой приветливый и прекрасный у вас сынишка.
Вдруг малыш снова повернулся ко мне, подбежал и обнял ещё раз. Я был счастлив. Такого со мной ещё не случалось.
    После этого мальчишечка потопал к горке и уже не обращал на меня внимания. Я посидел минуту и радостный пошёл домой. Ребёнок одарил меня своим счастьем бытия. Думаю, через него меня обнимала твоя душа.
«Да все мы придём
к одному концу в этом мире!» –
простые слова,
что, увы, для меня сегодня
перестали быть просто словами…
Вакаяма Бокусай.
2014

ЗАКОН «ПАСТУХА»

Полупустынная равнина. Жарища. Большая отара овец стояла, сгрудившись плотной кучей. Голова каждой спрятана под брюхо «соседки».  Я не разглядел ни травинки. Что они ели, зачем там стояли? Непонятно. Пастухов я не заметил. Зато огромных овчарок с рваными ушами и короткими культями хвостов было много. Поджарые, голодные и злые.  При моём приближении они с хриплым лаем кинулись в мою сторону. Я остановился. Они окружили меня, лаяли, рычали, свирепо скалились и не давали шевельнуться. Я стоял молча. Не знал, что делать. Ведь достаточно одной из них броситься, и я был бы разорван сворой на куски. Наконец, появились пастухи и собак отогнали.
    Я пошёл дальше. Ничего не произошло, но ощущение было не из приятных, и я помню его до сих пор, хотя минуло больше пятидесяти лет. Почему? Мало ли всяких собак на нас в жизни лает. Но эти были по-настоящему опасны и страшны. Они охраняли отару, и никто не должен был к ней приближаться.
*
     В деревне Даймище (район пос. Сиверская Ленинградской области) я подсмотрел другую картину. Довольно крупное стадо коров и мелкого скота. Пастухов двое. Они лениво возлежали на ватниках у тлеющего костра. Стадо паслось как бы само по себе. Однако, как оказалось, пастухи зорко наблюдали за ним, видимо, зная каждую скотинку «в лицо». Коровы и особенно козы постепенно разбредались по полю. Некоторые уже подходили к самому лесу. Около пастухов сидела крупная восточно-европейская овчарка, и тоже внимательно наблюдала за стадом. В какой-то момент старший пастух сделал ей знак и дал команду. Овчарка мигом полетела и, почти стелясь, по траве сделала вокруг стада петлю. Ещё и ещё, постепенно затягивая её. Коровы и остальная домашняя мелочь стали скучиваться и довольно быстро. Тех, кто отставал, овчарка принуждала гуртоваться быстрее.
Она хватала коров за «мочалку» хвоста, и висла на нём. При такой экзекуции бурёнка бросалась к стаду вскачь. Сделав своё дело, овчарка вернулась к костру в общество ленивых, но умных пастухов. Прекрасная работа. Ни шума,  ни лая. Просто сделала несколько кругов, и стадо на какое-то время собралось  вместе.
     Я замечал, что некоторые собаки инстинктивно настроены на формирование кучности, знакомого ей сообщества. Если несколько человек пошли по ягоды в лес и разбрелись, собака, сопровождающая их, будет обегать всю компанию, как бы приглядывая за каждым. Её не устраивает, чтобы знакомые ей люди уж очень сильно расходились розно. У нас с Верой был случай, когда, препятствуя нашему удалению от всех, собака опрокинула, корзину, почти полную черники. Мы вынуждены были долго подбирать ягоду, и застряли на этом месте. Потом поняли, что так и было задумано – не уходи далеко.
*
    Как-то мне пришлось видеть как бездомные городские собаки разных мастей и пород в своём районе, собирают всех сирых и брошенных. Бежит по улице собачонка. Вид у неё деловой и целеустремлённый. Забегает в какой-то дворик. Оттуда уже выбегает вдвоём с такой же шавкой. После следующего дворика их уже трое, а то и четверо.  И так, дальше и дальше.
     К вечеру, думаю, у них происходит развод по «квартирам». Информация поставлена прекрасно. Есть, разумеется,  иерархия, но, думаю и забота друг о друге – чтоб не пропасть поодиночке.
     На Кольском полуострове в пос. Ревда я видел потрясающей силы картину. Ничейных собак там много. Отношение людей к ним не просто безразличное, но, порой, очень жестокое. Какую-то псину некто окатил кипятком. На спине вся шкура слезла. Пострадавшая не могла дотянуться языком до больного места. И вот вижу, лежит на животе, рядом несколько таких же несчастных собак, и они зализывают ей ошпаренную спину.
*
     Группа, стадо позволяют существовать и выжить. Ну, а если кто-то отстал или отбился? Наверное, нужен пастух. Если есть закон агрегативности, то должен быть и закон «пастуха». Иными словами, кто-то или что-то должно работать на полноту его исполнения. 
   
Вера рассказала мне прелюбопытнейший случай.  Окна нашей квартиры выходят на просторный современный двор в спальном районе. Много деревьев, кустарников, свободная детская площадка. Сейчас всё занесено снегом. Детвора с санками в сопровождении бабушек и мам, по воскресеньям гуляют с детьми и папы. Перед самыми окнами деревья. Зимой залетают синички, свиристели, недавно были снегири. Днём появилось несколько стай мелких птичек. Они как-то быстро пролетели через двор и скрылись за крышей соседнего дома. Стаи были плотными и двигались на близком расстоянии друг от друга.
     Когда они исчезли, вдруг появилась небольшая группа таких же пташек. В их поведении чувствовалась растерянность. Как будто они не знали куда лететь. И тут появилась одна птаха. Она вернулась за отставшими. Было впечатление, что её послали, не досчитавшись своих в стае. Эта птичка облетела вокруг «заблудших» и повела их за собой догонять остальных. Ну, чем не пастух.

2013

     ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА

     Для каждого человека на Земле есть места уютные, добрые для него, а есть и какие-то неблагоприятные, где с ним всегда что-нибудь случается или ему там просто нехорошо. Нехорошо и все. Почему так? Сказать трудно. Конечно, можно делать всякие предположения и строить разного рода догадки. Но в целом эти догадки будут из области фантазий.  Как-то я ехал в пригородной электричке и случайно услышал разговор двух женщин. Одна другой рассказывала, что недавно начала поиски сельского домика с целью покупки. Много пересмотрела. Как-то все не то. Но вот недавно заехала в небольшую деревушку на берегу Волхова, где в детстве часто жила  у бабушки.  Заболоченное и комариное место. Но вдруг почувствовала, что это ее. Так стало ей там хорошо. Купила домик и лето проводит в этих местах. Не устает радоваться. Может быть это проявление пространственной и временной памяти: место, время, человек. А ее друзьям это место не нравится. Для них там что-то не так.

      Три раза мне пришлось побывать на Сахалине. Сказочный край. Но как-то  не заладилось у меня с этим местом. Вначале я получил легкое предупреждение. С двумя сотрудниками на небольшом катере выехал по делам в г. Поронайск.  На обратном пути двигатель нашего суденышка забарахлил и остановился. До берега было далеко. Нас начало сносить. Моторист, который катером управлял, полез разбираться с двигателем. Длилось это довольно долго. Задул ветер. Мы начали мерзнуть и для сугрева выпили бутылку водки. Надо сказать, что на морском ветерке как-то не пьянеешь. Моторист немного отдохнул и снова взялся за дело. Водка, наверное, успокоила нас, и мы стали воспринимать опасную ситуацию спокойно. Трудно сказать, чем бы все закончилось, но, к счастью двигатель затарахтел, и катер доставил нас к базе.
    К осени пошла в реки рыба. Особенно много было горбуши. Местная непромысловая ее ловля состояла в том, что «рыбак» заходил в речку вблизи устья и водил большим сачком вниз по течению.  Рыба шла вверх по реке густыми косяками. И через несколько таких «ужений» вы чувствовали, что в сачке появилась рыбина, иногда две. Я решил попробовать, и у меня стало получаться. Правда, не сразу. Удовольствие было большое. Потом рыбину потрошили, заворачивали в газету и зарывали неглубоко в песок под костер. Оттуда вытаскивали ее уже готовой к употреблению. Во время такого «ужения» я, видимо, застудил ноги и заработал на ягодице большой фурункул.
     По приезде в Ленинград, обнаружил, что дело плохо. Домашнее лечение не помогало. Поднялась температура до сорока градусов, и я срочно обратился в больницу, где меня сразу со смотровой койки отвезли в операционную. Пролежал я дней десять, потом долго ходил на перевязки в поликлинику. Слава богу, все обошлось. Позже я понял, что жизнь моя была на волоске. К сожалению, произошедшее я не воспринял как предупреждение.
     На следующее лето работа шла успешно. Закончив ее, я отправился в Ленинград. Мой рейс вылетал из Южно-Сахалинска очень рано, и мне пришлось выехать в аэропорт вечером, с тем, чтобы, заночевав гостинице для транзитных пассажиров, спокойно улететь. Так называемый  номер вмещал в себя несколько десятков человек, кажется, на раскладушках. Я попросил дежурную разбудить меня так, чтобы не опоздать. Она записала и я, доверившись этой записи, крепко и безмятежно заснул. Получилось так, что она разбудить меня забыла. Я опоздал. Мой борт улетел. Я бросился в администрацию и объяснил, в чем дело. Меня успокоили, сказав, что пристроят на какой-нибудь другой рейс. Но надо было доплачивать. А денег на такой непредвиденный случай, я не оставил. Правда, у меня было несколько мелких купюр. К счастью их хватило. И я добрался до дома. На эти дорожные неприятности я не обратил тогда внимания.
     Естественно, как после всякой командировки, я подготовил авансовый отчет в бухгалтерию. Сумма была приличной. Почему-то с утра сдать его мне не удалось. Когда же я смог это сделать, оказалось, что портфеля с финансовым отчетом  у меня в руках нет. Обегал все службы, где мне пришлось быть в течение дня – нигде ничего. Обегал еще раз, спрашивал, кого мог. Нет и все. Портфель как в воду канул. И когда я уже потерял всякую надежду найти документы, я вспомнил, что ходил обедать в городскую столовую около института (наша была на ремонте). Побежал туда, сломя голову, совершенно не надеясь их найти. Так, на всякий случай. Прибежал и… О! Чудо! Мой портфель стоит у столика. Никто его не заметил, никто его не взял. Все документы были целы. Обошлось. Но и это событие прошло мимо моего внимания.
     Позже, вспоминая  эти мелкие неприятности, я понял, что напрасно не отнесся к ним серьезно. Зря, потому что через много лет получил от Сахалина еще один удар. Он был  уже серьезным и, возможно, последним предупреждением.
     В девяностые годы, мне снова пришлось быть на острове. Вначале все складывалось хорошо. Помню, мой приятель сосватал мне попутчика с маленькой девочкой. Ей было чуть больше года. Летели они к бабушке. И, если не считать, что в аэропорту Иркутска нам пришлось сидеть почти восемь часов, то долетели мы прекрасно. Бабушка встретила их, и мы попрощались. И не удержавшись, я сказал ему:
– Юра! Ты ощутил, что с такой крохой мы сегодня пересекли гигантский континент с запада  на восток. Проскочили, что называется, одним махом.
Он задумался и ответил:
– Да-а! Действительно это так. Здорово.
И мы расстались. Больше мне не приходилось его видеть, впрочем, как и других пассажиров.

     Встретившись с нужными мне людьми и обсудив с ними важные для нас вопросы и бумаги, с одним из них (Бобровским) поехали на угольный разрез, где намеревались довести дело до предварительного завершения. Дорога была хорошая, ехали мы на служебной машине фирмы, какого-то японского производства. Руль был справа. Я сидел слева. Разговаривали на разные темы, больше всего о возможностях начать общее интересное и прибыльное, как нам казалось, дело. На душе было хорошо и расслаблено.  Подъезжая к карьеру, нам пришлось свернуть с асфальта на грунтовку. И тут машину неожиданно и резко занесло на мою сторону. Я только успел услышать крик:
– Александр Николаевич! Держись!
И мы полетели под откос. К счастью, склон был хотя и крутой, но довольно короткий и к тому же, на пути машины оказался большой куст, который смягчил удар и  затормозил наш кувырок. Машина встала на колеса. Место было слегка заболоченным, что тоже способствовало относительно благоприятному исходу. Мы были пристегнуты ремнями. Но все же я почувствовал удар спиной о крышу кузова и резкий бросок копчиком о «железки» между сидениями.

     Выбрались из машины. Я выглядел в порядке, у Бобровского из носа шла кровь, крыша кузова выглядела как шляпа «пирожком», переднее стекло превратилось в мелкие крошки, заднее – вылетело на сидение, но было цело. Двигатель работал. Постепенно мы очухались, и благодарили бога, что живы. На грунтовке показался мощный грузовик. Он вытащил нас на дорогу. Водитель грузовика сообщил, что только за сегодняшний день наша авария третья. В одной из них погиб человек. Место, видать такое. Мы поежились в душе и поехали на карьер в управление. Никого не застали. Оставили наши бумаги. К сожалению, на том все наши инициативы и закончились. Так настоящего дела и не получилось.

     Удар по спине я чувствовал довольно долго. В Южно-Сахалинске пришлось отлеживаться на квартире друзей дня три. До Ленинграда долетел благополучно. Жене решил ничего не рассказывать, но пришлось. Дело в том, что в день моей аварии Верочка собралась ехать к нам в деревню. При подъезде к вокзалу у нее украли сумку с документами и деньгами. Самое нехорошее состояло в том, что среди документов была инвалидная книжка, восстановление которой представляло целую проблему. Поездка на дачу была сорвана.
     К счастью, документы потом подкинули. Нас удивило, что даты ее и моих несчастных событий совпали.

    После этого я, наконец-то, понял, что Сахалин для меня закрыт, это не выездная, запретная для меня зона. Думаю, что такие зоны есть у каждого. Надо только прислушиваться к событийным сигналам и реагировать на них.

2008
ЗАЧЕМ…?

Иду по улице в сторону Невы. Погода тёплая, ветра нет. Мне навстречу на трёхколёсном самокате движется маленькая девчушка. Светленькая симпатяшка. На голове рожками торчат двумя пучками вихры жиденьких волос. Позади приглядывает за ней улыбающаяся мама. Вот малышка подкатила к столбу у края тротуара, на которых обычно крепятся дорожные знаки. Она почти упёрлась в него.
Не задумываясь, оставила свой самокат, подошла к столбу, упёрлась в него ручонками и стала толкать, надеясь как-то сдвинуть. Возможно, такое препятствие впервые появилось на её пути. Естественно, ничего не получилось. Она посмотрела на меня с некоторым вопросом. Я шутливо сказал её:
– Ну что же ты? Толкай, толкай сильнее. – И улыбнулся. Столб не поддавался. Она мгновенно сообразила, что здесь что-то не так. Вернулась к своему самокату и, объехав необычное для неё препятствие, покатила дальше.
Сразу я не понял, что же произошло. Почему ребёнок начал толкать столб. Но скоро я вспомнил похожий случай на детской площадке. Один ребятёнок тащил за собой красивый ярко окрашенный паровозик. Что-то отвлекло его. Он бросил буксирную верёвочку и ушёл.
Следом свой самосвал катил другой мальчик, чуть постарше. Брошенный паровозик оказался для него препятствием. Но почему-то он не стал объезжать его, а задумавшись лишь на долю секунды, отодвинул его ногой, и двинутся по своему маршруту.
Эти два случая похожи тем, что у разых ребятишек оказалась одинакова психика. Характер. Они генетически  были жёстко ориентированы: во что бы то ни стало нужно идти своей дорогой. Если представить, что на их пути появилась стена, которую они не могут перелезть и обойти, думаю, они начали бы рыть под ней лаз. Но со своей дороги не свернули бы низачто и не пошли обратно. Вот такие они оказались упёртые – без вариантов.  С такими не договоришься. Они бескомпромисны. Разве среди взрослых людей мы таких не встречали?
Хорошо это или плохо? В одних случаях хорошо и даже очень. В дугих – плохо и тоже – даже очень. Просто такие люди есть и всегда будут.

***
А вот другая история. Утром через открытый обширный  дворик я, как обычно, вёл сынишку в детский сад. Он шёл самостоятельно, вольно. Неожиданно у открытой стены дома, вдоль которой мы двигались, он увидел стул. Сторона была солнечная. Видимо, кто-то из стариков (скорей всего жителей этого дома) выходил сюда погреться на солнышке. Но сейчас стул был пуст. Вдруг мой мальчуган как-то резко направился к этому стулу. Я не одёргивал его. Мне даже было интересно, что необычного он там увидел. Вроде бы кроме стула там ничего не было.
Я стал смотреть, что же произойдёт. И вот мой Коля, подойдя к стулу, просто опрокинул его и вернулся ко мне. Я был удивлён и спросил :
– Зачем ты стул-то свалил? Разве он мешал тебе. Он ведь довольно далеко стоит от нашей тропинки.
Ответа я не получил. Сынишка вернулся ко мне и побежал вперёд. Мне показалось, что какой-то особой причины опрокидывать стул не было. Непонятные мне и ему причины понудили его специально подбежать к стулу и свалить его. Но что это были за причины.
Да не было никаких причин. Мы же не немцы. Захотелось и всё. Душа запросила.
А вот  почти такая же история. Я уже описывал её в одной из своих книжек. Помнится, рассказ назывался «Русские в Германии».

     В пятидеятые годы прошлого века в Восточной Германии работало много наших специалистов. В частности на шахтах.  В обед многие из них выходили покурить и посудачить на довольно крутой вал, окружавший чистенький немецкий городок. Любовались красивыми окрестностями. Возможно, вал, на котором они стояли, когда-то защищал городок от вражеских набегов. На нём  лежало тяжеленное, кованое колесо. Сколько оно там пролежало, никто не знал. Казалось, чуть ли не со средних веков. Колесо было не подъёмным.  Его необычность вызывала рассуждения:
– Интересно, а если бы это колесище скатить по склону. Вот покатилось бы.
Но колесо было настолько тяжёлым, что охоты экспериментировать ни у кого не возникало.
– Чёрт с ним пусть лежит. А вообще-то было бы здорово попробовать. Жаль, что такое тяжёлое.
     Раз пришли на это место как всегда. А колеса-то и нет. Оказалось, на валу побывали наши солдаты. Конечно, у них возникла такая же идея, но они воплотили её в «жизнь».  Из инженеров никто не видел, как катилось колесо. Видимо, катилось шибко. Во всяком случае, внизу по склону, несколько сараев было прошито им насквозь, в последнем колесо застряло. Думаю, солдаты кричали – УРА,  – махали руками и прыгали от удовольствия. А как тут не радоваться. Просто так. Катится и катится. Хорошо! Вот в чём дело: – душу теплит. Разве немец может это понять.
Так и мой Коля. Свалил стул. Просто так. Такая потребность появилась. Накотило. Вот и всё. Разве это не причина. Причина! Да ещё какая!

     В связи с особенностями русского менталитета я ещё вспомнил один эпизод из фильма о временах царя Петра, когда организовывались географические и геологические экспедиции. Они имели явную прикладную цель: приращивать новые земли и искать руды. Одна из таких экспедиций и была показана в фильме. Возглавлял её, естественно, немец. И вот в один из поисковых дней у большой реки на ней появился струг с русским купцом. С него начали палить по берегу из пушки. Пушечка была маленькая, но переполох на берегу наделала сильный. Потом ситуация как-то утряслась, к вечеру состоялось общее застолье. На нём обсуждали дела и много смеялись по поводу пушечной пальбы.
– Ну, ты нас и напугал, – говорили купцу рудознатцы.
– Не знали, куда и прятаться и что думать.
А купец (его играл известный актёр Чекан) начал хвастаться:
– Да я только попужать. Уж больно смешно вы забегали. А пушечку я купил по случаю. Лошадей продал, часть товара уступил, и пушечку сторговал.
– Да на что она тебе? – спросил немец.
– Как на что, – не сразу даже понял купец.
– Чтоб была.
И всё. Чтоб была. Это и есть «зачем». Просто так. Купцу она была интересна.
     В русском человеке, наверное, всю жизнь сидит ребёнок. Дитя вдруг выскакивает из него.  Очень деловым людям этого не понять, не понять никогда. Несчастные это люди.

     Как-то мой внук, будучи ещё малым ребёнком, выпросил у родителей купить ему какую-то бестолковую игрушку. Это был белый скелет, которого можно было трясти за верёвочку. К тому же он светился в темноте. Когда я спросил его:
    – Гоша! Ну, зачем тебе этот скелет? Ни уму, ни сердцу.
Его ответ просветил меня. Я понял вдруг, какой я дурак. Разве можно требовать от ребёнка какой-то рациональности. Он, почти не раздумывая, ответил мне:
      – Дед! Он же светится.
Залезал под одеяло, закутывался и звал меня посмотреть. При этом он страшно радовался, удивлялся и смеялся. И я понял, зачем ему этот глупый скелет. Да ни зачем. Просто, чтобы смеяться.
***
Подобного рода историй можно рассказать много. Может быть, их хватило бы на целую книгу. И, наверное, толстую. Но вот одну историю так и хочется поведать. Уж очень она характерная.
Илья окончил Ленинградский горный институт по специальности «Техника разведки» и несколько лет работал сменным буровым мастером на колонковом бурении где-то на Северном Кавказе. В этот день он возвращался на базу в плохом настроении. Как раз в его смену на скважине произошла авария – тяжёлый прихват буровой колонны. И вот, проходя мимо огромного платана, он увидел  улёгшуюся в его тени овцу.
И как-то спонтанно решил пойти и пнуть её. Зачем? С какой стати? Об этом он даже и не думал. Накатило желание и всё. Надо сказать, что он был немного близорук. Но так привык к этому, что уже давно забыл. Подошёл и с каким-то безразличием пнул лежащее в тени тело. И тут оказалось, что тело было не овцой, а крупной кавказской овчаркой. Овчарка вскинулась и свирепо босилась на Илью.
Парень он был спортивный. Мгновенно отреагировал на бросок. Но зверюга свётаки сумела ухватиь его за пятку. Пришлось обращаться в больницу. Вот такая немного смешная и печальная для Ильи оказалась история.
***
Откуда это в нас? Бог его знает. А вообщем, какая разница? Видимо, где-то издревле. Во всяком случае, в книге «Народные русские сказки А.Н. Афанасьева» [Лениздат, 1983] в сказке «Иван Быкович» читаем.
– После того пошли они гулять по саду и нашли громадный камень. «Ишь какой камень! Нельзя ли его с места сдвинуть?» – сказал Иван-царевич, упёрся в него руками, возился, возился – нет, не берёт сила; попробовал Иван кухаркин сын – камень чуть-чуть подвинулся. Говорит им Иван Быкович: «Мелко же вы плаваете! Постойте, я попробую». Подошёл к камню, да как двинет его ногою – камень ажно загудел, покатился на другую сторону сада и переломал много всяких деревьев (с.111).
Вот и всё. А немец бы подумал: – Зачем?
Да просто так. Удаль молодецкая. Отчего-то захотелось. Они сами не знали, отчего. Да, собственно, им и в голову это «зачем» придти не могло.
А вот Н. В. Гоголь это понимал:
          «И какой же русский не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: «черт побери всё!» – его ли душе не любить её?»

2016

ИДЕИ

      Любая мысль есть божье чудо.
      Она снисходит к нам как дар,
      Но не прииходит неоткуда,
      И не уходит в никуда.

          Давай рассудим по законам –
Научным строгим и простым,
Ну, на подобье формул Ома,
Что мир не может быть пустым.

      Идеи наши материальны,
      И потому ломают мир,
      И даже те, что тривиальны,
      Толпу тревожат, как кумир.

Куда идём, что дальше будет?
Начало где, и в чём конец?
Кто человечество рассудит,
Стоим на чём хоть, наконец?

      Кругом обман, во лжи погрязли,
      Бежим на месте со всех ног,
      В грязи, крови, в парадах – разве
      Всё это то, что создал бог?

Кто жил до нас, тому, быть может,
Дни наши – чудной сказки быль.
Но нас уж это не тревожит.
Для нас их сказки – книжек пыль.
      
1973

ИЛЬКОВИЧ И БЫЧОК

    Наше знакомство произошло при несколько неожиданных обстоятельствах. Он собирался купить избу. Вера Михайловна, соседка, продававшая её, проходя недалеко от нашего подворья, что-то оживлённо ему рассказывала. Неожиданно, она прокричала мне:
– Александр Николаевич! Скажите, банька за вашим домом она чья?
Я удивился, поскольку, это была её баня, правда, купленная не так давно у бабы Кати – старушки, проживающей напротив. Тем не менее, я, тоже громко, ответил:
– Как чья? Она же ваша. Вы что забыли?
Потом понял. Банька стояла на отшибе от её дома. Илькович (так мы позже называли будущего соседа) засомневался. В конце, концов, купля-продажа состоялась. Новый сосед пришёл представиться. У Верочки как раз были приготовлены свежие щи. Пригласили его в дом и накормили обедом. Позже он очень этому удивлялся:
– Ведь надо! Первый раз меня увидели, и за стол пригласили.
Много лет, до самой его кончины, мы с ним жили дружно, и он частенько бывал у нас в гостях.
    Родом с Западной Украины. Вырос без родителей. Закончил один класс сельской школы. Этим гордился. Собственно не этим, а тем, что многому в жизни научился сам и многое умел. Восемь лет в армии. Там освоил флейту и ноты. Даже руководил в своей части оркестром. Получил водительские права второго класса. Работал шофёром при освоении Кулундинской целины. Был неплохим механиком. Позже освоил ремонт телевизоров, и цветных в том числе. Это помогало ему неплохо подрабатывать, особенно в нашем небольшом сельском районе.
   Мужик колоритный. Среднего роста. Большие мозолистые руки. Усы на украинский манер. Широколобый. Лицо породистое. Глаза умные. Но…любил крепко выпить. Правда, первые годы его жизни в нашей Берендеевке пьяным я его не видел. Уж позже… да. Любил рассказывать о своей жизни. Богата она была разными событиями и людьми. Помнил добром всех, кто помог ему в жизни. Особенно школьного учителя, который сумел сделать справку об окончании им пяти классов. Никого лихом не вспоминал.
    Были у него старенькие «Жигули-пикап». В деревню приезжал рано весной, уезжал поздно, обычно уже со снегом. Где-то, через год купил мотоблок. Сажал картошку. Мечтал завести корову. Был отзывчив. Пахал на своём мотоблоке не только себе, но и нам. Никакой мзды не брал. Ценил хорошие соседские отношения.
    Как-то добралась до нас дочка с зятем. На старой-престарой «Волге», доставшейся ему от отца. Подъезд к нам лежал через ручей, сильно разливавшийся в дожди. Машины обычно оставляли перед ним. Но тут целый месяц стояла жарища и сушь. Проезд стал доступным. Подрулил зять почти к самому дому. Постелили молодым на сеновале. Сено свежее, душистое, мягкое.  После ужина и тяжёлой дороги они уснули мёртвым сном. Ночью же неожиданно пошёл дождь. Сильный и обложной. Надо было поднять зятя, чтоб отогнал машину за ручей. Да как-то жаль было будить. Дождь лил всю ночь. К утру лучше не стало. Просвета никакого. Поохали, поахали. Решили, что ждать больше нельзя.  Надо попытаться отогнать машину за ручей. Но не получилось. Дорога превратилась в скользкий глинистый каток.
    Вернулись. Решили пробовать другой путь – через верхний лесок тракторным просёлком. Свернули на него и, соскользнули на «брюхо». Я вернулся под проливным дождём домой за топорами и лопатой. Стали рубить ветки, подкапывать. Без результата. Снова вернулся в деревню. Уже за Ильковичем. Он без обиняков сразу согласился помочь. Внимательно осмотрел нашу посадку и начал действовать. Поднял машину домкратом. Зачистил землю под днищем. Под колёса втиснули ветки. Сдали назад. И…выехали. Работа сопровождалась сильнейшими потоками дождя. Будто небо нас испытывало на прочность. Вернулись в исходную точку к нашей избе. Молодым надо уезжать. Что делать?
    Следующим утром пошёл искать новый вариант объезда. Казалось, нашёл. Полдня укладывали колею ветками. Но… Не решились. Вернулись к прямому варианту. И у ручья зять завяз капитально. Тут снова выручил Илькович.
– Ребята, без трактора теперь не обойтись.
Опытный он был шофёр. Думаю, бывал и не в таких переделках. Без церемоний пошел в соседнюю деревню, где у него стояли «Жигули». Съездил в райцентр. Нашёл тракториста. Вернулся часа через три. Нашу Волгу вытащили. А дождь всё лил, не переставая ни на минуту. Чтобы мы без Ильковича делали?
    На следующий день дочка с Сашей благополучно уехали в Питер. После их отъезда прошло всего несколько часов, и погода разгулялась. Небо стало солнечным. Дорога подсыхала на глазах. Вот те раз. Просто чудеса. Как будто не было никакого обложного дождя на трое суток.
    Позже заметил – все, кто приезжал в нашу Берендеевку впервые, попадал в похожую ситуацию. Казалось, провидение устраивало им своеобразную проверку на прочность. Зять её выдержал. Он увидел первозданную красоту новгородской земли. Влюбился в неё.  Теперь приезжает каждое лето ловить форель.
    Раз мне пришлось по делам съездить в Петербург. Обратно возвращался автобусом. Илькович обещал встретить в нашем райцентре Любытино. Случилось так, что автобус выпустили в рейс в   плохом состоянии. Да и водитель почему-то был один, хотя полагалось двое. Один работал на отрезке Петербург-Малая Вишера. Второй менял его до конечной станции Боровичи. Намучился наш шофёр до чёртиков. Мелкие поломки следовали одна за другой. Бедный шофёр что-то подкручивал, подвязывал, подбивал. Залезал под автобус. Возвращался весь чумазый, в мазуте и пыли. Сменить его или помочь было некому. С трудом доползли до Ярцево. Там пассажирам было заявлено:
– Автобус дальше не пойдёт.
Оставалось ещё 18 километров. Где-то через полчаса, начали появляться частники, как вороны на падаль. Цены взвинтили будте-нате. Мобильные телефоны ещё были редкостью. Водитель ушёл на почту звонить. Потихоньку большинство пассажиров разъехалось. Я был в нерешительности, зная, что Илькович наверняка ждёт меня.
    И вдруг вижу знакомые Жигули. Это Илькович. Приехал в Любытино, как обещал. Автобуса нет. Забеспокоился. Наконец, узнал, что мы «сломались» в Ярцево. И примчался за мной. Так было радостно и приятно. Надёжный у меня оказался сосед.
    Ездить с ним мне приходилось довольно часто. Если он собирался в Питер, всегда приходил пригласить. Мог задержать свой отъезд специально, чтобы прихватить меня. Обычно я платил ему стоимость автобусного билета, хотя он непременно отказывался. Позже понял, что дело было не в деньгах. Просто в дороге хорошо иметь спутника, на  которого можно положиться. Мало ли что. В одну из таких поездок Верочка напекла нам в дорогу сырники. За Малой Вишерой мы всегда останавливались в одном и том же месте перекусить. Заехали на нашу полянку. Я достаю сырники. Илькович – спирт. Он предпочитал Absolute.
– Александр Николаевич, может, выпьешь рюмочку.
Я не отказался. Он наливает мне и себе тоже. Заели сырниками. Предлагает повторить. Я отказываюсь. Он наливает себе. Я немного забеспокоился:
– Владимир Илькович, стоит ли? Вы же за рулём.
– А, ничего. Меня не проверяют. Я же старик.
Выпил. Поехали. Надо сказать, ездил он аккуратно. Наверное, в состоянии «выпивши» он был всегда. Чтобы не чувствовалось запаха, чем-то заедал. Был по-мужицки хитроват. Умел выкручиваться из неожиданных ситуаций:
Рассказывал:
• Раз заезжаю в Малую Вишеру. А там, сразу за речкой правый поворот с небольшим подъёмом. Останавливаться запрещено. Не помню почему, остановил машину. Ко мне сразу два мента:
– Здесь останавливаться нельзя.
– Знаю. Да вот мотор заглох.
– Как это вдруг заглох?
– А бог его знает. Машина-то уж давно не новьё.
– Ну-ка входи.
• Один из них сел за руль. Пытается завести. А у меня секретка есть. Я успел «включить» её. Ничего у мента не вышло. Тогда вдвоём они стали откатывать мой жигуль. Отошли и смотрят, что дальше. Я для вида покопался в моторе. Сел на своё место, выключил «секретку». Завёл и поехал. Они помахали мне удачного пути.
    В деревне весь в трудах. Из дальнего леса натаскал на горбе ёлочного сухостоя для ограды.  Довольно толстые и длинные хлысты.  Вкопал столбы.  Огородил участок. Рядом с ним начал строить новую избу. Купил на корню лес. Сам валил, обрубал сучки, корил. Выкопал в поле огромные валуны под углы будущего дома. С приятелем подкатили их к месту стройки. Тут и я немного помогал. Нашёл местного мастера. Вместе с ним, учась и помогая на равных, поставил сруб. Потом крышу. Пропилил окна. Рамы двери, полы, потолок всё сам. Ушло у него на это несколько летних сезонов. Радовался своему труду. Ходил гордый – освоил новое для себя ремесло.  Заготавливал сено, продавал. К сожалению, спирт постепенно сгубил его. В одну зиму в Питере случился инфаркт. От санаторной реабилитации отказался. Тяжеленные доски для пола и потолка через ручей таскал один. Раз вижу, опустился на одно колено. Отдыхает. Держится за сердце, но доску из-под руки не выпускает.
– Давайте, помогу.
– Не надо, спасибо. Сам дотащу потихоньку.
Правда, иногда звал помочь. В основном, когда двери ставил.
    Но дом, всё же, построил. Только печь не успел. Любопытно, что зять прежней хозяйки тоже собирался на этом же месте новый дом ставить. Да не сложились обстоятельства. Уехал с семьёй в Кливленд. Ильклвич его планы осуществил, хотя и не знал о них. Так совпало.
    Было у него две мечты – построить дом и завести корову. Первую он реализовал. А вторую не успел. Думаю, слава богу. Погубил бы только. Не складывалось у него с  животиной. Было три собаки, одна после другой. Да все постепенно пропадали. Первого, Джека, он любил особенно. В холода даже спал с ним. И потом долго вспоминал. Надо сказать, что и нам Джек остался памятен. Внука, ещё в дошкольном возрасте, сильно покусала собака. Был он с родителями в гостях. А там в те поры ощенилась чао-чао. Внук пошел смотреть. Сунулся к щенкам. А тут мамаша. Налетела. Сильно искусала руку. К счастью, всё обошлось. Вылечили домашними средствами. Но страх к собакам остался. Казалось, непреодолимый. Приехав в деревню Гоша, естественно, не мог избежать встречи с Джеком. Тот прыгал вокруг него и норовил лизнуть от радости в лицо. Внук в ужасе. Я присел около них. Стал собаку ласкать и убедил нашего малыша, что Джек его любит. Радуется ему. Хочет с ним просто поиграть.  Всё удалось, потому что было правдой. Теперь внук уже взрослый парень. Работает. В его жизни были и другие собаки. Но Джека он не забыл, как самое доброе и хорошее животное.
    На нашем Северо-Западе  есть очень красивые, я бы сказал, даже какие-то сочные названия:
• Запсковье, Завеличье, Залужье, Замостье, …
По смыслу они просты и понятны – за рекой Псковой, за рекой Великой, за лугами, за мостом (наверное)… В деревушку Залужье, что у дороги Любытино-Малая Вишера, мне с Ильковичем пришлось как-то заехать. За последними домами щипал траку маленький бычок. Милое, как все дети, создание. Доверчивый и любопытный. Подошёл и  с интересом уставился на нас. Возможно, ожидал вкусненького. Под рукой ничего такого не было. Мы просто рассматривали это неуклюжее и симпатичное создание. Не понимая, кто такие и зачем, телок растопырил свои масластые ножки и уставился на нас, моргая белёсыми ресницами. Нос у него был белый, немножко розоватый. Илькович, глядя на бычка, весь обмяк от охватившего его счастья. Этот мужик, с затвердевшими от физического труда большими ладонями, грубыми чертами лица, выпивоха на глазах таял как снег под весенним солнцем. И неожиданно для меня стал целовать его в мокрый нос. Телок ничего не понимал, но не делал попыток освободиться. Их биополя, видимо, сливались. Это был счастливый миг жизни для того и другого.
    Когда отошли, Илькович, сказал мне:
– Александр Николаевич! Вы даже не представляете, как я люблю телят. Мальчишкой, на Украине, несколько лет пас их. Они остались во мне как часть босоного детства. Наверное, кроме них у меня никого тогда по-настоящему и не было.
    Время раскрутилось для него назад, и ему стало хорошо.

2011

ИНЖЕНЕРЫ

   Валера был собранным и целеустремленным студентом, в чем-то даже педантичным. Часть его детства прошла в колонии для детей «врагов народа». Он рано повзрослел и хорошо понимал трудности, стоящие перед ним после школы. Надо сказать, что тогда в Ленинградском горном институте, куда он поступил, таких студентов было немало. Попасть во многие другие вузы шансов у них просто не было. Им отказывали уже на стадии приема заявлений. А в Горном учились практически все: дети и родственники инженеров, офицеров МВД и КГБ, дети профессоров, и бывшие солдаты, прошедшие войну или отслужившие действительную службу, дети простых рабочих и крестьян, и русские, и прибалты, казахи, болгары, в общем, молодой народ со всего мира, с  разными судьбами, и разного возраста. После знаменитого письма Хрущева о разоблачении культа личности я, например, с удивлением узнал, что у многих моих однокашников и друзей с культом были связаны настоящие семейные трагедии. У кого-то отец расстрелян, у кого-то и отец и отчим, у кого-то мать отсидела за отца от «звонка до звонка», у кого-то ближайшие родственники арестовывались и т. д. 
     Валеру отличала от всех то редкое качество, когда вчерашний школьник четко знал, чего он хочет и к чему стремится. А стремился он к знаниям, подготовлен был прекрасно и хотел быть первым. Только первым. На втором курсе он поступил в университет на вечернее отделение физико-математического факультета и после Горного прекрасно его закончил, но не для того, чтобы иметь второй диплом, а чтобы преуспевать в том направлении, которое он для себя выбрал еще студентом, а может быть, и в школе.
    Вот лишь один пример. Его тренер по баскетболу как-то рассказал мне такой случай, очень его удививший и не встречавшийся в его практике. Шла тренировочная игра. Перед нею Валера попросил тренера сказать ему, когда будет без пятнадцати минут пять. Немного раньше  этого срока в зал пришла его жена (он женился еще студентом; вообще он торопился жить).  Она окликнула Валеру и позвала на «выход».  Тренера поразило полное безразличие его подопечного к ее приходу и зову. А ведь они были молодожены. Она окликала его еще несколько раз. Он как будто не слышал. Но вот настал срок и тренер позвал:
– Валера! Твое время. Пора.
В этот момент Валера бежал с мячом. В туже секунду он остановился, положил мяч на пол и пошел с площадки. Из команды вслед ему кричали:
– Валерка! Ты что? Давай доиграем. Так нельзя. Что ты делаешь, ну и сволочь ты.
Никакой реакции. Ушел и все. У него были свои важные дела.
    Естественно он прекрасно закончил Горный, работал по интересному для него направлению. Рано защитил кандидатскую диссертацию, потом довольно быстро –докторскую.  Как перспективный молодой ученый с высокими амбициями и прекрасной подготовкой был приглашен на свою бывшую  кафедру. Стал профессором. Уверенно и последовательно начал формировать для себя команду из бывших своих студентов и аспирантов. Готовил их по своему плану: читал специальный курс математики только для них, требовал изучения английского языка. Даже таскал их в горы, где любил проводить отпуск. В общем, лепил их по своему образу и подобию. Через несколько лет такая команда сформировалась. Сам он к этому времени уже стал членом корреспондентом Академии наук СССР. Затем, вместе с командой покинул кафедру и организовал свою лабораторию, где успешно занимался решением важных и не простых прикладных задач. Человек он был не злобивый, довольно уживчивый, но его присутствие обычно создавало некоторую напряженность. Дело в том, что он не хотел или не умел понимать, почему другие не выстраиваются в его фарватер, почему они занимаются какими-то на его взгляд ненужными проблемами. В его вопросах и выступлениях на семинарах по другой, не его тематике, часто чувствовалось скрытое раздражение.
     Мне же казалось, что его потенциальные возможности растрачиваются как будто в пустую, что есть в нашей области фундаментальные задачи, которые он смог бы поднять и принципиально изменить основания нашей науки. На одном из семинарских перекуров, помню в коридоре, конечно, наедине (щадя его самолюбие) в ответ на какие-то его, не приятые для меня, реплики я посетовал ему на это. Он спросил меня, что я имею в виду. Я ответил, как понимал проблему. Он немного задумался и потом, совершенно неожиданно для меня ответил:
– Саша, я ведь не ученый. Я инженер. То, о чем ты говоришь, мне не интересно. Я практик и мне хочется видеть результат своей работы, как иногда говорят «в железе» и видеть по возможности быстро.
     Я понял его. Но ведь он был в шаге от звания академика Российской академии наук. А вот считал себя инженером. Знаю, что он говорил искренне. Позже я часто бывал у него в лаборатории и видел – он стал более терпимым к другим взглядам. Приглашал меня заходить по чаще, хотя мы не были близки. В душе я относился к нему хорошо и высоко ценил. Наверное, он это чувствовал. Почему-то мне казалось, что он одинок. Тогда я не знал о его неизлечимой болезни. От него это не скрывали и врачи объяснили, что у него два пути:
• либо оперироваться, но это продлит ему жизнь ненадолго,
• либо жить, как живет, и положиться на судьбу.
Он выбрал второй путь, и через несколько месяцев ушел из жизни после приема у студентов экзамена. О его фатальной  болезни практически никто не знал, и его смерть поразила многих, в том числе и меня. Он был мужественный человек.

     Приблизительно в эти же годы мне пришлось встречаться с академиком –директором крупного института. Он был значительно старше меня, и мои посещения носили исключительно деловой характер. В одну из встреч я обсуждал с ним статью, которую рассчитывал сдать в Доклады Академии наук РФ. Известно, что для публикации в этом журнале необходима рекомендация академика. Такой в этом журнале давнишний порядок. Работу мою он не совсем понял, но мне понравилось, что он прямо мне об этом сказал, нисколько не смущаясь. На это способен не каждый. Но ряд полезных советов он мне дал. При этом заметил:
– Александр Николаевич, поймите меня правильно, я не знаю, какой я ученый, но что чиновник я хороший уж поверьте...
Это знали и ценили все, кто так или иначе был связан с институтом. В недавние тяжелейшие времена слома русской науки, он сумел сохранить научные кадры, лаборатории,  здание института и его мировой престиж. И его помнят добрым словом.

     На одном из диссертационных Советов, просматривая автореферат, я обратил внимание, что из привычных для меня титулов одного научного руководителя исчезло звание академика РАЕН. В перерыве я спросил его об этом, поскольку был с ним достаточно хорошо знаком и знал его как человека интересного и без комплексов. Он грустно усмехнулся и сказал:
– Александр Николаевич! Скажу Вам откровенно – я столько сил и нервов потратил, чтобы это звание получить и какое-то время им гордился. А сегодня мне неудобно об этом говорить и тем более писать. Столько развелось разных Академий и академиков при них, что в этой толпе я почувствовал себя неуютно, тем более что многих из них я знаю достаточно хорошо.
Я ему поверил и стал уважать еще больше. Позже я узнал, что и некоторые другие по настоящему заслуженные и крупные ученые поступили также. Нельзя тиражировать звания и титулы. От этого они девальвируют.
    
     Вспоминаешь имена Владимира Григорьевича Шухова, Игоря Ивановича Сикорского, Александра Степановича Попова и других выдающихся русских инженеров.  Жаль, что скоро в России будут только бакалавры и магистры и множество академиков всяких академий.

2008

ИСКРЫ САЛЮТА

24 января. Вечером звонит дочь, чтобы поздравить с 70-летием полного освобождения нашего города от немецкой блокады. Я житель блокадного Ленинграда. Пережил самую тяжёлую зиму 41-42 года. В нашей коммунальной квартире на Петроградской стороне умерли все соседи. Хорошо помню, как выносили их в гробах. Воспринимал с детским любопытством, и не более, хотя в довоенные дни часто бывал у них в гостях. Они потчевали меня чаем и булкой с маслом. Иногда угощали и горячей сосиской. Эти две бабули остались у меня в памяти именно чаями. Они приходили из бани. Напаренные, жаркие. Дверь в комнату открыта. На столе самовар. На коленях полотенца. Чай пили из блюдец с сахаром вприкуску. О чём-то разговаривали, вытирали лица полотенцами. Они наслаждались жизнью. И вот их не стало. Мне было восемь лет, но смерти я не осознавал. Я просто не понимал, что это такое.  С другими соседями (по рассказам мамы) случилась трагедия. Отец семейства служил инженером на каком-то заводе. Жена не работала. В семье был достаток.  Они жили в небольшой комнате и имели примыкающую к ней ванную с дровяным отоплением. Держались несколько особняком, но частенько приглашали меня в гости. Я играл с их сынишкой. Почему-то из угощений запомнились вкусные оладушки. Они имели  необычный жёлтый цвет и сильно пахли  яйцами.  Инженер погиб при бомбёжке завода. Жена и маленький сынишка остались одни. Оказалось, что мать совсем не приспособлена к самостоятельной жизни. Смерть кормильца настолько выбила её из колеи, что она спустя какое-то время, убила малыша и  сама повесилась.
     В конце большой общей кухни находилась маленькая комната, которая до революции, видимо, принадлежала кухарке. В ней обитал слепой мужичок. Он работал на дому со щетиной и изготавливал щётки. Наш кухонный стол располагался как раз напротив его двери, и я часто видел его за работой. Часто, потому что у меня была необыкновенная тяга к сырой картошке и когда мама чистила клубни, я стоял рядом и вожделенно ждал отрезанных и вымытых в холодной воде кусочков. Их ароматный вкус я помню до сих пор.  Для меня это было лакомство. В открытую дверь комнатки слепого было видно окно и на его карнизе почти всегда ворковали голуби. Наверное, он их подкармливал и через них общался с небом. В блокаду не стало голубей, и умер слепой.
    Остались в квартире только мы с мамой. Нам посчастливилось выжить.
    Осенью, ещё до блокадного кольца, Ленинград сильно бомбили. Особенно много бросалось на него так называемых зажигалок. На крышах их тушили молодые люди, часто просто мальчишки. Напротив наших окон в один из дней я видел, как на крышу в вёдрах поднимали песок. Ведра наполнялись из песчаной кучи возле чёрного входа в дом.  К дужке ведра привязывалась верёвка, за которую тянули его на крышу, делая запасы песка к ночи. Работали споро, даже с каким-то азартом. Человек, который загружал ведро, обычно поднимал голову и взглядом провожал этот груз. И как-то верёвка оборвалась. Ведро с песком полетело вниз. Произошло это так неожиданно, что нагружающий вёдра пацан даже не сразу понял опаснсть и остался стоять как вкопанный. Ведро упало ему на голову. Не знаю, чем всё это закончилось. Скорей всего малый стал ещё одной жертвой войны, не дожив до блокадных дней.
    В подъезде нашего дома на ул. Теряевой (теперь Вс. Вишневского) когда–то   проживал Валерий Чкалов (теперь об этом свидетельствует мемориальная доска на стене). Дом  и сегодня сочленяется через угол с большим зданием на пр. Чкалова (ранее Геслеровском). Оно загорелось. Перед глазами стоит огромная толпа людей. Ночь, и пламя огромного пожара освещало все наши внутренние дворы, забитые погорельцами. Уже в блокаду в этот сгоревший дом попал снаряд (со стороны Геслеровского проспекта). Кто из жильцов этого несчастного дома остался жив, кто погиб, я, конечно, не знаю. Мы и соседи смотрели на полыхавшее здание и толпу бывших его жильцов с нашей большой с двумя широкими окнами лестничной площадки молча. Наверное, каждый думал:  это могли быть и мы. А может ещё и будем.
     Моя мама прожила недолгую и трудную жизнь. Растила меня одна. В блокаду ей было 32 года. Она не любила вспоминать об этом времени. А, если вдруг приходилось, начинала украдкой тихо плакать. Почему-то я часто мальчишкой говорил ей:
– Вот вырасту, куплю тебе кресло, и ты будешь в нём отдыхать.
Конечно, никакого кресла я не купил, и отдыхать в нём ей не пришлось. Жизнь сложилась так, что вместо кресла я подарил ей внучку, а под конец жизни и внука. Мне удалось принять её три раза в Адлере, где я тогда работал. Она погрелась на южном пляже, поплескалась в тёплых водах Чёрного моря, побывала в горах на знаменитом озере Рица. Но самую большую радость ей доставила внучка. Там была взаимная и сильная любовь. Они обожали друг друга. Мамы уже давно нет, но любовь осталась. Особенно это чувство обостряется в дни памяти блокады Ленинграда. Дочь смотрит документальные фильмы об этих трагических днях и всегда поплачет. Она говорит мне, что не может их не смотреть. И глядя на несчастный город и умирающих людей,  видит перед глазами бабушку.
     И вот 24 января она звонит мне и рассказывает, что смотрит из окна на красочные огни салюта (она живёт недалеко от Петропавловской крепости), думает о свое любимой бабушке и вдруг начинает ощущать каким-то внутренним осознанием, что искры салюта это вспышки душ погибших и переживших  блокаду людей. И одна из этих искорок душа её бабушки. И она разревелась прямо в трубку телефона.

2014

ИСТИНА

   Как-то раз я пришёл в университет намного раньше начала моей лекции. Посмотрел новые книги в  киоске и решил посидеть в кресле напротив. Рядом со мной оказалось несколько студенток. Они читали свои конспекты. Видимо, готовились к какому-то контрольному опросу. Вдруг к ним подошла девушка, наверное, из их группы и все начали довольно громко что-то обсуждать. Я прислушался и понял, что речь шла об одном из тестовых вопросов, и они не знали как ответить. Скорей всего тест был сформулирован на какой-то гуманитарной кафедре. Обсуждаемый вопрос меня озадачил и одновременно  рассмешил. Спрашивалось: почему Сократ одел в этот день сандалии. Наверное, речь шла о дне его сознательной смерти, когда он принял яд (вроде бы настой цикуты).
    Внезапно для себя я вмешался, сказав:
– Девочки! Я смогу вам помочь.
Они с интересом посмотрели на меня. Я продолжил:
– Почему Сократ одел сандалии? Да просто захотел одеть сандалии, именно сандалии, и всё. Захотел, и никакой причины здесь нет. А если и была, то нам и всем историкам на свете она неведома. Предлагаемые вам контрольные ответы просто от лукавого.
    Студентки сразу потеряли ко мне интерес. А я подумал:
– Господи, чему и как мы их учим. Они ищут то, чего не существует. Встал и пошёл по своим делам. Но этот казус целый день не выходил у меня из головы.
    Позже вспомнил одну историю, которая случилась с моим молодым коллегой в Горном институте в 80-ых годах прошлого века, когда он сдавал кандидатский минимум по философии. Ему был предложен вопрос об абсолютной и относительной истине. Члены экзаменационной комиссии сурово смотрели на него сквозь толстые линзы очков, предполагая длинный и запутанный ответ. Но парень был не из робких. Он ответил коротко и просто:
– Абсолютная истина – это Бог. А всё остальное истины относительные.
   Сказал и замолчал, поскольку, по его мнению, ни добавить, ни убавить тут было нечего. Нечего и обсуждать. Члены комиссии в первое мгновение растерялись. Потом немного пошушукались и спросили Володю:
– Вас тройка устроит?
И услышали уверенный ответ:
– Вполне.
   Комиссия оказалась на высоте. Думаю, это были умные люди, понимавшие больше, чем о них думали. В положенное время Володя прекрасно защитил интересную и полезную для практики кандидатскую диссертацию.
    Я же подумал:
– Наверное, правильнее считать, что относительных истин нет вообще. Истины могут быть только абсолютными. Наверное, следовало бы говорить  просто о частных истинах. Их может назвать каждый. Родился человек. Это абсолютная истина. Умер. Это тоже абсолютный факт. И так далее.
     Общая же абсолютна истина одна. Её точно озвучил Володя, и признала экзаменационная комиссия.

2013

КАЗИМИР И МУСЕНБЕКОВА

  В нашу дачную Берендеевку его привезли в полущенячьем возрасте. Cоседка говорила, что купила Кузю (так она назвала его) за недорого где-то у Метро. Это был некрупный кобель, длинноногий, гладкошерстный, гнедого оттенка в чёрную полоску. Какой-то непонятный полукровок. Морда – удлинённая с очень живыми немного раскосыми глазами. Уши торчком, большие как локаторы. Живости он был необыкновенной. Подвижный, как ртуть. Требовал непрестанного внимания и игры. Для всех наших огородников был как чума. Бегал по грядкам, всё на них «перепахивал», иногда, заигрывая, выдергивал зубами цветы, молодые побеги. Все гоняли его. Кричали, ругали, замахивались хворостинами. Но догнать или ударить его было невозможно. Он был незлобивый, всё воспринимал как забаву. Отличался ужасным любопытством. Бегал по всей нашей деревне. Всех знал. Когда проходили мимо их дома, он непременно выскакивал и в радости прыгал. Упаси боже, было его погладить. От переполнявшего его счастья он хватал за руки зубами, крепкими как камень. Меры не чувствовал и делал болезненные прихваты, хотя никогда даже легонько не кусал. Пытался лизнуть в лицо. Весь от счастья сиял. Почему-то все считали его глупым. Казалось, никаких слов он не понимал.
     Если я шел на рыбалку, он обязательно увязывался следом. Сразу лез в воду, шлепал у берега лапами, прыгал, отряхивался, окатывая меня дождем воды. Вначале я пытался прогонять его. Он сердился, начинал, приседая на передние лапы и крутя хвостом, лаять. В общем, ни о какой рыбалке не могло быть и речи. Отвязаться от него было невозможно.
     Как-то с Вадимом Андреевичем, моим соседом, я пошел за молоком в деревню за рекой. Рая, у которой мы покупали молоко, простоквашу, творог, иногда сметану, была доброй женщиной. К ней всегда тянулись бездомные и покалеченные собаки и кошки. Когда я пришел к ней в дом впервые, в сенях  встретил меня огромный лохматый пес. Она не знала, откуда он появился. У него не было одного глаза. У Раи  он кормился. На меня он не залаял и не зарычал, отнесся спокойно и приветливо. Он привел в её дом ещё одну калеку – небольшую собачку с переломанной лапой. Рая и её кормила. В доме было несколько кошек. Она не интересовалась, откуда они появились, были ли у них какие-то хозяева. Но она всегда наливала им парного молочка, никогда не гнала их. У них были свои мисочки.
     И вот в такой дом пришли мы с нашим Кузей. Было немного странно, но к собакам-калекам он не приставал и вёл себя вполне прилично. Ко всякому же забору в деревне Кузя лез и с интересом смотрел в щели. В некоторых дворах были свои собаки. Они заливались истошным лаем. Кузя в ответ не лаял. Просто заглядывал во дворы. В конце деревни, около каких-то общественных построек на цепи сидела огромная овчарка. При нашем появлении она начала бешено лаять и рваться с цепи. Шерсть на ней встала дыбом. Было понятно, что, если, не дай бог, такая зверина с цепи сорвется, то всем нам мало не покажется. Но Кузя, видимо, этого не понимал. А может быть, он понимал всё лучше нас и был уверен, что такого не может произойти. Во всяком случае, он вбежал в этот двор, благо ворота были открыты, и с большим интересом начал приближаться к рвущейся с цепи звероподобной овчарке.
    От такой наглости та прямо взорвалась и стала вставать на дыбы, вертеться, пытаясь освободиться и получить волю для расправы над нашим Кузей. На нас она уже не обращала внимания. А Кузя подходил все ближе и ближе. Попытки отозвать его были безуспешными. Он будто не слышал наших голосов.
– Кузя! Кузя! – кричали мы в рознь и хором. – Фу! Фу! Перестань, пошли домой! Смотри, разорвёт она тебя. Дурачок, как ты не понимаешь, пошли домой.
Все было впустую. И вдруг мой сосед, с которым мы пришли, сказал спокойным, укоризненным и каким-то торжественным  тоном:
– Казимир! Как тебе не стыдно. Как ты ведешь себя? Ты же в чужой деревне. Что подумают о тебе, Казимир?
И о чудо! Наш Кузя успокоился, присмирел, и мы двинулись восвояси. Отошли от злосчастной овчарки, и она успокоилась.
     По дороге вспомнили, что каждой твари имя даётся не людьми, а Богом и оно обязывает.  Кузя, Кузька – это кличка. С кличкой связано одно поведение, с именем – другое.
     Как-то Кузя, сопровождая своего хозяина, забежал в наш огород. А в то время «хозяйкой» в нём была кошка Вадима Андреевича. Это была её территория. Наши участки находились рядом, и между ними никакого забора не существовало. Вадим Андреевич любил величать свою любимицу Мусенбекова. В простонародье она звалась Муська, Мусенька,  Это было удивительно красивое, очень пластичное и крупное создание, к тому же очень ловкое и отважное. Она любила ходить по тоненьким жердочкам, соединяющим столбики нашей внешней ограды. Шла как по проволоке. Могла улечься на шею своего хозяина в форме воротника. Охотница была отменная. Крупных крыс давила как клопов. Сердцем была львицей. Раз я видел, как, пытаясь поймать ласточку, она по вертикальной дощатой стенке «пулей» поднялась метров на пять.
     На Кузино несчастье эта красавица оказалась в огороде. Увидев собаку да ещё на своей территории, Мусенбекова превратилась в огромный пушистый шар, промчалась по какой-то дуге, прыгнула на спину ничего не ожидавшего Казимира и вцепилась в холку.
Тот ничего не понял, заорал от боли и неожиданности, бросился наутек. Но Мусенбекова крепко его ухватила и драла своими страшными лапами нещадно. Хозяин Кузи тоже опешил и только причитал:
– Вадим Андреевич! Что эта такое делается! Это же не кошка, а зверь какой-то! Это просто рысь.
     Он был недалек от истины. Сила у Мусенбековой была рысья. Драла она бедного Кузю наотмашь, пока не почувствовала свою победу. Тогда она бросила его, а наш Кузя опрометью кинулся с поля боя, потерпев полную «конфузию». Этим летом Кузя больше не приходил к нам.
     На следующий год мы появились в нашей деревеньке, когда Кузю уже привезли. Двигаясь по  дорожке к своей избе, я не мог миновать их дома. Кузя радостно выбежал ко мне, я ласково с ним поговорил и пошел своим путем. Конечно, он за мною увязался. Очень не хотелось, чтобы он появился у нас во дворе. Не доходя своей избы, я остановился. Следом за мною встал и он. Повертел головой и сделал свои глаза щелочками, чего-то ожидая. Я говорю:
– Кузя, дорогой, иди к себе. Домой, домой! Иди домой!
Он двинулся, было обратно, затем почему-то передумал и снова повернулся ко мне, щуря глаза. Видя его замешательство, я сказал:
– Казимир! Ведь Мусенбекова здесь. Забыл, как она тебя драла.
Это его окончательно остановило, но уходить ему не хотелось.
Тогда я обернулся назад в сторону избы Вадима Андреевича, которая находилась позади нашего дома и где проживала Муська, и с некоторой опаской в голосе заявил:
– Ка-зи-мир! Кажется, Мусенбекова уже идёт сюда.
И удивительное дело. Казимир, не раздумывая, круто развернулся и стремглав, не оборачиваясь, помчался назад к своему дому. Только его и видели.
     А некоторые считали Кузю  глупой собакой. Однако!

2009

КАК АУКНЕТСЯ…

    В начале восьмидесятых годов я проходил лодочным геологическом маршрутом по р. Пинеге. На одном из участков мы сделали рабочую остановку. Место было удивительным не только по красоте, но, как оказалось, и по эхолокационному колориту.  Метрах в ста от нас возвышалась почти отвесная скала, а прямо под ней располагалось небольшое озерцо, неглубокое и чистое. Ветра не было. Водная гладь походила на зеркало. Мы сразу обратили внимание, что наши голоса создают эхо. Стали покрикивать. Эхо отвечало чётко и громко. Скала и озеро как будто передразнивали нас, повторяя голоса. Мне приходилось слышать эхо и раньше, но такой чистоты и силы звучания ни до, ни после я не встречал. Эта перекличка природы с человеком напомнила мне одну давнишнюю историю. Вот она.
    В середине пятидесятых годов на черноморском побережье Кавказа появилась Станция Академии наук СССР. Она была создана как научная база для изучения подземных вод и инженерно-геологического строения этого региона. Первые несколько лет, Станция располагалась в г. Сочи, а позже за ней была закреплена и обустроена территория, со специализированными лабораториями, небольшими домиками для сотрудников, гаражом, мастерскими и другими подсобными помещениями. Может быт, под каким-то другим названием она функционирует до сих пор.
     В Сочи же, Станция снимала помещение у частных владельцев, довольно милых и приветливых людей. Как-то из полевой экспедиции сотрудники привезли пса по имени Джек. Это был немолодой кобель, один из тех, кто пасет и охраняет отары в горах. Он походил на крупную среднеазиатскую овчарку с мощной шеей, рваными ушами и слегка уже прогнутой спиной. Было такое впечатление, что пастухам он стал не нужен, голодал и прибился к нашим ребятам, которые его подкармливали и не обижали. За летний сезон к нему все привыкли и привезли с собой. Нрава он был незлобивого.
    Хозяева дома приняли Джека хорошо, и как-то само собой он получил статус их собаки. Когда Станция начала готовиться к переезду, хозяевам подарили щенка овчарки. И тут, тоже как-то само по себе, Джек оказался снова не удел. Кому нужны старики. Встал вопрос, куда его девать. Все решили, что обязательно возьмем его с собой, и он будет наш общий. Но когда переехали, эти благие намерения были забыты. Стало очевидным, что всехних собак не бывает. Они могут быть ничьи, но не всех. И Джек определился у меня. Возможно, он сам меня выбрал, не знаю.
     Я организовал ему лежбище под довольно высоким крыльцом нашего «финского» домика у своей квартиры.
    Псом он был свободным. Бегал, где хотел, никому не мешал. Я кормил его кашами и приносил остатки еды и кости с мясом из столовой, расположенного рядом санатория. Джек  мне нравился и, наверное, он это чувствовал. Скоро он привязался ко мне. Ходил за мною как тень, хотя никогда не приставал, не лез с ласками. Вел себя как телохранитель, не отпуская из поля зрения. Если я чем-то был занят, лежал в сторонке, в нескольких метрах от меня. Когда я начинал двигаться, он сразу настораживался, потом садился, и когда я пересекал невидимую для меня, но контрольную для него, черту, он вскакивал и двигался за мною, не отпуская дальше намеченного им предельного расстояния. Его поведение было каким-то трепетным и не навязчивым.
     На пляже, когда я находился в море, он вел себя очень беспокойно. Если что-то было не по нём, начинал бегать вдоль берега и сильно нервничать. Я был молодой, многого не понимал и не оценил всей эмоциональной глубины его поведения и меру любви пса ко мне. Наверное, поэтому мне пришла совершенно пошлая идея  пошутить. Теперь-то я понимаю, что над подлинными чувствами шутить нельзя. Их надо уважать и беречь.
     Видя его беспокойство, я начал изображать, что тону. Бил по воде руками, погружался с головой в воду, звал Джека на помощь. Он метался вдоль уреза воды как угорелый. Надо сказать, что собаки с гор воды опасаются. Джек не был исключением. Большая вода являлась для него своеобразным генетическим табу. Он боялся этой воды, но боялся и за меня. А мне, было интересно, сможет ли он свой страх преодолеть. Я испытывал его. Теперь-то я понимаю, что в этом была какая-то подлость.
     И вот … Джек бросился в воду и поплыл ко мне. По-существу он «бросился на амбразуру». Это был его подвиг. Подвиг во имя меня, меня, который был этого не достоин. Конечно, я обнял его, но … рассмеялся. Думаю, в его глазах это выглядело предательством.
     После этого его отношение ко мне резко изменилось. Он обиделся, и я стал ему безразличен. 
     Через какое-то время мне пришлось уехать в экспедицию на Кубань. Не было меня несколько месяцев. Джек опять стал ничейной собакой и приспособился кормиться у студентов, палатки которых на летнее время стояли в нашем общественном саду, а также у столовой санатория.  Когда я вернулся он уже жил сам по себе. Студенты уехали. Никто не обращал на него внимания. Он почти «переселился» в соседний санаторий. Дежурил у тамошней столовой, провожал отдыхающих на море и обратно. Относились к нему как к санаторской собаке. Знали, как его зовут, не обижали. У него там появились подружки. Я стал ему не нужен, и  как-то начал даже его забывать    Но в санатории считали, что Джек – это моя собака. И вот однажды отыскал меня тамошний завхоз и заявил, что на Джека стали жаловаться отдыхающие. Осенью это были в основном старые и пожилые люди. Они его бояться, сказал он мне, и если я не приму мер, то он, этот завхоз, Джека застрелит. Тогда я сделал в саду, где летом стояли палатки студентов, большую будку, накрыл её шифером, протянул между деревьями проволоку и приделал к ней бегунок с длинным поводком. Сходил за Джеком, надел на него ошейник и посадил на этот поводок. Начались дожди, но Джек в свой домик не входил. Уныло ждал своего освобождения. Ведь он вырос вольным псом. На цепи никогда не сидел. Его можно было понять. Я сочувствовал ему, но ничего не мог сделать. Я боялся за его жизнь. Он не заслуживал смерти. Скоро ждать воли ему надоело. Он начал выть. Почти круглосуточно. Днём и особенно ночью. Вой был тяжелый, какой-то болезненный и рвал душу. Мои посещения он принимал радушно, но как только я уходил, он начинал выть сызнова. Мне было жаль его.
     И вдруг появился  опять санаторский завхоз. И снова были претензии:
– Джек воет, не дает отдыхающим спать, они жалуются начальству, начальство «пилит» завхоза.
И снова угроза застрелить собаку, если я ничего не смогу предпринять.  Я не знал, что мне делать. В конце концов, я освободил Джека от поводка. Он пулей полетел в санаторий, не зная, что его там ждет. С территории нашей Станции он пропал. Я не искал его. Да это было и бесполезно.
         И вот в один из дней, когда заметно похолодало, я дома занимался обработкой экспедиционных материалов и отчётом. Дело в том, что Станция ещё не была полностью отстроена, и моё рабочее  место находилось у меня в комнате, а на кухне располагалась бухгалтерия. Вдруг ко мне заходит кто-то из сотрудников и говорит, что на крыльце развалился Джек, что он мешает людям ходить и мне следует как-то с ним распорядиться. Я вышел на крыльцо. Джек лежал на боку наискосок, вытянув лапы, и действительно своим громадным телом перекрывал вход в квартиру, а значит и в бухгалтерию. Я пытался его сдвинуть, но не смог. Он был очень тяжел. Почему-то, мне пришла в голову мысль, что его отравили. Я вспомнил, что в Сочи соседи наших бывших хозяев как-то пытались это сделать. Он раздражал их и вроде бы даже гонял кур. Но тогда он выжил.
     Поэтому я побежал в квартиру, взял в холодильнике бутылку молока и вернулся на крыльцо. Джека не было. Соскочив с крыльца, я увидел, что он стоит на подстилке своего бывшего лежбища. Ноги напружинены, шея изогнута и лбом он упирается в кирпичный стояк крыльца. Я сел рядом с ним, обхватил его за мощную шею и завалил на себя. В полуоткрытую пасть стал лить молоко. И вдруг он дернулся и перестал дышать. Его жизнь кончилась. Я перевернул тело и увидел на боку огромную дыру, возможно от картечи почти в упор. И понял – завхоз убил его.
*
    Оказалось, что уже два дня Джек ходил по территории Станции. Многие видели его. Но не знали, что он смертельно ранен. Поэтому никто ему не помог. Меня потрясло, что умирать он пришел к тем людям, которые хорошо к нему относились, среди которых он чувствовал себя в безопасности и мог надеяться на помощь. И как последнее пристанище он выбрал мой дом и своё место под крыльцом. Это был в его жизни, возможно единственный дом, свой дом. Все хотят умереть дома.
     Позже я подумал, что молоко, которое перед смертью текло по его губам и языку, в какой-то миг, могло создать у него иллюзию вкусного соска на теплом и мягком животе его матери, когда он ещё не видел её, но ощущал своей нежной мордочкой. Если бы так? Тогда конец его жизни замкнулся на её начало.
     Мы вывезли его в горы и там оставили на воле, среди, травы, кустов и деревьев. Эта была его малая родина.
*
     Не прошло и месяца как я узнаю, что завхоз нашего санатория погиб лютой смертью. Он с водителем поехал в горы за дровами. Погрузились. Двинулись к дому. И почему-то завхозу захотелось вести грузовик с дровами самому. У него права были, но за руль он не садился, рассказывали, лет двадцать. А тут, вот, приспичило. Дорога мокрая, под колесами раскисшая грязь, камни – такая горная грунтовка. На крутом спуске завхоз не справился с управлением, не вписался в поворот, и тяжело гружёная дровами машина сорвалась под откос горы. Водителя, который сидел на месте пассажира, выбросило из кабины, а машина полетела дальше. Она перевернулась, и завхоз был почти раздавлен. В первое мгновение им показалось, что всё обошлось. Завхоз даже вскочил на ноги и на крик водителя:
Как дела? – бодро прокричал, что он в порядке. Но тут же, рухнул на траву. Оказалось, что у него сломаны почти все ребра. Они как кинжалы проткнули ему лёгкие, печень, кишечник и желудок. Он умер под вечер в больнице в мучениях и кошмарах.

     В санатории считали, что это был просто несчастный случай. Я в это не верю.

2009

КАК В МЫЛЬНОЙ ВОДЕ ПРОЖИТЬ

     Он проходил действительную службу водолазом. Их команда,  впервые в СССР, отработала погружение на рекордную по тем временам глубину –  двести метров. Это о многом говорит. Народ в команде был бедовый. Но даже среди них Виктор Токмаков выделялся. Когда их призыв уходил на гражданку, старшина сказал:
– Как-то вы там устроитесь? Дай вам бог удачи. Единственный, за кого я не беспокоюсь, это Токмаков. Он и в мыльной воде проживёт.
     Это была высокая оценка будущего нашего студента. Я с ним познакомился, когда он появился на очном отделении гидрологического факультета тогда ещё Ленинградского гидрометеорологического института. Парень был толковый, от природы крепкого сложения с мощной выпуклой грудью и удивительно спокойный. В силу каких-то обстоятельств, скорей всего, бытовых, довольно быстро перевёлся на заочное отделение и работал кем-то в институте. Его послали на учебную базу в Даймище. Денег у него не было, и он стал  подкармливаться  в компании других командированных туда сотрудников, что называется на халяву. Скоро ему в таком столовании отказали. Тогда он начал выживать «охотой». Залезал на деревья, разорял гнёзда, поедая яйца, а потом, думаю, и птенцов. Когда появились студенты, и открылась столовая, жизнь его изменилась в лучшую сторону. Он помогал на кухне по солдатскому принципу:
• Поближе к кухне, подальше от начальства… 
• В то время в р. Оредежи водилось много раков. Студенты их вылавливали и варили. Виктор был самым ловким и удачливым. Он нырял и появлялся на поверхности только тогда, когда между всеми его пальцами было по раку. Иногда он не выныривал довольно долго. Начинали беспокоиться. И на вопрос:
– Слушай, как ты можешь столько времени не дышать?
Он спокойно отвечал:
– А на хрена дышать-то.
     В тот период кафедра проводила договорные работы в районе Б.Сочи. После их завершения часть студентов осталась отдохнуть на море на своих харчах. Порастратились настолько, что жить приходилось впроголодь, и выехать обратно в Ленинград было не на что. Не знаю, как бы они вывернулись, если бы среди них не было Токмакова. Он нырял, доставал много морских мидий, которые в жареном виде вкусны и калорийны. Кроме того, на больших глубинах набирал крупных ропанов. Все чистили их, создавали товарный вид, а Витя успешно сбывал среди отдыхающих. В итоге все благополучно вернулись в Питер.
     Позже Токмаков уехал в Ростов на Дону, устроился там с работой и женился. Перед этим я познакомил его со своим приятелем, заведующим Лабораторией в небольшом институте на Кольском полуострове. Приятель им заинтересовался. Ему как раз нужен был моторист на экспедиционный катер. Он собирался выхлопотать у дирекции это место для своей Лаборатории, хотя ко времени разговора такой должности ещё не было. Но мой приятель плохо знал Токмакова. Позже он мне рассказывал:
– В один прекрасный день в Лаборатории раздаётся телефонный звонок. Владимир Иосифович, это Токмаков. Я в Мурманске. Мне нужен пропуск и неплохо, если бы Вы меня отсюда забрали. Денег нет. Кое-как добрался из Ростова.
– Ни предварительного звонка, ни телеграммы. Свалился, как снег на голову. Я растерялся, но сказал, чтобы он ждал меня. Сам бросился к директору и объяснил ситуацию. Штатного места для моториста в институте не было, но где-то накануне директор пообещал для Лаборатории единицу научного сотрудника. Пришлось согласиться на своеобразный обмен, и Токмаков оказался у меня в штате. Я не пожалел. Он был дельный и толковый специалист, но намучился я с ним, как говорят, по полной.
     Рассказывал он мне о нём много, в основном всякие почти анекдотические случаи. Но и Виктор мне поведал много интересного. Он писал у меня дипломный проект, и мы дольно часто встречались. Надо сказать, что тема была нестандартная, по региону работ Лаборатории, и он хорошо с нею справился.
     Первый раз приехал с материалами и сёмгой. Из его историй запомнился один случай.
• Идём на катере в сторону обрывистого берега. Владимир Иосифович что-то там хотел увидеть и просил подойти поближе. Надо сказать, что волна была большая, крутая зыбь. Я ему говорю, что ближе опасно, разобьёмся. А он своё – давай Витя, поближе, ещё поближе. Ну, говорю: смотрите. И вдруг он как заорёт:
 – Куда, стой, стой твою мать, тебе говорят, стой.
• Аж присел. А как «стой». Это же не автомобиль. Ну, Вы понимаете. Вот такой был сумасшедший. Слава богу, обошлось.
     Я думаю, что обошлось не случайно. Просто Токмаков был опытнее своего начальника и в этих вопросах умнее. Он знал солдатскую мудрость:
– Не торопись исполнять приказ начальника, потому что через минуту он может быть отменён.
Он кивал головой в знак согласия. Делал же всё по-своему, по уму.
     Володи уже нет, что стало с Токмаковым, я не знаю. Говорили, начал много пить. Без царя в голове. Жаль. Человек был колоритный. Такие встречаются не часто. Сталкиваясь с ним и слушая про него всякие истории, я понял, что старшина имел в виду, когда говорил, что Токмаков и в мыльной воде проживёт. Без таких людей нельзя. Жизнь была бы пресной и скучной.
*
    Позже мне рассказали, что он работал в Ростове таксистом. Его знали практически все  в таксопарках Ростова. И не удивительно. Натура яркая.

2009

КАК ЛЕГКО СТАТЬ ШПИОНОМ

     Весна. Сдан последний в году экзамен. День солнечный и тёплый. Не так много их в Магадане. Часть класса решила прогуляться к бухте Нагаево. По правую сторону порт и дорога к нему. Место не прогулочное. Пошли к левому берегу. Отлив. Он здесь небольшой. Почти сразу сопки. Но есть узкий вытянутый пляж. Идти удобно и интересно. Подставляем лица солнцу. Хочется немного загореть. На оголённых валунах ищем морские звёзды, мелких крабиков под ними и вообще рассматриваем всякую живность. Звёзды небольшие, разной окраски. Особенно мне нравились голубые  и синие. Ползают мелкие раки с одной большой клешнёй. Сами прячутся в домиках-ракушках. Болтаем о том о сём. Бегаем за девчонками. На душе у всех хорошо. Учебный год позади. Впереди лето. Кто-то разъезжается по разным посёлкам вдоль Колымской трассы, многие оседают до осени в пионерском лагере на 23 километре. А пока дышим морем и ловим солнышко. Мы дети старших классов. Беззаботные и почти не знающие взапрадашней жизни. Нам хорошо.
     Прошли два-три километра. Вдруг позади и впереди нас как из воздуха появляются два пограничника с автоматами:
 – Стройся в колонну по одному. Вперёд шагом марш!
Мы ничего не поняли, но построились. И нас повели под конвоем в сопки по какой-то мало заметной тропке. Доставили, как мы догадались, на заставу и закрыли в сарае. Вначале это приключение нас позабавило. Нашлись остряки. Но где-то через час, наша беззаботность стала пропадать. Никто не появляется,  ничего не объясняет. Вдруг, захотелось есть и пить и вообще  домой.  Шутники замолкли.
     Наконец, дверь открылась. Заходит солдат и с этакой ухмылочкой сообщает:
– Будем  выводить по одному и пороть. Вот так, ребята. Чтобы запомнили и больше сюда ни шагу.
     Снова сарай закрыли. Стало совсем грустно. В таком аресте просидели ещё около часа. Неожиданно дверь открылась. Нас опять построили и вывели на берег.  Услышали:
– Идите по домам. Шагайте только отливом. На сопку ни ногой. Шагом марш.
     Поплелись обратно. День был испорчен. Но запомнился на всю жизнь.
     В начале летних каникул Женька Капралов, мой одноклассник по магаданской школе, предложил вместе с его отцом смотаться на охоту. Предполагался этакий увлекательный поход дня на два в район птичьих базаров. Мне надо было получить добро у дяди, в семье которого я проживал уже несколько лет. Понимая определённую опасность этого предприятия и ответственность перед моей мамой, дядя добро не дал. Для меня же соблазн был очень велик, и я пошёл на хитрость, сказав, что с утра пойду рыбачить в бухту Нагаево, что я делал практически каждое воскресенье.
     Рано утром за мной зашёл Женька и сказал, что отец не захотел идти из-за дождливой и холодной погоды. Предложил идти одним. Я тепло  оделся и мы двинулись. Женька дорогу знал и уверенно повёл маршрут. Поднялись на сопку, шли какими-то болотам, через мелкий лиственничный лес и к вечеру спустились к морю. Берег в средних и крупных валунах. Небольшой галечный пляж. За ним покрытая травой лужайка с остатками какой-то стоянки. Возможно, рыбаков или охотников. Рядом чистый ручей. У края невысокой террасы, обрывающейся к пляжу, нашли коптильню.  Стенки из небольших валунов. Крыша из дёрна.
    Дождь шёл, не переставая, мелкий и холодный. Наши ватники промокли насквозь. Я загрустил и предложил топать обратно. На что Женька ответил:
– Уже поздно. Скоро стемнеет. Я не пойду. Хочешь, иди один.
Я, слава богу, не решился. Стали обустраивать ночёвку. Притащили в нашу коптильню, брошенную на стоянке буржуйку. Запаслись валежником, в основном сырым. Кое-как затопили и приготовились ко сну. Из печурки валил дым. Дышать нечем, глаза щипало. Мы кашляли и задыхались. Высовывали головы наружу. Очухивались и снова в дым. Но деваться некуда. Ночь кое-как промучились в забытьи.
     Чуть забрезжило, пошли наверх. Дошли до «перевала» в виде скалы, острой, как спина худой клячи. На ней отдохнули, посидев верхом, и стали спускаться к морю в небольшой красивый грот. Море в нём ходило ходуном, то заливая, то почти осушая дно. Где-то наверху со стороны моря кричали многочисленные обитатели птичьего базара. Так мы и не увидели того, зачем пришли. Дождь перестал. На ветерке наши ватники немного подсохли. Постояли, полюбовались гротом, «насладились» базарными криками. Двинулись обратно. К вечеру надо было поспеть в Магадан. Понимали, что домашних и так уже заставили сильно нервничать.
     Почти поднялись до нашего скалистого «перевала» и застряли. Выход на скалу оказался слишком крутым и скользким. Женька всё время опекал меня, двигаясь позади. И здесь подсадил и выпихнул на миниатюрный склон под уступом. Мне же предстояло протянуть ему руку. Я лёг, и стал тянуться к нему. Руки не хватало. Снял ремень, навернул его на кисть и опустил вниз. Но я так неустойчиво лежал, что боялся упасть на Женьку, когда он ухватится за ремень. Сказал ему и стал крутиться на  своём пятачке так и этак. В конце концов, обнаружил небольшой упор, и очень медленно и плавно Женька смог добраться до меня.
     К вечеру вышли в район нагаевского порта. От усталости едва передвигали ноги. Вдруг раздался выстрел. Охранник внизу машет рукой, требуя спуститься. Отконвоировал в дежурную часть. Сняли «допрос». Позвонили в Магадан. Из города пришла машина. Всё кончилось благополучно. Слава богу, что солдат не стрелял на поражение.
     Дома ужасно перенервничали. Были поиски. Нашли Женькиного отца. Ситуация прояснилась. Напряжение немного спало. Но всё равно переживали.
     Рухнул на кровать. Сколько спал, не помню. Потом серьёзный разговор. Прощён. Умный и добрый человек был брат моего отца.
     Третий раз я стал «шпионом» уже в Армении. Недалеко от иранской границы наша геологическая партия проводила поисковые работы. В одном из маршрутов я наткнулся на небольшой родник. На его песчаном дне чётко просматривались бьющие вверх струйки воды. Решил попробовать получить по ним авторадиографический снимок по аналогии с теми, которые когда-то делал Анри Беккерель, работая с урановыми образцами. К этому подтолкнуло то обстоятельство, что партия занималась поисками урановых месторождений, и район в этом отношении рассматривался как перспективный.
     Вернулся на базу. Приготовил фотопластинку, завернув её в чёрную бумагу. Препарат изолировал резиновой плёнкой и установил на дно родника, придавив тяжёлым куском пустой породы. Ранее на аналогичном источнике я такой опыт уже проводил. Он был успешным.  Надеялся, что получится и в этот раз.
     Опытный препарат рассчитывал забрать через несколько дней. Однако уже к следующему вечеру, вернувшись из маршрута, увидел у нашей базы несколько пограничников на лошадях. Мокрые от пота гимнастёрки, южные армейские панамы, карабины через плечо. Лошади сытые, играющие под седоками. Оказывается, они нашли мою фотопластинку.  Предположили, что какой-то шпион приготовил  материалы для отправки в Иран. Гидроизоляция предполагала форсирование пограничной реки Аракс. Искали шпиона, и вышли на меня. Всё разъяснилось.
     Я спросил их:
– Что Вы сделали с пластинкой? Где она?
     Оказалось, они поторопились «распечатать» предполагаемое шпионское послание. Естественно пластинку засветили. Результат моего эксперимента оказался нулевым. Я попенял их за такую оплошность. Немного расстроился, но про себя удивился и искренне порадовался за наших пограничников.
     Как внимательно и дотошно они выполняют свой долг по охране наших рубежей.
    Ещё один случай мне рассказали участники истории по задержанию шпиона. Это произошло под Нахичеванью, где наши геологи вели разведку месторождения. Главному геологу по должности полагалось иметь огнестрельное оружие. С собой он его не носил. Держал в сейфе. В этот день он работал с полевыми материалами и готовил какой-то очередной отчёт. Вдруг в дверь буквально врывается один из сотрудников:
–  Эдик Левонович! Выехали на дорогу. Незнакомый человек. Говорит, что просто гуляет. Нашёл место? Голые горы, да пустыня. Надо бы его на заставу отправить к пограничникам.
     Стихийно возникла группа захвата во главе Эдиком Левоновичем, с взявшим с собой пистолет. Быстро на ЗИС. Догнали. Предварительно был уговор, что в случае чрезвычайных обстоятельств ребята из кузова бьют пришельца по голове. Потом связывают, грузят и – в погранотряд.
     ЗИС остановили возле подозреваемого. Главный геолог не успел задать вопрос, а настигнутый молодой человек неожиданно полез правой рукой за пазуху пальто. Этот жест привёл план- захват в действие. В мгновение ока подозреваемый был скручен и доставлен на заставу. На допросе выяснилось, что это сын директора местного совхоза. Приехал навестить родителей. Захотелось погулять по местам детства. И вот попал в такую нелепую, но вполне логичную историю.
     На границе население смотрит в оба и чужаков быстро выявляет. Этим наша граница и была крепка.
      
2010

КАРТОШКА

     Мошенской район Новгородской области.  Деревня Фалалеево. Сентрябь. Конец 70-х. Изумительные места. Озеро Коробожа. Из него вытекает река Уверь. Правый берег крутой. Много деревьев снизу обгрызены или совсем свалены. Работа бобров. В реке крупные язи. Жители видят медведей, лебедей. Река чистая.
     Одна из фалалеевских старух вспоминала:
– Любила я свою деревню. Молодая была, часто спускалась вниз на дорогу любоваться. Особенная  красота весной. Цветут яблони, вишня, черёмуха, потом сирень.  Жужжат насекомые. Почти все держали пасеки. Запах трав, цветов. Небо в птицах. В кустах соловьи. Райское место. Деревня была огорожена. На ночь у дорог въезд закрывался. Тишина. В ясную погоду небо в звёздах, аж светится. Высь  прямо к богу. Это сейчас деревня почти пустая. Остались такие старухи как я. Мужиков-то в войну побили. Послевоенные бабы разъехались кто куда. Ладно, ещё внуков на лето подкидывают. А так, запустение. Хорошо вы со студентами приезжаете. Оживляется жизнь на месяц.
    Вы – это первый курс с нами, кураторами. Разнарядка на уборку картофеля. Что-то вроде трудовой повинности. Помощь сельскому хозяйству страны. Обучение откладывается до октября. Программы сжимаются. Но есть и плюсы. Совместный труд, неудобства бивачной жизни, общий отдых по вечерам и воскресеньям. Песни и гитара у костра. Учатся решать конфликты, прощать друг друга. Это сплачивает. Появляется чувство локтя. Завязываются дружеские отношения. Возникает то, что называют коллективом.
     У меня две группы гидрогеологов. Вместе с нами ещё две группы будущих экономистов со своим преподавателем. Поселили в бывшем магазине. Двухэтажное строение. Низ каменный. Верх деревянный. Девочек разместили наверху, ребят внизу. Внизу же столовая и кухня. Вода привозная. Каждый день совхозная машина доставляет десять-пятнадцать бидонов. Нам, преподавателям, предложили небольшую избу. Отказались. Интуитивно поняли, надо с ребятами. На втором этаже маленькая комнатка на две солдатские койки. Зато со всеми.
     Наш совхозный начальник – бригадир Алексей Иванович. Небольшого роста. Сухощавый, крепкий мужичок. Хитроват. Ловок. Себе на уме. Не брезгует прихватить, что плохо лежит. Погода дождливая. Холодно. Привезли студентам большой рулон полиэтилена для накидок от дождя. Первый курс. Организоваться не могут. Наши распоряжения замалчиваются. Полиэтилен лежит на траве около магазина. Лежит день, два, три. На четвертый исчезает. Хозяйственный крестьянин, наш Алексей Иванович! Конечно, охал со всеми. Ругал студентов за разгильдяйство. Уже в конце работы был замечен ими у бурта. Выгребал картошку. Ту, что они собирали. Их это возмутило. Но скандал не поднимали. Добрые отношения лучше плохих. Ведь он заведовал приёмкой. Мог приписать, мог и убавить. Так жизнь учила ребят. Думаю, брал не для себя. Своей у него много. Дело в обязательных поставках совхозу. Что-то вроде оброка. Вот и сдавал вместо собственной. Жалко свою-то. Она у него первоклассного сорта. Синеглазка. Душистая и рассыпчатая. Вкусна просто с солью. Теперь такую извели. А подгребал? Так за зиму в буртах сохраняется только половина.
     Постепенно вошли в ритм уборки. Втянулись. И вот первая суббота. У русского человека, особенно в деревне, она непременно банная. Кто-то собрался в административную деревню Устрека. Недалеко от нас, прямо за мостом. Километр-полтора. Многие договорились с местными хозяйками. В основном девочки. Ребята, что побойчее, нашли у реки старую заброшенную баню. Получили разрешение у бригадира. Натаскали воды. Натопили. Парились и купались. Крики восторга  за полночь. Потом костёр. Печёная картошка. Гитара. Песни. Следующую субботу ждали с нетерпением. Счастливые часы их жизни. Уже ради этого следовало ехать на уборку.
     Мы же с коллегой были пригашены помыться к Алексею Ивановичу. Ждём вечера. Посетили магазин. Купили бутылку водки.
Видим приготовления хозяина. Вот он запрягает лошадь в водовозку. Вот едет к реке. Вот заезжает в неё. Большим ковшом на длинной ручке черпает воду. Заполняет бочку. Едет к своей бане. По дороге вода немного выплёскивается. Он покрикивает на лошадь. Таскает воду в баню. Едет сызнова. И так раза три. Семья  у него большая. Теперь ещё мы. Жена, молодухи, внучата. Вот и топить начал. Из трубы потянул дымок. Вначале густой и чёрный. Потом – еле заметный. Печь растопилась. Мы собираемся. Этакий предпраздничный ритуал.
     Нас запускают первыми. Напаренные. Намытые. В чистом.  Идём в дом. Отдыхаем. На столе самовар. Бутылка водки. Зелень. Соль.  Отварная картошка дымится паром. Белая, сахаристая. Позже, когда я выращивал с Верочкой свою синеглазку, всегда вспоминал этот стол – моё первое знакомство, думаю, с лучшим по вкусу сортом. Выпили чаю. Ждём хозяйку.  Пока разговоры. Алексей Иванович вспоминает свою непростую жизнь. Чтобы уйти из колхоза, сознательно и расчётливо попал под суд. По мелочи. Немного отсидел. Зато в колхоз не вернулся. Пошёл на шахту. Так всю войну в забое и проработал. Потом в совхоз нанялся. Получил кусок земли. Поставил дом. Теперь бригадир. Не жалуется. Сейчас у него всё в порядке, хотя будущее деревень видит в неясной дымке. Его знакомый тракторист как-то поделился с ним:
– Да, Алексей Иванович, как дальше то. Ну, мы кое-как вспашем. Посадим картошку-то.  Студентов нагонят, как и нынче. Кое-как уберут. Половину сгноим в буртах. Да и сажаем-то? Сказать стыдно. У тебя ещё ничего. Урожаи неплохие. А возьми Столбово. Бригадирша тамошняя мне рассказывала. Сажают три тонны. Собирают две. Да и та мелочь. Годиться разве что свиньям. А сказать не моги. План. Осваивать земли надо. Копейку-то никто не считает
– А как со скотиной?  У меня жена  дояркой работает. Без выходных. Без отпусков. Уйти нельзя. Ведь это живые твари. Их не бросишь. Каждый день поить, кормить надо. Убирать. Доить, наконец. Я после работы хожу помогать. Но ведь мы не вечны. Молодые не идут.
     Вот и хозяйка. На столе появился пирог. Выставили свежий мёд. Светлый ароматный. Налили по рюмке.  Хозяин потчует:
– Водку хорошо с мёдом пить. И вкусно и пользительно. Не стесняйтесь.
Показал пример. Мы последовали. Выпили за общее здоровье. И принялись за картошку. Никакого масла или сметаны. Макаешь в соль и в рот. Хрустишь зелёным луком. Сверху петрушка, укроп. Наслаждение. Только тут и понимаешь вкус хорошей крестьянской еды.
     Постепе6нно погода испортилась. Стало холоднее. Дожди чаще. Затяжные.  С поля все приезжают мокрые и замёрзшие. Жарко натапливали печи. Верёвки на гвоздях. Одежда  сушится до утра. После ужина сваливаются на нары спать. Сон крепок. Мы опекаем, как можем. Они нам не безразличны. Оказывается, мы их любим.
     Перед тем, как самим укладываться, смотрим всё ли в порядке. Однажды видим, на нашем этаже загорелись обои.  Дом старый. Сто лет никакого ремонта не было. Обои свисают клочьями. Пересохли и вспыхнули. А девчонки спят и ухом никто не ведёт. Михаил Иванович побежал вниз за водой. Ждать некогда. Закричал подъём. Схватил чей-то ватник и начал сбивать огонь. Несколько человек проснулись. Стали мне помогать. Никто не испугался. Никакой паники. Затушили. И тут появляется снизу  Михаил Иванович. Растерянный. Несёт воду – половину алюминиевой кружки. К ночи все запасы воды в бидонах закончились. Вот те на! Как мы порадовались, что живём вместе со студентами. Подумать страшно какой беды избежали.
     К этому времени я потерял маму. Она была из этих мест. Её деревня Паства не сохранилась. Захотелось купить где-нибудь в этих краях недорогую избу. Стал искать. У озера всё уже было раскуплено москвичами. Решил посмотреть вниз по Увери. Узнал, километрах в трёх заброшенная деревенька Коростель. Ходил туда по лесной дороге. Спугнул двух глухарей. Ягод прорва. Остатки мельницы на реке. Деревня на пригорке. Красивое место. Дома пустые. Некоторые ещё пригодны для жилья. Деревня не жилая. Но ещё и не мёртвая. Один дом выкуплен совхозом. Используется в период сенокоса.
     Посетил Коростель раза, два. Искал подходящий дом. На одном остановился. Узнал, что хозяева живы. Переехали в Мошенское. Планировал съездить, поговорить. Мои походы не остались не замеченными Михаилом Ивановичем. Рассказал куда и зачем хожу. Он загорелся. Попросил сходить с ним. Прогулялись. Неожиданно делает мне предложение:
– Александр Николаевич, давай напару купим всю деревню. Наверное, это недорого будет стоить.
Я удивился:
– Зачем? Что мы с ней делать будем.
Он разъясняет свою идею:
– Вложимся немного. Приведём дома в порядок, да и распродадим. Места то здесь райские. Найдутся желающие.
Вот, что значит экономист. Правда, без понимания тогдашней деревни.
     Посоветовался с нашим бригадиром. Он объяснил:
– Ничего не получится. Каждую осень и особенно зиму будут твой дом разорять. Ходят туда рыбу ловить, охотиться. Растащат новьё-то. Да и сжечь могут. Не нарочно, конечно. Курят. Выпивают. Чтоб спать, в дом сена натаскают. Не советую.
Я с новым предложением:
– Алексей Иванович! А может купить избу, раскатать, перевести сюда, в Фалалеево. Как думаете?
– Почти не размышляя, отсоветовал:
– Да ить кто возьмётся. Народ разленился. Желающих ты не найдёшь. Да и пьют все. Ненадёжны.
И я вспомнил. Похоже, что так. Ещё в Устреке удивился, что совхоз для своего строительства нанимает людей с Кавказа или из Средней Азии. Спросил:
– Почему? Разве нет своих мужиков. Ведь наши-то к дереву привычней и опытнее. Гастарбайтеры же в основном по камню.
Ответ разоружающий:
– Зато они не пьют. Надёжны. Хотя деньги просят немалые. Но для нас они выгоднее. Нанялись – сделали. А с нашими мужиками одна морока. Подведут, и «прости» не скажут.
     Наконец, сентябрь подошёл к концу. Поля убраны. Картошка на овощных складах и в буртах. План выполнен. Урожай оказался хорошим. Совхоз даже премию начислил. Осталось сдать барахлишко, разделить заработанное и домой. И тут Михаил Иванович начал разъяснять мне метод деления денег. Он рассуждал как нормировщик:
– Работали ребята по-разному. Он вёл учёт. Считал вёдра, мешки. Выписывал какие-то талончики. Придумал экономические коэффициенты.
     На мой взгляд, всё это была туфта. И я попытался ему это объяснить:
– Михаил Иванович! Во-первых, деньги, о которых идёт речь, не наши. Это деньги студентов. Нам не гоже делить чужое.  Во-вторых, хотя общая сумма и хорошая, но в среднем на душу приходиться немного. Ваши коэффициенты принципиально ничего не изменят, а только вызовут у студентов скрытое неудовлетворение и, возможно, неприязнь друг к другу.  Пусть свои деньги делят сами. Ваши же коэффициенты можете предложить им как вариант.
     Он согласился. На следующий день созвали общее собрание и сообщили им наши предложения. Ребята оказались на высоте.  Мои даже не обсуждали. Сразу сказали:
– Делим поровну.
Экономисты немного пошушукались и объявили свое решение – поровну.  Экономическая идея провалилась. Победила молодость, бескорыстие и дружба. Я был доволен. По-моему, Михаил Иванович, тоже.

2010

КАЧЕЛИ 

    Конец петербургской  осени. Деревья уже голые.  Ночные заморозки. С сыном пришли к Верочке. Место – колумбарий при крематории. Тишина. Народа почти нет. Только у свежих захоронений печально толпятся по нескольку человек. Погост ухожен. Торжественно чисто. Наш участок только «заселяется». Вдоль дорожек, ограничивающих площади новых и будущих захоронений, высажены молодые деревца. Сейчас они выглядят как тонкие высокие прутики. Но мы знаем, что это клёны. Ещё недавно их жёлтые и красные листья создавали живой фон в этом мертвящем душу месте. Но зима закончится. Появятся и распустятся почки, зазеленеет трава. И вечный покой, ушедших от нас любимых и родных людей, приобретёт новый смысл – вечности бытия.
    На могилу дочка с внуком привезла из Адлера гальку с нашего пляжа и обломки мелких раковин, выброшенных морем после сильного шторма. В основном это ропаны. Сделали из них на могиле коврик. Посадили в уголочке тую. Создали маленький кусочек черноморского пляжа. Того, на котором Верочка выгуливала своих детсадовских ребятишек. Там я нашёл её. Там же мы купались и загорали, приезжая в Адлер.
   Обновляя каждую неделю цветы, обнаруживал, что часть гальки и раковин разбросана. Это делали вороны. Любопытные и сильные птицы. Таскают выборочно – что нравится. Наш «пляж» их привлекает. Похожу кругом, соберу. Восстанавливаю кусочек нашего южного берега. 
    Также было и в этот раз. Постояли у надгробного камня. Тоска сжала сердце. Перекрестился. Собрались уходить. И вдруг видим:
• На соседней «делянке» крупная ворона уцепилась клювом за кончик тонкого прутика, – верхушку сбросившего листья клёна. Она висела и раскачивалась. Голая макушка сгибалась под её тяжестью и упруго выпрямлялась. Ворона раскачивалась. Но, видимо, висеть на клюве было для неё тяжеловато. Она отпускала лозинку. Подлетала к своим качелям снова и уже цеплялась лапами, перевернувшись спиной вниз. Раскачивание продолжалось. Потом опять соскок и новый «выход на арену». Появились другие вороны. Расселись на земле и с интересом смотрели на свою товарку. Никто не пытался её отогнать и захватить качели. Они просто присутствовали. Видимо, им это было интересно. А наша акробатка повторяла свой трюк с неизменным успехом. Было такое впечатление, что ей не только нравилось качаться, но и «зрительный зал» вдохновлял её как артистку на сцене. Выступление вороны закончилось тем, что верхушка обломилась. Артистка улетела. Зрители тоже покинули свои места. И тут мы обратили внимание, что вершинки всех молодых посадок сломаны. Вот тебе и качели. Хотелось только надеяться, что весной молодые деревца оживут и снова зазеленеют.
Покачав головами, мы двинулись к автобусу.
 
    Спустя некоторое время, я по делам позвонил жене не так давно умершего приятеля и в конце рассказал эту поразившую меня историю с вороной. Она нисколько не удивилась и тут же вспомнила свои наблюдения:
– Ты ведь помнишь, что наша квартира на 9-ом этаже и в большой комнате балкон. С него видны крыши соседних домов.
С Аликом мы часто выходили на него подышать свежим воздухом. У нас ведь рядом большущий зелёный массив Смоленского кладбища. Тогда на крышах было довольно много антенн, напоминавших прутья. Так я тебе скажу, что вороны на них регулярно раскачивались. Именно так, как ты описал. Цеплялись клювами, а чаще всего лапами, зависая спиной вниз И не просто висели, а именно раскачивались. Мы были уверены, что от этого они получали огромное наслаждение.

    Позже, размышляя над этими историями, я вспомнил своё раннее отрочество. Бродя по лесу, найдёшь, бывало, тонкую берёзку, залезешь на неё, уцепишься за вершинку руками, отпустишь ноги и «парашутишь». Берёзка мягко и легко сгибается и опускает тебя на землю. Каким-то образом, на глаз, выбираешь подходящее деревцо: чтобы и не сломалось и в тоже время могло, согнувшись, опустить тебя до земли. Так ведь и вороны этак-то. На толстой палке не виснут. Выходит, мы с ними в родстве. Они ломают прутик-качели. А что с  нашей берёзкой? Она не распрямляется полностью. Остаётся согбенной.  Обрекаем  её на уродство жизни. Зачем? Да, разве дети об этом думают. Им хочется качнуться. Вот и всё. А почему им хочется? А почему хочется воронам? А почему маленьких детей, чтобы успокоить, качают на руках, в колыбелях, кроватках, колясках? А почему строят для детей качели?  Почему есть качели на аттракционах? Почему качаться любят и взрослые? Молодые прытко. В преклонном возрасте  тихо и плавно. Иногда чуть-чуть. Да и глаза при этом, другой раз, закроют. В скверах есть скамейки-качалки. Нужно это нам. Успокаивает.

    Качание – некий цикл. Вверх-вниз, снова вверх и снова вниз. В природе всё так. Циклы разные по амплитуде и частоте, но процедурно они одинаковы. Биение сердца, пульсация крови и ритмы всей нашей биомеханики. Наверное, в этом разгадка качелей.
    Так что, в поведении ворон ничего странного нет. Одинаковы мы все. Вот в чём дело.

2010

КИПУЧИЙ

Общежитие.
– Эй, Исаак, просыпайся! Давай, вставай!  Хватит дрыхнуть.
Толкают в плечо, тормошат.
Взъерошенная голова. Глаз два выката. Обалделый со сна взгляд. Заругался.
– Чего вы, разорались-то. Зачем будите?
– Ты что в институт не идёшь?
– Как не иду? А вы?
– Мы-то на первую пару не пойдём. А может, и вообще сегодня отоспимся. Засиделись за картами. Но это же, мы. Ты ведь не пропускаешь, знаем. Вот и будим.
– А? Ну да. Тогда спасибо. Да ведь на улице ещё темно.
– Темно. Забыл что ли, ведь зима. Давай быстрее, опоздаешь.
Исаак вскакивает. Одевается второпях и бежит к дверям.
– Ты хоть в туалет забеги, да умойся.
–Ладно. В институте успею.
– Не забыл, живём на Малом-40. Идти быстрее, чем ехать. Ноги в руки и пошёл.
– Ладно уж, помню.
     Выбежал на улицу.  Народу никого. Добегает до проходной на 21 линии. Закрыто. К главному входу. Закрыто. Увидел – этажи во мраке. Заподозрил неладное. Снова  на 21 линию. На больших уличных часах два. Ночь.  Ах, за-ра-зы:
– Подшутили. Сволочи!
Бросился  обратно. В общежитие впустили со скандалом. В комнате мирно спали.

Лекции.
     Садится в аудитории за первый стол. Слушает в оба уха. Старательно записывает. Хватает ненадолго. Клюёт носом. Авторучка скользит по странице. Тыкается в щеку. Вздрагивает и просыпается. Раз, два…, ещё и ещё. Подпирает подбородок ладонью. Какое-то время помогает. Потом локоть скользит по столу. Рука подламывается. Голова срывается. Ошалело смотрит по сторонам. Начинает записывать. Через минуту-другую веки снова закрываются.
    Я никогда не мог понять, зачем он приходит на лекции. Не спит, не работает. Мучит только себя. На одной из лекций просто упал на руки и крепко заснул. Лектор не будил. Спит парень и спит. Бывает. Замаялся, видно, окончательно. Пара закончилась. Выходим из аудитории. Исаака остаётся спать. После перерыва аудиторию заполняет другой поток. Будят.
     Прошло много лет. Я сам читаю лекции. И вижу, что такие, как Исаак, есть и сегодня. Их желание не совпадает с их возможностями. Быт меняется, а люди остаются прежними.

Практики.
     Заканчиваем первый курс. Полевая практика по геодезии.  Лужский район,   местечко Вышегород. Вкалываем с раннего утра до позднего вечера. Наконец, зачёт сдан. Возвращаемся в Ленинград. До станции 25 километров. Как и в день приезда идём пешком. Устали. Ждём поезда. Некоторые пошли выпить пива. И вдруг, Исаак. Лицо в крови, под глазом огромный синяк. В чём дело? Недалеко от нас задрались между собой местные парни. Задрались и задрались. Мы их не знаем. Они не знают нас. Какие-то свои разборки. Исаак же вмешался разнимать. Что он полез? Одному богу известно. Роста мелкого, силой не отличался. Он походил на слесаря-интеллигента Виктора  Михайловича Полесова с его кипучей натурой в «Золотом телёнке» Ильфа и Петрова. Что-то в этом роде.
   Конец второго курса.  Геологическая практика в Крыму. Живём в палатках. Весь день в маршрутах. Вечером по палаткам забивают в карты «козла». В одной из компаний Исаак. Проигрывает. Злится. Ему начинает казаться, что Коля Дружин мухлюет. Громко обвиняет. Дружин, наш староста, исключительно честный человек. Честный как-то болезненно. Прелюдное же обвинение, совершенно незаслуженное, воспринял как пощёчину. Был он прямолинеен и вспыльчив. Блокадный Ленинград. Мальчишкой на военном заводе. Психика подорвана. Может, и натура была такая.
     Его прямо в жар бросило. Едва сдержал себя. Хрипло с угрозой в голосе выдавил:
– А ну, повтори, Исаак. Что ты сказал?
Исаак не почувствовал опасности и повторил, да ещё со злостью:
– Ты мухлюешь, Коля. Жульничаешь. Мошенник ты.
Дружин вскочил, бешеный. Наотмашь ударил Исаака в лицо. Кровь хлынула ручьём из носа. Кто был рядом, кинулись оттащить.  Повисли на нём. Исаака увели. Он сник, присмирел. А из Дружина будто пар выпустили. Отходчив был, не злобив. Занервничал. Выскочил виноватым. Повёл Исаака к крану, помог умыться и остановить кровь. Кончилось миром. Не помню только садились ли они снова за карты вместе.
     Аркашка Лихоманов, мой бывший приятель по школе в младших классах, тоже поступил в Горный институт. Бредил тайгой. Хотел специализироваться по золоту. В отличной физической форме. Силён и ловок. Как-то посмеялся над нами с Лёшкой Полуэктовым:
– Хиляки вы. Вам и вдвоём со мной не совладать. Уложу обоих на лопатки.
Поспорили, что двоих ему не одолеть, хотя мы признаём, что порознь он сильнее нас. Начали. Каким-то образом он оказался подо мной. Я пытался додавить его на лопатки. Он обхватил меня ногами за нижнюю часть груди. Сцепил свои ступни и, выпрямляя ноги, сдавил грудную клетку со страшной силой. Нечем дышать, силы оставили меня, и я отпустил его. Позже оказалось, он сломал мне край нижнего левого ребра. Сгоряча я ничего не понял. Да и позже не очень переживал. Постепенно заросло, но всю жизнь чувствую костную мозоль на ребре. Вначале она была острой и не давала лежать на животе. Потом я забыл о ней. Только рукой ещё могу нащупать Аркашкину отметину.
     Нашу возню смотрели многие. Среди них, конечно, Исаак. Сразу подошёл ко мне и начал учить, как надо было действовать. Он был теоретик-самоучка по вопросам борьбы карате. Нигде и никогда не тренировался, не учился, но читал. Возможно, много. И любил порассуждать на эту тему.
– Знаешь, Исаак, – сказал я, – проведём эксперимент. Я лягу на спину. Ты навалишься на меня. Я обхвачу тебя ногами. На счёт три можешь делать со мной, что хочешь. Он бодро согласился, будучи полностью уверен в своей победе. Нас окружила толпа свидетелей.
     Раз, два, три… Я сдавил его грудь ногами. Он выпучил глаза. Открыл рот. Слюни потекли на меня. Я подбадривал его:
– Ну же, Исаак, давай! Давай! Делай со мной твои приёмы.
Никаких приёмов не последовало. Он обмяк. Живой эксперимент кончился для него полным конфузом.
     Несчастья не оставляли Исаака. Невдалеке от нашего лагеря находилась небольшая частная пасека. Хозяин не то мёд качал, не то гигиеной ульев занимался. Пчёлы налетели на  лагерь. Многих покусали. Конечно, Исаака. Его прямо в лоб.  Поначалу опухоль держалась у места укуса. Потом стала расширяться. Вздутие спустилось на глаза, на нос, щёки, подбородок. Перешла на шею и только потом медленно рассосалась на груди.
     Вот Исаак побежал от кого-то. Его догоняли. Боясь быть схваченным, круто увернулся. Неловко упал. Сломал руку. Так до конца практики и проходил в гипсе. Ну чем не Полесов.

Военные лагеря.
    Защитили дипломные проекты. Мы инженеры. Оставалось получить военные билеты младших лейтенантов. Позади экзамены и зачётные стрельбы на артиллерийском полигоне. Последнее – стажировка в военных частях. Наша группа попала в батарею реактивных миномётов. Приняли хорошо. Довольствие по норме танковых частей. Каждый день мясо. Занятия. Муштры практически не было.  Но дожидаться окончания сборов невмоготу. Ведь  всё закончено. А тут?
     В один из воскресных дней Исааку приспичило смотаться в город. Недавно женился. Очень скучал. А накануне известие, что жена приболела. Совсем заметался. Пошёл к замполиту проситься в увольнение на сутки. Отказали. Не ожидал и стал в позу. Всё равно, де мол, уйду. Замполит не имеет право. Устроил скандал с угрозами. Ходил к комбату. Начал требовать. Не понимал – это армия. Всем надоел и примелькался.
     Мне тоже нужно было на побывку. Проситься – пустое дело. Своих предупредил и ушёл. Рассчитывал вернуться к вечеру. Однако застрял. Район знал плохо. Попутная машина завезла не туда. Двадцать километров шёл  пешком. Середина ночи. В свою палатку. Все спят. Лёшка Полуэктов, койки с которым у нас стояли рядышком в углу, проснулся. Рассказывает:
– Слушай, чуть ты не вляпался. С утра замполит тут как тут. Потребовал Исаака. Говорим, к нему жена приехала. Пошли на озеро. Найдите. Приведите. Конечно, понимал, что того нет. Мы тоже знали. Сделали вид, что ищем. Докладываем – не нашли. Тянули, сколько могли. Наконец, замполиту надоело. Команда –  всех построить. Офицерский состав батареи весь перед нами. Поверка. До твоей фамилии остаются только две. Ну, решили, погорел Сашка. И вдруг:
– Разойтись. Крилевич, ко мне.
Оказывается, появился Исаак. Тихонько пробирается между палаток. Был замечен. Началась расправа. Ты был спасён. Пронесло.
     Исаака на пару дней посадили на «губу». Потом угрожали, что  оставят без диплома. Послужит по полной. Теперь Исаак уже никому не угрожал. Понуро ходил по всем инстанциям и униженно ныл:
– Что со мной будет. Как же это так, вдруг. Может быть, можно простить. Любое наказание. Только не лишайте диплома.
     Надоел всем. Просили за него. В ответ слышали:
– Да какой он солдат. Выправки нет. Ремень вечно болтается, не знамо где. Честь отдать толком не может. Осточертел со своим нытьём.
     Потом всё же пожалели.
– Ладно. Подумаем. На днях будут для вас показательные стрельбы. Пусть постарается.
     Исаак был готов на всё. Нас допустили только присутствовать на пристрелке. Выпускалось по одной ракете. Сидели под кустом. При пуске первой ракеты мы только рты разинули. Позади ЗИСа столб огня. Выгорело, как нам показалось, метров тридцать. Следующие пуски смотрели затаив дыхание. Исааку же было поручено после каждого выстрела влезать  на пусковые рельсы и рукавицами гасить загорающиеся на оставшихся ракетах прокладки у головок взрывателей. Он бесстрашно справился с поручением и был прощён.
     Но Полесов в нём остался.

2010

КЛОШМЕРЛЬ

    В начале 50-х годов на советских экранах с большим успехом прошла французская кинокомедия «Скандал в Клошмерле». Конечно, её содержание я не помню. Но вокруг этого слова (кажется, название городка) закручивалась вся забавная интрига, вроде бы связанная с общественным туалетом. Слово запало в нашей студенческой среде, как нечто смешное. Уже в 1954 году на Крымской геологической практике оно использовалось в качестве термина. На базе, где разместился почти весь геологический факультет, естественно, было возведено простенькое деревянное сооружение, которое так и окрестили – «клошмерль». Оно оказалось примечательно тем, что буквы «М» и «Ж» при разных входах разделяла очень тонкая перегородка, без всякой звуковой изоляции. Поэтому, всё, что происходило на стороне прекрасной половины человечества, слышалось на половине «М» и наоборот. Некоторые специально заходили на свою половину, чтобы послушать дамские сплетни про мужиков. При этом бывали нимало удивлены отборным матом прекрасных созданий. Узнавали даже голоса некоторых красавиц. Почему-то те не остерегались. Вот уж, действительно, был «клошмерль». Какое удачное словцо!
    Вообще, туалетная тематика неисчерпаема по смешным историям. Вот несколько из них.
*
    1965 год. Мяо-Чан. Низовья Амура. Будущий рудный узел страны только начал осваиваться. На первом его месторождении работало много научных коллективов, проводя полевые исследования и собирая материалы для совершенствования методов прогноза, поисков и разведки. Среди них оказались и мы. Довольно большая команда преподавателей и студентов разных курсов и кафедр.  В этом районе уже функционировал карьер, работала обогатительная фабрика, существовал благоустроенный посёлок Солнечный. Комсомольск на Амуре находился всего в 70 км. Но всё же, это была амурская тайга. Мы разместились в старых домиках так называемого Шанхая, которые когда-то были построены «Геологоразведкой». Конечно, освоение жилого и рабочего пространства началось с «клошмерля». Это ответственное дело по неосмотрительности было поручено студентам младших курсов.
    К вечеру всё готово. Получилось нечто! Над ямой (почти котлованом) из горбыля была воздвигнута архитектурная фантазия  не оформившегося ещё коллектива, впервые взявшего в руки пилы, топоры и гвозди. Почему-то внутри принято делать приступок в виде сидения, которым никто в общественных туалетах не пользуется. Так вот он был, мягко говоря, излишне высоким. Для некоторых если не Эверест, то уж Эльбрус точно. Отверстие сделано прямоугольным, вытянутым, но не поперёк, а вдоль. Посетители должны были научиться делать позу, в которую становятся борцы сумо перед схваткой. Да ведь при необходимости чему только не научишься. Крючок на двери строители смонтировали из длинного куска толстой проволоки. Довольно быстро выяснилось, что в самые неподходящие моменты при дёрганье за дверь он отскакивал вверх, издавая зловещий звон. Однако других удобств не было, и народ постепенно приспособился. Всё  шло своим чередом. К «клошмерлю» привыкли и, как водится, не обращали на него внимания.
    Но вот к нам пожаловала гостья из Хабаровска. Она была представителем заказчика и, видимо, хотела на месте посмотреть, как идут дела. Естественно, не посетить «клошмерль» она не могла. В тонкости  конструкции этого сооружения её никто не посветил. Правда, они, навряд ли, повлияли бы на дальнейшие события. Хотя как знать.  Спустя какое-то время, когда она осознала весь трагизм ситуации, выяснилось, что в огромную дыру она как-то неловко уронила сумочку. А там паспорт, командировка, деньги,  какие-то другие документы. Что делать? Возникла команда спасателей. После многих проб и ошибок был сконструирован на палке крюк. Методика поиска примитивна, но её надо было освоить. Почти полдня ушло на вылавливание. Наконец, успех был достигнут. Сумочка, слава богу, оказалась закрытой. Всё обошлось. Никто не смеялся, не острил. Понимали серьёзность момента. Думаю, наша гостья помнила эти поиски всю жизнь. С её отъездом чрезвычайная ситуация почти забылась.
    Но «клошмерль» дал о себе знать ещё раз. Лето выдалось дождливым и холодным. У нашей команды работа была довольно разнообразной. Кроме маршрутов, аналитики в лаборатории, отбора проб в кернохранилище, много камеральной работы. Так что все были заняты. Разве что вечерний волейбол отменялся. Рядом с нами поставили свою небольшую палатку геологи-съёмщики из Новосибирска. Для них дождливые дни, по определению, были нерабочими. И они коротали их в палатке.
    Я был в химлаборатории. Вдруг туда заскакивает наш самый молодой сотрудник. Его прямо корчит от смеха. Рассказывает:
• Пошёл в «клошмерль». Вижу туда же быстро забежал Н. из палатки новосибирцев. В одних плавках. Видимо, прямо из спального мешка выскочил. Я решил немного подождать. Спрятался от дождя на крыльце полуразваленной избёнки. Стою. Вдруг вижу, туда же направляется Надя. Молчу. Чего кричать-то?
• Она в спортивном обтягивающем трико. Подходит упругой танцующей походкой. Ничего не подозревая, дергает за ручку двери. Крючок со звоном отскакивает. Дверь распахивается. Перед ней Н. в позе борца сумо. Плавки висят на бедре. От неожиданности он застыл.
• Надюша взвизгнула и кинулась назад. Всё произошло в доли секунды. А у неё же коса, вы помните. Коса взметнулась, длинный крючок зацепил за неё.
• Надя заметалась. Крючок держал крепко. Конца я не видел. Прямо упал от смеха и скорее сюда. Боялся, что меня увидят.

        Вечером в столовой палатке были гнусные намёки. Кто-то, думаю, из химлаборатории, проболтался. Трудно было удержаться. Ведь прямо анекдот. Но всё по-доброму. Мало ли, что бывает. Это же «клошмерль».

    Но «клошмерль» не этом свои шутки не оставил. Конец полевого сезона. Студенты уехали. Перед нашим отъездом решили компанией посетить небольшой ресторанчик в  Комсомольске. С нами оказался некий Николай Иванович. Человек в годах. Кажется, он выполнял функции хозяйственника. Хороший был человек. Правда, любил выпить. Но кто безгрешен?  Выпили. Расслабились. Скоро домой! А Николай Иванович накушался несколько лишнего. Ему понадобился «клошмерль». В ресторане это заведение хотя и общее, но было квартирного типа. Ну, понадобился и понадобился. Дело - то житейское. Николай Иванович вышел… . И пропал. Все реальные сроки ожидания закончились. Пора уж и уходить. А Николая Ивановича всё нет. Стучали, стучали в дверь. Окликали. Ни ответа, ни привета. Пригласили метрдотеля. Он вызвал  милиционера. Надо вскрывать дверь. Мало ли что. Человек немолодой. Выпил. Вдруг сердце. Пришёл слесарь. Наконец, дверь открыта. Все вздохнули с облегчением. Николай Иванович крепко спал, уронив голову на руки, упёртые в коленки. Нам было неловко. Но в Комсомольске жил народ, повидавший и не такое.  Всё хорошо, что хорошо кончается.
*
    Но, пожалуй, самую экзотическую конструкцию «клошмерля» я встретил в архангельской тайге. В одном из маршрутов мы наткнулись на остатки лагеря. Это была окраина болота. Похоже, стан буровиков. Освоенное место было небольшим, но указывало на длительность стоянки. Среди каркасов больших палаток, свалки мусора, пустых консервных банок возвышалась пирамида…. Ну, вы легко догадаетесь чего. Крепкий сухой монумент в виде памятной стелы. Никакой архитектор не смог бы такое придумать, а скульптор не смог бы изваять. Высота метров более 3-х метров. С боков стела ограничена четырьмя столбами. Когда-то они были обшиты досками, наподобие буровой вышки в зимнее время. На вершине остатки небольшого «гнезда» со всеми полагающимися деталями. Наверх вела ещё местами сохранившаяся лестница с легкими перильцами.
    Да! А ведь, что было делать? Ни о какой яме речи тут быть не могло. Кругом болото. Так что архитектурная мысль находилась в жёстких рамках заданных природных условий. И люди с задачей прекрасно справились.
    Чего только «клошмерль» не выделывает. Подумавши, поняли, что он дарит нам добрый смех. А смех всегда кусочек счастья. Всё предусмотрено Творцом.

2011

КОГДА ТРУДНО БЫТЬ ЧЕСТНЫМ

     Автобус отъехал от кольцевой остановки, обогнул станцию метро и остановился на красный свет. В это же время от выхода из метро, через  небольшой сквер, по направлению к автобусу хлынул поток людей. В толпе выделялась молодая супружеская пара. Высокий стройный мужчина толкал перед собой коляску с младенцем. Позади молодая мама в ярком голубом платье. Громко ругала мужа. Кричала и размахивала руками. Мужчина иногда что-то отвечал, поворачивая назад голову. Его реплики возбуждали женщину ещё больше. Их поведение привлекало общее внимание. Даже несколько пассажиров автобуса  с любопытством начали разглядывать их.
     Дойдя до автобуса и поминутно оборачиваясь к ругающейся супруге, отец малыша поставил коляску, машинально почти уткнув её в колесо. Жена продолжала кричать и размахивать руками. У меня внутри всё напряглось. Был даже порыв постучать в окно и обратить внимание на опасность. Но почему-то было неловко. Как я потом ругал себя за это.
     Автобус тронулся, и папаша, повернувшись в очередной раз в сторону ругавшейся жены, неожиданно двинулся через дорогу. Раздался хруст. Водитель ударил по тормозам. Но было поздно. Коляска смялась. Родители младенца в шоке. Ругань мгновенно прекратилась. Отец выхватил коляску из-под колеса. Ребёнок был ещё жив. Толпа. Суета. Общее желание помочь. Побежали вызывать Скорую. Рядом оказалось такси. Но водитель наотрез отказался везти. Его ругали, на чём свет стоит. И побили бы. Хотя, чего толку. Равнодушный человек. Захлопнул дверцу и уехал. Появилась Скорая. Пострадавших увезли. Я видел, водитель автобуса не виноват, и записал для  милиции свои данные.
     Через несколько дней получил повестку к районному следователю. Пришёл. Рассказал, что видел. Оказалось, малыша спасти не удалось. Следователь задавал какие-то очень конкретные вопросы. На один из них, помню, не мог толком ответить.
– Сколько времени стоял автобус?
– Недолго.
– Недолго – это сколько? Минута, пять минут, десять секунд?
Чувствовал, что вопрос этот, может быть, самый важный. Многое зависит, как точно я вспомню. Интуитивно ответил:
– Пока не загорелся зелёный свет. Где-то минута, наверное. За это время пара дошла от метро до проезжей части.
     Следователь попросил меня пойти в холл и написать показания. Вышел и за высоким бюро начал писать. Тут ко мне подошло три-четыре  человека. Похоже – кавказцы. Родственники или друзья потерпевших. В оба уха горланили – виноват водитель. Чуть ли не хватали меня за руки. Заглядывали в бумагу, которую писал. Я начал злиться, и, в конце концов, заявил:
– Ребята! Если не отстанете, мне придётся заявить, что вы оказывали давление и угрожали свидетелю.
Это их вразумило. Сдал свои показания такими, каким видел происшествие.
     Недели две спустя меня вновь  повесткой вызвали уже на Литейный. Здесь всё строже и официальней. На входе вооружённый охранник. Проверил документы. Показал, как найти кабинет следователя. Я пришёл к назначенному сроку. Дверь закрыта. Жду десять минут, пятнадцать, двадцать. Никто не появляется. Внутри начал возмущаться. Даже хотел уйти. Остановила только мысль:
– Я же пришёл помочь невиновному. Я ведь для этого пришёл.
Тут же понял ещё одну деталь:
– Выйти отсюда не могу. Следователь должен отметить мне пропуск. В каком-то смысле я в руках этого человека.
     Наконец, следователь появился. Это была женщина средних лет. Пригласила меня. За опоздание не извинилась. Вероятно, у них это не принято. А если бы опоздал я? Вошёл с предвзятым мнением. К счастью, ошибся. Меня выслушали внимательно и спокойно. Даже моё мнение о трагедии было зафиксировано.
     По-существу, виноватых не было. Водитель, перед тем как двинуться, осмотрел свои фланги. Конечно, он видел толпу справа. Женщина громко ругала мужа. Этого он не мог не заметить. Но под переднее правое колесо, сыгравшее роковую роль, он заглянуть просто не мог. Рабочее место у него слева. Автобус широкий. Боковое зеркало нацелено на двери. Невозможно было предположить, что кто-то подвинет детскую коляску вплотную к колесу и вдруг двинется через дорогу.
     Наибольшая вина лежала на родителях. Женщина создала крайне нервозную ситуацию. Отец ребёнка был весь вздёрнут, и постоянно отвлекался на эмоциональные крики жены. Предположить, что отец сознательно толкнул коляску под колесо невозможно.
     Обвинения водителя – естественная реакция родителей на случившееся. Не могут же они признаться себе, любящим бабушкам и дедушкам, дядям и тётушкам, что виноваты сами. Виноваты только они. Они и никто другой. Конечно, они не преступники. Но виноваты. Их ссора затмила любовь к ребёнку. Они вдруг забыли о его существовании. Малыш на какие-то мгновения исчез из их сознания. Это мгновение и стало роковым. Думаю, такая забывчивость могло состояться у них и в будущем, Возможно, бывала и в прошлом. Но тогда всё обошлось. И они не заметили этого. А в этот день были жестоко наказаны.
     Следователь выслушала меня. Секретарь запротоколировала. Наверное, я где-то расписался. Пропуск отметили,  я покинул страшный дом.
     Через какое-то время мне  неожиданно позвонила женщина. Назвалась женой водителя. Поблагодарила за поддержку. Оказалось, что кроме меня в свидетелях была ещё какая-т пассажирка злополучного рейса. Наши показания совпали, и дело было закрыто. Бедного водителя ещё долго травмировали родственники. Караулили автобус. Угрожали. Пришлось перевестись на другой рейс.
     Хочется думать, что мой взгляд на трагический случай сыграл для следователя, ведущего дело, если не решающую, то важную роль. Я был рад за водителя, его жену и двоих их ребятишек.
    Никогда, ни при каких обстоятельствах не следует забывать о детях.

2009

КОРНИ

     У каждого человека есть корни. Если их прослеживать в глубину, они сойдутся в один узел. Это Начало. Обычно его отождествляют с  Адамом и Евой. Читая же библию более внимательно, всякий увидит, что до них были еще мужчина и женщина шестого дня. Из этих двух начал остался Ной с семьёй. И всё пошло уже от него. В общем – все люди братья и сёстры.
     В силу различного рода обстоятельств  небольшая часть людей сумела воссоздать свою родословную в виде большого генеалогического дерева. Опираясь на него, они строят свою жизнь.
     Примеров много. Наиболее близкая по времени к нам – семья Михалковых. В роду сохранилась переписка за 400 лет. Но мы знаем об этом потому, что живущие ныне Михалковы на виду. Какие-то знаменитые рода были современниками наших дедов и прадедов.

     Блаватская Елена Петровна. Основатель теософии. Активная научная и общественная деятельница. Воспитывалась у бабушки – княгини Е. П. Долгорукой. Двоюродный брат – выдающийся реформатор и финансист – С. Ю. Витте. Вот только часть корней рода. Остальное, каждый может достроить сам.
     Чижевский Александр Леонидович. Российская часть родословной ведётся с шестнадцатого века от предков ясновельможного пана графа Яна Казимира Чижевского. В роду известна княжна Мария Голицына. Все мужчины  военные и служили России. Некоторые были выдающимися личностями. Прадед Никита прожил 111 лет, пережил пять царствований, участвовал более чем в ста сражениях, в альпийском походе А.В. Суворова. Принял 17 ранений. Один из  дедов оборонял Севастополь. Родословная богата славными именами.
     Рерих Елена Ивановна. Философ, литератор, переводчица. Её мать –  внучка Великого полководца Кутузова. Остальное «вычисляется».
     Мать детей генерала Николая Раевского – внучка М.В. Ломоносова. Одна из дочерей, Екатерина Николаевна (в замужестве Орлова), унаследовала архив прадеда. Описала и систематизировал эти реликвии. Передала их Румянцевскому музею.
     Родословные деревья многих известных в России фамилий «раскинули ветви» по всему миру. Некоторые «реставрируются» благодаря историческим исследованиям и  небольшим публикациям в печати. Например, сложная родословная Екатерины  Павловны Васильчиковой, начинающаяся с пятой жены Ивана Грозного.

     Подавляющее число людей свои родословные не знают. Их генеалогия теряется  в истории народов. Дальше прадедов, как правило, дело не идет. С фамильной линией, внешне простой, закручиваются, порой, почти детективные истории.
     Мой дед по матери имел фамилию Егоров. Звали Яков Егорович. В большинстве крестьянских семей фамилии детей записывались по имени отца. Многое зависело от внимательности дьячка, оформлявшего крестины. К этому относились легко. Моя мама и её сёстры были записаны по своему деду – Егоровыми, а братья – по отцу, Яковлевыми.
Родился Василий.
– Чей он?
– Да сын Якова.
– А! Стало быть, Яковлев.
Родился сын у него (Василия):
– Чей?
– Да деда Егорова внук.
– А! Стало быть, Егоров. И пошёл мой кузен по жизни Егоровым, а не Яковлевым.
Родилась его сестра.
– Чья девчушка?
– Да, дочь Василия.
– Отлично, запишем Васильевой.
Так и получилось, что у супругов Яковлевых дети стали носить разные и не их фамилии. Василий погиб вначале войны.   Мать прожила довольно долго. Замуж больше не выходила. Дети разъехались по городам и весям. После смерти матери остался дом, построенный до войны еще их отцом, Василием. Наследство. Детям пришлось доказывать:
1. Они (Егоров и Васильева) – родные отпрыски Яковлевых.
2. Их мать (Яковлева) – родная кровь.
Всё это тянулось довольно долго. Слава богу, закончилось благополучно. Хорошо, что ещё живы были тётушки.
     Какая уж тут родословная. Думаю, для России подобная ситуация типична. А ведь истории таких семей – это история России. Взять хотя бы моего деда Егорова. Воевал в китайскую войну 1904 года. Так написано на одной из его фотографий. Первую мировую. Пережил коллективизацию. Дети, мои дядья, погибли в Великую отечественную. В общем, семья хватила по полной. Ничего героического не совершили. Жили, строили, растили детей, защищали Россию. Погибли за неё. Таких десятки миллионов.
     А Вы говорите, генеалогическое дерево. Тут не дерево, а лес дремучий.
 Его рубят-рубят, а он всё-таки растет. И пока он есть и растёт, будет и Россия.

2009

КРЕСТИК
     Пролетевший в конце июля ураган наделал в районе много бед. Особенно сильно пострадала система электроснабжения. Большое количество поваленных деревьев не только порвало провода между столбами, но и перегородило дороги, особенно сельские. Целые деревни были отрезаны от элементарной цивилизации, и по бытовым стандартам сразу  оказались отброшенными назад к началу ХХ века. В деревню Квасильниково автолавка не могла проехать две недели. Жители измучились ходить в магазин за 8-10 километров. Ну вот, наконец-то, автолавка должна появиться. Обещали. Её с нетерпением и опаской, что не будет, ждала вся деревня. Пришли загодя, не зная, что она привезёт, и хватит ли всем хлеба. Образовалась очередь. В большинстве своём это были женщины и пенсионеры из категории, которую здесь называют дачниками. Они живут только несколько летних месяцев, часто прихватывая май и сентябрь. Все держат небольшие огороды, разводят цветы. Но, главное, их трудами деревня преобразилась. Дворы содержатся в порядке. В домах заново кроются крыши (в основном, шифером), поднимаются осевшие срубы, обновляются сгнившие венцы, кладутся новые печи. В деревне появились дети. Думаю, не будь дачников, не было бы уже и деревни. И не только Квасильниково.
     Лавка вот-вот будет. Вдруг являются двое в хлам пьяных молодых мужика. Голые по пояс. Глаза оловянные. Один, постарше, кричит:
– Мы первые! Первые мы.
Я замечаю:
– Конечно, с конца. Видите очередь.
Мужик с полуоборота становится агрессивным.
– Кто тут рот открывает. В морду захотели? Кто вы все тут такие? Я вот родился здесь.
     Оказывается, мужика зовут Борей. Это сын бывшей почтальонши, Марии Евгафьевны. Помню, дочка моя называла её «почтаник». Он действительно родом отсюда. Но жил здесь всего шесть лет, ещё пацанёнком. Мать умерла. Теперь он появляется  на лето. Пришёл с племянником. Пьют, не просыхая. Хорошо, что живёт на краю деревни. А то бы и сладу с ним не было.

     Все в растерянности. В очереди же, из мужиков, одни слабосильные пенсионеры, да инвалид, который едва даже с палкой ходит. Сидим. А Боря гоголем так и выступает. Совсем распоясался. Племянник его урезонивает:
– Да, ладно, чего ты! Перестань.
А тот, только пуще. На таких уговоры не действуют. Становятся ещё агрессивнее. Склонился надо мной. Перегаром так и несёт. Тело потно. Кожа в прыщах, какая-то серая нездоровая. Вижу у него на шее крестик серебряный на шнурке.
– Боря, – говорю, – ты в бога веруешь?
Он опешил:
– Верую. Я и крещёный.
– Вижу. Вот и крестик у тебя на шее. Может быть, по праздникам и в церковь ходишь. Что ж ты себя так ведёшь-то. Господь ведь добру учит. Главная заповедь-то «полюби ближнего как самого себя». А ты крестик надел и со злобой явился. Угрожаешь нам. Что ж ты так-то?
    И, неожиданно, он притих. Как-то съежился. Хамство отлетело. Стал извиняться:
– Да нам только два батона, да водки пару бутылок.
Другой разговор пошёл.

2010
КРОВОПИЙЦЫ
   
    Кровососущих насекомых в мире несметно. Где-то больше, где-то поменьше, но есть они везде. В наших лесах это комары, ближе к осени мошка. Бывают годы особенно на  них «богатые». Местный народ к ним привыкает как  приложению жизни. В период летней практики студентов на учебном полигона Даймище комаров всегда много. Помню, я «осваивал» с группой студентов ручное бурение. Создавали скважины для опытно-фильтрационных работ. Проходка и оборудование куста занимали несколько дней. Все мучились от нашествия комаров. Отмахивались, били кровососов на себе, расчёсывали покусанные места. Жгло как крапивой. Руки, шеи, лица были в волдырях. Все становились нервными, раздражительными. Спасала река, в воды которой можно было окунуться и снять зуд. Но один студент спокойно работал, оголившись до пояса, как будто никаких комаров не существовало. Удивительное дело. Оказалось он родом из Полесья, которое славится болотами и комарами. Стойкий природный иммунитет он унаследовал от своих предков и закрепил его в детстве.

    Организм большинства людей постепенно адаптируется к комарам. Ещё в Якутии я обратил на это внимание. Поначалу, комары воспринимаются как бич божий. Через неделю-другую  на них перестаёшь обращать внимание. Только слегка отмахиваешься. Помню, Неелов учил меня:
• Саша, старайся их не убивать, особенно когда комар напьётся твоей крови. Они на кровь ещё пуще кидаются. Ничего страшного. Просто ты свеженький. Скоро привыкнешь.
    Он оказался прав. Уже в Ленинграде, работая со своей пикетажной книжкой, на каждой страничке обнаруживал по несколько засушенных комаров. Видно, их было много. Этого моя память не сохранила. А вот один случай с мошкой запомнил на всю жизнь. Это «кусачее» каким-то образом заскочило мне в ухо. Она искала выход. В ухе ворочалась и трепыхалась. Я ощущал это как разламывающую головную боль половины черепа. Хоть вой. Ковырять чем-то в ухе я не решался. Пошёл в реку и пытался залить эту тварь водой. Ничего не вышло. И, наконец, меня осенило. От этих насекомых очень страдали олени. Для них делались специальные дымокуры. Пустые консервные банки набивались мхом, который поджигался. Он тлел, производя много дыма. Олени жались к ним. Я подсел к такому дымокуру, направив на него пострадавшее ухо. И о чудо! Мой агрессор погиб. Cчастливый исход.
    Но  мне пришлось быть свидетелем довольно тяжёлых случаев комариных атак. Междуречье Мезени и Печоры. Ждём вертолёт. Сельский аэродром. Жара. Оводы. Тучами бросаются на нас. Один из сотрудников взял в экспедицию свою собаку – молодого эрдельтерьера. Городской пёс –никогда не видел ни комаров, ни мошки, ни оводов. От их жужжания и укусов он совершенно ошалел. Начал вертеться, пытался их ловить пастью. Клацал зубами. Ничего не помогало. Стал лаять. Жалко было на него смотреть. Хозяин чуть не плакал. Обезумев от боли и безысходности, пёс бросился в лес. Вскоре появился и наш вертолёт. Быстро загрузили вещи и оборудование. Можем лететь. Но… собаки нет. Такие истории здесь не предусмотрены. Время  - деньги. И не малые. Пилоты ругаются. Хозяин в истерике. Бегает, зовёт своего любимца. Заламывает руки, проклинает себя, что взял его в экспедицию. Ситуация накаляется. И…, о счастье, Эрли возвращается. Его тут же запихивают в вертолёт, и мы летим.

    Вертолёт пришёл за нами к концу дня, и мы были на месте только к вечеру. Правда, в этом районе летом всегда светло – почти полярный день. Но все устали, время для нас ночного сна. Вертолёт всегда спешит. Двигатель не глушится. Шасси чуть касаются болота. Быстро, быстро разгрузились, и вертолёт тут же ушёл. А усталость и комары остались. В такие условия студенты попали  впервые. Не знают, что делать. Ждут команды. Разделились. Одни перетаскивают груз в ближайший лесок. Другие помогают разбивать лагерь. На первых порах ограничились одной большой палаткой – будущей химической лабораторией. Расставили там раскладушки со спальными мешками. Сделали чай. Поужинали на скорую руку. В хлопотах даже хозяин забыл про своего пса. А Эрли совершенно сник. Сразу стал спасаться в палатке. Залез почему-то на мой мешок и нафурил там будте-нате. Я от такого озверел прямо. Рядом стояла раскладушка хозяина. Так нет, он выбрал именно мою. Чем я ему «насолил»? А может это был случайный выбор. Все смеялись и сочувствовали, а мне было не до смеха. Я на него заорал, стал грозить, что найду какую-нибудь палку и быстро отучу его от таких «фокусов». Тут на него и хозяин обратил внимание. Забегал по лагерю и истерично кричал:
• Дайте, дайте мне ружьё. Я застрелю его. Не могу смотреть, как он мучается. Эрли, несчастный ты пой пёсик. За что тебе такие муки? Это я, твой хозяин, виноват. Зачем я привёз тебя сюда? Это я обрёк тебя на такие испытания.
    Он почти плакал. Наконец, все угомонились. Наступил общий «отрубон». Утром при полном аврале лагерь бы доведён до нормы. Нам с Володей была выделена длинная большая палатка, рассчитанная на две койки, некоторое оборудование и большие упаковочные коробки. В одной из них мы сделали место для Эрли. Он сразу занял его, и мы накрыли коробку лёгким брезентом. Наконец, пёс спокойно заснул. Мы занимались своей работой. Полог палатки закрывался от комаров. Внутри перед сном скопления комаров опрыскивали дезодорантом.

    Проходит день, другой. Эрли носа не высовывает. Ни ест, ни пьёт. Приоткроем брезент. Он только жалобно посмотрит и снова закрывает глаза. К концу третьего дня медленно вылез из коробки. Естество взяло своё. Подошёл к выходу. Высунул морду наружу. А там по-прежнему жужжат тучи комаров. Он попятился и снова в свою коробку. Вселенская тоска была написана на его морде. Такой тусклый и безнадёжный взгляд. В конце концов, ему всё же пришлось из палатки выйти. Постепенно стресс прошёл. Больше Володя его в тайгу не брал.
     Спустя некоторое время стала к нам забегать небольшая собачонка от буровиков, работавших неподалёку. С нашей кухни ей обычно перепадало что-нибудь вкусненькое. Да и студенты подкармливали. Для неё комары будто не существовали. Местных кровей и другого воспитания. Резкий контраст со столичным здоровенным эрделем. Тому было здесь плохо, а собачонка буровиков, наверное, считала себя счастливой.
   
    Одна из студенток, практикующая у нас по гидрохимии, оказалась почти в таком же положении как Эрли. После первой же ночёвки комариные укусы вызвали у неё тяжёлую аллергию. Лицо опухло до неузнаваемости. Видны были  только глазки-щёлочки. Чувствовала себя прескверно. Предложили ей вернуться в Ленинград. Она категорически отказалась. Постепенно всё прошло, и она успешно проработала до конца полевого сезона.  Её организм и психика справились с тяжелейшим для них стрессом. Она чувствовала себя счастливой. Она победила.

2011
КРУГ ПРОВИДЕНИЯ

          Когда мы с Верочкой ждали первого ребёнка, мне потрясающе нравились беременные женщины. На каждую обращал внимание, проникался красотой и целомудренностью, тем светом, который излучали  глаза, лицо, походка, весь облик. Беременность преображает будущую мать. Она становится каким-то неземным существом. Её хочется беречь и делать только добро. Ребёнок ещё не появился на свет, а его уже любят. Его боготворят и ждут как царство Божие. Сколько нежности во взгляде беременной женщины теплоты и добра. Какая радость, когда малыш бьёт ножкой по животу. Тебе разрешают потрогать живот, приложить ухо и послушать новую зародившуюся жизнь. Начинаешь осознавать, что это наш ребёнок, наша плоть и кровь.
Кто-то хорошо сказал:
– Женщина, кормящая грудью ребёнка, уже мадонна.
Я бы добавил:
– Беременная женщина мадонна тоже.
     Но вот и роды. Тяжелейшие. Оказалось, Верочка переходила, чуть ли не месяц. Воды отошли преждевременно. Адлерская служба акушеров оказалась, я бы сказал, безобразно слабой. Верочку чуть не загубили. Но вот они с  дочкой дома. Она оказалась прекрасной матерью. Всё делала ловко и умело. Дочка росла как на дрожжах. Здоровенькая и крепкая. В десять месяцев уже начала ходить. Без проблем приняла ясли. Принесла в дом много радости.
     Но где-то через год у Верочки начались  страшные боли в пояснице, температура. По вызову приезжает фельдшер. Раз, другой, практически каждый день. Больница. Диагноз – гидропиэлонефроз. Первопричина – тяжелые роды с резким похуданием. Результат – опускание почки. Мочеточник, как позже выяснилось, перегнулся  на каком-то врождённом лишнем кровеносном сосудике. И пошло, поехало. Почка стала превращаться в гнойную «бомбу». В больнице Адлера ничем помочь не могли. Решили ехать в Ленинград.
     Включили ещё сохранившиеся военные связи.  Объединённая областная больница в районе Лигово. Диагноз подтвердился. Что дальше? Состояние ухудшается. Посещаю её каждый день.  Умоляет:
– Поговори с врачом. Пусть что-то предпримут. Я согласна на всё. Больше не могу. Эта неопределённость – самое страшное.
     Пошёл к лечащему врачу. Назову его Сергеем Владимировичем. Пригашает меня в кабинет и делает такое предложение:
– Есть только два пути. Либо надо почку удалять, либо…можно сделать пластическую операцию. Думаю, следует пробовать почку спасти. Отрезать всегда успеем.
    Что я мог на это сказать, ничего не понимая в медицине. Начинает на листе бумаги рисовать какие-то схемы. Я как в тумане. Понимаю одно – две почки лучше, чем одна. Говорю, что посоветуюсь с Верой. В общем, мы дали согласие.
     Вечером мне звонит Евгения Эмильевна Суни, тогда заведующая отделением, в котором Верочка лежала:
– Саша, вы что действительно решились на «пластику». Немедленно откажитесь. Этот парень не может такую операцию сделать. Это я тебе говорю как хирург.
     Евгения Эмильевна прошла хирургом всю войну. Приняла меня из блокадного Ленинграда дистрофиком. Какое-то время её малышка-дочь моталась с нами по близким к фронту тылам. Она доверила её моей тётушке. Такое не забывается. В опыт и высочайшую квалификацию Евгении Эмильевны мы верили безоговорочно.
     Евгения Эмильевна, – отвечаю я по телефону – да теперь как-то неудобно отказываться.
     Она прямо напустилась на меня:
– Что значит неудобно? Ты хоть понимаешь, о чём говоришь? Придумайте, что хотите. Мама не согласна, например. Да что угодно. Если он умный, то поймёт. А нет, так и чёрт с ним. Он прекрасный диагнозист. Закончил ординатуру в Москве. Обследование провёл отлично. Поэтому я Верочку к нему и положила. Но такую операцию он сделать не может. Уж поверь мне.
     Естественно, мы отказались. Выписались. Поехали получать документы. Около больницы нас обгоняет молодая женщина. В руках сеточка с какой-то едой. Запомнил бутылку с кефиром. Входим в вестибюль больницы. Сцена:
     Наш Сергей Владимирович, бледный, стоит в полной растерянности. Женщина, которая нас обогнала, кричит в полуобморочном состоянии:
– Сергей Владимирович! Вы хоть понимаете, что Вы мне сейчас сказали. Я же вчера у Вас была. Вы порадовали меня, что завтра мужа выпишите. Вы же мне это говорили, правда?
– Да говорил,…планировали выписку.
– А что Вы сейчас несёте? Говорите, что он ночью умер. Как же так. Разве такое может быть?
     Палатный начал что-то объяснять. А женщина кричала и кричала:
– Он же совсем молодой. Ему только 33 года. Такого не бывает. Вы что-то путаете. Кировский завод, где он работает, на Вас в суд подаст. Вам это так не сойдёт.
– Да, да, конечно, – лепетал Сергей Владимирович, - это Ваше право. Вы можете подавать в суд. Но поймите. Всё произошло так неожиданно. Меня вызвали ночью.  Сделали всё, что могли…
     И тут он увидел меня. Прижал в углу и начал что-то объяснять о патологии и всяких неожиданных случаях. Ему надо было кому-то выговориться. Я благодарил Бога, что у нас есть Евгения Эмильевна.
     Наконец, по большой протекции Верочку положили в хирургическое отделение Медицинской Военно-Морской Академии, которое тогда временно   располагалось в больнице 25 Октября, что на набережной  Фонтанки  в районе Троицкого Собора. Прооперировали. Почку удалили. Чудо, что она ещё не успела лопнуть. Разрезали практически пополам. Сказали, что операция прошла удачно Она молодая. Всё должно закончиться хорошо. Но пятьдесят процентов успеха определяется хорошим уходом. Первые дни с ней неотлучно была дежурная сестра. Я ходил ежедневно. Дома не мог спать. Просыпался в пять утра и сразу в больницу. Уходил после двенадцати. Прозвали медбратом. Почти поставили на довольствие. Помню, утром иду в больницу, на улице встречаю медсестру:
– Хочу порадовать Вас. Верочка сегодня начала вставать.
Радостный вбегаю в палату. Вера в рубашке стоит у кровати. Худущая. Ноги как палочки торчат из каких-то валенок. Глаза сияют. Счастливая. Я почти кричу:
– Знаю, знаю. Мне ещё на улице сказали. Ура.
     Персонал отделения  высокой квалификации. Многие сёстры прошли войну. В коридорах молодые крепкие парни в белоснежных халатах. На груди видны тельняшки. Будущий  флот российский. Смотришь на них и на душе сразу уверенность в успехе.
     Дело к выписке. Леонид Фёдорович, молодой палатный врач не так давно защитил кандидатскую диссертацию, посвящённую болезням щитовидной железы. По внешним признакам  заподозрил у Веры какие-то неполадки с этой железой. Несколько дней искал причину. И нашёл. Аденома. Надо оперировать. Конечно, не сейчас. Наверное, через год, когда совсем оправится. Выписал направление на будущую операцию.
    Ивот Верочка дома. Вес 48 кг (при росте метр шестьдесят семь). Это была осень 1963 года. К весне постепенно всё пришло в норму. Её мама привезла из Адлера нашу дочурку. Встречали я с Верой и её сестра, Женя. Помню, в машине наша малышка крутится и смотрит то на Женю, то на Верочку. Спрашивает тёщу:
– Бабушка, а которая моя мама?
У всех на глазах слёзы.
     Через год Верочка снова появилась в больнице. Окрепла, немного загорела. Выглядела прекрасно. Леонид Фёдорович удивился. Думал, что не решится. В вестибюле встретили Сергея Владимировича (из областной больницы). Узнав, как дела наши, заметил:
– Смотрите…, не всякая операция благо.
Мы не стали обсуждать эту тему. Как изменились его взгляды. Да! Опыт – большое дело. Он заставляет быть осторожней.
     Операция под местным наркозом оказалась не простой. Верочка рассказывала:
– Оперировали двое. Наш Леонид Фёдорович и заведующий отделением Фёдор Данилович. Мне кажется, он меня и с почкой оперировал. Громадный, добрейший мужик. Разговаривают со мной. Настроение у обоих хорошее. Вдруг слышу свист и мат. Вот те на! Аденома оказалась с проблемами.
     В палате пришлось три дня «лежать» сидя. Было трудно, очень. Но вот снова дело к выписке. И вдруг что-то «заело». Несколько дней облучение. Повторные анализы тканей. В сердце тяжёлое беспокойство. Слава богу, всё в порядке. Операция сделана блестяще и вовремя. Шов тоненький как ниточка, правда, от плеча до плеча. Но главное, что не подтвердилось злокачественности.
    Началась обычная жизнь с радостями и огорчениями. Дочка росла. Из Адлера переехали в Гатчину, потом в Ленинград. Закончил аспирантуру. Защитил диссертацию. Верочка работает в детском саду воспитателем. Летом ездим в Адлер на море и солнце. Как-то зашли в небольшой ресторанчик. Выпили немного кальвадоса. И вдруг у Веры страшный приступ кашля. Полный задых. Ничего не можем понять.
     В Ленинграде появилась небольшая температура. В поликлинике диагноз поставить не смогли. По ночам сильный кашель.
     Жили мы на улице Восстания в большой коммунальной квартире. Коммуналка есть коммуналка. Но жили без особых проблем. С ближними соседями дружили.  Праздники всегда вместе. Как-то  были у них. И вдруг Верочка начала сильно кашлять и чтобы не смущать гостей ушла в нашу комнату. Среди приглашённых был  Гриша Бонк – заведующий рентгенологическим отделением в Военно-медицинской Академии. Верочку все любили и относились к ней с большим вниманием. Гриша вышел из-за стола и заглянул в нашу комнату, узнать что произошло. Открыл дверь. Вера кашляет. С порога сразу сказал:
– Верочка! Да у тебя астма.
    Ну и пошло. Вначале помогал просто кофе, потом теофедрин по половинке таблетки… Дальше справляться было трудней и трудней. Пришлось «садиться» на дыхательные препараты. Сама боролась, как могла, с помощью всякого рода дыхательных упражнений.     Известно, что одно цепляется за другое. Довольно скоро обнаружился эндометриоз. Гармональное лечение. Военно-медицинская Академия, клиника Отто.  Разные методы. Почти подопытный кролик. Наконец, Рада Дмитриевна – прекрасный врач в клинике Отто (у профессора Г.А. Савицкого) высказала идею беременности. Получилось, хотя, когда об этом сказали профессору, он задумчиво ответил:
– Этого не может быть. Это ещё надо доказать.
Было много сомнений, отговариваний, консилиумов. Но Верочка верила в успех и была тверда. Даже запугивания не сломили. В итоге родился сын. Он и спас её.
     Но многочисленные лекарства, лечения всякого рода (иногда неудачные) надломили здоровье. Верочке пришлось пройти через тринадцать больниц города и перенести ещё несколько серьёзных операций.
     Она оказалась стоиком, мужественным и сильным человеком. Боролась за жизнь всю жизнь. Хорошо знала свои болезни и сама противостояла им как могла. Никогда не ныла, не жаловалась. Вырастила двух детей, внука. Работала, пока могла, тянула дом. Двадцать шесть лет (летние месяцы)  мы провели в нашей деревушке на Новгородчине. Огород, цветы, ягоды, грибы, всякие заготовки на зиму. Она любила всё это. Бывало, распустится цветок, появиться огурчик, закраснеет ягодка клубники, она всегда ласково разговаривает с ними:
– Какой ты красивый, просто прелесть. Так вкусно пахнешь. Расти,  мой хороший, не болей. Умница.
     С любовью ухаживала за ними. Много знала о растениях, с интересом читала о них.
     На праздниках у нас любили бывать гости. Изумительно вкусно готовила, была приветлива и искренна. Понимала людей. Принимала их такими, как есть. К нам часто заходили просто так.
     Я верю, что у неё был внимательный, любящий ангел-хранитель. Мы это прямо ощущали. Как часто болезни подводили к крайней черте – быть, или не быть. И вдруг непонятным образом всё образовывалось. Ангел «тянул» пока мог, видимо, до обозначенного срока.
     Теперь, задним числом, я могу фиксировать внешние признаки, как сигналы приближения срока жизни:
• Лето 2008 года. Деревня. Починили крыльцо. Выкосили высоченную траву перед домом. Почистили колодец. Верочка первый помощник и заводила. А в конце августа вдруг сильнейшая аритмия. Лекарствами не снять. Ночь. Скорая. Фельдшер. Добрейшей души женщина. Не навредила. Посидела. Успокоила. Звоним приятелям. Надо вывозить в Петербург. Спасайте. До нас триста километров. Последний километр бездорожье. Дождь льёт не переставая. И они приехали. Усталые до изнеможения. Час ночи.  Как мы с Верочкой прошли этот километр до машины, понять не могу. Я боялся, что не довезём её. Но как-то доехали. Думаю, не без помощи её ангела.
• За зиму более или менее выкарабкались. Были уверены, что в деревню свою любимую больше поехать не сможем. Решили:
– Ну, что ж. Значит, отпущено было радоваться новгородской природе 25 лет. Не так уж мало. И сын там вырос, и внук и тётушка моя одинокая из Боровичей лет 15 проводила с нами лето. Жаловаться не на что. Спасибо и за это.
• Но ещё одно лето было нам подарено. Прошло оно хорошо. Конечно, без всякого огорода, лесных ягод и грибов. Но довольно спокойно. В Петербурге уже не загадывали на следующий 2010 год. Как получится.
• В конце зимы опять сильная аритмия. Пульс постоянно за 100-120. В конце февраля первая потеря сознания. Неотложная. Александровская больница. 1-ая Кардиология. Попали в праздники. Врачи дежурные. Отношение безобразное. Приходит врач:
– Ну, что у Вас, рассказывайте.
– Потеряла сознание. Упала.
– Ну и что.
– Врачи неотложной установили блокаду ножки миокарда.
– Ну и что.  Ну,  установили. А чего вы здесь лежите.
И всё в таком роде. Заставил выпить какую-то таблетку, хотя Вера сказала, что этот препарат ей принимать нельзя, что ей будет плохо. Настоял-таки выпить. Слава богу, сумела схитрить и выпила не две таблетки, а одну. Почти мгновенно температура 39, вздутие живота и сильнейшие боли. Реакция врача:
– Этого не может быть.
Ну и так дальше. Третий дежурный врач оказался более квалифицированным, а потому и без апломба. В общем, через неделю выписали.
• Дней через десять стало очень плохо. Снова неотложная. Та же Александровская больница. Уже 2-ая Кардиология. Прекрасный палатный врач. Мерцательную аритмию удалось снять. Полегчало. За день до выписки обширный инфаркт. Спасти не получилось. Приняла смерть как солдат в бою, стоя. Спускалась   ко мне на лифте. Я собрался подниматься к ней. Стою у лифта. Открылась дверь и она падает к моим ногам. Будто пуля сразила прямо в сердце.
17 марта 2010 года оборвалась жизнь. Круг провидения замкнулся в той же больнице, в которой её спасли от смерти в 1963 году.
Справка. Александровская больница на пр. Солидарности – бывшая больница 25 Октября на Фонтанке.

Прошло почти три месяца.
     Вспоминаются виртуальные сигналы.
• 2008 год. Мне 75. Как всегда Верочка организует стол. Все свои. Во время застольных разговоров Вера вдруг решила рассказать сон, оговорив, что вообще-то свои сны рассказывать не любит. Могу воспроизвести его довольно точно, так как сохранилась домашняя видеозапись:
– Иду по какой-то слякотной дороге. Шнурки на башмаках почему-то не завязаны. Думаю, господи. Что ж это я. Ведь заступлю и упасть можно. Вдруг, подходит ко мне какой-то человек и завязывает шнурки.
Тут посыпались вопросы и шуточные подначивания:
– Не человек, а существо…как бы человек.
– Мужчина?
– Да мужчина.
– Ха, ха! Мужчина как бы человек (довольные женские реплики).
Встреваю:
– Могу точно сказать, – это был не я. Если бы я, то Верочка сказала бы, что завязал не так.
Общий смех. Верочка, смеясь, зааплодировала.
• Когда Вера последний раз попала в больницу, внук, вдруг как взбесился – начал крушить в доме все часы. На родительские недоумения:
– Что ты творишь. Что случилось? Чем часы-то провинились?
Вдруг заплакал:
– Чтобы время остановилось, и бабушка не умирала.
• Вспомнил свой сон ещё до больницы. Конечно, Верочке не рассказал. Перед глазами он стоит до сих пор. Вижу Веру на нашей улице. С какими-то двумя полными сумками. Она боком, лицом ко мне уходит за цветочный магазин рядом с нашим домом, как плывёт. Последнее время она почти не бывала на улице. Сильно болели ноги. Иногда мы «выползали» вдвоём и то только до скамейки у подъезда – посидеть. С палочкой. А тут одна. С сумками. Я стал кричать:
– Куда ты? Куда! Брось сумки немедленно.
Но она только улыбалась и уходила боком, пока не исчезла за углом магазина.
• На поминках Женя вспомнила свой сон (ещё в Адлере):
– Вдруг вижу Веру. Такая вся радостная молодая. Улыбается. Спрашиваю, чему так радуется. Отвечает, что неожиданно ей дали путёвку в санаторий, да ещё бесплатную. Спрашиваю, в какой санаторий. Она назвала. Но слово было какое-то длинное, незнакомое. Я не поняла и не запомнила. Может быть ей хорошо там.
• Как-то, приблизительно за месяц до кончины, она сказала мне:
– Знаешь, ты только не обижайся, я всё думаю, только бы не умереть от астмы. Это так тяжело и страшно. Медленное удушье. Когда подойдёт моё время, лучше бы инфаркт и чтобы сразу.
     Наверное, её желание было услышано.
     Вопрос о том, что ты сумел сделать в жизни, приходит многим людям в конце пути. Верочка не была исключением. Как-то она посетовала мне, что ничего путного в жизни сделать не сумела. Это была неправда. Да, что-то не получилось, но не по её вине. Она была талантливым и высокоодарённым  человеком. В молодости пела, играла на пианино. Прекрасно рисовала. На удивление профессиональных художников изумительно оформляла новогодние праздники для детей. Гуашью разрисовывала окна, стены – крупные выразительные полотна. Была прирождённым садоводом и огородником, кулинаром. Придумывала игры, писала сценарии для детских утренников, ставила с детьми спектакли. Умела ладить с людьми. И многое-многое другое она умела делать. И делала всегда с полной отдачей сил.
     И главное добро, которое она оставила людям – любовь к детям. Её боготворили родители. Группы в детских садиках, в которых она работала, всегда были переполнены. Родители хотели, чтобы их ребёнок попал к Вере Анатольевне. Сколько фотографий, где дети обнимают её, целуют, ластятся как к родной матери. Наверное, это самое главное в жизни – нести людям добро и любовь.
     Почти за месяц до своего ухода из жизни, в Прощёное воскресенье, как-то особенно проникновенно и тепло она простила меня.  Простила за все грехи перед ней. К сожалению, было за что. Я простил её тоже, хотя не знаю, в чём она могла быть виновата передо мной. Нежно расцеловались. Мы не знали, что это было последнее «Прости».
     Круг жизни, который очертило ей провидение, оказался не пустым. Она сумела наполнить его хорошим и светлым, человеческим теплом, вниманием  и заботой о людях и окружающем нас мире.

2010

КТО  ПОБЕДИТ

   Вышел из избы и неожиданно для себя увидел двух петухов. Они изготовились к бою. Были так сосредоточены, что даже не замечали меня. Позиции у них оказались разными. Панельные доски, на которых свела их судьба, чуть наклонены. Белый петух немного выше. К тому же за ним свободное пространство. Оно давало преимущество в манёвре. Чёрный петух оказался прижатым к калитке и углу избы. Возможности для манёвра у него не было. Навряд ли бойцы это понимали. Но какое-то внутреннее чутьё, возможно, определило их дальнейшее поведение. 
    Через несколько секунд белый петух бросился на противника. И грянул бой. Чёрный петух в мгновение ока был повержен. Ему не повезло.
    И я подумал:
– Что их заставило драться, что не поделили. Завоёвывали пространство, бились за кур, которых поблизости и не было, кого-то защищали? Неприязнь белого к чёрному и наоборот? Генетическая агрессивность? Игра молодой крови и молодечество?
    Позже вспомнил историю, которую мне рассказали в этом же таёжном посёлке.
    Жил там молодой парень. Крепкий и  задиристый. Как говорят в народе, достал всех. И никакого сладу с ним не было.  Решили его проучить: собраться толпой и побить. Для верности заготовили довольно толстый берёзовый дрын. Подкараулили и налетели скопом. Для верности кто-то, изловчившись, ударил его дрыном по голове. 
    Когда мне это рассказали, я с беспокойством спросил:
– Так ведь вы убить его могли.
Ответ меня и порадовал и обескуражил.
– Да нет. Он отбежал и стал грозиться нам:
– Ну, погодите! Я вас поодиночке отловлю, и получите от меня как следует.
Я, естественно, удивился:
– Как отбежал? Вы же его по голове дубинкой огрели?
В ответ услышал:
– Ну да врезали. А он будто и не почувствовал. Крепкая башка оказалась.
    Подивился я: есть же такие парни на Руси матушке. Наверное, это хорошо.
    И вспомнил ещё одну историю.
Кольский полуостров. Вечеринка.
Выпивка. Гитара. Песни. Всё ладно. И вдруг возникла драка. Мой приятель стал разнимать. Ему ударили гитарой по голове. Все оказались в милиции.  Приятель потом рассказывал мне:
– Когда составляли протокол, я в нём фигурировал как пострадавший. Было записано, что во время драки кандидата геолого-минералогических наук В.И. Г-ча  ударили гитарой по голове. При этом гитара сломалась.
   Приятель очень этой записью гордился. Ещё бы. Гитара сломалась, а его голова осталась целой.

    На Руси драк много. Но иногда дело до рукопашной не доходит. Хорошо, когда находится смелый и находчивый человек. Буровая. Идёт нормальный процесс. Неожиданно внимание всех привлекает женщина, с криком бегущая к вышке. Её почти настигает толпа совершенно озверевших мужчин. Женщина вбегает на буровую. Лицо в крови и слезах. Одежда изорвана. Умоляет спасти. Бригада остановила работу и встала на защиту. Оказалось, это цыганка. Её преследуют  разъярённые соплеменники.
   Увидев наших работяг с патрубками и буровыми ключами в руках, они в нерешительности остановились. Но пыл их не пропал. Трудно сказать, чем бы всё это закончилось, потому что через какую-нибудь минуту преследователи пришли в себя и кинулись в атаку. Но их заминки оказалось достаточно, чтобы сменный мастер сумел выдернуть шланг с буровым глинистым раствором, находящимся под высоким давлением, и направить на нападавших. Они полегли, как  под пулемётной очередью. Женщина была спасена. Не знаю только надолго ли.
    Отвага и решительность одних обычно останавливает агрессию других. Вера рассказывала мне,  как несколько ворон героически преследовала ястреба и победили его.
   Видимо, он был застигнут у гнёзд.
Вороны организовали отпор и напали на незваного гостя. Ястреб в панике стал удирать. Его преследовали. Одна ворона настигала его. Сверху наносила удар своим мощным клювом и сразу  делала вираж в сторону. Тут же удар повторяла другая ворона, летящая следом. Тут же она уступала место следующей. К этому моменту возвращалась первая ворона. И всё повторялось сызнова. Ещё и ещё. От ястреба только перья летели. Он начал метаться и, в конце концов, забился в какой-то большой куст. Вороны с победным криком вернулись восвояси. Гнездовье их встретило ликующими кар-кар-кар.
    Как-то мне пришлось услышать оценку лётных качеств ворон. Она прозвучала из уст лётчика-истребителя и была очень высокой. Это и скорость и потрясающая манёвренность. Думаю, что можно добавить ещё и отвагу, организованность и взаимопонимание в бою. Они работали как звено истребителей.
    Подыскивая картинки к этому эпизоду, я наткнулся на фотографию волка и вороны. И снова ворона нападала, а волк в недоумении поджал хвост. Наземные  силы всегда пасуют перед воздушными. Мне показалось, что волк должен отступить. А если бы появилась стая ворон? Тогда он наверняка пустился бы наутёк.
*
    История биосферы – это история побед и поражений. История человечества – это история войн. Есть ли в них победители? Ответ на этот вопрос можно найти в известной картине В.В. Верещегина «Апофеоз войны».  Известно, что на раме к картине художник написал «Посвящена всем великим завоевателям – прошедшим, настоящим и будущим». Это посвящение можно оценивать по-разному. Похвала, доведённая до абсурда, превращается в сатиру. Я думаю, что В.В. Верещагин именно это имел в виду. В войне нет победителей. Победители – это пирамида человеческих черепов в безжизненной степи и стаей воронья над ней.
   
2013

КУДА ОТКРЫВАЕТСЯ ДВЕРЬ

КОЛЛАЖ
    Екатерина Павловна Коршунова подарили мне прекрасный коллаж. Два года назад под названием «На дне»   он  экспонировался ею в Выставочном зале на Набережной р. Фонтанки.
    Главный материал – раковины чистой белизны. Вкрапления горного, хрусталя,  осколков зеркал, стекла, жемчуга, янтаря, страз, а также мелкие монеты  и броши. Чего только нет на морском дне. Эта красота как бы наброшена на чёрный фон. Впечатление покоя и гармонии. Но в них запрятана одна из тайн Бытия. В центре картины Екатерина Павловна показала мне маленькую белую ручку. Она сразу незаметна. Если не знать, что она есть, её можно не заметить. Зачем эта ручка? Оказывается, если мысленно потянуть за неё, то откроется второе дно. Возможно, что в нём тоже найдётся ручка. Тогда под вторым дном можно найти третье и… ? Сколько? Мы не знаем. Не знает и автор. Она просто показывает, что под дном, которое мы видим, может оказаться много нижних этажей. Где последний? Тартар? Чёрный фон картины напоминает о нём. Ведь чернота  – символ вечности. Тогда у этого дна нет дна.

ДНО
    Для кого-то дно родной дом. Эти кто-то там появляются на свет, живут и умирают. Всё, что сверху – небо. Хотя в море небом может быть и вода.  Опустятся ли ушедшие из жизни ниже своего дна? Они не ведают.
    Жили-были на Земле трилобиты. Древние морские ракообразные. Они появились более 550 миллионов лет назад, неизвестно откуда. Заполонили всё дно. Господствовали на нём почти 300 миллионов лет. Затем исчезли. Что-то вдруг их перестало устраивать. Или кого-то они устраивать перестали. Их сертификат на право жить закончился. Может быть, его отобрали. Древние слои, в которых их обнаруживают сегодня, потому и являются слоями, что когда-то были погребены новыми и новыми донными осадками. Погибшие особи оказывались на нижних этажах. Но им от этого, как говорится, было, ни жарко, ни холодно. Живя на дне, они этого не понимали и ни о чём таком не беспокоились. Пришли на ум слова С. Моэма в романе «Рождественские каникулы»:
• – А когда умрёшь, не всё ли равно будет, жил ты на свете или не жил?

Естественный ход событий! Хотя и не понятный своим началом и концом. Тоже было и с динозаврами.
    А человек? В общем-то, похоже. Только несколько сложнее. С физической точки зрения разницы нет. Откуда мы взялись? Когда и чем это завершится? В отличие от трилобитов и динозавров человек понимает, что коли есть начало должно быть и завершение. Просто не хочется об этом думать. Ну, будет и будет. Нас не спросят. Нюанс заключается лишь в том, что в человеческом обществе дно может быть социальным. И в этом смысле, как бы понятным. Никто не хочет туда попасть и, как правило, не предполагает. Но:
– От тюрьмы и от сумы не зарекайся.
    О дне для человека много написано и рассказано. Пожалуй, самое хрестоматийное, – пьеса Горького «На дне». Классика. Великий пролетарский писатель знал дно не понаслышке. Хотел показать, что и там люди, и они могут быть гордыми. И их надо уважать. И всё же не появляется даже ощущения, что кто-то из его героев сможет выбраться оттуда. Разве что, Актёр, который удавился в конце последнего действия и тем испортил песню. Я смотрел пьесу ещё в 10 классе. Теперь перечитал. Жалкие беспомощные воспоминания барона:
– …мой дед, Густав Дебиль… занимал высокий пост…богатство… сотни крепостных…лошади …повара…
И слышит в ответ:
– Врёшь! Не было этого!
Потом снова (уже кричит):
– Дом в Москве! Дом в Петербурге! Кареты… кареты  с гербами!
… десятки лакеев!
И снова реплика с издёвкой:
– Н-не было!
И, несмотря на пафосные слова Сатина, что человек – это звучит гордо, что уважать надо человека!, в светлое будущее героев не веришь. Эти слова, скорее, бравада, поза отчаяния. Деваться некуда: вход рубль, а выход два рубля. Нет этих двух рублей, негде их взять и никто не даст. Вот такая она – правда жизни. Изменилось ли что-то? Не похоже. А так не хочется тянуть за ручку, спрятанную на коллаже Екатерины Павловны.

    Многие люди на дно не падают. Их бросает туда чужая воля. Но аура и талант этих людей настолько сильны, что не позволяют унизить и растоптать их. Возьмите Владимира Галактионовича Короленко. Тюрьмы. Более чем десятилетняя ссылка. От Тобольска всё дальше и дальше на восток. Тяжелейшие условия Якутского Севера. Этажи всё ниже и ниже. Но не сломлен дух и воля. Система исчезла, а он остался в истории русской культуры одним их крупнейших её представителей.
    А вот из истории уже другой России. Павел Александрович Флоренский. Расстрелян в Соловках – печально известном узилище под названием «СЛОН». Убогая «тройка» УНКВД ЛО решила его судьбу. Им не дано было понять, что жизнь и труды о. Павла были таким восхождением, что никакой тартар не мог для него оказаться дном. «СЛОН» был лишь его Голгофой. А за ней, как известно, следовало воскресение. И оно наступило. Флоренский – гений мировой культуры, называемый теперь русским Леонардо. А где его палачи? Будем надеяться, что там, на самом нижнем этаже.
    Это лишь две иллюстрации, выхваченные из жизни. Дно под дном не для талантливых людей.

НЕБО
    Если есть низ, то должен быть и верх. Внизу дно. Наверху небо. Внизу – это значит в прошлом. Туда направлена стрела времени от дна сегодняшнего. Новое, молодое бессознательно толкает это дно вниз, не понимая, что стоит на плечах предков.
    Мы живём в мире прошлого, в том времени, которое материализовали для нас наши предшественники. Мы читаем книги, которые уже написаны. Живём в домах, которые уже построены. Созидаем по готовым технологиям, которые кем-то уже разработаны. Верим в идеи, которые возникли в умах до нас.
Это наша судьба!
Сами мы создаём прошлое для наших потомков.
И это их судьба
    А небо? Может ли быть небо прошлым. Может. Только оно открывается в будущее. В небе стрела времени направлена их прошлого в будущее.

    У Андрея Битова есть ранняя проза «Преподаватель симметрии» (по словам автора – вольный перевод с иностранного). В своё время, я натолкнулся на неё в журнале «Юность». Кажется, за 1975 год. Первая часть называлась «Вид неба Трои». Написана в стиле английского времени Present C0ntinuous.  Этот выбор не случаен. Обсуждается небо той Трои, Трои Гомера. Будто оно такое же, как сегодня. Но… . Фотография с удостоверяющей подписью висела в рамке на стене  каморки, в которой ютился герой рассказа. Постепенно выясняется, откуда она взялась. Её будто бы обронил или каким-то образом подсунул некий лысый толстячок из Гарден-парка. Одет он был причудливо и несообразно времени встречи с нынешним владельцем снимка «Вид неба Трои». Толстячок вытаскивал из своего бесформенного обшарпанного портфеля разные фотографические карточки, запечатлевшие случайные события  из прошлого. Это и Шекспир, погрузивший усталые ноги в фаянсовый тазик с водой, и комки грязи из под копыт коней войска Александра Македонского, и ящичек с головой Марии Стюарт, то волны, сомкнувшиеся над «Титаником». Для верности толстячок показывал и фотографию десятилетнего будущего того человека, который рассказывал, как к нему попало небо Трои времён Гомера.
    Неважно, как относиться к событиям рассказа в изложении Андрея Битова. Для меня же они интересны. И вот чем:
• Мы воспринимаем движение  во времени как процесс старения. В одну сторону – от рождения к смерти.
• Толстячок же гулял во времени свободно. Двигался в нём в прямом и обратном направлении. А может ещё и в стороны. Наверное, не зря Мартин Лютер заметил:
– Мы смотрим на время вдоль, а Бог видит его поперёк (по ссылке П. Флоренского).
• Почему Толстячок из Гарден-парка мог это делать? Какая разница, почему. Двигался и двигался. Значит, ему было дадено. А нам нет. И в этом всё дело.
• Небо только кажется неизменным. Оно не повторяется. Нельзя же в одну реку войти дважды. И небо не исключение.
• Выходит, что у неба, как и у дна, могут быть «двери с ручками».
• Но, открывая их, мы попадаем в верхние этажи бытия, в будущее. Небо же, из которого мы шагнули, становится прошлым. Толстячок из Гарден-парка сумел этот факт зафиксировать.
    Напрашивается желание, создать ещё один коллаж. Под названием – «Небо». Нужен диптих. Без него «дверная идея» будет не полна.

ДВЕРЬ КУДА?
    В жизни каждому человеку многократно  приходится делать выбор. Как в русских сказках: пойдёшь направо… , пойдёшь налево… , пойдёшь прямо… . Это как принцип бифуркации в науке. Cитуацию можно свести к проблеме двери. Куда  дверь ведёт? Либо в карцер, либо на волю. Иными словами, вниз в сторону тартара, или вверх – в синь неба, к птицам и ещё выше – к звёздам. Мечтает человек о звёздах. Туда и уходит его душа. Прах же остаётся на земле.

2010

КУРОЧКА РЯБА.
ОПЫТ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

      Каждый вечер перед сном дед рассказывал Гоше сказку. Обычно новую. Иногда внук хотел услышать сказку, которую он уже знал. Сегодня был именно такой случай.
– Дед, расскажи мне сказку про курочку Рябу.
Да я вроде бы не так давно тебе её рассказывал.
– Ну и что? Расскажи снова. Первый раз я её не очень понял. Может быть, ты что-то тогда пропустил, или я плохо слушал.
– Ну что ж, можно рассказать еще раз. Но только ты уж слушай внимательно.

     Жили-были дед и баба. Была у них курочка Ряба. Как-то раз курочка снесла яичко, но не простое, а золотое. Дед яичко бил-бил, не разбил. Баба яичко  била-била не разбила. Мышка побежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Плачет дед, плачет баба, а курочка их утешает: – не плач дед, не плач баба. Я снесу вам новое яичко, не золотое, а простое.
– Вот и вся сказка. А что тебе в ней непонятно?
– Да почти все. Почему курочка снесла яичко золотое, как это у неё получилось?
– Почему дед и баба не сумели это яичко разбить. Они ведь сильнее мышки.
– Золотое яичко, наверное, было тяжелым. Как же мышка смогла его сбросить со стола своим тоненьким хвостиком?
– И почему вдруг яичко разбилось? Оно же из золота.
– Осталось ли от него что-нибудь? Наверное, нет. Потому что дед и баба не стали ничего с пола поднимать.
– Тогда куда же яичко золотое делось?
– Почему курочка решила, что простое яичко для деда и бабы будет лучше золотого? И дед, и баба с нею согласились и не стали больше плакать. Золотого яичка им было уже не жаль. Хотя вначале они о нем горевали.
– Ничего себе – удивился дед.
– Я и не думал, что у меня растёт такой умный внук.
– Наверное, я не смогу ответить на все твои вопросы. Ты подумай сам. Я только выскажу несколько догадок. 
     Думаю, в этой сказке, как и во всех сказках, есть тайна. За очень простыми действиями и названиями в них спрятана вековая мудрость всех людей. Ты заметил, что в сказке про курочку Рябу  у деда и бабы нет имен. Это просто два человека. Мышка, наверное, тоже не настоящая. Она может просто обозначать какое-то событие.
     В сказках обычно показано, как настоящий мир, в котором мы живем, связан с миром выдуманным.
– Как это? – спросил внук.
–  Очень просто, – ответил дед. – Ты ведь смотришь  телевизор?
– Да – сказал Гоша.
– Люблю смотреть всякие там мультики, ужастики, приключения, иногда спортивные соревнования. А что?
– Тебе интересно все это смотреть?
– Да, интересно. Часто, даже очень интересно. Бывает кого-то очень-очень жалко, кто-то кажется противным и злым, кто-то смешным. И тогда я смеюсь, а то даже хохочу до слез.
– А ты не задумывался, что всё, что ты видишь на экране, на самом деле не существует.
– Как не существует. Этого нет, что ли?
– Конечно, нет. Выключи телевизор и все это исчезнет.
– Когда  ты смотришь на экран, то видишь не взаправдашний мир. Там же не живые люди, не живые звери, не настоящие деревья, не настоящая трава и цветы. Но воспринимаешь ты все эти картинки как настоящий мир. Иначе бы ты не переживал, не радовался, не плакал и не смеялся.
– Ну ладно, на сегодня, я думаю, хватит. Пора спать. А то я вижу, у тебя уже глазки слипаются. Спокойной ночи.
   Дед чмокнул внука в щёчку, поправил на нём одеяло, погасил свет и вышел.

     Гоша долго не мог заснуть. Все ворочался и думал про курочку Рябу, про деда с бабой, золотое яичко и мышку. У него не выходили из головы и слова деда. Наконец, он заснул. И стал ему сниться сон.

СОН ГОШИ.   
     В комнате, где он спит, тихо, только мерно тикают часы на стене. Тик-так, тик-так. Этот звук убаюкивает и успокаивает. Он такой домашний и уютный. Но вот тихонько открывается дверь, и в ней появляются дед и баба. Из сказки про курочку Рябу.  Одеты они по-старинному. Идут тихо. Приветливо и ласково улыбаются.
– Здравствуй, Гоша. Ты думал о нас. Вот мы и пришли. Ты хотел с нами поговорить?
– Да.
– Ну, спрашивай.
– А вы настоящие?
– Нет. Мы тебе снимся. Нас видишь только ты и больше никто.
– А как же я с вами разговариваю?
– Мы не знаем. Так устроен мир. Подумай.
– Ты видишь нас и разговариваешь с нами внутри себя, с помощью своего ума.
– Тогда получается, что я сам с собой разговариваю. То говорю за себя, то за вас.
– Пожалуй, что так.
– Значит, я как бы играю с вами. Раз я вас вижу и с вами говорю, значит, я попал внутрь сказки про курочку Рябу.
– Выходит, что попал.
– Это так здорово. Уж изнутри то, я, наверное, пойму, что там у вас произошло с курочкой Рябой и с её золотым яичком.
– Попробуй, а мы тебе поможем.

– Мой дед сказал, что раз у вас нет имён, в сказке вы не взаправдашние. Вы просто обозначаете людей.
– Конечно. Вот, если бы у тебя не было имени Гоша, ты был бы просто мальчиком, как все другие. И мы бы не знали, с каким из них сейчас разговариваем. И так всё и всегда. Понял?
– Кажется, да.
– Мы очень рады. Ты на пути к ответам на твои вопросы. Теперь смотри.
     Дед и баба как бы растаяли в воздухе. На их месте стали появляться то сам Гоша, то Гошины родители, то его бабушка и дедушка, то какие-то дяди и тёти, которых Гоша иногда видел, то герои телевизионных фильмов, которые он  смотрел. Все они проходили перед ним и говорили:
– Где дед и баба? Где дед и баба? Где рябая курочка? Куда они подевались? Ты не видел их? Куда они пропали?
А Гоша им отвечал:
– Никуда они не пропали, вы все и есть дед и баба. Они мне говорили, что они это все. Они просто люди, как и вы.
– Пра-а-вильно. – Отвечали ему те, которых он видел.
– Мы только хотели проверить, так ли ты всё понял.

И они исчезли. Снова появились дед и баба. Как бы ниоткуда.
– Молодец Гоша. Одну задачу ты решил. Давай двигаться дальше. Что ты еще хотел спросить?
– А кто такая курочка Ряба? Почему она принесла золотое яичко? Откуда она его взяла?
– Гоша, ты уже понял, что дед и баба, это все обычные люди. Мы из тех, кто крепко стоит на земле и верит в нее.
– А что, есть еще другие люди? – спросил Гоша.
– Конечно. Они живут рядом с нами. Но они все время что-то придумывают: сказки, стихи, музыку, математику, рисуют картины, изобретают. Можно сказать, что курочка Ряба обозначает кого-то из таких придумщиков.
– А эти люди могут придумать то, чего нет?
– А ты как считаешь?
– Наверное, не могут.
– Пожалуй, так. Люди-придумщики просто умеют складывать все по-своему, по-новому. Это новое постепенно становится общим. И потом все думают, что это было всегда.
– Как здорово! – подумал Гоша. И спросил:
– И что придуманное, …всегда бывает нужным?
– Да нет. Чаще всего придумщики, что-то не так складывают, что-то не учитывают и тогда рано или поздно их придумка разрушается, и тогда её  быстро забывают.
– Так выходит, что золотое яичко – это придумка. А придумщица – это курочка Ряба? А дед и баба это другие люди – не придумщики? И всю эту историю придумал сказочник?

– Да! Можно так сказать. Дед и баба хотели яичком позавтракать. Но золотое яичко нельзя съесть. Дед и баба остались голодными. Золотое яичко оказалось ненужной выдумкой. Обыкновенная жизнь легко эту выдумку разрушила. Достаточно было только хвостиком махнуть. И от крепкого и красивого яичка ничего не осталось.
– И тогда курочка Ряба поняла, что её золотая придумка оказалась неудачной. Так? – спросил Гоша.
– Именно так. – Ответили сказочные дед и баба.
– А обыкновенное яичко, которое пообещала снести курочка Ряба? Оно тоже будет придумано? – Снова спросил Буки.
– Нет. Оно уже будет настоящим. Настоящим потому, что такие яички уже много-много раз несли все курочки, которые есть в каждой деревне и на птицефабриках и были еще задолго до курочки Рябы.
– Теперь я, кажется, все понял! – обрадовался Гоша.
– Не всё, что красивое и дорогое – настоящее. Самые нужные и правильные вещи всегда выглядят скромно и не бросаются в глаза. Их обычно не замечают. Но из них и состоит жизнь.
– Ты умница, Гоша. Ты во всем разобрался. Не одежка красит человека. Человек должен быть красивым изнутри. Ну ладно. Кажется, мы тебе больше не нужны. До свидания.

     С этими словами дед и баба исчезли. А Гоша проснулся. Оказалось, что уже наступило утро. На его душе было спокойно и радостно. Наверное, у него будет удачный день.

1999

ЛАРИСКА 

 Как-то в полупустом вагоне метро моё внимание привлекла девочка, сидящая напротив и держащая на коленях клетку с белой крысой, видимо купленной в зоомагазине. Меня всегда удивляла любовь некоторых людей к этим животным. И я стал наблюдать за девочкой.  Она никого вокруг не замечала и была поглощена своим альбиносом. Крыса не проявляла никакого беспокойства. Между ними чувствовалась какая-то внутренняя привязанность. Девочка просовывала палец руки в клетку, крыса тянулась к ней, приподнималась на лапки, и тыкалась носом в протянутую руку. Девочка пальцем гладила её по мордочке. Обеим эти ласки доставляли удовольствие. Девочка улыбалась, и крыска, как мне казалось, – тоже млела от счастья общения.
     Приятно было смотреть, как два совершенно разных живых существа тянулись друг к другу. Ни у девочки, ни у крыски никакого страха, никакой опасливости. Девочка не боялась, что крыса может укусить её, и крыса знала, что её не обидят. Приязнь и ласковое отношение объединяло их. Вначале я думал, что к этому способны только дети. Но позже понял, что такое неразличение и приязнь свойственны и взрослым, иногда с виду даже грубоватым людям.
*
     Однажды я возвращался на электричке в город. В вагоне пассажиров было немного. Все сидели, кто-то смотрел в окно, кто-то дремал, а некоторые разговаривали с соседями. В основном говорили о дачных проблемах: грибах, ягодах, засолке огурцов, огородах, удобрениях и красотах деревенского быта и, конечно, о непролазных российских дорогах, погоде и вообще о деревенской жизни.
     В компании напротив меня вдруг начали говорить о мышах и крысах, которые есть почти везде и портят овощи в огородах и домах, о том, как эти грызуны создают проблемы в спокойной деревенской жизни. Кто-то рассказал о своих методах борьбы с ними, о том, что он вообще слышал по этому поводу. Другой, – вспоминал смешные и просто курьёзные случаи, связанные с грызунами. Говорили и о мышковании собак, лисиц, волков, о том у кого какая кошка или кот, кто из них ловко управляется с мышами и крысами, а которые почему-то не ловят  их. В общем, тема оказалась неисчерпаемой. Но в целом это были негативные воспоминания.
     Мне особенно запомнился рассказ одного мужчины лет около сорока. Видно было, что в жизни он много повидал и к житейским проблемам уже относился философски и спокойно.
– Когда я служил в армии, – начал он свой рассказ, – мне пришлось заведовать армейским складом, и я часто ночевал в коптёрке. Зимой я включал на ночь электрический обогреватель, который, конечно, не обеспечивал теплом всё помещение, но около моей койки создавал довольно нагретую атмосферу и определённый комфорт. Обогреватель представлял собой кусок асбестово-цементной трубы, обёрнутый спиралью. Спираль, как в электрической плитке, раскалялась докрасна и не только обогревала мой уголок, но и «разгоняла» ночную темноту. Однажды, когда было особенно морозно на улице, я проснулся. Возникло ощущение, что мне что-то мешает. Сон мой совсем прошёл, когда я увидел, что вокруг обогревателя кружком лежали большие крысы. Они спали. Им было тепло и, видимо, довольно уютно. Они совершенно не боялись меня, и я не стал их пугать и гнать. Их кружок выглядел вполне мирным и каким-то домашним. Но больше всего я удивился, когда почувствовал, что две крысы устроились у меня на голове, в моей шевелюре, тогда довольно кудрявой. Наверное, им не хватило места у обогревателя. Вначале я  так опешил, что чуть не  запаниковал, но скоро успокоился. Они лежали тихо и мирно, не собирались никуда бежать или нападать на меня. Видимо, они воспринимали мою голову, как удобную для себя постель. При моих движениях они только ухватились ещё крепче за мои волосы.  И всё.
   На этом эпизоде слушатели ахнули, и раздалось несколько женских голосов:
– Господи, страсть-то какая!
– Я бы, наверное,  умерла от испуга!
Какая-то старушка начала креститься.
– Господи, помилуй! Господи, помилуй!– шептала одна.
Все слушатели были в каком-то шоке. Рассказчик почувствовал это и замолчал. А потом произнёс:
– А что? Что тут такого, им же было холодно.
Вот и всё. Хотя, думаю, этот старослужащий по жизни симпатии к крысам не испытывал. Наверное, как и другие, пытался избавиться от них: ставил крысоловки, подкидывал отраву и пробовал против них другие народные средства. Но вот тут пожалел их, как говорят, вошёл в их положение. Удивительное существо человек.
*
     Как-то, кажется в восьмидесятых годах, мне с приятелем посчастливилось побывать в Пинежском заповеднике. Это Архангельская губерния. Изумительной красоты места. Пригласили нас посетить ледяную пещеру. Удивительное природное образование. Там всегда холодно и на стенках, особенно у входа, образовались скопления крупных кристаллов льда. Эти были тонкие пластины, хорошо огранённые и прозрачные. Глубже на дне пещеры очень мелкое озерцо. Вода в нём неподвижна и совершенно прозрачна. Её слой невидим. Пока не ступишь в него, кажется, что никакой воды нет. А когда мы стали рассматривать кристаллы льда на стенках и присели около них, заметили, что пластинки начали быстро подтаивать, видимо, от нашего дыхания и теплоты тел. Мы поняли, что надо скорее уходить, чтобы эту природную красоту не разрушить. Это была действительно заповедная зона, в которой присутствие человека не просто нежелательно, но губительно для такого хрупкого оазиса мягкого холода. Мы постарались побыстрее покинуть этот волшебный мир. Он оказался не для человека.
     Вечером нас устроили на ночлег. Маленький заброшенный домик, на территории бывшей воинской части. Рядом несла свои воды река Пинега. От речной струи веяло холодом, силой и мощью. Чувствовалось, что воды в ней очень много, и глубина большая. Мы постояли на берегу, полюбовались рекой, осмотрели огромные глыбы белых ангидритовых пород, превращённых водой в ажурные, ноздреватые сооружения с вкраплениями в виде каменных цветков серого гипса. Поохали, что нельзя их взять с собой и подарить музею Горного института, отбили себе для памяти несколько кусков и пошли на ночёвку.
     Дом стоял на таких же ноздреватых ангидритах, без фундамента и подпола. Внутри всё было запущено. Несколько голых железных кроватей, дощатый стол. Света не было. Наши хозяева извинились. Но ни у них, ни у нас других вариантов не было. Стало темнеть, мы зажгли свечу и организовали незатейливый ужин с разговорами и горячим чаем, приготовленным на дровяной плите. И вот в самый разгар наших посиделок, в углу комнаты, где были навалены обрывки старых обоев, раздался довольно сильный шорох, заставивший нас посмотреть на его природу. Мы увидели большущую крысу, которая внимательно нас разглядывала из-под вороха бумаг. Все замерли и прекратили разговоры. Было такое впечатление, что пришла хозяйка,  и молча спрашивала, кто мы такие, что мы делаем в её доме и надолго ли мы здесь.
     Среди наших добрых хозяев был сотрудник заповедника, зоолог. Он посмотрел на крысу и как старой знакомой спокойно сказал ей:
– Лариска, как тебе не стыдно, ну зачем ты пришла. Видишь, у нас гости. Еду я тебе уже дал, мисочка твоя на месте. Нечего попрошайничать. Это нехорошо. Что наши гости о тебе подумают. Уходи, не позорь нас.
     И самое удивительное, что Лариска ушла, и мы её больше не видели. Я тогда понял, что Саша, так звали нашего хозяина, был настоящий зоолог. Не думаю, чтобы он любил крыс, но он уважительно относился ко всем живым тварям и понимал, что они для чего-то на Земле нужны, так же, как и мы. Они образуют свою экологическую нишу и живут так, как живут. Не нам их судить. Так устроен мир.

2007

ЛОВЦЫ СОЛНЫШКА

    Магадан расположен на узком перешейке между двумя бухтами ледяного Охотского моря. Когда летом въезжаешь в город с Колымской трассы, по ногам сразу бьёт сырой холод. Ветры, особенно зимой, бывают страшные.  Лицо покрывается корочкой льда. То и дело приходится ладонью проводить по нему и стряхивать. Никакая одежда не помогает. Ощущение, что ты голый. Как-то направился к приятелю. Подъезд на углу Колымского шоссе и небольшой боковой улочки, по которой я шёл. Вдоль шоссе дуло так, что я не мог свернуть и дотянуться до двери. Ветер бросал меня на обледенелый и скользкий как каток тротуар. Раз за разом. После многих безуспешных попыток пришлось становиться на четвереньки. Добрался почти ползком.
     Весна же бывала солнечной и тёплой. Солнышко ценили. Шиком считалось быть загорелым. На переменах между уроками выходили на высокое крыльцо школы и подставляли лица тёплым лучам. По воскресеньям выбирались на лыжах в сопки. Искали закрытые ложбинки. И часто без рубашек  катались с залитых солнцем склонов. Крепления были полужёсткие. Лыжи, как сегодня бы сказали, – дрова. Но других не было. 
     Как-то поднялся на Марчиканскую сопку. Прозрачная голубая высь, прохладный бодрящий воздух, снег, который бывает лишь в горах, яркая зелень леса под тобой. Красота первозданная.  Сейчас только это понимаешь и ценишь по-настоящему. Начал спуск. Техникой никакой не владел. Скольжение прекрасное. Всё быстрее и быстрее. Заскочил  уже в лес. И вдруг понял. Разобьюсь. Меня тут и не найдут никогда. Проносясь мимо очередного дерева, бросился в его объятия. Это спасло. 
     Раз, на сопке  ближе к городу, поднялся тоже довольно высоко. Никаких деревьев.  Чистой белизны склон. Понёсся вниз. Не остановиться. Снег глубокий. Управлять движением не получается. Решил падать. Знаю, надо набок. Расчистил площадь метров в пятьдесят. Стал двигаться осторожнее, наискосок маленькими «порциями» с остановками. Катаюсь  у подножия. Но и тут не повезло. В конце спуска угодил носками лыж в борт длинного окопа. Бросило катапультой. Очнулся лицом в снегу. Без шапки, без рукавиц, без палок и босой. Валенки сдёрнуло вместе с лыжами. Страха и растерянности не было. Просто весёлое приключение с купанием в пушистом снегу на глазах у бога.
     Похожее со мной уже случалось. Девять лет от роду. Город Кашин. Частенько наведывался за реку в госпиталь. Меня там привечали и подкармливали. Зимой ходил туда на лыжах. Обратный спуск к реке довольно крутой. На нём трамплин, для меня высоковатый. Построен из хвороста, засыпанного снегом.  Однажды возвращался в сумерках. Зная, где трамплин, решил объехать стороной. Но, как в таких случаях бывает, угодил прямёхонько на него. Бабахнулся так, что потерял сознание. Тоже оказался босым и без шапки. Наверное, от холода, очухался. Кое-как докатил до дома.
     В один из майских праздников, кажется, в День Победы, первая магаданская школа организовала соревновательный поход на ближайшую сопку. Команды должны были подняться на вершину и водрузить флаг – кто раньше. Наш класс выбрал маршрут наискосок – более длинный, но и более простой. Пришли первыми. Стали, торжествуя, ждать неудачников. Немного разбрелись. Кто-то начал кататься по обледенелому насту ещё лежавшего местами снега. Садился на попу или ложился на спину и «ехал». У края снежных пятен катание было безопасным. Пионервожатая спокойно грелась на солнышке, любовалась панорамой Нагаевской бухты и города, раскинувшегося под нами.  Изредка поглядывала на подопечных. В воздухе разлита благодать.
         И  тут один из учеников, Генка, почему-то решил прокатиться по центру снежника. Его понесло. Раскинув руки и перебирая ногами, он пытался «отгрести» к краю. Ничего не получалось. Неожиданно зацепился рукой за ветку, торчащую из снега. Перевернулся на живот и, ухватившись за неё уже двумя руками, остановил падение и завис.
     Парень он был крепкий. Мрачноватый. Узкий маленький лоб. Шапка чёрных волос. Тяжёлый взгляд. Его не любили и побаивались, особенно после того как он ударом колена в лицо разделался с одним мальчишкой, резко наклонив его за шею. Было в нём что-то садистское. Учился никак. Сейчас понимаю, «тянули», чтобы получил неполное среднее образование. Потом он устроился в какой-то «почтовый ящик» в охрану. Не знаю, что с ним стало. Думаю, ничего хорошего для людей.
     Сейчас же он висел на льдистом снежнике, мог сорваться и погибнуть. Сверху нам казалось, что скалистый склон недалеко под ним, и надо просто съехать немного. Кричали ему об этом. Услышали в ответ:
– Это далеко. Склон очень крутой. Разобьюсь.
     Все засуетились. Не знали, что и делать, как помочь. Пионервожатая перепугана. Совсем растерялась. Ну что с неё было взять. Думаю, это была очень молодая учительница младших классов. Тогда в педагогических училищах готовили профессиональных пионервожатых и воспитателей. Пока мы суетились, Генка слабел и вот-вот мог сорваться. Руки уже отказывались держать тело почти навесу. К счастью, у нас был топор. В конце, концов, пришло решение – сбоку от Генки прорубить в снежнике ступеньки к нему. Получилось. Он был спасён. Не помню, чтобы Генка  испугался, хотя падение было серьёзным. Во всяком случае, из четырёх штанов, которые были одеты на нём для теплоты, трое сгорели на ягодицах. Будь штаны одни, он потерял бы и кожу и много крови. Но всё кончилось счастливо. Огорчительный осадок остался, но остался и опыт поведения на крутых склонах. Возможно, кому-то из участников того похода он пригодился в жизни. Скоро инцидент забылся. Осталось ощущение солнечного тепла, незабываемого вида на бухту и загорелые лица.
     Самое же большое удовольствие я получал от весенней рыбалки в бухте Нагаево. Снасть называлась «самодур». Это была рукодельная блесна с двумя небольшими крючками по бокам пластинки из гильзы пистолетного патрона. Для блеска она скоблилась ножом. Леска опускалась обычно на глубину 8-10 метров и поддёргивалась рукой. В основном ловилась навага.  В хорошую погоду она подходила небольшими косяками, видимо, довольно плотными. Некоторые рыбины подцеплялись за хвост. Ловили с припая. Лунки  долбились пешнями. Часто использовались уже готовые. Толщина льда достигала метра и более. Но до припая надо было добираться через полосу битого льда. Приходилось прыгать с льдины на льдину. Занятие было рискованным, но я об этом не думал. Обычно всё проходило без проблем. Но раз, не то край  льдины обломился, не то я не допрыгнул и угодил одной ногой в полынью. Обошлось. На припае нашёл готовую лунку. Снял резиновый сапог. Вылил воду. Отжал портянку. Босой ногой встал на сапог. Одной рукой начал ловлю. В другую держал портянку и сушил её на ветру. Что-то поймал. Портянку высушил. Не хотелось уходить. Солнышко грело и создавало прекрасное настроение.
     Правда, не всегда складывалось так удачно. Как-то вышел в плохую погоду. Сильный ветер. Народу – ни одного человека. Понадеялся, что погода разгуляется. Припай весь в полыньях. Ходил, ходил. Пробовал и там и сям. Всё впустую. Ветер холодный. Разгул погоды не приходил. Ничего не поймал. Решил идти домой. От берега льдины отогнало. Пошёл вдоль припая в сторону небольшого мола. Пришлось прыгать через полыньи. «Взял» одну, вторую.  И где-то на третьей промахнулся и плюхнулся прямо в открытую воду. К счастью зацепился локтями за край льдины. Вылез с трудом. Весь мокрый. Побежал к молу. Раза два, ещё провалился, но уже только ногами. Вылез на мол. Весь мокрый. Побежал, чтоб не замёрзнуть. Точнее потрюхал к городу. Километра три. Домой идти не решился. К приятелю. Там одежду высушили. Меня в тёплую ванну. Отец Серёги принёс  рюмку коньяку. Кончилось всё благополучно. Но охоты ловить рыбу и солнышко не отбило.
     Такого рода эпизодов  я в своей жизни помню много. Даже, очень много. Но именно эпизодов. Какие-то небольшие кусочки, кадры длинной ленты. Они всегда чёткие и с множеством деталей.   А между ними пустота. Как будто ничего не происходило.
    Это были счастливые минуты детства, отрочества, юности и взрослости. Оглядываясь в прошлое, вижу, что из таких мгновений и складывается наша жизнь. Если бы их не было, что бы мы помнили?

2010

ЛЮБОВЬ

     Наша Берендеевка. Конец весны. Тепло, солнечно. Кусты и деревья в молодой зелени. Яркая трава-мурава. До покоса ещё далеко. Тёплый и влажный  запах проснувшейся земли.  Воздух напоён свежестью и каким-то свойственным только в эту пору ароматом. Звон птичьих голосов. Первые бабочки. Прозрачная голубизна неба. Начало новой жизни. Ожидание чего-то хорошего.  На душе  светло.
      Открыли избу. С сеновала навстречу выскочила кошка. Бросилась к нам в ноги и стала истово тереться о них. Господи! Такого несчастного существа мне видеть ещё не приходилось. Тощая донельзя. Спина горбом. Позвоночник наружу.  Рёбра можно пересчитать. Откуда она? Где пережила зиму? Не знаю. Вера сразу дала  еды.
     Так и осталась у нас на лето. Пришла в себя. Отъелась. В избу почти не заходила. Обращались мы к ней незамысловато – Киска, и всё. Ближе к осени Вере показалось, что будут котята. Как-то к ночи услышали на чердаке лёгкую возню. Решила – Киска уже не одна.
     Утром поднялся на чердак. Проверил все углы и закутки. Ничего не нашёл. Позже стали замечать, Киска таскает на чердак мышей. Возня стала довольно шумной. Шло обучение.
    И вот, неожиданно для нас, с чердака скатилось на полку и затем шлёпнулось под ноги маленькое существо. Величиной с ладонь. Испуганное и «грозно» шипящее. Других котят не оказалось. Существо озиралось, засуетилось и побежало в «кошачью» дырку дверей к сеновалу. Смелости малышке было не занимать. Мамаша растерялась. Юркнула за чадом. Так и пошло. Котёнок бегал, где хотел. Залезал в дрова, бродил под крыльцом, карабкался по брёвнам избы, бегал по траве, залезал под доски в какие-то немыслимые щели. На мать не обращал никакого внимания. Киска вся в переживаниях. Бегала за ним в беспокойстве. На её морде выражалась полная растерянность. Казалось, вот она сядет и разведёт лапами в удивлении.
     Дело шло к холодам. Начали думать, что с нашими кошками делать. Двух взять в город не могли. Оставлять в избе – обрекать на гибель. Наконец, решили:
• Киску отвезём в Боровичи к тётушке, котёнка заберём с собой в Петербург.
Ночи становились всё холоднее. Кошки в тёплую избу не шли. Беспокоились в основном за малышку. Вера устроила им гнёздышко в чулане. Там же и миски определили. Спали мать и дочка (позже выяснилось, что это кошечка) в обнимку.
     Но наша озабоченность нарастала. По ночам стало подмораживать.  Да и  уезжать скоро. Наконец Киску отвезли. А вот малышку предстояло ещё поймать. Все обычные способы приманивания, уговаривания оказались безрезультатными. Мне было поручено изготовить большой сачок на длинной палке. Но это только ухудшило ситуацию. Малышка  вообще престала нас подпускать. Тогда Вера придумала дождаться, когда котёнок поест и заснёт в чулане. Там были ночные сумерки и дверь закрывалась. Открыт был только кошачий лаз внизу. Технология сработала. Когда «дитя», по нашему мнению, заснуло, Вера зашла и тёплой кофтой накрыла спящее создание. Внесла в натопленную избу и передала на руки сестре, которая гостила у нас в это лето. Женя, боясь испугать котёнка, легла с ним в кровать, не раздеваясь и прижимая ласково к груди. Так и заснули вдвоём.
     Утром малышка уже резвилась на полу, цепляясь за полог, закрывающий вход в комнату, где прошла её спокойная ночь, и раскачивалась на нём.  Стали придумывать имя. Ничего путного в голову не лезло. И вдруг кого-то из нас осенило:
– Да это же Сонька, Сонечка. Если торжественно, то Софья.
Крестины состоялись. Имя к малютке будто приклеилось. Наконец, присмотрелись  к ней. Окраски наподобие русской голубой. Загордились – чувствуется порода. Носик розовый.  Мордаха спереди белая. Белая полоска разделяет ещё синие глазки. Грудка, живот и часть лап тоже белые. Белое будто разделяло тело пополам – верх и низ. Короткошерстная. Шерсть густая, плотная. Хвост не пушистый, но «массивный».  Одним словом котёнок хоть куда. Просто загляденье. Красавица, да и только.
     Подумали, что ночь в избе сблизила её с нами. Но ошиблись. Попытка Жени, взять Соньку на руки, завершилась полным конфузом и ранением. На протянутую руку это маленькое чудо-юдо бросилось в атаку и своими когтями-иголочками, нанесла длиннющую царапину на локтевой части руки, такую глубокую, что кровь закапала на пол. Пришлось заливать йодом и заклеивать бактерицидным пластырем.  При малейшем приближении рот у Соньки растягивался в какой-то прямоугольник. Она  грозно шипела и показывала тонкие и острые клыки. Шерсть вставала дыбом. Уши вытягивались в стороны. Пришлось оставить её в покое и предоставить самой себе. Конечно, из избы уже не выпускали.
     В город привезли её в просторной плетёной корзине, закрытой сверху сеткой с крупными ячейками. В квартире долго обследовала каждый уголок.
     Очень беспокоились, где и как она начнёт решать свои туалетные дела. Но всё сладилось прекрасно. Она оказалась потрясающей чистюлей. Сейчас в её «корытце» около унитаза просто стелем небольшой листок газеты. Второй листок кладём рядом на кафельный пол. Надо только вовремя и хорошо убирать. Все свои «дела» прикрывает чистыми листочком. Когда приходят гости, удивляются, что в доме кошка. Никаких запахов.
     Вскоре я заметил, что её глазки «затекают» и около носа образуются грязные комочки. Вера стала делать слабый  марганцовый раствор, и я кусочками марли протирал глаза. Она не сопротивлялась. Только вся напрягалась, когда мне приходилось лёгонько брать её за горло под мордаху.  Процедура не приносила каких-то ощутимых  результатов. Решили показать её врачам.
     Оказалось, она сильно простужена. Нам сказали:
– Ещё бы неделя – и воспаление лёгких.
Начались уколы. И тут мы нашу Соньку оценили с другой стороны.
Медсестра Вере:
– Держите крепче. Укол довольно болезненный.
На удивление Сонька лежала спокойно. Вера только слегка придерживала её и говорила ласковые слова. Укол. Наша больная даже не дёрнулась. И так  каждый день. Десять уколов. Сестра только удивлялась:
– Да! Ваша кошечка с характером. Таких, я ещё не встречала. Обычно орут, вырываются. Особенно коты. А ваша терпелива и бесстрашна.
     Мы внутренне загордились. Приятно такое слышать. Хотя нашей заслуги в этом не было никакой.
      В клинике посоветовали стерилизовать её. Подумали, подумали и решились. Когда Соньке «стукнуло» девять месяцев, привезли её на операционный стол. Переживали. Но операцию она перенесла превосходно. Выше всяких похвал. Только пыталась сразу вставать и с мутными от наркоза глазами, шатаясь, куда-то двигалась.
     Скоро всё забылось. Сонька стала зеленоглазой и снова игривой, бойкой, радуя нас каждый день. У неё выработались чёткие ритуалы, соблюдать  которые она быстро нас приучила.

* Подъём
    Побудка в пять утра. Только Веру. Начинает ходить по ней, тычется носом в лицо, или цепляет когтями за одеяло, пытаясь сдёрнуть. Бежит на кухню к своим мискам. Вера кормит. Хотя миска с сухим кормом пустой никогда не бывает. Вообще Сонька не любит пустых мисок. Требует, чтобы в них был корм. Иногда не ест. Просто посмотрит. Убедится, что всё в порядке,  и, успокоившись, уходит. Когда мы завтракаем, обязательно при сём присутствует. Сядет на окно, смотрит на волю, спиной к нам, но с нами. Если появляются птички, начинает цокать зубами. Раз даже прыгнула на стекло, брякнулась на стол с «хорошими» последствиями для уборки.

* Игра
     Часам к двенадцати у неё возникает острое желание поиграть. Только с Верой. Она относится к ней как к подруге. Приглашение состоит в том, что Сонька запрыгивает на кровать, изгибается боком, растопыривает уши в стороны или прижимает за головой, шерсть вздыбливается и начинается танец-прыжки. Этаким скоком, скоком на четырёх лапах.
     Вера берёт в левую руку мой пояс от халата и начинает им легко помахивать, водить по кровати, делать круговые движения. Сонька убегает по коридору. Занимает исходную, выжидательную позиции. Ложится, прижимается к «земле» и … атака. Вера подкидывает конец пояса. Сонька подскакивает за ним над кроватью этакой свечкой. Иногда делает какой-то немыслимый кульбит с неповторимым поворотом. Старается поймать кушак. Ей это позволяется. Начинается катание по кровати. Перевороты через голову. При этом рот у Соньки до ушей или совсем открыт от счастья. Она радуется и вся сияет. Потом соскакивает под стул. Замирает. И опять бросается в атаку. И так много раз. Наконец, все участники игры устают.  Сонька теряет к игре интерес. Мой кушак оставляют в покое.
     Игра обязательна. Каждый день и только с Верой. Мои попытки подменить её никогда успеха не имеют. Когда Сонька была молоденькой, непонимание или отказ поиграть вызывал у неё обиду. Казалось, она думала:
– Ах, так? Не хотите? Делаете вид, что не понимаете, заняты? Ну, я вам сейчас покажу.
     Прыжок на оконные занавески, раскачивание, раскачивание … И вот вся оконная красота уже на полу. Сонька сверху. А то и зароется в ткань с головой. Стали ругать. Начала проделывать  это без нас. Пробовали закрывать в комнату дверь. Мало помогало. Она разбегалась, прыгала на дверь. Раз, другой. Ударялась. Разбегалась снова и снова. Штурм. Ничего не выходило. Стала запрыгивать на ручку двери. Повисала на ней. И всё-таки открывала. Но никогда не мяукала, не просила, не «ныла».
     Наконец, мы сдались. Игры приносили всем радость. Сонька оказалась умнее нас.

* Ласки
     Сонька не любит, когда её берут на руки. Вся напрягается, и, медленно и сильно извиваясь всем телом, освобождается. Видно, она только терпит и ей неприятно.
     Однако ласку любит. И в этом тоже существует ритуал. Место и время. Для ласок был выбран я. Когда я сажусь в мягкое глубокое кресло, она каким-то нутром узнаёт это. Обычно  после короткого «мяв», подбегает слева, царапает когтями обивку и запрыгивает на подлокотник мордой ко мне. Это означает, она хочет, чтобы я погладил её. При этом я всегда говорю:
– Сонечка! Девочка наша хорошая. Красавица. Умница!
     Это повторяется на все лады. Затем она поворачивается боком. Я вычёсываю её специально приобретённой расчёской. Подставляется другой бок. Если сидит спиной, всегда оборачивается и смотрит мне в лицо. При этом всё время надо говорить ласковые слова и хвалить её. Вначале я этого не понимал. Тогда она начинала меня не больно покусывать. Вначале я думал, как-то не так расчёсываю, делаю больно. Оказалось, дело в другом. Надо говорить, говорить и говорить с нею. Ласковые слова, тёплый тон:
– Королева ты наша, красавица, умница! Мы тебя любим! Курочка ты наша хорошая. Заинька.
     И всё в таком духе. Наконец, она успокаивается и просто сидит на подлокотнике. Если я не ухожу, она медленно переходит ко мне на колени. Какое-то время сидит, потом укладывалась калачиком. Иногда вытягивает лапы и упиралась ими в подлокотник. Начинаю почесывать её за ушами, провожу пальцами по спине, оставляя полоски, треплю легонько по меховым подушечкам щёк, которыми кошки обычно трутся о нас. Она жмурится и «балдеет» от приятности. Обычно даю ей посидеть пять-десять минут. Потом медленно встаю и ухожу работать. Она соскакивает и возвращается в кресло на нагретое мной место.
     В течение дня на неё никто внимания обычно не обращает. Но она всегда старается быть неподалёку. У телевизора устраивается либо рядышком с Верой, или, напротив, на стуле, чтобы видеть нас, и чутко дремлет.
     В таких случаях мне вспоминается  случай с  нашей знакомой в Африке. Муся работала врачом в одном из небольших тамошних государств. Как-то её пригласили в тюрьму осмотреть заключённого. Она оказала ему помощь и рекомендовала перевести на лёгкий режим. Через месяц или два в этой стране произошёл государственный переворот. Её пациент оказался у власти (не то премьером, не то президентом). Спустя год она уезжала в Россию (тогда ещё СССР). И уже подходя к самолёту, увидела, как подъехала правительственная машина. Из неё вышел бывший пациент. Просто постоял и всё. Так он поблагодарил за помощь и показал, что помнит её. Ведь не обязательно говорить какие-то слова. Иногда достаточно побыть рядом.
     Иногда днем я выпиваю чашку чая на кухне. Сонька тут как тут. Запрыгивает на табурет и  вытягивает  лапу в мою сторону, медленно поводя ею сверху в низ. Просит погладить. При этом она тихо, тихо говорит не то «мяв» не то мяу, смотрит на меня и как-то смешно морщит носик.

     Частенько Сонька расслабляется, вытянув лапы, на коврике у кровати. И тут, достаточно только обратить на неё внимание, произнести имя. Начинает подрагивать кончик хвоста. Она услышала, что говорят о ней. Если вдруг с нашей стороны доносится:
– Сонечка! Какая ты у нас красавица. Чистюля. Девочка наша золотая.  Любим мы тебя, –
тут же начинает кататься на спине. Вправо, влево. Лапы в стороны. Улыбка до ушей. Будто впитывает наши слова и светится счастьем. Всем хорошо.  Такая сцена повторяется и в деревне, когда мы сидим на крыльце, любуемся закатом и отдыхаем от дневных трудов и забот. Сонька нежится на вечернем солнышке рядом с нами. Мы нужны друг другу.

* Защемило на сердце
    Сызмалу Сонька очень осторожна. Сторонится всего незнакомого. Когда, кто-то подходит к двери в квартиру, мы узнаваём об этом ещё до звонка. Она приседает на всех лапах и суетно, прижимаясь к полу, бежит к двери ванной комнаты. Когтями в панике отцарапывает дверь  и – на коврик. Если слышит, что гостей многовато, залезает под ванну и сидит там, притаившись, пока не уходит последний  гость.  Недавно, в доме меняли отопительную систему. Дверь в квартире не закрывалась с утра до самой  ночи. Работала бригада монтажников. Одни пилили трубы «болгаркой, другие снимали старую арматуру. Вытаскивали, приносили новое оборудование. Дрелили стены, ставили подвески и так дальше и тому подобное. Работа специализированная. Люди постоянно менялись, внося в квартиру разную ауру, звуки, настроения, голоса, инструменты. Для Соньки это был огромный стресс. Почти сутки она просидела в своём «подполье». Ни питья, ни воды, ни туалета. Ни о каких играх и ласках не могло быть и речи. Но вот около часа ночи «чинщики» ушли». Только закрылась дверь, Сонька тут как тут. Вся квартира была обследована заново. Она даже  заглядывала в щель между стенкой и изголовьем кровати, будто кто там мог спрятаться. Обнюхивала и осматривала все уголки, побывала за столом компьютера, осмотрела книги и кресло. Успокоилась, только убедившись, что её дом не изменился.
     Летом происходит то же самое. Приезжает зять рыбачить на форель, она прячется. Дома не показывается, в избу не заходит. С Петровичем в доме появляется много незнакомых вещей, запахов. Они настораживают её и беспокоят. Мы это понимаем. Знаем, как только Петрович соберётся к отъезду, выйдет из дома, помашет рукой и пойдёт по тропке к машине, Сонька появится мгновенно. Любопытно, что когда он просто на много часов уходит рыбачить, такого не происходит. Она появляется только и только тогда, когда он уезжает совсем.
     Приезжают сын и внук, чтобы помочь нам вернуться в город. Сонька прячется снова. Хотя их, также как и зятя, знает хорошо. Перетаскиваем вещи в машину, оставляемую в соседней деревне. Её нет. Звать бесполезно. Сборы и суета людей волнуют и пугают её. Уходим. Вера остаётся на крыльце ждать Соньку.  В доме всё успокаивается.  Сонька появляется. Вера помещает её в «перетаску». Мы встречаем их, садимся в машину и спокойно едем на зимнюю квартиру. Она спит. Никаких проблем.
     В конце этого лета, за нами приехал сын с приятелем. Припарковались почти у дома. Побыли неделю. Помогли по хозяйству, ходили в лес, на реку, отдохнули. Оба курят, вечерами любили посидеть на нашем большом открытом крыльце. Выпивали понемногу, курили, разговаривали о своих делах. Естественно Сонька в это время дом покинула.  Дни стояли ненастные и  холодные. Почти каждый день дожди.
     Оставляли для Соньки еду.  Ночью, когда все спали, я выходил в сени и звал её. Безрезультатно.  Однажды открыл дверь, смотрю, стоит у порога. В избе натоплено. Зову зайти. Порог в избах высокий. И тут я совершенно поразился.  Сонька вытянула шею прямо через порог. Мне показалось, что шея стала длинной как у жирафа. Как-то странно повернула голову и заглянула в сторону кровати, на которой спал Миша, приятель сына. Увидела спящего, и тут же шею «убрала», не переходя порога. Тогда я взял её на руки. Живот был мокрый от травы, шёрстка влажная. Прижал к себе и внёс в избу. Прошёл в нашу комнату, опустил на кровать, закрыв при этом дверь в кухню, где спал Миша. Она тут же юркнула в соседнюю комнатушку, под кровать сына и исчезла. Утром я не нашёл её.
     Канун отъезда. Начали собираться. Снимали шланги, насос, прятали всякий скарб, поскольку за зиму нас всегда навещают воры, и весной не знаем, что найдём. В общем, хлопоты большие, долгие. Предотъездовская суета. Наконец всё, что можно попрятали.  Загрузили старенькую «Ниву». Утром отошли к машине. Дом успокоился. Никого чужого. Вера осталась на крыльце одна ждать Соньку. Её нет и нет. Отъехали за деревню, чтобы нас было не видно. Ждём. Сонька не приходит. Час, два, пошёл третий. Надо ехать. Соньки нет. Что делать. Решили двигаться. Предупредили соседа, попросили подкармливать.
    На душе муторно.  Стали успокаивать себя:
– Наверное, судьба у Соньки такая. Здесь появилась на свет, здесь и пропасть, видно суждено.
     Из города названиваем соседу:
– Как там? Появилась?
– Видел, еду ставлю. Миска всегда пустая. Но кто съедает, не знаю.
     Прошло две недели. Появилась возможность поехать. Надеялись, с нашим приездом Сонька почувствует привычный уклад жизни и придёт. На всё про всё у нас были только сутки. Переночевали. Соньки нет и нет. Переживаем. Э..эх! Приехали в пустую. Видно суждено ей пропасть тут. Где-то около полудня Вера, в который уж раз, вышла в сени. И вдруг Сонька спрыгивает с чердака, подходит к ней, как ни в чём не бывало, и начинает ласкаться о ноги. Вера подхватила её на руки.  И, о боже! Сонька прижалась к ней как ребёнок.

2009
ЛЮДОЕД

     Мы знаем, что черепах едят, также как баранину, свинину, кроликов, зайцев.  Суп из черепахи считается деликатесом. Правда, работая в конце  пятидесятых годов в Нахичиваньском районе и встречая в маршрутах черепах довольно часто, мне в голову не приходило, что-то из них сварить. Наверное, потому, что там этого никто не делал. Не принято было. В основном предпочитали баранину. Но вот в Адлере, так случилось, что, увидев в кустах черепаху, я поймал её и решил отведать черепахового супа.
     У меня гостил приятель из Ленинграда. Большой гурман и к тому же хороший кулинар. Я предложил ему приготовить суп. Сам-то ничего такого не умел. Разве что, картошку поджарить или кашу манную сварить. Приятель с удовольствием согласился. Договорились, что я пойду на работу, а к вечеру мы попируем и отведаем вкуснятины.
      После работы я сразу заглянул на нашу кухню. Приятель, возбуждённый своей кулинарной работой, потирает руки и накидывается на меня с упрёками:
– Где ты там болтаешься. Всё давно готово. Я устал ждать. Ты, что не мог пораньше сбежать. Давай, давай. Поторопись.
     И тут я почему-то решил пошутить:
– Володя, ты суп-то пробовал?
Это было сказано, таким тоном, что он насторожился и как-то озабоченно сказал:
– А что?
Было ясно, что пробовал. Как же иначе можно приготовит блюдо. Продолжая свою интригу, я, как бы между прочим, сообщил ему:
– Слушай, я в библиотеке сейчас посмотрел. Оказывается, здешних черепах не едят. Они того, их мясо может быть опасно для человека.
     Он, как говорят, спал с лица, положил ложку, которую до этого воинственно держал в руке, и молча вышел. Я побежал за ним, сказал, что пошутил. Но всё было тщетно. Есть он не стал. Даже не притронулся к супу, который до этого с таким удовольствием готовил и млел, ожидая, когда мы сядем за стол.
     Я суп попробовал. Он был вкуснющий. Я с удовольствием его съел. Правда, на сердце было как-то муторно, что есть пришлось в одиночку. Но вылить суп у меня не хватило духу, а Володю зазвать к столу мне так и не удалось. Правда, не помню, чтобы он на меня серьёзно обиделся. Во всяком случае, никогда эту историю не вспоминал. Из панциря я сделал красивую пепельницу, которую впоследствии уже в Ленинграде ему и подарил.
     После супа прошло несколько дней. И выходя из дома, я встретил нашу сотрудницу с ребенком. И вдруг она, указывая малышу на меня, сказала:
– Димочка, вот дядя, который съел твою черепаху.
Ребёнок вытаращил глаза, посмотрел на меня как на Бармалея, и прижался к юбке матери. Скорей всего он решил, что я людоед.
     Позже я узнал, что эту черепаху мать купила для своего сынишки. Черепаха убежала, а я принял её за дикое животное и вот…ужасный результат. Я не знал, куда деваться от детского взгляда.

20 10

МАГЕЛЛАНОВ ПРОЛИВ

    Василий Ильич родился в одной из деревень Ярославской глубинки. Море никогда не видел, но мечтал о нём. Почему вдруг? Кто его знает. Телевизоров в тридцатые годы не было и в помине. Теперь обыденность нынешних дней тогда не могла присниться ни в страшном, ни в сладком сне. Да ещё деревенскому мальчишке. Но вот запало стать моряком. Наверное, через школьную географию, кинофильмы, книжки. Мечта прикипела к сердцу. И он реализовал её. Прошёл путь от младшего штурмана до капитана дальнего плавания. Доктор наук, профессор, Фундаментальные труды по судоходству. Европу многократно обошёл и справа и слева. Пересекал Атлантику. Юго-Восточная Азия. Избороздил все моря и океаны. Остался молод душой и крепок телом. Прекрасный рассказчик. Жизнь яркая, интересная, можно сказать, состоялась. Сын преуспевает в Западном полушарии. Связан с флотом. Путь отца не повторяет, но держится той же колеи  – морской.
    Как все деды, Василий Ильич, обожает внука. Сын даже как-то сетовал ему:
– Папа, я знаю – вы с мамой меня любили. А ты, по-моему, особенно. Души во мне не чаял. Помню твои большие, сильные и  тёплые руки. Как ты маленького подкидывал меня к небу и улыбался. Я всегда гордился тем, что мой папа капитан и плавает на больших красивых судах в океане. Но, внука любишь ты больше. Я вижу это и, конечно, рад. Но, не обижайся только, иногда завидую.
     Когда начались круизы в Антарктику, Василий Ильич решил попутешествовать. Всю жизнь в море. Но океан не может надоесть, как и небо. Тянет к нему и тянет. Так же как сызмалу. Многое он на свете повидал. Но любознательности в нём не уменьшилось. Ненасытен оказался.
    Конечно, отправился с внуком. Мальчишка был сам не свой в ожидании плавания, да ещё с любимым дедом. Сиял весь от счастья и впечатлений. Новый огромный мир, поглотил его. Но мира оказалось больше, чем он мог вобрать  в себя. Это как в музее. Эрмитаж, например. Запоминаешь только несколько экспонатов, если ими ограничиться и посвятить осмотру что-то выбранное заранее. Собственно, так и поступают гиды. Остальное только фон. Если же просто обходить залы, то довольно быстро устаёшь и скоро «тупеешь» от избытка виденного.
   Постепенно «остыл» и внук. Чаще стал оставаться в каюте. В то время он был увлечён компьютером, особенно играми. Больше всего увлекали «стрелялки» и «войнушки».
     Весь напряжён. Полное внимание к событиям на мониторе. Пах, пах, тра-та-та. Враги бегают, снайперы затаились. Надо их поразить, увидеть, обезвредить. И, главное, самому уцелеть. А это так не просто. Оторвать его от такой войны было практически невозможно. Дед всё понимал и особенно не приставал. Конечно! Вода, вода кругом вода. Даже небо  как то не замечалось. Будто нет никакой суши, никаких лесов и гор, никаких стран и людей. Как при Вселенском потопе. Об этом можно размышлять. Но внук к таким размышлениям был ещё не готов. Для него нужна реальная смена впечатлений. А её пока не было.
    Сам же Василий Ильич больше стоял на палубе, благо погода была преотличная. Он давно знал, что море всегда разное. Вблизи одно, вдали другое, на поверхности третье, в глубине – загадочная бездна. Цвет неба не такой как у нас дома. Его оттенки меняются непрерывно. Вот появляются облака. Вот они уходят куда-то – уплывают в небытие. Он стоял у борта и вспоминал молодые годы. Отдыхал. Нет-нет, да вспоминал себя капитаном – человеком ответственным за всё. За корабль, за команду, за пассажиров. Их безопасность, комфорт и даже за настроение.
    Случись что непредвиденное, только он должен принимать решение. Посылать в эфир SOS или не посылать? Покидать судно или не покидать? Он знал, например, что при эвакуации потерей не избежать. Обычно, они достигают 10-12 процентов. Не покидать судно, все останутся живы, если решение верно. Если капитан ошибся, потери могут быть катастрофическими. К счастью его капитанская практика прошла без потрясений. Но он знал, что так складывается не всегда и не у всех.
    Неожиданно появились чайки. Значит, скоро пассажиры увидят восточный берег Южной Америки. Легендарный мыс Горн, вход в Магелланов пролив. Подумал, надо внука обязательно вытащить. Может быть, такое событие окажется единственным в его жизни. Конечно, внешне панорама будет  выглядеть как обычный берег. Но те, кто увидит её, должен почувствовать некую легендарность момента:
• Патагония! Невидимые следы Магеллана. Эпоха Великих Географических открытий. Парусники. Радость усталых и счастливых моряков.
    Наконец, берег стал вырисовываться довольно отчётливо. Пора звать внука. Василий Ильич пошёл в каюту:
– Всё играешь Игорь? Давай заканчивай. Скоро Магелланов пролив. Помнишь, наверное? Столько тебе рассказывал.
Внук недовольно:
– Да подожди дед со своим проливом. У меня тут такие события разворачиваются. Не до Магеллана мне. Вот закончу.
Дед ушёл. Но скоро не выдержал и вернулся снова:
– Давай Игорёк, скорей. А то прозеваешь. Догоняй меня.
Ждёт на палубе. На борту народу всё больше. Дед занервничал. Внука всё нет и нет. Пошёл снова, возбуждённый:
– Игорь! Ну, сколько можно ждать. Скоро к борту будет не протолкнуться.
Внук не двинулся с места:
– Отстань, дед! Ну, отстань же! – и махнул рукой, чтоб ему не мешали.

 2011

МАЛЕНЬКИЕ ЧУДЕСА В БОЛЬШОЙ СТРАНЕ

Допуск.
     После окончания института у меня была возможность выбора при распределении мест. Неожиданно появилась специальная комиссия из Москвы. Вызывают. Беседуют. Предлагают Громовскую экспедицию в Ереване. Первый Главк. Закрытые работы. Понял – подхожу по анкетным данным. Дали подумать день-другой. К этому времени мой жизненный опыт складывался в северных районах – Магадан, Якутия, Кольский полуостров. И тут мне страшно захотелось на Юг. Горы. Тепло. Фрукты. Незнакомый мир. Я согласился.

     Ереван встретил жарой около пятидесяти градусов. Бегая по делам, забегал в дворики и обливался холодной водой из фонтанчиков. Прекрасная холодная  вода. Ереванцы очень гордились ею. Говорили, что она лучше швейцарской. Формируется в вулканических туфах. Красивый город. Новые люди. Другой быт. Экзотика для меня.
     Оформился. Направили в круглогодичную геолого-разведочную партию под Нахичеванью. Определили в деревянном сборно-щитовом домике вместе с русским буровым мастером. Чтобы начать полноценно работать, надо было познакомиться с геологией и гидрогеологией района, понять, чем эта партия занимается. Пришёл в Фонды. Ничего не выдают. Начальник объясняет:
– Выдать материалы не могу. У нас всё под грифом. Поезжайте в экспедицию. Зайдите в Первый отдел. Пусть дадут допуск.
    Что делать? Поехал. Всё объяснил. У тамошнего «секретника» глаза стали квадратными:
– Какой допуск. Возвращайтесь и скажите Гургену Левоновичу, что он мудак.
– Как же мы могли принять Вас на работу без надлежащей Формы. Он что, перепил там что ли?

     Вернулся. Объяснил деликатно ситуацию. Не знаю, был ли понят. Какое-то время отчёты мне  всё-таки не выдавали. Выручали геологи. Брали материалы на себя и тайком давали мне с ними работать. Потом всё  уладилось. Чудеса, да и только! Надо привыкать.

Карты и альбом.
     В начале шестидесятых годов  в газетном киоске Краснодара увидел геологическую карту Северного Кавказа полумиллионного масштаба. Не помню почему, но не купил. Возможно, была для меня дороговата. Немного позже узнал, что из продажи она изъята и получила гриф «секретно». Возможно, такой перевёртыш был связан с «оттепелью» и последующим «похолоданием».
     Многие топографические карты России тоже были закрытыми или шли под грифом «для служебного пользования». Меня это удивляло. Известно, что оккупированные во время войны территории картировались немецкими топографами.
     От кого всё это пряталось? Чудеса.
     На кафедре обучался в аспирантуре Юра Т.  Тема его диссертации была связана с Уралом. Руководитель, тогдашний проректор по научной работе, профессор Р., предполагал обыграть этот регион как классический случай широтной зональности. Трудность возникла с картами необходимых масштабов. Перед аспирантом возникла техническая задача – найти эти материалы. Через какое-то время он нашёл их. Начал громко и с восторгом показывать их руководителю. Тому показалось, что принесённый материал является закрытым. На кафедре в этот момент было много народу. Профессор прошёл войну. Был человек, видимо, пуганный и придерживался правила:
– Лучше позвонить первым, чем вторым.
Как проректор он знал соответствующие телефоны. Прямо с кафедры позвонил и сообщил, что здесь в открытой форме демонстрируются  закрытые материалы.
     Приехали довольно быстро. Всё перешерстили. Оказался типовой вариант (почти как с киоском в Краснодаре):
• Карты вначале были открыты; потом их закрыли, а новый статус этих экземпляров не оформили.
Лишнее изъяли. Пожурили. На том, к счастью, и закончилось.

     Много лет трудилась на кафедре старшей лаборанткой Татьяна Фёдоровна. Была она одинока. На руках старая матушка, которую она боготворила и была полностью ею подчинена. После смерти старушки Татьяна Фёдоровна вся отдалась работе. Тогда училось много вьетнамцев. Совершенно бескорыстно она занималась с ними с утра до вечера. Была для них и наставницей, и нянькой, и мамкой. Между ними сложились добрые и очень приязненные отношения.
     По окончании обучения благодарные вьетнамцы преподнесли ей подарок. В качестве памятной его части был небольшой красочный альбом «Вьетнам в борьбе». Растроганная таким вниманием, она многим рассказывала о подарке и с восторгом показывала подписанный альбом. Дошла очередь и до профессора Р. Он с интересом стал рассматривать альбом и вдруг…! наткнулся на портрет Мао-Дзе-Дуна. А тогда от великой дружбы с Китаем мы кинулись в другую крайность. Ошеломлённый Р. набирает известный ему номер телефона и сообщает, что на кафедре печатная китайская пропаганда.
     Татьяна Фёдоровна переполошилась. Что называется – в ноги. Заплакала.
– Не губите, пожалейте. Я не виноватая. Ведь это подарок.
 В ответ она услышала ласковые слова:
– Да Вы, Татьяна Фёдоровна не убивайтесь так уж. Приедут и разберутся.
     Приехали снова очень быстро. Ещё быстрее разобрались. Оказалось, что красочный альбом продаётся в наших советских киосках.
     Перед смертью профессора Р. Татьяна Фёдоровна навещала его в больнице и за свои деньги вызвала батюшку к одру умирающего доброго коммуниста и долго посещала его могилу.

Пропуска.
     Мой приятель собирался в служебную командировку на Камчатку. Нужен пропуск. Поскольку он уже ездил туда, требовалась только формальная процедура.
     В отдел пропусков на Литейном попал прямо перед обедом. Документы взяли и попросили зайти после перерыва через час-полтора. Он вспомнил, что с утра тоже не ел. Под ложечкой засосало. Решил воспользоваться заминкой. Вышел на улицу. Пошёл наугад. Почувствовал вкусные запахи из дверей дома, до которого он, размышляя о чём-то, дошёл. Определился со столовой. Вкусно и недорого поел. На выход. И тут в дверях наткнулся на постового.
– Ваш пропуск, пожалуйста.
Оказалось, что приятель попал на территорию военного училища.
– Какой пропуск? Я пообедать зашёл.
– А как Вы прошли?
– Через эту дверь. Здесь никого не было.
– Как не было? Этого быть не может.
Вызвали дежурного офицера.
– Ваши документы.
– У меня при себе их нет. Сдал на Литейный.
– Какой Литейный? Кому?
– В отдел пропусков.
– Хорошо. Кто вы? Зачем сдали? Когда?
Пришлось подробно объяснять ситуацию. Из неё следовало, что дежурный у дверей пост на время оставлял. Скандал. Кто виноват. Ясно, что постовой. И в ответе за его разгильдяйство – дежурный офицер. Приятеля задержали. Стали звонить на Литейный. Выяснили. Отпустили.

     В начале своей деятельности мне пришлось работать в погранрайонах. В местечке Шванидзор, на границе с Ираном, начальство Погранзаставы  обратилось в нашу геологическую партию  с просьбой прочитать лекцию для пограничников. Что-нибудь про геологию и про наши работы.  Почему-то отрядили меня. Красный Уголок полон. Вывесил простую географическую карту полушарий. Рассказал о геологическом устройстве Земли, основных её структурных элементах. То, что помнил из исторической и региональной геологии. Немного о методах поисковых и разведочных работ. Эта была моя первая лекция в жизни.
     Спустя какое-то время к нам нагрянула московская комиссия. В конце её работы состоялось посещение объектов. Эту рабочую поездку сопровождало руководство партии. Был приглашён и я.
     По пути следования наш кортеж периодически останавливали пограничники и проверяли пропуска. Проверяли у всех. Мне же только отдавали честь и улыбались. Московские инспектора ничего не понимали. И были немало удивлены. Но ведь каждый пограничник знал меня в лицо. Разве это не пропуск.

Цифра.
     1965 год. Низовья Амура. Хребет Мяо-Чан. Горный институт проводит тематические геолого-геохимические исследования. Одно месторождение касситерита уже находится в эксплуатации. Крупный карьер. Обогатительная фабрика. В экспедиции довольно много студентов. Организовали для них ознакомительную экскурсию. Предприятие впечатлило. Никто такого ранее не видел.
     В заключение все собрались у стен фабрики. Выслушали итоговые слова главного инженера, проводившего экскурсию. Предложили задать вопросы. После студентов руководитель наших работ поинтересовался:
– Какова себестоимость концентрата, производимого фабрикой?
Ответ был кратким:
– Это закрытая цифра.
     Наш научный руководитель был многоопытным и чётко мыслящим человеком. Он стал вычислять сам.
• Олово стоит в магазине столько-то. И начал тянуть цепочку производства в обратную сторону. Через одну-две минуты получил цифру.
Отведя главного инженера в сторонку, назвал её. Потом похвастался мне, что ошибся на копейку. Думаю, специалист по обогащению назвал бы не менее точную цифру, просто взглянув на здание фабрик.
 Разве это не чудеса? Закрыто, а  вычисляется элементарным образом.

Закрытые территории.
     После учебной практики в Крыму я поехал на Средний Урал. Предварительно с моим дядей (братом погибшего отца) договорились, что я приезжаю в Свердловск (ныне и ранее Екатеринбург) и даю телеграмму. За мной придёт машина. Я так и поступил. Жду день. Два. Никто не приезжает. Деньги заканчиваются. Решил добираться самостоятельно. Знал только номер почтового ящика и что находится он где-то в районе Кыштыма. Доехал поездом. Раннее утро. Туман. Зябко. Просвечиваются невысокие горы. Стал спрашивать. Никто не знает. Наконец, один мужичок указал мне на работающих недалеко солдат и посоветовал спросить у них. Действительно, они помогли. От Кыштыма километров восемьдесят по узкоколейке. Поезд ходит раз в сутки. Повезло. Угадал к отходу. Известный на Урале, хотя и небольшой, медеплавильный завод. Стал спрашивать. Кто-то показал рукой и объяснил:
– Дойдёшь до края посёлка. Там тропка. Иди по ней вдоль «колючки». Увидишь дырку. Пролезь. Вот и всё. Многие так ходят. Там магазин хороший. Это недалеко.
      Приблизительно через полчаса я был у своих. Дяди дома не было, но вся семья в сборе. Меня ласково встретили. Накормили. Стали расспрашивать про Крым, про учёбу в Ленинграде. Время шло к обеду. Пришёл дядя. Расцеловались. Оказалось, телеграмму не получили. И тут он удивился:
– Как ты прошёл? Почему мне не позвонили с КПП (контрольно-пропускной пункт)?
Я объяснил мой маршрут. Он прямо вскинулся.
– Какая дырка? Какая тропка? У нас стреляют без предупреждения.
Он был начальником этого объекта. Не дообедал. Поехал разбираться. Думаю, многим мало не показалось.
     Так неожиданно я обнаружил «народный лаз» на закрытую территорию оборонного объекта. Думаю, что таких дырок в заборах по всей стране было немало.
     Велик и непонятен русский человек.
 
     Один мой приятель часто бывал на закрытых объектах подобного рода и поведал такую историю.
     Огромная охраняемая территория. Цеха и склады находятся на расстояниях в километры. Вся структура объединена хорошими дорогами. Важная комиссия на нескольких машинах едет по одной из них. Вдруг…навстречу мужичок. Поднимает руку. Останавливаются.
– Не подкинете до деревни Селищи. Иду, иду. Теперь не знаю и куда. Мест не узнаю. Хоть подскажите, куда идти.
Мужика «в охапку».
– Кто такой? Как попал сюда?
Рассказывает:
– Иду, значит. Смотрю шлагбаум. Раньше его не было. Да и я ведь давненько здесь не бывал. Большие ворота. Стоит грузовой состав. Вагоны открыты. Много солдат. Офицеры. Вижу, большой шмон идёт. Я, чтобы не мозолить глаза, прошёл с другой стороны состава. Все заняты. Никто не обратил на меня внимание. Вышел на тракт. Места не узнаю. Чувствую, вроде заблудился. Спросить не у кого. И вот Вас встретил. Слава богу. Живые люди. Да ещё на машинах. Думаю, дай спрошу. Может и подвезут.
     У комиссии шок. Чем это закончилось для мужика и начальства, не знаю. Службе охраны уж явно не поздоровилось.
     Всякая граница имеет дырки. Они возникают в неожиданных местах и на короткое время. Но без них граница существовать не может.

2009

МАМЕ
 
        Шли девяностые годы. Время было трудное. Россия ломалась и начинала жить заново. Предприятия закрывались, зарплату платили не везде и плохо, пенсии нищие, цены росли быстро и неумолимо. Каждый выживал, как мог.  Я ушёл на пенсию и, когда меня бывшие коллеги по Горному институту спрашивали, что я делаю, я отвечал:
– Крестьянствую.
И это было правдой.
     К этому времени у меня была «усадьба» в Новгородской области. Земли при ней было больше, чем достаточно – почти треть гектара. Но земли бедные, заброшенные. Район холодный. Судя по климатическим картам в «Географии Новгородской области», его можно было отнести к региональному полюсу холода. Самые низкие январские температуры воздуха, самое холодное лето. Вегетационный период запаздывал в сравнении  с Приильменьем практически на две недели. Почвы бедные. Без удобрения они ничего не родили. В мае и даже июне обычны заморозки – иногда до пяти-семи градусов по Цельсию.
     Деревня была заброшенной. В ней осталось четыре дома. Для себя мы называли её Берендеевкой. Хотя нас и называли дачниками, работали мы много и трудно. Но силы ещё были, и работа доставляла нам не только пропитание, но радость.
     Позже я понял, что таких крестьянствующих дачников было в те времена довольно много. Именно, благодаря им, до наших дней ещё дожили отдельные избы, хозяйства, деревеньки и даже небольшие деревни. Русская земля оставалась обитаемой.

     Любопытная картина. Если в тридцатые годы крестьяне уходили в города, бросали свои наделы и малые родины, то в разруху девяностых много народу потянулось обратно из города в деревню. Правда, в большинстве своём, это были новые дачники. Новые – это значит не такие как у Чехова или Горького. Они жили зимой в городах, к земле были привязаны слабо. Но многие, хотя и не полностью, возвращались на земли отцов и дедов. К сожалению, явление это было недолгим. Через какое-то время силы оставляли таких возвращенцев. Внуки же, которых они поднимали на этих землях, приобщали к свежим овощам, ароматным лесным ягодам, грибам, свежей речной форели и хариусу, запаху сена, красивым диким далям, простору родной земли, просто тишине и весеннему пению птиц, встречам с лосями, иногда оленями, следами медведей и стадами кабанов на полях, огромными осенними клиньями улетающих журавлей, уже становятся редкими гостями. Им не нужна земля прадедов, им становится ближе душный и грохочущий город.

     А пока же мы на нашей дедовской земле работали как современные дачники. Приезжали регулярно, обычно в конце апреля – начале мая. Уезжали поздно – в сентябре, иногда начале октября. Некоторые оставались до снега. Выбирались по разному. Большинство пользовалось электричкой, довольно регулярно ходившей между Петербургом и Малой Вишерой. До Малой Вишеры мы добирались рейсовым автобусом, к которому выходили лесной тропой.
     Придя из Петербурга, электричка стояла на ст. Малая Вишера около часа и дожидалась прихода другой электрички от ст. Окуловка. Из неё народ валил валом и обычно забивал все вагоны. В ожидании прибытия этой толпы мы уже сидели в вагоне. И вот в такие моменты ожидания по ещё полупустым вагонам проходила гурьба местных ребятишек. Это была толпа чумазых и нечесаных мальчишек и девчонок разного возраста, но в основном как бы младших классов.  Они искали пустые бутылки, забытые кем-нибудь вещи, заглядывали под сидения. Вели себя свободно и независимо. Старшие шли впереди, младшие – гуськом двигались сзади. Я думаю, что послевоенные беспризорники и сироты гражданской войны выглядели почти также. Они оживлённо о чём-то болтали и держались дружной кучкой.
     И вот из этой цепочки один самый маленький мальчишечка поотстал и задержался около нас. А мы в это время доедали свои дорожные бутерброды и запивали их домашним чаем из бутылки. И когда этот ребёнок посмотрел на нас, у меня кусок застрял в горле, и стало перед ним почему-то ужасно стыдно. У нас с собой была пара шоколадных конфет в красивой обёртке. Мы угостили его одной. И тут я совсем обомлел. Этот замызганный,  голодный ребёнок, промышляющий в «команде» чем бог пошлёт, сжал в грязном кулачке эту жалкую конфету, посмотрел куда-то в сторону и тихо себе сказал:
– Это маме.
И побежал догонять своих.
     Он не съел эту конфету, хотя для него она была явным лакомством. Не раздумывая, он сохранил её маме. Не важно, какой эта мама была. Он любил её, она была для него родным человеком. Он заботился о ней и, наверное, жалел. Не зря в старом русском языке глагол, жалеть, означал любить. Помните в «Тихом Доне» у Шолохова жена Григория, прощаясь перед смертью с малолетним сыном, назвала его «жаль моя».
     Теперь наш случайный мальчуган уже вырос. Не знаю, как сложилась его судьба. Хочется верить, что она не обидела его. Но эта потрясающая сцена стоит у меня перед глазами по сей день.

     Она вызвала в памяти уже мой собственный детский случай 1943 года. Пережив самые тяжёлые  и страшные дни блокады Ленинграда, когда в нашей коммунальной квартире на Петроградской стороне умерли все соседи, и только мы с мамой чудом остались живы, я к лету 1943 года постепенно пришёл в минимальную норму. Моя судьба сложилась так, что мой дядя по линии отца сумел взять меня на лето  к себе. Он занимал довольно ответственный пост в тогда уже освобождённом Калинине (теперь снова Тверь) и его семья могла выезжать на дачу куда-то на Волгу. По тем тяжелейшим временам в семье был казённый достаток, и я довольно быстро окреп физически, хотя психологически, как сказали бы сегодня, был ещё слаб. И вот в середине лета кто-то передал нам небольшую корзинку свежей клубники. Я говорю нам, потому что нас было четверо. Мне самому старшему, шёл десятый год, остальные трое – двоюродный брат и две сестры, были младше меня.
     Клубника пахла божественно, наверное, она была прямо с грядки. Конечно, ничего общего с тем, что сегодня мы видим на прилавках супермаркетов – тёмно-красные «резиновые» клоны, какие-то эрзац-ягоды без запаха и вкуса, она не имела. Это был солнечный, душистый и сладкий плод. Это было нечто. Мы дружно навалились на чудо-корзинку и быстро опустошили её. Вечером вернулись родители моих маленьких кузин и братишки.  Я не помню их реакции, но слова тётушки (а они относились и ко мне и, наверное, в первую очередь) запали в мою душу глубоко:
– Что же вы нам с папой даже по ягодке не оставили.
Мне было очень стыдно. И это ощущение страшной и непоправимой оплошности осталось у меня до сих пор. Прошло шестьдесят пять лет, и тех, кого мы так неловко и незаслуженно обидели своим детским эгоизмом, уже нет в живых.
     А ведь мы не были голодны, нам не надо было добывать себе пропитание как мальчугану в электричке на станции Малая Вишера.
     Почему-то у сытых больше эгоизма, чем у голодных и сирых.

2008


МАМЮКОН

     К середине полевого сезона вышли на реку Маму. Запасы еды закончились. Но мы знали, для нас должны были поднять на лодках около тонны груза. По договорённости – в одном из трёх рубленых домиков на противоположном берегу, где когда-то базировалась геологическая партия. Место называлось Мамюкон.  Вначале решили проверить небольшую заимку, находящуюся в километре на нашем берегу. Послали рабочего – Сергея, парнишку-эвенка 16 лет. Он вернулся и сказал, что там ничего нет.
– Ну, что ж делать? Жаль, сразу об этом не подумал. Побоялся, что заимка уже разрушилась, – посетовал Александр Николаевич Неелов, начальник нашего небольшого отряда.
– Надо «сходить» на тот берег. Посмотреть.
– Саша! Наши якуты плавать не умеют. Придётся тебе. Давай вместе с Сергеем. Я знаю, что он плавает.   
     Ну, надо, так надо. Я пловец никудышный, но всё же. Да и по похожей реке (р. Хасын на 72 километре от Магадана) я в старших классах школы много бродил и даже два раза на плоту сплавлялся. Так, что страха и неуверенности не было.
     Наш табор, так мы называли привалы, был разбит напротив широкого плёса. Серёжка решил плыть через него. Я побоялся. Пошёл вниз по течению, где Мама делилась на два протока. Один благополучно перебродил. Через главное же русло пришлось переплывать. Оно было не такое широкое, как плёс, да и поначалу можно было идти бродом. Дальше  поплыл. Течение сильное с лёгкими бурунами. У того берега совсем обессилил. Берег –  галечный откос. Несёт. Брасом не достигал нужной скорости. Поднять же руки, чтобы плыть саженками (как говорят, по рабоче-крестьянски)  сил уже не было. Подумал,  хоть берег и приглубый, но до дна недалеко. Буду опускаться на дно и прыжками отталкиваться от него. Решил, что так дотяну. Опустил ноги и … чувствую, коснулся дна. Так толчками и выбрался. Чуть наискосок и рубленые домики увидел. Осмотрелся – вижу, Серёжка идёт. Проверили избы – пустые. Пошли краем берега вверх. На суке дерева мешок. Это были образцы пород. По этикетке установил: здесь проходил один из наших геологических отрядов, работающий на соседнем планшете. Еды никакой. Надо плыть обратно. Голодные, в мокрых семейных трусах. Оба побаиваемся. Чувствую, что у Серёги при переправе были свои проблемы. Но как не крути, надо снова лезть в реку. Предложил подняться выше плёса и идти бродом, держась за руки и помогая палками, пока поток не свалит. Так и сделали.
     Свалило. Поплыли. Уже у своего берега. А встать не можем. На дне  довольно крупные валуны. Течение сильное. С ног валит. Всё же на четвереньках, изрядно побив ноги, вышли на берег. Доложили Неелову, что видели.
    Неелов принял решение:
– С завтрашнего утра, делаем плот и четверо – Сергей, ты, Саша, и ещё двое, Егоров и Лукашка (рабочие  якуты) сплавляетесь вниз. Там мужики из Конкудеры (небольшой таёжный посёлок в двухстах километрах от нас; в переводе с эвенкийского – медвежье мясо) должны заготавливать сено. Задача:
• Узнать, поднимали ли груз и где он.
Утром напилили брёвен, связали их в небольшой плот и  двинулись. Плоты вяжутся так:
• В зависимости от предполагаемого груза пилятся брёвна определённой толщины и длины.
• Заготавливаются две поперечные слеги, которые кладутся поперёк с двух концов плота.
• Рубятся молодые берёзки, толщиной пять-семь сантиметров.
• Их торцы немного расщепляются. В расщеп поперёк вставляется не толстый широкий клинышек.
• Верхний край берёзки один человек, немного подкрутив его, начинает обматывать  через пояс.
• Другой помогает ему, скручивая стволик березки  введённым в расщеп клинышком.
• При этом, такую «верёвку» несколько раз продевают в образующееся кольцо, создавая кручёный обод.
• Для каждых двух брёвен нужно два кольца: один для начала плота, другой для  конца.
• Затем кольцо подводят под пару брёвен с торца до поперечной  слеги и, заворачивая его за эту поперечину, закрепляют клином под неё.
• Все создаётся на берегу на кругляках, как бы на стапелях.
• Затем вагами плот сдвигают на воду.

К середине дня  плот  изготовили и отчалили. Вначале шли по плёсу. Тихо спокойно. Потом вышли на место, где переплывал я. Ещё ниже вошли в небольшой перекат. И тут я понял, какой опасности подвергался накануне. Не выгреби, втянула бы меня эта стремнина с порогами. Никто бы и не нашёл.
     Устали. Все молчат. Плот двигается неслышно. Расслабились. Хорошо. Течением подтянуло к берегу. И … О боже! За поворотом у воды стоят три прекрасных оленя. Они мне показались красными. Наверное, от заката. Вскинули от неожиданности головы, развернулись и скрылись в чаще берега. Мои спутники засуетились:
– Эх, ты! Вот знать бы! Было бы нам мясо.
А я порадовался, что для оленей всё хорошо обошлось. Хотя нам мясо было больше, чем кстати.    
     Совсем к вечеру заметили на левом берегу небольшой навес. Теплился костёр. Около него хозяин. Причалили. Оказалось знакомый наших якутов. Русский. Косит здесь. Звали, кажется, Кузьмой. Там  у русских и якутов простые имена, часто уже выходящие из употребления в центральной России. Приятно их слышать. Кузьма был крепким мужиком. Наши якуты потом рассказывали про него всякие легенды.
     Вот повздорил он с якутом. Тот считался у них батыром. Зимой дело было. Кузьма вспылил, схватил нарты с двумя кулями муки и бросил в супротивника. Здесь надо заметить для тех, кто не знает. Мешок муки весит шестьдесят пять килограмм. Да нарты. Вот так. Промазал. Нарты сломались. Якут тоже осерчал. Схватил эти два мешка и бросил в Кузьму. Тоже мимо. Ну и разошлись. Вот такая драка.
     Как-то заготовив сено, Кузьма погрузил большую копну на плот, да по пути и сел днищем на камень. Что делать. Ведь всё в одиночку. Залез под плот – спиной его и сдвинул. Может так, а может легенда. Но ведь легенды на пустом месте не возникают.
     Принял нас хозяин приветливо. Угостил чаем. Поговорили. Сказал:
– Поднимали ваш груз на двух лодках. Сам видел. Ещё месяц назад. А вот где оставили, не знаю. Раз на Мамюконе и на заимке нет, стало быть, подняли выше. Наверное, оставили где-то у слияния Правой и Левой Мамы, на вашем берегу. Этого точно не знаю. Не скажу. Но поднимали. Это так.
     Когда закипел чайник, кто-то из якутов решил снять его и стал искать тряпицу, чтобы руки не обжечь. Кузьма ему заметил:
– Не смеши людей. Бери так. Хорошим рукам горячо не будет. А коли плохие, всё равно бери. Будут хорошие.
     Улеглись под навесом. В ногах тихонько горел костёр для ночи. Три бревна, положенные углом к нам на поперечном бревне. Тепло от огня шло под навес. Задремали. Вдруг кто-то из якутов забеспокоился:
– Кажется, портянки горят.
Кузьма в ответ:
– Хорошие портянки не сгорят. А плохие – туда им и дорога. Лежите спокойно.
И мы заснули. Ночью Кузьма изредка вставал и подвигал горящие брёвна к огню. Потом снова ложился. Чутко спал, хотя за день, думаю, косой-то намахался. Да ведь и другой работы хватало. Сено ворошить, а в дождь сгребать его в копнушки. Потом по солнышку снова раскидывать. Да обиходить самого себя. Силища нужна и выносливость бо-о-ль-шая.
     Поднялись рано. Снова чаю попили. Кузьма угостил лепёшками. Объяснил, как обратно добираться. На своей лодке переправил нас на другой берег, показал выход на тропу и попрощался. Мы пошли. Идти было сорок километров.
     Вначале шли кучно. Я отставал, но не намного. Якуты ходят быстро и мягко. Обуты в чуни. Это такие глубокие галоши из толстой резины со слегка загнутыми носками. По краю дырочки. В них продевается верёвка и завязывается вокруг ноги. На портянки обычно используют мешковину. Она крепкая, мягкая. Быстро высыхает. Шли марш-бросками. Ручьи и мелкие таёжные речушки  проходил, не разуваясь. Через каждые три часа – привал. Костёр. Обсушка. Чай. И снов марш-бросок. Удалось подстрелить белку. Освежевали. Съели на четверых. Вот и всё.
     Моя обувь была тяжелей и плохой для таких переходов – туристические ботинки. Они были грубыми, не высыхали и с каждым переходом тяжелели.
Якуты меня не жалели. Шли легко и быстро. Шаг у них мягкий, чуть вразвалочку. Я начал отставать. На привалах они дожидались меня.
– Ну, пришёл. Вот и хорошо. Пошли. Некогда рассиживаться. 
И быстро уходили. Я ковылял за ними, отставая всё больше и больше. Им приходилось ждать меня. Их отдых удлинялся. А я изматывался всё сильнее и сильнее. Может быть, они хотели показать, какой я слабак. У якутов быстрота ходьбы, длинность переходов и выносливость – это мужские доблести.
     Наконец, вышли на Маму, супротив нашего табора. Сильно вечерело. Стали делать маленький плот. Топора не было. Помню, я ещё подумал:
– Вот, разгильдяи. Таёжники называется.
Но у каждого из них был большой тесак. Кованый нож. Тяжёлый и острый. Ручка из корня берёзы. Ножны из берёзовой коры. На охоте они рубят им деревья, особенно когда гонят  соболя и ставят на него сетку. Со своими ножами они не расстаются.
     Кое-как плот «сляпали», и на «честном слове» переправились. Я так устал, что потерял голос.
     К утру немного отошёл. Неелов говорит:
– Саша! Надо сходить к слиянию Левой и Правой Мам. Может быть, и верно, груз туда отогнали.
     Двенадцать километров. Пошли в том же составе. Опять я отстал на полдороги. Надо отдать должное нашим якутам, они не попрекали меня и не насмехались. Я тоже не жаловался. Думаю, уважение ко мне в них росло.
     Нашли лабаз с припасами. Груз не наш. Соседнего по планшету отряда. Что делать? Решил немного взять. Ведь у нас не осталось ничего. Первым делом поели. Банку мясных консервов и выпили по банке сгущенного молока. Протыкается в торце две дырки. Из одной содержимое легко высасывается. Сразу повеселели. В меня вдруг как чёрт вселился. Столько энергии. Отобрал часть продуктов. Составил опись. Написал записку.
     Начали делать плот. В этот раз брёвна выбирали покрупнее. К берегу перетаскивали вчетвером на плечах. Тяжёлая ноша. Особенно, когда кто-то наступал ногой в ямку. Казалось, что плечо отвалится. Брали только справа и договаривались, если что… вместе скидываем. Ничего – перетерпели.
     Плот связали только к ночи. К счастью, небо было ясным и луна полная – как фонарь подвесили. Погрузились и … с богом. Пришвартовались у своего табора. Доложился.
     Неелов, выслушав меня, поморщился:
– Хорошо, что догадался опись составить. Но взятое надо вернуть. Ведь им тоже ещё работать и работать.
– В Ленинграде придётся объясняться. Предчувствую неприятный разговор. Ну да ладно. Дело сделано.
– Завтра возьмёшь пять оленей. Стыкуйте два плота, вчерашний и новый,  и давай снова на Конкудеру. Возможно, Кузьма ошибся. Поднимали не наш груз.
– Отыщешь наш, наймёшь несколько оленей и обратно.  Тамошние ребята знают, я всё позже оплачу.
     К середине дня двинулись. С оленями плоты тяжёлые. К вечеру сели на мель. Суета. Олени прыгают в воду. Мы тоже. Наконец, плоты сдвинули, оленей успокоили, затащили на плоты и дальше. Прошли километров десять. Встретили мужиков, которые наш груз сами поднимали. Оказалось, они оставили его на нашем берегу в заимке, чтобы не надо было перевозить через Маму. Хотели как лучше.
     А Серёга  признался, что на заимку не ходил, поленился. Соврал. И вот заставил всех понервничать и помучиться. Да и сам с нами натаскался.
     Никто его за враньё не побил и даже не отругал. Неелов сказал только:
– Эх ты Сергей! Что ж ты так? Я думал, ты настоящий мужик. А ты…!

 2010

МГНОВЕНИЯ БЫТИЯ

   Оглядываясь назад в жизнь, вижу только эпизоды. Какие-то небольшие кусочки. Кадры длинной ленты. Почти всегда чёткие. Иногда с множеством деталей. Бывает и без них. А между кадрами пустота. Как будто ничего не происходило, не было никакой жизни. Думаю, у всех так. 
    Недавно перечитал «Театральный роман» Михаила  Булгакова. Четырнадцатая глава «Таинственные чудотворцы» начинается как раз об этом:
• Удивительно устроена человеческая память. Ведь вот, кажется, и недавно всё было, а между тем восстановить события стройно и последовательно нет никакой возможности. Выпали звенья цепи. Кой-что вспоминаешь, прямо так и загорится перед глазами, а прочее раскрошилось, рассыпалось и только одна труха.
   Из кадров человеческой памяти и состоит  история народов и всего человечества. Что-то записано и сохранилось. Другое стёрто временем. Многое лежит внутри нас. Собственное, или из рассказ других людей,  семейные предания.
    Есть мгновения совершенно личные и не интересные никому. В детском садике, на даче под Ленинградом, во время купания в речке нырнул. Это было первое «плавание». Сразу оказался на дне. Испуга нет. Сижу на песочке, смотрю вверх и вижу сквозь желтоватую воду солнце. Кто меня вытаскивал, что при этом говорилось, не помню совершенно. Ощущение же тёплой и приятной водички, вид солнечных пятен сохранились отчётливо.   
    Отца не стало, когда мне было три годика. Как во сне… нет,  не вижу,…не знаю, как сказать…, будто меня подбрасывают  вверх. И мне не страшно.
    Детский садик (тогда называли «Очаг») находился напротив ткацкой фабрики имени 1-го Мая, где мама работала. Ходили пешком. Довольно большой путь. В основном топал самостоятельно. Сами походы не помню. Но вот весеннюю травку тогда у деревянного забора, сразу за главным зданием больницы Эрисмана (теперь 1-ый медицинский институт)  вижу совершенно отчётливо. Почему? Бог его знает. Наверное, это как у Бэлы Ахмадулиной:

• Иногда я ощущаю какое-то счастье. Это осознание мгновения бытия. Отражение Луны в Неве, например. Большего просить не приходится.
    Такого рода ничего не значащие эпизоды и есть те мгновения, которые нам даются как  вкус жизни. Остальное лишь рутина и суета.
    Бывают и знаковые отпечатки. Следы времени. Для меня они всегда интересней, чем история событий, объясняемая дядями и тётями. Как удивительно точно выразился Леонид Капица:
• Трактовка эксперимента – дело вкуса.
Специалисты пытаются объяснить те или иные вехи истории, опираясь на официальные документы. Такие документы сами по себе коварны и обманчивы. Они сухи и не отражают психологии, настроение и эмоции людей, участвующих в событиях. Но ведь события-то и творятся людьми. Неизбежная субъективность трактовок выдаётся за объективную истину.
    Мне часто приходилось бывать в разных городах. И я всегда посещал краеведческие музеи. Как-то в Томске увидел фотокопию «докладной» записки, кажется, урядника, который осуществлял надзор за ссыльными. Небольшой листок. Вроде бы, тетрадный. На нём карандашом, вкривь и вкось полицейский докладывал по начальству о ссыльном Джугашвиь (так значилась фамилия будущего вождя народов). Приблизительно записано было так:
• Третьего дня зашёл к Матрёне. Спрашиваю, где её постоялец Джугашвиль. Сказала, что ушёл на рыбалку. Второго дня зашёл. Где Джугашвиль? Матрёна ответила, что ещё не приходил. Сегодня его тоже нет. Вот таперя и докладываю.
Так и видишь заскорузлые пальцы простого мужика, который нет-нет да слюнявил карандаш и которому «докладная» давалась с великим трудом. О чём говорит этот первичный документ? Каждому понятно. Об условиях царской ссылки. О неспешности надзора. О долге службиста. О простоте бабки Матрёны. Что тут объяснять?
    Или вот свидетельство о получении специальности кровельщика. На гербовой бумаге с круглой печатью. Большой лист. Несколько подписей. Учили 6 лет. Перечислено, что выпускник умеет делать, говорится,  что верует в бога, что холост, что не пьяница. Так и видишь цеховую школу кровельщиков, молодого сибирского парня. Проникаешь симпатией к этому человеку, хотя его никогда не видел и не заешь его судьбы. Да ко времени моего посещения музея он уж давно был на погосте. Но, думаю, немало за свою жизнь покрыл крыш домов, церквей. Что ещё надо знать-то о нём. Он был мастер. Наверняка, женился. Имел много ребятишек. Конечно, хлебнул горя. Так ведь не он один. Были у него и радостные дни. Тоже, как у всех. Разве это не история России? Как посмотреть. Думаю, это элементарная частица нашего прошлого. Как без неё можно понять целое. Воссоздать прошлое тоже самое, что в математике решить обратную задачу. Известно, что корректно этого сделать нельзя. Частные же решения получить проще. Но и они отражают суть.
    Или вот ещё. Передо мной книжка: М. Лермонтов. Избранные произведения. Издательство «Московский рабочий», 1949 год. Внутри на обложке надпись:

Павлову Александру в 1947/1950 учебном году в 8-а классе Женсовет Главка. 30.VI 1950 г.

    Оказывается, я неплохо учился 60 лет назад. Школу курировал Женсовет Главка. Школьников поощряли подарками. Вспоминаю,
что экзаменов сдавали много и часто. После 4-го класса. Это начальное образование. После 7-го – неполное среднее. После 10-го – среднее с правом поступать в вуз. Принимала комиссия из  нескольких человек. Волновались. Готовились. Переживали. Относились к нам строго, но доброжелательно. Нас учили.
    Любопытны темы экзаменационных работ:
Выпускной экзамен 7-го класса (изложение). 1948-49 учебный год
• Штурм рейхстага.
Переводной экзамен 8-го класса. 1950 год.
• Героическая защита русским народом родной земли по памятникам древней литературы («Слово о полку Игореве», "Повесть о нашествии Батыя»).
Про патриотизм не долдонили. Выходило всё само собой. Прочитал свои примитивные опусы – гордились предками и Россией.
    Посмотрел школьные документы магаданского обучения. И неожиданно осознал, что учился рядом с Васей Аксёновым. Вспомнил, что говорили, будто мой дядька со своей женой давали ему рекомендацию в комсомол. Звучит просто. А ведь он жил со ссыльной матерью, прошедшей колымские лагеря 58 статьи. Отец тоже ЗК-58.
    Одно мгновение тянет за собой другие. Хотя они – только кусочки жизни, никак не связанные между собой. Но бывает, стоят рядом. В школе я был влюблён в девочку из старшего класса. Сейчас понимаю, что она могла учиться с Васей в одном классе (в Магадане было совместное обучение). Может и за одной партой сидели. В 1-ом Ленинградском медицинском институте, который заканчивал Аксёнов, училась Ирина Куртаева – моя одноклассница по Магадану. Через неё я познакомился со своей первой женой (неудачный брак), которая тоже могла встречаться с Василием в стенах 1-го Медицинского. Тётка (жена моего дяди) преподавала в Магаданской школе английский язык и, конечно, знала и обучала школьника Аксёнова. Чудеса, да и только. Но вот, поди же. Узнаёшь об этом много-много потом. Как мгновения жизни разных людей бывают переплетены. Но при этом совершенно не связаны судьбой.
    Год назад Юрий Манухин подарил мне одну из своих книг. Он не такой прославленный писатель как Аксёнов. Но тоже пишет отлично и много, известен читающей публике. Оказалось, мы с ним во времени немного разошлись, но в пространстве ступали, как говорят, след в след. Магадан, 1-ая школа. Классы с литерой «А». В одной и той же бухте ловили навагу. Влюблялись в девочек из классов, старших нас на два года. При нем милиционеры избивали мужика в ватнике, прыгая на нём в тяжеленных сапогах. Похожее я тоже видел из окна комнаты. Только менты просто стояли над «поверженным» и связанным мужиком.  А какой-то тощий очкарик в пальто – рядом. Потом он стал уходить. Вдруг вернулся и ногой начал бить лежачего в лицо. Помню, на ноге у него была галоша. Менты молча наблюдали.
    Юра проваливался в прорубь. Я тоже там побывал. Впервые в Магадане, как и Юра, попробовал спирт. По субботам в школе часто устраивались танцы. Направляясь на них, обычно заходили в туалет и выпивали по полстакана, прикладывась после к крану с холодной водой. Оба, в разное время, поступили в Горный на специальность «Гидрогеология». Оба набрали только проходной балл – 28 из 30. Учебные практики. Естественно общие – Саблино, Тосно, Солнечное, Вышегород (Псковской области), Крым. Одна из производственных практик – Кольский. Кажется у обоих преддипломная. Мне и ему (так я понял из повести «Сезоны») нравился ранний Маяковский.
    Вот такая вдруг выявляется пространственная связь в различном времени. Это тоже мгновения бытия. Время не совпадало, а пространство оказывалось одним и  тем же. По крайней мере, регионально.
    Немного подустал. Канун Дня Победы. На улице теплынь и солнце. Деревья в молодой листве. Трава подросла. Сочная и яркая. Решил прогуляться. Подумать. Шагая по сухому асфальту улиц и окрестным скверам, вдруг осознал, в чём суть мгновения бытия.
    Ведь совсем недавно я с Верочкой ходил по этим местам. И сейчас много раз наступаю на её следы. Её уже нет. А следы остались. Не только на земле и тротуаре, но и на скамейках, где она сидела. И в воздухе, которым она дышала. Своё время мы перекачиваем в пространство, материализуя его. Оно остаётся на Земле, остаётся среди людей и природы. Оно никуда не девается. Это же закон сохранения. Его никто не опровергал. Просто оно ушло из Бытия в Не-Бытие. Спряталось от глаз. Вот и всё. Поэтому и мгновения жизни, проявляются в памяти. Иначе, откуда бы им взяться.

2011

МЕСТО И ВРЕМЯ

Беломорский 22
     Петрович страстный рыболов. Где только не ловил. Пробовал и на реках и на озёрах. Но после того, как в нашей Берендеевке на речке Белой выловил хорошую форель, незаметно для себя специализировался в форелиста. Рыбалка эта увлекательная, но трудная. Тут с удочкой не посидишь. Нужна физическая выносливость и мастерство во владении спиннингом. Белая  – речка небольшая, но для рыбалки сложная. Берега в густом кустарнике. Подходы дикие – этакие северные джунгли. Завалена буреломом.
     Идти вверх по течению нелегко. Выбирать места не просто. Температура воды восемь-десять градусов. Блесну надо забрасывать снайперски. Под крутой обрыв, коряги, завалы из деревьев. Потерять её очень просто. Но при умелом забросе форель часто выскакивает из укрытия и, преследуя «живца», иногда хватает у самых ног.
     Река петляет. За день ловли приходится проходить такой «таёжностью» много километров. Но когда улов хороший радости нет предела. Петрович весь светится. Выкладывает рыбу на дощатый настил, фотографирует. Потом тушит  в собственном соку с луком и пряностями. Часто коптит. Всё это заканчивается в час-два ночи. Съедается с приятелями под пиво и водку. Когда улов большой, копчёности везутся домой. Приходит с рыбалки весь мокрый от пота, облепленный травой, листьями. Едва передвигает ноги. Отдувается и сияет улыбкой – рот до ушей.
     Добираться до нас не близко. От Петербурга километров триста, От райцентра дорога лесом. Бывает залита водой. Иногда приходится откапываться. Раз не было лопаты. Из громадных луж, которые не проехать, руками рыл канавки, чтобы спустить хоть частично воду. Да и от соседней деревни, где он ставит машину, до нас топать ещё около километра. Но рыбалка форелиста того стоит. Петровичу очень наши места нравятся. Балдеет от них. Поэтому и ездит.
     Нынче лето выдалось дождливое. То облака накрывают землю, то ливни с грозами. Был и град. Белая вздулась, превратившись в не проходимый мутный поток. Но всё же Петрович приехал. Пробыл неделю.
     Дорога к нам идёт через Волхов. Именно в эту поездку Петрович решил заехать к хорошему школьному приятелю. У того давно отцом был построен в деревне на берегу этой большой реки дом, километрах в шести вниз по течению от знаменитого села Селищи. Встреча была тёплой, радостной. Немного порыбачили на лодке. Пообедали. Отдохнули. И опять на реку. Искупались. Дело к закату. Так  хорошо. Почти как у С. Маршака:
… глядя с берега крутого
На розовеющую гладь,
Порой одно он скажет слово
И это слово – «Благодать».
     Посидели. Помолчали. Собрались в дом. И вдруг появляется большой сухогруз. Проходит мимо них, и Петрович с удивлением читает на борту – «Беломорский 22».
     Да это же судно его отца. Отец был на нём капитаном. С детства Петрович знал его. «Беломорский 22» никогда раньше по Волхову не ходил. Никогда. А тут?
     Как будто вернулось детство, вернулся отец. Вот он сейчас помашет ему с мостика рукой и улыбнётся. Сердце захолонуло.
     Ведь надо так. Совпали день и час и место, где суждено было встретиться. Он приехал и появился отец из небытия.

Рембо из Моровского.
     Вадим Андреевич, мой сосед – сильный сухощавый мужик семидесяти двух лет. Хозяйственный. Прекрасный мастеровой, особенно в том, что касается техники. Аккуратен и большой эстет во всём, особенно в обустройстве дома и сада с огородом. Нынче наметился обильный урожай яблок. У него несколько крупных деревьев. Ветки гнутся от тяжести плодов почти до земли. Необходимо срочно поставить подпорки. Далеко за ними ходить не надо.  Лес и кустарник обступаею стеной, заполняя ещё недавно пахотные и покосные угодья. Около семи вечера, взяв топор, повязав голову банданой, в одной рубашке вышел за ограду. Дом у него последний. Да и Моровское-то состоит из трёх домов, заселяемых горожанами только в летние отпуска. Прошёл немного в молодой лесок, нарубил подставок. Окорил их. Лыко сложил рядом для обвязки. И…решил походить ещё, чтобы найти более высокие рогатины. Прошёл немного дальше, а обратно дорогу потерял.
     Надо сказать, блудил он часто, хотя леса не боялся. Когда-то служил на Дальнем Востоке Приходилось бродить в тайге. У нас, когда уходил за грибами, бывало возвращался к ночи. Раз появился  даже в два часа в полной темноте. В этот раз никто не ожидал, что он заплутает серьёзно. Жена с сестрой ходили в соседнюю деревню к вечерней автолавке. Вернулись в десятом часу. Его всё не было. Забеспокоились. Ходил с ними в разных направлениях. Кричали, били в тазы. Всё напрасно. Решили ждать утра. К счастью, дождя не было. Небо вызвездило. Похолодало. Ночь прошла в беспокойстве. Женщины встали в пять утра. Стали искать хоть какие-то следы. Кругом трава по пояс. Местами до плеч. Нашли. Тропка вдоль изгороди привела их к нарубленным рогулькам. Место вытоптано. Метрах в семидесяти от бани. Как он потерял её? Непонятно. Ходили и дальше. Там густой мелкий березняк, ивы. Под ними трава невысокая. Следов не нашли. Чего только не приходило в голову. Вдруг подвернул или сломал ногу. А если инфаркт, инсульт. Лежит где-нибудь. Может быть, и не так далеко. Позвонили в райцентр. Начали со звонка 01. Ожидали, что отделение МЧС. Там выслушали. Записали. Потом сказали, что это «Пожарная часть». Отослали звонить в милицию.
     Позже выяснилась доблесть этой части. В соседней деревне загорелся дом. Что-то там было с проводкой. Изба полыхала. Позвонили 01.
– Сильно горит?
– Да!
– Так мы всё равно не поспеем. Ведь до вас десять километров по лесной дороге.
– Да ведь соседние дома могут загореться.
– Ну, не горят же.
– А если лес вспыхнет. Ведь в лесу живём.
– Мы лес не тушим.
Вот и весь разговор. Успокаивает.
     Наконец, определились у дежурного. Снова всё записали. Приехал старший какой-то там группы. В сандалиях и с папкой. Снова всё записал. Забрал паспорт. Прошёл на место заготовки рогулек, с которого исчез Вадим Андреевич. И ушёл, сказав, что позвонит завтра. Конечно, звонили сами. Услышали успокаивающий ответ:
– У нас в лесу люди пропадают каждый год. За двадцать семь лет, которые я тут служу, нашли только одну бабку и четыре трупа. Да и то, бабка сидела на упавшем дереве недалеко  от деревни и ждала.
– Собаки у нас нет. В Боровичах и Новгороде мне отказали. Да через пятнадцать часов никакая собака след не возьмёт. А тут у вас такие росы.
– Давайте ждать. Может сам выйдет.
     Позвонили в Питер детям. Приехали к вечеру вместе с внуками. Пробовали искать. Сумерки. Ночь. Промокли до ушей. Ничего не нашли. Зять палил из ракетницы. Кричали в рупор. Всё впустую.
     Утром поехали уже скандалить. Администрация района. «Ментовка» получила указание. Приехала группа. Притащили собаку – откормленную суку лабрадора. Скорей всего это была чья-то домашняя псинка. Притащили бедную для успокоения родственников. Снова посмотрели место «пропажи». Смотрели баню, чердак в доме. Спускались к ручью, где у нас родник. В лес не ходили. Пообедали. Составили ещё один протокол и уехали.
     Все в растерянности. Что делать? Искать. Где? Лес огромный. Никто не знает, куда отец мог пойти.

     Наш же Петрович просидел весь день в раздумье на веранде. Готовил снасти. Смотрел на небо в облаках и тучах. Понимал, что вода в Белой должна существенно упасть, и раздумывал – ехать к вечеру ловить или не ехать. Дни для него проходили впустую. И он решился. Быстро собрался и пошёл в соседнюю деревню к своей машине.
     Проходит несколько часов. Дело к сумеркам. Вдруг звонок от нашего сына из Питера:
– Родители, привет! Нашёлся ваш сосед.
– Где? Откуда ты узнал?
– Петрович нашёл его у реки. Подробности у Лены. 
Сразу звонок от дочери:
– Петрович нашёл Вадима Андреевича. Уже везёт. Всё расскажет сам.
     Я кое-как попал в сапоги. К соседям. Только забежал во двор:
– Нашёлся! Нашёлся!
    Вначале не поверили. Потом женщины в слёзы. Пожалуй, первый раз я видел, как рыдают от счастья. Выбежала дочь Вадима Андреевича. Ревёт. Обнимает меня.
– Где? Как?
Внуки побежали встречать деда в Квасильниково.
     Вадим Андреевич, когда понял, что заблудился, вышел к верховьям одного из многочисленных ручьёв, бегущих к Белой. Русла у них завалены лесом. Борта крутые. Почти каньоны. Шёл с палкой, щупая, нет ли по пути ямы. Боялся за ноги. Но раз всё-таки угодил. Две холодные ночёвки. Спал час-два. Рубил ветки. Ложился на них. Такими же ветками укрывался. На лицо бандану. Комары жрали нещадно. В первую ночь подходил какой-то крупный зверь. Обнюхал и ушёл. Скорее всего, медведь. Он там бродит.
    Наконец, вышел к реке и почти весь день блуждал по ней, двигаясь вверх по течению. Знал, что ближе к верховьям находится большое село. Река на участке, куда он вышел, здорово петляет. Два раза переходил реку. Пытался срезать путь. Раз вышел на старое место. Выбился совершенно из сил. Чувствовал, что предстоит третья ночёвка уже у берега. Наткнулся на заросли дикой чёрной смородины. Решил хоть как-то подкрепиться. И тут…услышал за спиной:
– Эй! Человек, кто ты?
 Обернулся. Петрович узнал его и с радостью от неожиданности крикнул:
– Вадим Андреевич! Никак это Вы?
– Да! Да! Я, Вадим Андреевич! А Вы кто (он Петровича не узнал)?
     Дальше снова переправа. Тёплые носки, кусок хлеба с помидором. Место в «десятке» и встреча с внуками  и домашними.
     Все охали и недоумевали:
– Ведь надо, как получилось. Совпали и место выхода Петровича и  нашего «потеряшки» и время.
     Такой выдался у Петровича приезд. Вначале встреча с отцовским сухогрузом на Волхове, теперь встреча с нашим «Рембо» в дебрях реки Белой.
     Пересеклись жизненные траектории.

2010

МЕТЛА

    Серафим Спиридонович Боголепов был очень серьёзным и набожным человеком. Он регулярно ходил в церковь, соблюдал посты, дома читал библию, книги по науке и религии, любил искусство. И во всём этом имел свою позицию. Он её никому не навязывал и обычно в споры не вступал. Понимал, что каждый человек имеет право на собственные взгляды.  Это успокаивало его душу и определяло нравственные устои. Со стороны  могло показаться, что он скучный и даже нудный. На самом же деле Серафим Спиридонович был интересным человеком, и поговорить с ним было одно удовольствие.
    Возможно, поэтому он оказался приглашённым в гости к Наталье Игоревне. Простое русское застолье: картошка, солёные огурцы, грибочки, квашеная капуста и, конечно, водка. Это был непринуждённый междусобойчик.
    Серафим Спиридонович оказался в этой компании впервые и поначалу чувствовал себя неловко. Да на него никто и внимания не обращал и с разговорами не лез.  Всех вполне устраивало, что пригласила его хозяйка. И этого было достаточно. С выпивкой и тостами его никто не донимал. Немного погодя, успокоившись и приглядевшись ко всем, он тоже выпил. Ему здесь стало нравиться. Он молчал и слушал. Разговоры для него были интересны. И, как-то незаметно для себя, он прикладывался к рюмке чаще и чаще.
    Постепенно гости поднимались от стола и начинали бродить по квартире. Образовывались небольшие визави и разговоры стали носить кулуарный характер. Наталья Игоревна вышла на кухню и занялась хлопотами хозяйки. Серафим Спиридонович скоро остался за столом в одиночестве. Он решил выпить ещё рюмочку. Закусил огурчиком и пошёл на кухню в общество Натальи Игоревны. Она пригласила его сесть за кухонный стол и стала потчевать чаем. Серафим Спиридонович от чая разомлел и неожиданно обратился к хозяйке с вопросом, который, как оказалось, мучил его с момента, когда он преступил порог квартиры:
– Наталья Игоревна, можно я задам Вам один вопрос?
– Конечно, отчего же, – ответила она приветливо.
– Я, как только зашёл к вам, обратил внимание на метлу с длинной ручкой. Меня немного удивило, что она стояла у самой двери. Каким-то непривычным мне показалось место для неё.
– Дорогой Серафим Спиридонович! Это ведь как посмотреть, – начала она с лукавой улыбкой. – Ну, раз уж Вы спросили, придётся сказать. Это для того, чтобы мне удобней было. Я ведь на ней по ночам летаю. Думала, вы сами догадаетесь.
    Серафим Спиридонович так опешил, что не нашёлся, как среагировать. Весь сник и потупил глаза. Наталья Игоревна ещё раз лукаво улыбнулась и ушла из кухни. Серафим же Спиридонович, посидев немного за пустой чашкой чая, тяжело поднялся. Как-то незаметно и кое-как оделся, раскланялся с хозяйкой и поспешил домой.
*
    Жил он недалеко и потому решил идти пешком. Ответ Натальи Игоревны о метле не шёл у него из головы. Он вспоминал застолье и мысленно ещё и ещё стал присматриваться к её гостям. Постепенно ему начало казаться, что все они были какими-то странными, а само застолье теперь стал воспринимать как шабаш нечистой силы. Правда, никто не летал по комнате, ни у кого он не заметил клыков, зелёных языков и других атрибутов нечистой силы, которые описывались в книгах и демонстрировались в фильмах-ужасах, наподобие гоголевского Вия. Но всё же, компания была совершенно необычной, для него  непонятной.
    Он пришёл последним и, когда появился в комнате в сопровождении хозяйки, никто на него даже не посмотрел, а на Наталью Игоревну глядели с почтением и, сейчас ему казалось, даже с некоторым подобострастием и страхом, который пытались спрятать внутри. Он вспомнил, что слышал только гул голосов и не понимал ни слова. Как будто все говорили на каком-то тарабарском языке. Создавалось впечатление, что никто никого не слушал. Что-то говорили своё, непонятно для кого.
    Пили гости, на его взгляд, много, но, казалось, совсем не хмелели. Только становились разговорчивее и начинали много жестикулировать. Некоторые переходили со своих мест и присаживались к другим гостям. Постепенно всё перемешалось. Кто-то вслух начинал читать стихи. Но он слов по-прежнему не различал. Почему-то  его потянуло к рюмке, хотя он к этому никогда склонен не был. Сколько он выпил, теперь уж не припомнил. Казалось много.
    А вот эта метла, которая сразу бросилась ему в глаза! Почему он задал о ней вопрос Наталье Игоревне. И с какой загадочной улыбкой она посмотрела на него, когда сказала, что летает на этом помеле. И самое удивительное то, что он не воспринял её ответ как шутку. Сразу решил, что она говорит серьёзно и правду. Вспомнил, что ему стало тогда жутко и сразу захотелось сбежать из этого дома. Скорей, скорей от этого странного сборища, на улицу, где ходят обычные люди, движется городской транспорт, и горят вечерние огни большого города. Постепенно он стал успокаиваться, почувствовал, что немного трезвеет, и ему полегчало. Но какой-то осадок от этого нечаянного для него гостевания остался.
*
    Дома он почти забыл о вечеринке. Выпил чаю и пошёл смотреть телевизор. Удобно расположился на диване, наугад нажал на кнопку пульта. И надо же было так случиться, что на этом канале шёл  фильм «Вий» по Гоголю. Да, поди ж ты, как раз попал на кадры, когда Хома в церкви начертил мелом круг, чтобы огородиться от бесов. А нечисть вокруг него и над ним так и вьётся, так и пугает его.  В другое  время Серафим Спиридонович переключил бы канал, но после засевших в нём впечатлений от необычного для него вечера вдруг начал смотреть. Кадры фильма снова взбудоражили его, заставили даже нервничать. Настроение испортилось. Почувствовал, что не сможет нормально заснуть. Вынул из холодильника початую когда-то бутылку водки. Налил полстакана. Подумал немного и медленно выпил, занюхав корочкой хлеба. Посидел ещё и решил, что пора ложиться спать.
*
    Как ни странно, заснул он почти сразу. Но на смену реальности пришли миражи сна. Появились живые картинки почему-то из  булгаковского романа. Вот он вместе с Маргаритой Николаевной у озера, где у костра плясали прекрасные нагие ведьмы, водили хоровод прозрачные русалки и толстомордые лягушки играли марш в честь Маргариты. Вот за Маргаритой прибыла машина с водителем – чёрным длинноносым грачом. Это было пострашнее, чем на богемном междусобойчике у Натальи Игоревны. Но особенного ужаса Серафим Спиридонович не испытывал. Он был невидимым зрителем.
    Неожиданно всё для него изменилось. Сердце захолонуло от страха. Он почувствовал, что на нём кто-то сидит верхом, сжимает коленками бока, и  Благолепов Серафим Спиридонович, летит  вперёд с огромной скоростью. Ба! Да это Наталья Игоревна погоняет его. А он – уже не Благолепов, а боров (вместо булгаковского Николая Ивановича). Ему тяжело дышать, сердце вот-вот выскочит из груди. Ещё секунда-другая и он умрёт, не выдержав этой гонки. Молит о пощаде, но его не слышат. Коленки Наташи  сжимают его всё сильнее. Ему уже нечем дышать. Но, видно, кто-то сжалился над ним, и он вдруг проснулся в холодном поту, судорожно глотая воздух. В комнате становилось светло. Наступило утро. Было воскресенье.
*
    Позавтракав, Серафим Спиридонович пошёл в церковь. На душе было муторно, в голове похмельно. Одарил мелочью просящих милостыню у входа, привычно вошёл внутрь и истово перекрестился. Народу было много. К началу службы он опоздал. Но что делать, накануне у него оказался тяжёлый и греховный вечер. Поставил свечу и начал про себя молиться о прощении. Просил, чтобы Господь освободил его от страшных снов и успокоил мятущуюся душу. Утренняя обедня закончилась и он, полагая, что каким-то образом очистился, успокоенный пошел прогуляться по парку, благо погода выдалась солнечная и тёплая. Лёгкий ветерок благотворно повлиял на него. Похмелье постепенно исчезло. Вдоволь находившись среди парковой зелени и прудов с лебедями, он двинулся домой. С аппетитом пообедал и решил прилечь. Как-то незаметно для себя заснул. И вдруг… накатил прежний страшный сон. Опять он стал боровым, летящим на фоне звёзд как ракета. Наталья Игоревна сидит на нём и сжимает коленками его бока, заставляя перебирать ногами быстрее и быстрее. У него не хватает дыхания, он молит о пощаде, но всё тщетно. И когда ему стало казаться, что сердце сейчас выскочит из груди, и он умрёт, внезапно, как будто очнулся. Осознал, что всё происходящие сон,  но страх долго ещё не отпускал его. Пульс был бешенный, как во время приступа тахикардии. Пошатываясь, добрался до аптечки, выпил сорок капель корвалола, положил под язык таблетку валидола и рухнул в кресло. Закрыл глаза и старался ни о чём не думать, стать как травка. Постепенно ему это удалось и, как говорят, отпустило. Решил, что обед был слишком обильным и, возможно, на диване он как-то неловко во сне повернулся. Эти рассуждения успокоили его.
    Вышел снова на улицу и погулял по скверам, которых в его районе было  много. После ужина немного почитал и, утомлённый прогулкой, быстро заснул.
Какое-то время спал безмятежно, но…, видимо, во второй половине ночи, … тот же ужасный сон настиг его. Снова он боров, его пришпоривает Наталья Игоревна. У него кончаются силы, его сердце сжимается от страха и бешеной гонки. Он уже начинает понимать, что это только сон, но это осознание сна не приносит облегчения. Просыпается внезапно, как и прежде, в холодном поту и полностью обессиленный.
*
    Сны с боровым стали регулярными. Они были как навязчивая идея. Ему стало страшно жить, боялся заснуть. Опаздывал на работу, стал весь дёрганным, похудел, под глазами появились синие круги. Коллеги его не узнавали. После долгих колебаний он решился обратиться к психиатру. Внимательно выслушав и душевно поговорив, врач постарался успокоить его и выписал какие-то таблетки, уверив, что они должны помочь.
    Но они не помогли, и Серафим Спиридонович совсем отчаялся, решив, что с ним происходит что-то очень серьёзное. При втором посещении, психиатр посоветовал ему пройти курс гипноза. Серафим Спиридонович добросовестно посещал нового врача и его процедуры. Но всё было тщетно. Он никак не мог войти в гипнотический сон. Больные, которые проходили лечение вместе с ним, при первых же пассах врача засыпали. Некоторые даже при этом всхрапывали. Он же, хоть и закрывал глаза, никак не мог войти в лечебный транс. Пришлось снова идти к своему уже психиатру. И тот порекомендовал ему использовать принцип «клин клином вышибают».
– Серафим Спиридонович, я бы посоветовала Вам снова посетить,  компанию, где Вы приобрели свою фобию. Отнеситесь к этим людям без предубеждения. Думаю, Вы легко убедитесь, что история с метлой была просто шуткой. Как только Вы это поймёте, все кошмары пройдут сами собой. Если честно, то другого пути я не вижу. Попробуйте.
    И Серафим Спиридонович решился.
*
    В ближайшую субботу, предварительно созвонившись (не без некоторого душевного волнения) он напросился в гости к Наталье Игоревне. В назначенное время позвонил в знакомую квартиру №50. Дверь сразу открыли. Улыбающаяся Наталья Игоревна представила Боголепову новую гостью:
– Елена Николаевна, моя юная подруга. Прошу любить и жаловать. Вы тут пообщайтесь, а я должна бежать на кухню готовить закуски.
    Серафим Спиридонович представился. Молодая особа ему сразу понравилась, и он решил поинтересоваться, где она познакомилась с хозяйкой. Собственно спросил просто так, как говорят, для завязки разговора. Но при этом не стал дожидаться ответа и, чтобы показать, что он старый знакомый Натальи Михайловны, попытался угадать сам:
– Елена Николаевна, я вас на кафедре у Натальи Михайловны не встречал, у коридорах университета и в буфете тоже, могу предположить, что с Натальей Игоревной вы познакомились в одной из северных экспедиций. Я угадал?
    Новая гостья знала про шутку с метлой и чтобы продолжить розыгрыш, ответила:
– Нет Серафим Спиридонович, не угадали. Вы, наверное, обратили внимание на метлу около двери, так вот моё знакомство с хозяйкой связано с ней.
    Серафим Спиридонович, боязливо огляделся. Метла стояла на прежнем месте.
– Елена Николаевна, хотелось бы узнать, в каком смысле связано?
– Да очень просто, в прямом. В  каждое полнолуние мы вместе с Натальей Игоревной  на ней летаем. Так уж у нас заведено.
    Серафим Михайлович спал с лица. Опрометью бросился к двери, и не успела Елена Николаевна понять, в чём дело выскочил на лестницу и кубарем скатился вниз. На улице он бегом помчался к своему дому.
    Но, как, ни странно может показаться, вторичный ужас вышиб у него фобию и, придя домой, он вдруг рассмеялся и повеселел.

Прав русский народ, говоря, что клин клином вышибают.
   
2014

МИШКИ И МЕДВЕДИ

Дети обожают плюшевых мишек. Такого медвежонка мы подарили нашей маленькой дочке. Медвежонок очень понравился ей. Она много с ним играла и нежно любила. Однажды к нам приехал её дядя – моряк с Дальнего Востока. Свою племянницу увидел в первый раз. Подарил ей в большой коробке изумительной красоты куклу. Разодета по последней моде. Дорогое платье, красивая причёска, изумительные туфельки. Банты. Загляденье, да и только. Но эта красавица почему-то на дочь не произвела никакого впечатления. К вечеру мы находим куклу, заброшенной  в угол и раздетую. Все наряды оказались на плюшевом мишке, который к тому времени был уже довольно затёртым и помятым.

Медвежата
     В младших классах школы я любил ходить в наш ленинградский зоосад. После войны он был беден, но мне там нравилось. Жили мы на Петроградской стороне. Мама на работе, а я таскался по музеям (они тогда были бесплатными) и паркам. В хорошую погоду перелезал через забор в зоосад. Кажется где-то на участке с белыми медведями. Начинал с них. Потом обходил ближайшие вольеры с волками, лисицами, кошачьими. Любил смотреть на маленьких медвежат. Зоосад по будням был почти пуст. Я подлезал под невысокие железные перила и подходил вплотную к медвежатам. Обычно они сосали лапу. Раз я попробовал вместо лапы подсунуть свою руку. Они принимали её как свою. И мне нравилось. Тёплые губы, мокрый язык и этакое причмокивание. 
     Я проделывал это при каждом посещении. Как-то решил угостить медвежонка конфетой. Он с удовольствием съел её. И тут же я проделал свой «трюк» с рукой. Внезапно медвежонок зарычал и ухватил меня за палец. Я успел руку отдёрнуть, но утолщение средней фаланги пальца правой руки у меня осталось до сих пор. Пометил меня медвежонок на всю жизнь.
     У бассейна с белыми медведями я до сих пор вспоминаю чей-то рассказ о том, как до войны мать уронила маленького ребёнка в воду к медведям и они убили его. Никто ничем не мог помочь. Тогда барьер над бассейном был открытым и многие детей сажали на него, чтобы тем было лучше видеть. После трагедии над барьером поставили  железную сетку. По-моему, она стоит до сих пор. Для меня она как память о погибшем малыше.
      Лет пятнадцать назад мне показали две фотографии, сделанные в нашем военном городке в заполярье. На одной молодой, но уже  довольно крупный белый медведь мирно ест варево из общей лохани со свиньями.
Удивительно. Но они друг друга не смущают и мирно поедают скоромную пищу. На второй этот же мишка поднимается по лестнице в одном из панельных домов. Никто его не боится. И он тоже.
     Не верится, что белый медведь грозный и опасный зверь. Поди, пойми их.

Следы
     Впервые следы медведя в тайге мне показал опытный геолог, с которым мы шли в маршруте где-то в районе Мамско-Чуйского нагорья (Южная Якутия). Собственно никаких следов я не увидел. Но помню, как Неелов показал мне на зелёный мох и сказал:
– Смотри, это след медведя. Недавно прошёл.
Не знаю почему, но чувства опасности или страха во мне не появилось, хотя к этому времени рассказов о встречах с медведями наслышался много. Немного позже парнишка эвенк, с которым я ходил уже в самостоятельные маршруты  частенько показывал мне стволы сухих деревьев расщеплённых по его словам медведем, «точившем» о них когти. Я разглядывал размочаленные стволы с интересом, но без должного «пиетета». Осенью в конце полевого сезона у нас с ним был небольшой контрольный маршрут. Помню, вышли на сухое болото. На  деревце сидел большой глухарь.
    Не пуганы они там. У нас старенькая мелкокалиберная винтовка. Называли её «тозовкой». Решили взять глухаря на обед. Да как-то всё осечка, да осечка. Глухарь как заговорённый. Ещё подумал про себя:
– Тоже мне таёжный охотник (это про Серёгу-эвенка, чья винтовка была).
    В общем, улетел глухарь. С нами всё лето ходил довольно крупный пёс. Звали мы его Казбек. От самой Мамы (это посёлок у впадения р. Мамы в Витим) с нами увязался. Пока я занимался своим  делом, а Серёжка прицеливался в глухаря, Казбек рыскал где-то на окраине леса. Собрались уже идти дальше. Вдруг услышали истошный крик нашей собаки, и вслед ему на опушке раздался «проломный» треск кустов.
     Мы остановились и замерли. Серёжка встал рядом со своей несчастной «тозовкой». Побледнел и произнёс:
– Ну Саска (так он называл меня), сейчас придёт, котлеты из нас делать будет.
     И мы встали почти по стойке смирно. Паники не было. Но какую-то тоску в сердце я почувствовал. Ощущение осталось до сих пор.
     И тут видим, из кустов выскакивает наш Казбек. Мы к нему. Осмотрели. Всё цело, невредимо. Успокоились. Может быть, это и не медведь был, а лось. А может и медведь. При неожиданных столкновениях, они могут панически пугаться.

     Спустя десять лет, уже в низовьях Амура, снова виртуальная встреча. Остановились лагерем у небольшой таёжной речушки. Все занимались своими делами. Меня отрядили за водой. Взял ведро. Спустился к речушке.
     Смотрю, у берега вся трава полегла, будто кто-то огромный катался по ней. С краю большущая куча навоза – ещё тёплая. Постоял. Осмотрелся. Никого. Подумал, кто бы это мог быть. Набрал воды и пришёл в лагерь. Рассказываю. А мне повидавшие всякого геологи говорят:
– Да это медведь был. И видно, очень большой. Тебе повезло, что не наткнулся на него.
     Ребята, занимавшиеся заготовкой дров и валежника для костра, притащили большущий, белый уже, омытый дождями череп. Широкий крепкий лоб, верхняя челюсть с крупными клыками. Медвежий, говорят. Стали тешится. Кто-то положил его на широкий пень. Стали по очереди рубить по нему топором. Никакого эффекта. Топор отскакивает, не оставляя даже следов. Так ничего сделать и не могли. Бросили. Я же подумал:
– Да! Такого мишку не одолеешь. Лучше держаться от него подальше.

     Уже намного позже, в нашей новгородской деревушке, много я видел у опушек леса укатанного овса и смятой высокой травы. И навоз медвежий встречал у малинников. И голос свой он частенько подавал, когда двигались в его сторону. Но так живого хозяина наших лесов и не видел. Соседям же он попадался. Говорят, новгородские медведи небольшие. Но вряд ли, человек устоит против него, случись нападение.
     В колхозно-совхозные времена, когда ещё овёс сеяли  и горох, много их выходило на края посевов лакомиться. В один из дней, пошли с Верой по грибы.  Почти сразу за деревней с краю наезженной тогда тракторами дороги, увидели отчётливые следы. Посредине дороги большая лужа. Мишка не захотел по воде шлёпать, пошёл с краю. Большие следы передних лап, задние поменьше. Мы вернулись. Позвали посмотреть соседей. Пришли. С ними была внучка. Тогда ещё ребёнок. Смотрит, вытаращив глазки. Показываем ей. Объясняем:
– Юленька! Гляди и запоминай. Когда вырастешь, сможешь сказать, что ребёнком  на даче у бабушки видела следы медведя. Он рядом в лесу живёт.
     Теперь Юленька давно стала Юлией Александровной. Живёт в Америке. Закончила университет, и работает, кажется, в Нью–Йорке. Не знаю, вспоминает ли она нашего российского медведя. Может быть,  и нет. А хотелось бы.

      В один из дачных сезонов приехала к нам московская знакомая погостить. Осень поздняя. Но всё же, решили прогуляться с ней по грибы. Она и Вера  шли по лесной дорожке, а я двинулся по краю и углубился немного в лес. Договорились, где они меня будут ждать.  Ветерок  мне навстречу. Иду и иду себе. Смотрю под ноги и вблизи. Грибы высматриваю. Не о чём не думаю. Вдруг услышал истошный крик Веры:
– Саша! Са-ша! Скорей сюда! На дорогу. Быстро на до-ро-гу…у.
Я бегом. В голове только одно:
– Что случилось? Что такое?
Знаю, Вера просто так кричать не будет. Сердце захолонуло. Подбегаю. Они со знакомой стоят у дорожки и кричат:
– Ты, что не слышишь? Ты же прямо на медведя шёл. Он рычал, ревел во всю мочь. Мы так испугались за тебя.
    И я понял. Ведь шёл я с подветренной стороны. Медведь меня чуял и слышал, а я нет. А мы знали, что он тут ходит. Разрушенные пни-муравейники, раскопанные земляные ульи пчёл, лёжки. Как-то расхотелось грибами заниматься. И мы быстренько двинулись  к дому. 
     В общем-то, у нас медведи не агрессивные. Кто их встречал, говорили, что при виде человека, они всегда убегали. Хотя…? Раз на раз не приходится.

     Агрессивность
     По телевизору показывали что-то вроде рекламного ролика о цирковых медведях.  Дрессировщик вывел перед камерой довольного крупного косолапого, ростом чуть выше человека. Цвет светло-бурый. Лобастый, широкомордый, приятного вида. Спокойный. В наморднике, ошейник с поводком. Дрессировщик усадил его на стул перед камерой. Уселся на другой стул рядом со своим подопечным по правую сторону.  Вместе с ними вышла телеведущая. Женщина средних лет. Тоже села на стул слева.
     Вся троица чинно позирует, и ведущая начинает о чём-то говорить. Не успела она закончить фразу, как дрессированный мишка крутанулся в её сторону,  в долю секунды сгрёб в охапку и свалил на пол.  Дрессировщик в растерянности  вскочил и, казалось, не знал что делать. На этом передача закончилась и больше не возобновлялась. О реакции медведя можно только гадать. Парфюмерия? Или что другое. У телеведущих бывает опасная работа.

     В верховьях реки Хосты (известный район г. Сочи) находятся знаменитые Воронцовские пещеры. Сегодня это известные  туристические объекты. В конце же пятидесятых – начале шестидесятых годов прошлого века в них проводились исследования климата. При этом использовались различного рода самописцы, ленты на которых необходимо было во время менять. Выполнял эту работу за небольшое вознаграждение местный лесник и егерь. Как-то разговаривая с ним, я спросил его:
– Что у Вас с лицом?
Правая сторона была довольно сильно изранена и покрыта тяжёлыми шрамами. Он объяснил:
– Да медведь. Этот район знаю хорошо. Давно работаю. Люблю охотиться. Медведей здесь много. На моём счету штук тридцать. Опасный и коварный зверь. И смелый. Если  поджидаете его в засаде и выстрелили, немедленно надо уходить с этого места. Он мгновенно бросается на выстрел. Даже если попали в сердце, он способен пробежать метров сорок, убить вас, потом свалиться замертво вместе с охотником.
    Последний раз вот так-то я караулил его и ранил. Конечно, с места своего сразу убежал. Начал его искать, чтоб добить. А он, оказывается, меня тоже искал. Увидел первым и схватил сзади. Стал кусать и драть. К счастью, он схватил меня вместе с кустом, довольно крупным. Это и спасло. Но самое удивительное другое. Несмотря на свой опыт, я на первых порах здорово опешил. Помню, что лихорадочно стал искать выход: как бы вырваться. Почему-то на ум пришла мысль:
– Вчера дома плотничал. И в кармане ватника должны быть крупные гвозди. Хотя бы один достать. Выковыряю ему глаза. Тогда как-нибудь сумею вырваться.
     Стал искать и наткнулся на охотничий нож. Он ведь всегда при мне. Да вот, совсем забыл про него. Просто вылетело из головы от неожиданности. Ну, когда уж нож был в руке, я сумел зарезать зверя. Слава богу, что так. А вот памятка на лице осталась. Да ладно хоть так-то. Бог милостив.

2013

МОЙ АНГЕЛ

     Хребет Мяо-Чан в низовьях Амура. 1965 год. Трёхдневный маршрут. Погода пасмурная. Я и выпускник ленинградской школы подошли к небольшой таёжной речушке. Наша площадь на том берегу. Воды в речке немного. Только местами выше колен.  Перешли вброд. Двинулись по своему азимуту. Пасмурная погода постепенно перешла в дождь, мелкий и затяжной. Возвращаться не хотелось. Всё намеченное выполнили. Вернулись к своему броду. Речку не узнать. Вздулась. Мутная и быстрая. О том чтобы форсировать её,  как это мы сделали утром, не могло быть и речи. Стали думать. Обратили внимание на небольшую лесину, упавшую с того берега на наш – отмёлый. Лесина тонкая. В средней части уже без коры, и поток перехлёстывает её. Ствол слегка дрожит.
     Решили, надо переходить здесь, вброд, ухватившись за ствол. На нас кирзовые сапоги, сверху на энцифалитки одеты тяжёлые брезентовые плащи, за спиной рюкзаки с пробами. Всё мокрое. Дождь продолжает идти.
     Двинулись. Володя впереди. Я за ним. Шли почти вплотную. Вначале всё хорошо. Но вот метрах в двух от  берега, к которому мы двигались, Володя остановился. Я ему:
– Что случилось? Чего встал?
Отвечает в некоторой растерянности:
– «Поплыл». Ноги от дна оторвало. Глубоко стало.
Я ему:
– Давай хоть как-нибудь двигайся.
И тут я тоже «поплыл». К счастью, Володя был крепким жилистым парнишкой. И главное не поддался панике. С огромными усилиями он преодолел свои два метра. Помню, я пытался ему помочь, ухватив зубам за плащ и подпирая к берегу.
     Наконец, он выбрался, стал тянуть меня за шиворот. И вот я тоже на берегу. Первое, что мы сделали, развалились на траве и приходим в себя. Не знаю, как он, а я понял, – переправились чудом.
– Володя, а ведь мы сейчас с тобой чуть не потонули. Запросто это могло случиться.
– Да.., – протянул он. – Правда. Могли. Запросто.
     Немного погодя понял: спасло нас, что мы стали переходить грудью к течению. Зайди наоборот  – спиной, ноги, потом и мы оказались бы под лесиной. И тогда шансов никаких, учитывая полную геологическую выкладку с тяжёлыми рюкзаками за спиной.
     Придя в себя, пошли вдоль берега вниз по течению. Метрах в пятидесяти от нашей переправы увидели большущей толщины ствол, лежащий поперёк реки.  Да.., перед тем как ввязываться в сомнительную переправу, следовало походить вдоль берега и поискать лучшие варианты. Сделав это, мы переправились бы, что называется, не замочив ноги.
     Кто-то спас нас. Видно не суждено, было нам остаться на дне этой речушки, под какой-нибудь корягой.
    На следующий год Володя поступил в Горный институт, успешно закончил его, получив специальность инженера-геофизика. Он давно уже доктор наук, профессор. Мы с ним встречаемся на заседаниях Диссертационного Совета. Оба помним нашу критическую переправу.
     Сегодня, читая лекции гидрологам и метеорологам в РГГМУ, я обязательно привожу этот случай, как пример по технике безопасности при работе в полевых маршрутах. Обычно, рисую им схему переправы и спрашиваю, с какой стороны они стали бы переходить речку. К сожалению, мнения расходятся. Тем, кто собирается переправляться спиной к течению, я безжалостно говорю:
– Считайте, вы утонули и неизвестно, найдут ли вас.
Потом объясняю ситуацию. Но, что удивительно, ни верные решения, ни трагически ошибочные, никто из студентов объяснить не может. У них нет чувства  опасности, даже теоретического его ожидания. Как и у нас тогда.
     После первой производственной практики в Горном институте наш курс не досчитал нескольких человек. Они погибли при разных обстоятельствах. Вначале нового семестра академик Дмитрий Васильевич Наливкин прочитал нам небольшой курс по технике безопасности при работе в полевых условиях.  Много полезного я почерпнул тогда. Но вот на Мяо-Чане … Хочется верить, что мой ангел внимательно охраняет меня. У каждого ведь есть свой, но они, как и мы, тоже разные. Видно, встречаются и рассеянные. А мой и Володин, думаю, подружились и вдвоём обеспечили нашу безопасность.

2010
МОЛЕ, МОЛЕ ХОЧУ

     Мне еще не приходилось встречать людей равнодушных к морю. Оно привораживает человека. Любое – южное, и северное, черное, синее, свинцовое, ласковое и грозное, – всякое.
     С высоты, даже не очень большой, когда вы смотрите на него полным взглядом, линия, отделяющая море от неба, видится выпуклой. Море показывает нам круглость Земли. Учит нас географии. Если вы ещё не пробовали так смотреть, попытайтесь. Это незабываемое зрелище. Вам захочется видеть это ещё и ещё.
     Море у берега – это волны, чуть шлепающие по нему или обрушивающиеся на него с грохотом и огромной силой. Подсчитано, что средняя волна создает удар около пятнадцати тонн на один квадратный метр.
     Школьником в Магадане я часто ходил к бухте Нагаево.  Часами стоял на берегу и смотрел на волны во время прилива. Иногда, изогнувшись, я с силой швырял в гребешки волн гальку и радовался, когда при удачном броске мой камень пробивал волну. При этом раздавался характерный щелчок. Так я общался с волной. Она как бы разговаривала со мной. Я посылал сигнал, она отвечала:
– Есть! Я услышала тебя, молодец. Ты ловкий. Поняла, что нравлюсь тебе.
    Раз, подойдя к берегу, я увидел на крупной волне шлюпку с несколькими гребцами. Она шла от берега. Соскальзывая с волны, шлюпка пропадала из виду. И я беспокоился. Не поглотила ли море лодку. Были люди, и вдруг их не стало. Не стало, и все. Много позже моя дочь делилась со мной своими почти языческими страхами: стоишь в автобусе, например, рядом с каким-то человеком. Вот он, есть. На остановке он выходит. И все, его уже нет для тебя, нет навсегда. И ты для него тоже исчезаешь. Для людей в лодке, если они видели меня на берегу, я тоже был как мираж. Был, и нет. Но лодка снова выскакивала на гребень. Я снова видел всех живыми, и мне становилось легче.
     Волны это философия моря, это игра жизни и смерти, Бытия и Не-Бытия.
     Позже, уже на Черном море, на каком-то прогулочном суденышке мы шли из Сочи в Сухуми. Было ветрено, слегка штормило. Около Пицунды волнение перешло в довольно сильный шторм. Капитан принял решение укрыться в бухте у Пицундского рыбозавода. Но волна бала такая, что полностью накрывала пирс, и нас не приняли. Пришлось идти обратно. Большая часть пассажиров лежала на поручнях, и многих просто выворачивало наизнанку. Часть пассажиров укрывалась на корме, где качка чувствовалась меньше.
     Мне же качка нравилась. Я пошел на нос, который то поднимался до неба, то летел в «пропасть» между волнами. Брызги били в лицо. Рядом со мной такое же удовольствие получала молодая женщина с двумя ребятишками. Они крепко держались за юбку матери и визжали от счастья. Пока шли до Сочи, шторм утих, и наше приключение закончилось. Но в памяти это новое для меня общение с морем сохранилось. Волна показала, какой она может быть сердитой.     В этом мне пришлось убедиться еще много раз. С волной не следует быть запанибрата. Ее надо уважать и понимать.
     Как-то в Гаграх я попал в смешную и опасную для себя историю. Волна у берега была большой, по крайней мере, для меня. Плавал я плохо. Местная же детвора в этих волнах резвилась. Я сел подальше от воды и наблюдал их забавы. Они ждали гребня, потом ловко и уверенно ныряли под него, выплывая уже в море довольно далеко. Качались на волнах и потом спокойно выбирались на берег.
     Я смотрел, смотрел, и мне захотелось попробовать. Подошел к урезу и, когда возник гребень,  нырнул под него. Но все оказалось не так просто. Волна ударила мне в лицо, я упал, быстро вскочил и побежал к берегу. Но вторая волна догнала меня, и я получил мощный удар в затылок. Упал снова. Потерял ориентировку, и волны начали катать меня. К счастью, я еще соображал. У меня хватило интуиции, набрав в легкие воздуху, вытянуться, и меня как бревно выкатило на берег. Я был весь в песке и снаружи и изнутри. Чувствовал я себя ужасно неловко. Правда, моего конфуза никто не заметил. Ведь я не кричал, не звал на помощь. Как говорят, выпутался из своей маленькой проблемы сам. Но теперь-то я понимаю, что море отшлепало меня, за не позволительную с ним дерзость. Не умеешь, не суйся. Не зная броду, не лезь в воду. После этого такие эксперименты я  надолго оставил. И не только с морем.
     Море учит нас жить.
      Чтобы лучше запомнить эту истину, море преподало мне еще один урок. Ведь повторение – мать учения. Тогда же в Гаграх случился очень крупный шторм. Никто в воду не лез, и пляжи были пусты. Люди просто стояли на берегу и заворожено с каким-то почтением смотрели на гигантские валы, обрушивающиеся на берег с завидной регулярностью и мощью. Я тоже стоял среди них. Это было около тогдашней туристической базы, в столовую которой ходили многие отдыхающие.
     Но вот с территории базы вышел небольшого роста, мускулистый, прекрасно сложенный загорелый парень. Он был местный и почему-то запомнился мне как кочегар. Видимо, кто-то знал его. Не торопясь, без всякой суеты или неуверенности он ловко и мощно пробежал кипящий пеной волновой откат и нырнул под огромный вал. Все замерли. Но вот он появился уже за гребнем и поплыл в море. Никаких проблем. Затем повернул обратно и также уверенно и ловко выкатился до берега на  какой-то одному ему известной волне, быстро вскочил на ноги и, пробежав десяток метров, оказался вне досягаемости страшных валов. Его купание закончилось, и он ушел в здание. Это был почти цирковой номер. Не помню, аплодировали ему или нет. Но оваций он был достоин, безусловно.
      Немного погодя, в сотне метров правее, вдруг появился еще один смельчак. Позже выяснилось, что это был отдыхающий из какого-то близлежащего санатория. Наверное, плавал он хорошо и в себе был уверен. Но войти в море даже через огромную волну это одно, а вот выход…. может быть проблемой. Здесь есть какая-то согласованность с тезисом:
– У нас вход рубль, а выход – два рубля.
Море впускает к себе относительно легко, выпускает  обратно неохотно и не всех.
      Этот отдыхающий не смог на выходе угадать свою волну. Возможно, ему это было неведомо. Он тратил огромные усилия, но всякий раз волна откатывала его назад в море. Он пробовал еще и еще, но все было тщетно. Силы оставляли его. Недалеко от берега из воды торчал рельс, видимо обломок  причала или чего-то в этом роде. Парень сумел до него добраться и ухватился, как говорят, мертвой хваткой, руками и ногами. Волны накрывали его, потом, отходя, показывали,  что еще жив «курилка» и держится, снова накрывали, и эта игра моря с человеком продолжалось довольно долго. Человек  прижимался к рельсу так, что сливался с ним, но силы покидали его, он слабел от одной волны к другой. В его беспомощной фигуре появилась какая-то обреченность. Было ощущение, что он перестал соображать и уже не ориентировался в ситуации. Работали только инстинкты. Никто из смотревших на него людей не мог помочь. Зрелище было угнетающим. Думаю, закончилось бы все печально. Но через какое-то время подоспела команда спасателей (видимо, её кто-то вызвал) и ей удалось снять горемыку со спасительного рельса. Идти он не мог, и его унесли на носилках.
    Море наказало этого человека за небрежение, может быть за бахвальство. Я увидел карательную миссию моря. Волны были исполнителем наказания. Через них оно как бы предупреждало людей – «не балуй!»
     Я уверен, что многие из свидетелей этого события, запомнили его, как и я, на всю жизнь. Но одно дело запомнить факт, другое – извлечь из него должный урок. Эта несбалансированность отражена еще в библии. Иисус творил чудеса, заставляя людей верить в божественную силу и принимать его заветы. Потом чудеса забывались, новые поколения только слышали о них, и наступало безверие. Зло начинало побеждать добро. Потом чудеса показывались вновь. В православии, например, через жития святых. Вера возрождалась снова и держится в людях до сих пор. Вера – неверие – вера – … и все повторяется в виде цикла. Волны позволяют человеку такие циклы увидеть и понять осязаемо.
     Благодаря морю, цикличность памяти я ощутил на себе. После случаев в Гаграх прошло несколько лет и волею судьбы мне пришлось работать в Адлере и жить у самого моря, метров в двухстах не более. Конечно, по-первости, плавал я каждый день: утром, в обед, вечером и, конечно, в выходные пропадал на пляже. Через несколько лет все это приелось и последний год моего проживания там, я в море не был ни разу. Ко всему начинаешь привыкать. В Адлере я женился. Моя жена родилась на Пицунде (представьте себе, на том рыбозаводе, который когда-то не принял нас в шторм) и с детства плавала как рыба. Никакие волны ей были не страшны. И вот как-то в довольно большую волну (конечно, не такую страшную, как некогда в Гаграх) она уговорила меня «выскочить» в море и поболтаться там на волнах. Она знала, что плаваю я неважно, но не могла себе даже представить, что до такой степени в воде можно быть бездарным. Правда, держаться на воде я мог довольно долго, но скорость движения …её просто не было. Второе обстоятельство меня чуть не погубило, но первое – спасло.
     Здесь мне хочется привести один случай. Мой одноклассник по Магадану поступал в Высшее военно-морское училище им. Фрунзе (сегодня это Военно-Морская академия им. Петра Великого). Плавал он вроде меня. А плавание там нужно было сдавать как вступительный предмет. Не помню, кажется, это было сто метров, может быть, пятьдесят. Он барахтался в бассейне почти на месте. Все уже эту дистанцию прошли, а он всё «греб».  Наконец, преподавателю это надоело, и он сказал:
– Кедров, считайте, что Вы норму сдали, потому что за время вашего пребывания в воде, все остальные уже давно бы потонули. Честь Вам и хвала!
Так Дима начал учиться на  морского офицера, стал им и, уверен, офицером был хорошим.
      Так вот с молодой женой я нырнул под волну. Выскочили в море и поболтались там. Наступил момент возврата. Вера приподнялась над водой, и показывает мне рукой в сторону моря:
– Выходим на ту волну!
А мне что та волна, что эта. Ничего я не понял и поплыл за ней. Чувствую, нас подхватило. Вода подо мной движется быстрей, чем я. Вера оборачивается и кричит:
– Быстрей, давай быстрей, Быстрее же!
А я быстрее не могу, не умею. Из-за меня мы опоздали. Она возвращается и снова кричит:
– Скорее назад!
Я поворачиваю назад. И так несколько раз. Я стал уставать. Она занервничала, заняла место позади и стала толкать меня в ноги мощными движениями. Я как мог, помогал руками. Наконец мы выбрались. Устала она здорово. Уверен, она спасла меня. Больше таких заплывов мы не делали. Но именно тогда я нутром понял, что означает фраза «вход рубль, а выход – два рубля».
     Через год у нас стала подрастать дочка. Естественно мы таскали ее к морю. Вначале просто набирали в большой таз воду, и она там плескалась. Обычно это происходило в прекрасную утреннюю погоду. Море было спокойным, нежного синего цвета, его широкая гладь слегка вздымалась и опускалась. Оно как бы спокойно дышало и шлепало мелкими безобидными волнами о гальку пляжа. Вода была чистой и прозрачной. На дне виден каждый камешек. Года в полтора наш ребёнок уже бегал по пляжу, барахтался у самого уреза в воде. Моря дочка не боялась, любила его и никогда не хотела уходить домой. Приходилось брать её за ручку и тащить. Девочкой она была норовистой, упиралась и кричала:
– Моле хочу! Моле!
Она долго не выговаривала букву «р». Но мы ее понимали.

МЫ ТАКИЕ РАЗНЫЕ И …

Зависть.
    Мужик из деревни, куда я хожу в автолавку (кстати, хороший человек), поведал мне пару способов навредить соседу. Зачем? Об этом он не говорил. Просто рассказал. Похвастаться, что ли?
*
    У соседа скотины много. Да вся справная. Удачливый, расчётливый,  зараза. Сена, много надо конечно. Полный сеновал. Да всё мало. Ещё в копнах держит. На первое время. Вот ему в копну то, вовнутрь, можно яблок накласть.  Это нетрудно. Запах пойдёт сильный. На него медведь непременно выйдет. Ну и разворошит сено то. Раскидает всё. А тут дожди обычно пойдут. Пока хозяин хватится, сено и пропало. Даже на подстилку в хлев не сгодится. Новое уж не заготовишь. Вот и придёт к тебе с протянутой рукой. Прикупить, значит. Понимает, что сено денег стоит и знает, что у тебя много. Поохает, поахает про свою беду. Куда и гордыня делась. Не задирай нос, значит. Ну, поломаешься, для порядку, ясно дело. Поторгуешься. Понять должон, что и у тебя скотина. Тоже кормить надобно. Но и уступишь. А как же. Сосед ведь. Смотришь, и вскорости друзьями сделались. Уважать тебя стал. Про подлянку свою, ни, ни – не проговорись даже. А так-то, что. Никакой злобы у меня к нему нет. Просто, я ведь.. не хуже его.
*
    А то вот, к примеру, кто-то новую баню рубит. Видел, небось, брёвна метят. Это обязательно. Почему? Ведь сруб то мастерят вначале в сторонке, где удобно работать. И сам понимаешь, ничего между брёвен нет. Просто их подрубают - верхнее к нижнему. На выбранном для бани месте собирают готовый сруб по брёвнышку, уже прокладывая мох между венцами. Если их не пометить, то снова в сруб не соберёшь. Ведь каждое бревно ладится под другое, индивидуально. Лесины все разные, как и люди, соображаешь. Иногда мастер, устав, решает пометить брёвна потом, когда всё закончит. Если же он приходящий, то может появиться через несколько дней. Тут уж не зевай. Раскатать надо сруб. Это не трудно. Не зря говорят ломать – не делать. Всё… Снова из них сруб не собрать. Заново надо делать. Ни в жисть не угадаешь, где какое бревно было, и под какое подрубалось.
    Конечно, хозяин сообразит, что ему напакостили. Но…, как узнаешь, кто. Так вот и учат дураков. Не ленись. Делай всё с умом. В любой работе мелочей нет. 

    Да…, с русским мужиком не соскучишься. Не хотел бы я на зуб такому попасть. Ведь  в голову не придёт, откуда вдруг несчастья посыплются.

Уроки.
    Я вот несколько лет работал с геологами на Кольском, рассказывал тот же мужичок. В буровой бригаде. Была у нас собачонка. Гуляшом прозвали. К осени шашлык из него планировали сделать. Псинка, конечно, не знала о таком раскладе её судьбы. Отъедалась себе. Разленилась совершенно. Все ей братья-товарищи. Ни на кого не лает. Спит, да ест. Решил поучить его. Подгадал как то спящего, да и накрыл железной бочкой. И ну по бочке молотком колошматиь. Гуляш там со страху заметался. Начал лаять, царапать бочку то. Ну, я его, конешно, выпустил. Убежал со страху куда подальше. К вечеру успокоился. Пришёл. Поверишь, как подменили собаку. Чуткий стал. Только кто ещё вдалеке подходит, он уж голос подаёт. Хоть ночью, хоть днём. Привыкли к нему. Никто его есть-то уж не думал. Так шутили только:
• Смотри, Гуляш, будь умницей. А то не ровён час, выпьем, да и съедим. Ха! Ха! Ха!
    Хорошо, что пёс не понимал. Добрая была собачонка. Научил я её всё-таки службе.
*
    В Ленинград мы переехали из Гатчины в большую коммунальную квартиру. Помню, мама посмотрела и с грустью сказала:
• Не выбраться тебе, Саша, будет отсюда.
 Нам сразу объяснили:
• Уборка коридора, кухни и мест общего пользования происходит по графику. Неделя за жильца.
Нас было трое. Значит три недели кряду. Хотя, учитывая число соседей, дежурства выпадали через одиннадцать недель. Это было и хорошо и плохо. Хорошо потому, что не часто. Плохо потому, что за эти недели квартира доставалась нам в весьма и весьма захламлённом виде.
    Когда Верочка приступила к первой уборке, к ней подошла соседка (из аборигенов), показала, где и что делать. Посмотрела, как Вера всё надраивала и сказала:
• Вера, да ты так-то уж не старайся особо. Лёгонько, по верхам. Да и ладно.
Вера кое-как делать не привыкла. Характер не тот:
• Лина Осиповна, мы ведь здесь живём. Надо, чтоб чисто было. Думаю, сговоримся, да и ремонт сделаем. А то провода висят, обои вот-вот отвалятся. Пол из керамических плиток весь уж изъеден временем. Только грязь собирает.
    И чтобы вы думали? Возымело. Глядя на Веру, все стали стараться. И ремонт сделали. Пол линолеумом покрыли. Убрали проводку. Обои новые наклеили. Да и жить стали дружнее. Двенадцать лет там пролетело. Лина Осиповна  умерла, одни соседи получили квартиру и уехали. Мы добились второй комнаты. Потом уехала ещё одна семья. Появились новые жильцы. Но социальный климат уже был не тот, что  вначале. Позже и мы обменялись. Много лет ещё поддерживали дружеские отношения. Знаю, всё от Веры пошло. Она мне часто говорила, когда я, бывало, сетовал на неприятных для меня людей:
• Саша! Да брось ты. Ну, такие они. Такие. Понимаешь. Невмоготу тебе? Так старайся не общаться с ними. Вот и всё.
    Мудрым и добрым была она человеком. И это понимали и чувствовали все.
*
    Мы приобрели избу и земельный участок в Моровском, когда мне стукнуло пятьдесят. С удовольствием и азартом начали крестьянствовать. Приезжали на майские праздники. Копали, сажали, обихоживали ягодные кусты. Постепенно разнообразили огород. Ремонтировали избу. Шифер на крышу, новое большое и открытое  крыльцо. С сыном (ему к этому времени было уже пятнадцать лет) домкратом подняли  осевший угол избы. Выпрямили. Выйдя на пенсию, стали проводить в нашей Берендеевке (так мы называли про себя это место) всё лето. Другой раз приезжали в апреле, а уезжали со снегом. Приятели на наш летний отдых удивлялись:
• Да вы вкалываете там как «негры», И это вы называете отдыхом? Конечно грибы, ягоды. Саша рыбачит иногда. Форель, хариус.  Но земля-то столько сил требует.
Вера всегда отвечала:
• Да ведь нас не заставляют. Нам нравится. Мы с охоткой. А что, разве отдых это на пляже валяться? Наша деревня нам радость доставляет. В этом и отдых.
    Почти сразу Вера увлеклась цветами. Отвоёвывала на запущенной и брошенной земле кусочек за кусочком.  Постепенно перед крыльцом вырос цветник: от ранних сортов до поздних. За мной был полив. Из соседней деревни у нас часто появлялись гости. Смотрели, что да как. К началу учебного года приходили за цветами для внуков. Вера помогала собрать букеты. Надо сказать, что в  соседнем Квасильниково до нашего появления цветами никто из местных не занимался. Придёшь в лавку. Перед домами одна крапива. Любопытно, что при покосе эти бурьянные «оазисы» оставляли. Не тратили на них сил. А они, конечно, из года в год увеличивали свою площадь.
    Разумеется, мы никого жить не учили. Упаси бог. Но красота она уговорит кого, хочешь. И вот… Стали у нас брать и семена и корешки. Смотрим, и у местных перед домами цветы появились. Так стало приятно и хорошо на сердце. Красота облагораживает душу.

2011

НАИВНЫЕ ЛЮДИ

    Кафедра. Сижу за своим столом. Проверяю контрольные работы. Появляются трое студентов с направлением деканата на пересдачу экзамена. Они мне знакомы. Толковые ребята. Приветливые, не унывающие. Хорошие спортсмены. Но вот с моим предметом у них как-то не заладилось. Вовремя не смогли сдать. Я не стал обращаться к билетам, а просто усадил их рядом и решил побеседовать на тему дисциплины, которую они пришли сдавать.  Задал вопрос одному. Ничего путного в ответ не услышал. Попросил помочь его приятеля. Тот тоже ничего дельного не сказал. Третий, как и его товарищи, оказался беспомощным. Задал ещё несколько вопросов. Результат тот же.
    Они сами почувствовали свой провал:
– Ребята, чувствуете, что вы не сдали экзамен. Готовиться надо. На что вы рассчитывали, не знаю. Не вижу смысла продолжать экзамен и тратить время. Ступайте готовиться и уж тогда только приходите.
    Но вместо того, чтобы раскланяться и пообещать ещё и ещё поработать, они сделали грустные лица и один из них сказал:
– Александр Николаевич! Мы понимаем ситуацию. Собственно, мы не хотели с этого начинать, но у нас к вам просьба. Поставьте нам по троечке условно. А в следующем семестре мы как минимум подтвердим оценку, а может удастся  заслужить и более высокий балл.
    Естественно, я спросил:
– А почему же вы сегодня этого не сделали?
Ответ был довольно откровенный:
– Чтобы учиться, нам приходится работать и в основном по ночам. Вот и не рассчитали силы. А если сегодня мы не закроем перед деканатом задолжность, нас отчислят. А ведь мы уже на третьем курсе. Так что всё в ваших руках.
    И я поверил им. Времена для студентов нынче трудные, особенно если нет родительской помощи.  Подумал… и согласился пойти им навстречу.
    Они ушли счастливые, а у меня на душе стало хорошо. Бывает так.

     При нашем разговоре присутствовала одна из сотрудниц кафедры. Она в беседу не вмешивалась, но когда ребята ушли, с некоторой укоризной сказала:
– Александр Николаевич, не думала, что вы такой наивный человек. Не придут они больше, обманут вас.
Я ответил:
– Ладно, там посмотрим. Ну не придут, так не придут. При жизненной необходимости, как-нибудь наверстают упущенные знания самостоятельно. Бог с ними.
    Потом подумал над её словами, и как-то посветлело на душе:
– Ираида Поликарповна, а ведь вы сделали мне комплимент. Наивность – эта главная черта детей. Значит, во мне сохранилась какая-то детская вера в людей. А без неё как жить. Конечно, каждого из нас в жизни много обманывали. Но ведь это не означает, что никому верить нельзя.
    Позже по телевизору я посмотрел передачу о Юрии Никулине. И понял, что он был не просто гениальным артистом и цирковым клоуном, но очень добрым, а потому и доверчивым человеком. Можно сказать, что по-детски наивным. Вспоминая о нём, сын рассказывал, что когда отец работал директором цирка, к нему довольно часто обращались люди за помощью в деньгах. Обычно они ссылались на обстоятельства, вязанные с кражей, с невозможностью уехать в родной город, на то, что их дети уже несколько дней не ели и т.п. И Юрий Владимирович никогда им не отказывал. Сын этому нимало не удивлялся:
– Папа, ты наивный как ребёнок. Неужели ты не видишь, что тебя разводят. Как ты можешь всем верить?
На что отец, задумавшись немного, отвечал:
– А если они говорят правду?
    Вот эта близость к детскому восприятию делала его искренним и понятным всем людям – не только детям, но и взрослым. Потому, что в каждом человеке доброта всегда существует, больше или меньше, но она есть и неистребима. Надо только увидеть её, иногда достучаться. Это, слава богу, понимают многие. По-моему, Льву Толстому принадлежит мысль, что если вы хотите понять, что такое добро, делайте его.
    Присмотритесь к своим детям. Помните, как они верили в Деда Мороза и новогодние подарки от него. Как они ожидали их и были счастливы. Когда сын был маленьким, мы ставили около его постели небольшую ёлку. Он искренне ждал под ней подарки. Раз даже форточку на ночь открыл, чтобы Дед Мороз мог  свободно проникнуть в его комнату и положить в сапожок свой подарок. Проснувшись, он первым делом осматривал содержимое сапожка и всегда находил там что-нибудь ожидаемое.
     Эта вера в Новогоднее Чудо сохранялась в нём довольно долго, хотя он уже начинал анализировать события и внимательно их отслеживать. И вот в один из новогодних праздников эта вера неожиданно рухнула. Мы заказали приход деда Мороза со Снегурочкой. И вот они пришли. Поздравили, вручили подарок, даже сфотографировались с ним. Но когда ушли, наш мальчик стал немного грустным и выглядел обиженным. На наши вопросы неожиданно ответил:
– Какой же это Дед Мороз, если на нём я увидел женские туфли. Это же тётенька. Они обманули меня.
    В этот день его счастливая вера в чудо закончилась. Конечно, рано или поздно это должно было произойти. А жаль. Но сказки он любил ещё очень долго.
     Думаю, когда он перешагнёт определённый возрастной рубеж, то снова обратится к ним и будет получать наслаждение. Уже другое, но всё равно наслаждение чудесами. Человеку это необходимо. Жаль тех, кто почему-то этого лишён. Несчастные они люди.
    Чудо – это то, чего не может быть, но есть. Это состояние души.
2014
 
НАТУРАЛИСТ И ТЕХНАРЬ

     Делая перерывы в работе, я люблю смотреть в окно, выходящее на большой открытый и зелёный двор. В его центре расположена детская площадка, довольно благоустроенная. Горки, качели, спортивные лестницы, песочницы. Одно время были даже колёса, по которым можно «бегать», держась за перекладину. Иногда дети крутили их руками.  К площадке  примыкает невысокая искусственная насыпь. Зимой ребятня катается с неё на санках, картонках, на ногах и просто на попах. К лету насыпь зарастает одуванчиками, травой, ромашками. При хорошей погоде площадка наполняется детьми с бабушками, молодыми мамашами. Иногда при детях появляются дедушки и отцы. Вся эта разновозрастная толпа смотрится как цветная мозаика из зелёных, желтых, красных, фиолетовых, синих, голубых и бог знает каких ещё пятен. Пятна перемещаются, звучат разными голосами, смеются, ревут, кричат. Прогулка заканчивается, и двор затихает до вечера.

     В один из дней, когда площадка ещё только начала заполняться, моё внимание привлекли две молодые мамочки, выведшие на прогулку своих малышей. Мальчишки трёх-четырёх лет были вполне самостоятельными, и молодые женщины, видимо, хорошо зная друг друга, уселись на скамеечке и о чём-то оживлённо разговаривали. Ребятишкам была предоставлена относительная свобода, и они гуляли на своё усмотрение. Правда, в самом начале, мамы их пристроили к детской горке-слонику. Однако катание не состоялось. Мальчишкам «слоник», как спортивное сооружение, оказался не интересен. Они разбрелись.
     Один пошёл к колесам, что-то там крутил, подлезал под них, крутил винтики, гаечки, с любопытством рассматривал их, хотел что-то понять в этом устройстве. Мать несколько раз пыталась его отвлечь и заинтересовать подвижными играми. Качели, спортивные лесенки, мяч. Но он упрямо вырывался от неё и тянулся снова к изучению колеса и горки-слоника. Наконец, она оставила его в покое.
     Другой малыш стал залезать на насыпь. Ему было трудно. Иногда он скользил по траве. Падал на коленки, кое-как вставал и сызнова топал вверх. На пути он останавливался, внимательно всматривался в траву, отыскивал приглянувшиеся ему камешки, веточки. Приседая на корточки, брал в руки всякую живность, суетящуюся в траве и в почве. Подносил находки к глазам, рассматривал с интересом, потом бросал в траву, снова искал, и это повторялось много раз. Мать наблюдала за ним, постоянно поворачиваясь (насыпь находилась сзади). Почему-то его путешествие по склону не вызывало у неё поддержки. Возможно, она боялась, что ребёнок потащит всю эту «грязь» в рот, или беспокоилась, не упал бы он вниз. Часто окликала его, что-то говорила укоризненно, но он не слушал. Ей приходилось вставать, бежать к нему, тащить за руку. Он упирался, и идти не хотел. Взяв его в охапку, она переносила сынишку на площадку к «механизмам». Какое-то время он стоял около них, не понимая, зачем его сюда притащили. Но, стоило матери отвлечься на разговор с подругой, он тут же поворачивался и топал снова к своему склону. Его тянула туда какая-то внутренняя сила. Всё это повторялось несколько раз, пока мать не оставила его в покое.
     Другого малыша мать не беспокоила, возможно, потому, что он изучал «механизмы» перед её глазами. Думаю, если бы она стала тащить его на травку, малыш всё равно возвращался бы на площадку к своим «железкам».

     Оба мальчонка были самодостаточны. Их не интересовали сверстники, мамы, песочек и физические упражнения на лестницах и качелях. Они даже не общались друг с другом. Они общались с миром, пока в рамках нашего двора. Они его изучали, обдумывали, размышляли.
    Время прогулки закончилось, и с некоторым трудом мамаши увели их по домам. Не знаю, что из этих мальчишек получится. Хочется верить, что переломить их никому не удастся и жизнь этих ребятишек будет наполнена внутренним смыслом, поисками и открытиями мира природы и техники.

2009

НЕ ЗАБЫВАЙ ПРО ПУПОВИНУ

    Мы учились с ним в одном потоке, но в разных группах. Толком я и не знал его. Для меня он ничем не выделялся из нашего большого сталинского тогда приёма на специальность. Позже, когда все мы начали работать, кто в Ленинграде, кто в других регионах СССР он затерялся на просторах огромной страны. Кажется, в конце семидесятых напомнил о себе, появившись на кафедре.    Думаю, тогда у него не всё удачно складывалось в жизни. Активно искал себе достойное применение. Начал вести переговоры с моим приятелем, заведовавшим тогда лабораторией в ММБИ (Мурманском морском биологическом институте). Володя рассказал мне, что выглядело это довольно забавно:
– Слушай Г-би, я не могу взять тебя, хотя такие специалисты, как ты, нам нужны.
– Почему же?
– Потому, что ты еврей. 
– Господи, а ты-то кто?
– Да, конечно. Но, понимаешь, я не порчу статистики.
Г-би засмеялся.
– Володя, ты, возможно, слышал такой анекдот:
• В разговоре с нашим Генсеком американский президент заметил, что в СССР существует дискриминация  евреев. Она проявляется при устройстве на работу. Никита Сергеевич ответил, что такого у нас нет. И, если президент хочет проверить, ради бога. Может позвонить в любое советское учреждение или предприятие и спросить. Президент США так и сделал. На его вопрос:
– Работают ли  у Вас евреи? – всегда слышал:
– Да, конечно.
При этом сообщалось количество работающих.
Никита Сергеевич результатами такого  аудита остался доволен и пошёл в контратаку.
– Вот Вы господин президент только что убедились в ошибочности Ваших представлений о нашей стране. А, между прочим, в США для цветного населения действительно существуют препятствия при приёме на работу. И Вы об этом помалкиваете.
    На такой неожиданный демарш президент предложил Никите Сергеевичу проверить его заявление тем же способом, что и он. Наш Генсек начал звонить. И в ответ услышал:
– Да, конечно, работают.
– А сколько человек? – уточнил Никита Сергеевич. И в ответ услышал:
– А мы не считаем.
    Не знаю, по какой причине, но у нашего однокашника с работой как-то не клеилось. Может быть, его запросы были слишком велики, может быть, действительно вакансий не было, а может, и правда, он в статистику не укладывался. Но почему-то свои неудачи он неожиданно стал связывать с альма-матер. И зря-то он связался с этой кафедрой, и преподаватели на ней плохие, и учили-то его не так. И пошло и поехало. А вот там?... Там другое дело. А у нас вообще  плохая цивилизация.  Там же все такие пушистые и симпатичные, а здесь все страшные и глупые. Тарабарщина выплёскивалось на Владимира Андреевича, доцента кафедры. Несправедливые упрёки возмутили его. Но это был человек сдержанный и мудрый. Он просто молчал и с грустью смотрел на «оппонента». А мой однокашник распалялся ещё пуще. Он, видно, забыл прекрасную книгу Ильфа и Петрова «Одноэтажная Америка». В одной из глав там рассказывается о Робертсе и его жене. Вполне преуспевающий молодой  американец оказался в страшной беде. Жена сломала позвоночник, и на лечение ушло всё, что они к этому времени имели. Буквально всё. По-существу, тогдашняя американская медицина в короткий срок сделала его нищим. Но… Он никого не винил и не на кого не жаловался. Просто считал, что ему не повезло. Если, с работой не получается, средний американец обычно говорит, что, скорей всего, он взялся не за своё дело.
    Наконец, Г-би выпустил, как говорят, пар и ушёл.  Со временем как-то всё образовалось само собой. Он был хорошим специалистом, работы не боялся, нашёл своё место в жизни и успокоился. Но какая-то желчь в нём всё-таки сидела, может быть генетического происхождения. Он долго работал в Норильске, потом занимался морской геохимией. Плавал. Участвовал в общих программах с американцами. Две дочери, старшая из которых закончила ту же кафедру, что и он с женой, перебрались к мужьям в Штаты. Они частенько навещали их, но  эмигрировать не собирались. Во всяком случае, я об этом не слышал. По норильским материалам защитил кандидатскую, по морским – докторскую. Иногда я встречал их на семейных праздниках у Евсея. Свою успешную жизнь они вызывающе демонстрировали. Раз даже Галка, его жена, обращаясь к Вере, при гостях за праздничным столом спросила:
– Верочка. А вы с Сашей дома по-английски разговариваете?
На что моя жена, не задумавшись не на секунду, ответила:
– Как только проснёмся, так сразу!
Кажется, Галка поняли наше отношение к их «достижениям» и больше, по крайней мере, с нами, эту тему не обсуждала.
    Вообще же подобные «американизмы» довольно часто проявляются и, как минимум, смешны. Мой приятель по аспирантуре, с которым мы одно время общались на почве домашней деревянной скульптуры, тоже собрался в Штаты. Тоже к дочкам, вышедшим туда замуж. Помню, звонит мне:
– Саша, я завтра улетаю в Америку. Дочерей навестить и внуков понянчить. Тебе там ничего не надо?
Я в какой-то момент опешил. Будто он собрался в магазин и спрашивает, не купить ли для меня колбаски или сыру.
– Да, нет, – говорю, – ничего мне там не надо.
По-моему, он немного расстроился из-за  такого равнодушия. Думаю, все беды американцев заключаются именно в таком менталитете. Они свято верят, что весь мир спит и видит, как бы перебраться в их страну и стать американцами. Они не понимают, что это просто глупо.

    Давнишний разговор с Владимиром Андреевичем, видимо, оставил у Г-би какой-то неприятный для него осадком. Но теперь он преуспевал и решился поправить дело, извинившись за старый эпатаж.
    Владимир Андреевич, разумеется, всё помнил. К этому времени он был заведующим кафедрой. Прошедшие годы для него тоже не прошли даром. Он побывал и секретарём парткома института и проректором по учебной работе, стал доктором наук, профессором. Вобрал в себя огромный опыт общения с людьми.
    Как-то в конце полевого сезона мы стояли рядом в кузове грузовика. Шёл четвёртыё месяц моего «поля» и я поохал ему:
– Так хочется домой, к жене, дочке.
На что он мне сказал:
– Ты может, не поверишь, но меня в Ленинград не тянет. Приеду, сразу маску надо одевать и выслушивать  чёрт-те знает что. Идут в партком со всякими кляузами, жалобами, и устно и письменно. Друг на друга. Всё известные и уважаемые люди, но… с большими амбициями. Многие меня ещё учили. Неловко перед ними. А я должен их выслушивать, что-то говорить, улыбаться, принимать решения. Стараться никого не обидеть. Как можно деликатнее объяснять им, часто простые истины. Пытаться примирить. Думаю, и на меня много пишут. Здесь, в таёжных местах, занимаясь своим прямым делом, я чувствую себя здоровее и спокойней.
    И вот после такой жизненной школы к нему вновь приходит Г-би. Уверенный в себе специалист, как говорится «на коне», и обращается в примирительным тоне:
– Владимир Андреевич! Мне, право неловко за тот давний разговор. Не обижайтесь на меня.   
И услышал в ответ:
– Да я и не обижаюсь. Я Вас просто не приемлю.

2011

НЕ СУЕТИСЬ
     Мне, как и многим однокашникам, несколько раз приходилось проходить стажировку в артиллерийском училище. Все занятия велись по программе, учитывающей новые разработки по нашим специализациям, включая Устав, подготовку данных, правила стрельбы. Демонстрировались фильмы, на классных занятиях решались разные задачи. Преподаватели, опытные артиллеристы, давали много примеров из собственного армейского опыта. В целом было интересно. После работы в классах и на тренажёрах, как заключительная часть стажировки предполагался полевой выезд на полигон. К этому времени все устали. Контрольные задания были выполнены, и мы чувствовали себя свободными.
     Нас построили перед училищем и подали несколько автобусов. Дали команду занимать места. Все бросились выполнять. Я же  решил, что успею. По натуре я человек «не тусовочный». В толпе чувствую себя не комфортно. Не люблю очереди. Про себя, с надеждой, подумал:
– А вдруг, в автобусах места на всех не хватит. Ведь в них разрешается только сидеть.
     Таких «умников» оказалось несколько. Посадка заканчивалась, и все места оказались занятыми. Среди офицерского состава начались консультации. Оставшихся слушателей снова построили, извинились за допущенный просчёт, поблагодарили от лица начальства за службу и распустили по домам. Мы дружно крикнули:
– Служу Советскому Союзу!
Посмотрели вслед отъезжающим товарищам, зашли в ближайшую «кафешку», немного выпили и разъехались по домам. Этот случай помог мне осознать, что суетиться никогда не надо.

     Поздней осенью студентов и несколько преподавателей снарядили на овощную базу. Приехали в назначенное время. Студенты разбились на группы. Преподавателям предложили взять команду над группой по своему выбору. Возникла скрытая суетня – кому какую группу взять. Каждый хотел получше. Памятуя недавний армейский опыт, я помалкивал:
– А вдруг мне не достанется!
Так и получилось. Группы разобрали, и я остался не удел. Немного послонялся по двору базы. Потом подошёл к нашему руководителю и сказал:
– Олег Юрьевич, мне группы не досталось, что делать?
Он немного подумал и ответил, что можно ехать домой. Я так и поступил.
     С военной переподготовкой был у меня ещё один поучительный случай. 
Получил повестку из военкомата на вечерние сборы. Предполагалось, что они будут проходить после трудового дня. А у меня в этот период были не только дневные, но и вечерние занятия. Тогда существовал факультет вечернего обучения. Я пошёл к военкому, но не стал объяснять, что преподаю в вузе, что у меня «вечерники». Я просто сказал ему, что работаю в вечернюю смену, посему посещать сборы не могу. Военком внимательно посмотрел на меня и у нас состоялся такой разговор:
– Товарищ Павлов, объясните вашему начальнику, чтобы перевёл Вас на дневной режим.
– Это невозможно. Дело в том, что я преподаю в вузе. И то, что я делаю, это только моя работа. Если даже меня подменят, это будут другие занятия. Мне же придётся свой предмет отрабатывать. Ломается расписание. Скорее всего, этого сделать не удастся. Выпадет целый курс.
–  Товарищ Павлов, что Вы переживаете? (Он думал, что я переживаю). Отдайте повестку своему начальнику. Пусть у него голова и болит. Вы же знаете, незаменимых людей нет. Вот Вы сейчас выйдите от меня, и на Вас может машина наехать.
Ну что я на это мог ответить:
– Спасибо, с Вами это тоже может случиться.
Раскланялся и вышел. Из моих объяснений он ничего не понял. Но я зауважал его.  Капитан был на своём месте и дело знал. По большому счёту он был прав.
     Каждый человек незаменим. Все люди разные. Но на место убитого солдата всегда встанет другой, живой солдат.

2009

НЕЖНЫЙ ОВАЛ С ПЛЯЖА

   На Черноморском побережье Кавказа пляжи преимущественно галечные.  Морская галька не похожа на речную – плоскую как блинчики. Она овальная. Ведь волны катают камешки туда-сюда. Овал бывает настолько совершенен, что поражает ум и радует сердце гармонией формы. Мокрые у уреза воды они матово блестят, как ювелирные шедевры.
     Моя мама прожила недолгую и трудную жизнь. Никогда не видела моря. Новгородская земля. Голод в блокаду Ленинграда. Тяжелый физический, низко оплачиваемый труд.  Я был рад, когда два раза сумел принять её на берегу Чёрного моря, где какое-то время работал. На сохранившихся любительских фотографиях она везде улыбается. Вот её окатывает волна. Вот она возвращается с моря. Плавать не умела. Но море ей нравилось. Как-то, приехав к ней в Ленинград, привёз в небольшом мешочке морскую гальку.  С любовью собирал её  ещё мокрую. Искал красивые формы и цвета. Мама была так довольна. Хранила эти чудо-камешки и часто перебирала. Вспоминала тёплые дни, солнце, загар, море. Ей было хорошо. И я был за неё счастлив.

    Иногда в жизни бывают муторные периоды. Говорят – чёрная полоса. На душе  пустота, безразличие ко всему. В один из таких дней я шёл в Хосту и свернул с асфальта на крутой склон, решив сократить путь. Случайно оказался на чьём-то участке. И вдруг увидел огромного пса. Он с неприязнью посмотрел на меня, глухо заворчал, нехотя вылез из будки и в перевалку, медленно двинулся ко мне. Не лаял. Просто громко зарычал, и встала на дыбы. Его морда оказалась на уровне моей головы. Я был в таком ступорном состоянии, что не закричал, не замахал руками, не побежал. Просто встал, и вяло загородился рукой. Думаю, это и спасло меня. Я только почувствовал, как огромная пасть захватила мою руку ниже локтя и слегка сдавила. Я не сопротивлялся. Наверное, огромному псу такая безразличная реакция не понравилась. Он что-то промычал, отпустил руку, повернулся и затрусил к своей будке. Мне показалось, что от досады он плюнул в сторону.
     В один из таких дней я потащился в Адлер на танцплощадку. Ни до этого, ни после я никогда не бывал там. Вечер. Было как-то особенно одиноко. Пригласил девушку. Стройная высокая блондинка. Идеальный овал лица. Хорошие глаза. Это был вальс – единственное, что я более или менее умел танцевать. Круг, два, три. Музыка закончилась. Танцплощадка закрывалась. Пошёл проводить мою партнёршу к дому. Немного поговорили. Узнал, что она работает воспитателем в детском саду. Расстались у калитки. Девушка не идёт из головы. Её черты околдовали меня. Стал искать. Но я даже не знал имени, а дом и улицу не запомнил.
    Начал рейд по всем детским садам Адлера. Спрашивал высокую красивую блондинку. Уже начал отчаиваться. Наконец, у самого берега моря нашёл тот самый садик. И вот скоро пятьдесят лет, как мы не расстаёмся.
     Родилась и выросла она в рыбацком поселке на Пицунде. Достатка не было, досыта ели не часто, но не голодали. Зато свобода полная. Пляж, море, ветер и солнце. Это летом. Осенью и зимой дожди, холод. Потом опять солнце. Плавала как рыба. Волн не боялась. Думаю, и пленивший меня овал лица формировался у неё вместе с морской галькой. Известно, браки совершаются на небесах. Но иногда Господь выбирает галечные пляжи.

2009

НЕМЦЫ В КРЫМУ

     1954 год. Лето. Крым. В районе поселка Партизанское (до войны – Саблы) по каменистой пыльной дороге идут два человека. За плечами рюкзаки, в руках – геологические молотки. Один – мой приятель детства, Аркашка Лихоманов. Мы часто сражались  на красивых деревянных шпагах, лезвия которых были обклеены серебряной фольгой. Их мастерил для нас его отец. В душе Аркашки таилось что-то мушкетёрское, романтическое. Обожал рассказы Джека Лондона. Тайга манила.   Хотел специализироваться по поискам золота. К сожалению, блокадный Ленинград не отпустил его, и туберкулёз рано сгубил.
     Второй – немец. Звали его Карл. Под самый конец войны был призван в армию рейха. К счастью, повоевать ему не пришлось, но в плену у нас побывал. Потом оказался – студентом-геологом Горного института. С Аркадием они были разные люди и по возрасту и по судьбе. Но работа в одной бригаде сближала их.
     До начала маршрута идти было не близко, и разговор шёл о мелких бытовых проблемах.
– Аркадий, здесь так много вишни. Она душистая, сочная и сладкая. Пожалуй, я такой нигде не ел. Да и молока в деревне много. Прямо от коровы. Иногда ещё тёплое. И всё недорого. Как у вас говорят – ешь, не хочу. Так кажется. Я смотрю, почти все ребята и вишни едят помногу, и молоко пьют трёхлитровыми банками. Да и к тебе приглядываюсь. Ты тоже от них не отстаёшь. И как-то все вам в пользу. А вот я съел кулёчек вишни, выпил стакан молока, и у меня сильно расстроился живот. Даже рези появились. Не знаю, что так. В чём дело.
– Карлуша, ты просто не знаешь русскую поговорку:
• Что русскому здорово, то немцу смерть.
    Карл понял, не обиделся. Посмеялись, и пошли дальше – русский и немец, ещё так недавно пережившие страшную войну. До начала маршрута оставалось совсем недалеко.
*
     В один из дней к вечеру ещё одна бригада возвращалась на базу. Шли через деревню. Эстонец и русский. Эстонца звали Аго Вило. Это был очень собранный и толковый парень. Несмотря на то, что в его речи акцент чувствовался, русский язык он знал хорошо. Во всяком случае, на вступительных экзаменах за сочинение он получил отлично, а я вытянул только на хорошо. Учились  мы в одной группе. Работали в одной команде на практиках ещё первого курса. Поэтому я знал его неплохо.
     В оккупированной немцами Эстонии в их квартире снимал комнату офицер гестапо. Этот немец покорил детское воображение Аго своей безупречной выправкой и галантным поведением с матерью. Целовал ей ручку, расшаркивался и был предупредителен во всём. В начале нашего знакомства он часто говорил:
– Знаешь, Саша, когда ваши пришли, то раскулачивали наших бедняков. А почему? Да просто они жили лучше, чем ваши деревенские богатеи. Намного лучше. А разве они были в этом виноваты. С вашим приходом мы стали жить хуже.
    Я не сразу его понимал – наши-ваши. Для меня он был наш. Как и все эстонцы. Свой. Потом понял, что он воспринимал нас не так как я их. Пытался его переубедить:
– Да брось ты. Разве вам стало, есть нечего? В Эстонии появилось много промышленных предприятий. Идёт индустриализация.
Я мыслил по-советски. Ведь нас так учили. А он смотрел на всё с другой стороны, тогда нам неведомой.
– А зачем нам промышленность. Мы сельскохозяйственная страна. Почти половину Европы кормили. А технику могли на вырученные деньги купить за границей.
     Трудно было возразить, тем более с некоторыми ссыльными эстонцами я был знаком на Колыме.
     Позже понял: мы с Аго жили в одной стране, но существовали в разных мирах. Ему нравились немцы, и он им подражал почти бессознательно. На военных сборах и учебных классах, когда выкликалась его фамилия, он вскакивал, вытягивался в струнку, руки по швам на немецкий манер, щёлкал каблуками и громко называл своё полное имя в эстонском звучании:
– Аго Хейндрихович Вилё!
    Его отличал педантизм. Держался со всеми на расстоянии, немножко свысока и как-то настороже. Не помню, чтобы он смеялся. Относились к нему хорошо, хотя друзей у него не было. На военных сборах, стоя во второй шеренге, он незаметно держал маленький английский словарик и «увеличивал» запас слов. К языкам был очень способным и с удовольствием постигал их. Позже, приезжая на кафедру, обычно по делам, хвастался, что освоил почти все европейские языки и подрабатывал, кажется, на эстонском радио международным обозревателем. Но это было намного позже.
     Сейчас же мы шли через крымскую деревню ещё не забывшую войну. На Аго была военная кепи немецкого образца с большим козырьком. Мне казалось, что этой форменкой он даже щеголял. Сам был рыжеват. Крупные светлые волосы покрывали руки и открытые в шортах ноги. Держался с военной выправкой, вышагивал крупно.
     На завалинке одной из хат сидели мужики, покуривая самокрутки. Когда мы проходили мимо, один из них подозвал меня и спросил:
– Этот парень с тобой он немец?
Я ответил.
– Нет, это наш эстонец. Мы из Ленинграда, учимся в Горном институте и проходим здесь практику.
– Скажи ему, чтобы эту шапку не носил…, так от греха. А то ещё, выпивши, кто-нибудь спутает с фрицем.
     Я сказал об этом предупреждении Аго, добавив, что среди жителей много бывших партизан и ему лучше прислушаться к совету. Он отнёсся к разговору серьёзно, мне показалось, что как-то очень вдумчиво. Никаких реплик или комментариев я от него не услышал.
    И кепи он больше не одевал.
*
    В Партизанском было порядочно девчонок. Многие из нас проявляли к ним интерес и завязывали знакомство. Устраивались даже танцы. Как-то я навязался в провожатые к одной девчушке. Уж не помню, где мы гуляли, но в какой-то момент оказались около бывшей деревенской школы – этакой большой мазанки. Она остановилась и говорит:
– Ты ничего не чувствуешь?
– Нет, – ответил я.
– А мне здесь всегда страшно, как будто воздух весь пропитан опасностью и смертью. Пошли отсюда скорей.
     И она рассказала мне, как в войну  немцы согнали их сюда. Начали кого-то расстреливать у всех на глазах. Она ничего не понимала, жалась к подолу матери и очень боялась. Все ждали своего часа. Но, возможно, это был показательный расстрел. Они выжили. Жуть же того дня осталась в ней на всю оставшуюся жизнь. Её настроение передалось и мне. Стало не до ухаживания. Я проводил её домой и больше с ней не встречался.
     Сегодня в Крыму живут другие люди.

2009

НЕМЦЫ НА ПИНЕГЕ

    Начало восьмидесятых. Лодочный маршрут по Пинеге. Нас трое (правда, без собаки). Алексей Иванович Коротков, я и студент кафедры. У него производственная практика по геологии. Лодка резиновая, грузоподъёмностью в полтонны. Исходная точка – посёлок Пинега. Загрузились. Отчалили. Всё внимание на реку и наше плавсредство. Пинега здесь широкая. Стрежень быстрый и сильный. Посудина наша лёгкая и вёрткая. Нагружена по полной. Нужен глаз да глаз. Правда, опыт сплава на такой лодке у нас с Коротковым уже был прошлым летом по реке Вашке (левому притоку Мезени). Поэтому освоились довольно быстро. Начали вглядываться в берега.
    Первое, что увидели и онемели красотой чуда. Почти сразу за посёлком, справа высокий холм. А на его вершине – остатки каменной церкви. Вид завораживал. Какая-то невидимая аура исходила от этого заброшенного храма и горы, на которой он стоял.  Хотелось смотреть и смотреть. И чем больше смотришь, тем больше удивляешься нашим далёким предкам. Как они умели выбрать место. Церковь не только гармонично вписывалась в природу, она как бы дополняла её человеческим гением. Шли рекой уже более десяти километров, а храм всё был виден. И ещё долго мы чувствовали его спиной. Он как бы провожал нас, и благословлял. На душе делалось хорошо и покойно. Позже узнал, что называется это место «Красная горка». Всё в зелени, зимой, конечно, в снегу. А Красная потому, что красивая. Сейчас её так и назвали бы – «Красивая горка». Ну, да и без этого всё понятно. Во всяком случае, каждому русскому человеку. В 1606 году там был основан Красногорский монастырь. Вначале деревянный. После пожара – каменный. Недавно увидел в интернете, что на его стенах ещё сохранились остатки фресок. Большевики разрушили эту святыню Русского Севера. Впрочем, как и многое другое. Хочется верить, что руками потомков она восстанет из пепла.

    На третий день справа в десятке метров от уреза воды бросилась в глаза крупная глыба светло-серого  известняка. Вначале подумали – это выход на поверхность коренных пород. То, что в геологии называют обнажением. Пришвартовались. Оказалось, этакая длиной около 5-6 метров призма, квадратного сечения, толщиной до полуметра. Грубо обработанная. Откуда она здесь взялась? Непонятно. У правого её края свастика, высеченная, видимо, зубилом. Знак довольно крупный, пожалуй, с детскую ладонь, и глубокий. Подумали, что после войны где-то здесь работали пленные солдаты вермахта. В то время они были разбросаны по всей России. Во всяком случае, до Урала включительно. Дальше на восток, например, в Магадане отрабатывали своё японцы. Их колонны на улицах города. В своей форме, под конвоем наших солдат. Они, в маршевом стиле, пели популярную тогда в СССР песню.  Кажется, это была:
• Дети разных народов, мы мечтою о мире живём…
На японском песня звучала несколько странно. Но пели они бойко и, казалось, с энтузиазмом.
    Немцев же я помнил на улицах Ленинграда, встречал и на Урале. Но то, что они могли быть на Пинеге, не предполагал.
    Посудачили по этому поводу. И Алексей Иванович рассказал историю, о которой где-то читал, а может, от кого-то слышал:
    В начале прошлого века в этих местах жил-был немец. Называли его Карлом. В обиходе же говорили просто – немец:
– Как там немец поживает? Что-то его давно не видно.
Или: – Вчера около магазина немца видели. Такой весёлый, улыбался.
    Жил он на краю деревни. Кругом дома всегда чисто, ухожено. Человек тихий, спокойный. Мастеровой. Брал заказы на всякий ремонт. Часто приглашали его помощником в хозяйство. Попал в плен во время Первой мировой. Оказался на нашем Севере. Да так и остался. Или возвращаться было некуда, или понравилось ему здесь. Ведь Русский Север необычен. Ему аналогов в мире нет. Красота величественная, даже какая-то божественная. Рубленные высокие избы, бани, обычно вынесенные к реке – как бы отдельное купальное место для всей деревни. Амбары. Часто тоже стоят отдельно в ряд. Без окон, на сваях. Дома не запирались. Если никого нет, дверь подпиралась палкой. Вот и всё. Местами я застал такие «замки» ещё в Лешуконском. Хотя там из Центральной  России уже появились бичи. На берегах Мезени избы стоят в два этажа. На каждом бывает по 15 окон. Специально считал. Скотные дворы громадные. Тоже высоченные. Живность вся на втором этаже. Въездной пандус в такие дворы их брёвен. Эта монументальность и добротность покоряет своей красотой и первозданной силищей. Здесь не знали ни бояр, ни помещиков. Из поколения в поколение жили свободные работящие люди со своими песнями, музыкой, хороводами, обычаями и чистотой жизни. Это вам не Европа с её чопорностью и не Центральная Россия с её крепостной психологией. Разве можно этакое не полюбить.
    К немцу привыкли и относились хорошо, хотя за много лет он так и не врос в местный быт и оставался чужаком.
    В Архангельских деревнях вдоль домов обычно налажены деревянные тротуары. Чтобы в весеннюю слякоть и осенью они оставались чистыми, под ними выкапывались дренажные канавы, иногда значительной глубины.
    На одном из таких тротуаров какая-то доска со временем подгнила, и наступать на неё стало опасно. Все об этом знали, но чинить никто не торопился.  Это место просто обходили. Немец почему-то об этом не слышал. А может и знал, да ..... В вечерних сумерках шёл, задумавшись. Наверное, Германию вспоминал, мать, отца, детство, тосковал о доме. Накатило. Ностальгия она ведь не имеет национальности. Тут и наступил на злосчастную доску. Грохнулся в канаву, полную воды. Неловко  ударился. На улице никого не было. И потонул. Утром нашли. И пошли разговоры:
– Слышали, немец-то в канаву под лавы упал. Потонул бедный.
В ответ раздавалось:
– Так-ить немец он и есть немец. Чего с него взять.

    Позже поинтересовался, были ли на Пинеге пленные Второй мировой. Ничего не нашёл. Но свастику-то кто-то выбил на глыбе. Ведь не специально же для этого сюда тащились. Кто бы это мог быть? Скорее всего, какой-нибудь молодой парнишка из гитлерюгенда. Ещё не понял, что с ним произошло, где он оказался. Имперский фанатизм, который формировали в нём с младенческих лет,   ещё не выветрился. Вот   и вытесал на этой заготовке тогдашний символ своей родины. Может быть сидел, чего-то ожидая, и плакал. Никакими преступлениями его жизнь не была запятнана. Призвали под ружьё. Вот и всё. Попал в плен. Так что довелось ему пройти от взлёта патриотизма до печального конца уничтоженной империи, претендовавшей на мировое господство. Думаю, он остался жив. И кто знает, уже в преклонных годах, как турист, может быть, приезжал на Пинегу, где работал на каменоломнях. К старости всех тянет туда, где проходили молодые годы, особенно, если они были трудными. Сегодня Пинега, как и весь русский Север, становится привлекательным для туризма. Даже на «Красной горке» построены простенькие гостиницы. И пустыми они не бывают.

2011

НЕОЖИДАННОСТЬ ОЖИДАЕМОГО

    Между ожиданием и фактом - всегда пропасть. Вспомним у Ивана Александровича Гончарова в «Обломове»  классическую историю с галереей. Все ждали, что она рухнет ... вот, вот рухнет. А она, хотя и сгнила, всё стояла и стояла и ... вдруг ... рухнула. Поди ж ты! –  удивлялись обломовцы, – рухнула. А ведь столько стояла. Кто бы мог подумать?
*
   Защита диссертаций, особенно докторских работ, требует  значительных усилий, и не только по сути. Когда работа закончена, приходится ещё затрачивать много душевных сил на создание научного общественного мнения, которое бы положительно оценило как результаты исследования, так и твои претензии на учёную степень.
    Некто N два года ездил с докладами по институтам, университетам и лабораториям СССР,  выступал на разных конференциях, семинарах, симпозиумам.  Иногда оставлял диссертационный том для подробного ознакомления, если об этом просили. В результате удалось создать к своей работе положительное отношение. И когда он слышал:
• А что N разве ещё не доктор? А я думал, что он уже давно защитил, – решил, что пора подавать диссертацию и документы в Совет. Помимо, сложившегося позитивного мнения были получены и технически полезные результаты. Среди многих вопросов, на которые ему приходилось отвечать, обозначились главные –  те,  которые задавались везде.
    Определились также ведущее предприятие, оппоненты и появилась уверенность, что на автореферат он получит положительные отзывы.
    Защита прошла успешно. Помимо членов Совета было много специалистов и просто слушателей со стороны,  задано много вопросов. Члены совета и гости активно выступали. Совет убедительно проголосовал «за». Только один голос «против». Говорили, что это даже хорошо.

   И вот заключительный этап. Оформление документов защиты. Отправление их в ВАК. В месяц уложились. Где-то ещё через месяц, пришла открытка: «Ваши документы получены». Теперь надо ждать. Конечно, мог появиться так называемый чёрный оппонент, или некто из доброжелателей, «телегу» накатает. Но сейчас от N уже ничего не зависело.
    Обычно утверждения из ВАК-а тогда ждали несколько месяцев. В  среднем полгода. Время идёт. Всё тихо. Но… , сроки проходят, а информации нет. На официальный запрос получили – «надо ждать». Уж и год позади. Наконец, приходит странная бумага, пригашающая N в Москву. Потерлась диссертация. Надо помочь искать. Выехал. Весь в расстройстве. Какой-то дикий случай. Через несколько дней поисков, работа найдена. Всё, до смешного просто. Секретарь-машинистка, к которой работа попала на стол для очередного оформления, положила её себе под попу. Ей сидеть было низковато, а работа N лежала наверху и подходила по толщине. Если бы N не выехал на место …, неизвестно, чем бы всё закончилось. Хорошо, что он был молод и здоров? Но даже хорошая неожиданность ожидаемого присуждения степени радости не вызвала… .  Было уже какое-то безразличие. Поезд давно ушёл.
*
    В наших краях без удобрений ничего путного вырастить на огороде нельзя. В лошадной России с этим делом было проще. Прекрасного конского навоза в достатке. Не знали никаких парников, плёнок. Огурцы солили бочками. Прекрасно росло и все остальное. Теперь не так. Что бедному горожанину делать, как решать скромные огородные проблемы, если он хочет не только повозиться с землёй, но и что-то на ней вырастить экологически чистое и вкусное. И не зависеть от сомнительных магазинов.

  Местные крестьяне  научили нас «содить» картошку «под дёрен». Лопатой вырубается в дёрне прямоугольник. Подрезается снизу этим же орудием. Затем, за короткую сторону эта дёрновая пластина переворачивается и укладывается рядом - травой на траву не тронутой земли. Далее операция повторяется многократно. Прямоугольник к прямоугольнику в направлении будущей грядки.
    Освобождённая от дёрна полоска называется лотком. Из него потом берётся земля при окучивании.  Вторую грядку формируют также параллельно первой. Конечно, для этого должна быть целинная земля, хоты бы на первый раз. У нас такая возможность имелась. Посадочные клубни кладутся прямо на перевёрнутую дернину и немного присыпаются землёй из лотка. Далее, надо всё делать как обычно. Смыл этого метода понятен. Перевёрнутая трава и её подложка преют, дают тепло и питательные вещества.

    По такой технологии мы сделали несколько грядок и  с интересом ожидали результата. В эти годы к нам на лето выбиралась моя тётушка. Её детство было деревенским и прошло в этих краях. Большую часть жизни ей приходилось держать хотя бы маленький огород. Так что опыт у неё был солидный. Однако про такой метод она не слышала. И ждала урожая с большим интересом.
    Ботва была сильной. Цвела картошка хорошо. Но ведь главное, ни что сверху, а что внизу. Не могла тётушка утерпеть. Решила посмотреть до срока. Охала, ахала. И в секрете от нас копнула сбоку.
    В это время мы были неподалёку и занимались своими делами. Вдруг истошный крик.  Перепугались. Случилось что? Подбегаем. А тётушка стоит, вся сияющая, даже в каком-то изумлении и держит в руке картофелину величиной почти с лапоть. Мы, помню, посадили какой-то розовый сорт. Уплощённые и очень красивые клубни. Долго тётушка не могла придти в себя от неожиданности. А ведь нам говорили, что первый урожай будет очень хорошим.
   На третий год силы дернины иссякли. Нужно было осваивать новые «земли». Почти как у наших предков –  подсечное земледелие.   

2011
НИМБ

    1990 год. Россия переживает трудные времена. Всё разваливается на глазах. Выживают, как могут. К этому времени кафедра подошла с хорошими результатами по переработке и реализации промышленных отходов горно-обогатительных предприятий. Многое было сделано по Казахстану, Кузбассу, Ленинградской области. Поняли, отходы надо превращать в товар и продавать его. Улучшится экологическая обстановка и на этом можно заработать. К таким выводам пришли не мы одни.
     И вот в Челябинске организована Научно-производственная конференция по проблеме техногенных отходов. Народу съехалось много. Но… в основном это были «продавцы» – владельцы отходов. Желающих купить не было. Разговор шёл о том, у кого, что есть и, как, по мнению владельцев, их «продукт» можно реализовать.
     Челябинск был для меня не чужим городом. Здесь я учился в сорок седьмом году и после Магадана закончил ту же школу под номером 10. Сбегал к дому, в котором когда-то жил. Даже поднялся на этаж к квартире. Позвонить не решился. Постоял у двери и всё. Накатили воспоминания. Вспомнил мороз пятьдесят второго года. Тогда столбик термометра днями опускался почти до пятидесяти градусов. Но не помню, чтобы отменяли занятия. Походил по улицам. В школу почему-то не зашёл. Навряд ли, меня там помнили.
     Тематика конференции была настолько актуальной и настолько касалась каждого участника, что вечерами почему-то в нашей комнате бедной гостиницы собирались этакие междусобойчики. Говорили о делах. У кого, где и когда, что-то получалось. Не боялись делиться идеями. Временами всё это напоминало базар, который в таких ситуациях называется мозговым штурмом. В небольшой номер набивалось много народу. Стояли даже в дверях. Большинство просто слушало. Разговоры « крутились», в основном около стола. Любопытно, что при этом не было ни спиртного, ни даже чая. Был только разговор. В один из таких вечеров, напротив меня через стол на железной солдатского образца кровати, сидело трое. Кажется, они приехали с Камчатки. И вот в какое-то мгновение над головой одного из них, что сидел посередине, я увидел настоящий светящийся нимб. Это длилось недолго, но достаточно, чтобы свечение зафиксировалось в моей памяти. Я был поражён. Я воспринял живой нимб как что-то личное, как предназначенное только для меня. Никому об этом не сказал. Даже «владельцу» ореола. Думаю, о таком свечении над его головой он даже не подозревал.  Прошло уже 20 лет, а этот нимб я помню хорошо и отчётливо. За эти годы  некоторым людям я рассказывал о виденном мною, не знаю, чуде или подарке. Никто не верил. Уж очень мы все приземлены.
     Думаю, что такая приземлённость мешает нам жить. Больше я молодого тогда человека с нимбом не встречал и судьбу его не знаю. Но то, что он был отмечен среди нас, в этом не сомневаюсь. Нимб над живым человеком. Возможно, над каждым такой нимб есть, по крайней мере, в моменты эмоционального возбуждения и обострённого восприятия происходящего. Но почему увидел его я?

2009

ОБЕЗЬЯНКА

     Однажды на маршрутном такси мне пришлось проезжать по десятой линии Васильевского острова Петербурга. Около дома, в котором находится  помещение журналистского факультета СПГУ, маршрутка остановилась и в неё «погрузилась» прелестная бойкая девчушка, как выяснилось через минуту, студентка.  В салоне уже находилось несколько её однокашниц. Сразу завязался громкий и оживлённый разговор. 
– Ну, как, сдала? – обратились к ней сразу несколько человек
– У…Уф! Сдала – выдохнула та.
– Замучил меня Вась-Вась. Начал теорию спрашивать.  Я что-то такое говорила, говорила. Сама запуталась.  Ещё, когда он на паре объяснял, я и тогда ничего толком не поняла.
–  Как же тебе сдать-то удалось. Он такой зануда!
– Сама удивляюсь. Он мне вопрос, а я ему – да Вы лучше спросите меня что-нибудь другое. Он другое спрашивает, а я опять не «в зуб ногой». Начинает мне втолковывать. А я всё равно ничего не понимаю. Спрашивает то, да это. Я не очень соображаю, что от меня требуется, а он совсем не рубит, что я рассказываю. Почему он меня не выгнал, до сих пор не пойму. Наверное, такие как я, ему надоели. Да и себя стало жалко.
     Из её щебетанья я догадался, что речь шла о лабораторной работе, связанной с  синхронизацией звукозаписей текстов. Предполагалась как бы  обработка разного рода интервью.
     Вспомнил себя второкурсника, когда нам объясняли работу со шлифами, основанную на законах кристаллооптики. За семестр требовалось описать тридцать шлифов. Это тончайшие срезы горных пород, рассматриваемые в поляризованном свете через специальный минералогический микроскоп. Преподаватель объяснил суть работы и спросил:
– Всем всё понятно?
В ответ гробовое молчание.
– Вопросы? Ясно. Значит, никто ничего не понял. Объясняю ещё раз.
Результат тот же самый. В третий раз. Никакого эффекта. И наш «препод» делает, наверное, единственно правильный шаг:
– Ладно. Начинаем работать. А там постепенно разберётесь.
И мы действительно разобрались, конечно, с его помощью. За семестр сдали все работы и были допущены к экзаменам. Давно дело было. Но я до сих пор помню, как на экзамене мне была поставлена довольно необычная задача:
– Большой кристалл из папье-маше. Он попал в шлиф, срезанный под углом в тридцать градусов, какого цвета он будет в скрещенных николях (поляризаторах).  Ответил правильно. Сейчас я этого сказать не смог бы.
     А будущая журналистка рассказывает дальше:
– Наконец, Вась Васе надоело со мной возиться. Говорит мне:
– Ну как же вы сделаете работу, если в теории совсем нуль.
А я ему:
– Василий Васильевич! Да Вы мне только покажите. Я как обезьянка, как обезьянка.  Я ловкая. Вы только попробуйте. Вот увидите, я сумею. Он согласился показать. И у меня получилось.
Подруги с пониманием замолчали. Все мы немного обезьянки.

2010

ОДА СЕЛЬСКИМ ФЕЛЬДШЕРАМ

     Я никогда так не мёрз как зимой в Кагабской геологической партии под Нахичеванью. Сборно-щитовой домик на две комнатки. Без печки. Температура плюсовая, но всего два-три градуса. По ночам, думаю ниже. И так целый месяц. Постоянный холод. Застудил нижний коренной зуб. Начались боли. Все знают, что это такое. Ни спать, ни есть. Ни на что не отвлечёшься. Пошёл в Нахичеваньскую поликлинику. Врач посмотрел:
– Лучше всего зуб вырвать. Но у нас новокаина нет. Колоть нечем.
Побоялся. Ведь зуб-то коренной, серьёзный. Да и пломба выпала. Одни стенки остались. Сломается ещё. Врач успокаивает:
– Вы напрасно переживаете. Всё будет хорошо. У нас старики рвут. Не боятся.
– Ваши старики, как хотят. А я пока воздержусь. Положили бы какое лекарство.
Лекарство дал. Посоветовал полоскать содой. И я пошёл восвояси. Как то справился. Зуб перестал ныть. Я успокоился.
     Позже, уже летом, ехал в открытом кузове. Приятный ветер в лицо. Видимо, надуло. Зуб снова разболелся. В это время мы базировались в горной армянской деревушке. Только фельдшерица. Она и терапевт, и хирург, и стоматолог, и акушер. А что делать? Врач там не полагался по штату. Пошёл к ней на приём. Посадила в кресло. Посмотрела. Тот же разговор, что и в столице Нахичеваньской АССР. Я снова не решился. Помучился два дня. Вернулся.
– Боюсь, – говорю.
– Ведь одни стенки там. Ну как сломаете. Что тогда?
Она в ответ:
– Зачем сломаю. Я аккуратно. За стеночку возьму сбоку.
Женщина средних лет. Худощавая. Невысокая. Жилистого склада. Хорошие добрые глаза. И я решился. Приготовился терпеть. Подошла… Даже «ох» не успел вякнуть. Всё было сделано. В лучшем виде. Аккуратно и чисто. Мы расстались почти друзьям. Не знал, как и благодарить. Запомнил эту экзекуцию на всю жизнь. И не потому, что она была мучительной, а наоборот – безболезненной. Профессионально сработано.
     Этот факт особенно мне стал ясен, когда я работал в Сочи. Это ведь город врачей. С поликлиниками и специализированными кабинетами. Снова случилось с зубом. Тоже коренной и внизу, но уже с другой стороны. Теперь уверенно и без боязни направился к стоматологу. Всё честь по чести. Новокаин. Два укола. Челюсть задеревенела. Врач – здоровенный дядька. На голову выше меня. В белом халате. Рукава засучены. Обхватил меня левой рукой за шею, чтоб не дёрнулся. Помню мощный волосатый локоть. Крещи! Хрясь! Зуб в дребезги. Начал ковырять в десне, вытаскивая корни. Кровь фонтаном. Залила весь халат. Измучил меня. Вот такого я и боялся в Нахичевани и в армянской деревушке. Ушёл, пошатываясь.
     Потом целый год косточки выходили из десны. Последнюю, кажется, вытащил, когда ехал на скважину в Хосту.
     С благодарностью вспоминил скромную фельдшерицу в далёкой армянской деревушке.

2010

ОДИНОЧЕСТВО

  Иван Беляков заканчивал десятый класс Санкт-Петербургской школы. Парень как парень. И вот трагедия. Случайно был раздавлен бортом грузовой машины под аркой своего дома. Жизнь бессмысленно оборвалась. Нелепый случай не дал состояться человеческой личности. После него остались прекрасные стихи и дневник. Мать сумела издать их как память о сыне. Случайно эти две книжки попали ко мне. Они поразили меня. Сколько хорошего и чистого скрыто в наших детях. Сколько любви в их молодых сердцах.  Сколько простой человеческой философии жизни. Как мало мы знаем о них.
    Чего стоит только одна мысль этого мальчика:
– Одиночество – хорошая вещь, но только тогда, когда есть кто-то, кому можно сказать, что одиночество – хорошая вешь.
Или вот:
– Мы не уходим навсегда,
   Не возвращаемся обратно,
   Она горит моя звезда,
   Я значит, жив, хоть жизнь превратна.
Или ещё:
– О, женщины, о как вы непонятны
   И от мужского глаза далеки,
   Вы так легки, вы так нежны и сладки,
   Порою необъятно высоки.
………………………………
   Вы можете умерших воскресить,
   В прозаике вольны родить поэта,
   Одним лишь словом можете всё это,
   Но жаль, что не умеете влюблённого любить.

Вот передо мной сидят первокурсники. Какие они разные. Кто-то за первыми столами.  В их глазах интерес. Ожидание открытий. Другие скучиваются у задней стенки аудитории, переговариваются. Они ещё плохо знакомы. Им надо поболтать. Они тянутся друг к другу. Для них это главное. Их мало интересует лекция, смысл того, о чём я говорю. Я не их круга, я старик. Но я всё равно люблю их. Теперь как внуков. У них своя жизнь, и мне хочется, чтобы она была интересной и насыщенной, чтобы они меньше знали зла и понимали добро. Чтобы в мир они несли своё доброе и счастливое.
Мой приятель потерял жену Она долго и тяжело болела. Он знал о неминуемом конце. От этого не легче. Осунулся. Как-то сразу постарел на несколько лет. Слова утешения в таких случаях неуместны. Это факт, который никто отменить не может. И как-то неожиданно мне в голову пришла мысль:
– Да умерла жена, с которой он счастливо прожил большую и долгую жизнь. Родной и близкий человек. Но ведь она не оставила его одного. Она оставила ему сыновей и внуков. Он не один. С ним дорогие ему люди.
Я решил сказать ему об этом. Мне показалось, что это осознание не одиночества хоть немного поможет ему.
Человек не может и не хочет быть одиноким. Если уж остался один, появляются собака или кошка. О них надо заботиться. С ними можно говорить, ласкать, ощущать ответную ласку, внимание и свою нужность.

В соседней квартире на нашей лестничной площадке жила старая женщина. У неё была собачонка. Она каждый день гуляла с ней. В холода одевала в какую-то специально сшитую кофточку.  Брала на руки, гладила. Собачонка смотрела на неё выпученными преданными глазами. Виляла хвостом. Сидя на руках, пыталась лизнуть бабулю в лицо. Но вот собачка умерла.  Старушка перестала выходить. Мы звонили. Хотели передать ей еды. Но никто не отвечал. Забеспокоились. Вызвали милицию. Довольно сложно было объяснить, чего мы хотим. Но всё-таки убедили. Оказалось, старушка умерла.
Стали искать родственников. Неожиданно обнаружились две дочери и сын. Но с матерью они не общались много лет. Разрыв был полный и окончательный. Произошёл он тогда, когда наш «божий одуванчик» выгнала на улицу беременную дочь. А нам казалось, что она бедная одинокая женщина, у которой, если что и было, то это маленькая ласковая собачка, смерть которой она не могла пережить.

2009
ОЛЕГ

     Cовершенно не помню его лица. В памяти сохранились только худощавая фигура, высокий рост, несколько эпизодов из школьной жизни и трагическая судьба.
     Круглый отличник. Гордость школы. Учился легко. Только раз получил тройку по физике. Но и здесь он выглядел как мощная положительная аномалия на фоне общих двоек. К концу сороковых годов в Магаданской школе часто не хватало то одного, то другого преподавателя. Произошло это и с физикой. Наконец, появился Иван Васильевич. Пожилой грузный человек. Поговаривали, что из бывших белых офицеров. Не знаю,  правда,  или нет, но взялся он за нас серьёзно, научил работать. Вспоминаю его до сих пор добрым словом. С его приходом я стал лучше понимать не только физику, но и математика пошла у меня как-то сознательнее, что ли.
     Он начал с контрольной работы. Посмотрел, кто есть кто, и что есть наш класс в целом. Все дружно получили по двойке. И те, кто ранее учился по физике на четыре и пять, и остальные, разумеется. Только один Олег вытянул на тройку. Мы были поражены.
     После этого казуса Иван Васильевич перед каждым уроком вызывал к доске двух-трёх человек и предлагал писать все формулы, которые к этому времени мы должны были знать.  От остальных, методом тыка, требовал знание основных законов. Например, правило левой руки, закон Кулона и т.п. Таким образом, к каждому уроку мы вынуждены были смотреть весь учебник с самого начала и до того места, которое в этот момент изучали. Он принуждал нас зубрить азы. Теперь я понимаю правду гимназического образования дореволюционной России.
     В один из тёплых весенних дней небольшой группой мы решили прогуляться к бухте Весёлой, расположенной «визави» от более известной бухты Нагаево, где располагался порт – морские ворота Колымы. Весёлая же больше походила на широкий и мелководный  залив. Мы с удовольствием шагали по пыльной дороге, разогретые солнцем и тёплым ветерком. Притомились. Сели на обочине отдохнуть. Пошли дальше. Олег взял на плечо небольшое брёвнышко, валявшееся на обочине, и бодро зашагал со всеми. Мы удивились:
– Олег, какого чёрта ты тащишь это бревно?
– Когда устанем по настоящему, я бревно сброшу. В отличие от вас мне сразу станет  легче.
    Мы подивились, но его примеру никто не последовал. Результаты этого  эксперимента остались известны только ему одному.
     Этот поход запомнился мне, возможно, ещё тем, что в тот день я довольно сильно разбился. Вышли на высокий берег, откуда открывался прекрасный вид на бухту. Подошёл к самому краю. Ухватившись за небольшую березку, посмотрел вниз. Деревцо не выдержало, и я полетел вниз. Острые камни содрали с моей спины два неглубоких «ремня». Внизу  ударился ногами. Меня бросило вперёд. Разбил и  лицо. Обратно шёл, задрав на спине рубаху. В городе сразу пошёл в травм-пункт. Меня обработали. Недели через две всё зажило как на собаке.
     В десятом классе неожиданно узнаём, что Олег серьёзно заболел. У него обнаружили саркому правого предплечья. Ампутировали всю руку. Говорят, что увидев результат, он страшно ругался матом, но не плакал и не ныл. Закончил школу с золотой медалью. Уехал в Ленинград и поступил в кораблестроительный институт (знаменитую «Карабелку»). Учился упорно. Приспособился выполнять чертёжные работы левой рукой. Использовал какие-то гирьки, подвесы. Первую сессию сдал на отлично, как и всё, что он делал. В зимние каникулы он умер. Перед смертью всё твердил:
– Не хочу умирать. Не хочу умирать.

2010

ОНИ СКАЗАЛИ ПРИВЕТ

  В этот год ласточки снова свили у нас гнездо и высидели четырёх птенчиков. Вначале мне показалось, что их только двое. Каждый день выйду к сеновалу и посмотрю. Тихо, этак ненавязчиво. Вначале взрослые шарахались от меня. Постепенно поняли, что я не опасен. И стали даже при мне кормить малышей. Те тоже попервости сжимались в гнезде и затихали. Но и они свыклись с моими приходами.
    Двое птенцов, которые сразу на глазах были, росли как на дрожжах. Но мать-то знала, что их у неё четверо. Залетит сбоку и суёт мошек кому-то мне неведомому. И не зря. Выглянули ещё двое. Вначале только третий. Позже увидел, что и четвёртый головку вытягивает. Да такой маленький. Думал, что не выживет. Задавили его старшие совсем. Сидят прямо на нём. Не церемонятся.
    Вспомнил случаи у людей. Уставшая донельзя мамаша, во сне задавливала дитя своим телом. Даже выражение такое было: заспала ребёночка.
    Но ласточка-мать своё дело знала. Выкормили с отцом и этого «дохлятика».
   Вот и пёрышки появились. Вот и грудки белые стали. Уже на ласточек начали походить. Но, по-прежнему, двое так силищей и пышут, другая пара, прямо сказать, не богатыри.
    Незаметно подкрался час икс. Заглянул. Двое крупных птенцов уже на краешке гнезда сидят. Крылышки чистят. Вытягивают их, как потягушки-нарстушки делают. Только что не зевают со сна. Слабеньким в гнезде просторно стало. Мамаша сидит на перекладинке, напротив. Хвостом к ним. Не отвлекает, но видно, спиной чувствует чадушек своих. На другой день один птенец перескочил уже на провод, что аккурат гнездо держит снизу. Но всё ещё рядом с гнездом. К вечеру и второй за ним перебрался. Прошел день. И вот все четверо на деревянной перекладинке. Но какая чёткая иерархия. Птенцы разделились на две пары. Головами в разные стороны, как чужие сидят. Полное неприятие. Вы там, а мы тут. Видимо, они очень разные, хотя из одного гнезда. Вот так. А мы думаем, что такое бывает только у людей.
    Ещё через два дня глянул, а гнездо пустое. Покинули его дети. Тесно там стало. На волюшку потянуло.
    На следующий день одна ласточка влетела на крыльцо, где я сидел на лавочке. Чирикнула чуть не в лицо мне и мимо в небо виражом над травой и цветами.
    Неожиданно четыре бывших птенчика сели прямо передо мной на перила крыльца. Смотрят и «заговорили»:
• Чвик. Чвик.
Я понял это как – привет, привет.
• Чвик, чвик. Чви..ик – это мы. Мы тебя знаем.
• Чвик, чивик – а ты нас узнаёшь?
• Чви..чви..чвик. Чивик, чивик – мы уже большие. Мы уже летать умеем. Смотри…
Вспорхнули разом. Только их и видели. Потом на провода между столбами уселись. Снова  парами. Плечами крыльев прижимаются друг к другу. Одна пара от другой сидят отдельно, подальше. Видно надоело слабым угнетение в гнезде. Толстые и большие всегда сидели на них, так, что малых и не видно было.  Мать подлетает (думаю, к младшеньким), нет, нет да покормит. Наверное, чем-нибудь вкусненьким. Пара, которая из слабеньких, вечером появилась у гнезда. Одна птаха рядом на проводе прилепилась, другая прямо в гнёздышко уселась. Пищат, мать зовут. Теперь уж им недолго иждивенничать. На крыло встали. Скоро родители будут не нужны.
    Знают они меня. Это так здорово. Радостно на душе стало. Наверное, они нас различают, а мы…? Э…эх мы!
    Лёг спать. Вспомнил своих ласточек и поймал себя на том, что, засыпая, улыбаюсь.
    Через несколько дней увидел их на перекладине под крышей сеновала. Сидят как четвёрка мушкетёров плечом к плечу. Один за всех и все за одного.
    В скором времени они покинут нашу Берендеевку. А пока перед самым закатом занимают свои места на сеновале. Четверо. Пятая – матушка. Опекает ещё их. Утром пролетают мимо меня и обязательно пискнут – привет. Днём их уже не видно. Наверное, где-то кучкуются для предстоящего перелёта. Буду надеяться на встречу следующим летом.

2011

ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ
 
Наступил сентябрь. На некоторых деревьях листья уже начали желтеть и даже опадать. Прохладно, но не холодно. Сразу вспоминаешь строки  Пушкина: «Роняет лес багряный свой убор…», и другое «Уж небо осенью дышало..». Прогулка доставляет удовольствие.     Прохожу вдоль открытой ограды детского садика. За нею, одетые в тёплые курточки гуляют ребятишки, похоже, старших групп – школьники будущего года. Несколько человек в ещё зелёной траве собирают опавшие листочки. Берут не все подряд, а те, что покрупнее и выглядят наиболее красиво.

Когда-то и я, ещё до войны, ходил с мамой на Крестовский остров собирать опавшие листья и жёлуди. Жили мы на Петроградской стороне, и  такое удовольствие было от нас недалеко. Эти прогулки и сборы запомнились мне на всю жизнь. Из памяти их не стёрли ни война, ни студенчество, ни работа в разных краях России. Наверное, потому, что из таких прогулок складывалось чувсто сопричастности к красоте мира. Вдыхаешь прохладный  и какой-то вкусный  воздух. И это навсегда. Есть такое слово благодать. Вот она и разливается тогда по сердцу и в душе.
Потом мама уже с маленькой внучкой ходили в Вяземкий сад  собирать опавшие листья клёнов. Приносили домой целые букеты. Украшали ими комнату. Радовались. А как не радоваться, когда в доме такая красота.

Увидев дошколят выбирвающих пожелтевшие листочки на траве, я неожиданно ощутил какое-то родство с ними. Одна из девчушек, возможно, почувствовала моё  биополе, неожиданно  обернулась, улыбнулась приветливо и подняла руку в приветственном движении.
И вот уже, который день я вспоминаю этот жест. Он согревает мне душу.

2016

ОТКРЫВАЙ ВОРОТА

    Низовья Амура. Хребет Мяо-Чан. Полевой сезон 1965 года. Режим обычный. Подъём. Я делаю разминку на речке. Окунаюсь. Громко сказано. Мелкий горный поток. Можно только лечь на галечное дно. Сказать – у-у-ух! Растереться докрасна полотенцем. Позавтракать и в маршрут. Большинство из отряда так и поступало. Только девчонки остерегались. Вода ледяная. Утра холодные. Часто и погода не баловала. Когда-то на этом месте стояла большая геологическая партия. В речке на всякое можно было наткнуться. Да и бичи, поселившиеся рядом, бросали в воду, что ни попадя. Довольно скоро почувствовал это на себе. Наступил в воде на осколок бутылки. Поранил палец. К счастью, рана оказалась, хотя и глубокой, но не опасной. Обошлось простой дезинфекцией и бинтом. На работу не повлияло. Ходил, слегка прихрамывая. Но  случай со мной был только началом. Как бы затравка целой цепочки травм. Почему-то они преследовали только  нашу группу. Параллельно работы вела другая кафедра. У них обошлось без происшествий.

    Только, только я, как говорят, оклемался, случилась беда похуже. Наша сотрудница напросилась  в многодневный  маршрут в группу, с которой уходил её муж. На третий  день возвращаются. Все целы. Наталья же висит на двух парнях, обхватив их за шеи.  Одной ногой им помогает.
    Оказалось вот что. Была её очередь дежурить. Для мытья посуды вскипятила большую кастрюлю воды. Поставила её у бревна. Отошла за это бревно по какой-то хозяйской надобности. Идя обратно, шагнул через бревно, да прямо и угодила ногой в кипяток. Пока сняли тапочек, да носок… . Обварила ногу сильно, хотя обувка немного и спасла. Естественно, всё бросили и обратно в лагерь. Шли день или два.  Лечили долго.

    Потихоньку  ходить начала. Втянулась в работу. А тут новое ЧП. Наш руководитель работ натёр в маршруте ногу. Вначале показалось - ничего страшного. Да видно, напрасно отнёсся к этому небрежно. Нога разболелась. Поднялась температура, до сорока. Пришлось обращаться к медицине. И вовремя. В общем, вышибло его из строя надолго.

    Только всё как-то образовалось, новая напасть. Ходила со мной в маршруты школьница (кажется, после девятого класса). Дочь профессора с металлургического факультета. Особенно её не мучили. В основном привлекали к работам на недалёких режимных точках. Экзотики ради. Тайга Амурская. Видели с ней даже кабаргу. Как-то после возвращения из маршрута она пожаловалась мне на боли внизу живота. Уложили на койку. Кто-то предложил сделать грелку. Я отнёсся к такой идее с опаской. Вдруг аппендицит. Можно ребёнка на тот свет отправить. Слава богу, была связь с Комсомольском. Всего-то семьдесят километров. Приехала «Скорая». Аппендицит. В больницу. Сразу на стол. Повезло Наташке маленькой (так мы её звали).  Кажется, на этом её полевой опыт и закончился.

    Сезон завершился. Общий отъезд. Выдался свободный день позагорать на амурском пляже. Огромная река Амур. Тот берег виден в лёгкой дымке сопок. А была бы равнина, смотрелась бы эта ширь как море. Погода удалась. Солнышко. Теплый ветерок. Не помню, чтобы кто-то купался. Так, нежились. Один из студентов, опять нашей кафедры, улёгся на широком бревне. На берегах бывают такие - гладкие, почти отполированные водой, песком и солнцем толстенные лесины с редкими остатками сучьев. В общем, удобное лежбище. Задремал. Потом, видно, крепко заснул. Во сне повернулся, да и упал. Неудачно. На спину. Крякнул. Застонал. Встать не может. Понадобился врач. Кажется, делали рентген. Сказали, что нужен стационар. Но везти можно. В Ленинграде он пролежал что-то около месяца.

    Когда народ у нас начал «сыпаться», я всё ждал своей очереди. Она не подошла. И я уже начал думать, что миновала меня беда, и я отделался небольшим порезом пальца на ноге в самом начале. Решил, что в этой очереди был первым. Но оказалась, это была только «проба пера». Спустя месяц, совершенно по-дурацки, на дружеском застолье я резанул ножом два пальца на правой руке – безымянный и мизинец. Да так, что пришлось меня доставить в больницу, чистить раны и зашивать. Срослось плохо. Мизинец почти не разгибается, а безымянный в верхней фаланге не сгибается. В каком-то смысле я стал инвалидом. Придя с забинтованной кистью на кафедру, поднял руку и сказал:
• Ребята! Я сезон начинал, я его и закрыл. Думаю, теперь ни с кем ничего не случится.

2011

ПАМЯТЬ ЕВЫ

ОНА
     Ей показалось, что Он едет в этом же поезде. Кто-то будто сказал, что в восемнадцатом вагоне.  Она ужасно разволновалась. Сразу не поняла, что произошло, и не знала, что делать. Сердце забилось часто-часто. И тут поезд неожиданно остановился посреди поля. Так бывает. Как во сне Она пошла к выходу, медленно сошла по ступенькам, соскользнула, больно ударилась, упала. Поднялась в какой-то задумчивости и направилась в конец состава. Вначале она шагала по шпалам параллельного пути, потом вышла на край насыпи и побежала. Каблуки туфель вязли в песке. Она их сняла и бежала все быстрей и быстрей. Голова была как в тумане, действия почти бессмысленны. Летела по насыпи как в забытьи. Зачем? Знал ли, догадывался ли Он, что она здесь и летит к нему? Узнает ли её? Что она ему скажет? Эти вопросы она себе не задавала. Теплый ветер степи немного освежал лицо и тело. Волосы растрепались. Туфли она где-то выронила. Бежала босой, не ощущая уколов гравия, песка и мелких веточек. Добежала до семнадцатого вагона. Оказалось, он последний. Восемнадцатого вагона не было. Ей сказали, что на какой-то станции его отцепили и перегнали в начало состава, сразу за паровозом. Кинулась обратно, и тут поезд пошел. Она побежала быстрее. Поезд тоже набирал скорость. Она начала отставать и вскочила на подножку ближайшего вагона. Оказалось, это её вагон. Нашла своё место. Отдышалась, вытащила из чемоданчика тапочки и пошла вперед состава по вагонам. В переходах сильно качало, пахло угольным дымом, двери хлопали. В тамбурах стояли курильщики. О чем-то разговаривали и мешали проходить. Кто-то грубо обругал её. Она ничего не замечала. Дошла до конца. Первый вагон действительно был номером восемнадцать. Но здесь Его не было. Она прошла вагон обратно. Не увидела. Стала спрашивать. Проводница сказала, что какой-то мужчина вышел, кажется на последней станции. Даже показала место.  Удивительно, но у них оказались одинаковые места и даже с одной и той же стороны поезда.
     Она вначале не осознала пустоты, потом вся сникла, и слезы медленно потекли по щекам. Она их размазывала ладошками. Лицо стало чумазым, на губах появился привкус соли и паровозной гари. Она медленно поплелась обратно. Легла на свою полку и вся онемела. Уставилась глазами в потолок и провалилась в небытие.
     Постепенно стала приходить в себя и вдруг начала ощущать, что-то похожее с ней уже было. Она и раньше теряла Его. Да…да, теряла, не находя. Она вдруг подумала, существовал ли он на самом деле. С чего всё началось, сколько времени продолжалось и будет ли этому конец. Она устала его искать и ждать. Зачем она это делает. Может быть это наваждение какое-то. В голове возник тихий шум, вагон слегка потряхивало на стыках рельс. Она стала забываться и задремала.
     Поезд шёл на юг, к морю. Скорей всего Он тоже ехал туда. Почему же Он тогда вышел.
     Когда же Она увидела его впервые? Это было так давно. Очень давно. Кажется, тогда её звали Евой. Это имя означает «Жизнь». Выходит, до этого имени Она не существовала. Или, может быть, существовала? Существовала в каком-то Не-Бытии. Просто этого не осознавала. Она мучительно пыталась вспомнить. Стада болеть голова.
– Господи, помоги! Мне станет легче. Я перестаю понимать кто я. Что со мной происходит. Помоги! Ну, пожалуйста! Сжалься надо мной.
     И Она снова впала в беспокойный сон. Вот… что-то проясняется в тумане… Она родила мальчика… Как было трудно. И беременность проходила тяжёло. Но сколько радости, какое счастье она почувствовала, когда появился её Первенец. Она безумно его любила. Это был крепкий малыш. Он рано начал ходить. И заговорил рано. Такой самостоятельный. А когда вдруг заболел, как Она волновалась, что только не делала, чтобы поднять его. Врачей нет. Посоветоваться не с кем. Как она молилась о его выздоровлении.
    А вот ещё!... Мальчик был удивительно похож на неё. Она часто и долго всматривалась в его черты. Да…, это её плоть и кровь. Но что-то отличало их. Что? Вспомнила… У него на животике была отметина о том, что он её плод. Пупок. У неё же такой отметины не было. Значит,  у неё не было матери. Но откуда же Она? Кто и из чего создал её.
     Ребёнок подрастал, и Она больше внимание стала уделять Ему... Вот Он, вот…, она вспоминает его. Откуда же он взялся? Кто их сосватал? Как они стали супругами? Господи, до чего разболелась голова. Она старалась успокоиться, переключиться на другие мысли, а ещё лучше – не думать ни о чём. Постепенно это получилось, и Она заснула под ритмичный стук колёс и укачивание вагона.
     Проснулась посвежевшей, с хорошим настроением. Вышла в коридор и увидела море. Солнце шло к закату. Окна были открыты. В вагон врывался  тёплый морской ветер. Слева со стороны купе тянулась степь. На душе была благость. Поезд снова остановился. Никто ничего не объявлял. Пассажиры решили, что ждут встречный, и многие потянулись к выходу. Она тоже решилась на вечерний моцион. Зашла в купе одеть туфли. Но не нашла их. Удивилась. Поискала. И вдруг вспомнила всё, что с ней происходило. И опять её душу охватило волнение. Посмотрела внутрь халатика. Пупок на месте. Значит она – это она.  Почему-то голова закружилась, захотелось прилечь.
    Стала размышлять. Как удивительно устроен мир. Ведь она проспала всего-то немного. Засыпала – за окнами была степь. Будто степь это вся Земля. Поднялась – и уже море. Не было никакого моря и вдруг – на тебе, столько воды. Снова мучительно стала думать:
– Не было её самоё и вдруг – появилась. Она-то, ладно. Её мать родила. А та, которая Ева?
    Вспомнила почему-то химию. Соединение кислорода и водорода. Ах, да! Море – ведь это вода. Кислород и водород – газы. В воздухе они живут отдельно друг от друга. А в воде их автономия исчезает. Но воду можно разложить. И тогда снова появятся кислород и водород, как бы неоткуда. А воды уже не будет.
     Наверное, так происходит со всем сущим. Сущее появляется из Не-Бытия. Его можно изъять из него – сделать Бытием и спрятать снова.
     Раздумывая так, она «вспомнила» себя как Еву, своего первенца. Кто же был  его отец? Да! Какой-то красивый и сильный мужчина. Как трудно они жили. Делать ничего не умели. Почему не умели? Да их никто ничему не учил. У них не было матери, ни отца, ни бабушек, ни дедушек. Но вначале они жили легко. Беззаботно и сытно, как в раю. А потом рай вдруг исчез.
     Вот в чём дело! Они оба пришли в мир из Рая. Почему же они лишились его? И на что же они всё-таки жили? Кажется, удалось что-то продать. Но что? У них ведь ничего не было. Вроде бы, какую-то тайну. Ну да…Тайну Бытия – тайну Добра и Зла.
     Кому этот товар был нужен?... Каким-то людям. Людям, которые уже были до них. Они работали на Земле, были просты и приветливы, всё умели. Адам ещё удивился им. Откуда? Те сказали, что их предки появились на шестой день Творения. А откуда, они не знают.
– Я подумала,…я сказала про себя… Адам? Ах, вот что! Адам, Адам. Значит, это был Адам. Вот кого я ищу и не нахожу. Наверное, потому что мы оба из Не-Бытия. Люди уже были на Земле, а нас ещё не было. Мы появились в другом месте и обратно вернуться не могли. У ворот стоял кто-то с пламенным мечом. Нас выгнали. За что?
– За тайну. Вот в чём дело. Чью тайну?.. Тайну Создателя. Как же мы узнали её, эту Тайну. Где она была спрятана?
– В каком-то сейфе, что ли? Если Тайна была в сейфе, значит, мы выкрали её. Украли информацию. Если так, то мы легко отделались. За такое дело расстреливали. А мы живы.
     Солнце почти село, и Она почувствовала, что голодна. Решила поужинать в ресторане. Переоделась. Туфлей, правда, не было. Пришлось идти в тапочках. К счастью, это были не бабуши, а что-то спортивное.
     В ресторане оказалось свободно. Она села у окна с видом на море и закат. Взяла меню. Заказала баранью отбивную. Какое-то время отвлеклась на еду. Мясо было свежим и хорошо приготовленным. Гарнир – горошек с зеленью. Ела, не торопясь, и любовалась морем, которое на глазах становилось темнее и темнее. Отбивная было с косточкой.
– Ага, значит, повар опытный. В мясе толк знает. У косточки оно всегда вкуснее – насыщается соками.
     С наслаждением принялась обсасывать косточку – рёбрышко. И вдруг её будто кольнуло в сердце.
– Ребро! Ребро! Ре-б-ро! Ну, да. Адам рассказывал ей. Она, Ева, сделана из его ребра. Выходит  Адам донор, а она клон. Клон. Господи как же это? Как овечка Долли. О Долли так много писали, говорили, показывали по телевизору. Интересно, был ли у неё пупок.
     Солнце совсем зашло. Стало быстро темнеть. Появилась луна. Нахлынули смутные видения. Опять разволновалась. Как же они жили в Раю? Совсем не помнит. Она не воспринимала его как мужчину. Это потом уж Она узнала разницу между ними.
     Они были вегетарианцы. Деревьев в саду Едемском росло много.  Создатель позаботился. Плодов тоже – ароматных и вкусных. Думая об этом, она потянулась к вазе с фруктами, которая стояла на её столике. Не выбирая, как-то само собой взяла яблоко. После отбивной, хорошо поперченной, яблоко было кстати. Крупное, румяное, наливное. Она хрустко откусила, и захлебнулась соком. Откусывала ещё и ещё большими кусками. Прожёвывая их, стала смотреть в окно. Темень уже непроглядная. Закрыла глаза. И вдруг внутренним зрением увидела то дерево, с которого сорвала плод. Это и был «секретный сейф» Создателя. Откусив тогда от него, она сломала невидимый замок. Не-Бытие распалось на составляющие – на Добро и Зло. До этого они были неразличимы. Как же она посмела это сделать. Её соблазнили. Соблазнил тот, кто знал, что Она женщина. Она не устояла. Ей пообещали раскрыть секрет, которым владел только Бог. Ей захотелось стать хоть немножко богиней. Дала попробовать яблоко и Адаму, чтобы он тоже почувствовал себя чуть-чуть богом. Не-Бытие превратилось в Бытие. Они увидели реальный Мир и стали Создателю неинтересны. Он изгнал их из своего Едема, и запретил  возвращаться.
     Начались несчастья. Она ощутила это ещё в Едеме. Адам предал её. Указал на неё Создателю как на «взломщицу сейфа».  Испугался взять вину на себя. Она простила его. А Бог их не простил.
     Почему? Они же его дети.  Скорей всего, Он просто знал, что груз Тайны станет проклятием для них. И не только для них, но и для  всех, кто будет после. Бог считал, что этого довольно. Да! Груз оказался слишком тяжёл. Их старший сын убил брата. Это был первый удар судьбы. Страшный удар. Как Она кричала, когда ей сообщили об этом. Ей казалось, Она лишится разума. Хотела умереть. Но наложить руки на себя не смогла.
     А потом несчастья так  и посыпались на людей. История человечества превратилась в историю войн. Народы истребляют друг друга. Почему? Изначально в этом виновата Она. Ведь она первая вкусила запретный плод. И через неё в Мир пришла тайна Зла.
– Господи! Как это страшно. Какой вселенский грех лежит на ней. Неужели во всём виновата Женщина? А как же Добро? Где оно? Ведь Добро тоже было в Не-Бытии Рая, в «сейфе Бога». Куда же оно делось? Не могло же оно пропасть. Добро нейтрализует Зло.
    Зло многолико. Многоликим должно быть и Добро. Что же в Добре  главное?
     Она задумалась, глядя в тёмное окно вагона. Заказала мороженое. Оно было вкусным и освежало голову. Думать стало легче. Недалеко за столиком ужинала  молодая семья. Прекрасная девчушка с золотистыми кудряшками и синими, синими глазами смеялась, поглядывая то на отца, то на мать. Она тоже ела мороженое и радовалась вкусной еде и тому, что скоро увидит тёплое море, будет купаться и загорать.
– Ребёнок! Как хорошо быть ребёнком, когда у тебя есть добрые и умные родители. Так вот в чём безусловное Добро. Оно в детях. В их чистоте и любви к миру.
     Абсолютное же Зло, самый большой грех – это истребление человека человеком. Дети призваны ликвидировать это Зло.  В них – шанс выжить. Дети делают человека  бессмертным.
     Детей рожают женщины. Значит,  в женщине заключено Добро. Она его носитель и гарант. Грехи и прощение в ней.

     На душе стало спокойней. Значит, она увидела в себе не только первородный грех, но и первородное искупление – Добро. Ещё раз посмотрела на счастливую девчушку. На сердце посветлело. Вернулась в купе и легла спать. Долго не могла заснуть. Всё думала и думала:
– Она едет на юг. Именно там надеется найти Его. Почему на юг?
Она не знала. Направление ей подсказывал инстинкт. Она поверила ему. Успокоилась и заснула. Поезд поднимался на перевал.

ОН
     В молодости ему довелось работать в Армении. Услышал там притчу:
• Бог делил Землю между народами, которые создал. Когда очередь закончилась, неожиданно прибегает армянин.
– Создатель, я услышал, Ты землю делишь. Пришёл за своей долей.
• Бог посмотрел на него и молвил с упрёком и удивлением:
– Где ты раньше-то был. Всё уж разобрали. Знаешь пословицу – кто рано встаёт, тому Бог подаёт. Спать надо меньше.
• Армянин стал настаивать:
– Я согласен с тобой Творец. Виноват. Но всё же – раз Ты меня сотворил, то и земли кусок мне полагается.
• Бог немного подумал…:
– Остался кусочек. Я про него забыл совсем. Уж не обессудь. Там камни одни, да горы почти голые. Так получилось. Сам виноват. Бери теперь, что осталось.
• Армянин расстроенный  ушел. Не успел он скрыться за горизонтом, запыхавшийся, немытый, нечесаный, обливаясь потом, прибегает грузин. Начинается тот же разговор. Бог объясняет, что последний надел взял армянин:
–  Посмотри, его ещё видно. Идёт, огорчённый. Видишь ли, он проспал. Ну, разве я виноват в этом. А ты, где же был? Всё закончилось. Наделов больше нет. Как ты этого не можешь понять.
• Грузин стоит, опустив голову. Видит, ситуация пиковая. Молчит. Бог чувствует часть своей вины. Грузин ведь тоже его создание. Да вот выпало из памяти. А ведь сам же  рассеял  людей по всей Земле и смешал языки их. Много Он понаделал, ох как много. Забывать стал.
– Ладно, уж, есть ещё кусочек. Для себя оставил. Бери. Куда же с тобой денешься.
• И пошёл грузин в Грузию.

     В какой-то момент своей жизни Он остро почувствовал потребность в женщине. Эта женщина должна быть плоть от плоти и кость от костей его. Он стал искать. И тут вспомнил эту притчу. Подумал, что такое наваждение не спроста. Надо двигаться на юг. И поехал на Кавказ. Временами чудилось, что она где-то рядом. Но где именно не мог понять. Иногда казалось, что она вышла на какой-то станции. Искал. Не знал, как она выглядит, но был уверен, что узнает её. Ехал дальше. Потом понял, что найдёт её  в конце пути. Обязательно найдёт.
Провидение сведёт их в одном месте и в одно время.

ОН И ОНА
  Каждая женщина ищет Адама, каждый мужчина ищет Еву. Они хотят войти в райское Не-Бытие на Земле. Некоторым это удаётся.

2009

МАТЕМАТИЧЕСКИЙ ПАРАДОКС

     Одно время на прилавках магазинов и на уличных лотках продавались небольшие тушки цыплят. Кажется, они стоили по одному рублю семидесяти пяти копеек за килограмм. Это был отечественный продукт, пользовавшийся большим спросом. На прилавках он не залеживался и, когда такие цыплята появлялись, их очень быстро разбирали. Как правило, при этом, возникали небольшие очереди.
      Как-то, возвращаясь с работы, в одном из двориков у Невского проспекта я обнаружил такую продажу. Девушка-продавец, видимо, еще малоопытная, торговала очень медленно. Около нее возникла очередь человек в пять. Я встал. Продавщица неуверенно выбирала тушки. По одной укладывала их на весы, долго дожидалась, когда на шкале установится стрелка, потом на бумажке подсчитывала стоимость. Покупатель, как всем казалось, очень медленно искал деньги, передавал ей. Она пересчитывала, еще медленней с помощью вычитания в столбик, считала сдачу. Долго не могла с покупателем разойтись в деньгах. Очередь напряженно ждала. Все шли с работы были уставшими,  и недовольство нерасторопностью продавщицей постепенно нарастало.
     Передо мной стоял немолодой мужчина, приятной наружности. Как и все, он молчал. Но внутреннее раздражение в нем, видимо, накапливалось. Наконец, он не вытерпел и дружелюбно обратился к продавщице:
– Девушка, дорогая, ну разве так можно торговать. Что Вы такая скованная. Будьте мягче, увереннее, расслабьтесь.
     Продавщица, не понимая, посмотрела на него. И при этом положила на весы очередной товар. Не успела стрелка качнуться, как мужчина, мгновенно назвал вслух стоимость. Продавщица удивленно посмотрела не него и с огромным уважением спросила:
– Вы, наверное, математик?
– Да нет, девушка, я не математик – ответил он. – Я мясник.
И тут мы увидели, что такое немая сцена.

2009

ПЕРВЫЙ КРИК – ПОСЛЕДНИЙ ВЗДОХ

 Дочке исполнилось четыре годика.  Подарили плюшевого мишку. Желтоватый окрас. Симпатичная мордаха. Чёрненькие глазки казались разумными. Мягкий и приятный для рук. Сразу стал любимым. Когда выяснилось, что он ещё и пищать может, восторгу не было предела. Первый писк медвежонка пробудил в ней женское начало материнства. Сажала его рядом за стол. Кормила. Укладывала с собой в постель. Убаюкивала. Брала на прогулки. Это был её первый ребёнок. Привязанность к этой плюшевой игрушке осталась у неё на всю жизнь.
    Дочка подрастала. Игрушек прибавлялось. Для них определили большую коробку. Постепенно мишка оказался на дне. Менялись интересы. Прибавлялось забот. Школа, подружки, танцы, лепка, рисование, чтение, поездки на экскурсии. Любимый мишка лежал и лежал в коробке. Иногда, когда вдруг взгрустнётся, доставала его, прижимала к груди, целовала в чёрный нос. Потом возвращала на место. Несколько раз переезжали. Коробку с игрушками всегда брали в новый дом. Однажды начали перебирать содержимое. Вытащили медвежонка. Был он потёртый. Потерял мягкость. Как-то сплющился. Чёрная кнопка носа отвалилась и куда-то завалилась. Стали его нагибать вперёд-назад, давить на спинку, чтобы услышать знакомый писк. Медвежонок молчал. Его последний вздох был никем не замечен. Он умер в коробке среди своих старых знакомых. Стало грустно. Ушла часть прекрасной поры – кусочек детства нашего ребёнка и нашей молодости. Но мишку не выбросили. Позже перевезли его в деревню и повесили за бантик на гвоздике, около двери в избу. Там он и сейчас висит. Уже не «живой», никому не нужный. Но…, глядя на него, теплеет на душе.
*
    Несколько лет назад увидел на ветке дерева, чуть в стороне от окна, плюшевого мишку, похожего на нашего. Кто-то выбросил его в окно. Отслужил свой срок, и оказался ненужным. Поленились отнести на помойку. Для мишки это была удача. Каким-то чудом он зацепился за ветку, да так прочно, что никакие ветры и бури с дождём и снегом не смогли его сбросить с дерева. Прошло несколько лет. Дерево подросло. А мишка всё сидит на нём и сидит. Этой зимой выпало много снега. На голове медвежонка вырос целый сугроб. Но он не свалил его. Мишка будто в берлоге оказался. Удачно перезимовал. Весной всё растаяло. А он по-прежнему на своей ветке. Сидит прочно.
    Я часто смотрю на него. Он уже весь измочален, сник.  «Шкурка» поблёкла, по всё ещё желтоватая. Крепким оказался медвежонок. Просто какой-то стоик. Я рад за него. Уже и Веры нет как год, а мишка всё охраняет наш дом. Скоро спрячется за листвой дерева – нового своего дома. Может, он ещё не умер. Просто его голос я не слышу.
*
   Вообще, кто слышит голоса живых? Первой слышит мать. Это ей награда. Она отличают голос своего ребетёнка от чужих. Вера рассказывала, что когда приносили на кормёжку новорождённых, в хоре их криков она всегда узнавала голос нашей девочки, а потом и сына.
    Слышать последний вздох случается немногим. Не знаю, награда это или наказание. Наверное, бывает и так и этак. Лев убивает свою жертву. Она гибнет с хрипом в его мощных челюстях. Этот хрип доставляет ему радость, как факт удачной охоты. Чтобы выжить, он должен убивать. Так устроен мир. У человека, режущего поросёнка, свинью, барана, думаю, возникает что-то похожее. Будут щи со свининой, шашлык, бифштекс. Хорошая закуска под выпивку. Человек может прожить без мяса, но оно нужно ему. Он и травояден и плотояден одновременно. 
    Дядя Верочки прошёл всю войну. В пехоте. Закончил её в Берлине.    Трижды ранен. Почти оглох. Как и другие солдаты не раз видел агонию погибающих однополчан. Его простые рассказы всегда глубоко западали в сердце:
• Погнали нас в атаку. Бежим вниз по склону широкой балки. С другой её стороны немцы расстреливают нас почти в упор. Залегли. Я никогда не ленился. Сразу лопаткой землю рою. Делаю какой-никакой бруствер, или ямку. Смотрю направо, налево. Вот сержант покатился вниз. Достала его пуля. Хрипит последним вздохом. Вижу по бокам ещё и ещё валятся наши. Тут отбой атаки.
• В Крыму, когда немцы выдавили нас к Керченскому проливу, пришлось в море лезть. К счастью, удалось прицепиться за телеграфный столб. Так и догрёб до нашего берега. Потом уж узнал, – это около 5 км.
• Пошли в разведку с одним татарином. Немцы обнаружили. Начали мины кидать. Кинулся в небольшой окопчик рядом. Татарин чуть замешкался. Успел прыгнуть уже на меня. А тут мина и попала. Его в клочья. А я цел остался. Закрыл он меня своим телом.
• Много так-то рядом нагляделся смертей. Но мой ангел, видно, оберегал. Не зевал. Спасибо ему. Хороший он  меня.
• А вот ещё. Лето.  В прикрытии нас оставили. Окопы в полный рост, оружия, боеприпасов – завались. Бегаем от одного пулемёта к другому. Стволы быстро накаляются. А их… конца не видно. Лезут и лезут, как черва… . Ну, думаем, всё. Пришёл наш черёд. Уж и прощаться стали. А тут катюши как начали молотить. Мы всё побросали и плюхнулись на дно окопов. Только земля дрожит, да комья на нас валятся. Потом стихло. Выглянули… А там никого. Чисто. Только отдельные фигурки, ковыляя, назад бегут. Видать ещё для нас время не пришло. А для них уже кончилось
*
    Многие друзья-сверстники уходят незаметно. Узнаём об этом много позже. Серёжка Агамиров. Пять лет проработали рядом. Самые молодые годы. Славно было. Потом жизнь развела. Я в Ленинград. Он в Германии оказался на нашем предприятии «Висмут». На шахтах работал. Кандидатскую защитил. Трудился главным гидрогеологом. Дела завели его в Питер. У нас как раз сын родился. С деньгами было туго. Посидели, поговорили. Вдруг он говорит:
– Извини, я ведь не знал про сына-то. Сейчас я в порядке. Денег куча. Вот подарок от меня. Только не обижайся на меня. И достаёт из кармана тысячу марок. Широкой натуры был человек. Позже, когда уж он в Москву совсем перебрался, я, бывая в командировках, всегда останавливался у них. Стал он сильно выпивать.
    Спустя какое-то время почти не общались. Только открытки, редкие письма. Дети выросли. В семье не сложилось. Он перебрался к матери в Воронеж. Вскоре мама умерла. Начал  писать рассказы. Присылал. Есть две прекрасных небольших повести:
• Как Россия потеряла Америку.
• Записки горного инженера-гидрогеолога.
Думаю, тяга к перу от отца. Он у него был военный журналист.

    Где-то в 2006-7 годах позвонил по телефону:
– Вот в больнице кручусь. Как ты там? Хотел бы к тебе заехать, как выпишусь. Примешь? Привет Верочке.
– Конечно, о чём может быть разговор – ответил я. – Только позвони заранее. Я тебя встречу. Давай выбирайся скорее.
   И больше звонков не было. Писем и открыток тоже. Заволновался. Вере и говорю:
– Чего-то Серёга молчит. Жив ли?
Потом свои хлопоты одолели. И вот год назад решил посмотреть в интеренете. Набрал его фамилию с отчеством Шагенович. Узнал, что он скончался в 2008 году. Так и не повидались. А ведь он собирался. Жизнь у каждого своя. А молодые годы у всех самые светлые. Человек их помнит с теплотой, даже если и жилось не сладко. Его последний вздох скорей всего был в больничной палате. Никто его не услышал.
*
    Моя мама тяжело болела. В последнее утро, проснувшись на своей оттоманке, услышал, что она хрипло и тяжело дышит. Подошёл к её кровати. Глаза закрыты. Понял, она уходит из этого мира. Тихонько вышел. Ополоснул лицо в ванной комнате. Вернулся. Всё тоже. Постоял немного. Вышел снова. Сказал соседке, с которой они были в добрых отношениях. Она и говорит мне:
– Саша, только не трогай её. Она умирает. Не надо мешать.
Снова к маме в комнату. Всё по-прежнему. Не могу. Вот так сидеть и ждать. Ужасно. Понимаю, что никто и ничто уже помочь не могут. Поехал к себе на Восстание. Рассказал Верочке обстановку. Выпил чаю. Посидел немного. И обратно. Ничего не изменилось. Глаза закрыты. Тяжёлое хрипловатое дыхание. Побыл. Комната, кухня, снова комната. Не могу! Уехал на Восстание. И так несколько раз: туда-обратно, туда-обратно. В одну их таких челночных поездок захожу – мама не дышит. Последний вздох, самый последний был без меня. Так вот получилось. Хотя она видела меня в последний раз накануне перед сном, когда сказала:
– Ты сегодня не уезжай. Заночуй у меня.
И со спокойным сердцем легла в свою кровать.
*
    Выглянул в окно. Медвежонок на месте, уже среди плотной листвы своего дерева. Жив ещё курилка. Вот и хорошо.

2011

ПЕТРО ЛОСЕВ – ДОНСКОЙ КАЗАК

     Я познакомился с ним в поисково-разведочной партии, куда был определён после Ленинградского горного института. 1957 год. Местечко Кагаб под Нахичеванью. Он закончил геологоразведочный техникум, кажется, в Новочеркасске и работал здесь уже года два. Среднего роста. Крепко сложён. Худощав. Длинноватый нос с лёгкой горбинкой. Уже немного лысоват в темени. Молчалив и сдержан. Любил надвигать кепку на лоб. Родом из донской станицы Белая Калитва. Много раз она упоминается в романе Шолохова «Тихий Дон».  Где-то недалеко от Вёшенской У него не было кисти левой руки. На правой – всего три пальца. Большой, указательный и средний. Геологические техникумы готовили специалистов в основном для экспедиционных работ. И он не только знал своё дело, но одной рукой, как он говорил, клешнёй делал всё. Мог и образцы горных пород отобрать, вести пикетажную книжку, палатку поставить, небольшой шурф выкопать, и дрова заготовить, и часы ручные починить.
     Про его беду Я не расспрашивал. Когда сошлись поближе. Он сам рассказал. Фронт отошёл от них. На полях, в окопах осталось много всякого оружия. Трое дружков обследовали все окрестности. Мальчишки!  Попалась граната. Взорвалась. Двоих убило. Пётр стал инвалидом. Характер оказался сильным. После школы пошёл в технику. Приспособился к новой для себя жизни. Рассчитывать приходилось только на себя. Не охал. Вкалывал без поблажек Работал с охоткой и мечтой. Строил планы – в институт на заочное отделение Московского геолого-разведочного (МГРИ). Готовился. Собирал документы. Я принял в его идее участие и довольно легко уговорил подать заявление на очное отделение Ленинградского горного института:
– А что? Техникум по геологической специальности  у тебя за плечами. Опыт и стаж наработал Проблем не должно быть. Выхлопочешь инвалидную пенсию. Стипендия там хорошая. Столовая недорогая. Если что, можешь подрабатывать на какой-нибудь геологической кафедре. Многие так делают. А ты-то уже спец. Это и быстрее на целый год, чем заочное отделение, и качественней. На летних практиках будешь зарабатывать. Первое время поживёшь  у нас. Комнатка, правда, небольшая в коммуналке. Всего четырнадцать метров. Будешь спать на моём диване. Мама тебя хорошо примет. А там, оформишься, переедешь в общежитие.
     Всё получилось. Но не так гладко и не совсем то, на что Петро нацеливался. Сложности начались на стадии подачи заявления:
– Вы, Лосев, инвалид. Инвалид серьёзный. Как Вас приняли в геологоразведочный техникум трудно представить. Как Вы работали полевым геологом представить ещё сложней. Медкомиссию у нас Вы не пройдёте. Поэтому подумайте о другом факультете. Советуем выбрать экономический. Как  студент Вы нам вполне подходите.
     В то время эта специальность не выглядела привлекательной. Кажется, там учились одни девицы. А Петро парень энергичный. Стремился закрепить уже сделанный мужской выбор. Пытался свою позицию объяснить. Да и не хотелось ему  в обличии инвалида ходить. Хотя пенсия и была нужна. Но приёмную комиссию так и не переубедил. Написал письмо маршалу Ворошилову, который тогда был Председателем Президиума Верховного  Совета СССР (Всесоюзным старостой). Но и там поддержки не получил. Написал мне. Хотел услышать совет. В письме я уговаривал его поступать, куда берут. Расписал экономистов в горном деле в лучшем виде, как понимал. Кстати на дипломный проект у нас по всем специальностям требовалось три рецензии. Одна из них от экономиста, оценивающего финансовую часть проекта.
     В общем Петро закончил экономический факультет. Распределился на какой-то крупный рудник на Урале. И знаю, не жалел. В институте был выбран председателем студенческого профкома. Долго его ещё вспоминали добрым словом.
     На Урале женился. Удачно. Перевёлся на родину – угольные шахты Донбасса. Родил двоих детей. Девочку и парня. Долгое время обменивались открытками.
     Петро оказался очень щепетильным человеком. Не балован был жизнью. Очень боялся быть кому-то обязанным и, не дай бог, в тягость. Вначале я удивлялся. Потом понял. Ну, такой он. И всё тут. Принимал его как есть. Раз он заехал к нам на Петроградскую, ещё к маме. Я только в аспирантуру поступил. Стал дарить мне свои часы. Снял прямо с руки:
– Саша, возьми, пожалуйста. Так мне хочется, чтобы у тебя от меня  что-то было. Я ведь твоё пальто и костюм сносил.
     Вначале я ничего не понял. Потом выяснилось. Он приехал с юга. В одной рубашке. Даже пиджака не было. Похолодало. Естественно, мама дала ему мои тёплые вещи. Казалось бы, что тут такого. А он мучился. Пришлось часы взять. Он был очень доволен. Позже, когда мы жили отдельно от мамы, снова навестил. У него умер отец. Остались в наследство какие-то деньги. Приехал сделать какие-то покупки для дома. Помню, ковёр только. Довольно большой и тяжёлый. В рулоне. Помогал отправлять багажом. Когда уезжал, при прощании на вокзале неожиданно сказал:
– Саша, ты только не обижайся, ради бога. Я там у вас в книгу положил деньги. Подарок. Не помешают. В руки не дал. Знал не возьмёшь.
     Обнялись. И он уехал. У нас, действительно, почти как всегда в то время с деньгами было туговато. Пришли домой. Сразу в книги. Хорошо, что библиотека была ещё небольшой. Потратили несколько часов. Сделали у себя хороший обыск. Нашли. Подивились. Отсылать не стали. Зачем Петро обижать. Ведь от сердца. Да и нам они оказались очень кстати.
     Прошло несколько лет. Вдруг письмо. В Питер собирается его дочь, Света. Надумала поступать в наш Горный на маркшейдерский факультет. Приехала. Славная девчушка. Тихая и застенчивая.  Красивая и стройная. Держалась как-то согбенно. Стеснялась себя.
     Нас навещала частенько. Всегда с цветами. Верочке она очень нравилась. Во всю пыталась её раскрепостить, вселить уверенность в женские силы и привлекательность. Слабо, но получалось. Переживали за неё. Засел в ней образ серой мышки. В каникулы ездила домой. Всегда привозила домашние гостинцы. Петро не писал, ни о чём не просил, даже намёком. Боялся обременить. Не дай бог, не так поймут. Только постоянно звал в гости.
     Света прекрасно закончила институт. Со временем перебралась к родителям. Привезла маленького сына. Устроилась на шахте по специальности. Потом наступили трудные времена. Затем очень трудные. Дружной семьёй продержались. По-прежнему, звали в гости. Да мы так и не собрались. Крутились, как и все.  Со Светой регулярно переписывались. И вдруг…письмо – умер Петро. Не стало донского казака. Но в памяти он остался мужественным и надёжным человеком. Одним из тех, на ком держится Россия.

2010

ПЛОХАЯ ПЯТЁРКА

– Наконец-то, пришла! Я уже начал беспокоиться. Опаздываю, да очень хотелось тебя дождаться. Ну, как сегодня дела? Что ты кислая, расстроенная. Опять что-нибудь стряслось? – Да, нет, папа, ничего собственно не произошло. Просто за сочинение снова пятёрка и тройка. За грамотность отлично, а вот за содержание… Я не понимаю, чего     (фото тающего снега) 
Мария Ивановна от меня хочет. Говорит, мы должны раскрывать образ, как его понимаем, давать своё видение произведения. Я так и пишу. А её всё не устраивает. А как? Ведь я же не повторяю, что нам на уроке рассказывают. Пишу по-своему, как сама чувствую.
– Да, надо разобраться. Сейчас побегу по делам, а вечером давай подумаем вместе.
     Во вторую половину дня у меня не выходила из головы ситуация, в которую попала дочь. И тут я вспомнил один замечательный тест. Испытуемому говорят:
– Представьте себе ведро, доверху наполненное водой. Ну, совсем, совсем полное, до краёв. Объясните, пожалуйста, почему, когда щуку (конечно, не очень большую) опускают в него (разумеется, аккуратно), вода не выливается.
     Каких только объяснений я на слышал.  Самое распространённое было:
– Щука пьёт воду.
     Многие не знали, как ответить, просто молчали и пожимали плечами. И редко кому приходило в голову, простейшая мысль, что вода не может не вылиться, что закон Архимеда, известный всем ещё со школы, никто не опровергнул. Мало кто воспринимал вопрос как нонсенс – требовалось объяснить то, что с точки зрения элементарной физики не может быть. Правда, простая ссылка на закон Архимеда была не лучшим ответом.
     Только однажды я услышал ответ изящный и тонкий. Мой приятель, любитель зимней рыбалки, ответил мне так:
– Саша, знаешь, я такой эксперимент со щукой, никогда сам не проделывал. Поэтому, точно не могу сказать, выльется вода или нет. Но, если закон Архимеда справедлив, она должна вылиться.
    Я ему ответил:
– Браво. Браво потому, что все законы имеют ограничения в пространстве и времени. Где-то они всегда перестают работать.
     Вообще-то говоря, тест со щукой не лишён смысла. Его предлагали людям, поступающим на работу. Если требовался работник с независимым мышлением, то  брали человека, который требование «объяснить» физически не корректную задачу, отвергал саму её постановку, что называется с порога. Если же от кандидатуры требовалось «слепое исполнение» директив, то отдавали предпочтение тому, кто, не взирая на всю вздорность требования, пытался его исполнить.
     Ещё в советское время, в некоторых телевизионных программах подобного рода ситуации обсуждались. В памяти остался довольно колоритный опыт:
     Перед студенческой аудиторией демонстрировали портрет пожилого мужчины и говорили, что это крупный учёный, много полезного сделавший для нашей страны. Его фамилия и портрет были неизвестны только потому, что тематика, над которой он работал, представляла собой государственную тайну. Требовалось дать по портрету характеристику этого человека. Собственное видение его натуры. По портрету. Подчёркивалось, что мнение должно быть личным, своим. Лес рук. Все хотели высказаться. Общее мнение сводилось к тому, что человек этот прекрасен, умён. У него добрые глаза. Чувствуется, что он любит людей. Видно его желание сделать много хорошего для них, для своей страны, для человечества. И всё в таком роде.
     Одновременно в соседней аудитории перед студентами демонстрировали тот же портрет и говорили, что это увеличенная фотография преступника. На этом человеке «висит» несколько убийств, ограблений, он объявлен во всесоюзный розыск. Необходимо было дать его характеристику по портрету. Конечно, свою собственную, не зависимую, так сказать, экспертизу. Тоже лес рук Общее мнение было суровым:
– Глаза злые, подчёркивалось, что лоб практически отсутствует. Ненавидит людей. И всё в таком роде. В общем – отморозок.
     Глядя на этот эксперимент со стороны, становится ясным, что дело здесь заключается в не замечаемой людьми скрытой посылке: один хороший, другой – плохой. Всем казалось, что они принимают независимое решение. Но…, здесь срабатывает принцип – мы видим то, во что верим. Примеры просто высвечивают его вполне откровенно. Но в реальных жизненных ситуациях спрятанные от глаз посылки бывают трудно замечаемыми. Они и создают иллюзию независимости решений.
     В школьных сочинениях такие ситуации проявляются в шаблонности так называемых собственных взглядов. Они оцениваются  на пятёрки, потому что совпадают с заданной трактовкой содержания и образов. Наверное, это какой-то скрытый стиль обучения, почти традиция нашей школы.
     Думаю, он начинает практиковаться уже в младших классах, когда вместо сочинений задаются рисунки на свободную тему. Как домашние задания. Мне известен такой случай. Ребёнок приходит домой счастливый и возбуждённый. Рисуй, что хочешь. Выдумывай, твори. Трудно, но интересно. Даётся несколько дней. Пробы. Пробы, наброски, эскизы. В постель не загнать. Показы родителям. Работа в удовольствие. Все радуются. Наконец, что-то получилось Ожидание оценки. Что скажет учитель, что начертает на моей картине. Столько труда и столько поисков. Наконец-то! Ура! Пятёрка. Даже похвалили перед классом и рисунок куда-то забрали. Проходит неделя. Постепенно ребёнок успокаивается, но какой-то кусочек счастливости в его душе остаётся. Спасибо учителю. Как всё здорово сложилось. И вообще всё прекрасно. И жизнь хороша, и жить хорошо. И вдруг…
     Гуляя во дворе школы, ваш ребёнок случайно находит около помойки свой прекрасный рисунок, измятый и грязный. Оказывается, его выбросили. Выбросили. Вместо того, чтобы отдать автору. Выбросили и всё. Выбросили как мусор. Выбросили его произведение искусства, за которое хвалили перед всем классом. Оказывается, ему врали, врали. врали, врали… Душа сломана, сломана вера в себя, в честность учителя. А ещё вчера учитель ему так нравился. Ещё вчера он готов был броситься за него в огонь и воду. И слёзы потекли рекой. И мама с папой ничего не смогли ему объяснить. Не смогли, потому, что тут нечего объяснять Детская душа ещё не знает, что это стиль, стиль нашей школы, возможно, образ жизни, которая у него впереди. Безразличие к человеку. А мы хотим чего-то светлого и доброго.
          Вечером я объяснил дочери, как понял её проблему. Теперь она выглядела очень простой. В головах учителей литературы были заложены стереотипы казённого государственного мировоззрения на произведения классиков. Уйти от них они не могли по разным причинам. Но главная из них состояла в том, что многие педагоги не способны были избавиться от стандартов, привитых им в вузах и методиками обучения. В то же время, как будущим школьным преподавателям, им внушали, что у детей следует развивать творческий подход к осознанию темы. Ученики должны думать и находить в текстах классиков своё видение и понимание образов, событий и эпохи. В таком смысле они и наставляли своих подопечных. И они были искренни. Но когда кто-то из учеников начинал сопереживать с героями произведения и пытался оценивать их поведение в соответствии с  собственными эмоциями и настроениями, он выпадал из государственного стереотипа толкования литературного произведения. Естественно, больше тройки такой ученик получить не мог, что называется, по определению. Он был обречён на неудачу. Он выскакивал из колеи.
     Дочь всё поняла и пошли пятёрки. Плохие пятёрки, приспособленные под факт жизни.

2009

ПОЙДУ, ПОСЛУШАЮ… 

     Думаю, птиц любят все. Я знал человека, который каждую весну ходил на Cмоленское кладбище Петербурга слушать соловьёв. Для него это были счастливые минуты. К вечеру он становился сам не свой. Весь светился ожиданием. Даже внешне преображался. Недалеко жил его друг – большой знаток музыки. Миша приходил к нему загодя. Ожидал вечера. Разговоры о композиторах, игра на фортепьяно настраивали его и возбуждали. Ближе к выходу на пленер весь преображался, взгляд начинал блуждать, смотрел в никуда, на разговоры не реагировал. Он был уже весь там, под кронами громадных деревьев среди зарослей кустов и кладбищенской тишины. Его физическое тело ещё находилось в квартире, около нас, а духовное уже было среди божественных трелей. Он любил ходить туда один.
     Миша давно уехал из нашей страны. Устроился по специальности. Много работал на Аляске. Преуспел в деньгах. Но уверен, соловьёв Cмоленского погоста он не забудет никогда. Они будут сниться ему до конца жизни.
     Когда мы приобрели избу в глухой Берендеевке, перед окнами росли огромные кусты сирени – обычной и белой. Они стояли стеной, загораживая от жгучего полуденного солнца. К ночи в них начинал петь соловей. Светлело на душе. Бросали все дела и слушали, затаив дыхание. Разговоры замолкали. В нас входила только живая музыка отмеченного богом существа.

     Людей привлекают не только соловьи. Мы слушаем и простое «пение» кукушки и гвалт грачей, чириканье воробьёв, крики улетающих журавлей. У них своя «музыка». Она не предназначена для нас, но мы всегда с радостью и каким-то внутренним  удивлением слушаем её. Она заставляет нас молчать и  погружаться в звуковой мир природы. Мы сливаемся с ней. Это счастливые минуты. Бывало, осенью огромный клин журавлей появляется в небе, и летит в нашу сторону. Кто первый услышит или увидит их, кричит:
– Скорее, скорее, сюда. Смотрите! Журавли! А вон ещё один клин! Какие они огромные. И летят так низко.
    Небо всё в криках кур-лы, кур-лы.. Все замолкаем. Только смотрим и провожаем их взглядами. Возвращаемся к делам просветлёнными и радостными. Нам подарен прекрасный миг.
     Оважды мне удалось посетить Свято–Успенский Псковско-Печерский монастырь. Первое впечатление было особенно сильным. Не помню, с какой стороны я тогда подошёл, но купола возникли неожиданно и ярко. Синий фон с золотыми звёздами. И это явление совпало с колокольным звоном. Я остановился в каком-то оцепенении. Любовался этой небесной красотой. В душе нарастала благодать.
     При втором посещении была дождливая погода. Я укрылся под навесом небольшого домика, который находился, как помнится, на уступе с видом на Лавру. Лето. Двери домика открыты. Доносились женские крики и ругань. Выяснялись домашние отношения. Семейная свара в полном разгаре. И вдруг среди этого гвалта  низкий и спокойный мужской голос:
– Прекратите! Как не стыдно. Вы же только из церкви пришли, со службы.
Поразительно, но женщины притихли мгновенно. Дождь шуршал по крыше. Как будто ангел тихо зашумел крыльям.   
      Но звучат не только птицы. Как-то с дочкой, ещё до школы, мне пришлось лететь в Адлер. Рейс задержался на семь часов. До ночи просидели в аэропорту. Моя девочка здорово перенервничала. Она уже настроилась на своё первое воздушное путешествие. А тут объявили:
– Рейс задерживается на два часа по метеоусловиям.
Я объяснил дочке, в чём дело. Она успокоилась. Прошли эти два часа. Она начала тормошить меня. Стали прислушиваться  к сообщениям. И вдруг снова:
– Рейс задерживается на два часа по метеоусловиям.
Слёзы. Пришлось её успокаивать всякими рассказами. Потом ещё и ещё. Наконец, в полном душевном расстройстве мы вылетели. Приземлились в Адлере ночью.  Транспорта нет. К счастью, родственники, к которым мы летели, жили недалеко. Из вещей один чемодан. Решил идти пешком. Впечатление от этой ночи у нас осталось на всю жизнь. Ощущение очень тёплого южного воздуха, который в звёздной темноте обнял и поглотил нас. И цикады. Их «пение» преследовало всю дорогу. Это были звуки южной ночи. Ночь пела цикадами.
     Этим летом в нашей деревушке появился новый «дачник» – врач из Питера. По специальности совершенно приземлённый человек – хирург. Думаю, он лучше многих понимал боль, страдание людей и смерть. Но это не мешало ему оставаться в душе поэтом.
     Он мотался в деревню на своём «Рено» очень часто, делая в оба конца до 600 километров. Иногда приезжал в первой половине дня и уезжал поздним вечером. Ему нравилось у нас. Как-то перед отъёздом он пошёл за деревню по проделанной мотоблоком дорожке. Солнце шло к закату. Я был на крыльце и спросил:
Уезжаете уже?
Он обернулся и ответил:
– Поеду попозже. Пойду, послушаю насекомых.
Я остался на крыльце слушать тишину.

2009

ПОСЛЕ НАС

     По пятницам в соседнюю деревню приезжает лавка. Хочу затовариться.  Дома продумываю недельное меню. Составляю список. Так у нас было заведено ещё с Верой. Да и в городе с сыном делаем так до сих пор. Не надо думать в магазине, сочинять на месте. И не забудешь ничего. Как правило, прихожу первым. За мной небольшая очередь из местных и таких же дачников, как я. Вот гудит мотор. Автолавка паркуется на «пятачке». Шофёр открывает двери кузова. Ставит лесенку. Залезает. За ним следует продавщица Лена. Я здороваюсь и протягиваю список. Она выдаёт товар и в конце говорит:
– По списку всё. Сегодня нет только огурцов.
Я расплачиваюсь. Заталкиваю покупки в рюкзак и шагаю к дому. Это чуть больше полукилометра.
     Прошлые годы нас, из Моровского, как немногочисленных и дальних, всегда пропускали первыми. Да и посмотреть всем хотелось, что берём, на сколько, какими бумажками расплачиваемся.
     В эту пятницу я оказался вторым.
– Да, мне немного. Только хлеб возьму, – как бы оправдываясь, сказала Тамара Ивановна. Она из дома, около которого собирается очередь. К моему приходу её авоська уже была выставлена на лавочку. Конечно. Всё по справедливости. Какие могут быть претензии.
     Лена занимает своё место у весов. Водитель наготове помогать. Продавщица объявляет:
– Сегодня хлеба осталось только восемь буханок и столько же батонов. Всем не хватит. Буду выдавать только по буханке и одному батону. Согласны?
Общее молчание. Затем раздаётся одинокий женский голос:
– А что делать? Лена, но ты же знаешь, мы всегда берём восемь буханок. Что ты не можешь больше привезти. Или для нас как-то отложить?
– Не могу. Заказываю не я, а хозяин!
И пошло-поехало.
– Жалобу писать надо! Вот что! Все подпишемся!
Господи, как у нас любят писать. От себя только анонимки. А, если подписывать, только скопом.
     Наконец, продажа товаров началась. Тамара Ивановна тихо, даже вкрадчиво, говорит:
 – Мне буханку хлеба и батон.
Лена подаёт.
– Да! А печенье есть?
– Есть.
– А какое? Мягкое?
– Есть и мягкое.
– А почём?
Называется цена. Тамара Ивановна думает.
– Ну, тогда мне полкило.
Начинается взвешивание. Стрелки на весах сразу не устанавливаются, но видно, что больше. Тамара Ивановна внимательно присматривается к тому, как стрелка качается.
– Да, ладно, Лена, пусть будет побольше.
Печенье убирается в сумку. Лена выжидательно смотрит:
– Что ещё?
– А из круп гречневая есть?
– Есть.
– Ну, тогда мне пакетик.
Рассматривает и забирает.
– А сахарный песок? Мне бы полкило.
– У меня только в расфасовках. По килограмму, пяти и десяти.
Тамара Ивановна думает.
– Мне бы полкило. Ну, да ладно! Пока брать не буду. А творог есть?
– Есть.
– Лена, взвесь тогда мне полкило.
 И так дальше, в том же духе и темпе. Заканчивается мороженым Очередь молча ждёт. Привыкла. Большинство таких же. Редко, кто с готовыми списками. И то дачники. Пока идёт торговля в очереди озабоченно:
– Да! Придётся завтра в Любытино за хлебом идти. (Замечу, это около десяти километров в одну сторону). По такой жаре-то.
     От всей этой тягомотины на душе муторно. Все знают, Верочки не стало. Смотрят сочувственно. В тоскливом настроении направляюсь к своей вотчине. И вдруг,…вижу в сторону автолавки мчится мальчишечка. Дорога немного вниз. Резко заворачивает вправо. Делает крутой вираж. Чуть не падает. Поворачивает обратно. Уже в горку. Снова вниз. Крутой поворот. Вверх. Разгорячённый. Лицо от пота мокрое. Светлые кудрявые волосы у висков и на лбу слиплись. Но он не устал. Ему нравится бегать. Кого-то или что-то изображает.
     Увидел, что я смотрю. Блеснул глазёнками и забегал ещё пуще. Руки растопырил. Наверное, он был самолётом. Вечер. Часов восемь. Но жара ещё не спала. За тридцать. А он бегает вверх и вниз без устали. И жара нипочём. Ему хорошо. Он радуется бегу и своей игре. Его счастливый задор передался и мне. Настроение улучшилось. На душе потеплело. Я подбодрил его:
– Давай, бегай, бегай. Молодец! Здорово у тебя получается.
А про себя подумал:
– Да! Я так теперь бегать не могу. И желания нет. Завидовать только осталось, и радоваться, глядя на тебя, малыш.
Чистая и светлая пора. Он этого не понимает. А зачем ему понимать. Размышлять и понимать будет после, когда станет, как я. А пока…бегай мальчишечка. Бегай! Улыбайся. Будь счастлив.
     Он выскочил из дома, в который его привезли несколько лет тому назад, совсем крохой. Дед с бабкой, не задолго до его рождения, купили эту избу. Большую. Справную. Через год или два  поставили её на фундамент, сменив нижний венец на новый, из мощных брёвен. Развели великолепный цветник. Я бывал в этом доме раньше. У прежней хозяйки, Марии Ивановны, мы покупали молоко. Коренная жительница этой деревни. Прожила в ней всю жизнь. Девочка. Колхоз. Замужество Тяжёлая работа. За войну потеряла мужа. Одна подняла двоих детей. Собственно, почти как вся деревенская Россия.
     Помню, очень переживала за внука, Игоря. Он был призван в воздушный десант. То сильно простудился, то первый прыжок с парашютом, то тоска по деревне, бабушке, которая его вынянчила. Каждое его письмо хранила как святыню. Читала мне и Верочке. Всегда при этом плакала. Так болела сердцем. Приходил к ней со своим сынишкой, тогда ещё дошкольником. Угощала пирогами с молоком.
     Была у неё старая телега. В колесе спица выскочила из обода. А сено для коровы возить надо. Покос у неё был в Моровском. Как раз против нашего дома. Косили с дочерью, Валей. Сушили. Сгребали в копнушки и возили на сеновал. Для него была приспособлена старая изба (новые хозяева её раскатали на дрова и разбили на этом месте цветник). Мария Ивановна обращалась не раз к местным мужикам помочь – починить колесо. Ставила и маленькие и поллитровки. Но у тех не получалось. Попросила меня. Решил взяться. Сложная конструкция колесо от телеги. Даже не представлял до этого. Но сделал. Дала мне она за эту работу рюкзак отборной картошки и трёхлитровую банку свиного сала. Я был очень горд:
– Вот, Верочка, возьми. Заработал, как тележный мастер. Не пропадёшь со мной.
Посмеялась, но была рада за меня.
     Ворошить сено мы Марии Ивановне помогали. Не привыкли стоять «руки в боки» и смотреть, как люди работают. Хотя какие из нас на покосе были помощники.
     Часто вспоминаю время покоса. Красивая пора. Приходили семьями с косами и граблями. Все участвовали. И с охоткой. Бабы в свободных платьях, тапочках и косынках. Мужики в картузах, рубашках нараспашку. Отдыхали под двумя огромными берёзами. У меня там качели были сделаны. Мальчишки и девчонки катались на них. В тени накрывали перекус. Хлеб, яйца, огурцы, лук зелёный. Картофель отварной с крупной солью. Молодухи гоняли на наш родник, вниз к ручью. Из дома у нас воду брать не хотели. Приносили в бидончиках или вёдрах. Обязательно свежей, ледяной. Как-то незаметно ушло это время. Исчезла простота и радость труда. Коров не стало. Покосы заросли бурьяном. Все покупают молоко в пакетах. И простокваши-то не сделать. Стоит неделями и не киснет.
     Но вот сено в копнушках. Телегу мою нагрузили Громадный воз. Повезли. Лошадёнка едва тащит. А я смотрю и переживаю – выдержит моё колесо на кочках или… Не дай бог. Позору не оберёшься. Телега-то без рессор. Не положено для неё. Хрясь, хрясь! Удар колеса о камень. Сердце замерло. Выстояло! Ура! Кричу Вере:
– Гляди! Колесо-то моё цело. Значит, я сделал хорошо. А мужики не смогли. А ведь они все мастеровые.
     Как я был рад. Помню до сих пор. Хотя уж и коровы нет, и дом продан, и Мария Ивановна умерла, и дочь её Валя тоже.
     Но вот передо мной новый человек. Бойкий мальчишка с озорными глазёнками. Бегает и бегает по жаре. Вниз по дорожке, вверх. Вниз. Вверх. И жить становится не так грустно.

2010

ПОСЛЕДНИЙ ШАГ

     Александровская больница. Вторая кардиология. Привезла «Неотложная». Постепенно  разобрались. Стало получше. В пятницу планировалась выписка. Радовались. Во вторник, как всегда, вечером пришёл к ней в палату. Говорили о том, о сём. Её больничные дела уже не обсуждали. Перед уходом рассказал ей про последние «разработки» американских учёных, о которых прочитал в интернете:
– Знаешь, – говорю ей,– они провели тысячи опытов, измерений,  лабораторных исследований и установили, куда можно целовать, куда не желательно, куда категорически нельзя. Даже приведён рисунок с точками разного цвета. Соответственно зелёными, жёлтыми и красными.
     Она засмеялась и спросила:
– Ну и куда же можно целовать?
– Самое безопасное место – это кончик носа, - ответил я и поцеловал её в нос.
     Она снова засмеялась:
– Да, ну их к чёрту, этих американцев. Будем целовать туда, куда нам захочется.
И мы оба засмеялись. Я обнял её и, как всегда, уходя, перекрестил.
*
     Палатный врач Ольга Юрьевна, доброжелательная и грамотная молодуха,  очень нравилась ей. Обстоятельно вникла в её  недужные проблемы, сложные и запутанные. Решили перед выпиской поблагодарить её хорошим букетом цветов. Договорились сделать это в среду, чтобы в день выписки излишне не суетиться. На среду же было запланировано УЗИ. План такой: после обследования она позвонит, и я поднимусь к ней на этаж.
     Вызов на процедуру затягивался. Кабинет УЗИ работал до трёх часов. Звоню в два:
– В половине третьего жду твоего звонка в вестибюле больницы в полной готовности.
На часах без десяти три. Звонка нет.  Подумал:
– Чего сидеть. Поднимусь к ней на этаж.
Подошёл к лифту. Передо мной одна женщина. Лифт вызвала и ждёт. Вот лифт подошёл. Мы у двери первые. Открываются…
Верочка буквально падает мне под ноги. В лифте все всполошились. Я засуетился:
– Зачем ты поехала ко мне? Что ты наделала? Ну, зачем, зачем?
Она без сознания. Рядом оказался врач. Стал прощупывать пульс на шее. Вызвали каталку. Здесь же на этаже реанимация. Повезли. Я за ней. Жду у дверей. Вышел врач. Задавал какие-то вопросы. Толком ничего не мог ответить. Побежал в палату за бумагами. Появилась Ольга Юрьевна и заведующая отделением. Открывается дверь реанимационного отделения. Верочку вывозят с трубкой во рту, капельницей. Бегут в отделение интенсивной реанимации. Я в обход. Прибежал первым. Показываются в коридоре. Ольга Юрьевна несётся рядом с каталкой и держит высоко капельницу.  Дверь новой реанимации закрывается. Немного погодя выходит сестра. Спрашивает:
– Не можем снять кофточку. Можно ли разрезать?
Не понимаю. Господи! Какая кофточка! Почему нельзя резать? Зачем об этом спрашивать.
– Резать? Конечно, конечно. Режьте. Что надо, то и делайте. Только помогите!
    Жду в коридоре никакой. Выходит Ольга Юрьевна.
– Обширный инфаркт. В себя не пришла, но сердце запустить удалось.
Чуть отпустило. Стал спрашивать:
– А потом, куда? В ваше отделение?
– Нет. Уже в первое. Там лежат с тяжёлым инфарктом. Ну да не будем загадывать. Езжайте домой. Здесь Вы ничем помочь не можете. Потом понял, что она имела в виду, говоря «не будем загадывать».
     В четыре был дома. Что-то съел. Состояние тяжелейшее. Чтобы отвлечься, включили с сыном телевизор. Смотрим последние новости по НТВ. Минут пять восьмого звонит телефон. Из почты:
– На ваше имя телеграмма. Печальная.
Я думал что-то с родственниками в Адлере или в Челябинске. Откуда ещё могут быть телеграммы? Всегда их получаем из других городов.
– У вас кто-нибудь есть в Александровской больнице?
– Да, есть.

 

     Закричал раненым зверем. Всё поплыло. Глаза заволокло слезами. Сердце в комок. Бросился вон из комнаты. Сыну:
– Мама умерла… у…у…у…уууу…
Завыл, заметался по квартире.
*
     Верочка была светлым человеком. Её любили дети и животные. Она любила жизнь, людей и нас. Я люблю её.
Мой ловец стрекоз,
О, как же далеко ты
Нынче забежал…(Тиё)

2010

ПОТЕРЯШКИ

 Правый берег водохранилища на реке Оредеж. С Верой по грибы. Зашли довольно далеко. Остановились у какой-то еле  заметой лесной дорожки. Место для нас новое. Дальше решили не идти.
В поисках грибов делаю небольшие круги, чтобы быть «здесь». Вера углубилась в лес. Ходит смело, зная, что я «держу след» и проблем с возвращением не будет. Перекликаемся. На мои «а-уу!, а-у-у!» она откликается «я тут недалеко». Постепенно Вера уходит вглубь леса. Но ещё хорошо её слышу. Небо стало темнеть, поднялся ветер – от меня к ней. Дует всё сильней и сильней. Приходится кричать громче. Ответ едва улавливаю. Ещё немного, ещё чуть-чуть и не услышу «я тут». Начал беспокоиться. Побежал в её сторону. Голос мой стал злым, надрывным. Наконец, она стала приближаться. Увидел. Замахал руками. Её «я тут» превратилось в «я здесь». Выяснилось, где-то рядом с ней ходили другие грибники. Тоже перекликались. Их крики она спутала с моими и двигалась им навстречу. Всё утряслось, но мне пришлось понервничать. Места там глухие. И вспомнил один случай с детьми-потеряшками произошедший в этом же районе.
 *
    Учебная база Гидрометеорологического института. Тоже на р. Оредеж. Прекрасный день клонился к вечеру. Работы закончены. Заиграла музыка. Спортивные площадки заполняются игроками и зрителями. Дежурная преподавательница вся в делах. Вдруг хватилась – нет двух её девочек. Оказывается, и на ужине их не было. Кто-то сказал, что видел обеих за домиком кафедры физкультуры. Самая окраина лагеря. Дальше лес и болота. Забеспокоились, родители слегка запаниковали. Опросили почти всех. Никто девочек не встречал. Они городские и  «домашние». Большого леса толком и не видели. Одна в девятый класс перешла, другая – в шестой. Одеты легко. Летние платьица, сандалии на босу ногу. Младшая слабенькая здоровьем. Часто простужалась.

    Солнце к закату. Стало холодать. А их всё нет и нет. Решили больше не ждать и начать поиски. Включили музыку на предельный гром. Несколько поисковых групп. Фонарики. Мегафоны. Даже ракетница. Как всегда некстати, начал накрапывать дождь. Похолодало. Некоторые одели даже ватники. В лесу стало совсем темно. Батарейки фонариков быстро «сели». Тьма кромешная. А-у-у! А-у-у!. Мегафон ревёт. Прислушиваемся. Никакого ответа. Только лес шумит. Вернулись в лагерь. И снова на поиски. К середине ночи решили подождать до того, как начнёт светлеть и хоть что-то будет видно. Дождь льёт непрерывно. Но!…одна группа студентов настроена по-боевому. Ждать не стала и снова ушла на поиски в ночь:
• Это ж дети. Как можно ждать. Чего ждать-то.
    Без фонаря, без мегафона. Просто двинулась в лес. За прошедшие несколько часов девочки могли уйти далеко. Но главное, никто толком не знал куда. Сектор их возможного движения был велик. Лес огромен.
   К рассвету радостная весть. «Боевая» группа студентов обнаружила их. Девочки блудили, блудили и неожиданно для себя вышли на дорогу, где и столкнулись с нашими поисковиками. Все в лагере. Кто-то на всякий случай истопил баню. Их туда. Напарили. Горячий чай с малиной. Накормили. Мать долго не могла придти в себя. Отец, сразу ушедший в лес, вернулся только через два дня.
    Оказалось, девчонки, почувствовав, что дело к ужину,  решили вернуться в лагерь. Но никаких ориентиров не запомнили, звуки музыка до них не долетали, и они двинулись не в ту сторону. Скоро поняли, что заблудились. Пошли наугад. Лес шумит. Деревья раскачиваются. Жутко как в страшной сказке. Растерялись. Кричали. Их никто не слышал. Стало темнеть. Пошел дождь. Младшая потеряла одну сандалию. Выбились из сил. Совершенно мокрые и замёрзшие сели на какое-то поваленное дерево. Младшая положила голову на колени старшей и обе стали горевать:
• Всё. Теперь не выбраться. Помрём мы тут.
Отдохнув, успокоились. Шок  прошёл. Надо идти. Но куда? Куда придётся. Авось! Проплутали всю ночь. Неожиданно для себя оказались на лесной дорожке. Тут и светать стало.  Приободрились. Самое страшное позади. И увидели наших студентов. Всё тут совпало: и место и время и ангел их.
    Удивительно, но, ни одна из девочек не заболела.  Стресс мобилизует организм к  выживанию.

    Известно, что в войну солдаты, находясь сутками в окопах, по колено в ледяной воде, под дождём и снегом, не болели никакими простудными заболеваниями. А попадая в тыл, сразу «цепляли» всякую заразу.
*
    Раз и мне пришлось помыкаться в тайге. Якутия. 1955 год. В маршрутах уже два месяца. В один из дней вышел к месту нашего «табора» (лагерь для ночёвки). Никого нет. Нас двое. Я и 16-летний мальчишка-эвенк. Ходим туда-сюда вдоль небольшого ручейка. Решили, что якуты с оленями по какой-то причине запаздывают. Минут через двадцать с другой стороны ручья выходит из своего маршрута Неелов – наш начальник отряда. Ждём. Якутов всё нет. Как позже оказалось, они что-то не так поняли и разбили лагерь, не дойдя до нас километра два. Холодная ночёвка без ужина и чая. Согревающий костёр. Ложимся к нему спинами. Комары едят нещадно. Кое-как передремали. Утром появились олени с поклажей. Сроки поджимали, и Неелов решил не расслабляться, днёвку не делать, а продолжить работу. Понимая  общую усталость, распорядился так:
• Саша, сегодня пойдёшь с Ритой. Вижу, что эта ночёвка выбила её из колеи. А я возьму Сергея. Он привычный. Маршрут у тебя будет короткий. Что-то около 7 километров. Вниз  по руслу небольшого ручья. Больше для порядка, чтобы не было «дырки» на планшете. А я пойду вот через эту сопку.
И показал рукой. Сказано – сделано. Проложил на карте маршрут. Собрались и пошли. Погода хорошая. Веду пикетажку. Рабочих точек мало. Там, где можно, отбираю образцы. Всё привычно. Идём расслаблено. Часто отдыхаем. Встретили нашего рабочего – Гошу. Он ходил искать отбившихся от стада оленей. Неудачно. Спросил, где будет новый «табор». Я сказал, что в устье этого ручья, куда мы с Ритой и шагаем. Он пошел к оставленному нами табору.

    Гоша выполнял в отряде обязанности повара. На нём «висело» не только приготовление пищи, но и выпечка «хлеба». Хлеб – это толстые лепёшки из хорошей, тогда канадской, муки. Искусство не простое. Из крутого теста лепилось что-то напоминающее современный грузинский лаваш (то, что продаётся сегодня в универсамах, только поменьше). Лепёшка засыпалось горячей золой, сверху угли. Когда повар считал, что выпечка готова, она вынимались. Зола стряхивалась лёгким постукиванием. Затем лепёшки устанавливались вертикально на рогульки (что-то вроде рогаток) «лицом» к огню и доводились до кондиции. Обычно они подрумянивались. Получалось очень вкусно. Он же заготавливал дрова. Помогал вьючить оленей, разбивать лагерь. Вообще парень был ловкий и работящий. Если вам не приходилось раскалывать на поленья чурку из кручёной лиственницы, попробуйте. Вы её всю, как говорят, измочалите. А успеха не добьётесь. Сами же устанете до чёртиков и будете в поту как после парной. А у Гошки же (так его все звали) получалось это быстро и легко. Видел и понимал, где ударить и с какой силой. А выглядел субтильным. Мелкого роста. Худощав. Узкоплеч. Но взгляд был умным и проницательным.  Неелов однажды говорит мне:
• Саша, ты не догадываешься, что наш повар-то у Лукашки раб? (Все олени, которые с нами ходили, принадлежали Лукашке. Их было 40- голов. Арендовали же мы  – только 7). Ты разве не обратил внимание: как олень отобьётся от стада, искать идёт не хозяин. Он Гошку посылает. Когда же я выдаю зарплату, за Гошку получает Лука. Вот так. Здесь в Якутской тайге другая жизнь.
    Позже выяснилось, что в таборе, из которого мы с Нееловым разошлись, произошёл спор. Лука снаряжался в одну сторону, куда ему сказал Неелов. Гошка же, ссылаясь на меня, настаивал, что идти надо по моему следу.
    Рита постепенно приходит в себя. Вот и устье нашего ручья. Конец маршрута. Понимая, что пришли намного раньше, ждём. Никто не появляется. Начал беспокоиться. Стали подниматься по речушке, в которую впадает наш ручей. Периодически кричим. Как бы мимо не проскочить. Такие случаи бывали. Начало темнеть. Пошёл мелкий дождик. Тайга на наши крики не отвечает. Решил не рисковать. Знал, что вниз по этой речушке наши якуты ставили лабаз с едой и некоторым снаряжением. Через неделю планировали вернуться в этот район. Надо идти к схрону. Говорю Рите:
• Уже темно. Что мы плутать будем. Пошли обратно. Найдем  лабаз. Помнишь, наши якуты его оставляли. Поедим там. В брезенте переночуем. Утром решим, что дальше делать.
    Ну и двинулись. Прошли устье нашего ручья. Берег стал крутым. Борта скользкие. Продираемся через кустарник. Все мокрые, в глине. Полная компенсация за лёгкий маршрут. И вдруг меня осенило. Вспомнил, как Неелов показал рукой направление своего маршрута. Стало ясно, что он, и табор вслед, выше по течению. На карте там значилось три распадка. Где-то в одном из них. Мы ходили в ту сторону, но недалеко. К тому же, когда мы кричали, их там просто ещё быть не могло. Надо возвращаться:
• Знаешь, Рита, пошли назад. Помнишь, Неелов рукой-то показал. Вот он за сопкой и спустился к этой же речушке, на которой мы стоим. Только значительно выше. Там  есть три распадка. В одном из них. Найдём!
    Надо сказать, что Рита совсем не ориентировалась на местности. Есть такие люди. Поверни их кругом, и они уже не могут сказать, где находятся. В этом смысле мне было с ней легко. Она не спорила и своих вариантов не предлагала.
    Совсем темно. Дождь не перестаёт. Но в душе появилась уверенность, что идём верно. Кричим чаще и стараемся погромче. Рита держится ко мне поближе. Случилось, что ей приспичило присесть по делам:
• Саша, ты не отходи. Постой рядом. Я боюсь.
Но при наших «блудилках» внутренний страх держала при себе. Вот прошли один распадок, вот и второй. Час ночи. И вдруг ружейный выстрел. Оказалось, мы уже пришли. Всё сделали верно. Пошли на речушку обмыться. Разделись. Посмотрели друг на друга. Пошли по спальным мешкам. Я к Неелову. Рита в свою персональную палатку. Сразу попал в объятия Морфея. Утром рассказал нашу историю Неелову. Может место такое. То якуты не вышли в назначенную точку, теперь я перепутал место нового табора. Он выслушал меня спокойно без комментариев. Кажется, не поверил. Якуты тем более. Стал ко мне холоден.
    Через много лет его сын, Ваня, слушал у меня курс геологии на океанологическом факультете ЛГМИ. Позже, узнал, что его отцу ампутировали ногу, и вскоре он умер. Хороший и умный был человек. Многому меня научил.
*
    В каждом регионе у геологов существуют свои правила техники безопасности. Обычно, к ним «прилагается» и набор историй, иллюстрирующих их несоблюдение.
    Вот одна из них. Мамско-Чуйское нагорье (Якутия). Геолог при спуске к лагерю подвернул ногу. Идти не мог. Внизу уже был виден ручей и палатки, хотя до них было ещё километра три-четыре лесом. Послал рабочего за помощью. Парень к палаткам вышел. Повёл группу наверх. Но не нашёл место. Снизу верх сопки оказался слишком неопределённым. Травмированный коллега ждал-ждал, решил двигаться сам. Пополз. Выбился из сил. Нашли его только на третий день. Была поздняя осень с заморозками. Окоченел он.
    В Архангельской экспедиции в случае форс-мажорных обстоятельств рекомендовалось выходить на болото или другое открытое место и ждать. Болот, как и озёр, там много. Между ними участки леса. С вертолёта вас всегда обнаружат. Конечно, на болоте свои неприятности¬ – огромные комары, мошка и всё это в невероятных количествах. Облепляют энцефалитку сплошным слоем. Но там и еды обычно много – клюква, морошка.
    Вспомнил историю, описанную в романе Валентина Пикуля «Из тупика». Отряд американцев (интервенция) в 500 человек вышел из Архангельска. И сгинул. Не повезло им  на чужбине. Не улыбнулось счастье.

2011

ПОХОДЕНЬ

     Первую учебную практику я проходил в местечке Вышегород Псковской области. Работы проводились на территории между озёрами Локно и Белое.  Жили в большом деревянном бараке. Спали на общих нарах (от стены до стены), кормились в небольшой столовой, организованной в каком-то сарае из свежего горбыля. Вставать старались пораньше, работали до вечера и были счастливы. Кормили скромно, но с голоду не мучались, хотя ощущение надоедания осталось до сих пор.
     Как-то один из бывших служилых, сержант в запасе, учившийся вместе с нами сговорился с артелью местных рыбаков о найме нескольких студентов для помощи. Среди них оказался и я. Дело было вечером. Мы с охоткой пошли, рассчитывая на часть улова, которую нам посулили в качестве оплаты.
     Нас было пятеро. Оказалось, что для работы достаточно четырёх. Ну, раз уж пришли, бригадир, осмотрев нас, остановился взглядом на самом высоком и длинноногом. Помню, это был Славка Захаров из Сыктывкара. Бригадир снарядил его в деревню:
– Давай, Славка, раз уж ты пришёл со всеми, слетай в деревню. Это недалёко, километра четыре. Найдёшь там последний дом. В нём живёт баба Маня. Постучи в окошко. Передай ей, что, де мол, ваши рыбаки просят дать походень. Принеси его. Пока ты бегаешь, мы, наверное, и управимся. Так что как раз к рыбе и поспеешь. Давай.
Славка, руки в ноги, и пошёл в деревню.
     Артель работала неводом. Один его конец был закреплён у берега, другой завели в озеро и начали подтягивать к лодке. Нас рассадили на две скамьи, между которыми был сооружен ворот. Невод тянули, накручивая его «поводья» на бревно ворота. Двое крутили ворот на себя, двое, которые сидели напротив, – от себя. Надо сказать, что сил пришлось прикладывать много. Невод шёл тяжело. Свистеть, кричать и даже громко говорить категорически запрещалось. Когда невод стал подходить ближе к лодке, рыбаки начали причитать:
– Ну, всё. Невод пустой, мотня лопнула, рыба ушла.
Мы стали расстраиваться. Ну, думаем, остались без рыбы, понапрасну трудились. Оказалось, что это такой приговор. Так заведено. Вытащили полный невод. Нам за работу нагрузили два рюкзака. Мы были довольны. Собрались двигаться к базе, тут и вернулся наш Славка.
– Ничего мне баба Маня не дала. Отругала только, что разбудил её. Она уже спать легла. Так и не понял, зачем я ходил  такую-то даль.
– Как зачем,– сказал бригадир.
– Ведь походень-то она тебе дала.
– Да ничего она не дала, я же говорю. Видите, ничего не принёс.
– Как не принёс?– ответили ему. – Ты же сходил туда и обратно. Это и есть походень.

    Обратно мы шли хоть усталые и нагруженные, но в хорошем настроении. Подтрунивали над Славой. Он не обижался. Это как на флоте за кипятком на клотик сбегать. Отдали рыбу на кухню и все отлично наелись.

2009

ПОЧТИ ДЕТЕКТИВНАЯ ИСТОРИЯ

Открытие 1
    Крым. Молдавия. Табачные плантации. 1887 год – табак поражён неизвестной ранее болезнью. Вначале она рассматривалась как инфекция, возбудителем которой считали болезнетворных микробов. В 1892 году русский биолог Дмитрий  Иосифович Ивановский показал, что это не так, что это новая форма жизни. Он назвал её вирусом. На латыни означает яд.
    В ходе своих экспериментов Д. Ивановский сок больных растений пропускал через очень тонкие фильтры, отверстия которых были меньше размеров любого микроба. Таким способом он надеялся очистить сок от возбудителей  болезни. Для проверки  «чистоты»  отфильтрованного раствора Д.И. Ивановский вводил его в ткань здоровых растений. Оказалось, что растения всё же заболевали. Поскольку действие микробов было исключено, учёный решил, что болезнь связана с действием какого-то химического соединения, являющегося для табака ядом. Однако, выполняя длительную серию так называемых пассажей (последовательное иницирование    сока одного растения в другие), которые должны были привести к постепенному снижению концентрации яда до безопасного уровня, Д. И. Ивановский не достиг ожидаемого результата. Растения продолжали заболевать. И тогда учёный сделал вывод, что возбудителем заболевания являются мельчайшие организмы, способные  размножаться только в живом растении, – фильтрующийся  вирус.
    С этого всё и началось.  Через  пять  лет  был  открыт вирус ящура, затем оспы овец, чумы птиц, бешенства  и т.д. Появилась новая наука вирусология.
    Сегодня это сложная и очень специфическая область знаний. Её особенность и необычность определяются в первую очередь тем, что вирусы не вписываются ни в один из известных ныне живых миров – ни в мир животных, ни в мир растений. С одной стороны, вирус, состоит как и всё живое из белков и нуклеиновых кислот, которые обеспечивают сохранение и передачу генетической информации от родителей к их потомству. В тоже время до сих пор не доказана способность вирусов к собственному обмену веществ, что является основным признаком живого. Наконец, ещё Д.И. Ивановским была обнаружена способность вирусов создавать настоящие кристаллы как у обычных неорганических веществ.

    Выход из этого противоречия нашёл крупнейший русский вирусолог Виктор Михайлович Жданов, предложивший  отнести вирусы к самостоятельному, третьему, миру живой природы — миру вирусов.

   Таким образом, развитие табаководства в России привело к возникновению в современной науке специфической области знания – вирусологии.

Открытие 2
   Мир устроен по принципу антиподальности. Каждому материку на противоположной стороне Земли противостоит океан. День сменяется ночью, тепло холодом. Красоте противостоит уродство…, наконец, добру зло.
    Рак дыхательной системы. Страшная болезнь. Причин у неё много. Общей считается присутствие в воздухе канцерогенных веществ. Они выбрасываются автомобилями, заводами, ТЭЦ. Но в сигаретном дыме содержание канцерогенов в сотни раз превышает уровень загрязнения ими воздуха в любом промышленном городе. Статистикой установлено, что курение создаёт активные предпосылки не только для возникновения рака лёгких, но рака гортани, пищевода, поджелудочной железы, опосредованно через курение матерей во время беременности повышается риск развития рака крови у детей в раннем возрасте.
    Во всяком случае, сегодня курение считается главной причиной возникновения рака в дыхательной системе человека.
    Я могу привести два примера из собственных жизненных наблюдений.
*
    Доцент кафедры, на которой я начинал свою преподавательскую деятельность, в перерыве между лекциями, сидел за своим столом и читал газету. И вдруг решил с нами поделиться:
– Вот пишут, ссылаясь на американские источники, что после того как вы выкурите n-ое число сигарет, у вас, почти наверняка появится рак лёгких.
И далее начал рассуждать вслух:
– Я курю с 15 лет. В среднем по пачке в день.
Взял в руки карандаш подсчитал и огласил результат:
– Да, получается, что я по их статистике уже болен.
Через полгода он умер от рака лёгких.
*
    Валера был собранным и целеустремленным студентом, в чем-то даже педантичным. Часть его детства прошла в колонии для детей «врагов народа». Он рано повзрослел и хорошо понимал трудности, стоящие перед ним после школы.
     Валеру отличала от всех то редкое качество, когда вчерашний школьник чётко знал, чего он хочет и к чему стремится. А стремился он к знаниям, подготовлен был прекрасно и хотел быть первым. Только первым. На втором курсе он поступил в университет на вечернее отделение физико-математического факультета и после Горного прекрасно его закончил, но не для того, чтобы иметь второй диплом, а чтобы преуспевать в том направлении, которое он для себя выбрал еще студентом, а может быть, и в школе.
    Вот лишь один пример. Его тренер по баскетболу как-то рассказал мне такой случай, очень его удививший и не встречавшийся в его практике. Шла тренировочная игра. Перед нею Валера попросил тренера сказать ему, когда будет без пятнадцати минут пять. Немного раньше  этого срока в зал пришла его жена (он женился еще студентом; вообще он торопился жить).  Она окликнула Валеру и позвала на «выход».  Тренера поразило полное безразличие его подопечного к её приходу и зову. А ведь они были молодожены. Она окликала его  несколько раз. Он как будто не слышал. Но вот настал срок и тренер позвал:
– Валера! Твое время. Пора.
В этот момент Валера бежал с мячом. В ту же секунду он остановился, положил мяч на пол и пошел с площадки. Из команды вслед ему кричали:
– Валерка! Ты что? Давай доиграем. Так нельзя. Что ты делаешь, ну и сволочь ты.
Никакой реакции. Ушел и всё. У него были свои важные дела.

    Естественно он прекрасно закончил Горный, работал по интересному для него направлению. Рано защитил кандидатскую диссертацию, потом довольно быстро – докторскую.  Как перспективный молодой ученый с высокими амбициями и прекрасной подготовкой был приглашён на свою бывшую  кафедру. Стал профессором. Уверенно и последовательно начал формировать для себя команду из бывших своих студентов и аспирантов. Готовил их по своему плану: читал специальный курс математики только для них, требовал изучения английского языка. Даже таскал их в горы, где любил проводить отпуск. В общем, лепил их по своему образу и подобию. Через несколько лет такая команда сформировалась. Сам он к этому времени уже стал членом корреспондентом Академии наук СССР. Затем, вместе с командой покинул кафедру и организовал свою лабораторию, где успешно занимался решением важных и не простых прикладных задач.
     Мне казалось, что его  возможности растрачиваются, как будто впустую, что есть в нашей области фундаментальные задачи, которые он смог бы поднять и принципиально изменить основания нашей науки. На одном из семинарских перекуров (он много курил) я посетовал ему на это. Он спросил, что я имею в виду. Я ответил, как понимал проблему. Он немного задумался и потом, совершенно неожиданно для меня ответил:
– Саша, я ведь не ученый. Я инженер. То, о чем ты говоришь, мне не интересно. Я практик и мне хочется видеть результат своей работы, как иногда говорят «в железе» и видеть по возможности быстро.
     Я понял его. Но ведь он был в шаге от звания академика Российской академии наук. А вот считал себя инженером. Знаю, что он говорил искренне. Позже я часто бывал у него в лаборатории и видел – он стал более терпимым к другим взглядам. Приглашал меня заходить почаще, хотя мы не были близки. В душе я относился к нему хорошо и высоко ценил. Наверное, он это чувствовал. Почему-то мне казалось, что он одинок. Тогда я не знал о его неизлечимой болезни – раке лёгких. От него это не скрывали и врачи объяснили, что у него два пути:
• либо оперироваться, но это продлит ему жизнь ненадолго,
• либо жить, как живет, и положиться на судьбу.
Он выбрал второй путь, и через несколько месяцев ушел из жизни после приёма у студентов экзамена. О его фатальной  болезни практически никто не знал, и его смерть поразила многих, в том числе и меня. Он был мужественный человек.

    Получается, что табак, через собственную болезнь позволил сделать открытие мирового масштаба – обнаружить существование мира вирусов. В то же время он стал причиной страшного недуга людей. Это тоже открытие…, но статистического характера.

Открытие 3   
Курение ломает душу.
    В своём развитии и познании природы человечество прошло два  крупных этапа:
 1. Познание и освоение физического мира. На этом поприще мы достигли больших успехов, которые сегодня кажутся в чём-то даже предельными.
2. Освоение информационного мира. Компьютеризация нашей жизни стала фактом, математические модели пронизали всю нашу интеллектуальную деятельность.
    Сегодня мы вступили в третий этап – этап исследования и познания духовного мира. Появилось понимание того, что без исследования духовных проблем экологические задачи не решаются.
    Итак, материя, информация, душа – вот три столпа экологии, три краеугольных камня в структуре природы. И все это можно назвать культурой: технической, интеллектуальной и духовной.
    Попробуем проанализировать сказанное на самом простом примере. Вот вы купили пачку сигарет, вынули одну, закурили и, садясь в общественный транспорт, скажем в автобус, бросили окурок себе под ноги. Вы не подумали, что так, к сожалению, делают сотни миллионов людей. Попробуйте, смотря в окно автобуса, проследить экологическую цепочку вашей сигареты:
1.Табачная плантация.
2.Табачная фабрика.
3.Потребитель-курильщик.
4.Мусор.
    Однако, это очень поверхностная схема. За табачной плантацией стоят хорошие плодородные земли районов с благодатным, теплым климатом. А ведь на них можно было выращивать хлеб, фрукты и т.п. Эти земли надо вспахать, а это техника, горюче-смазочные материалы, а за этими материалами – нефтеперегонные заводы, за ними – нефтяные промыслы. За всем этим – другая энергетика, связанная с газом и углем (ТЭЦ), или ядерным горючим (АЭС), или с работой гидроэлектростанций (ГЭС).  За АЭС, за ТЭЦ стоит горнодобывающая промышленность, обогатительные фабрики, транспорт и т.д.
    Работа табачной фабрики также невозможна без энергетических затрат. Но для изготовления сигарет или папирос нужна бумага. Производство бумаги связано с целлюлозно-бумажными комбинатами, а тем нужен лес, чистая вода и т.д. и т.п.
    И все эти промышленные комплексы, потребляя в огромных количествах энергию и кислород, разрушают среду, в которой мы живём, обогащают атмосферу избыточной углекислотой, производят колоссальное количество газообразных, жидких и твердых отходов.
    Зачем все это? Что, без сигареты человек не может жить? Это что, вода, хлеб? Нет. Это удовольствие, от которого трудно отказаться, от которого большинство отказываться не хочет.

    Сигарета меняет человека, она подчиняет его себе, она деформирует его физиологически, нравственно и духовно.  Наверное, можно подсчитать, сколько в год для сигаретного кайфа человек вырубает лесов, сжигает угля, нефти, ядерного топлива, сколько использует пахотной земли, какие площади покрывает отходами золы из топок ТЭЦ, сколько сжигается попусту кислорода, сколько озёр или котловин заполнены отходами целлюлозно-бумажных комбинатов и т.д. Но сегодня этим никого не тронешь. Все это, как будто известно, но не входит в душу, не волнует сердце. Именно в этом наша трагедия.
    Получается, что курение меняет человека, делает его рабом привычки.

Открытие 4   
    Сегодня пришло понимание того, что человек по отношению к Земле ведёт себя подобно вирусу. Это легко понять.
    Вирусы самые мелкие из известных науке форм жизни. Для обозначения их линейных размеров  придумана даже специальная единица измерения – нанометр, обозначающий одну миллиардную часть метра. Для примера можно привести длину вируса оспы – 300 нанометров, вируса полиомиелита – 25 нанометров. Встречаются и совсем крошечные вирусы, размер которых достигает всего 8 нанометров.
    Структура вирусов чрезвычайна проста, так же как и идеология их разрушительной деятельности. Принципиальное устройство этих организмов сводится к сочетанию двух элементов: нуклеиновой кислоты, являющейся носителем наследственности, и окружающей её белковой оболочки – капсиды. В наследственной программе заложена  любовь вируса  к  самому  себе. Это его эгоцентризм. Вирус должен жить. Это его жизненный  императив. Собственно, это принцип существования любого организма, а не только вирусов. Разве человек живёт по-другому? Просто он устроен более сложно, вот и всё.
    Чтобы выжить вирус постоянно обновляет наследственный материал, обмениваясь генетической информацией с другими вирусами. Таким способом он пытается обмануть защитную систему хозяина, на котором он паразитирует. Для природы секс – это способ не только воспроизводства, но и самосохранения на основе генетического обновления через механизм импорт-экспорт.
    Принцип разрушительной деятельности вируса связан с его эгоцентризмом – сверхзадачей размножения. С помощью капсиды вирус подбирает организм, клетки  которого способны его принять. Проникая в клетку, он встраивается в её наследственный материал и перепрограммирует его.
    После этого клетка работает уже не на себя, а на вирус. Клетка, как правило, погибает, а вирусы  «разбегаются»  в  поисках  новых жертв.  Ну чем, скажите, не кукушка? Да и человек не далеко ушёл. Отработал, например, месторождение какого-нибудь полезного для себя ископаемого, разорил всё кругом, бросил и ушёл искать новое месторождение. Конечно, у человека всё выглядит намного сложнее. Но, возможно, лишь просто выглядит, потому,  что себя мы знаем несколько  лучше, чем вирусы.

    Компьютеризация породила компьютерные вирусы. Сегодня они достаточно хорошо изучены. Оказалось, что их принципиальное поведение в работающих (живых) система такое же как у вирусов биологических.
    Код заражённой им программы вирус обычно изменяет таким образом, чтобы получать управление первым. Это даёт ему возможность при нахождении незаражённой программы вставлять свою копию в её начало или конец и корректировать код программы-жертвы так, чтобы и здесь всегда получать управление первым. Этот вирус работает на себя, на перехват инициативы, контролируя границы программ и тем самым обеспечивая работу собственных модулей. Иными словами, компьютерный вирус, как и вирус биологический,  перепрограммирует «генетические»  коды своих жертв под задачу собственного размножения и только размножения. И другого, наверное, от них и нельзя ожидать, поскольку в основе их конструирования лежала идея самовоспроизводства.
Человек – это техногенный вирус.
    По всем основным характеристикам для Земли человек вполне этому понятию соответствует.
    Во-первых, по относительным размерам в сравнении с жертвами. Ориентируясь на приведённые линейные размеры биологических вирусов и на размеры живых клеток, можно увидеть, что вирусы составляют где-то  тысячные и десятитысячные доли от величины их жертв. Приблизительно тот же порядок цифр мы получим для компьютерных вирусов в сравнении с информационными объёмами управляющих программ для персональных компьютеров. И, может быть на удивление себе, разделив среднюю высоту человека на высоту живого слоя Земли, снова получим величину около одной тысячной доли единицы. Разумеется, не это главное, хотя соотношение размеров вирусов и жертв всё же показательно, поскольку соотношение масштабов в природе – фактор часто определяющий ситуацию. Ведь не может, скажем, мышь затоптать слона. Чтобы разрушить организм изнутри, необходимо быть достаточно маленьким существом, способным в него проникнуть и жить в нём.
    Но главное сходство в другом:
Человек подобно биологическим и компьютерным вирусам разрушает систему-жертву с помощью перепрограммирования её  генетического кода с целью собственного воспроизводства.
Именно так и поступает человек по отношению к своему телу-носителю – слою жизни на Земле. Он заставляет этот слой работать на себя и только на себя, для воспроизводства человека. Однако, разрушив жертву, вирус покидает её в поисках других жертв. А что делает человек? Да ведь он уже такие жертвы ищет в космосе. Он делает это интуитивно. Это его генетическая программа. Правда, не все ещё это осознают. Большинству кажется, что нами движет стремление познавать мир. Но разве дело в названиях. Ведь человек ищет другие миры со скрытым и может быть до конца ещё неосознанным желанием высадить на них свой десант и при этом пытается создавать искуственные капсиды – космические станции, или ещё больше – что-то вроде искусственных вирионов (вироспор), другими словами, объектов вне организма (имеется в виду биосфера), в которых можно было бы сохранить себя как вид.   
    Нечто подобное, так или иначе, связано и с поисками в области клонирования человека. Как бы проба пера, на всякий случай. Что-то более сильное, чем стремление просто к познанию, толкает к этим исследованиям. Самое же сильное — это инстинкт самосохранения вида. Вид должен выжить, во что бы то ни стало.
*
    Классический детектив должен заканчиваться раскрытием преступления. В наших историях преступниками являемся мы все. Большинство не ведает, что творит. Но есть и те, которые ведают. И всё-таки творят.
    В целом то виновник найден. Это техногенный вирус. Но разве вирус виноват в том, что он существует. И всё-таки…
*
    Человек закурил. Огонёк сигареты весело и зловеще заалел кровью, предвещая беду через дымок кайфа. И вдруг…человек быстро загасил сигарету и выбросил её в урну. Ему показалось, что навсегда.

2013

ПРОВОРОНИЛИ

    При впадении реки Вашки в Мезень лежит большое село Лешуконское. Ничего особенного в нём, пожалуй, нет, кроме того, что там имеется два порта -  речной  и воздушный. Это рабочие предприятия с небольшими вокзалами для пассажирских перевозок. С речного вниз по Мезени ходит судёнышко типа «Ракета». Со второго можно летать даже в Архангельск. Прежний облик села за годы советской власти, конечно, изменился, но первородная красота местами сохранилась. Это огромные избы-хоромы. Их конёк венчает большая лесина. Она затёсана снизу. В ней выбран паз, позволяющий закрыть стык двух скатов крыши.  Со стороны фасада лесина заканчивается гордо поднятой головой коня, сработанного из корневища,  этого же ствола. Даже есть приговор – кони из Лешукони.
    Много раз из речного порта «Ракета» доставляла нас на геологические объекты. Старались управиться до вечера, чтобы попасть на обратный рейс. Красивые места. Высокие берега по 20-30 метров из красных песчаниками. Местами их рассекают широкие разломы, заполненные валунами, галькой, песком, гравием. Они-то и были для нас особенно интересны. На высоких берегах почти пустые деревни. Громадные избы. Двух этажей. Часто окон по пятнадцати на каждом. Дома ещё крепкие. Так мне захотелось тут дом купить. Прямо невмоготу становилось. Слава богу, заставил себя одуматься. Ведь добираться-то из Питера… ого-го. Самолётом до Архангельска. Далее борт до Лешуконского. Потом по реке на «Ракете». Не наездишься.
    Как-то пришлось побывать в посёлке Каменка. Здесь вся жизнь завязана на лес. Не знаю, почему посёлок получил такое название. Там всё деревянное. Дома само собой. Тротуары тоже. Но дороги! Они тоже деревянные. Это толстенные доски, поставленные на ребро. Выдерживают тяжёлую технику. Естественно, никакой грязи в любую погоду. Везде пахнет лесом. Колоритное место. Большое пожарное депо. Несколько машин. Ворота настежь. Если, не дай бог, где загорелось, сразу, как говорится, – с места в карьер. Но о пожарах в Каменке я не слышал. Дома ставят в архангельской манере. Мощные, высокие. Крыши из тёса. Хозяин, с которым я разговорился, объяснил. Теперь доски олифят и покрывают масляной краской. Прежде же, тюленьим или нерпичьим жиром смазывали.  Этого зверья много было.
    Вот из таких мест приходится уезжать. Поработали лето, и - в Питер. Улетали трое. Я, Коротков и Рита, наша молодая сотрудница. У нас с Ритой билеты до Ленинграда (транзитом через Архангельск). Алексей же Иванович летел только до Архангельска. У него начинался отпуск, и его часть он намеревался провести в Архангельске, у приятеля, рассчитывая на поездки за рыжиками. Любил он Архангельск. Отдыхал здесь душой.
    Наш рейс был ранним, около шести утра. Случилось, что все оказались без часов. Не проспать бы. Ночи светлые. Пойди, разбери, ночь ли ещё или уже утро? Я почти не спал. Рядом в бараке бичи гуляли. Пошёл спросить время. Часов тоже нет. Да они даже не понимали, чего от них хотят. Со смехом обсуждали состояние своего кореша:
• Я же ему говорил, что шампунь для волос пить можно. Не отравишься. Испробовано. Только, ни боже мой, водой не запивай. А он, видишь ты, не послушал. Умный такой. Конечно, противно пить. Но потерпеть надо было. А он не смог. Ну и запил водой-то. Вот и пошли со всех отверстий пузыри-то. Перепугался, ясно дело. Ну да теперь знать будет. Ха-ха-ха.

О каком тут времени с ними можно говорить. Решили не рисковать. Рюкзаки на спины, да и потопали. Пришли ни свет, ни заря. Аэропорт ещё закрыт. Но зато спокойно на душе. Пришло время – вылетели. Тоже удачно.
   Рейс на Ленинград не скоро. Алесей Иванович и говорит:
• К Вите мне рановато. Неудобно в такую рань будить. Сегодня ведь воскресенье. Пошли пока в ресторан. Поедим.
    Взяли по борщу, салат, что-то на второе. Ну и бутылку бормотухи – портвейн, не то Анапа, не то Кавказ. Выпили с Алексеем Ивановичем за удачное окончание нашего поля. Распрощались до встречи в Ленинграде. Посадили его в автобус, а сами в аэровокзал.
    Сели напротив регистрации. Расслабились. Немножко дремотное состояние. Ждём обычного приглашения. Трансляция молчит. А время уже критическое. Поскольку рейс короткий, я особенно не переживаю. В таких случаях часто все формальности в аэропортах умеют сворачивать быстро (даже в Москве). Радио, по-прежнему, молчит. Видим, народ уже толпиться с билетами. Я Рите говорю:
• Пойду, узнаю. Посиди немного.
И тут с ужасом узнаю, что посадка на наш рейс закачивается. У входа напряжёнка. Крики. Скандальная ситуация. Дежурная превратилась в Бабу-Ягу. На всех лается. Рядом милиционер. Я с билетами:
• Посадка на ваш рейс закончена. Вы опоздали.
Я хотел поскандалить. Ведь никаких объявлений не было. Сидим то мы, что называется, безвылазно, совсем рядом. Но «качать права» не решился. Вспомнил, что от меня вином пахнет. Подумал - может оказаться себе дороже. Спрашиваю:
• Что же делать?
• Идите в кассу и перерегистрируйте ваши билеты.
    Я к кассе. Там толпа. Как-то удалось протиснуться. Всё просто:
• Рейсов сегодня не будет.
Я прямо скис. Ну, вляпались. Пока раздумывали с Ритой, что делать, объявили дополнительный рейс. Бросился к кассе. Всё в порядке. Только доплатить надо. А мы с этим рестораном… и вообще считали, что уже дома. К счастью, оказалось недорого. И нашей заначки хватило. Почти сразу улетели на грузовом. Боковые металлические  сидения. В ряд почти как парашютисты. Но были счастливы. Повезло.
*
    Без запаса денег ездить нельзя. В аэропорту Адлера при мне произошёл поучительный случай. Подкатывает такси. Выскакивает парень. Отдохнувший, загорелый, весёлый.  Бегом на регистрацию. Багаж на весы и…, боже мой!, - лишний вес. Надо доплачивать. А у него, как оказалось, денег не хватает. Он на такое не рассчитывал. Всё под «ажур» растратил.
    В похожую ситуацию и я попал на Сахалине. Улетал домой. Рейс очень ранний. Решил заночевать в гостинице Аэропорта. А там, таких как я, - много десятков. Огромный зал. Раскладушки. Подошёл к дежурной. Попросил разбудить. Она внимательно выслушала, записала в журнал. Я спокойно «отключился». Проснулся. Что-то слишком светло. Бог мой! Рейс-то мой ушёл. Забыла меня дежурная разбудить. А скорее всего, это не сделала сменщица. Я в аэропорт. Меня успокоили:
• Полетите следующим бортом, через час. Пройдите в кассу и доплатите.
Как я был рад, что у меня хватило денег.

2011

ПУЗЫРЬКИ

Прохладно. Кое-где ещё лежит снег. Нынче весна запоздалая. Погода не радует. Но чувствуется, что зима отступает и скоро будет по-настоящему тепло. Тротуары уже подсохли. Только местами небольшие лужицы в мелкой ряби от ветра. Дует мне навстречу порывами и довольно сильно. Приходится нагибать голову и кепку придерживать рукой. Вдруг натыкаюсь на стайку пузырьков. Летят прямо на меня. Такие праздничные. Солнца нет, но все в радуге. Большие и маленькие. Вертятся, крутятся. То вверх дёрнутся, то вниз, то в сторону. Живой поток из небольших групп. Невольно любуешься ими. Все мы до старости остаёмся детьми.  Ещё десяток шагов и вижу девчушку детсадовского возраста. Она-то и пускает пузырьки. Макает пластмассовую палочку с колечком на конце в футлярчик, заполненный мыльным раствором. Подносит колечко с мыльной плёнкой ко рту и дует. Рождаются пузырьки. Эту нехитрую операцию она повторяет снова и снова. Воздушные шарики врываются в пространство улицы, делая его праздничным. Их подхватывает ветер и уносит от неё вперёд. Она радуется, улыбается и старается играть в пузырьки быстрее и быстрее. Её мама идёт несколько поодаль и любуется своим чадом. Проходя мимо девочки, я не смог остаться равнодушным. Приостановился и сказал:
– А я сейчас поймал два твоих пузырька.
Она как-то светло посмотрела на меня. Улыбнулась. На щёчках появились симпатичные е ямочки:
– Ничего. Я ещё понаделаю.
На душе у меня стало хорошо. Я даже забыл про ветер. Вот уже несколько дней девчушка не выходит из головы. Так славно жить.
*
    Майские праздники. Тёплый день. Солнышко.  Люди высыпали на улицы. У детей в руках разноцветные шарики на ниточках. Все улыбаются. Шарики рвутся в небо. Приходиться их удерживать. От этого радости ещё больше. Иногда шарик вырывается из детских неуклюжих ручонок. Растерянность. Удивление в глазах. Слёзы. Мамы успокаивают:
– Не плач! Смотри, как здорово он улетает. Ему в небе хорошо. Там свобода и простор. Крылышек у него нет, а летит. Вверх и всё выше и выше. Стал совсем маленький. Да вот его уже и не видно.
    Некоторые малыши, глядя на то, как шарик летит, начинают свои шарики тоже отпускать. И вот в небе уже много шариков. Красные, синие, жёлтые, зелёные. Одни догоняют других. Дети прыгают и что-то радостно кричат. И те, кто вначале плакали, уже смеются. Общее ликование. Праздник удался.
    Дома включают телевизор. На экране забавные приключения Смешариков. И для детей и для взрослых. Все смотрят с удовольствием. Особенно забавны и милы Смешарики-дети – розовощёкая Нюша, задумчивый стихотворец Бараш, друзья Ёжик и Крош.
    Праздничный обед. Малыши устали от впечатлений. Их укладывают отдохнуть. Засыпают быстро. Им снятся хорошие сны. Многие во сне улыбаются. Родители счастливы. А всё шарики!
    Почему люди их так любят? Бог его знает. А надо ли в этом разбираться. Зачем? Любят, и этого довольно.

2011
ПУПОК

ЧУДО
              Ему вдруг остро захотелось почитать Библию.  В который раз!  Мудрая эта книга. Размышлять заставляет. Почти виртуальный мир. Но как всё про нас. Вечные истины и вечные проблемы. Улёгся в свою одинокую кровать. Засветил бра. Открыл «Начало»:
• 27. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их.
• 28. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над всяким животным, пресмыкающимся на земле.
• 31. И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой.
      Просто и красиво. И удивительно! Удивительно потому, что согласуется  с измышлениями самой современной науки о начале Мира. Прикрыл веки и стал размышлять:
• Теория Большого взрыва. Сингулярность в вечности. Вся материя (без которой наука себя не мыслит) в этой точке.
• Библия: 2.  …и тьма над бездною.
• Взрыв сингулярности.
• Библия: 3. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
• И далее: появление звёзд: 4. … и отделил Бог свет от тьмы.
• Появление косной материи, затем живой и, наконец, человека. Ну и что же наука тут принципиально нового изобрела?
• 1951 год. Церковь официально приняла модель Большого взрыва, посчитав, что она хорошо согласуется с Библией.
• 1981 год. В Ватикане прошла конференция по космогонии. В ней участвовали крупнейшие физики. После конференции её участники были удостоены аудиенции Папы, который поддержал учёных:
 – Эволюцию Вселенной после Большого взрыва изучать можно.
При этом сделал оговорку:
 – Не следует вторгаться в сам Большой взрыв, поскольку это акт Творения (Божественный акт).
– Правда, никто и не знает, как это можно сделать, хотя сегодня и начали искать «частицу Бога» (по выражению журналистов). Не думаю, чтобы получилось. 

    Эти размышления как-то растормошили его. Потом немного успокоился.  Продолжил чтение.
    Ещё раз утвердился, что в соответствии с текстом Библии человечество является потомками двух божеских начал:
• В главе 6: 2. Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жёны, какую кто избрал.

   С этого момента всё становится как будто ясным: мы потомки людей простых (трудяг шестого дня) и корня Божеской элиты – Адама и Евы (голубая амбициозная кровь). Но вот одна тонкость:
• родоначальники-то наши были созданы, а не родились от матерей. Значит, у них не должно быть пупков. Пупки появились потом. А может пупки были сразу? Тогда, если по образу Божию, то и у Бога был пупок.
    Не удержался. Встал. Посмотрел строки А. Городницкого:
• Бог не имеет облика земного,
И не имел в иные времена.
Он лишь вначале воплотился в слово
(Неясно только – он или она).
Бог не имеет имени, и в этом
Секрет любви к столь разным именам.
…….
Среди песков и в синем царстве снега
Ему модели точной не найти, –
Он свет и тьма, он альфа и омега,
А мы лишь часть великого пути.
     Он? она? Нет! Это уж ересь. А может, секрет Человека как-то связан  с переходом Не-Бытия в Бытие. Как у Елены Петровны Блаватской:
• Не-Бытие и Бытие в одном. Бытие спрятано до срока в Не-Бытии. В этой неразделимости и неслиянности (Её и Его в Не-Бытии) и кроется Начало Бытия?  Тогда с пупком не должно быть вопросов.
Встал. Подошёл к полкам с книгами. Нервно стал искать известные иллюстрации Гюстава Дорэ:
• В гравюре «Сотворение Евы» у нашей праматери пупок на месте.   
Посмотрел Жана Эйфеля «Сотворение мира». Хотя и карикатурист, но Библию-то знал. И знал хорошо.
– Господи! Да там ни у Адама, ни у Евы пупков нет. Вот те на! Может быть дело в том, что Дорэ и Эйфеля разделяет век. Дорэ в 1866 году и в голову не приходил вопрос о пупке, а Эйфель уже мог себя об этом спросить. И в своих рисунках ответил, что пупка не должно было быть. Наши библейские  прародители у него с голыми животиками, гладкими как блин.   

    Вопрос с пупком остался открытым. Наверное, на него и нет ответа. Библия ведь это вера. А вера – право выбора.
     Опять растормошил себя. Взглянул на часы. Время – час ночи. Пора спать, хотя завтра и воскресенье. Выключил свет. Ворочался, ворочался. Не заснуть. Пошёл на кухню. Поставил чайник. Выпил чашку. Посидел. Измерил давление, пульс. Вроде в норме. Лёг в кровать. Взял под язык таблетку экстракта валерианы. Постепенно заснул. Накатил сон. Но какой-то странный.
     Увидел себя в утробе матери. Так там хорошо. Тепло, сытно. Никто не обижает. Он часть её тела. Его кровь – её кровь. Её настроение – его настроение. Её радость – его радость. Иногда ему становится весело. Начинает футболить ножками. Чувствует, где-то там есть другой мир. Как он в нём будет  принят? Станет ли желанным? Конечно. Как же может быть иначе. Вспомнил, бабушка всегда называла его – жаланный  ты мой.
     Вдруг наплыл анекдот (во сне это бывает):
• В животике у мамы двое. Близнецы. Начали беспокоиться. Младшенький спрашивает братика:
– Не знаешь, как там, что? Страшновато ведь. – И слышит в ответ:
– Не знаю. Оттуда ещё никто не возвращался.
     Запереживал. Наверное, мама занервничала. Может ей тоже сон снится. Сон про него. Беспокоится. Да нет, у него всё будет хорошо и ладно. Ведь его любят. Он её тоже уже любит. Ему повезло. А ведь бывает и по-другому.
    Опять вторым планом наплыла история, рассказанная ему в деревне. На сломе российской истории молодая девка затяжелела. Рожать не захотела. Не возникало  у неё любви к будущему дитя. Появился только какой-то внутренний протест. В отчаянии стала животом вешаться на забор у избы. День за днём. Её ругали, стыдили. Не помогало. В ней росло отчаяние, и озлобление. На кого? Она не думала об этом. Стала какой-то остервенелой. Наверное, хотела выкидыша. Но пришлось родить. Мальчик. Такой крепыш. Да вот уродец: ног у него не оказалось. Какие-то культи.
   И тут его мозг отключился. Устал, видимо. Сознание ушло в никуда.  И он крепко заснул.

    Проснулся поздно. В окно через занавески пробивалось высокое солнышко. Сладко потянулся. С наслаждением полежал немного. Встал. Отдёрнул шторы. День уже радостно сиял. Открыл окно. После утренних процедур пошёл под душ. И вдруг! О Боже! Не обнаружил у себя пупка. Сразу как-то не осознал. Вначале просто удивился. Куда он мог деться. Протёр глаза. Всё остальное на своих местах. Только пупка нет. Второпях к зеркалу. Поворачивался и так и сяк. Нет… Нет и нет. Будто корова языком слизала. На месте пупка ровное гладкое место. Как блин. Охватил страх. Стал прислушиваться к внутренним ощущениям. Никаких симптомов. Нигде ни колет, ни болит. Кожа чистая. А пупка нет. Никаких следов. Будто его и не было. Что же это такое? Может, он спит. Или, не дай бог, умер. Стал щипать себя. Больно. Живой значит. Господи! Что делать-то. Закутался в халат. Сел в кресло у телефона. Попробовал проанализировать ситуацию. Ничего путного в голову не приходит. Решил позвонить в «неотложку». Как всегда – занято… занято… занято. Начал дёргаться. Наконец, там сняли трубку. Объяснил свой вопрос. В трубке долго молчат. Потом возмущённый голос:
– Вы, что гражданин хороший, пьяны, что ли? Тогда это не к нам. Может быть,…. Вам психиатр нужен?
    Он испугался и повесил трубку. Идти к врачу. Наверное, к хирургу. А может к акушеру…? Дикость какая-то. Голова пошла кругом. Да не помогут они. Замучают вопросами, анализами, процедурами, всякими консилиумами, бумажками. С ними свяжись только, так и вправду крыша поедет. Надо успокоиться. Взять себя в руки. Просто подождать. Прислушиваться к самому себе. Может, само всё образуется. Вдруг снова появится.    Попробовал размышлять. И вспомнил:
• «Нос» – Повесть Гоголя.
    Взял книжку. С жадностью перечитал. Вник в комментарии. Современники, начиная с Пушкина, рассматривали «Нос» как шутку. Один Белинский взялся разъяснять читателям, что Гоголь написал обличающую сатиру. Да ведь Белинский всегда всё закручивал на  социальные проблемы. Уверен, Гоголь и не думал об этом. Посмеялся просто и всё. Ох уж эти критики-аналитики. Особенно, такие талантливые, как Белинский.
    У двадцатилетнего Маяковского есть статья «Два Чехова». Как точно он там отметил:
• Разменяют писателей по хрестоматиям и этимологиям и не настоящих, живших, а этих, выдуманных, лишённых крови и тела, украсят лаврами.
Возьмите!
Памятник поставили не тому Пушкину, который был весёлым хозяином на великом празднике бракосочетания слов и пел:

И блеск, и шум, и говор балов,
И в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.

Нет, на памятнике пометили: за то, что

  Чувства добрые он лирой пробуждал.
    Ну, да Бог с ним Белинским. Не я ему судья. Нельзя у читателя отнимать собственного восприятия автора. Не люблю, когда что-то навязывают. Для меня «Нос» это, действительно, шутка гения.

   Но мой-то случай на самом деле. Пупок исчез. Кто же так посмеялся и зачем? И как он это провернул. Ладно. Придётся пока жить без пупка. Только не надо об этом говорить встречному и поперечному. Да вообще никому говорить не надо.  Если что-то вдруг …, всегда можно отшутиться. Сказать, например, что я Адам. Да, да – тот самый. Просто в Библии не точно записан срок жизни. Там записано:
• Всех же дней жизни Адамовой было девятьсот тридцать лет…(гл.5., п.5)
    Но может быть он вечен? Проявляется то в одном, то в другом. Пристраивает его Бог в тела разных потомков. Понять можно. Жаль ведь расставаться. Всё-таки первое элитное творение.
    Задумался:
– Что же его может ожидать теперь? Куда повернётся жизнь?
1. Адам – создан из праха. На древнееврейском это имя означало «красная земля, глина». Если Адам теперь во мне, то я «прах». Но ведь я жив. Наверное, во мне душа Адама, которую вдунул в этот прах Бог:
• Гл.2. п.7. И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою.

2. Наверное, Бог помечает для себя людей, через которых делает Адама бессмертным. Он ведь любит помечать. Завёл же обрезание.
• Гл.17. п. 9. И сказал Бог Аврааму… п.11. Обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами.
Вот и меня пометил, забрав пупок. А что? Если я и вправду стал Адамом? Понаблюдаю за собой. Буду ли я меняться и как? Стал размышлять дальше:
3. Господи, да ведь у Адама не было детства. Он не знал ни бабушек, ни дедушек, ни любящих тётушек, ни родных дядьёв. Не было у него братьев, сестёр. Никто его не качал на коленках, не учил ходить, не рассказывал сказки. Не было у него ни кошек, которые бы ластились к его ногам, мурлыкали песенки, укладывались бы с ним рядом спать;  ни собак, которые бы прыгали с ним рядом, лизали в радости лицо. У него не было даже мамы. Он не знал материнского молока. Никто нежно не целовала его во все места. Не улыбался ласково. Не говорил, гладя ладошками по груди и животику:
– Потягушечки-нарастушечки.
4. Да у Адама просто не было прошлого. Как же он без него жил-то?
5. Он вообще был одинок. Абсолютно. Без друзей, без врагов. Никаких даже просто приятелей или знакомых. Никто ему не мешал, не злобствовал, не завидовал, но и не радовался его успехам.
6. А чему, собственно, было завидовать. Ведь он ничем особенным занят-то и не был. Правда, предполагалось, что он должен возделывать сад и хранить его:
• Гл.2.п. 15. И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.

7. Но, то ведь райские кущи. Не думаю, чтобы в них было много работы. Да и не мог он знать ремесла садовника. Не обучен.
8. Больше, думаю, гулял по Едемскому саду. Наслаждался покоем. Каким покоем? Он ведь не знал, что такое беспокойство. Сад-то  был посажен Богом:
• Гл. 2.п.8. И насадил Господь Бог рай в Едеме, на востоке; и поместил там человека, которого создал.

9. До вкушения запретного яблока, создавшего проблемы, было ещё далеко. Для этого нужна была Ева.
Не было у него цели в жизни. Не о чем было мечтать  и размышлять.
10. Выходит, в нашем понимании, в понимании его потомков, он собственно и не жил. Так…существовал.
11. Потом уж, когда появилась Ева, и они узнали добро и зло... уж тогда только он и начал жить по-настоящему.
И тут же подумал:
 – Но я-то не в Раю живу. Куда меня выгонять? И кто это может сделать. Хотя!? Рай и Не-Рай дело тонкое. Земля ведь и то и другое. Да, ладно. Поживём – увидим.
    У него появился какой-то интерес к возможным последствиям потери пупка. Страх к необычному начал пропадать. Подумал:
– Пойду, прогуляюсь. Такая чудная погода. В сущности, ничего страшного не произошло. Не надо о пупке всё время думать. Ведь не думал же я о нём, когда тот был на своём месте. Съезжу, пожалуй, в Летний сад. Так давно там не был. Может, й дворец Петра там уже открыт. Загляну. Окунусь в былое. Отвлекусь на красоту.

УТРАТЫ
Сцена пуста. Слышно как на ключ
                запирают все двери, как потом
                отъезжает экипаж. А. Чехов.
1. Баня   
    Хороший тёплый день. Суббота. Сегодня баня. Первая в этом полевом сезоне. На берегу таёжной речки из небольших валунов складывается каменка. Сродни тем, что в деревенских банях по-чёрному. Только поменьше. Печь-костёр топится, пока камни не накалятся. Рядом другой костёр. На нём вёдра с водой.  Заготавливаются веники.
    Наконец, всё готово. Каменку от копоти ополаскивают горячей водой. Взрывается пар. Вытаскиваются не догоревшие головешки. Заливаются угли (на всякий случай). Над каменкой натягивается двухместная  палатка. Первой запускаем Риту – единственную девушку в нашем отряде. Даётся наставление, что и как. Она торжественно залезает в палатку. Спустя несколько минут раздаётся её истошный крик. Высовывается голова с выпученными от ужаса глазами. Её забыли предупредить, что на каменку следует бросать не целую кружку воды, а только чуть плеснуть, как говорят для «вкуса». Слава богу, ожогов не получила. Девичья кожа оказалась довольно крепкой.
     После неё зашли мы с Нееловым. Он плеснул на камни. Меня охватил такой горячий пар, что я тут же залёг на пол и хватал относительно прохладный воздух с краю палатки. Потом стало хорошо. Поработали вениками. Я выскочил к реке и плюхнулся в ледяную воду таёжной речки. Это была моя первая парная.
    С этого момента без парной я бани не представлял. Позже образовалась компания любителей. В Питере искали бани, в которых парные топились дровами. Постепенно «спецы» этого дела научили многому. Ведь это целая наука. После хорошей парной как заново родишься. Раз довелось париться зимой. В парную несколько заходов, пока до самых костей не проберёт. Потом порубь. Конечно, широкая. Снизу  по бокам огорожена сеткой, чтобы невзначай не затянуло под лёд. Речка была быстрая. Спускаться по лесенке. Нас четверо. Один в воду. Остальные стоят на морозе, ждут своей очереди. Ступни прихватывает. Приходится притопывать. Но ощущение незабываемое.
   Много лет к ряду, приезжая в Ленинград на Балтийский вокзал, сразу с электрички шли в тамошнюю баню с бассейном. Парная там жаркая. Маленькие бассейны с проточной ледяной водой. Потом большой бассейн. После бани, как водится, принимали. Часто заедали раками.
    Позже он купил небольшую избу в деревне. Конечно, с баней. Веники были и берёзовые, и можжевеловые, и дубовые, и смешанные. Чего только не пробовали.
    Особенно хороши веники свежие. Лежишь на полке. Приятель подбросит. Наползает горячий сухой воздух. Обволакивает тебя всего. Два веника опускают в тёплую воду. Стряхивают. Слегка подсушивают, подняв к потолку. Потом, не касаясь тебя, начинают от ног обдувать ими тело. И вот веники добираются до головы. Их прижимают к лицу. Вдыхаешь аромат берёзы и заходишься от блаженства. Раз, другой.   Иногда, когда позволяет полок, двое берут простынь за концы и встряхивают над тобой. Это нечто.
   Укладывают тебя на лавку, уже в мыльной, обмывают мочалками и начинают опять же с ног поливать водицей. Вначале тёплой, потом холоднее и холоднее. В завершение окатывают почти ледяной водой. Позже, когда ты освоишь всю процедуру, и тебя допускают поработать. После такой бани молодеешь лет на десять. Это была одна из радостей жизни.
   Но вот с пропажей пупка всё оборвалось. Лишился этой радости. Собрались было идти, как всегда. Да тут вспомнил, что пупок-то у него пропал. Подумал:
– Начнут спрашивать, удивляться. А я не знаю, что и сказать.
В общем, придумал какую-то отговорку. Пропустил раз, два. Потом его и звать перестали. Так что, лишился он одного из больших удовольствий жизни.

2. Женщины
    В раннем детстве  у него не было повышенного интереса к девочкам. Но одна из них в детском садике забралась в его кроватку. Его любили воспитатели. Поправляя подушку, подсовывали туда вместе с его ручонками конфетку. Мама позже рассказывала, что на вопрос воспитательницы:
– Кто у нас самый красивый?
Он неизменно выкрикивал:
– Я!
    Почему? Он не знал. Наверное, его к этому поощряли. В начальной школе контактов с девочками не помнил. Обучение раздельное. В старших классах, в одном из северных наших городов обучение было смешанным. И он пережил, как и большинство его однолеток, отчаянную платоническую любовь без взаимности. Она была старше класса на два. Тогда практиковались школьные вечера с танцами. Он никого не приглашал. Сидел в сторонке и с нежностью смотрел на свой идеал. Она была нарасхват. Как-то осмелился проводить её. Поздний вечер. Полярная ночь. Мороз. Она жила на окраине. Дошли до дома. Это был большой зимний барак, характерный для тех мест. Распрощался. Поплёлся обратно. Вдруг впереди улочку перегородили четыре человека. Они шли на него. Кажется, даже держались за руки, изображая невод. Он нутром почувствовал неладное и свернул в ближайший переулок. Обошлось. А может никто от него ничего и не хотел. Раз ему посчастливилось отправиться вместе с ней на лыжах в сопки. Была с ними её подруга-одноклассница. Красивая брюнетка. Он даже запомнил её имя – Инна Кулеш. Участвовал в этой вылазке и секретарь школьной комсомольский организации – тихоокеанский моряк (дембель, по-нонешнему). Много позже сообразил, что организовал вылазку Жора-секретарь, положив свой опытный глаз на Инну. Они же с Эльвирой нужны был для некоего равновесия. В какой-то момент отдыха под лучами весеннего солнышка, Жора, как бы невзначай, оказался позади Инны. Обнял её и уверенно взял ладонями за грудь.  Она восприняла это, кажется, с удовольствием.  Позже Жора был уволен со своёй должности за растление десятиклассниц.
    Попытки сблизиться со своей сердечной привязанностью закончились полным провалом и тяжёлым юношеским горем. После окончания школы она уехала на материк. Её фотография долго хранилась в домашнем альбоме. В один из переездов альбом пропал.
    В этот же период в школе его внимания активно добивалась одна девочка. Он не отозвался на её порыв и грубо оттолкнул, вызвав слёзы и душевную боль. Позже понял, что нельзя так относиться к искренним чувствам.
    Вторая школьная любовь у него возникла уже на Урале, в конце выпускного десятого класса. Она была взаимна, тянулась почти год. На каникулы она даже приезжала в Ленинград. Но как-то всё потухло само собой.
    Дальше платоник в нём умер. На смену пришли сексуальные интересы. Многих женщин добивался он, некоторые добивались его. Всё это было без трепета сердца. Но вот в одной из новогодних компаний он познакомился с девушкой, необычной внешности. Цвета червонного золота волосы косой до пояса. Зеленоватые глаза. Как все рыжие, ярко белокожая с лёгкими веснушками по лице. Улыбка какая-то застенчивая, даже чуть болезненная. Однажды, рано утром, когда он зашёл за ней, она вышла в лёгком халатике. Радостно улыбнулась и обняла его за шею. Руки со сна были тёплые и нежные. Наверное, это всё и решило.
    Он очень бережно относился к ней. В одно из воскресений, у озера они лежали под солнышком на одеяле. Местечко было укромным, в стороне от посторонних взглядов. И ему вдруг так сильно захотелось ею обладать, что он ласково освободил её от купальных вещей. Она не сопротивлялась. Но когда предстала совсем готовой для него, вдруг тихо, просящим голосом сказала:
– Не надо, пожалуйста.
И он уступил. Позже она иногда вспоминала об этом и признавалась, что не поняла его. Завершилось всё Загсом.
    Она заканчивала институт. Он работал на Юге России. Она приезжала на каникулы, потом переехала к нему совсем. Была сиротой. Привыкла к самостоятельной жизни, рассчитывая только на себя. Страсти было много. Где только они не уединялись. Гостиницы, съёмные квартиры, даже на высоких лужайках в горах под высоким и чистым небом, где их видел только бог. Детей она не хотела.
    Оборвалось всё быстро и пошло. Он был в долгой командировке. У неё возникла связь. Он, разумеется, ничего не знал. Непонятные и обидные для него скандалы.  Неожиданно уехала в Москву. Он за ней, искать. Вышел на его жену. Вместе нашли их. Встретились. Она пришла с ним, он с его женой, Наташей. Безобразная сцена на улице. На этом всё кончилось.
    Спокойный и мирный развод. Она исчезла из его жизни.  Начал успокаиваться, хотя в сердце ещё ныла рана. Неожиданно зашла её подруга. Сказала, что она здесь и остановилась у неё. Увиделись. Не знаю, зачем она приехала, но чем-то оттолкнула его. Через несколько лет он оказался по делам в Москве. Нашёл адрес. Приехал. Не застал. Почему-то бросил в почтовый адрес скатанные комочками автобусные билеты. Ещё через несколько лет, когда у него была уже новая жизнь, она неожиданно позвонила и предложила встретиться. Он поехал. Посидели где-то в кафе. Немного поговорили. Сказала, что догадалась – бумажные катышки в её почтовый ящик бросил он. Увидела изуродованный палец на его руке. Предложила оперироваться у неё в Москве. Отказался. Внутри давно выболело.  Расстались холодно. Больше никогда её не видел. Позже говорили, что она в новом браке и у них сын. Защитила кандидатскую по хирургии.
    После её побега, почему-то бросился в разгул. Многие осуждали:
– Лучше бы ты пил. Женщины это хуже. Зря ты так.
Со временем всё это надоело. Ударился в работу. Женщин не искал. Иногда они находили его.
    Позже догадывался: потери души опустошали его. Пуповина, связывающая с жизнью, уже тогда стала пропадать, хотя сам пупок был ещё на месте. Теперь же, когда пупка не стало, он сам стал женщин сторониться.

3. Друзья
    Всю жизнь он был самодостаточным. Близких друзей не было, длительных привязанностей тоже. Сходился с людьми легко, легко и расставался. Никогда по этому поводу не переживал. В детском садике до войны, по рассказам матери, был дружен с одним сверстником, кажется, Ерёминым. Этакий крепкий нахмуренный на фотографии мальчишка. Живым его не помнил. Мама говорила, что в блокаду он умер.
    В первом классе тоже дружил с одноклассником. Тот был меньше ростом и всё хотел, чтобы он опекал его и заступался. В конце войны в Ленинграде уже двое приятелей. Очень разных. Одного он помнит, звали Юля. Тот увлекался яхтами. Позже детская увлечённость переросла в профессию. Строил эти суда, ходил на них по заливу, участвовал в соревнованиях, имел яхту.  Вместе любили бывать в Военно-морском музее. Тогда он был бесплатным. В коммунальной квартире на кухне у Юли устраивали стрельбы из самодельной пушечки. Кусок, небольшой с палец толщиной, медной трубки заворачивали и «клепали» молотком. Проволокой привязывали к деревянному брусочку-лафету. Ближе к торцу напильником делалась щель. Загружалась пушечка с дула.
    Порох. Немного дроби. Сейчас уже не помнил, откуда всё это бралось. Но ведь мальчишки народ изобретательный. Скоблились головки спичек. Забивался этот заряд чем-то вроде пыжа. Нацеливали пушечку со стола на окно, заделанное фанерой. К длинной проволоке привязывали спичку. Зажигали и подносили к щели у торца. Выстрел был что надо. Вся фанера в дырках. Мы радовались. Как потом Юля «отчитывался» перед родителями, не знаю. Но его никогда не били, как и каждого из нас.
    Второго приятеля он, как ни старался, не мог вспомнить Его отец был столяром-модельщиком. Семья жила в достатке. Втроём часто бывали в их отдельной  квартире. Отец вырезывал для них маленькие, длиной не больше пальца, шлюпки из кусочков красивого дерева, наверное, бука. Они балдели от счастья. 
    Сам же он в то время полностью отдавался рисованию. Писал и акварелью. Ходил в кружок рисования в Доме пионеров и школьников. Тогда коротко его называли ДПШ. Были успехи. Мечтал стать художником. Но через четыре года пришлось уехать из Ленинграда. Жизнь пошла по-другому.
    В старших классах, уже на Севере, его приятельские отношения установились с тремя парнями. Удивительным было то, что между собой эти ребята никаким образом не общались. Они были очень разными. С двумя он ходил в сопки, на каких-то брошенных лодках плавал вдоль берегов бухты (не было вёсел, гребли досками) ловил из-подо льда рыбу, пил спирт. С третьим увлекался химией, какими-то опытами в лаборатории, часто бывал у него дома. Его отец научил бриться опасным лезвием. Этот третий, Сергей Сухоруков, позже закончил химфак Ленинградского университета, работал в ГИПХе. Иногда встречались. Но дружбы не было. Он  вступил в ряды ВКПб. На Севере его мать возглавляла институт марксизма-ленинизма, отец был, кажется, парторгом в Нагаевском  порту. Сергей стал секретарём парторганизации ГИПХа. Превратился в важного и толстого партийного чиновника. Позже облучился. Я навещал его в клинике. Скоро он умер.
   При обучении в вузе и потом на работе, у него тоже были друзья. Но, всё, в том же духе. Какой-то закадычной, как говорят, привязанности, не было. Разъезжались или просто теряли интерес друг к другу. Пока вместе работали, общались часто и регулярно, бывали друг у друга в гостях. Но со временем каким-то естественным образом «расползались».
    К моменту, когда обнаружилась пропажа пупка, он оказался в одиночестве как Адам в Едеме.

4. Мама
    Неожиданно заболела мама. Диагноз – рак. Оба делали вид, что этого не знают. Она беспокоилась о нём, он берёг её. Как в таких случаях бывает, делали всё, что, казалось, могло бы помочь. Достал мумиё, делали какие-то настои из трав. В общем, шли по пути тех, кто через всё это уже прошёл. Советовали с участием и пониманием, хотя и предупреждали, что не поможет. Но хотелось надеяться и что-то пробовать. Однако всё шло к неумолимому и страшному концу. Он приезжал к ней каждый день. Ей становилось хуже и хуже. Рак съедал её. Совсем ослабела и высохла. Он, молча, обнимал её и только говорил ей.
– Мама, не думай об этом. Не думай.
А она, прижимаясь к нему, молчала, а раз сказала:
– Как хорошо, что ты у меня есть.
Мама была сильным человеком. Никогда не плакала. Во всяком случае, при нём.
    В последний день февраля она попросила:
– Не уезжай сегодня. Переночуй на своей кушетке. Я буду знать, что ты рядом.
– Конечно, мама. Я буду с тобой.
    Утром она уже в коме. Только громко и тяжело дышала, не приходя в себя. Она умирала. Он знал, что сейчас не следует мешать. Вечером её не стало.
    Оборвалась пуповина. Последняя, самая сильная связь с прошлым. Только теперь он стал понимать, что по-настоящему пупок потерял уже тогда, в этот день.

ПРИОБРЕТЕНИЯ
...и впереди ей рисовалась жизнь,
новая, широкая, просторная, и эта
                жизнь, ещё неясная, полная тайн
                увлекала и манила её.      А. Чехов.

1. Ева
    С потерей пупка на душу постепенно  наваливалась тоска. Тяжесть росла со дня на день. Жизнь превращалась в какую-то безнадёжную и глухую бездну. Он ощущал  почти вселенские масштабы надвигающейся пустоты. Как будто его затягивало в чёрную дыру Космоса. Пропадал интерес к жизни. Хотелось уйти из неё. Спал плохо, урывками. Слава богу, заливать это состояние водкой не тянуло. Работа валилась из рук. Проваливался в сон только под утро. И вот в один из таких провалов увидел цветное изображение туманности, которое астрономы окрестили Глазом Бога. Оно ещё в интернете потрясло его:
– Какое удачное название. Конечно, это Вселенский Глаз. Кому же он может принадлежать, как не Богу?
    И тут он увидел его живым. Во сне. Глаз подмигнул ему и заговорил:
– Сын мой! Вижу тебе очень плохо. Ты одинок и потерян. Да, в тебе Адам. Правильно догадался.  И ты проходишь его путь. Будь мужественным. Я помогу тебе. Ищи Еву. Она укрепит твой дух. Пропадёт тоска и апатия. Ты познаешь настоящую любовь и счастье. Она ждёт тебя где-то на Юге. Там теплое море, горы, много зелени и фруктов. Всё у тебя будет хорошо. Подскажу, чтобы ты не ошибся – у неё, как и тебя, не будет пупка.
    И говорящий всё видящий и всё понимающий Глаз исчез.  Проснулся, на удивление бодрым и радостным. Давно не ощущал себя таким. Надо ехать на Юг. На Черноморское побережье Кавказа. Это и тёплое море, и горы, и вечная зелень и фрукты. Субтропики. Он был уверен, что найдёт её там. Только надо довериться своей интуиции. Смущала лишь одна трудность – как узнать о пупке. Ведь не будешь же у женщин спрашивать:
– Скажите, есть у Вас пупок или нет. С таким вопросом и в психушку угодить не сложно. Конечно, если не угадаешь сразу.
    И тут его как озарило:
– Афродита!  Богиня красоты и любви, вечной весны и жизни! Она же из пены морской создана богами. У неё не должно быть пупка по определению! Надо начинать с Гагр. А ещё лучше с Пицунды. Божественной красоты место. Она должна там родиться. Может быть, и живёт у моря до сих пор.
    Поехал. К сожалению, старой Пицунды уже не было. Теперь курорт. Много отдыхающих. Но судьба определила ему место и время. На пляже, увидел яркую блондинку. Высокая. Стройная. Лёгкий бронзовый загар. Около неё небольшая группа молодых мужчин. Что-то обсуждают. Вместе вошли в море. Она пропустила их вперёд. Парни поплыли уверенной группой. Стилем, который называется кроль. Было видно, что пловцы отменные. Она смотрела им в след, медля и что-то обдумывая. Она даёт им фору. В себе не сомневается. И вот пошла за ними. Плыла брассом. Но каким-то необычным. Её белая головка была над водой и смотрелась на синеве моря, как яркий солнечный зайчик. Он набирал скорость. Быстрее, быстрее и быстрее. У шеи возникли буруны, как будто нос корабля рассекал волну. Она быстро догоняла молодых людей. И вот уже обогнала их и стала удаляться в открытое море. Кроль не мог противостоять её стилю. Наконец парни, признали своё поражение. Остановились и начали кричать:

– Де-ву-шка! Де-ву-шка…аа!  Сда-ём-ся! Воз-вра-ща-емся…яя! Об-ра-тно…оо! К бе-ре-гу…уу!

И повернули назад. Она снова оказалась позади. Но в ней уже был кураж. Обогнала и первой вышла на пляж. Сделала несколько шагов и рухнула в изнеможении на горячую гальку. Марафон ей дался нелегко. Но она выиграла его. Победила сильных молодых мужчин.
    Когда все успокоились, он подошёл к ней. Она взглянула на него, скользнула взглядом по животу и тепло улыбнулась. У неё тоже не было пупка. Им всё стало ясно – вместе на всю жизнь. Он плохо плавал – продукт земного праха. Она плавала как дельфин – рождена морем. Земля и море. Они неразделимы, хотя и неслиянны. Это райское НЕ-БЫТИЕ. Её паспортное имя поразился его:
Вера Анатольевна Гусева.
Когда-то Андрей Битов поделился с ним умением находить в словах потаённый смысл. Он попробовал:
   Вера. Это слово само говорит за себя. Без веры ничего нет в человеке и быть не может. Оно в основе всего. Ева – здесь три последних буквы. И они означают «жизнь». В её имени он нашёл ещё два важных слова: Вега – звезда в созвездии Лиры, одна из самых ярких в нашем северном полушарии. В переводе с арабского означает «падающий орёл». В общем, орлица. Жизнь показала, что все эти понятия можно было отнести к ней в полной мере. И ещё – Русь. Как удачно Господь выбрал её.
     Начались счастливые дни, наполненные любовью и счастьем. Конечно, и заботами, хлопотами, и бедами, к сожалению. Часто на грани жизни и смерти. Но ангел спасал их.

2. Дети
    Первой родилась девочка. Здоровенькая крепышка. Как дружно они возились с ней. Конечно, основная нагрузка легла на её плечи. Она оказалась матерью божьей милостью. Управлялась во всём ловко и споро. Он старался ей помогать. Не всегда у него получалось удачно. Купали в большой ванночке. Как-то, вынимая малышку  из этой  купели, она попросила перехватить её, взяв за грудку, чтобы головка не запрокинулась. Он взял. Головка свесилась на грудь. Нормально. А когда мокрое дитя положил на мягкое большое полотенце, увидели, что их ребёнок не дышит.  Видимо, как-то неловко пальцами сдавил грудь. Переполошились. Он растерялся и оказался совершенно беспомощным. Она же, тоже, конечно, испугавшись, начала действовать. Искусственное дыхание за ручки: в стороны-вместе. Ножки к животу и обратно. Через мгновение их создание задышало.
    Вот их девочка начала поднимать головку, вот встала, а вот и начала ходить. Ясли, детский садик. Незаметно и школа подоспела. Чтобы чувствовала себя уверенной в классе перед ребятами и учителем играли в школьные уроки.  Думаю, эти «репетиции» помогли ей. Организатором, естественно, была Верочка.
    Дочка росла довольно замкнутым ребёнком по отношению к окружающим. Ходил с ней в детскую библиотеку. Как-то пришли менять книжку. Перед ними мальчуган, как и она, дошкольного, возраста. Библиотекарша стала спрашивать его о прочитанной книжке. Мальчишка принялся рассказывать. Ему больше всего понравился ёжик. Он рассказывал быстро, взахлёб, боясь, что ему не дадут закончить. Помогал себе руками и мимикой. Приятно было смотреть. Наконец, ему выбрали новую книжку.
    Настала их очередь. Дочка не сказала ни слова, хотя дома книжку прочитала с интересом. Никакими ухищрениями библиотекарши, ни его стараниями не смогли заставить её раскрыть рот. Вся напыжилась букой.
    В третьем классе начала заниматься в английской школе. Позже увлеклась французским. С деньгами выкручивались, как могли. Старался объяснить:
– Учительнице французского надо платить. В месяц это стоит… – в общем, каждый месяц мы могли бы покупать тебе новые туфли. Так что это не баловство. Бросать нельзя.
    Дочка была одарена многими способностям. Прекрасно рисовала, занималась керамикой, кроила, шила, училась бальным танцам. Бассейн. Туристические походы и поездки.   
    Конечно, безусловный дар к языкам. В старших классах ходила в Дом Дружбы народов. Водила экскурсии по Эрмитажу, была автобусным гидом по городу. Потом резко всё бросили, когда потребовали от неё писать отчёты о вопросах и ответах. Побоялись, как бы ребёнка не втянули в другую профессию… Объяснили. Она всё поняла.
    Как все дети болела. Слава богу, не часто. Но несколько кризисов пережили. Обошлось. Зимой каждое воскресенье на лыжах. Чаще всего в Павловск. Потом повадились в Токсово. Катались с горок. Лыжные переходы иногда были довольно большими, например, Токсово-Кузьмолово. С собой завтраки и горячий чай в термосе. Это были счастливые вылазки. Правда, их ребёнок был не спортивный. Но радости эти прогулки доставляли много. Дочка наполняла их жизнь.
    Почему-то многие считают, что все отцы обязательно хотят сыновей. Родив девочку, Вера почти сразу решила успокоить его:
–  Не переживай, будет тебе и сын.
   И через несколько лет родила сына.

   Очень беспокоился. Всю ночь ждал звонка из института Отто от Рады Дмитриевны, принимавшей роды. Под самое утро заснул. В шесть звонок. Общий телефон в большой коммунальной квартире. Бросился в коридор, в чём мать родила. Спал всегда раздетым. Боялся не успеть. Радостный голос:
– Саша, у тебя сын. Верочка чувствует себя хорошо. Всё позади. Отлично. Поздравляю.
    Вспомнил, как сосед спросил:
– У тебя, что сын родился? Как нарекли?
Узнав, что Николаем, покачал головой:
– Ишь ты! Всё царские имена-то. Николай, да Александр.
    Коля был самодостаточным ребёнком. Любил играть в солдатиков. Настроит на полу ряды противостоящих друг  другу армий. Рыцари в доспехах или кавалеристы и пехота, иногда танки, орудия. Потом начинается сражение. Лежит на полу, весь сосредоточен. Удовольствие получает от построений, подготовки сражения. Покупал ему наборы открыток о русских армиях разных эпох. В Эрмитаже самым интересным залом был рыцарский. Любил ходить по залам артиллерийского и военно-морского музеев. Были у него безусловные таланты к мелкой графике и миниатюрной  лепке. Но всегда это были мушкетёры, японские ниндзя, борцы. Динамика фигур потрясающая. Книги не интересовали. Пожалуй, только сказки. В основном, китайские, корейские, японские. Особенно притягивала Япония. Из командировки на Сахалин привёз самоучитель японского языка. Поразило, с какой быстротой он запоминал иероглифы и точно воспроизводил.   Позже увлёкся разными видами восточных единоборств. Компаний не водил, хотя всегда были один-два приятеля.
    Из поездок в Москву обязательно привозил ему простенькие подарки. Очень любил пластиковые конструкторы подводных лодок, самолётов, кораблей. Всегда склеивал сам. Раз привёз ему готовую игрушку пожарной машины, яркого цвета, в «рабочем» состоянии, и армейскую бляху со звездой. Машина оказалась не востребованной. Зато от бляхи был в восторге. Мечтал стать солдатом. Именно солдатом, а не маршалом и даже не генералом. Вообще не хотел быть командиром. К счастью, солдатская мечта не сбылась.
    В деревеньке, где они с Верой купили небольшую усадебку, всегда был первым помощником. Быстро научился косить, сушить сено, сгребать его в копнушки. Помогал закидывать на сеновал. Вместе поднимали осевший угол избы. С удовольствием колол дрова. В деревне всегда много работы. Никогда не отлынивал. Два раза просить было не надо. Сказал раз. И можешь забыть. Всё будет сделано в лучшем виде. Быстро освоил лесные окрестности. Любил ходить один. На речке натыкался на журавлей, мог по долгу любоваться рыбами, которые часто подходили к самому берегу. Тянуло его к природе. В лесу не кричал, не шумел, слушал. Животные любили его.
    У моря в непогоду любил сидеть на берегу и мог смотреть, смотреть и смотреть на большую волну. Привлекало его море. Это от Веры. Не зря он воспринимал её Афродитой. Спокойный и надёжный рос парнишка. Радовал он их.

3. К Богу
    Он был крещён.  Бабушкой с дедом. Хотя точно не знал, где. Теперь не у кого стало спросить. Скорей всего, это было в селе Мошенское Новгородской области. Но жизнь складывалась так, что в церковь его не водили. Помнил только, что в комнате, которую дед снимал в Боровичах, после того как вынужден был бросить дом и хозяйство в деревне, в правом углу была икона. Дед, садясь обедать, всегда стоя крестился на неё.
    Но какой-то внутренний интерес к церкви всегда был. В городке Кашине Калининской области (ныне Тверской) множество церквей и церквушек.  Иногда он встречал на улице попа. Всегда, проходя мимо, кланялся ему и говорил:
– Здравствуйте, батюшка.
Тот обязательно отвечал. Иногда, останавливаясь, крестил его. От этих случайных встреч в душе возникала непонятная благость. Становилось хорошо и покойно. Прошло много лет, а эти нечаянные встречи отчётливо стоят перед глазами. Однажды, проходя около действующей церкви, увидел небольшую очередь, тянувшуюся к батюшке. Что-то потянуло встать. Батюшка кисточкой помазал ему лоб крестиком. И это, казалось бы, незначительное событие, тоже осталось в памяти на всю жизнь.
    Одно время ему часто приходилось бывать в Иркутске. Всегда посещал Знаменскую церковь на окраине города. Просто заходил и стоял. Крестился на иконы. Потом на подворье обходил могилы Григория Шелехова, Елены Трубецкой и декабристов. Вчитывался в некрологи. Это было как паломничество.
     В Болгарии ходил в Собор Александра Невского. Тянуло туда. Раз был сильно под хмельком. Помнил, что стоял, покачиваясь. До сих пор стыдно.
   
    Сергей Базаров, прекрасный математик и физик, начал работать над построением симметричного нам пространств. Это увлекло и его. Возникла необходимость в библиотеке Духовной Академии Русской православной церкви в Александро-Невской Лавре.  На проходной спросили:
– Вы, молодые люди, чего хотите?
Ответили:
– Нам нужна библиотека.
    Дежурный набрал номер и передал трубку. Расспрашивали, что именно интересует и в связи с чем. Объяснения были довольно путанными. Толком ещё не очень понимали, чего хотели. Просто чувствовали, что надо и начинать следует с азов, поскольку ощущали себя «чайниками». В общем, их не пустили. Как говорится, ушли не солоно хлебавши. Потихоньку стали образовываться сами. Сергей в этих вопросах преуспел. Даже вёл службы и крестил детей. Подарил ему библию, сказав:
– Читай не торопясь. Одну, две главы – утром или вечером. Каждый день. Постарайся вникать в суть.
    На прочтение ушёл год. Читал с карандашом. Делал пометки, на полях оставлял вопросы. Спустя полгода прочитал снова, опуская процедурные разделы. Постепенно почувствовал чёткую сюжетную линию и осознал величие этой книги. Сергей часто помогал. Обращал внимание на главное, особенно это касалось Евангелий:
– От Матфея, Марка и Луки – в основном описание жизни Иисуса. От Иоанна – суть учения.
   От Иоанна читал и читал. Там трудно что-то выделить. Всё кажется главным. Но три послания особенно запали в памяти:
• Гл 13. П.54: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга.
• Гл. 17.П.15: Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла.
• Гл.17.П.23: Я в них, и Ты во Мне; да будут совершенны  во едино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня. 
 
    Размышляя над этими словами, понял, что Бог в нас как добро и любовь. Почему бы его присутствию не отражаться в некоторых людях как душа Адама и душа Евы. Конечно, таких людей Он должен для себя помечать. Отсутствие пупка у него и у Веры стал воспринимать как знак Божий. Настроение улучшилось. Им с Верочкой повезло. Выделил их Создатель. Надо постараться, чтоб не разочаровался.

    Начал читать «Жизнеописание достопамятных людей земли Русской» с предисловием Патриарха Московского и Всея Руси и академика Д.С. Лихачёва. Это Житие целой плеяды русских святых и подвижников. От великой княгини Ольги до святейшего патриарха Московского и всея Руси Тихона.
    Княгиня Ольга родилась на псковщине. На реке Великой, по преданию,  видела место, на которое падали три луча пресветлые несказанного света. Там возвела храм св. Троицы и возник город Псков. Она первая на Руси приняла православие. Её внук, князь Владимир, уже привёл к крещению всю Русь. От него православными стали и мы все. Многие века Россия стоит на том.
    Святейший патриарх Тихон, загубленный большевиками, тоже родился на псковщине. Был канонизирован на Поместном Соборе Русской Православной Церкви (РПЦ) в 1989 году.  Этот акт глубоко символический. Он свидетельствует, что РПЦ обратилась к подвигу российских великомучеников. С этого и началось возрождение Русской Православной Церкви. Во всяком случае, его относят к 90-м годам ушедшего века.
    Псков находится на границе России с западным миром. И это тоже символично. Вспомнил строки из стихов А. Городницкого:
• Всё можно отобрать, но языка
Отнять нельзя. Он не сродни латыни.
Он растворить сумеет за века
Немецкий сленг, каракули Батыя,
И греческих монахов письмена,
Церковный слог, смешав с татарским матом,
Словесности российской каждый атом
Звенит во мне, как медная струна.

И всё это к востоку от Пскова. Вспомнил, что и отец его из этих же мест, да и мать с новгородчины, где в незапамятные времена княгиня Ольга по реке Мсте ставила погосты и межевала землю. Так что «тутошний» он оказался.
    Не случайно, наверное, Господь его пометил. На душе стало спокойней.

4. Благодать
    Как-то повелось, что он заходил за ней, когда она работала во вторую смену. Для него это были праздничные вечера. Наверное, для неё тоже. Иногда, раздав детей родителям, она садилась за пианино. Музыки он не знал.  Его не учили. Но чудо прекрасных звуков всегда ощущал. Тихонько садился в уголке и любовался своей Евой. Она не была профи, но музыкальным даром обладала, бесспорно. В Ялтинском педагогическое училище все задания сдавала легко и только на отлично. Бывало, приходил немного раньше. Пристраивался на детский стульчик у аквариума. И пока она с детьми прибирала игрушки и наводила порядок в группе, смотрел на рыбок. Яркие гуппи и несколько важных скалярий. На дне два небольших грота, крупный песок, несколько галек и красивые водоросли. Вода чистая. В углу под светом лампы «дымился» пузырьками воздушный поток.
    Нравилось ему это водное царство. Успокаивало как тихая музыка. С таким настроением они и уходили домой. До неё он такой благости не испытывал. Потом завели дома свой аквариум. Ухаживала за ним она. Всё-то умела, понимала. Была неутомима и ловка. Он, когда появлялась необходимость, лишь устранял протечки. С удовольствием кормил. Но без неё рыбкам не было бы так хорошо.
    Верочка наполнила его жизнь множеством прекрасных мгновений, светлых и счастливых. Как-то почти неделю пришлось работать на одной из скважин Мацесты. Неожиданно к вечеру появляется Вера. Тащит сумку. Улыбается. Всем становится хорошо. Крик удивления и благодарности сотряс воздух, когда она стала разгружать сумку. Там были ещё горячие пирожки. Прошло много лет, и радость при её появлении, вкус домашней выпечки он помнит до сих пор.
    Однажды принесла в дом двух жёлтеньких пушистых цыплят. Жили на улице Восстания в большой комнате огромной коммунальной квартиры. Паркет из старого дуба. Натирали его мастикой. Цыплята забегали по скользкому полу. Коготками стучат. Шлёпаются. Пищат. Все смеются. А что дальше. Вера приспособила для них какую-то загородку. Что-то набросала на пол. Поставила поилку, кормилку. Потом пожертвовала свою меховую шапку. Её перевертывали мехом внутрь и накрывали цыплят. Они сразу замолкали. Наверное, инстинкт заставлял их думать, что это животик мамы-курицы, хотя они никогда её и не видели. Ведь инкубаторские. Прошло недели две. Цыплята росли как на дрожжах. Что делать дальше? Кому-то отдали на дачу. Эпопея с цыплятами закончилась, но вспоминали её долго и с теплотой. Всё Верочкины придумки. Много таких прекрасных мгновений принесла она в дом.
    В Ленинграде к нам заходили часто. Всегда находилось выпить и закусить, Она здорово умела готовить рыбу. Любую и в любом виде. Раз, зная, что зайдут к нам на «огонёк», приготовила целый тазик жареных морских окуней. Золотистая корочка, сверху зажаренный кружками лук. Тогда на кухне, в большой коммунальной квартире, появилась маленькая свободная комната для общего пользования. Там и устоились. Гости наслаждались едой. Помнят до сих пор. Такая прекрасная была трапеза. Женщины всегда спрашивали, как у неё получается такая удивительная рыба. Мужики же часто сетовали своим подругам:
– Поучилась бы у Веры. Что-то у тебя так вкусно не получается.
    Бывало, приходил поздно с какого-нибудь кафедрального торжества. С ним человек 6-8 коллег. Все сильно под «шафе». Никогда не ругала его. Иногда только с укоризной скажет:
– Что ж ты даже не позвонил.
Всех накормит, на полу постелет. Комната большая. Спят до утра. А самой на работу в пять вставать. Такая была.
    Получил прибавку к зарплате. После всех оформлений выплатили сразу за несколько месяцев. Вечером на радостях пошли в кафе напротив их дома. Взяли бутылку шампанского и почему-то большущего цыплёнка-табака. Наверное, голодны были. Потом долго вспоминали и смеялись над такой российской несуразицей. Утром купили сразу две пары туфлей. Одни оказались неудачными. Так и провалялись. Но всё это были счастливые мгновения жизни. Он всегда с радостью приходил домой.
    Он не был ангелом. Ему было в чём покаяться перед ней. Но он всегда любил только её и болел за неё душой и сердцем. Как-то, провожая их с сынишкой в аэропорту «Пулково», дождался взлёта. И когда увидел их самолёт уже высоко в небе, вдруг с удивлением и каким-то страхом для себя подумал:
– Господи! Ведь  там, в небе, Вера с сыном. Самолёт превращается в точку и исчезает. Бог ты мой! Куда они делись? А он здесь на грешной пыльной земле. Один!
Остро ощутил, как близки ему она и дети. Весь смысл жизни в них. Улетели и – пустота. Верочка сделала его счастливым.

ОБРАТНЫЙ ОТСЧЁТ
                От плит и увядших цветов, вместе
                с осенним запахом листьев, веет
                прощением, печалью и покоем.
                А.Чехов.
1. Уход Евы      
    Он любил целовать её в животик. Ей это тоже нравилось. И вот как-то, лаская её, обнаружил – пупок. Да, да. Именно там, где ему и положено быть. Удивился. Потом испугался. Он давно привык, что пупка не было. Как и у него. Посмотрел у себя. У него всё по-прежнему. Как исчез тогда очень давно, так и не возник. У него не появился, а у неё… вдруг стало как у всех людей. Она тоже заволновалось. Задумались – к чему бы это? Что за знак такой? Ничего в голову не приходило. Ощутили перемены позже и постепенно.
    Лето. Их усадебка в Моровском. Покупали молоко, простоквашу и свежий творог в дальней  деревне. Поблизости-то коров давно уже не стало. Особенное удовольствие получали от простокваши. Совершенно неожиданно возникли сильные боли в печени. Легко установили, что вызывал их творог. Вкусный душистый. Но оказался для неё слишком жирным. Приступы были тяжёлыми. Лекарства помогали слабо. Удавалось боли снять только массажем поясницы. Она становилась коленями на пол и наваливалась грудью на кровать. Он растирал ей поясницу. Боль уходила. Чтобы не соблазняться, творог покупать перестали. Но и без него иногда становилось невмоготу.
   Раз были за грибами. Недалеко от дома разошлись. Договорились, где встретятся. Он пришёл раньше и у грибного колка остановился ждать. Нет и нет. Начал накрапывать мелкий дождик. Пошёл навстречу. Она двигалась к нему. Но встала у края поля и согнулась. Он быстро к ней. Снова приступ. Боль тяжёлая. Идти не может. Он просунул руку под куртку и начал массировать поясницу. Сцена со стороны была, наверное, комичной. Дождь, уже довольно сильный. Двое почти посередине поля. Как-то странно обнимаются, стоя на месте. Но им было не до смеха. К счастью, массаж снова помог. Отпустило. И они доковыляли до своей избы.
    Верочка любила чистоту и никогда не уставала её наводить. Затеяла белить в избе печки. Известь предложила соседка. Оказалось, что для побелки она не годилась. Негашёная, что ли. Побелила. Он был на подхвате. Такое серьёзное дело ему не доверялось. Двери в избу, разумеется, открыты. Но даже при этом от побелки шёл резкий запах. Его оказалось достаточным, чтобы началось астматическое удушье. Натерпелась она. На дворе ночь. Уже холодная. Пришлось укладывать её на раскладушке в сенях. Промучилась до утра. Сидел радом в ватнике. Она укутана в одеяла. Нервничал страшно.  Целый день не могла войти в избу. Проветривали весь день.
    Следующим летом, подходя к дому с корзиной грибов, вдруг завалилась на кочку. Показалось, что оступилась. Полежала на боку. Медленно встала. В избе сбросила лесную куртку и ощупала бок. Подумала, что повредила ребро – трещина, может быть. Позже узнали – это был маленький инфаркт. Тогда не поняли и отнеслись как к ушибу от падения (споткнулась!).
    В это время он снова начал работать и уже не мог проводить в деревне всё лето. Выкраивал несколько дней, чтобы привезти её в деревню. Обустраивал быт. В основном воду проводил от родника. И через несколько дней уезжал до начала своего отпуска. Накануне такого отъезда, делая что-то в мастерской, услышал крик боли. Выбежал. Вера навзничь на траве у бани. Грохнулась, ногой зацепившись за шланг от насоса. Поднять не далась. Подползла кое-как до крыльца. Оно высокое. Повернулась с трудом на спину. Села. Упираясь руками, со ступеньки на ступеньку заползла в дом. Началась тошнота. Рвота. Позвал соседку. Общими силами уложили на кровать. Чем-то помогали. Командовала помощью она сама. Немного полегчало. А утром мне уезжать. Оставил на Нину. Надёжной сиделкой она оказалась. Какие же мы были дураки! И не единожды. Сейчас я бы никогда уехал.
    Уже без меня Нина вызывала неотложку из больницы в Зарубино. Легкое сотрясение мозга. Отлежалась до моего приезда. Опять на ногах. Господи! Одно на другое. Всех случаев теперь и не упомнить. Ведь подаются же нам сигналы. А мы понять не можем. Глупые мы люди. Больше одну не оставлял. Уезжали и возвращались только вместе.
    Летом 2008 года, опять же в деревне, началась сильная тахикардия. Потом аритмия. Пульс 120-130. Изоптин не помогает. Приходится принимать до верхнего предела допустимой дозы. Фельдшер неотложки ничего сделать не могла. Благодарны ей  тем, что не навредила, убоявшись делать инъекцию. Посидела у нас до ночи. Дождь льёт не переставая. Решили, надо уезжать в город. По мобильному звоним приятелю. Его дети где-то в отъезде. Но уже возвращались домой. Сделав крюк километров  двести, приехали около часа ночи. К избе машина пройти не могла. Почти километр, взяв раскладную скамеечку, потеряв попути и зонтик, и очки, всё же доползли до соседней деревни, где нас ждали.   Он боялся, что не довезёт её до города. К счастью, обошлось и на этот раз. Видно, её ангел сумел ещё помочь. Срок видно ещё не наступил. Решили, что этот выезд в их любимую деревню был последним. Подумали:

– Ну, что ж. Всему есть конец. Живы и ладно. Подарил им Господь 25 лет деревенских радостей. Не так уж мало. Дети там выросли. Внук. Тётушка старая приезжала лет 15 кряду. Эти летние месяцы скрасили ей последние годы. Чего роптать.

    Всё же, ещё одно лето им было подарено. За всю жизнь у них не было фотографий вдвоём. Он почему-то инстинктивно боялся этого. Опасался. Ему казалось, что сфотографировавшись так, он потеряет её. Всё же три фотографии появились. И он очень дорожит ими. Первый снимок был сделан девочкой Сашей из деревни Поддубье. Она с бабушкой приходила к автолавке. И там они познакомились. А потом Сашеньке подарили хороший фотоаппарат. Придя к ним в Моровское, она сфотографировала их  на фоне цветов перед крыльцом. Несколько лет прошло, когда, наконец, по почте они получили этот снимок.
    Второй раз их вдвоём запечатлели на  видео в день его 75-летия. Были они уже толстыми и постаревшими. Она сидела в кресле. Он стоял рядом как на дедовских  фотографиях начала прошлого века. Потом присел на подлокотник и нежно склонился к ней.

    Последний снимок был сделан в 2009 году в день их «подаренного»приезда в деревню. Накрапывал мелкий дождичек. Они вышли из машины. Сосед укладывал вещи на тележку мотоблока, чтобы отвезти к их избе в Моровское. Маша, что со своим мужем Романом вывозила их отсюда же прошлым летом, решила сделать снимок. Он обнял её. Она слегка прижалась и почему-то закрыла глаза. Такой, с закрытыми глазами, она и осталась на этой последней общей с ним фотографии. Странно и печально. Оба улыбались.

2. Уход Адама
    В марте 2010 года её не стало. После сороковин он обнаружил, что пупок вернулся и к нему на своё место.

2013

РАДУГА

Как-то Андрей Битов поведал мне одну историю.
При случайной встрече с академиком Раушенбахом он задал ему давно мучивший его вопрос:
– «Борис Викторович! Наверное, всё можно допустить как существующее: космос, Солнце, Землю,  даже воздух и воду, – всю так называемую «неживую природу»… но – Жизнь!?  Не то, что на других планетах… самое Жизнь! Она же в принципе, невозможна! Невозможна как допущение…Творец более возможен. Вы меня понимаете?
    Академик выдержал паузу, по-видимому, подыскивая ответ поточнее, и, наконец, сказал:
 – Вы правы.
И всё, он не стал уточнять или развивать мой мутный, как питательная среда, постулат. Мне стало легче. Я ему благодарен».

    Действительно, можно сказать, что Жизнь – это чудо. Её не должно быть, но она есть. Одной из её разновидностей являются люди.
***
    Когда ещё был Советский Союз студентов первого курса (любого вуза) посылали в колхозы и совхозы убирать урожай. У нас, на Северо-Западе, обычно это была картошка.
    Мошенской район Новгородской области.  Деревня Фалалеево. Сентрябь. Конец 70-х. Изумительные места. Озеро Коробожа. Из него вытекает река Уверь. Правый берег крутой. Много деревьев снизу обгрызены или совсем свалены. Работа бобров. В реке крупные язи. Жители видят медведей, лебедей. Река чистая.
     Одна из фалалеевских старух вспоминала:
– Любила я свою деревню. Молодая была, часто спускалась вниз на дорогу любоваться. Особенная  красота весной. Цветут яблони, вишня, черёмуха, потом сирень.  Жужжат насекомые. Почти все держали пасеки. Запах трав, цветов. Небо в птицах. В кустах соловьи. Райское место. Деревня была огорожена. На ночь у дорог въезд закрывался. Тишина. В ясную погоду небо в звёздах, аж светится. Высь  прямо к богу. Это сейчас деревня почти пустая. Остались такие старухи как я. Мужиков-то в войну побили. Послевоенные бабы разъехались кто куда. Ладно, ещё внуков на лето подкидывают. А так, запустение. Хорошо вы со студентами приезжаете. Оживляется жизнь на месяц.
    Вы – это первый курс с нами, кураторами. Разнарядка на уборку картофеля. Что-то вроде трудовой повинности. Помощь сельскому хозяйству страны. Обучение откладывается до октября. Программы сжимаются. Но есть и плюсы. Совместный труд, неудобства бивачной жизни, общий отдых по вечерам и воскресеньям. Песни и гитара у костра. Учатся решать конфликты, прощать друг друга. Это сплачивает. Появляется чувство локтя. Завязываются дружеские отношения. Возникает то, что называют казённым словом коллектив.
    В тот год начало сентября выдалось довольно тёплым. Но и без дождей не обходилось. Выпадали дни – то солнце, то небольшой ливень. И снова солнце. В один из таких дней моя бригада работала на небольшом поле. Помню, что урожай на нём был никудышный. Кусты почти пустые. Клубни мелкие. Такие о которых говорят, – не картошка, а горох. Даже бригадирша, которая нет-нет, да появлялась посмотреть на нашу работу, как-то посетовала:
– Посадили здесь три тонны, а по виду, соберём не больше двух. Беда прямо. Плохая здесь земля. Только время и труд свой зря переводим. Да вот велено. План. Осваивать надо земли-то.
    Студенты всё видели и понимали. Но молодость – ведь это радость жизни. Работали  с улыбкой и смехом. Да и день к этому располагал. Солнышко грело вовсю.
    Но вдруг неожиданно набежала туча и выплеснула на нас хороший дождик, который в народе называют грибным. Побежали прятаться на обочину поля, под деревья. Укрылись. Кто мешками, кто полиэтиленовыми накидками. Дождик крупный и какой-то весёлый, подстать настроению. Да и перерыв получился. Спины размять можно. Девчонки с парнями переглядываются. Шуточками обмениваются.
    Дождь закончился также неожиданно, как и начался. Брызнуло солнышко. И почти сразу появилась радуга – подарок небес.  И была она не где-то далеко, а тут, рядом с нами. Упиралась своим началом в край картофельного поля. Вначале все остолбенели от её красоты. Казалось, радугу можно было пощупать руками. Это происходило на полях д. Столбово. Может такие радуги характерных для этих мест. И люди всегда столбенели от такого небесного чуда.
    Неожиданно три девочки, Вера, Надя и Люба, почти хором тихонько закричали:
– Радуг! Радуга! Ведь это к счастью. Надо только под нею поплясать, и кинулись в этот божественный мираж. За ним побежали и другие. Эта счастливая пляшущая гурьба до сих пор стоит перед моими глазами.

    Прошло уже много лет. Не знаю, как сложилась судьба этих девчонок и мальчишек. Но я видел, что в тот миг они были счастливы, верили в доброе, надеялись на удачу и любили жизнь.

2013

РАЗНЫЕ ПУПОВИНЫ

    Почта. Суббота. Минут тридцать как открылась. В это время очередей обычно не бывает. Пришёл послать бандероль. В одном окошке приёмщица занята с молодым человеком оформлением какой-то коробки. Подумал – долгая история. В окошке рядом работала известная мне сотрудница – быстрая и ловкая. Чувствовался профессионализм. Мне нравилось, как она споро управляется с клиентами. Встал к ней. Неожиданно, она куда-то отошла. Подумал, что отлучилась за деньгами. Утром часто возникают трудности при оплате.  Передо мной мужчина средних лет. В руках  ничего. Мужичок оглядел меня и, как бы оправдываясь, сказал:
– Я вот только несколько конвертов куплю, да кое-какие бланки.
И с интересом посмотрел, что у меня. Я держал в руках небольшую книжку.
–¬ Вы книжку отсылаете? Это можно,… если только не запрещённая?
Я не понял его реплики, но как-то машинально показал обложку. На ней было написано «ДЕЛАЙТЕ ДОБРО».  Название почему-то поразило его. Показалось, что он даже ухмыльнулся.
– Мало ли что напишут?– вдруг сказал он с некоторой растерянностью.
Видя такую реакцию, я машинально перевернул обложку. Но на тыльной стороне была моя фотография, поскольку автором книжки был я. Он снова зыркнул. По его лицу промелькнула тень неловкости. Неловко стало и мне. Но тут вернулась приёмщица, и он, к моему удовольствию, переключился на свои дела. Говорливым и словоохтливым оказался. Тут освободилась вторая приёмщица, и я отошёл. Начал оформление бандероли. А мужичок всё говорил и говорил в своё окошко:
– Конвертов мне штук десять. Нет, пожалуй, лучше двадцать. И, лучше, разного размера. Да, да – средних и больших. Нет очень большие не надо. А вот эти средние будут маловаты. И ещё – вот эти бланки на переводы.
– Сколько?
– Ну,…, думаю, штук семь.
– Наверное, теперь Вы не скоро  к нам зайдёте?
Мужичок покрутил в задумчивости головой:
– Да! скорей всего на месяц этого хватит. Наверное, к концу апреля снова придётся придти.
Ясно, что закупки делались для фирмы. Конечно, он не мог быть её директором. Скорей всего бывший кадровик. Теперь, похоже, делопроизводитель. Наподобие стряпчего. Какой-то скользкий, улыбающийся. Этакий ласковый до приторности. От таких хочется быть подальше. В голове так и звучало:
– Если книга не запрещённая. Мало ли, что напишут.
Бр.…р..ы..ы… Вышел и поёжился.

*
    Иду к дому. И вспомнил другую, но в чём-то похожую историю.  Тоже очередь, но уже к врачу. Тогда я оказался первым и ждал своего вызова. За мною не было никого. И вдруг появляется ещё один пациент.
– Вы в этот кабинет?
– Да. Но мой черёд, наверное, подойдёт не скоро. Туда только-только зашёл посетитель.
– Ну, что поделаешь? Подождём, – спокойно заметил тот, кто занял за мной очередь.
– Вы не в первый раз?
– Нет. Я был здесь несколько месяцев назад. Да вот появилась необходимость снова придти. Врач внимательный. Аппаратура здесь современная. Всё тебе показывают. Объясняют.
– И дорого это стоит?
– Смотря что. Обследование в рамках доступного.
– А льготы тут есть?
– Есть. Кажется, процентов десять от тарифа.
Его интерес был удовлетворён.  И вдруг он начал  рассказывать мне о своём отце.
– Я вот тоже стал плоховато слышать. Хочу приобрести слуховой аппарат. Может быть, у меня это наследственное. Отец с возрастом почти оглох. Он у меня расстрельщиком работал в НКВД. Знаете, что-то вроде кабинки с амбразурой. Человек, которого приговорили, двигался по коридору. А он целился и стрелял через эту амбразуру. Нервная работа. Вечером дома всегда крепко выпивал. Переживал, наверное. Но ему довольно часто полагался отпуск. Всегда в хорошем санатории. Процедуры там всякие. Он у меня в отличниках ходил, в передовых. Вынослив был на работу. Старательный. Энтузиаст.
   Его неожиданные откровения поразили меня. Стало как-то нехорошо. Но отсесть было некуда. Да и очередь ему оставлять как-то не хотелось. А он всё говорил и говорил. Казалось, даже хвастается и гордится своим отцом.
– Знаете, его за отличную работу даже именным оружием наградили. Часто премии давали. С пистолетом, правда, целая история получилась. Вышел на пенсию. Оружие полагалось сдавать. А он заупрямился. Ведь наградное. Всё же убедил, чтобы оставили. Правда, пришлось уламывать кадровика. Сошлись на том, что пистолет останется за отцом, но храниться будет в сейфе у майора. Оформили всё актом.

    Мужичок оказался говорливым, как и тот на почте. Голос негромкий, ласковый. Слава богу, из кабинета вышел пациент, я зашёл к врачу, избавившись от ужасных подробностей. И без них всё было ясно. Но прикосновение расстрельщика я почувствовал. На душе было плохо.
*
    Лето выдалось жаркое. Хотелось в воду – поплавать. Пошёл на речку с сыном и его школьным приятелем,  гостившим тогда у нас. Речка в наших местах быстрая и холодная. Температура в самую теплынь не более 8-10 градусов. В такой воде не наплаваешься. Но окунуться можно, хотя дух и захватывает. Вышли на большую курью с неглубокой стороны. Мальчишки мои младшеклассники. Место глухое, но со мной чувствуют себя уверенно. Вода прозрачная как детская слеза. Так и манит. Останавливает только, что от неё так холодом и веет.  Стоим на полянке. Припекает сильно. Хочется в воду. Первым пошёл мой Николай. Молча, без суеты. Несколько шагов и … поплыл. Недалеко. Скорей-скорей обратно. Тело красное как у варёного рака. Но доволен. Владик в нерешительности. Подходит к краю воды и как-то жмётся. Мы смотрим. Понимает, раз пришёл, в воду лезть надо. Наконец, ступил. Вначале было по колено. Вода обжигает. Заверещал как девчонка. Громко. С визгом. С брызгами. Но, всё же, окунулся. Вылетел обратно как пуля. Почувствовал себя героем. Мы посмеялись ободрительно.
    Вспомнил и себя школьником. Магадан. День жаркий. Вышел на небольшой заливчик бухты. Потянуло «макнуться». До сих пор помню это ледяное купание. Но никаких звуков не издавал. Молча туда несколько метров и обратно поскорее. Был один. Никто на меня не смотрел. Так сам по себе. Был рад, что мой Коля оказался похожим на меня. Да и его мама тоже никогда не робела и не визжала по-девчоночьи. С ним рано пришлось обращаться к зубному врачу. Помню, тот был поражён, что такой малыш все свои страхи и боли держал при себе. Мы были горды за него.

2011

РАЗОБРАЛИСЬ

     После зимы на перилах открытого крыльца нашей избы всегда много следов от посещения мелких птичек. К июлю, когда я нынче появился в нашей деревеньке, эти следы выглядели как белые засохшие лужицы с крохотными чёрными «червячками» в середине или у самого края. Я их не убирал. Ну, есть и есть. Природа!
     Июль выдался аномально жарким. Каждый день температура воздуха в тени поднималась далеко за тридцать. На небе ни облачка. Зной.  Духота. Встаю рано. После кофе с кусочком хлеба и сыром выхожу покосить по прохладе. С передыхами хватает на час-два. Потом обливаюсь водой из ведра и тащусь в избу прилечь. Кроссворды. Они почему-то приводят в норму мои давление и пульс. Подхожу  к одной из последних фотографий, где мы с Верочкой стоим, обнявшись у куста калины и цветущих флоксов.  Становится грустно и одиноко.  Ложусь читать. Через час-полтора выхожу опять покосить, а через неделю – сгребать сено и убирать. Я таскаю его к двум большим берёзам. Подкормить к зиме и на весну.  Цель простая – очистить от высоченной и уже подсыхающей на корню травы участок перед домом. При этом сохранить цветы, ещё не так давно посаженные Верочкой с любовью и вкусом. Вечером обильно поливаю их. Хочется сберечь её труд и красоту, которую она создала. Это немного греет душу. В нашей Берендеевке (из четырёх домов) я нынче  один. Совсем один. Поговорить не с кем. Телевизор и радиоприёмник сознательно не взял. Хотелось отрешиться от всего. Только автолавка по пятницам в соседней деревне. Да и то, что обсуждать? Что Веры не стало. И теперь я приехал без неё.
     Маюсь жарой ужасно. Где-то к середине месяца на небе появились редкие белые комочки. На следующий день высокая облачность уменьшила яркость солнца. Поднялся лёгкий ветерок. Температура упала. Стало полегче. Затем опять жара. Духотища.  Почти весь день в избе. На кроватях под простынёю – то на одной полежу, то на второй, то на третьей. Выхожу обливаться. Благо насос от каптированного родника в лесу пока ещё исправно работает, и свет не вырубают. И вот, когда уже совсем стало невмоготу, небо заволокло тяжёлыми тучами. Стало погромыхивать. Деревья и кусты закачало, начало гнуть и трепать.  От «гнилого угла» (так покойная баба Катя называла запад за своей избой) надвинулся дождь. И вот небо лопнуло. Разверзлись хляби небесные. С ветром, молнией и громом. Ливень крупный и сильный. Ударил наотмашь по иссохшей земле, крышам, брёвнам избы. Залил крыльцо. Поливало как из брандспойта. Природа вздохнула. Стало прохладно и обновлено. Дышать легче. Хорошо.
     Вышел из сеней, куда меня загнала гроза. Стою у перил. Вижу – к маленькому, отмокшему от дождя, пятнышку птичьего следа пристроилась довольно крупная муха. Сидит и наслаждается вкусной для себя едой, ставшей доступной после дождя. Ну, ест и ест. И тут к её миске подлетела другая муха – помельче. Типа тех, которые в народе называют постельными. Мелкая, настырная, надоедливая и вёрткая. Посмотрела на крупную товарку, оценила её размеры. Но не убоялась. Стала пристраиваться к кормушке. Нос к носу. Большая муха резко дёрнулась навстречу и отогнала нахлебницу. Не тут-то было. Постельная муха отпрыгнул, но не улетела. Приняла боевую позу. Опустила голову, задрала брюшко почти вертикально, растопырила крылышки, сучит задними лапками – угрожает. И в такой позе начинает наступать. Снова была не допущена. Стала подходить сбоку, потом сзади, кругами. Большую муху это гневило. Она бросилась отгонять конкурентку. Но её успехи были временны. Нахалка не отступала. Топорщилась. Медленно подкрадывалась и норовила припасть к еде. Наконец, добилась своего. Большая муха перестала её отгонять. Наверное, сообразила, что еды хватит и на двоих. А может она устала бороться и ей всё это надоело. Ситуация успокоилась Консенсус был достигнут Нахальство победило.
    Я постоял, постоял. Наконец, мирная картина мне  надоела, и я ушёл в избу готовить ужин.
     Поел молодой картошки в мундирах. С постным маслом, крупной солью, помидорами и огурцом. Вкуснотища! Потом пил чай и размышлял:
– Может, победило не нахальство. Хотя без него, конечно, не обошлось. А смелость и решительность. Ведь, если трусишь, нахальство не поможет.
     Вспомнил две истории.

История 1.
     Не то я читал о ней где-то, не то слышал от кого-то. Место и время не помню. Но они и не имеют значения.  Пусть это будет пивная или какой-нибудь паб (за бугром).
     Вечером собрались завсегдатаи. Люди разного калибра и темперамента. Накурено. Полупьяный гул голосов. И вот конфликт. Могучего сложения мужик нехорошо и громко обозвал небольшого щуплого паренька, видимо, случайно заглянувшего на кружку пива. Парнишка оказался честолюбив. Не стерпел хамства. Подошёл к обидчику и дал ему пощёчину. Амбал опешил. Взбесился. Налился кровью и отколотил малого.  Да так зло и сильно, что пришлось вызывать скорую. Парнишка амбала не выдал. Подлечился. И снова  появился в пивной. Завсегдатаи уставились на него с любопытством. Амбал особенно. Малый спокойно подходит к нему и отвешивает оплеуху.  Народ замер. Амбал налетел как ястреб на куропатку. Изметелил будте-нате.  Опять скорая. Больница Парень подлечился. Снова пришёл в пивную и дал амбалу пощёчину. Скорая. Больница. Возвращение. Оплеуха амбалу. Публика потешается, а через неделю уже ждёт повторения шоу, как рыжего в цирке. Наконец, малый пощёчинами просто затравил амбала. Тот при виде щуплого и решительного паренька стал из пивной сбегать. Потом вообще куда-то исчез.
     Принципиально похожая картина описана в известном романе  Ирвина Шоу «Молодые львы». Там главный герой, только что призванный солдатик, вызывает на ринговую дуэль весь взвод. Дерётся с каждым в отдельности. Всегда в синяках. Часто нещадно побит. Но он отстоял своё право на уважение к себе. Характер!


 История 2.
     Это уже со мной. Армения. Первый год работы. Съёмочный отряд в одном из горных районов. Живём в палатках. Конец февраля. Здесь начало весны. Солнечные тёплые дни. Сказка. До завтрака ходим с Петро Лосевым на родник обливаться. Вода чистая, ледяная. Пахнет небом. Из ведра – ах! Сердце заходится. И сразу бодрость. Захотелось большего. Решили поливать друг друга из чайника. Ледяная струйка на спину.  Это не из ведра плюхнуть. Однако, терпели.  Тоже хорошо. Завтрак. И в маршрут. Радостные были дни.
     Раз к вечеру пошёл в деревню посмотреть, как живут люди. К кяризу, собирающему воду с горных родников, приходят женщины с кувшинами. Никто не торопится. Все в ярких праздничных одеждах. Весёлые. Не просто за водой, а пообщаться, поболтать. В стороне, в тени развесистого  дерева сидят мужчины. Тоже перекидываются словами. Любуются на своих красавиц.
     У меня был фотоаппарат «ФЭД» с цветной плёнкой. Захотел поснимать. Только начал выбирать кадр, из толпы под тенью дерева выходит мужик:
– Эй! Не надо фотографировать. Нельзя.
– Почему?
– Да, так. Нельзя и всё. У нас не принято. Это женщины. Э!... Да ты всё равно не поймёшь. Брось, а то аппарат сломаем.
Я счёл за лучшее послушать его. Поэтому яркая цветная сцена у родника осталась только в моей памяти.
     В один из выходных недалеко от палаток кто-то увидел крупного зайца. Выскочили. Один побежал за ружьём. Смотрим. А охотник уже без нас есть – лиса. Подкрадывается к косому. Прямо сливается с травой.  Ползёт, не дышит. Заяц не чувствует опасности. Пасётся спокойно. Мы замерли. И вдруг с небес огромный беркут. Тоже заметил бедного зайца. Разбросил крылья и тенью на бреющем полёте летит к своему ужину. Да мы ещё тут со своим ружьём. Куда косому деваться. Заметался. Человек был ловчее. Оказалась зайчиха. Да ещё на сносях. Стало неловко, хотя понимали, что зайчиха была обречена. Беркут бы её не упустил.
    Ну, да что делать. Освежевали. Начинили тушку чесноком. Поужинали с разными травками и домашним вином.
     Вечерами  любители играли в карты. Научили и меня пульку расписывать. Да азартен я на поверку вышел. Был наказан на хорошую сумму. После этого больше смотрел, как другие играют. В одной из компаний, к которой я подсел, играли двое очень разных человека. По возрасту и характеру. Один, помню, Алёша, с Украины. Почти мальчишка. Только-только закончил геолого-геофизический техникум. Деликатный, немного  застенчивый. Другой, кажется, его звали Ервант, здоровый дядька. Широк в плечах. Массивен. Волосатые грудь и руки. Держался без церемоний, хозяином. По- русски говорил неохотно.  Не знаю, что у него под шапкой волос крутилось. Неприятный был человек. Что-то не заладилось у них за игрой. Заорал на Алёшу. Глаза выпучил и своей огромной волосатой ручищей схватил его за лицо. Казалось, пальцами глаза выдавит. Алексей обмяк. Растерялся.
    Неловко было  видеть эту хамскую выходку и победоносный взгляд сильного над слабым. Внутри у меня закипело. Едва сдержавшись, я, как можно спокойней, сказал:
– Ервант, если ты что-то подобное выкинешь со мной, то берегись. Днём, конечно, мне с тобой не справиться. Но…ночью, когда ты будешь в спальном мешке, я тяжёлой палкой…. И начну с головы.
    Он убрал свою лапищу с Алёшкиного лица. Посмотрел на меня. Ничего не ответил.
    Я знал, что так и сделаю. Он это понял. При мне, во всяком случае, хамства больше не проявлял.
    
2010

РЕЗИНКА

    Мальчишка решил сделать рогатку. Долго искал в кустарнике рогульку, чтоб была похожа на те, что видел у пацанов. Срезал подходящую ветку. Содрал кору. Сделал на рожках ободки для резинки. Кожаный лоскут для камешков-снарядов был приготовлен заранее. Правда, резинка не новая, но ещё годилась. Начинала растягиваться легко, потом туже и туже. Почувствовал предел.  Вроде вышло неплохо. Стал пулять в небо, затем в стволы деревьев. Решил поиграть в снайпера. Сделал из картонки мишень. Приколотил к берёзе. Отошёл на три метра, на пять, семь. Дальше стал уже мазать. Вскоре надоело. Пошёл на охоту по воробьям. Не попал ни в одного. Воробушкам повезло.
   Почему он вспомнил свою первую рогатку? Бог его знает. Сидел в мягком кресле. Прикрыл газа. Отдыхал. И вдруг!  Как говорят, наехало. От рогатки мысль перешла на время. Оно как резинка у рогатки. Вначале растягивается. И тянется, тянется. А теперь, будто
сжато до предела. Уже годы летят так, будто их и нет. Перестаёшь чувствовать. Почти как в армии:
– Ать, два! Ать два.
Вот уж и горизонт виден. У детей по другому. К примеру, его дочка. В садике уже ныла:
– Когда я в школу пойду. Скорей бы. Когда же.., мама, папа?
Наконец. Вот и первое сентября. Первоклашки построены. Мамы, папы умильно смотрят на своих малышей. Те глазами ищут в толпе родителей. Все исполнены гордости. Цветы, музыка. Выпускники поздравляют с началом новой жизни. Какая-то она будет. Б..у..дет. Никто не знает. Но все счастливы. Уверены в хорошем. Только в хорошем. Никак иначе.
    И вот школа превращается в будни. Класс, домашние задания. В детях накапливается усталость. Хочется отдыха. Скорей бы каникулы. Когда же они начнутся. А вот уж приближается и Новый год. Опять каникулы. Дети их так ждут. А время тянется и тянется. Сколько же можно ждать? Господи! Наконец-то. К концу каникул захотелось в школу. Появились друзья. Интересно как у них.
    Опять школа, школа. Каждый день. И по субботам. Домашних заданий всё больше.  А тут солнышко пригревать стало. На улице тепло. Снег тает. Вот и травка выглянула. Позеленели деревья. Зажелтела мать и мачеха. Такие славные цветочки. Можно маму порадовать. Принесу её маленький букетик. Мама от такого подарка счастлива. Смеётся. Целует своё чадо в весёлые глазки. Через неделю уж полно одуванчиков. Вместе с мамой  плетут друг другу на голову венки. Становятся как два солнышка. Папа смеётся, глядя на них.   

    Наконец, первый класс позади. Удалось выехать на море. Так славно. Жаль, что время снова летит быстро. Как с цепи сорвалось. Уже и хлопоты с отъездом. И так целых десять лет. В конце школы только и думается, скорей бы всё это закончилось. Когда же начнётся новая интересная жизнь во взрослое.
    Постепенно, ощущаешь, что время уже не тянется нога за ногу, а бежит. Потом лететь начинает. И всё быстрее, быстрее. Глядь, а тебе сорок. И ты думаешь, что старик. Не успел свыкнуться – уже пятьдесят. Оказывается, в сорок ты был совсем  молодым… . А вот и маму похоронил… . Пошёл на могилку, и вдруг осознал, случилось это тридцать лет назад.
    Начинаешь понимать простое:
• Когда будущего много, много и ожиданий. Чего? Конечно, хорошего.  Это как в фильме Михаила Ромма «И всё-таки я верю». Там по ходу действия на улицах спрашивают девушек:
– Что такое счастье?
Как ответить, вот так сразу, когда микрофон у самого  рта, да ещё снимают камерой. Либо ляпнешь дурацкое, либо почти гениальное. Запомнил один ответ:
–Счастье? Его нельзя определить. В него можно только верить.

   Сергей Викторович Мейен, крупнейший палеоботаник, один из потомков  князей Голицыных связал время  с процессами:
• Время это процессы. Сколько процессов, столько и времён.
Наша жизнь состоит из событий. Когда они происходят, мы ощущаем время тем или иным образом. Когда событий нет, но мы их ожидаем, исчезает ощущение времени. Кажется, что оно стоит на месте.

    Будущее переполнено событиями. Наверное, оно и есть время. События позволяют нам его воспринимать. С возрастом события нашей частной жизни становятся прошлым. Время сжимается, так как свершившееся сохраняется только как факт и в памяти практически не имеет протяжённости. Возникает ощущение, что жизнь прошла мгновенно. В будущем ожидать уже особенно нечего. Вот время и летит. Вначале как птица, потом падает как звезда.
    Вспомнил хокку Исикава Такубоку:
• Была бы. Думаю, только
работка мне по душе –
закончу и помру…
    Эти мысли взбудоражили его. Почувствовал себя разбитым. Захотелось прилечь. Согрелся под одеялом и задремал. Во сне увидел двух воробышков. Весело чирикают. Прыгают друг перед дружкой. Ни на кого и ни на что не обращают внимания. Любовная игра. Почему-то в руке оказалась рогатка. Стал прицеливаться. Но понимал, что  не хочет их убивать. А рука натягивает резинку. Сильнее и сильнее. Неожиданно резинка рвётся и  бьёт по руке. Боль идёт от пальцев во внутрь. Щёлк! Воробьи испугались и вспорхнули. Он рад, что так случилось. И полетел следом, но только не за ними, а прямо к небу, далеко и всё выше, выше. Боль прошла. Ему стало хорошо. Он уже ни о чём не думал. Время остановилось как вкопанное и стало вечностью. Главные события его ждут впереди.

2011

РЕПЛИКА

          Каждому приходилось ездить в переполненном транспорте. Доводилось и мне. Как-то в автобусе я был свидетелем почти типовой сцены, которую можно «окрестить» как вечную проблему старых и молодых, убогих и здоровых. С первой площадки каким-то непостижимым образом в автобус протолкнулась очень старая бабка. Она была скрючена, спину разогнуть не могла и опиралась на палку. Пассажиры старались освободить для неё хотя бы немного свободного пространства, и она сумела добраться до первого сидения. Зачем она полезла в такой автобус, сказать трудно. Видимо, как говорят, приспичило. Сиденье, конечно, было занято. Две девчушки расположились на нём и оживлённо щебетали о чём-то своем, не обращая ни на кого внимания.
     Бабку они старались не замечать, скользили по ней весёлыми глазками и, как принято говорить, не видели в упор. Им даже в голову не приходило, что бабке тяжело стоять, что если автобус резко затормозит или ускорит своё движение, она не удержится, не дай бог, ушибётся, сломает ногу или руку.  Наконец, толпа пассажиров, падая, её может просто задавить. Да мало ли чего еще. Автобус есть автобус. Дорога есть дорога. Старый человек как ребёнок. Это проблема возраста. Ребёнок беспомощен, потому что ещё очень мал, а старик беспомощен потому, что ослабел от жизни, как правило, болен, слаб, у него плохая координация и реакция на внешний мир  запоздалая.
     Видя, что девчонки совсем не собираются войти в ситуацию, пассажиры стали их стыдить и призывать уступить бабке место. Смешно и печально было на это смотреть. Девочки никак не реагировали на возмущённые призывы и старались смотреть в окно, устраняясь от нарастающего возмущения. Оно уже заполняло почти весь автобус, и тогда юные пассажирки вынуждены были старушку заметить. Они нехотя засуетились и как-то разом стали подниматься со своих мест. Казалось бы, хотя и «с боем» место для бабки было отвоёвано.

    Я уж не помню, села ли бабуля. Скорее всего, да. Этот момент я забыл.  Забыл потому, что запало в памяти другое. Когда юные красавицы начали поднимать от кресел свои изящные седалища, на весь салон вдруг прозвучал густой баритон, спокойный и даже какой-то торжественный:
«Девочки, да сидите вы, сидите. Вот когда будете такими как она, тогда и постоите!».

2009   

РИСУНОК

          В начале Невского проспекта, напротив Малой Морской (бывшей улицы Гоголя с 1902 года) находилась «Лавка художника». Кажется, она существует и сейчас. Там в свободной распродаже выставлялись работы и художников профессионалов и любителей. Лавка была небольшой. Я часто бывал там и всегда обходил  всю. На некоторые работы смотрел подолгу. Они мне нравились,  и хотя цены были умеренные, ничего не покупал. Не по Сеньке шапка. Как-то один рисунок (карандаш или тушь, теперь уж не помню) особенно «зацепил» моё внимание. Это была голова Марселя Марсо – великого французского мима, в то время особенно популярного у нас, после его гастролей в Москве (1957). Одной линией очерчен характерный профиль.
     Рисунок привлёк не только меня. Его с интересом разглядывала немолодая уже супружеская пара. Я оказался за их спиной. Говорила женщина:
– Обрати внимание на цену. Не находишь, что дороговато. Не пойму. Всего-то одна линия. Такое впечатление, что автор взял карандаш и махнул рукой. Правда, получилось здорово. Лаконично и точно. Но цена-то?
     Мне так и подмывало сказать им:
– Хотите, я нарисую много-много линий. И отдам свой рисунок просто так, даром. Но Вы ведь не возьмёте.
     Подумал, и промолчал.
     Вышел на Невский, и полезли в голову всякие случаи. Вспомнил фильм о конструкторе авиационных моторов. Талантливейший инженер с непростой судьбой. В период НЭП-а вынужден был создать, как сегодня бы сказали, малое предприятие по изготовлению разного металлического ширпотреба. В общем, выживал, как мог.
    «Фирма» попала под ревизию. Аудитор был строг и удивлён, что зарплата хозяина намного превышала, оклады сотрудников. Он заявил об этом инженеру. Ответ был изумительным:
– Вы можете, – спросил он проверяющего, – от руки нарисовать окружность  диаметром  два и два десятых сантиметра!
Инспектор ответил:
– Нет, я этого сделать, пожалуй, не смогу.
– А вот я могу, – ответил инженер. И такой кружок нарисовал.
     Ревизор дотошно измерил диаметр в нескольких направлениях и убедился, что всё выполнено безукоризненно.
– Мои сотрудники тоже сделать этого не могут. А я, как видите, могу. Вот поэтому я получаю, намного больше, чем они.
Аудитор был повержен.
     В известной книге Р. Грегори записана простая истина:
• Мы верим тому, что видим, а видим то, во что верим.
Мне посчастливилось быть на первой экспозиции работ Пикассо в Ленинграде. Народу тьма. В целом наша публика была шокирована. Люди не понимали того, что выдели на полотнах. Почему кубики, почему лица вывернуты. Всё было не так, к чему привыкли.  В залах возникали споры. Негативные отношения высказывались тут же у полотен, громко и безапелляционно. Попытки некоторых что-то как-то объяснить не воспринимались. Для меня же было ясно одно – не надо ничего объяснять, надо воспринимать  всё как есть. А художнику следует сказать спасибо за то, что он дал возможность увидеть знакомый мир с неизвестной нам  стороны.   Наверное, в нём есть и что-то кубическое и вывернутое, непонятные цвета, ракурсы.  Жизнь показала, что большинство людей со временем сами всё поняли. Позже, читая исследования Павла Флоренского по древней русской иконописи, я понял, что это уже было. С помощью непривычных для современников вывернутостей, горбов, непривычных композиционных приёмов передавалось движение, ход времени, отношение людей. Я подумал, что Пикассо новатор только  для Запада.
     А для нас? Это же было. Опять мы «впереди планеты всей». Но потеряли, забыли, не заметили. Наверное, у нас судьба такая.

2010

РУССКИЕ В ГЕРМАНИИ

     В пятидесятых годах в Восточной Германии работало много наших специалистов. Я знал нескольких геологов. Один из них рассказал мне три занятные истории.
     Шахты, на которых они трудились, были расположены  рядом с небольшим и чистеньким немецким городком. В свободные дни они часто посещали местный зоологический сад, достопримечательностью которого была престарелая бегемотиха. Каким-то образом она пережила войну. Её любили и дети и взрослые, многие из которых помнили её ещё со времён своего детства. Она тоже к людям относилась доверчиво. Может быть, кого-то помнила и тоже любила. Её разрешалось кормить. Такая кормёжка выглядела как фокус. Бегемотиха раскрывала свою огромную как чемодан пасть. В неё кидали всякую еду. Старались подбросить что-нибудь вкусненькое. Она пасть не закрывала до тех пор, пока по её мнению еды не накапливалось достаточно много. Потом пасть закрывалась, а когда открывалась снова, естественно была пуста. Детей это страшно забавляло. Они визжали от радости и счастья и были готовы «фокус» повторять ещё и ещё. Было такое впечатление, что радость детей передавалась и бегемотихе. Вот такая игра.
     Андрей рассказывал, что когда им приходилось этот спектакль наблюдать, у них возникала мысль:
– А что будет, если бросить в пасть ничего не видящей бегемотихе пару кирпичей?
Эту дикую и варварскую идею они тихонько между собой обсуждали. Просто так. Никто из них никогда бы этого не сделал. Но такая мысль у каждого из них появилась в голове.
     И вот при очередном посещении вольера с бегемотихой, они услышали разговоры наших солдат, тоже смотревших на это зрелище. Один говорил другому:
– Вань, а что если в это ротище бросить пару кирпичей?
Поразительное совпадение идей. Наверное, это и называется общим менталитетом. Слава богу, никто этого не сделал. Но «мечты-то» были.
    
     В обед многие советские инженеры выходили покурить и посудачить на довольно крутой вал. Любовались красивыми окрестностями. Возможно, когда-то вал защищал городок от вражеских набегов. На нём  обнаружили тяжеленное, кованое колесо. Сколько оно там пролежало, никто не знал. Казалось, чуть ли не со средних веков. Оно было не подъёмным.  Его необычность вызывала рассуждения:
– Интересно, а вот если бы это колесище скатить по склону, что бы было. Вот покатилось бы.
Но колесо было настолько тяжёлым, что охоты экспериментировать ни у кого не возникало.
– Чёрт с ним пусть лежит. А вообще-то было бы здорово попробовать. Жаль, что такое тяжёлое.
     Раз пришли на это место как всегда. А колеса-то и нет. Оказалось, на валу побывали наши солдаты. Конечно, у них возникла такая же идея, но они воплотили её в «жизнь».  Из инженеров никто не видел, как катилось колесо. Видимо, катилось шибко. Во всяком случае, внизу по склону, несколько сараев было прошито им насквозь, в последнем колесо застряло. Жаль, что я не видел. Думаю, солдаты кричали – Ура,  – махали руками и прыгали от удовольствия. А как тут не радоваться. Просто так. Катится и катится. Хорошо! Радует душу.

     Зимняя горка. Дети наверху с санками и съезжают вниз. Взрослые внизу смотрят. Дети одеты чистенько, в яркие зимние куртки. Санки разные, но все куплены в немецких магазинах. Многие аккуратно садятся на санки, поводок от санок укладывают на коленки. Медленно толкаются ногами и вот, наконец, катятся вниз. Важно и торжественно встают и медленно снова поднимаются на горку. Родители внизу млеют, глядя на своё чадо.
     И вдруг какой-то мальчишка бежит сломя голову. Санки над головой. Глаза вытаращены. Что-то громко кричит. Валится на санки, и с бешеной скоростью летит вниз. Оборачивается на горку. Весь возбуждён, победен. Щёки раскраснелись. Поднимает вверх большой палец и кричит:
– Вовка! Здорово! Давай!
Это наш мальчишка. Он поймал кураж. Немцы этого не понимают

2009
СВИДАНИЯ

     Снова я в Моровском – нашей любимой Берендеевке. Второе лето без Верочки. Внутри чувство, что она обязательно появится здесь. Как это произойдёт? Не знаю. Но уверен, что догадаюсь, когда это будет.
    Нынче удалось приехать пораньше. Привез сын с приятелем. Выехали ночью. Утром на месте. Ребята сразу организовали шланги с насосом от колодца-родника. Это главное. Я с водой. Они же всё намыли после зимы. Так приятно, когда о тебе заботятся. Даже сумели освежить постельное бельё. Быстро высохло на солнце. Пахнет свежестью и ветром. Сделали прекрасный ужин, выпили по рюмочке и часов в девять вечера рухнули спать. Позавтракали и они уехали. Я, как и прошлый год, один. Может к лучшему.  Ни радио, ни телевидения, ни соседей. Выходя не сеновал, сын обнаружил новое гнездо касаток. Прямо у сеней, за дверью на сеновал. Два птенчика. Позже рассмотрел, оказалось четыре. Головки едва видны. Только рты желтеют ободком. Родители кормят их «не покладая рук», по челночной схеме. Один только в разинутые рты мошек запихнёт, тут уж и второй на подходе. Так рад. Всё Верочка позаботилась. Заставила меня в один из приездов на сеновале стекло в оконце выставить. Вот и результат.  Не забывают касатки наш дом. Подумал, они здесь, - это знак о Вере. Живое всегда её любило и к ней тянулось.
    Прошло несколько дней. Неожиданно появился трактор-косилка. Снова покос начался. Почти как раньше, при Вере. Только теперь не вручную и не владельцы отдельных коров, а уж фермерское хозяйство сено заготавливает. Хорошо. Ещё прошлый год в соседней деревне их видел. Ходили и к нам смотреть. Спросил:
• А чего в Моровском-то не косите?
• Да там трава худая.
• Как худая?, – говорю. – При мне скоро тридцать лет как, хорошая была. Считалась лучшей в округе. И деревня-то не зря Моровское (на старой карте Муровское) зовётся. Трава-мурава. Даже из райцентра некоторые здесь покосы держали. Конечно, если не косить, да не удобрять так хорошее в плохое быстро превратится. Зарастёт всё бурьяном. Это мигом происходит.
    Может разговор этот вспомнили, может сами надумали. Только вот нынче за ум взялись. Дай-то бог. Не успели выкосить, уж и чайки появились. Не знаю, что их на покосах привлекает. Может, мышкуют, как луни. Скорей всего лягушек отлавливают. Чайки-то речные и озёрные. Раньше над этими полями, после покоса два полевых луня всегда охотились. Летали красиво. На бреющем. Над самой стернёй скользили. Нынче пока не видел их. Зато к вечеру аист появился. Вышагивает важно по краю  у валков, метрах в тридцати от дома. Через час обратно пошёл, уж по другой стороне поля. Но тоже важно, не торопясь и не боясь никого. Аисты ведь к людям жмутся. Их спокон веку не обижают и любят. Они это чувствуют и понимают. А вот и две трясогузки. Как давно их не было. Им же пашню подавай. Побегать, поклевать мошек, таракашек каких-нибудь. А у нас уж давно землёй никто не занимается. С Верочкиным уходом как-то всё вдруг сломалось. Соседи и приезжать перестали. На что позади нас у Вадима огородище был. Парник большущий под помидоры держали. А  второй год, как и траву-то не выкашивают. Домашние проблемы. Не до огорода стало.
    К вечеру сел на веранде, как бывало, на закат полюбоваться. Каждый вечер он разный. Окрашивает то темнеющую голубизну неба, то облака подсвечивает, то в тучах тёмных прячется. Комаров нет. Дневная жара спала. Хорошо. Каждый вечер так-то с Верой сидели. А сейчас один. Ан, нет! Синичка. Видно, почувствовала тоску мою. Села напротив, на перила. Смотрит на меня. Разглядывает. Не было ещё здесь со мной такого. Улетела. За ней тут же следом какая-то серая пичужка на этом же месте притулилась. Взглянула с любопытством. И быстро в куст калины перед крыльцом спряталась.
    Начал косить. Высвобождаю цветы. Вера сажала. Почти все целы. Маки, кажется, пропали. Нарциссы и сиреневые ирисы отцвели, и жасмин, конечно. Мальва распустилась. Флоксы проклёвываются. Цветов саранки нынче будет много. Бутоны уже совсем готовы раскрыться. Но там всё крапивой забито. Нынче она очень «урожайная» и могучая. Толстенная, крепкая, как прутья. Выше роста человека. Коса не берёт. Приходится руками выдёргивать. В рукавицах, конечно. Да ещё в двойных. Помаленьку, полегоньку привожу участок перед избой в порядок.
    В ночь на  восьмое, под утро, Вера приснилась. Идёт к дому. Уже около бывшей избы бабы Кати (это наискосок от нашего крыльца метров пятьдесят). В вязаной кофте, с широкой синей полоской под тельняшку. Любила она её. Остановилась. Смотрит на меня. Но выглядит как-то расплывчато. Будто в тумане. Что-то говорит мне. Но не слышно. Постояла, постояла и исчезла. Как растворилась. Проснулся. Уж утро совсем. Понял: это она пришла сказать мне:
• Я с тобой. Я не могу тебя оставить. Мне здесь всегда было хорошо. Так что, не убивайся. Я ведь люблю тебя. Прислушивайся. Я иногда смогу как-то дать знать о себе.

    Сегодня это будто произошло. Вечером услышал, что запела какая-то птичка. Вроде бы в листве трёх берез, что когда-то мы с Верой притащили из лесу и посадили около бани. Нас привлекло, что они растут из одного корня.  Большие уж вымахали. Прошлый год одна из них, что посередине, начала было пропадать. Листья на ней пожелтели раньше времени и опали ещё летом. Болела она. Как Вера. А нынче оправилась. Правда, искривилась вся, нагнулась как-то, но стоит, жива.  Снова в пышной листве. Оттуда и услышал:
• Тью, тью,…юю…, тью,…тьююю.
Долго так. Известно, летом птицы не поют. А вот для меня одна подала голос. Следующим вечером снова, с тех же берёз. И птичка одна: тью, тью,…юю…, тью,…тьююю. Никакой переклички. Посвистела раз и всё. С чего бы это?  Без Верочки тут не обошлось.
  Недели через три ласточки покинули гнездо. Но около избы всё ещё крутятся. Мимо крыльца туда-сюда. Другой раз прямо внутри крыльца пролетают. Казалось, хотят сказать:
• Мы ещё тут. Что-то хозяйки не видно. Привет.
Вчера, уж к вечеру совсем, одна касатка мимо меня прямо в сени влетела. Такое уже бывало раз или два. Но обычно - сразу назад. А тут нет и нет. А надо сказать, что тепло стоит июльское. Так что двери в избу до ночи всегда держу открытыми.  Забеспокоился. В комнату. А уже сумеречно. Огляделся. А она сердешная на рамку зеркала пристроилась - с другой стороны окна от нашей с Верой фотографии. Сидит, не суетится. Я и заговорил с ней:
• Ну что? В гости залетела, про Верочку напомнить. Да я её не забываю. Передавай ей привет…. . Если сможешь.
И она спокойно улетела. Такие дела. Думаю, это был ещё один знак мне. Не верите? Ну, как знаете.
Странные штуки вытворяет
иногда наше воображение. …
Мы говорили о переселении душ…
                Агата Кристи.
2011

CЕРТИФИКАТ ДЛЯ АМУРА

              Последнее время Амур общался с матушкой в основном по электронной почте. Неожиданно получил через неё приглашение на Олимп – предстать перед великими Богами:
• Дорогой мой Э'роc! Хорошая новость. Тебя хотят видеть на Олимпе. Оказывается, они давно наблюдают за исследованиями по мониторингу и оценивают их очень высоко. Не знаю, откуда им стало об этом известно. Подозреваю, что информация попала к ним от Аполлона. Ведь он такой болтун. Назначено тебе быть там в ближайшее воскресенье к  полудню.  Я тоже приглашена. До встречи. Целую. Мама
    Амур разволновался. Но до воскресенья было ещё несколько дней. И он мог всё спокойно обдумать и подвести итоги, хотя и предварительные. Успокоился. Действительно, раз зовут на Олимп и при этом его работой довольны, то уж ругать, наверное, не будут. Хотя надо приготовиться к вопросам и суметь достойно на них ответить. Своего рода защита диссертации.
     Вот и воскресенье. Торжественная обстановка. Большой стол. За ним все 12 олимпийских богов. Почти как на тайной вечере, которую ему удалось видеть на картинах великих мастеров. В центре стола его дед – сам Зевс. По обе стороны от него двоюродные деды и бабки, его родные дядья и тётки. Среди них и мама. Совсем успокоился. Ведь он же им не чужой. Просто младшее поколение. Почувствовал – он любим.
    Все с интересом рассматривают его. Особенно Артемида, Гефест и Аполлон. Поймал беспокойный взгляд мамы.

Начал разговор дед:
– Наслышан, наслышан про твои деяния. Признаться, не ожидал от тебя. Но рад, что ты с мамой затеял такое большое и важное дело. За людьми нужен глаз, да глаз. А то ведь, не ровён час перебьют друг друга. А что мы без них делать будем? Скучно станет жить. Мы тут обсудили немного твои результаты, и у нас появилось несколько вопросов.
• Твоя работа состоит из трёх частей
1. Эксперимент.
2. Натурные наблюдения.
3. Обращение к литературным источникам людей?
• Почему такой порядок? Обычно начинают с последнего. Надеюсь, ты выбрал такой путь не случайно. Объясни нам.
– Да, Великий, не случайно. Когда я начинал, никакой литературы по вопросу мониторинга любви не было. Позже я убедился, что и люди часто двигались такой дорогой. Например, Майкл Фарадей, по существу, открывал законы электричества для людей. Ему нечего было читать, как и мне. И спросить было не у кого. Ты же для него был недоступен. Бывали и другие обстоятельства. Известно, что Джеймс Максвелл изучал экспериментальные работы Фарадея, но сознательно, ни одного математического труда из этой области не читал. Он не хотел, чтобы чужие мнения, хотя каким-то образом, могли повлиять на него. Возможно, поэтому ему удалось создать свою теорию.
• Ну как боги, принимаем такой ответ?
Олимпийский Совет закивал в знак одобрения.
• Хорошо. Тогда ещё один вопрос:
– Что тебя Амур, больше всего удивило и порадовало в твоих наблюдениях?
– Великий Зевс и все уважаемые боги, слушающие сейчас меня, я рад такому вопросу. И вот мой ответ: свойство наследственности любви. Мои стрелы создавали эффект иммунитета от зла, эффект устойчивой приязни людей друг к другу. Формировалась какая-то гарантия их выживаемости.
    Совету понравился такой ответ. Руку подняла тётушка Афина. Она спросила:
 – Амур, а какие трудности возникали у тебя при натурных наблюдениях?
Почти не задумываясь, Амур ответил:
– Да, мудрая Афина, трудности были. Из них больше всего огорчило то, что мои стрелы, с такой любовью выкованные Гефестом, не могли пробить бронежилеты, одеваемые некоторыми мужчинами. И я не знал, что мне при этом делать. Возможно, нужны какие-то другие стрелы.
Тут забеспокоился Арес.
– Великий Зевс, разреши и мне спросить нашего молодца.
Зевс кивнул в знак согласия.
– Амур, ты ведь знаешь, что я отвечаю за войну. А она предполагает не любовь, а ненависть и зло. Если твои стрелы постепенно  приведут людей к всеобщей любви, что тогда делать мне?
– Отважный Арес, я предполагаю, что тогда твоя работа закончится и тебе следует позаботиться о переквалификации. Но, боюсь, это будет не скоро. И я прошу тебя: не усердствуй уж очень. И не расстраивайся заранее. Нам есть чем заняться и сейчас и в будущем.
Зевс:
– Мудрый ответ. Я с ним согласен. А теперь я задам, пожалуй, последний вопрос, а то мы, вижу, несколько утомили нашего мальчика. Потом просто выскажемся.
    Амур, хотелось бы знать твоё мнение, нужно ли развивать мониторинг любви или довольно и того, что уже сделано? Подумай, и ответь взвешенно.
 –  Великий Зевс! Я уверен, что развивать мониторинг надо. Доводы у меня простые. Нельзя заниматься только теорией. Даже боги не могут всего предусмотреть. Извини, конечно. Вот, хотя бы мой случай с бронежилетом у молодого парня. Мне и в голову не могло придти, что такое возможно и что моя стрела не сможет его пробить. Да мало ли чего люди ещё придумают. Ведь они получили разум – искру божию… от Прометея. Да и Ева с Адамом потом постарались. Правильно ты сказал, за человеками  нужен глаз, да глаз. Без мониторинга не обойтись и задачу любви не решить, тем более что добру и любви постоянно противостоит зло, которого в человеках всё ещё много.
    Читая литературу, я обратил внимание на довольно печальную оценку их общего состояния, что ли.
• … солнцу часто, очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а – не удались людишки…
Это из рассказа, автор которого и фамилию-то взял Горький. Так что мониторинг нужен. Обязательно его надо продолжать. Вот моё мнение.
    И ещё есть одно обстоятельство, которое требует уже теоретического осмысления.  Благодаря помощи Аполлона я начал понимать, что мои стрелы летят в соответствии с физическими моделями квантовой механики. Это, вообще говоря, здорово. Ведь законы Природы придумал ты, Великий Зевс. Люди их находят, а мы, боги эти законы просто не знаем.
Учиться всем нам надо. Простите меня. Я не хотел вас попрекнуть и обидеть. Просто поиски по созданию мониторинга привели меня к такому выводу.
Зевс:
– Ну что ж, думаю, настало время послушать мнения членов нашего высокого Совета. Прошу высказываться.
Посейдон:
 – Я с удовольствием выслушал нашего молодого исследователя. Проблема, которую он начал изучать, безусловно, важна. В первую очередь, для людей. Да, опосредованно, и для нас. Ведь мы же призваны как-то влиять на их жизнь, может быть, даже управлять ею. Наверное, правильнее сказать, помогать им. Так что я поддерживаю начатые им работы по мониторингу и могу дать им высокую оценку.
    Особо же я хотел бы отметить широту подхода к проблеме. Немного был даже удивлён, как бы это сказать,.. морской тематикой, что ли. Когда маленькая девочка кричала «моле, моле хочу». Это же проявление любви и любви ко мне лично. Разве против этого можно устоять. Молодец Амур. Подметил и такую сторону человеческой души. Да и разговор о морской гальке на пляже и потом на могиле любимой жены. Есть в людях доброе и это надо развивать в них.
И Посейдон тепло улыбнулся Амуру.
Гадес (Плутон):
– Все Вы знаете, что моё поприще довольно мрачное. И если говорить о людях, то оно предназначено для грешников. И я увидел, что, создавая мониторинг, Амур не забыл и эту сторону жизни, точнее, её возможный страшный конец. Вспомните историю о том, куда открывается дверь. Ведь красивое  дно, которое открывается незаметной для глаза прозрачной ручкой, ведёт ко мне в тартар. И люди должны это знать и помнить об этом, как исходе недоброй жизни, жизни без любви. Они должны понимать, что только любовь может их спасти от Ада Гадеса.  Так что могу отметить, что к проблеме мониторинга Амур подошёл правильно. В его мониторинге показана, та граница, за которой начинается пропасть. Поддерживаю его разработки.
Гестия:
– Все вы знаете, что я богиня домашнего очага. А ведь этот очаг невозможен без любви. Он олицетворяет все главные стороны жизни. Это и любовь к матери, отцу, детям, животным и растениям и тому, что называют неживой природой. Ко всем пращурам. Наконец, людям друг к другу. К родным пепелищам и гробам. Извините, может быть, за некоторую напыщенность, но это ведь и есть любовь к родной земле. Он нашёл точки, в которых проявляются человеческое бытие. Его мониторинг конкретен. Он построен на реальных фактах жизни, которые объединяют самое прекрасное на земле чувство – любовь. Вспомните хотя бы содержание рассказов «Любовь», «Свидание», «Пузырьки», «Чудо» (в «Небывальщине»).
    Амур, ты умница. Конечно, найденная и построенная тобою схема требует совершенствования. Но идеалов нет. У нас-то богов… и то… . Ладно, помолчу. А  что тогда говорить о простых смертных. Но ты определил верное направление. Работай дальше. Могу только пожелать тебе успеха.
Гера:
– В своём выступлении Гадес обратил внимание на нижнюю граница бытия людей – подземное царство, которое уж он-то знает лучше других. И я сразу вспомнила – и верхняя граница есть. И была рада, что наш молодой исследователь про неё не забыл. Ведь это небо. Моя область. И уж поверьте, я знаю о нём много. Даже была удивлена, что и люди начинают докапываться до истины. Именно там одна любящая душа ждёт другую. Это подтверждает тот факт, что ЛЮБОВЬ вечна и всюдна. Без такого понимания нельзя построить мониторинг. Мой дорогой Амур, я, также как и Гестия, рада за твои успехи и приятно ими удивлена. Удачи тебе.
Афина:
– Мудрость – это философия жизни. Её стержнем является любовь. Про неё знают все, но никто не может объяснить, что это такое.  Она появляется неизвестно откуда и неизвестно куда может пропадать. Все попытки понять это явление будут тщетны. Но из этого не следует, что проблемой любви не надо заниматься. Амур начал хорошее дело. Я поддерживаю его работу по созданию мониторинга любви. По-видимому, конца ему не будет. Ну что ж и славно. В науке не может быть конца. Надо искать истину, даже понимая, что её нет. Успеха, тебе мой мальчик. Дерзай. Ты на правильном пути. Люди скажут тебе спасибо.
Аполлон:
– Слушая сегодняшний «разбор полётов», я вдруг вспомнил  мою давнюю встречу с Амуром. Тогда он сказал мне:
– Стрелы твои, Феб-Аполлон, не знают промаха, всех разят они, но моя стрела поразит тебя.
    И он ранил меня. Ну, да эту историю вы все знаете. И я подумал тогда, что, если уж меня его стрела поразила в сердце, тогда о людях и говорить нечего. Казалось бы, со смертными проблем у него не будет. Тогда и создание мониторинга любви, вроде бы ни к чему. Но сегодня я понял, всё гораздо сложнее. Я понял, что попасть стрелой нашего отрока в сердце человеческое недостаточно. Надо попадать в душу. Не зря великий писатель людей, Лев Толстой, заметил, что не та женщина опасна, которая держит за…, а та, которая держит за душу. Простите, великодушно. Удивительно, но наш юный исследователь докопался в своих изысканиях до главного. До роли души. Поддержим его, боги.
   Совет задумался. И Великий Зевс сказал:
– Мне кажется, настало время послушать Афродиту. Уж она то в любви должна знать толк. Да и идея мониторинга пошла от неё. Она наставила Амура на это святое дело. Я знаю, что в самом начале, к проблеме, так или иначе, были причастны и Артемида и Гефест. Чтобы не затягивать наш обмен мнениями, попросим Афродиту немного сказать и об их участии. Скажи дочь моя. Мы готовы послушать.
Афродита:
– Всё получилось несколько неожиданно. Вы все помните, когда Амуру для игры подарили лук и стрелы, его игры привели к тому, что он начал и в нас целиться и пугать. Я решила приспособить его к делу. Но быстро поняла, что он ещё слишком мал. И договорилась с Артемидой взять его к себе, чтобы обучить егерскому ремеслу. Она откликнулась. Через какое-то время мой сын окреп, я бы сказала, даже возмужал. Однако настоящей жизни он не узнал. Надо было послать его «в люди». Это принесло немалую пользу. А за это время, мы вместе с  Гефестом придумали сделать специальные стрелы любви, с тем, чтобы Амур «заражал» этим прекрасным чувством человеков. Нам хотелось сделать людей счастливыми и добрыми. Амур буквально кинулся в работу. Но довольно быстро оказалось, что наша теория с практикой жизни часто расходится. И тут возникла мысль о мониторинге. Остальное вы знаете. Я считаю, что Амур эту работу прекрасно начал и получил интересные результаты. Парнишка он старательный и вдумчивый. Думаю, Совет должен его поддержать и, я бы сказала, благословить на продолжение. Но нужен постоянный контроль Совета и всех нас, богов Олимпа.  Ведь это несложно, выслушивать его регулярно.  И ему и нам будет польза. Ведь мы же в известном смысле – управленцы человеческими судьбами. А чтобы хорошо управлять, надо самим быть достаточно знающими. Для этого, как известно, следует постоянно учиться. А самым хорошим учителем является жизнь.
    Боги слушали Афродиту с большим вниманием и одобрительно кивали головами. Только Арес сидел грустный. Видно было, что он погрузился в свои невесёлые мысли.  Сделав некоторую паузу, заговорил Великий Зевс:
– Мне хочется поблагодарить наш Олимпийский Совет за то внимание, которое он уделил сегодняшней теме. Вижу, все вы поддерживаете работу нашего юного коллеги. Я тоже одобряю его начинания и уже полученные результаты. Больше всего мне понравилось его глубокое понимание проблемы. Я с ним согласен:
ЛЮБОВЬ – ЭТО СОСТОЯНИЕ ДУШИ.
Этот тезис должен быть главным императивом направления под названием мониторинг любви. Я благословляю его не только как верховный Олимпиец, но и как его дед.
    А чтобы он чувствовал себя уверенней, я предлагаю подтвердить его квалификацию выдачей СЕРТИФИКАТА на право нести людям любовь.  Открою маленький секрет. Я ожидал, что сегодня мы поддержим деятельность Амура. И потому заранее поручил подготовить такой документ Гермесу. Он в таких делах, пожалуй, самый опытный и юридически грамотный. Если вы согласны, я попрошу Гермеса зачитать документ. 
    Члены Совета закивали одобрительно головами. Гермес встал перед богами Олимпа, поклонился за оказанное доверие и представил  документ.
   Под аплодисменты членов Совета документ вручили Амуру. Слёзы навернулись на его глаза. Он остро почувствовал, как любит маму и родных ему богов.

2015

СИЗАРЬ И БЕЛАЯ
 
    Март. Весна удалась ранняя и тёплая. Снега почти нет. Разве что в  теневых местах остатки небольших сугробиков. Большая детская площадка в прошлых новостройках. В средней части качели, горки и разнообразные спортивные снаряды. Мамаши и бабушки заняты со своими малышами. По краям площадки скамейки. На одной из них пристроился я. Слева на соседней скамейке  какая-то бабуля кормит голубей. Солнышко пригревает. Подствил ему лицо. Прикрыл газа. И вижу себя в юности в бухте Нагаево. Сижу на льдине припая и потихоньку поддёргиваю леску самодура. Нет-нет да попадается навага. Ветра нет. Знаю, что завтра приду в школу загорелым, на удивление одноклассников.
    Около бабули воркуют голуби. Изредка они перепархивают к новым порциям накрошенного батона, которые подбрасывает старая женщина.  Её радует эта живая подвижная и воркующая толпа птиц. Напротив и справа от меня за небольшой пустующей скамейкой небольшая лужица. Наверняка вода уже тёплая. В ней сизая голубица. Наводит туалет. Распушила пёрышки, плещет крыльям, встряхивается, клювом приводит оперение в порядок. Видно, что она наслаждается жизнью. Смотреть на неё и то любо-дорого.
    Вдруг за низкой оградкой среди редких и уже по-весеннему выглядящих берёзок заметил чистое белое пятно. Это кошка. Тоже вышла на прогулку. Идёт спокойно. Нет-нет остановится, потрясёт лапками. Постоит, оглядится и двигается дальше. Спокойно, не торопясь. Этаким прогулочным кошачьим шагом.  И тут она заметила в луже голубицу. Застыла и вся преобразилась. Лапы согнулисть, тело вытянулось. Она превратилась в охотницу. Почти лежит на мелкой травке. До лужицы с сизой голубицей шагов шесть, может быть восемь. Подумал – далековато ей до добычи. Да и спрятаться, чтобы подкрастся поближе негде.
   Не знаю, заметила ли её купальщица. Скорее всего – нет. А если и заметила, не придала этому значения. Животные пространство довольно хорошо чувствуют. А может она и кошку-то видела впервые. Но у охотницы была своя мера расстояний и возможностей, наверное, и опыт.   Далее всё произошло молниеносно. Кошка преодолела разделяющие  её от глубицы метры в доли секунды. Жертва повержена и счастливая  хищница потащила добычу за пределы площадки в сторону домов.
    Кроме меня, случайного свидетеля, никто не заметил этого убийства. Дети по-прежнему играли, бабуля продолжала радоваться стае голубей, которых она кормила. Я поднялся и продолжил свою прогулку.
Почти как у Э.М.Ремарка: на западном фронте без перемен.

2015
СКОЛЬКО СТОИТ ОЛЕНЬ

     Кольский полуостров. Посёлок Ревда. Окрестности Умб-озера. Ведутся изыскательские работы под комплекс сооружений будущей обогатительной фабрики. Я отвечаю за инженерно-геологическую часть. Моя преддипломная практика. Под началом пять человек. Четверо из них отбыли сроки на зоне. Остались. Обзавелись семьями. Пятый  не сидел, но жизненный опыт имел не малый. Звали Василий. Высокий и сильный молодой мужик. Молчалив. Через лоб и бровь большой шрам. На лесоповале кто-то ударил поленом.
     У меня эта команда проходила шурфы. Иногда мелкие скважины ручного бурения. Из всей бригады Вася зарабатывал больше всех. В одиночку мог проходить шурфы пятиметровой глубины. Начало шурфа делал широким и где-то с двух-трёх метров половинил забой и потом бросал грунт с глубины на созданный им приступок. Позже, когда я приобрёл избу на Новгородчине и пробовал около дома вырыть колодец,  успешно этот метод с приступком использовал. Один из бригады, «мелкий» не сильный мужичок, изобрёл свой способ проходки. Плиты скальных пород, на которые часто при шурфовании натыкались, он обходил какими-то зигзагами. В общем, каждый имел свою сноровку. Правда, мёрзлые породы никто обходить не мог. Работа была тяжёлой.
     Я документировал выработки, составлял инженерно-геологическую карту, проводил опытно-фильтрационные работы.
     Жили в большой армейской палатке. Продуктами затоваривались на неделю. Часов не было. Полярный день. Вставали к девяти часам, когда из Ревды подъезжал ЗИС-5. Развозил бригады для геодезических изысканий. Работали много, пока совсем не уставали. Бригада была на сдельщине.
     Начальство вначале ругало меня. Нет режима. Встаём поздно. Я объяснил:
– Часов нет. Вы только видите, когда мы поднимаемся. А когда заканчиваем? Вас уже нет. Мы же трудимся и трудимся. А что тут ещё делать-то?
     Осмотрев объём проделанной работы, начальство успокоилось, и меня терзать перестало. Помню, даже премии какие-то получал. По субботам ездили в баню, мужики к семьям. Работали и жили дружно.
     В понедельник ЗИС-5 снова доставлял нас на участок. Запомнил смешной случай.
     Прохорыч (так мы называли нашего водителя) был отличный шофёр. Своё авто вёл по каменному бездорожью склона виртуозно. Но все камни и дорожные «утёсы» не объедешь. Раз так всех тряхануло, что чуть из кузова не вылетели. В моей бригаде был рыжий парень. Балагур. Как закричит и по кабине застучит:
– Прохорыч! Стой! Стой! Так раз так!
Прохорыч по тормозам. Открыл дверцу кабины и озабоченно с виноватым видом спросил:
– Что случилось? Что такое? Чего орёшь?
Мы ничего не понимаем. А рыжий – ему:
– Стой, тебе говорят. Сдай назад. Давай ещё раз тряхани на том камне. Ведь чуть не поубивал нас.
– Тьфу… мать перемать, – заругался Прохорыч.
– Ну и шутки у тебя, рыжий.
     К осени мы с Похорычем подрабатывали. По воскресеньям валили стволы высохших деревьев. Распиливали на брёвна. Грузили. Он отвозил в Ревду. Продавал. Деньги делили без обиды. Меня ребята тоже не забывали. Я заготовлял дрова вместе с ними. Но, не думаю, что на равных. Свою долю я и не вычислял. Когда начал выпадать снежок, становилось не уютно. Утром на палатке большой слой. В палатке холод. Вылезать из мешков никому не хочется. Лежим, пока у кого-то не выдержит мочевой пузырь. Тот выскакивает. Хватает ножовку. Отпиливает от края нар кусок доски. Быстро растапливает буржуйку. Становится тепло. Вылезаем их своих «берлог». И начинается нормальный день.
     В один из таких дней на участке появился северный олень. Крупный самец с прекрасными рогами. Упитанный и ладный. Ребята всё побросали, и давай его ловить. Обходили, окружали. Подкрадывались. Бросали камни.   Олень отбегал, но далеко не уходил. Наверное, чувствовал нашу бестолковость и своё превосходство. Всем очень хотелось свежей оленины. Я тоже принял участие в этой «охоте». Только Вася сидел в сторонке. Наблюдал и никак не реагировал. Потом подозвал меня и сказал:
– Сядь рядышком. Посиди, успокойся. Ты, что не понимаешь, ведь олень-то колхозный. Смотри, он совсем людей не боится. А знаешь, сколько стоит колхозный олень?
– Понятия не имею…
– Он стоит семь лет.
Я опешил.
– Видишь, я же не участвую в вашей глупой затее. Этот, наш рыжий, сидел за хулиганство. Он вас и заложит.
– Нет, ты не думай, докладывать он не пойдёт. Он выпьет в Ревде и начнёт хвастаться. Вечером всех и повяжут. Сдался тебе этот олень.
– Вот я к тебе давно присматриваюсь. Ты любишь рассказывать. Тоже выпиваешь. Но я заметил, лишнего никогда не сболтнёшь. Есть в тебе какой-то внутренний контроль. Умеешь обходить опасные темы. С тобой воровать можно. А с рыжим – нет. Так что сиди рядом и не участвуй. Вмешиваться не надо. Не надо их учить. Они уже учёные. Но, похоже, – плохо.
     Я так и сделал. Слава богу, у «охотников» ничего не получилось. А Васе я благодарен за науку. Всё чего-то стоит, и за всё надо платить. Не приведи господь, сроком.

2009
СЛЫШАТЬ И ПОНИМАТЬ

Недавно в нашем микрорайоне у входа в детскую поликлиннику поставили раскрашенную гипсовую композицию с доктором Айболитом. Он внимательно прослушивает стетоскопом  зайчонка, который стоит перед ним на пеньке. К ноге доктора жмётся ёжик с градусником под верхней лапкой, лягушонок ждёт своей очереди у пенька. В ногах у зайчишки белочка. Синичка на руке доктора. Из верхнего кармана докторского халата выглядывает пластик с таблетками. В ногах чуть поодаль, виднеется сумка с красным крестом – знаком медицинской помощи.
Я не мог пройти мимо такой прекрасной компании. Остановился рассматривать. Почти сразу рядом со мной оказалась маленькая девочка. Её мама осталась в сторонке. Девочка с интересом, не меньшим, чем я, стала разглядывать доброго Айболита и зверушек. Неожиданно для неё я спросил:
– Что тебе больше нравится?
Она сразу ответила:
– Спокойной ночи малыши. – И побежала к маме.
Я не сразу осознал «нашу короткую беседу»: спросил про Айболита со зверушками, а она мне назвала детскую передачу по телевидению.

Поразмыслив же над такой, показавшейся поначалу несуразицей, я вспомнил, что подобные ситуации встречаются в жизни довольно часто. Мы спрашиваем об одном, а нам отвечают совсем про другое. 
***
    На Карельском перешейке Ленинградской области существовало Акционерное предприятие «Гранит». Возможно, оно работает и сегодня. В его ведении находилось несколько месторождений строительного гранита, из которого производилась в основном щебёнка, пользующаяся большим спросом в России и за рубежом. Отходом этого производства является так называемый отсев, представляющий собой технический песок с верхней границей размера 5 мм. Часть отсева складировалась в виде сухих отвалов, а часть в виде пульпы сбрасывалось в небольшое озеро.
При разговоре со мной директор предприятия сказал, что ему хотелось бы процесс заполнения озера отсевом изучить профессионально, чтобы опыт такого складирования использовать  более уверенно и широко. Поскольку я представлял кафедру динамической и морской геологии тогда ещё Ленинградского Горного института, я ответил, что мы сможем это сделать. Обсуждая тему, я видел перед собой одну или несколько труб большого диаметра, через которые подаётся пульпа с отсевом. При этом перед моими глазами рисовался искусственный намытый пляж, берег озера и за его чертой затопленные конусы выноса отсева. Вообщем, прекрасная натурная модель зоны взаимодействия РЕКА-МОРЕ. Директор когда-то оканчивал Горный институт по горняцкой специальности, и мы быстро нашли общий язык.
В конце разговора он пригласил одну из сотрудниц предприятия и попросил её отвезти меня на объект.
Но то, что я там увидел …? Это было… Попросту говоря, реалия даже отдалённо не соответствовала моим натурным фантазиям. Я увидел овальную  небольших размеров площадку частично уже заросшую травой и мелким кустарником. В её центральной части был маленький прудок, к которому от  края площадки тянулись две узкоколейные рельсины.  У «входа» на эту площадку валялись груды битого кирпича и в искарёженных позах застыли иссечённые пульпой ржавые трубы диаметром что-то около полуметра. Этакая почти художественная  композиция. Одним слово ПЕРФОМАНС НА ТЕМУ ЭКОЛОГИЯ И ТЕХНОГЕНЕЗ, в котором в качестве художника выступало предприятие
«Гранит», а зрителем была ПРИРОДА – прекрасный сосновый лес Карельского перешейка. Жаль, что эту картину не могли видеть наши соседи, хотя ганица с Финляндией находится здесь почти рядом, а авторы этого ПЕРФОМАНСА считали, что бывшее небольшое озеро заполялось отсевом по финской технологии.
***
Позже я понял характерность ситуации СЛЫШАТЬ и ПОНИМАТЬ. Насколько могут быть различными эти понятия в реальной жизни! Возможно поэтому при обсуждении со студентами требований при сдаче экзаменов, зачётов, обсуждении тех или иных тем на семинарах я начал ставить перед ним простое условие:
ВЫ ДОЛЖНЫ ПОНИМАТЬ, ЧТО Я ВАС СПРАШИВАЮ, а
Я ДОЛЖЕН ПОНИМАТЬ, ЧТО ВЫ МНЕ ОТВЕЧАЕТЕ.

2016

СНЫ   

     Сны видят все. Последние годы во сне я читаю тексты. Обычно под утро. Внимательно всматриваюсь в слова, буквы. Вытягиваю фразы. Иногда встаю, записываю, чтобы не забыть. Знаю, подобное происходит и с другими. Известно, «Грани Агни Йоги» диктовались Борису Абрамову во сне. Елена Петровна Блаватская также утверждала, что её «Тайная Доктрина» – суть небесные диктанты. О текстах в своих снах мне рассказывал Андрей Битов
     В ночь на православное Рождество 1999 г. я увидел поразительный сон. Он был как откровение о памяти живой и косной материи, как информация связывающая эти миры.
     Вижу листок печатного текста, не то из газетной, не то из журнальной статьи. Обрывок страницы, уже желтоватый. Сообщалось, что при исследовании материала кресла, в котором возили ребёнка больного полиомиелитом, обнаружили структурные образования похожие на вирус полиомиелита. Во сне меня очень заинтересовал этот «факт». Во сне же я вспомнил, что сегодня ночь перед Рождеством и что именно в эти дни может возникать связь между миром материального и миром идеального. И подумал: не забыть бы об этом утром, как говорят в народе, «не заспать бы сон». И в это время я услышал звучание колокола – два удара, низких и очень тихих, как будто колокол звучал очень-очень далеко. Утром я сон записал. Приснившийся «факт» может оказаться реальностью. Вирусы это особый вид жизни. Они способны быть кристаллами – приобретать форму косной материи. Почему бы тогда, в виде памяти, им не «прятаться» в косном. До поры до времени.
     Несколько месяцев назад во сне я «прочитал» о двух пророках – один видел только Добро,  другой – только Зло.
– А почему бы нет?
– Есть люди, которые всё воспринимают в чёрных тонах. Есть другие, которые радуются жизни. Хотя то и другое воспринимается субъективно. Одним интересен плохой для них прогноз, другим – только хороший. Да и плохие знамения можно воспринимать, как предостережение. В этом проявляется  странное единство Добра и Зла.
     Моя мама рано ушла из жизни. После больницы, оперировавшая её хирург, назвала мне оставшийся ей срок жизни. Шесть месяцев. Удар был страшный. Я думал, что упаду. В голове всё зазвенело и пошло кругом. С трудом взял себя в руки. Я должен был идти в палату и что-то маме сказать ободряющее. Странно, но докторша угадала срок практически день в день.
    Где-то за месяц до кончины маме приснился сон, который её очень напугал. Она жила в небольшой комнатке коммунальной квартиры. Очень любила её, хотя комната имела холодную торцовую стенку и одно окно во двор-колодец – сырой и довольно мрачный. Двери выходили в  обширный холл, за которым тянулся узкий и длинный общий коридор, ведущий на большую кухню. Комната была в квартире первой и как-то обособленной от остальных.
     Во сне маме показалось, что дверь комнаты кто-то пытается открыть. Она спросила:
– Кто это?
– Ксеня, мы пришли за тобой.
И сквозь двери она увидела давно умерших мать, отца и погибших в войну братьев. Двух живых ещё сестёр среди них не было.
– Ксеня, пошли с нами…, пошли.
Мама испугалась и стала отказываться:
– Нет, нет, я не хочу к вам. Куда вы меня зовёте? Нет, нет.
– Ксеня, да ты не бойся. Здесь хорошо и не страшно. Пошли…
Мама отказывалась и даже стала держать дверь. Они ушли. Рассказывая этот сон, она плакала и говорила:
– Наверное, скоро. Видишь, за мной уже пришли.
Она догадалась, что у неё рак и, часы её жизни скоро остановятся. Она не говорила мне, что знает о своей болезни. Жалела меня. А я тоже не хотел причинять её боли и не говорил о диагнозе врача.
     Теперь я понимаю, что пророками могут быть не только люди, но и сны. Сны не спрашивают нас, хотим мы их видеть или нет. Был ли мамин сон плохой? Или это хороший сон? Сны нельзя классифицировать. В народе его бы назвали плохим. Но сон  сказал правду. Правда же всегда лучше лжи. Сны не дают нам возможности выбирать.

     Изумительный и тонкий актёр Леонид Броневой, получая в Кремле юбилейный орден, сказал гениальную фразу:
– Не пойму, восемьдесят лет – это даётся в награду или в наказание?
Да! Бывает трудно разделить Добро и Зло и отделить хороший подарок от сомнительного.
     Недавно, сквозь современную железную дверь нашей квартиры «вижу» женщину, отходящую от соседей по площадке. Увидев меня, она остановилась и жестами показывает, чтобы я открыл. Лицо у неё без выражения, бледное. Вся в чёрном. Мрачная и неприятная. Я показываю, что не открою, и чтобы она уходила. И вдруг пальцем левой руки она через дверь нажимает пальцем мне в правую часть груди. Где-то около соска. Сильно. Я начинаю слабеть. Тело как будто немеет. Пытаюсь крикнуть жене:
– Вера! Вера! Не открывай! Не открывай ни за что!
Но голоса не слышу. Вместо крика, получается какой-то шёпот. (Во сне всегда так). И тут вижу правую руку чёрной женщины, тоже проникшую через дверь и тянущуюся ко мне. Я хватаю её за запястье своей левой рукой. Моя рука оказалась довольно сильной. Начинаю сжимать чужую, враждебную руку. Сам слабею, а сила в моей руке нарастает. Я сжимаю сильнее и сильнее. Рука женщины становится какой-то ватной. И всё исчезает. Проснулся. Встал. Ощущаю сильный нажим пальца над правым соском. Было утро. Сейчас понимаю, я сопротивлялся Злу.  Мне удалось не впустить его в дом.
     Неудобно было спрашивать соседей. Почему-то мне показалось, что эта злая «тётка» пыталась проникнуть не только к нам. Ведь она двигалась от квартиры рядом и ушла куда-то. Сны не принято рассказывать, особенно плохие. Поэтому несколько дней я Вере ничего не говорил. Потом рассказал. Ведь это какое-то предупреждение. Такую информацию следует знать.

2009
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

      Я не встречал человека, который не любил бы ходить по грибы. Но у каждого это получается по-разному. Одни всегда приходят домой с полными корзинами, другие возвращаются из леса почти пустыми. Вера без полной корзины из леса никогда не приходила. Да что из леса? Как-то в дачном пос. Ушково, идя на работу в свой детский садик по тропинке протяжённостью не более 50 м, она сумела, что называется, походя, положить в полиэтиленовый  мешочек 30 отличных  белых грибов. Конечно, все, кто мог, кинулись вослед, но не нашли ничего. Грибы прятались в густом зелёном мху под тоненькими берёзками. По существу, в этих зеленых шапках ничего нельзя было разглядеть. О присутствии грибов можно было только догадываться. Но не всем! А на обратном пути там же Вера нашла ещё 10 белых.
     Один год выдался не грибным. Как-то у домика, в котором жили нянечки, работающие в их детском садике, Вера остановилась у крыльца. Две ещё крепкие бабки (они на лето устраивались в садик ради внуков) сидели на ступеньках и жаловались, что нынче лес совсем  пустой, грибов нет. Охали, ахали, как водится в таких случаях. Вера вежливо их слушала, а потом обернулась и за своей спиной, почти у крыльца показала им два крупных и крепких подосиновика. Бабки обомлели. Вера, конечно, оба гриба им подарила. После этого случая о ней стали складывать легенды – одна красивее другой. И, правда, было за что. Я всегда поражался её «грибной» везучести.
     Однажды осенью наши приятели пригласили поехать с ними по грибы. Это был Карельский перешеек. Поехали на известные им места. Мы там оказались впервые. Заехали на их «Москвиче»  по лесной дорожке на какую-то полянку. Выгрузились. Вы же понимаете, грибы – дело тонкое. Они нам кивнули, что вот здесь они за грибами и ходят. И сказавши это, быстренько ушли в одном им известном направлении. Мы остались вдвоём. Поляна была небольшой. В конце её находился мелкий ельничек. Не зная леса, мы не решились уходить далеко. Я вообще остался в окрестностях машины с тем, чтобы Вера, если увлечётся, могла до меня доаукаться. Но она далеко и не пошла. Ей приглянулся ельничек. Тщательно обследуя его, довольно быстро набрала полную корзину крепких молодых боровиков. Вернулась, «выгрузила» их у машины и снова в ельничек. Ещё полкорзины. Я пошёл следом и тоже нашёл несколько белых. Стали ждать наших друзей. Их не было довольно долго. Но вот, наконец, они появились. Их корзины были почти пустые, лежала в них какая-то разносортица, не очень высокого качества. Увидев наш «урожай», они откровенно растерялись и расстроились. Поехали домой. Больше они нас по грибы не приглашали.
     На Новгородчине, в нашей Берендеевке, благодаря Вере, мы всегда были с грибами. Сушили наволочками, солили тоже много. Как-то был смешной случай. Вера задержалась в Ленинграде. И должна была приехать на следующий день. Внучок наших соседей, узнав об этом, помню, побежал по всей нашей деревеньке и кричал:
• Бабушка! Бабушка! Скорее пошли в лес! Завтра Вера Анатольевна приезжает!
Все смеялись, но вскорости, собрались по грибы. Вера же всегда рассуждала просто:
• Каждому свой гриб. Они найдут свои грибы, а мы, хотя и позже пойдем, найдём свои. Наши грибы нас подождут.
И верно, свои мы находили всегда.
     Рядом с нашей деревушкой есть небольшой колок. Там Вера всегда брала несколько подосиновиков, как у нас говорили – красных. Как-то сосед с сынишкой вышел оттуда нам навстречу. Надо сказать, что грибником он был хорошим. В этом колке несколько грибов взял и остановился, глядя нам вослед – найдёт Вера что-нибудь или нет. Она нашла. Он был поражён  и шутливо поднял вверх руки – сдаюсь и преклоняюсь.
     Одним летом мы снимали комнатку в деревушке Чикино. Это район Выры по Киевскому шоссе. Рядом я проходил летнюю полевую практику со студентами. Обедал и ночевал дома. Как-то, придя к обеду, узнал, что Вера около самого Чикино обнаружила осинник. Там в довольно высокой траве среди пней в один заход нашла семьдесят красных челышей. Знаете, подосиновики на толстых крепких ножках с прилегающими к ним шляпками. Мощные красивые грибы.
      Это был первый урожай года, и мы вечером пригласили на грибы моих коллег. Пришли с удовольствием. Конечно, добыли водки. Помню, это был последний день её продажи, по низкой цене. Со следующего дня она сильно подорожала. Кое-как уговорили магазинщицу продать бутылочку. Пришлось идти к ней в избу. Она вынесла её из домашнего холодильника.  Конечно, в первую очередь все бросились в обнаруженный Верой лесок. И…! Ура! Как сейчас помню, тоже принесли тридцать изумительных челышей. Поужинали отменно. Все долго помнили эти грибы.  И здесь про Веру тоже пошли легенды.
     Одна из наших преподавательниц, проводивших практику наряду со мной, попросила Верочку взять её с собой в лес. Пошли. В итоге Вера снова пришла с полной корзиной, а её спутница не сумела даже у своей корзинки закрыть дно. Но…! Что поделаешь: грибы есть грибы. На другой день наша неудачница подошла к Вере и сказала:
• Знаете, Вера Анатольевна! Ведь я всю ночь не спала. Всё думала. Как же так, ведь мы с Вами ходили, почти что рядом, но Вы пришли с грибами, а я практически, ничего не набрала. Как же так получилось. Какой секрет Вы знаете? Никак не могла понять. И только к самому утру догадалась:
Я собираю, а Вы ищите! В этом всё дело.

2009
СОЧИНИТЕЛЬ ЗАГАДОК

     Неожиданно у меня появился маленький гость. Очень славный узбечонок. Мать приехала из Ташкента. Нашла здесь работу и «тянула» трёх мальчишек.  Один заканчивал девятый класс и собирался дальше приобретать специальность повара. Третьему не было ещё и года. Приходилось приглашать няньку. Снимала однокомнатную квартиру. Работала с утра до вечера.  Мой маленький гость был во втором классе. Она представила его Олегом. Почему-то была рада, что сынишка почти обрусел. Не без некоторого удовольствия заявила, что с ней ему  легче говорить на русском. Не знаю хорошо это или плохо. Но мать явно была нацелена на российское будущее своих детей. Ну что ж, ей видней.
     Мальчишечка прелесть. Плотненький. Круглолицый. Крупная голова с несколько уплощённым затылком как у грузин. На щеках ямочки, которые особенно симпатично проявлялись при улыбке. Очень общительный, живой. Но не развязный. Легко вступал в контакт. Всё кругом ему было интересно.
     Дал ему детские кроссворды. С удовольствием начал разбираться и преуспел. Потом ему это поднадоело. Перешли в другую комнату. Уселся на вертящееся кресло у компьютера.  Крутнётся в одну сторону, потом – в другую. Спросил про школу. Отзывался без восторга. Не нравилась учительница. С детьми у него было всё в порядке. С удовольствием рассказывал о всяких школьных происшествиях. Предложил ему поиграть в загадки. Живо согласился.
Начал я:
– Два конца, два кольца – посередине гвоздик.
Ответил правильно. Может быть, знал ответ. Потом загадал ему про огурец. Он не знал и перехвалил инициативу:
– Давай теперь я буду загадывать.
– Ну, давай.
Его загадки я отгадывал плохо. Он ужасно радовался моим неудачам и в восторге смеялся, продолжая крутиться на кресле.  Я радовался, глядя на него.
– Да, трудные ты задаёшь задачки. Но всё же, три, кажется,  я отгадал.
Он задумался. Легкая тень огорчения прошла по его лицу.
– Ну да! Но ведь, я же тебе помог.
Пожалуй, что и помог. Наверное, так.
Он повеселел.
– Знаешь, – сказал я, – загадывай ты. Мне ничего не приходит в голову. А ты столько загадок знаешь. Где ты их слышал.
– Да не слышал. Я их придумываю.
Он повернулся на кресле ещё раза два, и с хитрецой в глазах начал:
– Такое круглое и сладкое-сладкое, а наверху вот такое…
И он покрутил растопыренными пальцами обеих рук у себя на голове. Я задумался и сказал, что не могу догадаться.
– Ну, как же. Это так просто. Подумай. Сладкое-сладкое и такое круглое, а наверху…
И он снова закрути ладошками на голове и всеми десятью пальцами. Он смеялся, радуясь моему непониманию.
– Ну же, ну! Давай.
Я сдался.
– Да это же яблоко. Я ведь тебе говорил, что сладкое-сладкое и круглое, а наверху… . Ну, знаешь у яблока, такая наверху…
– Да, конечно, яблоко я знаю. Но ты запутал меня. Зачем же ты на голове двумя руками крутил? Я думал, что сверху что-то пушистое, как у морковки.
– Да, как же?  Я тебе показывал, что сверху, ну…, знаешь, такая штучка.
Было ясно, что проиграл я.
– Хочешь, я ещё загадку придумаю?
Мне хотелось порадовать его снова и снова.
– Давай, придумывай!
Его лицо стало сосредоточенным.  Через мгновение:
– Кошки ненавидят, мама боится, дети любят.
Я был бессилен.
– Что ж ты. Это же крыса. Кошка её ненавидит. Мама боится, а дети любят. Как же ты не догадался. – Сказал он с какой-то горечью за мою бестолковость.
– Меня сбило твоё – «дети любят». Разве ты любишь крыс?
Он вытаращил глаза от удивления.
– Конечно, очень люблю.
– Наверное, белых?
– Ну да, белых. Их все дети любят.
И я вспомнил, как в электричке метро напротив меня сидела девочка с белой крысой в клетке и как она ласкала её, почёсывая ей мордочку, и как крыса с лаской тянулась к ней, встав на задние лапки.
     И мне так захотелось, чтобы этот маленький узбечонок стал гражданином России.

2010
СТРАХИ

Гусеница
Жила-была гусеница. Она появилась на свет из маленкого яичка, которое в конце лета её мама-бабочка отложила под корой дерева. Конечно, гусеница, как и все детки, была вначале очень маленькой и ничего такого не знала. Ведь в яичке, где она росла первое время, мир принадлежал только ей. Поверхность яичка была для неё небом. Жизнь казалась простой и ясной.
 Но вот в какой-то миг это небо вдруг лопнуло. И она увидела, что мир гораздо больше и что она не одна. Рядом был дугие гусеницы – её братья и сёстры – маленькие, удивлённые и голодные. Оказалось, что у них много ножек, и они стали расползаться в разные стороны. У каждой началась собственная жизнь. Нашей гусенице повезло. Она упала на какой-то вкусно пахнущий зелёный листок и стала пожирать его с огромной скоростью. Таких листочков было много. Теперь для неё весь мир состоял только из них. Было тепло и светло. Так радостно стало жить. Гусеница ползла и ела. Ела и ползла. Куда? Она не знала. Да это для неё было и неважно. Главное, чтобы была еда. Поедая листочки, она быстро росла и толстела. И чем толще она становилась, тем больше ей требовалось корма. Неожиданно для неё еда закончилась. И она поползла куда глаза глядят, надеясь снова попасть на богатое для неё пастбище. Оно оказалось совсем недалеко, и она стала снова активно кормиться. Толстела и увеличивалась в размерах всё больше и больше.

Но вот и это пастбище закончилось. И она снова двинулась в путь. Так продолжалось довольно долго. День сменялся ночью. Наступал новый день. И нашу гусеницу было уже не узнать. Она стала просто огромной. Изменился её цвет. Она стала ярко зелёной. На кожице появились чёрные и жёлтые пятнышки. Красавица – да и только! Про еду она не забывала. Ела по-прежнему много и почти непрерывно. Но что-то внутри начинало её беспокоить. Она не знача о причине. А ей предстоял процесс окукливания. Перед этим следовало найти какое-то укромное местечко, что бы будущая куколка могла спокойно перезимовать в своём коконе. Только тогда весной из неё родится бабочка, чтобы радовать новый мир цветов, света и тепла.

Неожиданно для себя наша гусеница оказалась на какой-то твёрдой поверхности. От неё шёл непривычный и неприятный  запах. Ничего съедобного на ней небыло. Оказалось, что это была асфальтированная дорожка, проложенная людьми среди травы, кустов и больших деревьев. Она насторожилась  и встала.

Малыш
И надо же было так случиться, что в то же самое время к этому месту подошёл маленький мальчик с папой. Если бы папа шёл один, он, неверное, не обратил бы на неё никокого внимания. Тем более что в руках у него были пакеты, нагруженные чем-то тяжёлым. Скорее всего, он был в магазине и накупил там всякой еды. Малыш бежал впереди и внимательно рассматривал всё кругом. Он то и увидел гусеницу первым. Она так поразила его своими оргомными размерами и яркой окраской, что он остановился как вкопанный. Гусеница тоже его заметила или каким-то образом почувствовала. Ей показалось, что перед ней возникла угроза, и она приняла угрожающую позу. Изогнулась крючком, а потом довольно высоко приподняла свою головную часть  ножками вперёд.
Малыш тоже насторожился. Он не знал, что такое перед ним, что от этого ТАКОГО можно ожидать. Ничего подобного он раньше не видел и растерялся. К счастью тут подошёл папа. Его присутствие придало малышу уверенности. Озалось, что он прямо-таки отважный парнишка. Малыш решил защищаться. Но не знал как. Но, видимо, гусеница  оказалась для него примером. Он встал перед ней, изгонул спину, выставил вперёд руки, растопылил пальцы как крючки и стал тихонько шипеть. Это cоcтязание длилось несколько длинных секунд. И гусеница отступила в сторону, скрываясь в траве. Малыш был доволен. Он победил в этой страшной для него схватке. Не убежал, не заплакал, не стал просить заступиться за него папу. Он справился с чудовищем сам. Папа молча и с интересом смотрел на поединок сынишки. Когда гусеница отступила, он улыбнулся и похвалил сына. Гордые они пошли домой. Я оказавшийся невдалеке и видевший эту сцену, тоже порадовался за мальчугана.
***
Ужасный тигр
Когда моя дочь была ещё  малышкой, мы любили одну забавную игру. Я ложился на нашу широкую кровать, поворачивался набок и изображал спящего тигра. При этом шептал:
– Я тигр. Я тигр. Я сплю….
И тихонько посапывл.
Дочурка в это время стояла в другом конце комнаты, которая была довольно большой – 30 кв. метров. По условиям игры она должна была ко мне подкрадываться. И вот, когда она подходила совсем близко, я как бы неожиданно для неё начинал рычать и скрести «лапами». Она пугалась, визжала от страха и убегала снова на прежнее место. Вот такая была «дурацкая» игра. Но она нам нравилась. Она пряталась, потом подкрадывалась, визжала и убегала.
Однажды у нас в гостях был приятель со своей дочкой – практически одногодкой моей Елене. Чтобы позабавить гостью, я решил с нею поиграть в тигра. Но… всё сложилось не так, как обычно. Когда Алиса подкралась ко мне и я зарымал, никакого визга не последовало. Ребёнок бросился на меня и как говорят стал меня «рвать в клочья». Я вынужден был закричать:
– Сдаюсь! Сдаюсь. Я больше не буду!
Надо сказать, что после этого игру с тигром мы больше не практиковали.
Вот так.  Алиса победила тигра.

2016
СУРОВЫЕ НРАВЫ

     В восьмидесятых годах мы работали на лодочном маршруте по р. Вашке – одном из крупных притоков р. Мезени. Шли двумя большими лодками с обычным экспедиционным грузом. Лагерь для ночевок выбирали по обстоятельствам. В основном приходилось ставить палатки, организовывать костер, спать в мешках и делать многое другое из походной жизни. Выбирали безопасные места у реки, старались, чтобы их продувал ветерок, который частично спасал от туч комаров. Всё это было довольно утомительно, хотя в известной мере отвечало словам известной песни:
• …а вечером мы падаем на нары,
не ведая бессонницы вождей.
     В конце одного из дневных переходов на высоком берегу реки мы увидели маленькое зимовьё. По крутому склону к нему поднималась деревянная лестница, построенная заботливыми руками. Решили здесь переночевать. Поднялись. Маленький чистый домик из одной комнатушки, печкой, двумя широкими лавками вдоль стен, крошечным оконцем и нарами, наподобие полка в деревенских банях. Запас дров. Около домика – небольшой стол из досок и две скамьи. Чего ещё можно желать. Организовали ужин. Вдруг слышим, по лесенке от реки кто-то поднимается. Молодой мужик, среднего роста, крепкого сложения.
– Кто такие?
Мы объяснили, пригласили за стол. Он подсел. Настроен дружелюбно. Оказалось, хозяин зимовья. Шёл на лодке мимо. Увидел дымок от костра. Решил проверить. Обычно приезжает сюда рыбачить. Зимой где-то рядом и медведя брал из берлоги. Недалеко большая заводь – место его обычного промысла. Рыбой здесь считается только сёмга. Её он и промышлял, когда подходило время. Жил неподалёку, в небольшом лесхозном посёлке. Рядом находилась зона. Многие из отбывших срок оставались жить в этом же поселке. Он с ними ладил. Как выяснилось позже, человек был решительный и смелый. Бывшие заключённые и бесконвойные, работающие в посёлке, это чувствовали, на скандалы и обострения с ним не шли. Как бы походя, заметил, что кто-то из них начал было «доставать» его жену. Он этого человека спокойно без шума предупредил, что если тот не отвяжется, он его убьёт. И бывший зэк сразу ему поверил. Понял, что наш гость это может сделать, и «наезды» прекратились. Думаю, что и про медведя он рассказал нам не зря. Так, на всякий случай, чтобы мы поняли – он человек не робкий. Естественно, мы извинились за самовольное «вселение» и теперь уже задним числом, испросили разрешения в его домике переночевать. Он безо всякого ломания сказал:
– Конечно, о чём речь. Я же вижу, вы нормальные люди. Геологи. Занимаетесь делом.
И поставил из своей сумки бутылку, кажется портвейна. Выпили понемногу. Он расслабился. Стали говорить уже о его житье-бытье. И он вспомнил недавнюю свою историю на этом месте.
     С приятелем поставили в курье сети. Пришли через несколько дней. Хвать! А сетей-то и нет. Походили немного вдоль берега и увидели на противоположной стороне реки лодку рыбинспектора. Поняли, что сети снял он. У лодки никого не было. Они подождали немного, на своей лодке подошли к тому берегу и плавсредство инспектора увели. Стали ждать. Появился инспектор. Туда-сюда. Наконец, заметил их и всё понял. Начал кричать и требовать лодку вернуть. Всё это сопровождалось матерщиной и угрозами. Инспектор был хорошо выпивши. В ответ они потребовали вернуть им сети. Инспектор не собирался этого делать. И снова угрожал. Наконец, увидев, что мужиков ему не запугать, разделся и стал переплывать реку. Да видно, сгоряча так поступил, сил не рассчитал, начал тонуть и звать на помощь. Помощи не дождался и потонул на глазах наших рыболовов.
– Если бы он не ругался и не грозил, наверное, мы бы его вытащили, – сказал наш гость.
– А так, что? Кричит и кричит. Может, он нас обмануть хочет. И вообще-то мужик мусорный, нехороший. Дрянь человек. Так вот и потонул у нас на глазах.
Конечно, состоялся суд. Но что он мог предъявить? Мы же инспектора в воду не толкали. Кто его заставлял в реку лезть? Со злобы он всё это. Ну и поплатился.
     Допив свою кружку чая, наш гость сказал спасибо, распрощался и спустился к реке. Больше мы его не встречали. Ночёвка наша в зимовье оказалась неудачной. Почти не спали. Комаров в избушке было море, и мы поднялись утром разбитые, с опухшими лицами и руками.

2009
СЧАСТЬЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

За свадебным столом среди обычных по поводу молодожёнов тостов зашёл разговор о счастье.  Вспомнили фильм Михаила Ромма «А всё-таки я верю». В одном из его эпизодов идущая по улице девушка на этот вопрос ответила: – Счастье…?  Его нельзя определить. В него можно только верить. На миг все  задумались – так похоже на правду. Неожиданно в наступившей тишине раздался спокойный мужской голос:
– Я, пожалуй, с такой трактовкой счастья не соглашусь. Вы же знаете, у меня год назад родился сын. И вот, когда я утром ухожу на работу, обязательно подхожу к его кроватке. Посмотрю на него, и я счастлив. Радость и любовь наполняют моё сердце.
    Общее молчание было согласием  с этим простым фактом. Счастье должно быть конкретным.
***
    Последнее время меня стало тянуть на прогулки в обществе малышей. Детские площадки это такой прекрасный и волшебный мир. Сидишь на скамеечке, смотришь на их незатейливые игры, на счастливые лица мам и бабушек, опекающих своих чадушек, и на душе возникает какая-то благость. Дал нам Бог на закате дней такое счастье.         
    Конечно, все ребятишки разные, мамы с бабушками тоже. Но есть и общее: любовь наполняет их сердца. Я знаю, что они, не задумываясь, готовы за них отдать свою жизнь. Помню, как мы с моей мамой стояли на платформе метро, держа за ручонки, тогда ещё маленькую её  внучку, и мне пришла в голову совершенно идиотская мысль:
– Мама, спросил я, – а если Ленка неожиданно упадёт с платформы, что ты станешь делать.
Она мгновенно ответила:
– Я прыгну к ней, и мы вместе погибнем.
Мамы уже давно нет, и я намного пережил её срок, и дочка уже давно стала бабушкой, но мне до сих пор стыдно за этот вопрос. Конечно, я при этом подумал и о себе и о Вере. Мы тоже, не задумываясь, прыгнули бы, но при этом пытались бы спасти её. Можно было бы побежать к концу платформы, может быть, спрятаться под ней, или выбросить ребёнка на платформу. Но бабушка этого бы не смогла. Она была на пенсии, пережила блокаду. Ей все эти выверты были не под силу. Она только  могла закрыть внучку своим телом и, не задумываясь, такое решение приняла.
    А сегодня передо мной бегает весёлый мальчишка, лет трёх. На коленках залезает по ступенькам на горку-слоника, бежит по верхней площадке и быстро скатывается на попе по скользкому лотку. Мать вся светится в улыбке и только едва успевает страховать его и ловить на конце ската. Малыш играет с ней. Бегает то туда, то сюда, снуёт по верхнему настилу. Оба смеются. И мне так радостно смотреть на них обоих.
    Вечером сижу на той же скамейке. Мимо проходит совсем маленькая девочка. Такой ещё несмышлёныш. Остановилась и стала с любопытством смотреть на меня. Я улыбнулся ей, сказал, здравствуй и предложил сделать ладушки. Стал медленно хлопать ладонями, приглашая её повторять за мной. Она вначале не поняла, потом начала пробовать. Её пухленькие ручки делали это неумело. Рядом стоящая мама сказала, что она ещё этого не пробовала.  Но у девчушки стало получаться. Она обрадовалась и когда они отошли от меня, она всё оборачивалась и неуклюже шлёпала ручонками. Я был счастлив. С таким настроением я вернулся в дом и когда засыпал, видел перед собой это хлопающее в ладошки чудо жизни.
    Через несколько дней я снова сидел на той же скамейке. Мимо меня крохотный мальчишечка тащит на верёвочке пластиковый паровозик. Разноцветный и красивый. Игрушка перевернулась, верёвочка запуталась за колёсики. В общем  – маленькая авария. Малыш этого не замечает и продолжает тащить паровозик, который уже лежит на боку. Подбежала мама, всё поправила и сунула верёвочку в руки сыну. Тот как-то рассеянно взял её, но тут его внимание отвлекла девочка, скатывающаяся с горки. Он верёвочку бросил и направился к горке. Мать – за ним. Паровозик остался стоять неприкаянным. В это время появился другой мальчуган, чуть постарше. Он тоже за верёвочку катил свою красивую машинку. На его пути оказался паровозик. Он встал в какой-то задумчивости, видимо, размышляя, что делать ему дальше. Путь преграждён. Я подумал, что он объедет стоящий перед ним брошенный паровозик. Но неожиданно для меня он принял совершенно другое решение. Он отодвинул паровозик ногой и пошёл своей прямой дорогой.
    И тут я вспомнил один занятный тест на поведение людей в подобной ситуации. Задача заключалась в следующем:
    Вы двигаетесь по дороге, ведущей вас к определённой цели. Неожиданно дорога упирается в стену. Стена высокая. Вы перебраться через неё не можете. И тянется она в обе стороны необозримо. Спрашивается, что вы будете делать.
    Я ответил, что поверну обратно, потому что цель, которую я поставил, скорей всего, для меня является ложной. Или я пошёл не той дорогой.
   Вера сказала, что она пойдёт вдоль стены. При этом направо или налево неважно. Стена не может быть бесконечно длинной и где-нибудь закончится. А может быть, в ней обнаружится калитка или какой-то пролом, через который ей удастся перелезть.
    Наша дочь, практически не задумываясь, выбрала свой вариант. Она заявила, что будет копать лаз под стеной и через него выйдет на другую сторону.
    Глядя на малыша, который отодвинул ногой мешающий ему паровозик, я подумал, что в случае со стеной он стал бы её ломать или каким-то способом пробивать в ней брешь, наконец, разбирать.

    Через несколько дней я решил посидеть на соседней площадке, устроенной для всякого рода спортивных упражнений. В дневное время на ней часто прогуливаются мамаши с ребятишками. Когда я устроился на одной из спортивных скамеек, ко мне подошла девочка лет пяти и стала меня с интересом разглядывать. Потом неожиданно спросила:
– А что ты тут сидишь?
Я не стал рассказывать ей о своих проблемах, а просто ответил:
– Да вот пришёл посмотреть на тебя. Такая ты красивая и нарядная. Видно сразу –  очень хорошая девочка. Глазки у тебя весёлые.
    Видимо, ответ вполне её устроил, и она отошла к маме, которая за ручку держала младшенького. Немного погодя они собрались уходить, и мать позвала мою девчушку. Та, проходя мимо меня, неожиданно повернулась и спросила маму:
– А как же дедушка?
Мать не нашлась, что ответить. А я сказал:
 – Иди, иди с мамой, я скоро тоже следом приду.
И она успокоилась. А я подумал:
– Раз нас такие малышки зовут с собой, значит, мы им интересны и ещё нужны. И на сердце стало веселей – и жизнь хороша, и жить хорошо!
***
    А вот ещё одна история, которую мне рассказала моя приятельница Катя Коршунова. Когда её внуку было пять лет, он неожиданно для неё спросил:
– Бабушка, а деньги это самое главное?
Она просто опешила. Откуда у малыша такой вопрос. Подумала – наверное, в телевизоре всякого насмотрелся или какие-то разговоры взрослых так его озадачили.
– Да, нет, внучек мой дорогой. Главное – это любовь. Любовь за деньги не купишь.
Ребёнок успокоился и занялся своими детскими делами. Екатерина тоже больше эту тему не стала обсуждать. Но у малыша её ответ, видимо, как-то засел в голове. И вечером он снова спросил её:
– Бабушка! А ты меня любишь?
– Конечно, родной мой! Конечно, люблю. Я тебя люблю больше всех на свете.
Внук радостно заулыбался, стал Катю обнимать:
– И я тебя, бабуля, люблю, очень-очень.

2013
CЮРПРИЗ (ЗАПИСЬ СНА)

    Земля оказалась любознательной планетой. Она внимательно следила за действиями живущих на ней людей и в какой-то момент  почувствовала, что их,  иначе, чем прежде, стала привлекать ею маленькая спутница. Они уже не  просто смотрели на небо и любовались Луной по ночам, слагали про неё стихи, писали картины и ласково называли цыганским солнцем.
    Их ракеты летали всё дальше и дальше, и вот начали достигать Луны, потом облетать её, фотографируя и так и сяк. Из загадочной красавицы она стала превращаться в некий объект изучения, картирования и возможного захвата. Неожиданно на ней появилась  космическая капсула. Нежную серебристую кожицу её маленькой спутницы стали дырявить стальными иглами, брать образцы. Появились проходимцы, которые начали делить её на участки и выставлять на продажу. Человеческая алчность росла изо дня в день. И казалось, конца этому не будет. Земля всё это давно ощутила не себе и очень за Луну беспокоилась.
– Неужели, неужели, – думала она – это прекрасное маленькое  создание постигнет та же участь, что выпала на её долю.
   Но что Земля могла сделать. По крайней мере, сейчас. Она могла только смотреть и переживать.
    И вдруг, как ветер, по Земле пронеслась весть: люди полетели на Луну. Какой-то корабль «Аполлон» понёс в своём чреве несколько астронавтов. Земле так хотелось, чтобы у них ничего не получилось. Но и людей было бы жалко. Ведь Земля всё-таки относилась к женскому роду-племени. А эти – летуны-то, как-никак, были свои. Привыкать к ним она стала.
И вот получилось. Всё человечество ликовало. Но какая-то его часть, хотя и радовалась (кажется искренне) удаче, но некоторый червь зависти всё же сидел в её душе. Дело в том, что двум державам хотелось быть первыми.  События развивались ошеломляюще. Правда, об этом знал только очень ограниченный круг людей.
*
    Американцы с триумфом вернулись  на Землю. Многочисленные материалы их путешествия стали достоянием не только учёных, но и всего остального человечества. В то же время было понятно, что астронавты привезли гораздо больше, чем показали. Но для Земли все их секреты не были тайной. На то она и Земля. Когда астронавты  докладывали в НАСА результаты своей экспедиции, конечно, Земля услышала весь разговор.
Генерал (руководитель проекта)
– Ну что ж полковник Армстронг, официальный доклад, я считаю, пошёл наотлично. Теперь перейдём в соседнюю комнату и за чашкой кофе поговорим приватно.
Армстронг.
– Генерал, я рад, что Вы захотели побеседовать в неофициальной обстановке. Что называется, в узком кругу. Как бы по-семейному.
Генерал.
– У меня, собственно, пока один вопрос – что необычного Вы на луне увидели.    Неожиданного, в том смысле, что, скажем, потрясло Вас и весь экипаж.
Армстрогнг
– Генерал, боюсь, что я очень Вас расстрою. Вы не поверите, но оказалось, что мы на луне были не первыми.
Генерал
– Полковник, помилуй бог, что Вы такое говорите. В чём дело. Почему вы так решили. Для такого мнения должны быть очень веские аргументы. Я бы сказал так – железные факты. А кто же там до нас был.
Армстронг
– Генерал, как не печально об этом говорить, но до нас там побывали русские.
Генерал
– Этого не может быть. Они бы об этом растрезвонили на весь мир.
Назовите, наконец, факт.
Армстронг
– Пожалуйста. На нетронутом слое лунной пыли, видимо, чем-то острым, крупным шрифтом были начертаны русские слова:

КИСА И ОСЯ ЗДЕСЬ БЫЛИ 

Земля  смеялась.

2013

ТАЁЖНЫЙ РАСТРОПОВИЧ

     Я обратил на него внимание при устройстве первого полевого лагеря. Попросил помочь нести бревно. С  удивлением Серёга посмотрел на меня. Молча подошёл к бревну, поставил на «попа» под крутым углом. Ловко подлез под него. Немного подсел. Без видимого напряга взял на плечо и понёс.
     Был он на полголовы ниже меня, худощав и отроду шестнадцати лет. Силой не отличался. Но парнишка таёжный. Эвенк.
     Стало неловко. С тех пор я брал брёвна (подъёмные, конечно) один. Намного позже, уже в Даймище (под Сиверской в Ленинградской области) на спор этак-то поднял даже телеграфный столб. Да и в деревне, потом этот навык пригодился, когда обустраивал свою избу и заготавливал дрова.
     Почти месяц я ходил в маршруты с начальником нашего отряда, Нееловым Александром Николаевичем – опытным геологом, не первый год работающим в Мамско-Чуйском регионе. Учитель он был превосходный. Перед выпуском меня «в свет» сделал контрольный маршрут:
– Сегодня поведёшь ты.
Когда я спрашивал, меняя азимут маршрута:
– Туда идти?
Он  отвечал:
– Не знаю. Как скажешь.
Точно вышли на новый лагерь, и он поверил в меня (ведь главное было не заблудиться (ненаселёнка!)):
– С завтрашнего дня станешь ходить самостоятельно. За рабочего у тебя будет Сергей. Парень он хороший. И главное местный. В тайге с ним тебе спокойней. Но на поводу у него не иди. Они тоже блудить умеют.
     Так с Серёгой и проработал я весь оставшийся сезон. Парнишка он был от матушки-природы, без элементов цивилизации в голове. Вначале меня поражало его мощное бессознательное «ЭГО». Сядем обедать. Разложим еду на пеньке. Серёгу приглашать не надо. Хватает (буквально!) и, если деликатничать, то съест всё, не оставив мне ни кусочка. Не хотелось опускаться на его первобытный уровень, и вначале мне почти ничего не оставалось. Потом я стал делить еду пополам, и каждый ел своё. Меня ужасно это коробило, а сказать ему было неловко. И так почти  во всём. Какой-нибудь родничок, или чистая лужица. Пить хочется нестерпимо. Серёга первый. Пьёт до тех пор, пока не начнёт рыгать. Мне приходится стоять и ждать. В такие моменты для него я просто не существую. Почти как наш Казбек – крупная собака, которая с нами увязалась ещё с Мамы. Найдёт лужу, и сразу в неё лапами и лакает, лакает, пока не напьётся.
     А маршруты у нас были своеобразные. Подъём километра три-четыре по лесу, потом выход на так называемые гольцы – безлесные каменистые вершины, которые, собственно, для геологической съёмки и представляют главный интерес. Там ветерок, нет комаров, но…нет и воды. Разве что местами снег. Но, я уже знал, что его лучше не есть. Потом жажда охватывает ещё сильнее. Иногда до того прихватит, что спускаешься к  лесу в верховья ручейков  за водой.  Иногда «добывали» воду изо мха, выжимая его. Дрянь порядочная, но всё же, вода. На крупных каменных свалах (курумах по якутски) жажда обострялась ещё тем, что под огромными глыбами вода журчит, но добраться до неё не возможно.
     Как-то об особенностях Серёгиного «ЭГО» я посетовал Неелову, зная, что парнишка меня может слышать. И удивительно, он после этого изменился. Стал внимательнее.
     Наши якуты проверяли меня по-своему. Однажды, видимо сговорясь, один из них прыгнул с пенька мне сзади на спину. Моя реакция оказалась для них неожиданной. Я мгновенно перекинул нападавшего через голову, ухватив его за руку. Бросок был резкий и тяжёлый для нападавшего. Он крепко ударился спиной о землю. Больше таких попыток они не делали. Я же не возмущался. Просто промолчал. В другой раз у реки, кто-то начал кричать о помощи. Я всё бросил и побежал на крик, ещё не зная, в чём дело. Оказалось, снова якутская провокация. Они поспорили, побегу я на помощь или нет. Кто-то проспорил.
     К маршрутам Серёга проявлял большой интерес. Особенно его интересовало, как я иду по компасу и почему так точно выхожу на новый табор. Неоднократно просил показать, как это делается. Думал, что магнитная стрелка сама показывает путь. Доверие ко мне росло.
     Вышли на приток Правой Мамы – Ушмукан. Cделали днёвку. Серёга стал готовиться к рыбалке. Позвал меня. Я смотрю на его снасть.
• Шпагат, привязанный к довольно толстой жердине.
• К свободному концу, вместо привычной нам блесны ладится плоский
кусок свинчатки, напоминающий маленькую рыбку. Шпагат привязывается через отверстие под её верхним «плавником».
• Изо рта «рыбки» торчит крупный кованый крюк.
• «Рыбёшка» оборачивается серой шкуркой, напоминающей мышь.
   В такую снасть я не поверил и на рыбалку не пошёл. Прошло немного времени, крик радости. Потом ещё. И вот появляется Серёга. Тащит улов. Это линки. Таких крупных рыбин мне видеть ещё не приходилось. Пожалел, что не пошёл с ним.
     Сделали уху. Получилась изумительная. Душистая и вкуснющая. У меня в миске оказалась крупная голова. Про себя подумал:
– Вот жадюги!  Вместо хорошего куска голову подсунули. Что тут есть то?
Не знаю как к ней и подступиться. Верчу так и этак. И вдруг голос Егорова (нашего якута рабочего):
– Саска, давай меняться. Я смотрю, ты в рыбе ничего не понимаешь.
Я отдал ему голову, он мне отличный крупный кусок от середины. Все остались довольны. Оказывается, голова – это деликатес. И мне дали лучшее. Егоров  разделал её с таким смаком. Каждую косточку обглодал и обсосал, громко и вкусно.

    К концу сезона мы оказались недалеко от одинокой палатки, в которой летом жила семья Сергея. Он пригласил пойти вместе с ним. Убогое жилище. Почти слепая мать, сестра, младший брат. Серёга добытчик. Принёс от нас полный рюкзак еды. Радовался. В хорошем настроении. Захотел угостить меня солёным хариусом. Отошли от палатки. Брат показал прикрытую мхом неглубокую яму. В ней берестяной короб с рыбой. Вынул по штуке. Мне – самую большую. Вид не аппетитный. Я немного поковырял. Показалось, что рыба просто сырая. Потом-то уже в районе Мезени (Архангельская область) я понял, какой это редкий и вкусный продукт – малосольный хариус.
     После посещения матери Сергей стал грустить. На очередной днёвке, смотрю, берёт банку из-под сгущёнки, пробивает в неё две дырки и бросает в костёр. Я просил:
– Зачем?
– Музыку делать буду, – ответил он.
Вслед за банкой туда же в костёр бросил железную проволоку от ящика с консервами. Прокалил до звона. Затем заготовил палку около полуметра длиной. Вытащил банку из костра. Этой палкой проткнул её в проделанные дырки. Проволоку перекинул с одного конца палки на другой. Натянул её, наложив на банку. После этого сделал этакий детский лук с тетивой из тонкого шпагата. Позвал меня:
– Пошли смолу искать.
На одной из сосен смолу нашёл и натёр ею шпагат лука.
– Всё, – говорит,– готово.
Сел на пенёк. Задумался. Стал каким-то грустным и тихим. Меня уже не видел. Опустил свою «виолончель» к коленям. Взял «лук-смычок» и начал играть:
– Ж-ж-жи! Зжи-зжи-жи.
Серёгу покачивало. Глаза его смотрели отрешённо и в никуда. Какая-то пронзительная тоска вползала в сердце.

2010
ТАРТАР 

      В конце шестидесятых годов один из ведущих институтов министерства геологии разработал новую по тем временам методику оценки эксплуатационных запасов промышленных вод. Она была принята в производство, выделено финансирование и всем геологическим  Управлениям СССР даны поручения на срочные работы по ее  региональному внедрению. В  основном это касалось йодо-бромных вод. Управления к такой работе были не готовы, тем более, что она оказалась сверхплановой. Не выполнять ее они не могли и потому стали в массе своей искать субподрядчиков. По северо-западному региону среди таких подрядчиков оказался я. Поскольку новой методики исполнители не знали, ее разработчик срочно организовал семинар, который должен был всем помочь.

     Местом семинара выбрали Туркмению, на юго-востоке которой функционировал йодный завод, перерабатывающий соленые подземные воды с высоким содержанием йода. Предприятие находилось в песках пустыни Кара-Кум у северного склона Копед-Дага. Принимал нас небольшой городок, состоящий в основном из глинобитных домиков, скрытых за такими же заборами, узкими и пыльными улочками, конечно, базаром. Была глубокая осень, и потому тартарное пекло пустыни нас не преследовало. Зато дынь было в изобилии. Около большущих горок этого душистого товара располагались и, вероятно, жили целые семьи. Никаких весов не было. Хозяин, когда вы дыню выбрали (часто с его помощью), называл цену. Во и все. Надо сказать, что таких вкуснющих дынь я больше не ел никогда.
     В первый же вечер нас пригласили посмотреть долину Узбой  и искупаться в тамошнем соленом озере. Как ни странно, народу набралось мало, и на небольшом автобусе нас отвезли к месту. Кругом безжизненная равнина. Недалеко от дороги несколько небольших групп  верблюдов. Отойти от дороги страшно.  Казалось, что, как только потеряешь из виду шоссе, сразу окажешься нигде – один не то на Земле, не то на Луне. Тогда я понял, что понятие тартар включает в себя не только пекло ада, но и ощущение вечной безысходности.
      Ну вот мы доехали до соленого озера. Площадь невелика. Вода «переполненная» растворенными солями свинцово-мертвая и кажется густой. У берега устроена простенькая  купальня из досок. Ступеньки покрыты толстым слоем соли, будто льдом. Вдоль самой кромки берега рапа озера кроваво-красная. Нам объяснили, что это пурпурные бактерии. Значит, даже в такой соленой присоленной воде есть жизнь. Признаюсь, что купаться как-то сразу расхотелось, хотя мы понимали, что раз приехали – надо. Смелости нам придал семидесятилетний профессор Николай Иванович Плотников. Не колеблясь, совершенно спокойно он вошел в рассол. Мы последовали его примеру. Утонуть в этом озере нельзя. «Пресного» человека она в себя не принимает. Хорошо лежать на спине, можно сидеть, скрестив ноги по-турецки. Чувствуешь себя живым поплавком. У купальни душ. После озера следовало обмыться, и можно спокойно возвращаться.
     Среди нас был человек (непосредственный наш заказчик), у которого этот первый вечер на соленом озере отбил охоту приезжать сюда снова. Небольшого роста, такой весь сферический, выпуклый со всех сторон. Особенности рассольной воды озера он не предусмотрел, и решил поплавать, как обычно это делают, лежа на животе. Он сразу крутнулся на своей выпуклости головой вниз… Помните песню:
– Пошел купаться  Даверлей-Даверлей,
Оставив дома Доратею…..
……………………..
Но голова-ва-ва тяжелей ног-ног, она осталась под водою.   
 
     Инстинктивно он начал размахивать руками и тем самым усложнил свое положение. Брызги рассола попали в глаза, он перестал видеть и ориентироваться в пространстве. В испуге начал просто молотить по воде всеми конечностями и, наконец,  перестав что-либо понимать, стал кричать о помощи. Казалось, он сейчас закричит:
– Тону, тону!
В первые секунды все засмеялись. Так это забавно выглядело. Но потом поняли, что «утопающему» не до смеха, что  все может обернуться трагедией. Его вытащили и почти ослепшего от рассола отвели в душ. Постепенно все пришло в норму. Больше он с нами не приезжал.
     Закончилась деловая часть семинара и участников, как обычно, повезли на экскурсию по достопримечательностям края, связанным с темой нашего пребывания в Туркмении. Первым, естественно, было посещение йодного завода. Работал он по закрытой от глаз японской технологии и внешнего впечатления на нас не произвел. Такое чистенькое предприятие. Мы захотели увидеть конечный продукт. И нас повезли к небольшому открытому сараю среди песков. И тут мы поняли, как мог бы выглядеть тартар. Несколько человек, одетые с головы до пят в защитные костюмы, в которые облачаются спасатели в момент химической или атомной атаки, молотками разбивали металлический йод, расфасованный в плотные полотняные мешочки. Затем, когда  содержимое мешочков достигало необходимой мелкости, его высыпали в небольшие фанерные бочонки и запечатывали. Близко подходить нам не рекомендовали. Известно, что кристаллы йода сублимируют, иными словами, способны переходить сразу из твердого в газовое состояние. Для легких человека вдыхание таких паров разрушительно. Естественно мы побереглись.
– А как же рабочие? – поинтересовались мы.
– Да, вот так! Они же в костюмах с респираторами, – был ответ.
– Привыкли. Конечно, летом очень жарко. Это же Кара-Кумы. А что делать? Для них здесь другой работы нет.
– Сколько же они зарабатывают?
Оказалось немного. Как инженеры в России. Глядя на этой йодный сарайчик, начинаешь понимать, что тартар может быть и на Земле и тартар добровольный, вынужденный.

     Далее нас повезли на нефтяную скважину. По дороге, справа от шоссе мы увидели огромное черное облако. Именно огромное, а не просто большое. Я думал, что это горят нефтепромыслы. Нечто похожее я видел на Северном Кавказе. Но оказалось, никакого пожара нет. Это просто работал сажный завод. До этого я не знал, что такие заводы существуют. В душе мы посочувствовали людям, которые там работают и живут. Это ни какой-то там смог! Это «густая» сажа. Кстати, мы поинтересовались, куда сбрасывают использованные технологически воды йодного завода. И  получили спокойный ответ:
– Как куда? Разумеется в пески. А куда же еще? – Вопросы экологии тогда еще не обсуждались.
     Наконец мы подъехали к тому месту, которое называлось скважиной. Никакой скважины мы не увидели. Перед нами было небольшое нефтяное озерцо –поразительная черная гладь, под которой ощущалась  бездна. Близко нас не подвели. Приближение грозило бы катастрофой. Песок под ногами начинал быстро уходить, как будто возникала некая глубинная осыпь. Мы инстинктивно отступили. Оказывается, «озеро» возникло, когда из скважины начала бить нефть. Видимо, на глубине песок был так пересыщен нефтью, что, когда она через скважину стала уходить вверх, песок начал быстро уплотняться, и образовался провал. На вопрос:
– Какова глубина этого озера?
Нам ответили:
– Никто не знает. Вышка была сорок метров, ее не успели демонтировать. Всё происходило так быстро. Бежали кто куда. Успели. Жертв не было.
     Пустыня поглотила скважину и вышку. Я почувствовал под собой тартар. До этого мне приходилось нырять с борта судна в Черном море, где глубина была порядка двух километров. И когда я нырнул и выскочил на поверхность, с ужасом вдруг почувствовал, что под моим животом – бездна. Ощутил ее животом. А здесь вместо воды был песок, и я стоял на нем.

     На этом ощущении тартар не закончились, по крайней мере, для меня. После семинара, как требовала того традиция, был прощальный банкет. Место хозяева выбрали прекрасное. Столы были накрыты прямо на берегу Каспия. Хлеб-соль, вино. Тосты. Интересные разговоры. Но всему наступает конец. Почувствовав его приближение, мой сосед по столу, известный профессор из Иркутска, с которым мы были в дружеских отношениях, и который вел стол, предложил мне сказать заключительный тост. Как это принято, особенно на востоке, я поблагодарил хозяев за прекрасную организацию семинара, гостеприимство и в конце – за вкусный и обильный  стол.
     И вдруг, неожиданно для всех и, особенно для меня, автор новой методики и заместитель директора московского института, который инициировал нашу туркменскую встречу, будучи изрядно навеселе, встал и самым грубым образом нахамил мне в ответ на мой прощальный тост. Замечу, что мы с ним знакомы не были. Взоры всех обратились на меня. Я был ошарашен. Обойдя стол, он подошел ко мне сзади и продолжил свое «выступление».
     Его оскорбление настолько вывело меня из себя, что я встал и молча с разворота от стола сильно ударил его в живот. Он отлетел. Сотрудники, следовавшие за ним, поймали его в руки и увели. Праздник был испорчен. Все разъехались по домам. Я чувствовал себя крайне не ловко, хотя никто меня не осудил. Так тартар простился со мной и, в какой-то мере, с остальными. Какая-то дьявольщина. Так все было хорошо.

    К сожалению, мне предстояла еще одна встреча с Сергеем Сергеевичем (так его звали). Я был в командировке в Болгарии, и меня пригласили на корпоративное празднование советского ноябрьского праздника. Войдя в зал, неожиданно для себя я встретил там Сергея Сергеевича. Мы поздоровались, узнали кто здесь, в Болгарии, зачем и всё. Он не преминул похвалиться, что его встретили в аэропорту на мерседесе и поселили в прекрасном номере самой престижной гостиницы. Я все еще чувствовал перед ним какую-то неловкость за Туркмению и сказал ему об этом. Он махнул рукой:
– Какая ерунда! Зачем об этом вспоминать.
И добавил:
– Брось, я думал, ты умнее. Знаешь, заходи ко мне завтра. Я буду рад.
    Не знаю, почему, но я пообещал, отказавшись у приятелей от охоты в горах, куда был приглашен на праздники, о чем позже очень жалел.
 Пришел к нему в номер. Говорить не о чем. Он молчит, я – тоже.
– Ну что, давай, выпьем, – предложил он.
Я ответил, что можно. Выпили. Помолчали. Потом выпили еще. Снова помолчали. Говорить нам было не о чем. Я так и не понял, зачем он меня пригласил и с какой стати я согласился придти. Выпили еще. Опять помолчали. Видимо, он дошел до какой-то своей кондиции. И снова началось тоже, что было в Туркмении. Мне надо было уйти, но получилось по-другому. Началась потасовка, правда на уровне какой-то дурацкой возни. Тут снова появились его ребята и повязали своего шефа, умудрившись сломать ему (это мне сказали позже) ребро. Он успокоился, а я, посидев с его молодцами, которые за него извинились, уехал в свою скромную гостиницу.
     От них я узнал, что мужик он неплохой, никому зла не делает, работяга, но вот когда выпьет, начинает дебоширить и хамить. Меры не знает. Они к этому привыкли, и внимания не обращают. Стараются по своему его «охранять» от его же дури. К сожалению, он этого не понимал.
     Позже мне рассказали, что в тот же вечер он спустился в ресторан гостиницы, много выпил, стал плакать за столом, потерял ключ от номера и доставил много хлопот и неприятностей служащим ресторана и гостиницы. Но меня это уже не касалось. Мой тартар с ним закончился.
     Спустя несколько лет я узнал, что один из докторов наук их института, не вытерпев очередного пьяного хамства Сергея Сергеевича, написал на него бумагу чуть ли не в ЦК Партии. Сергей Сергеевич был снят с должности. Надо сказать, московские коллеги этот поступок с письмом не одобрили. Автор жалобы, по существу, был подвергнут корпоративному остракизму, и ему даже пришлось покинуть Москву. Вспомнили и меня:
– Зря «такой-то» жалобу написал.  Вот Павлов, ничего не писал, никому не жаловался, взял да и врезал ему по-простому. Так-то ведь лучше.
     Этот Сергей Сергеевич был им в чем-то симпатичен. Не делал он никому вреда. Дурной был и все.  А меня «реабилитировали» и даже одобрили.  Мне стало легче. На этом  мой тартар закончился.

2008

ТЕЛЕГА ЖИЗНИ

   Вдруг остро захотелось написать что-то из жизни моего поколения на мотивы стихотворения Пушкина «Телега жизни».

Бремя.
Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега не ходу легка;
Ямщик  лихой, седое время,
Везёт, не слезет с облучка
А. Пушкин (здесь и далее).

   Крепкий молодой парень, успешно отслужил четыре года на флоте. Тогда норма такая была. Никакой дедовщины. Кормили, как говорится, на убой. На фотографии того времени лицо пышет здоровьем. Снимок сделан, вероятно, в связи с получением лычек сержанта. Дед его служил ещё в русской армии (кажется, в кавалерии) и, судя тоже по фотографии, имел те же отличия.  Бремени матросской жизни не ощущал. Ходил на Большом охотнике. Получил военную специальность гидроакустика. На морском слэнге назывался «слухачём». Прослушивал морские глубины с целью обнаружения подводных лодок противника. Должность ответственная. От качества его работы, зависело главное. Гордился. Бывая в увольнении на берегу, всегда заходил к нам. Форма пригнана с иголочки, брюки-клёш отутюжены в «железную» стрелку. В общем, служба шла, как я понимал, в удовольствие. Хотя, как и все, мечтал о дембеле. Но дни не считал. Разве только в самом конце, но без какой-нибудь внутренней суеты. О будущей штатской жизни особенно не беспокоился. За плечами дорожный строительный техникум.
    Наконец, дома. Старые приятели. Девушки, у которых он пользовался успехом. Танцплощадка. Конечно, выпивки. Отдых затягивался. И вот, как говорят, попал в историю. Получил срок – семь лет. В заключении работал на стройках. Досрочное освобождение. Думаю, оно вышло не случайно. Парень был со струной. Да и служба на флоте укрепила его дух. Рассказывал случай, произошедший с ним в первый день появления в камере. А первый почти всегда определяет и дальнейшее. Привели. Определилась койка. В тюрьме была библиотека. Поощрялось чтение. Да он и так любил читать. Лежит, читает. А какой-то парень залез на окно и стал кричать. Охрана потребовала назвать фамилию. Он назвал, но не свою. Может быть случайно, но новенького. Ну, назвал и назвал. Вскорости входит надзиратель:
• Кто тут N? На выход. За нарушение режима карцер. Двое суток.
Он ничего не сказал. Отсидел. Вернулся. Молча подошёл к разгильдяю, назвавшегося его фамилией. И дал ему в ухо хорошую затрещину. Потом спокойно сказал:
• Мне таких как ты на одну руку четырёх можно. Понял? Следующий раз называй свою фамилию.
И улёгся на койку читать книгу. И по тюрьме поползло.
    Возникло какое-то уважение. На строительстве стал бригадиром. Потом прорабом. В общем, получил ещё один жизненный опыт. К сожалению, суровый.
    Освободившись, работал по специальности. Женился. Уехал в южный город на берегу Азовского моря. Был даже принят в ряды КПСС. Возглавлял строительную контору.  Родил двух сыновей. Старший пилот высокого класса. Младший – инженер авиационного профиля.
    С женой и старшим сыном приезжал ко мне в гости в деревню. Всё у него было хорошо. Сын – просто красавец. Спортсмен. Атлетического сложения. Высок. Широк в плечах. Любо дорого было смотреть на него.
    Пришло время армии. К сожалению, армия уже была не та. Парень решительный и смелый. Бежал. Домой. Отец привёл его в местный военкомат. Правдами и неправдами, направили в другую часть. Всё простили. Напереживался мой приятель по полной.
    Несколько лет назад потерял жену. Умирала у него на руках. Страшно. Дети давно разъехались. Один бобылём. Пережил инфаркт.
    Вот так сложилась жизнь. Время для него, то тянулось, как худая кляча, то летело птицей-соколом. Жизнь ведь сама по себе бремя. То лёгонькое и приятное, то тяжёлое и давящее.
    Но время не останавливалось никогда. Ямщик погонял лошадей, то шагом, то вскачь. Но с облучка не слезал.
*
    Больница им. 25 Октября на Фонтанке, недалеко от Троицкого собора. В 1963 году там располагалось хирургическое отделение Военно-Морской медицинской академии.  Я бывал там каждый день в течение месяца. Огромные палаты. Человек по тридцать. Прекрасный персонал. Некоторые сёстры прошли войну. Человеческое доброе отношение. При мне привезли старую женщину в очень тяжёлом состоянии. Позже узнали, что ей много за восемьдесят. Рак. Видно, интеллигентный и образованный человек. Всё понимает. Сильное кровотечение. Но я поразился, как она цеплялась за жизнь. Зовёт сестру, врача. Скорей, скорей. Казалось бы, ну потерпи ещё чуть, чуть. И все муки кончатся. Другие молят об эвтаназии. Ведь понимала же, отсюда уже не выйти. Увезли. Умерла на операционном столе. Для неё время остановилось. Ямщик пересел на другую телегу.

Утро.
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
                Кричим: пошёл!...

    Между собой мы называли его Воля. Мы – это аспиранты кафедры. Он поступал годом раньше и годом раньше нас успешно защитился. Активности и энтузиазма ему было не занимать. Профессией увлечён. Летом, будучи в Адлере, каждый день бывал у меня. Оказалось, что нас интересовали одни и те же вопросы. Но он, как говорят, шёл на шаг впереди. Начинаю ему рассказывать, что у меня получается, а у него уже статья такая есть. Причём, сделана лучше, чем у меня задумано. Прекрасный стилист, хороший организатор.
    Как-то сидим на пляже, разговор всё о гидрогеологии. Помню, он совершенно поразил меня:
• Знаешь, я подготовил статью. Хочешь, я расскажу тебе её.
И начал рассказывать. Причём не просто передавал суть. Он будто читал её по написанному тексту. Она и была у него написана, только в голове. Когда появлялась идея, он заводил для неё папку. Туда, если можно так выразиться, складировал материалы. Когда их становилось достаточно, и идея прорисовывалась  чётко и ясно, оформлял её в виде статьи.
   Воля был сильным полемистом, но довольно резким. Даже бравировал этим качеством. Поскольку для него было ещё  «Утро» жизни, не чувствовал меры. На своей защите, например, так запальчиво отвечал  оппоненту на замечания, что тот, обидевшись, ушёл с Совета. Небывалый случай! Все поражены, а Воля растерялся, если не сказать, больше. Оппонент был известным и уважаемым специалистом. Закончилось всё хорошо. Однако осадок остался. Думаю, этот случай научил его быть корректней. Но… . Азартен был.
    Как и большинство из нас в материальном отношении он
перебивался, как говорят, с хлеба на квас. Поэтому довольно быстро уехал на Север. Филиал института АН СССР. Начал трудиться в геохимической Лаборатории. Влез в проблему региона и решаемых задач. Разумеется, у него «закипели» свои идеи. Начал их пробивать. Возник конфликт с заведующим. Амбиций у Воли было хоть отбавляй. В итоге сотрудники раскололись на два лагеря. Одни поддерживали заведующего, другие - Волю (как оппозицию). Началась борьба за место под солнцем. Он тогда довольно часто приезжал на кафедру и делился с нами тамошними событиями.
    Однажды заявляет:
• Знаете, надоела мне вся эта возня. Я написал докладную директору, где жёстко раскритиковал работу Лаборатории.
Мы не поддержали его. Больше того, сказали, что надо  работать, а не жалобы писать. Но шаг уже был сделан. Воля проиграл.  С его слов выглядело это так:
• Вызвал директор. Фигура в Академии сильная и к тому же пользующаяся поддержкой региональной администрации. Показал Воле его докладную и сказал приблизительно следующее:
- Я это знаю. Больше того, считаю, что всё Вы изложили верно. Но поддерживать Вас не буду. Есть только два выхода:
1. Вы забираете свою докладную и идёте работать,.. либо
2. Я на Вас подаю в суд за клевету.
Решайте. У Вас минута.
    Воля подумал и забрал свою бумагу. Директор понимал, что только дай ход докладной, и вместо дела придётся заниматься  работой с комиссиями. А такая работа конца не имеет и ни к чему хорошему привести не может. Он был умный и опытный человек.
    Воле из Лаборатории пришлось уйти.

Полдень.
Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней,
И косогоры и овраги.
Кричим: полегче, дуралей!

    Он уехал на побережье Мурмана и посвятил себя исследованиям Баренцева и Белого морей. Организовал собственную Лабораторию и много сделал для изучения этих территорий. Теперь это был верный шаг. Помню, на Адлерской комплексной Станции  АН СССР, где я работал  в начале шестидесятых годов, возникла довольно склочная ситуация, спровоцированная жалобами. Директор не смог её локализовать. Она затянулась. Много комиссий. Возник вопрос о снятии директора. Место предложили моему тогдашнему научному руководителю. Он отказался. Мне понравился его мотив:
• На живое место я не пойду.
А Воля был готов пойти на живое место.
    На Мурмане он создал свою научную структуру. Мы за него порадовались. Начал с поиска поддержки в высоких академических кругах Москвы. Академик, который решал, быть Лаборатории или не быть,  согласился его принять, предварительно узнав, сколько этот молодой человек собирается на Мурмане проработать. Когда ему сказали, что лет пять-шесть, пригласил его на беседу. И начал с этого же вопроса:
• Молодой человек, сколько Вы там собираетесь проработать?
• Пять-шесть лет.
• Дети есть?
• Да. Сыну четыре года.
• Ну, что ж, похоже на правду. Там школа только начальная.
• Давайте рассказывайте о Ваших планах.
Воля проработал там 12 лет. В этот период писал мало, но всякого рода конференции, симпозиумы его привлекали. Просил сообщать ему о них. Но оторванность от общения сказывалась:
• В конце года планируется Конференция. Тематика такая-то. Срочно нужны тезисы и заявка о твоём участии.
• Заявка не проблема. С тезисами так быстро не могу.
• Господи, Воля, что ты не можешь написать две три странички?
• Представь себе, для меня это стало проблемой. Всё плаваю, аналитикой занимаюсь. Организационная суета. Подумать о результатах некогда. Периферия! Теперь я это ощущаю.
    Вернулся в Ленинград. Купил квартиру. Определился на работу в институт геологии океана. Продолжал заниматься Белым и Баренцевым морями. Стал одним из ведущих специалистов. К сожалению, недоброжелателей у него хватало. Думаю, в силу особенностей натуры. Несколько раз я выступал рецензентом его отчётов. Работы  были интересные и сильные. Но среди некоторых членов техсовета чувствовалась напряжённость. Недолюбливали его многие. Казалось, у них были претензии, но они просто не хотят вступать с ним в полемику.  Однако жизнь всё-таки пообтесала его. На пролом уже не лез. Умел решать спорные вопросы относительно спокойно. В целом всё у него складывалось успешно. Писал статьи. Кажется, даже пару интересных книжек издал. 
    Неожиданно я был приглашён на его доклад по  геологии и геохимии Белого и Баренцева морей (на кафедре региональной геологии Горного института). Пошёл с удовольствием. Доклад минут на сорок. Ёмкое сообщение о результатах многолетних исследований. Новый материал. Огромное число карт, диаграмм, схем. Почувствовал, что это проба докторской работы.
    Вышли на лестницу покурить (он много и часто курил):
• Ну, как тебе? – спрашивает он меня.
• Понравилось.
• Слушай, я хотел просить Короткова и тебя быть оппонентами. Ты бы согласился?
• Володя, я давно считаю тебя доктором. К тому, что ты сейчас доложил, у меня только один просьба – сформулируй, пожалуйста, что ты защищаешь.
• Главное, это, конечно, карты. Они сделаны впервые. И это огромный и новый фактический материал.
• Думаю, этого не достаточно. Ведь докторская работа – это в первую очередь идея. Некое утверждение новой истины. А фактура – лишь приложение, которое идею подтверждает.
    Он задумался. Пытался ещё что-то сказать. Но всё по-прежнему сводилось к его картам.
• Володя, ты пойми. По существующему положению, я, как оппонент, должен буду оценить именно то, что ты выносишь на обсуждение как предмет защиты. Например, если бы Коперник сегодня защищал докторскую, его идея была бы очень чёткой – гелиоцентризм вместо геоцентризма Птоломея. Остальное – это только доказательная база.
• Из того, что я услышал, мне трудно сформулировать и соответственно оценить, что ты собственно защищаешь. С чем можно согласиться, а с чем нет и почему. Зная тебя, я тем более не решусь этого сделать, опасаясь, что не так понял работу.
• Поэтому мой ответ простой:  как только ты сформулируешь сам, что ты защищаешь, я соглашаюсь на оппонирование.
    К сожалению, ответа на мой вопрос я так и не дождался. Воля был крепким мужиком. Работал много. В основном ночами. Пил много кофе и много курил. Мне казалось, его съедали не реализованные амбиции. Он рвался вверх,
но почему-то срывался. Хотел укрепить своё положение, вступив в КПСС. Не приняли.
    Помню, читая его последний отчёт, я позвонил, чтобы выразить своё восхищение:
• Хочу сказать, что завидую тебе. Я просто не умею так сделать. Здорово.
Он с некоторой грустью ответил:
• То, что делаю я, умеют делать очень многие. А вот, что делаешь ты…, я других не знаю.
Для меня слышать это было лестно. Но в этом ответе он и себя оценивал честно.
    Как бы дальше сложилась судьба этого, безусловно, талантливого человека, не знаю. Он рано умер, в возрасте шестидесяти лет, от тяжёлого инфаркта.

Под вечер.
Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
 И, дремля, едем до ночлега -
А время гонит лошадей.

    Для большинства современных людей «пушкинский тележный вечер» официально наступает с момента выхода на пенсию. Но многие ещё продолжают работать и творить. Им, как говориться, не до тихой дремоты. Правда заключается лишь в том, что деловых амбиций уже нет. Они работают без надрыва, спокойно. Собственно, им ничего не надо. Что состоялось, то и получилось. Но что-то, хочется ещё доделать. Хорошо, когда есть чего. Таким людям повезло.
    Это отметил ещё великий французский физик (герцог в седьмом поколении) Де-Бройль. Конечно, он принадлежит не к моему поколению, но…уже и не к пушкинскому. Де-Бройль считал, что у него пик творчества начался с семидесяти лет. Думаю, амбиции его не мучили. Он спокойно работал над тем, что его интересовало. Материальные проблемы у него, наверняка отсутствовали, что, в существенной мере, определяло душевное  равновесие и создавало внутренний комфорт.
    Я знаю несколько человек, которые в свой «под вечер», стремились попасть на академический Олимп. Они вполне заслужили это право. Но право - одно, а его реализация –совсем другое. Без поддержки ведущих академиков кворума в свою пользу не собрать. Стремясь обеспечить его, приходится пройти через довольно унизительные хлопоты. Вот рассказ человека, который прошёл через это горнило и потерпел неудачу (не он один).
• Захожу к академику, который, скорей всего, будет представлять меня. Здороваюсь. Вы помните меня Сергей Иванович?
• Конечно, конечно, Николай Степанович! Садитесь. Я хорошо знаю Ваши работы. Вы много внесли нового в наши знания о Земле. Столько успели сделать! Вас всегда отличало оригинальное мышление. Да и Лаборатория, которой Вы столько лет руководите, на виду не только у нас в стране. Её хорошо знают и за Рубежом. На Вас много ссылок.
• Сергей Иванович! Я собираюсь баллотироваться на вакантное место члена корреспондента по нашей отрасли. Мог бы я рассчитывать на Вашу поддержку?
• Разумеется, Николай Степанович! Если не Вас, то кого же тогда и поддерживать.
      Николай Степанович, полный надежд, окрылённый, благодарит и прощается. Позже выясняется, что точно такая же беседа состоялась с Сергеем Ивановичем у нескольких его знакомых. В итоге…? В итоге на вакантное место прошёл чей-то племянник. А претенденты пошли садиться в «свои сани». Вечер был зимний.
    Похоже, что со времён Пушкина ничего не изменились. А почему, собственно, должно было измениться.

2011

ТЕРИЯ И ПРАКТИКА ЖИЗНИ АМУРА 

    Сын Афродиты.  Весёлый и лукавый мальчишка. Он летал среди людей. Но его никто не видел.  Так было задумано богами. Мать подарила ему лук со стрелами. Вначале он не знал, что с ним делать и стрелял, куда ни попадя. То в облако, то норовил в солнце попасть. Начал было целиться и в богов олимпийских. Тут уж посыпались жалобы, упрёки матушке. Чтобы уняла своего сорванца. Не дело это в богов-то стрелять. Афродита хотела лук отнять. Да как бы ни так. Рёв, детская истерика. Пришлось оставить в покое. Но в вопрос надо было решать. Подумала увлечь его охотой. Упросила Артемиду взять над сыном опеку. Дикая местность, приобщение к ремеслам лесничего, егеря  могли благотворно повлиять на ребёнка.
    Вначале шло хорошо. Лес, поля, горы. Реки и озёра. Солнце и ветер. Мальчишка без ума от всего этого. Суровая жизнь нравилась ему. Чистая вода родников, свежее мясо оленей, диких баранов и коз, кабанов, зайцев, фазанов и перепёлок. Шашлыки с зеленью, гранатовым соком, пряностями, постоянное движение укрепляли его дух и тело. Он научился прекрасно владеть луком и стрелял уже превосходно. Но всё это ему довольно быстро приелось. Он был молод, и его тянуло к людям.
    Вернулся к матери. И начал маяться от безделья. Чем заняться?
– Мам, а мам, ну придумай что-нибудь. Я так больше не могу. Мне нравилось у тётушки Афродиты. Но там совсем уж одиноко. Мне бы как-то ближе к людям податься. Задумалась Афродита:
– Ладно, сынок. Попробую помочь тебе. Хотелось бы, чтоб новое занятие тебе было по сердцу. Тогда это надолго, может и навсегда. Скоро скажу тебе. Потерпи чуток.
    Амур ждёт, не дождётся. Скорей бы. Он верит своей маме. Вскорости мать зовёт его.
– Давай, сын, сделаем так. Несколько дней ты полетай вольно. Присмотрись к человекам. А я за это время встречусь с Гефестом. Знаешь ведь такого. Кузнец наш. Хромоногий ещё. Вспомнил? Большой знаток и умелец всяких ремёсел. Трудяга. Неказист. Вечно в саже, пахнет дымом, копотью. Ладони грубые, мозолистые, какие-то клешастые. Очень любит меня. Тебя тоже. Всегда спрашивает:
– Как там Амур? Здоров ли? Чем занимается? Приласкай его за меня.
Гефест  худого не посоветует. Да и у самой есть идея. Но требуется его участие.
    Расстроился Амур. Да делать нечего. Чувствует, что его ждёт нечто интересное. А пока… . Полетел бродяжить по свету. Подался, как говорят, в люди. Интересны они ему. Он не то, чтобы летать мог, ему дадено было просто перемещаться в пространстве и времени. А крылышки на спине? Это просто знак богов. Некий символ. Такой ангелочек. Мог оказываться то тут, то там,… то здесь. То в прошлом, то в будущем, то в настоящем. Это для нас, смертных, такое деление. А он времена не различал. Везде люди. Такие, сякие. Одни в пещерах, другие в избах или домах высоченных.  Землю пашут, чего-то в ней добывают, охотой промышляют, скот разводят, на заводах, фабриках трудятся. Торгуют, воруют. Поют песни, пляшут, смеются, плачут.  Кто-то пешком топает, где-то на лошадях, оленях, осликах, где-то на автомобилях, кораблях, самолётах. Встречал даже на ракетах, подводных лодках. Но всегда одно и то же. Ссорятся. Воюют. Мирятся. Разные причёски, моды. А так-то одинаково всё. Рождаются, живут и умирают.
*
    Попал как-то в Эдем. Видит красивого парня. Статный сильный. Бродит по саду. Не то гуляет, не то просто не знает, чем заняться.  С дерева плод сорвёт, оглядит его, задумается, съест, в речке искупается, посмотрит на небо, полежит в тени – отдыхает. От чего? На него нет-нет да Старик какой-то поглядывает. Присматривает, видно. Обеспокоен. Опекает. Поглядел Амур, поглядел. Надоело. Неинтересным ему парень показался.
    Что-то такое сработало внутри, и оказался в другом месте. Каменные дома, прямо как джунгли. Между ними узкие чёрные тропинки. Пахнут незнакомо и  неприятно. По ним быстро мчатся букашки, напоминающие жучков. Вонь от них страшная.  Пыль, грязь. По бокам люди снуют. Туда-сюда. Есть, правда, и редкие пятнышки с деревьями, даже цветами. Но сразу за пределами всего этого скопища камня огромные горы  зловония. Речки отравой так и смердят. Дышать тяжело. Глядеть тошно. Захотелось убраться отсюда подальше и поскорее.
    Снова в Эдеме. Вот те, на! Давно ли тут был. А их уж двое. Он, она. Немного странные. Идут рядом, но будто отдельно. Каждый сам по себе, хотя и держатся за руки. Видно, боятся потерять друг друга. Он показывает ей сад. Останавливаются у некоторых деревьев, цветов. Цветы ей нравятся. Он доволен. Она красива. Почти как его мать – Афродита. Но как-то скована вся, напряжена. Видно ещё не понимает, кто она и зачем. Решил пока оставить эту пару в покое, тем более, что прежний Старик снова наблюдает за ними. Видно, что бережёт.
  Только собрался исчезнуть, обернулся, глядь, а девица то уже спит. На мягкой траве под кустом прекрасной благоухающей розы. Старик же подошёл к парню и спрашивает:
– Ну как тебе Ева? По-моему хороша.
И слышит в ответ:
– Да, Отец. Она прекрасна. Спасибо тебе, что ты создал её. Чувствую в душе такую радость. Теперь я не один. Моя жизнь наполняется каким-то смыслом. Правда, в душе беспокойство. Что нас ждёт впереди? Как пойдёт жизнь дальше? Ведь мы клоны. Я из праха земли. Она из моего ребра. Но нельзя же, чтобы и дальше были только клоны. Так ведь и земли не хватит, а моих рёбер уж точно.
– Не торопись узнать. Это сокровенное. Всё  само собой образуется. А пока позаботься о ней. Она ещё немного слаба и должна окрепнуть.
И Старик исчез. Амур же подумал:
– Умён Дед. Но что-то не договаривает. Скрывает. Продолжение жизни… . Вот в чём секрет. Видно, не хочет ничего продолжать. Так…, сделал для себя игрушки. И больше ему ничего не надо. Надоело быть одному, да ещё единому. Нехорошо это.  Надо бы вмешаться.
    А вот и матушка появилась.
Ну, что сынок. Заждался, небось. А я с хорошими новостями. Предложила Гефесту делать для твоего лука стрелы. Да не простые. Калёные. Это будут стрелы любви. Они могут изменить мир. Только надо попадать людям в сердце. Ну да ты теперь, после школы тётушки Артемиды, не промахнёшься ведь. Правильно я говорю? Твой меткий выстрел создаст между мужчинами и женщинами такую силу приязни, которую ничто победить и разрушить не сможет. Эта могучая сила обеспечит продолжение жизни на Земле.
Согласен на такую работу?
    Амур, не раздумывая, обнял мать:
– Спасибо тебе, мама. Давай стрелы. Первые цели у меня уже есть. Проверим. Пусть Гефест готовит новые. Ещё и ещё. Работа что надо и, чувствую, её будет много, очень много.
    И полетел снова в Эдем. Вспомнил уроки Артемиды. Спрятался в зелени деревьев, как охотник в ожидании дичи. Затаился. Сидит, не шелохнувшись. Наконец, появились Адам и Ева. Всё ещё держатся за руки. Смотрят долу. Идут в его сторону. Ближе, ближе. И Амур решился. Ловко и быстро пустил по стреле в сердце каждого из них. Они остановились как вкопанные. Видимо, почувствовали попадание. Вскинули глаза друг на друга. Улыбнулись. Но ничего не произошло. Конечно, ведь зерно не прорастает мгновенно. Так подумал Амур и покинул Эдем.
    Между тем многое изменилось. Ева как-то по-другому, чем раньше, посмотрела на Адама и нежно спросила:
– Адамушка, ты ничего не почувствовал минуту назад?
– Почувствовал. У меня неожиданно потеплело на сердце, и я увидел над тобой светлую ауру.
– И я тоже, – ответила Ева, – внезапно вокруг меня изменился мир. Так захотелось обнять тебя. Можно?
Адам не ответил. Он просто потянулся к Еве, прижал к себе и поцеловал. Их биополя слились. И они почувствовали себя в Раю. Не в саду Эдема, а именно в Раю. Возникла радость бытия и счастья жизни. Им стало хорошо-хорошо.
– Адам, я не решалась тебе сказать, но сейчас уже не смогу утаить. Несколько дней Змей уговаривает меня вкусить плод от древа Жизни. Но ведь Отец запретил нам это. Помнишь? Змей же объяснял, что, вкусив это яблоко, мы станем богами – как Старик. Тогда мы всё сможем, познаем жизнь. Теперь я решилась. Пошли. Нарушим запрет. Только, чур, я попробую первой. Мало ли что. Боюсь рисковать тобой. Ты мне так дорог. Я не смогу без тебя жить.
   И дальше случилось, что случилось. Позже Амур нашёл их, но уже за пределами Эдема. Рядом с ними бегал их сынишка. Жизнь продолжалась. Но за это пришлось заплатить Раем и будущими потерями.

     Амур же кружил по белу свету и  искал новые цели. Вот он в Италии. Верона. Музыка. Праздник. Спешит туда. Застаёт случайно встретившихся Ромео и Джульетту. Они юны и прекрасны. Амур решает соединить их сердца. Стреляет из лука стрелами Артемиды. И видит, что теперь мгновенно любовь поражает молодых людей. Всё! Ему этого достаточно. Что дальше, его не волнует. Летит похвастаться своими успехами матери. Артемида довольна и за сына и за людей. Получилось, как она и задумала. Любовь будет править жизнью.
    Но проверка показала, она что-то не учла. Не учла. Да именно не учла. Естественно, ведь богиня настоящей жизни не знает. Она не догадалась, что за всё приходиться платить.
    Адам и Ева нарушили запрет и изгоняются из Рая. Только-только устраиваются в жизни, их старший сын убивает младшего. Плата кровью. Старик предупреждал. Любовь Ромео и Джульетты наталкивается на непреодолимые препятствия родительских кланов. Страсть их жизни, не успев начаться, заканчивается трагической смертью обоих. Позже выясняется, что её стрелы, выпущенные Амуром, приводят к гибели ещё одну молодую пару – Лейлу и Меджнуна. Похожая история. Этих арабских влюблённых потом  даже называли бедуинскими Ромео и Джульеттой.
    Что-то она не додумала, упустила. Теория оказалась не совершенной. Ясно одно – её следует дорабатывать. Как?... Нужны новые факты жизни. Мониторинг любви. Снова посылает сына в люди. Наблюдай. Пробуй. Анализируй. Размышляй.
    И вдруг слышит песню. Она доносится ветром из неведомой ей страны на востоке.  Прекрасный, удивительно тёплый женский голос, музыка божественная:
– Две верных подруги – любовь и разлука – не ходят одна без другой… .

 – А! Вот в чём дело. Есть вторая составляющую любви. Ведь, что собирается, то и разбираться должно. Добро и зло несовместимы, но и неразделимы. Где-то я слышала. В древе познания, что росло в Эдеме, добро и зло были спрятаны как Небытие. Кажется, после меткого выстрела моего Амура Ева это Небытие превратила в Бытие. Открыла секретный сейф Старика. После этого всё и началось. Да ведь и ларец Пандоры тоже подлил масла в огонь. Артемида вспомнила эту историю. По приказу Зевса Гефест создал Пандору и ларец.  Почему же Гефест не сказал мне об этом. Ох уж эти мужчины. А ещё говорят, что любят нас женщин. В ларце-то были все беды и надежды. Своеобразное Небытие настоящей жизни. Зевс настрого запретил Пандоре открывать ларец. Но она ослушалась. Как и Ева Старика. Беды обрушились на людей. Красавица быстро закрыла ларец. Но было поздно. На самом донышке осталась только надежда.  Так Зевс решил уравновесить проступок Прометея, наивно подумавшего, что он Зевса сильнее и разум принесёт людям добро. Наивен был. Вот все и поплатились за такую гордыню Прометея. Да ведь у Адама с Евой случилось то же самое. Прометей был деверем Пандоры. Как же они с мужем скрыли от неё этот секрет. Наверное,  потому, что секрет-то был тайной. А тайну в отличие от секрета не должен знать никто. Уверены были мужики, что не посмеет Пандора нарушить запрет Зевса. Но она ведь женщина, как и Ева. Не устояла. Соблазн оказался слишком велик. Любопытны женщины. Не думают о последствиях.
    Да, собственно, и она такая же. Хотела как лучше. Забыла, что из лучшего получится как всегда.
– Значит и боги ошибаются. Что же теперь-то делать, когда уже свершилось: Гефест готовит стрелы, Амур пронзает сердца? Остаётся только надежда, что Амур сам поймёт главный изъян в теории любви и станет осторожней в выборе сердец. Самых молодых и незакалённых надо бы поберечь. Когда станут постарше, окрепнут телом и душой, научатся хотя бы немного бороться с бедами, тогда уж и поражать их можно моими стремами.
    Так размышляла Афродита. Амур же в это время летал по белу-свету. Многое повидал и многое понял. Особенно после двух случаев.
    С утра залетел в одну квартиру. Воскресный день. Семья завтракает. Чудесная девчушка лет пяти уже поела. Неожиданно для родителей потянулась и, стараясь сделать голос сладким, выговорила:
– Эх, мусикабы сичас.
Родители в шоке. Бабушка вообще ничего не поняла и спросила внучку:
– Оленька, что ты такое говоришь? Да ещё тянешься за столом. Кто тебя этому научил.
– Бабушка! Да это наша няня в детском саду. Как позавтракает с нами за своим столиком, так сразу глаза зажмурит, потянется так сладко-сладко и говорит:
– Эх! Сичас мусикабы. Ну и  мы все так стали.
    Амур бросился искать няню. Конечно, нашёл быстро. Молодая, как говорят, в теле девица. Видно, что мается. Томится прямо. Зачем на неё стрелу тратить. В ней только либидо, и очень много. Избыток. Не стал Амур стрелять.
    Второй случай поразил Амура не меньше. Цель ему показалась достойной. Попал в сердце девушки. Загорелось оно любовью. Пустил стрему в парня. Под рубашкой оказался бронежилет. Ну как тут стрелять. Пустое. Не получилось. Только девушке навредил. Понял:
– Внимательней надо быть. Цели следует выбирать тщательней,  быть осмотрительней. Любовь дело тонкое и  ответственное. Посоветуюсь ещё с мамой. Практика чувств сложнее, чем теория. Что-то здесь не так. Не совсем так. Ещё и бронежилеты появились.
В теории это не предусматривалось.
    Поведал о своих сомнениях матушке. Афродита задумалась и сказала:
– Раз в жизни такая неопределённость, будем и мы к ней как-то приспосабливаться. Начнём с того, что дадим тебе сынок второе имя. Отныне будешь ты не только Амур, но ещё и Эро'т. Можно и  Э'рос. Посмотрим, что получится. Дело-то задумано хорошее. Не хотелось бы его бросать.

2011
ТРАМВАЙ НАЕХАЛ
       
     В середине семидесятых годов мне пришлось быть куратором одной из студенческих групп. Обучение для них начиналось, как тогда говорили, с «картошки». В этот год наших студентов вывозили из города на поля каждый день, благо совхозы  находились недалеко.  Кураторы по общему положению должны были выезжать с ними. Случилось так, что мою группу пришлось делить пополам, и я вынужден был «курировать» поочередно только одну из этих половинок. В какой-то день в дороге сломался автобус, на котором меня не было. Ребята посидели, подождали, затем провели «летучее» комсомольское собрание и приняли решение разъехаться по домам. Таким образом, не по их и не по моей вине, рабочий день на картофельном поле был сорван.
     Мне «влепили» по институту выговор. Я с этим не согласился и пошел выяснять ситуацию с заведующим кафедрой, который не так давно был ректором этого института, и хорошо разбирался в вопросах такого рода. Объяснив суть дела, я добавил, с некоторой долей юмора, что не догадался сесть в автобус, который должен был сломаться, а в оба автобуса сразу я сесть не мог по определению Заведующий был человек умный, все понял и ответил так:
– Александр Николаевич! Вы, возможно, не знаете, что незадолго до Вашего случая в университете нашего города произошло трагическое ЧП, повлекшее за собой гибель нескольких студентов. Ребята выехали на побывку в город без ведома куратора. Автомашина, на которой они ехали, попала в аварию. Преподавателя тут же уволили без права работы в вузах, декан получила партийное взыскание в самом строгом виде. Считалось, что отделалась она относительно легко, только потому, что недавно стала лауреатом Ленинской премии. Так что, считайте,– на Вас как бы наехал трамвай.
– Для пущей убедительности расскажу Вам историю из своего недавнего прошлого.
– Я был ректором. Наш институт имел на балансе довольно крупное судно «Батайск». На нем проходили ежегодную учебную практику наши студенты. Кроме того, на борт брались еще курсанты некоторых мореходных училищ.
– Практика всегда была летом. Я находился в отпуске. «Батайск» работал в северной Атлантике. Не знаю почему, но на корабле возникло недовольство студентов и курсантов в связи с неудовлетворительным, по их мнению, питанием. Они решили высказать свои претензии в виде решения общего комсомольского собрания. А чтобы такое собрание провести, следовало получить разрешение замполита (заместителя капитана по политической части). Замполит же вместо того, чтобы такое разрешение дать и разобраться вместе в ситуации, пошел по самому, как ему казалось, простому, но… ошибочному пути. Он отказал, загнав, таким образом, конфликт в угол.
– Ребята возмутились и собрание, несмотря на запрет, провели. Это разозлило замполита, и он сделал вторую ошибку – открытым текстом телеграфировал в Ленинград, что на судне «Батайск» бунт. Не успела телеграмма дойти по назначению, как известная западно-европейская станция БИ-БИ-СИ на весь мир растрезвонила, что на «Батайске» восстание студентов и курсантов (почти история с броненосцем «Потемкин»!). Мгновенно были приняты «меры». «Батайск» отозвали в порт приписки. Проректор, замещающий меня, оказался в больнице с инфарктом, я же срочно был вызван в Москву. Замечу, что ректоры утверждались тогда в ЦК Партии.
– Александр Николаевич! Если Вы думаете, что со мною поздоровались, пригласили сесть и стали расспрашивать, что  и как произошло на самом деле, то Вы глубоко ошибаетесь. С порога кабинета на меня обрушился отборный мат, чиновник в истерике топал ногами и кричал как пьяный извозчик. Пришлось эту истерику выслушивать, и молчать. Я воспринял ситуацию как наезд трамвая. Так что, Ваш случай – это такая мелочь. Будьте впредь осмотрительней. Вот мой совет. Это все, что я могу Вам сказать.
 Он был со мной откровенен, и я ему за это  благодарен.

     Несмотря на совет и собственный небольшой опыт, несколько лет спустя, я все же умудрился «попасть под такой трамвай еще раз». Но это было уже в Горном институте. В аудитории, где я читал лекции, на доске мел совершенно не оставлял следов. Доска была будто намазано маслом. Студенты возмущались. Я нервничал. Несколько раз обращался по инстанции, но ничего не менялось. Тогда я студентам сказал, что, наверное, есть смысл им действовать самим, и посоветовал старостам, комсоргам и профоргам (тогда это называлось треугольником) обратиться к проректору. Пойти и просто поговорить. Проректор человек умный и все должен понять и помочь. Не знаю почему, но ребята сделали не так. Как потом выяснилось, они составили какое-то коллективное письмо. А у нас писем от «трудящихся» никогда не любили и боялись. Спустя какое-то время я заметил, что в окрестностях кафедры забегали представители администрации. Было похоже, что студенты расшевелили  муравейник. При этом доску все-таки не сменили. В другом виде, но повторялся случай с замполитом на «Батайске». Вместо того чтобы просто помочь….!
     Вдруг меня приглашают к ректору. Там сидят: «сам», партайгеноссе, проректора. Не успел я войти, как на меня обрушился град возмущений. Правда, мата не было, но хамства хватало, брови хмурились, тон суровый, угрожающий, «сам» старался походить на нынешнего президента Грузии:
– Я белоручка, я барин, хулиган и т. п.
Кончилось тем, что «сам» объявил, что я не соответствую занимаемой должности (хотя месяц назад я был единогласно переизбран Советом на следующий срок). Потребовали написать объяснительную. Я повернулся и вышел очень расстроенный. Внутри все кипело. Самое грустное состояло в том, что половину из сидящих у ректора людей я до этого уважал.
     Возвратясь на кафедру, я сел за свой стол, взял лист бумаги и задумался. Честно говоря, я не знал о чем писать. В это время в помещение зашла наша молодая сотрудница, еще недавно студентка и, увидев меня в таком растерянном состоянии, спросила, что случилось. Я рассказал. И она дала мне мудрый совет, неожиданный в устах почти девочки:
– Александр Николаевич! Да Вы что? Им же только этого и надо. Неужели Вы не понимаете? Ничего не пишите, ни в коем случае.
     Я вспомнил эпизод, когда при работе Московской комиссии на Академической станции в Адлере у председателя, после того как выяснилось, что у него с головкой не все в порядке, обнаружили список, по которому он предлагал всех арестовать. Логика его была «изумительна». На вопрос:
– За что? – он отвечал:
– Да там на себя что-нибудь наговорят.
Как все просто и проверено жизнью. Председатель был завхозом в санатории МВД.
     Я сделал так, как посоветовала мне Таня. Она оказалась права. Никакой реакции и каких-то шагов от администрации не последовало. Позже, когда я в Горном уже на работал, но входил в тамошний Диссертационный  Совет, эти люди раскланивались со мной и, здороваясь, жали руки. Я тоже помалкивал, хотя не забыл, как они унижали меня. Теперь этих людей уж нет. Бог им судья. Они были человеками своей эпохи.

2009

УЛЫБКА В КОЛЯСКЕ

Июнь месяц. Прекрасная солнечная погода. Делаю обычную утреннюю прогулку.  Двигаюсь неспешно. Думаю о своём. Обгоняет молодая женщина с ребёнком в коляске. Малыш увидел меня и нежданно улыбнулся. Улыбка была тёплой и радостной, какой-то дружелюбной и чистой, на которую способны только дети. Мне показалось, что даже глазки его заблестели.
Мать заметила реакцию своего чада и обернулась. Увидела меня и шагнула вправо от коляски, освобождая пространство для обзора. Ребятёнок увидел меня снова, и лицо его прямо засияло от радости. Он заулыбался ещё больше. Я помахал ему рукой. Малыш весь засветился и тоже начал махать мне ручкой. Это был миг общего маленького счастья, простого, никому непонятного. А что тут надо понимать и зачем? Всем стало хорошо на сердце: малышу, мне и маме. Они свернули на дорожку к детской площадке, а я пошёл прямо своей дорогой. Больше я их никогда не видел.
Ну и что из этого. Наверное, каждый помнит похожие моменты. Без видимой причины, скажем на улице, в маршрутке или метро, посмотришь на человека. А он тебе вдруг улыбнётся, и ты ему. И на душе светло. Хотя каждый знает, что вы больше никогда не увидетесь. А вот обменялись каким-то квантом душевной энергии и подарили друг другу миг хорошей частицы своей жизни. У каждого она собственная, его личная, не похожая ни на чью другую. Но вот такие моменты показывают, что жизни разных людей могут пересекаться.
У меня был случай. Как-то мы Верой протянули друг другу руки. И вдруг между кончиками наших пальцев проскочила искра, и даже раздался характерный треск.   Как маленькая молния. Мы даже немного испугались, а потом засмеялись. Давно это было. И Верочки уж нет. А эту искру я помню до сих пор и не забуду никогда. В ней материализовалось любовь наших душ друг к другу.
Я думаю, что настоящие искренние улыбки всегда кому-нибудь предназначены.

2016
               
УРАГАН

     Июль. 2010 год. Снова в Моровском. Не знаю, может последний раз. Впервые за 27 лет без Веры. Жарища несусветная. Только траве ничего не делаетcя. Не зря деревня на старой карте называлась Муровско. (Трава мурава). Хорошие здесь были покосы. Участок перед домом выкосил недели две назад. Сено убрал. После этого был один короткий ливень с грозой. Но воды оказалось мало. Цветы надо поливать. А трава!... Отава лезет вверх как бы из ничего. Уж до половины голени. Все ждут хорошей влаги с небес. Спокойного тихого дождика, хотя бы дня на три, четыре. Грибов ясно не будет. Какие грибы! Грибницы иссохли, поди, и сгорели от пекла. Теперь лей, не лей. Расти нечему. Неделю вся округа окутана сухой мглой, похожей на туман. Солнце пробивается слабо. Но температура всё равно под сорок.
     В четверг, к вечеру, небо почернело. Дышать нечем. Надвигается этакая вселенская страсть. Идёт с юго-востока от Боровичей. Прямо наползает. Почти весь месяц оттуда с утра и к вечеру дул жаркий ветер. Спокойный, устойчивый. Видно, постепенно нагонял перемену.
     Неожиданно вырубили свет. И вот рвануло. Не кошенную траву положило, как пехоту под пулемётами. Высокие заросли цветов тоже прижались к земле. Кустарники, казалось, выдернет. Берёзы, что окружают избу, под напором ветра дрожат и сгибаются. Того гляди переломятся. Спасает только толщина и зрелая крепость стволов. Небо свистит и ревёт. Ливануло потопом. Бедные птахи! Из жёлоба, собирающего воду с крыши, струя бьёт огромным водопадом. Дождь ломится в окна. Не град ли? А? Вот это что!
     Илья Пророк катается по небу. Будто хорошо выпил, а вместо коляски сел на старую телегу. Кричит:
– Тпру! Тпру! Тпру!
Натягивает вожжи. При этом стегает коня кнутом. Как мой дед когда-то. Конь не понимает и несёт.
     Загодя закрыл двери в избе, бане, на сеновал. Чтобы крыши не сорвало. Спрятался в дом, как крот в нору. Стреляет и громыхает. Прямо артиллерийская канонада. Нет-нет да выгляну с опаской за занавеску. Страх божий. Гигантские молнии взламывают твердь небес. Будто наступает конец света, и небо падает тяжёлыми большими кусками на уставшую от жары Землю. Как у Г. Доре – Всемирный потоп (кара Божья).
     Через час-полтора поутихло. Открыл дверь. Пахнуло прохладой, почти холодом. Оделся в тёплое. Посветлело. У нас всё закончилось. Илья Пророк уехал в сторону Любытино. Там, и за ним ещё, долго громыхало и салютовало. Салют в честь победы над людьми. Испугались. Попрятались, Божьи твари. Как легко почувствовать беззащитность перед небесами. Живём-то в тонкой воздушной плёнке. Всего 8-10 километров. Именно здесь сосредоточено около 90 процентов воздуха, который мы называем атмосферой. Господи, где мы существуем. От Петербурга до Москвы 700, длина экватора 40 тысяч километров. От нас до Любытино – 10. Так это же рядом Пешком ходим. Нам выделен для жизни такой тонюсенький слой. И события в нём способны перевернуть наш тихий Мир.
     Как-то на учебных сборах в артиллерийском училище показывали фильм о применении тактического атомного оружия. Похоже. Фильм был немой. От этого ещё страшнее. Бесшумной стеной, как в сказке, валится лес, подбрасывает и переворачивает танки, схлопываются блиндажи и окопы. Потом всё горит. Это наш удар. Такой удачный. Надо успех закрепить. Пехоту бросают в прорыв, в этот тартар. Она погибнет. Потом. Но сейчас выполнит свой долг.
     Электричества в деревне нет и нет. Попытался дозвониться утром в аварийную. Связь пропала. Все телефоны глухи и темно. Ага!  Сегодня пятница. Значит, завтра лавка. Пойду пораньше. Узнаю, что и как. Может, подзаряжу мобильный. Перед ураганом не догадался, хотя он уже «есть» просил – сигналил. Пришёл в Квасильниково. Почти вся деревня на пятачке. Очень плохо. Лавка не приедет. Дорогу в лесу завалило деревьями. Громадная старая берёза в деревне толщиной в обхват рухнула, оборвав провода и перегородив въезд. У некоторых сорвало крыши. Любытино тоже без электричества. С завалами и разрушениями. А там почти 60 тысяч жителей. Магазины, холодильники. Хлебопекарня. Хорошо ещё, что хлеб теперь возят из Боровичей. В «Сельхозэнерго» пообещали завершить ремонтные работы не раньше как через неделю. Так что, связи не будет ещё долго. Дети звонили мне из Питера почти каждый день. Теперь, конечно, беспокоятся. Возвращаясь в Моровское, за ручьём обнаружил оборванные упавшим деревом провода между двумя столбами. Прямо в не пролазной чаще у ручья (теперь сухого). Так что, мне ещё ждать и ждать.
     Пришел домой. Проверил запасы еды и воды (насос-то из дальнего родника встал). При строгом режиме недели на две хватит. Потом уеду. Правда, хлеба нет. Электроплитка, как и электрочайник, оказалась теперь бесполезными. Чтобы не топит каждый день плиту, сделал перед домом лёгкий камелёк. Четыре кирпича. Между ними очаг из мелких камешков. На кирпичах железная решётка. Осталась от мангала. Попробовал. Отлично. Почти турист. Без света плохо. Читать и писать можно только днём Запас свечей есть. Но даже когда ставлю четыре штуки, всё же темновато. Выхожу смотреть закат. Солнце делает привычную падающую дугу к горизонту. За берёзу. Потом за другую. За рощицу. И, наконец, вижу только затухающую в полнеба красную полосу. Посижу на вечернем холодке и ухожу спать. Когда не очень поздно, вижу птиц, заканчивающих свой трудовой день. Люблю на них смотреть. Как они выжили в эту бурю. Дня два ласточек не было. Но вот появились. Порадовался.
     Волей, неволей начинаешь размышлять о цивилизации. Многого человек достиг. Но, какова цена? Стал таким уязвимым и беспомощным. И чем дальше, тем больше. В крупных городах особенно. Отключилось электричество – замерла жизнь. И деваться некуда. Одним словом, цивилизация. Где её вершина? Она должна быть внизу. Конус растёт от точки зарождения вверх, расширяясь. Чем выше эта конструкция, тем менее устойчива. Зародышевая точка в какой-то момент не сможет удержать махину, и та подломится. Вот вам и апокалипсис. Может, так уже было. Откуда мы знаем? Катастроф природных и техногенных становится всё больше. Происходят ни всё чаще и носят уже глобальный характер. Печальные для человека последствия всё страшнее. Остаётся только разводить руками и латать «дыры». Всё больше людей понимает это. Но никто ничего путного предложить не может. Грустно

2010

УРОКИ ОТРОЧЕСТВА

Осиный мёд
    Магадан. Средняя школа №1. Окончен седьмой класс.  Летние каникулы. Колымское шоссе. Бассейн реки Хасын. Любил бродить в окрестностях. Тайги не боялся. Нравилась мне она. Некоторые заводи, протоки, ручьи, небольшие острова помню и ныне. Всегда чувствовал, где нахожусь. Далеко не уходил. Делал круги, расширяя их с каждым походом. С лесных кустов ел смородину, голубику, лакомился сочным шиповником. Иногда попадались заросли жимолости. Она была крупной и сладкой. Пожалуй, любимая ягода  в тех местах. Собирали её вёдрами. Позже узнал, что жимолость бывает и не съедобной. Уже в Южной Якутии, в одном из геологических маршрутов наткнулся на её кусты. Хотел полакомиться. Но парнишка эвенк, с которым я ходил, остановил со словами:
– Нельзя. Это плохая ягода. Очень плохая. Её не едят.
Я удивился и даже посмеялся:
– Ну, будешь мне рассказывать. Я её на Колыме вёдрами ел. И, как видишь, жив-здоров. Не выдумывай.
Нарвал горсть и отправил в рот. В ту же секунду меня всего перекосило от горечи и какой-то ядовитости. Мгновенно всё выплюнул. Долго ещё слюной исходил. И услышал моего эвенка:
– Ну, что, поверил? Я же тебе говорил. Не едят её у нас. Плохая это ягода. Ядовитая.
И я понял, местный сорт из якутской тайги действительно не съедобен. Надо быть осторожным.
   Уже намного позже встречал жимолость на р. Вашке Архангельской губернии, покупал кусты для посадки в своей деревне. Но ягоды уже пробовал с опаской. Она была оправдана. Оказывалась горькой и несъедобной. Наверное, только на Колыме её и можно есть. Такой опыт!
   В один из дней моего бродяжничанья, на небольшом островке наткнулся на два огромных осиных гнёзда. Похожи на круглы свёртки из серой плотной бумаги. Постоял, посмотрел. Ранее никогда такого не встречал. И вообще об осах ничего толком не знал, кроме того, что кусают очень больно. Подумал, в таких сооружениях может быть мёд.
    Вернулся домой. Взял большой накомарник, два полотенца для рук, ведро. На мне был толстый пиджак и плотные брюки. Направился за мёдом. Набрал из протоки ведро воды. Подошёл. Осы почувствовали неладное. Начали вылезать из гнёзд. Воздух кругом угрожающе завыл жужжанием. По спине пополз холодок. Стало жутковато. Со мной была небольшая собачонка. Беспородная. С гладкой шерстью.  Очень любопытная. Все мои попытки отогнать её успеха не имели. Осы её не насторожили. Кто-то в Магадане подарил щенком. Она никогда ос не видела. А потому и боязни к ним не имела. Мне же было страшно. Но всё же, решился. Взялся за одно гнездо руками в полотенцах, и с некоторым трудом сорвал с ветки. Что тут стало! Осы облепили всего. Но я был в броне. Бросил гнездо в ведро и быстро пошёл к протоке. Накинулись они и на собачонку. Та завыла дурным голосом и кинулась прочь. Её вой ещё долго был слышен среди деревьев. Неожиданно уже у спасительной воды получил страшный удар. Снаряжаясь в поход, я не обратил внимания, что на ногах у меня простые сандалии. Кажется, даже на босу ногу. Как два кинжала вонзились сразу в обе пятки. Тело изогнуло струной. Ведро отбросил. Острая боль пронзила мозг. Чуть не потерял сознание. К счастью, протока была рядом. Она спасла меня. Добрался до дома кое-как. Моя собачка появилась через три дня.
    Опыт!
Тяга к путешествиям
    Читал мало. Интерес вызывали только книги об освоении  севера. Первое большое впечатление оставил роман Жюля Верна «Путешествие и приключения капитана Гаттераса».  Потом Руаль Амундсен, Роберт Пири. Позже Джек Лондон. Особенно нравились истории об Аляске. Планировал поступить в Арктическое морское училище. Интерес к северу не угас и позже. До сих пор на книжной полке стоят «Гостеприимная Арктика» В. Стефанссона, «Саламина»  Рокуэлла Кента. Иногда нет-нет да и листаю их. Жизнь сложилась иначе. Но тогда…
     Начал строить макет парусного судна. Какого типа – не знал. Длина около полуметра. Всё как надо. Киль. Шпангоуты. Правда, в виде сплошных перегородок. Обшивка из тонких широких реек. Как положено, с перекрытие сверху вниз. Нос аккуратно обил жестью от консервной банки. Борта просмолил. Балласт – речная галька, залитая чёрной смолой. Осадка приличная. В общем, корпус оказался крепким с хорошей остойчивостью. Поставил три мачты с реями. Бушприт. Сделал палубу. Наладил белые паруса, оснастку. И вот, пробные плавания на чистой довольно обширной и глубокой заводи. Несколько дней занимался запусками своей «бригантины», пока она не застряла где-то посередине заводи в безветрие. Пошли дожди. Оставил мой корабль на воде.
     Но интерес к постройке лодок сохранился. Уже в 80-х годах, пришлось быть в селе Койнас. Это на границе  Архангельской области с Республикой Коми. Дела задержали там на несколько дней. Знакомясь с селом, на одной из улиц набрёл на своего рода домашний стапель. Хозяин строил большую лодку по типу «Зырянка». Зыряне – устаревшее название народа коми. Поразила техника. В основе ствол ели с крупным корнем. Корень ладится как нос лодки. Ствол вытёсывается в массивную доску, как основу днища. От носовой части, начиная снизу, попарно с двух сторон натягиваются доски – дно и борта. Они изгибаются к будущей корме и там фиксируются стягивающей верёвкой. Всё делается не торопясь. Стягивание происходит постепенно, по мере подсыхания досок. Корма и шпангоуты, подгоняются под готовые борта. Шпангоуты изготавливаются из корней ели. Подлаживаются к бортам топором. Карандаш, которым намечаются подтёсы, мастер держит за ухом. Красивая работа. Мечтал сделать что-то подобное сам. Да вот не пришлось жить у большой воды.

   На следующее лето увлёкся другими планами. Надумал делать плот. Поднялись с младшим кузеном выше по  Хасыну. Напилили нетолстых брёвен. Прибили к ним гвоздями поперечины. Срубили по шесту. Подкатили на кругляках  к воде. Загрузились и отплыли.  Вышли на глубину. Течение подхватило плот и понесло. К счастью, это была небольшая протока Хасына, и «летели» мы метрах в двух от залесённого берега. Неожиданно конструкция наша стала распадаться. Только успели выбросить на берег топор и пилу. Ноги провалились в проёмы между выпавшими брёвнами. Не помню как у кузена, но я оказался верхом на бревне. К счастью, довольно быстро нас выбросило на мелководье. И всё обошлось. Вернулись домой мокрые. Но затеи не оставили.
    На другой день сняли с качелей верёвки и сделали новый плот уже без гвоздей. Брёвна связаны. Поплыли сызнова. Хорошо! Радовались. Стояли на плоту как робинзоны. Я взял на себя роль капитана. Протока становилась всё шире. Выходили на оперативный простор. О том, куда нас занесёт, чем всё закончится, не думали. Наслаждались мгновением события. Неожиданно  вошли в зону мощного притока справа. Скорее всего, это было местом слияния с более мощной струёй того же  Хасына. И нас закрутило. Плот вздыбился. Куда делся брат, не видел. Передо мной откосом стоял угол плота. Стал карабкаться на него. И тут плот выпрямило. Спустя короткое время его прибило к галечному берегу. Кузен оказался недалеко и шёл в мою сторону. Снова обошлось. Но в этот раз от дома мы были уже довольно далеко.
    Прошло несколько дней. В наши летние пенаты подъёхал мой одноклассник – Юрка Никешичев. Соблазнили его продолжить путешествие. В этот раз за нами увязались мои младшие кузины. Старшей лет 12, младшей, кажется, – 9. Как мы решились их взять в плавание, ума не приложу. Шалопаи были, чего тут скажешь.
    Плот спокойно «выжидал» нас на мели. Погрузились. И снова радовались плаванию. Становилось всё глубже. Шесты уже не доставали до дна. Плот несло вольно. Водная струя вела к другому берегу. Обрывистому. Я капитанил. Вдруг увидел над самой водой приближающиеся ветки не то кустарника, не то согнутых стволов молодых тонких деревьев. Сработал инстинкт. Командую:
– Ложись!
 И плюхнулся на плот сам. Команда повиновалась мгновенно. Сработал страх. Никого не сдёрнуло. Только ветки погладили головы и спины. Стали с Никешичевым  грести шестами к своему берегу. Удалось приблизиться  где-то на метр. Берег – галечный откос. Не очень крутой. Несёмся мимо. Ближе никак. Командую:
– Стройся на правый борт. Изготовиться к прыжку.
Смотрю, выстроились.
– Марш!
Команда бросилась на берег. Слава богу, удачно. Конечно, немного угодили в воду. Но выкарабкались.  Все на берегу. Потом сиганул и я. Всё в порядке.  Потащились к дому. Вёл наугад. Каким-то внутренним компасом. Боязни заблудиться не было совсем. Вышли на лесной просёлок. Он привёл нас к дому. Потом вспомнил, что по ней зэки вывозили так называемую финстружку. Заготовки для крыш.
    Дома уже лёгкая паника. Куда делись дети? Тайга, река. Кругом лагеря. Вызвали оперативников для поисков. А тут и мы явились. Так были рады, что, помнится, даже не ругали. На этом наша сплавная эпопея закончилась.
    Опасный опыт! 

Наводнение
    Утро пасмурное. Мелкий холодный дождь. Облака совсем накрыли землю. Сопок не видно. Хасын вздулся. Его воды окружили дом.  Никогда такого не видели. Мутный поток с бешеной скоростью тащил на себе лесной мусор, деревья, вывернутые с корнями из берегов, какие-то брёвна, кусты вместе с дёрном. Над всем этим парился холодный туман и стоял лёгкий гул. Смотрели как заворожённые. Опасности не понимали. Наш островок с домом посередине воспринимали как неприступную для стихии крепость. Дом в один этаж, но большой. Длинный широкий коридор. В него выходят двери из нескольких двухкомнатных секций, служебного помещения, большой кухни и веранды с бильярдом.
    Кроме нас в доме четыре человека. Наша домработница, Рая – заключённая по бытовой статье. Кажется, была директором продуктового магазина в Барнауле. Осуждена за растрату. Комендант дачного посёлка, тётя Поля. Эстонка. На поселении. Отмотала срок, вроде бы по 58. Её помощница. Заключённая. И   случайно задержавшийся в доме, приходящий по воскресеньям, повар, дядя Гриша.
    Никто нас не опекал. Были мы совершенно свободны. Делали, что хотели. Я часто уходил на Колымскую трассу. Пускали в цеха стекольного завода на 72 километре. Любил смотреть, как наждачными фрезами наносят узоры на стеклянные бокалы. Доходил даже до 87 километра к посёлку Палатка и поднимался к угольным шахтам. Цеплялся к опорожнённым от угля скибам и ехал по крутому склону сопки до места новой загрузки угля. Обратно на тех же вагонетках. Тяжёлые, нагруженные углём на тормозах двигались вниз. Пустые – им навстречу, по этим же рельсам съёзжали вниз. Где-то посередине они встречались и объезжали друг друга по раздваивающейся  в этом месте колее. В этом районе заходил на зону лагеря с заключёнными. Туда, обратно. Никто не останавливал, не ругал. В тайге как-то наткнулся на парочку, собиравшую гоноболь. Помню, он настраивался на секс. Она остановила его, кивнув в мою сторону:
– Погоды, ты! Не видишь разве, пацана. Успеешь.

    Рая выполняла нехитрые обязанности: накормить и обиходить нашу команду из двух отроков и двух девчонок. Это была крепкая молодуха. С пышными формами и ярко выраженными сексуальными страстями. Совершенно к нам безразличная. Полина за нас ответственности не несла. Её помощница – тем более.

    Повара, дядю Гришу, помню только потому, что по воскресеньям он делал вкусное мороженое. Тогда заезжало Дальстроевское начальство. В основном играли в волейбол. Всегда азартно. С криками, беготнёй. «Рубились» в бильярд. В общем, снимали стресс будней. Гриша готовил воскресный обед. Когда-то был личным поваром маршала Блюхера. После  расстрела хозяина получил 10 лет лагерей. Прошёл их от звонка до звонка. Остался на Колыме. Научил меня вязать плети из четырёх, шести, восьми и двенадцати концов. Могу ещё до сих пор.
    В вечеру, из леса, со стороны Колымской трассы, появилась матушка моих кузин и кузена. Шла по ледяной воде в беспокойстве и страхе за нас. Прикатила из Магадана, когда узнала о наводнении. Все были удивлены и слегка испуганы за её здоровье. Спиртом оттирали онемевшие ноги. Горячий чай с малиной. Но она была рада. Обрела покой. Все живы. Она с детьми. Страшная неизвестность позади. Не заболела. Была закалённой смолоду. В Неве купалась до самого снега. И вот пригодилось.
    Через несколько дней вода в Хасыне спала. Появились новые протоки. Изменилось основное русло. Почва в тайге подсохла. Снова начал бродить по окрестностям. Неожиданно наткнулся на свой парусник. Он лежал на боку среди мелколесья. Мачты сломаны. Бушприт тоже. Остался один корпус. Я оставил его там, среди валежника, как маленький памятник, пронёсшейся стихии.
    Ещё один опыт жизни.

Разговоры
   Разговоры взрослых меня не интересовали. Обычно я к ним не прислушивался. Но иногда в них была неожиданная и даже в чём-то стрессовая для меня информация. Тогда мои «ушки были на макушке». Взрослые этого не чувствовали. Наверное, я умел делать вид, что не слышу и занят своим. Зимой узнал, что на нашем 72 километре убили Полину. Зверски. Влезли через окно в нашей спальной комнате. В конце коридора, помощница Полины спала в маленькой коморке. Топором проломили ей голову. Затем вошли в комнату Полины. Убивали медленно и страшно. Потолок и стены были залиты кровью. За что-то мстили. Часовой в это время обходил другие дома. Расследование вышло на заключённых, работавших недалеко от нас по заготовке «финстружки».  Всю вину взял на себя один из них, хотя было ясно, что убивала группа.
    В конце лета на последней от нас даче (кажется, генерала Деревянко)  плотницкие работы проводил, рыжий мужик лет пятидесяти. Плотный ухватистый мужик. Топором владел мастерски. Я любил смотреть на его работу. Он всегда приветливо мне улыбался. Случайно узнаю, что он подался в бега. Срок у него был 25 лет. Тогда это был максимум. Прихватил с собой в компаньоны молодого парня со сроком 10 лет. Говорили, что на мясо. Меня это потрясло. Всех обманул. Дал дезу. Кинулись искать в Магадан. За эти несколько дней ушёл в другую сторону. Оперативники, которые занимались его таёжным поиском, судачили:
– Навряд ли, найдём! Опытный, зараза! Шесть судимостей. Шесть побегов. Последний раз сидел на Камчатке. Поймали в Одессе. Прямо какой-то Дежнёв. Крепок и живуч. Жаль, что стал уголовником.
    Рядом с нами находилась дача генерала В.А. Цареградского, крупнейшего геолога нашей страны, первооткрывателя колымского золота. Меня послали к ним с каким-то простеньким поручением. Горжусь. Что был в доме такого легендарного человека. Эпизод запомнил ещё и потому, что со слов его жены (из последующих разговоров) узнал, я довольно редкий тип – брюнет с голубыми глазами. Особого впечатления на меня такое открытие не произвело, но в памяти осталось как нечто приятное.
    Тоже опыт жизни.

2010


ФИНКА

     1942 год. Пошёл в первый класс. Здание школы деревянное, в два этажа. На окраине небольшого древнего городка Кашин. Соседом по парте неказистый мальчишка. Кончик его носа вечно чем-то измазан. Его дразнили, что клевал с курами.
     Как-то он пожаловался мне, что по дороге из школы местные пацаны грозятся его побить. Просил пойти с ним и, если такое случится, заступиться. Пошли вместе. Действительно гурьба мальчишек стала его задирать. Я ввязался. Портфеля у меня не было. Несколько учебников и тетрадей носил за пазухой. Ударом в грудь весь этот школьный реквизит был выбит на землю. Нагнулся поднимать, и на меня посыпались удары. К счастью, ногами тогда бить было не принято. Не знаю, чем бы это всё закончилось. Но тут мимо шла наша учительница. Разогнала буйную мелкоту. Я поднял книги с тетрадями, и мы пошли по домам.
     К сожалению, история на этом не закончилась. По дороге в школу и обратно местные стали меня регулярно поджидать. Увидев их на изготовке, я сворачивал в ближайший переулок и обходил опасное место. Круг был довольно большой. На душе противно. Но ничего поделать не мог. Их было много. И в голову мне пришла дерзкая мысль.
     В нашем доме проживал парень, кажется, из ФЗО (школа фабрично- заводского обучения). Для меня он был взрослым человеком. Теперь я понимаю, не такой уж он был взрослый, иначе бы попал в армию. Тётушка, с которой я жил, давала мне в школу бутерброд. Конечно, что-то простенькое. Время было голодное. Я решил попросить у этого парня достать мне финку за два завтрака. Он согласился. Спустя несколько дней, я стал обладателем, настоящего финского ножа. Это было отличное стальное лезвие с канавкой, крепкое и длинное. Ручка наборная из цветного плексигласа. От лезвия она отделялась красиво изогнутым блестящим усиком.   
     На следующий день смело пошёл навстречу мальчишкам, поджидавшим меня на улице у своих домов. Они надвинулись на меня. Достал финку. Я не смог бы ею ударить, да и не собирался. Но они этого не знали. Их как ветром сдуло. Я стал ходить в школу спокойно.
     Уже тогда в девять лет инстинктивно осознавал, от финки надо срочно избавиться. Вниз по нашей улице находился мост через речку Кашинку. После школы я побежал туда и закинул финку в реку. Может она и сейчас там лежит. А может – и нет. Могла же с ней произойти какая-нибудь история. Скажем, такая…

     Как-то лёжа на верхней полке плацкартного вагона в поезде дальнего следования я наблюдал занятную картину. Напротив меня внизу спал мужчина лет за сорок. Проснувшись, он потянулся, достал из-под подушки бутылку водки, распечатал её. Присел у своего края столика, налил стакан и, не торопясь, выпил. Затем вытащил откуда-то жареную курицу. Отломил ножку и с аппетитом съел её. Посидел. Посмотрел в окно. Налил ещё полстакана. Опять выпил и заел крылышком. Чуть позже на полке подо мной проснулся грузин. Раздавшийся мужик, постарше первого. Тоже, протерев глаза кулаками, выпил. Заел какой-то зеленью и обратился к соседу напротив:
– Слюшай, дарагой, я вот домой еду. Бил, понимаешь, в Москве. Жене подарков накупил. Ну, знаешь, всяких бабьих трапок.
Полез в какие-то свои узлы. Долго рылся и достал женские трусы необъятных размеров. Поворачивал их и так и сяк. Любовался. Причмокивал. Убрал обратно.
– Видал, какая красота. Давай випим за покупку.
Выпили. Мужик, что помоложе, был молчалив. Но постепенно разговорился. Ехал на юг. Погреться, найти работу. А там, как получится. Экскаваторщик. Но мог и на земснаряде работать и на драге управлялся. Работал на какой-то большой стройке. Много ездил. Бывал и в тайге и гидроэлектростанции строил. Приходилось и мелкими работами заниматься в Центральной России. Какое-то время работал под Калининым (тогда Тверь так называлась) в городке Кашин. Речку у моста зачем-то углубляли.
– Красивый городишко. За мостом по воскресеньям всегда большой базар. Церковь красивая. Прилегают двух этажные бывшие купеческие дома. В центральной части сохранились остатки древних валов, окружавших город от неприятеля. Да вот и случай там был запомнившийся.
– Подняли со дна вместе с илом и мелкой галькой финку. Старую, уже проржавевшую. Была, видно, красивая. Наборная разноцветная ручка. При этом оказался прораб, из местных. Заинтересовался находкой. Он раньше в милиции работал. Вспомнил, что в то время вышло какое-то преступление. Драка с поножовщиной. Но улик не нашли. Свидетели же видели финку, похожую на ту, что со дна подняли. Были подозреваемые. Помню одного грузина. Здоровый такой парень. Но дело не срослось. Пострадавших не было. Подозреваемых отпустили.
     Тут наш грузинский пассажир прямо встрепенулся.
– Когда это было-то? Ну, тот случай, что прораб вспомнил.
– Да где-то в середине пятидесятых.
– Слюшай, так тот подозреваемый грузин – это я. Вот чудеса. Бывает же такое.
     Тут и я вспомнил свою финку, что выбросил в Кашинку в сорок втором. Мне стало интересно. Надо же, как судьба распорядилась. Я, грузин, экскаваторщик оказались в одном вагоне на соседних полках. Я хотел услышать, что было дальше. Но, выпив ещё по стакану, соседи потеряли тему и начали играть в очко на пиво. Грузин снова показывал трусы, купленные для жены. Причмокивал:
– Вай! Вай! Какая красота! В ГУМе купил, панимаешь. Дэвушка долго выбирала. Сулико далжно панравиться.
     Проиграв друг другу много пива, они пошли реализовывать его в вагон-ресторан. Я задремал на своей полке.   

2009

ХИТРЫЙ ДУРАК

     Научная Станция в Адлере только начинала свою жизнь.  Заканчивалось строительство лабораторного корпуса, гаража, мастерских и жилых домиков для сотрудников. Чтобы избежать каких-то непредвиденных осложнений со строителями, директор Станции поручил мне с коллегой поселиться в одном из домиков, заняв наши будущие квартиры. Следовало там присутствовать, отапливать, охранять и наблюдать за ходом окончания строительства, как представителям Заказчика.
      Наконец, объект был сдан. Наступил момент истины: распределение квартир. За своё жилье мы не беспокоились. И вдруг возникли сложности. Комиссия заседала как-то уж очень долго. Что-то там не срасталось. Наконец, всё было кончено, и мы въехали, уже официально по ордерам, в свои однокомнатные квартирки в новом сборно-щитовом оштукатуренном доме. Мы были счастливы.
     Спустя неделю-другую мне по секрету рассказывают, что против моей кандидатуры выступил наш парторг. К счастью, комиссия у него на поводу не пошла, хотя он и проявлял большую настойчивость.

     В один из полевых сезонов мне пришлось работать в одной с ним. Юрий Николаевич был опытный и хороший геолог, прекрасно знающий наш регион Кавказа. Жил в Сочи, кажется на площади, предоставленной его жене, одно время работавшей в химической лаборатории института Курортологии. Родом из Черновиц. Отец – тамошний секретарь обкома партии. Так что квартирных проблем не имел, что называется, сызмалу.
    С нами старался вести себя как рубаха-парень. Но многое в нём настораживало. Чувствовалась фальшь. Бывало, выйдем перекурить. Разговор о каких-нибудь научных проблемах. Рассказываешь  свои взгляды. Он умел подзадорить. На следующий день вдруг всё это преподносится им как своё.  Было неприятно. Решили его проучить. Привезли пробы нефтяных вод из кубанских скважин. Научный шеф попросил номера проб зашифровать, чтобы проверить качество работы химической лаборатории. Пустили их как пробы из Западной Грузии. Результаты по нефтяным признакам, естественно, оказались для Западной Грузии неожиданными. Аналитиком была жена Юрия Николаевича. Она сразу вручила результаты супругу, который тем районом занимался. Тот тут же начал «звонить во все колокола» как автор потрясающих результатов. И надо сказать, что он не особенно сконфузился, когда прилюдно вместе с женой был уличён в научной нечистоплотности.
      На одной из ночёвок Юрий Николаевич вдруг сообщает мне о своём разговоре с завхозом Станции – полковником в отставке, бывшем замполитом полка. Этот отставник был человеком, воспитанным  в духе требований тогдашней армии. Красноречив и изворотлив как уж. Бывало, идёт обсуждение очередного постановления ЦК Партии. Я никогда не понимал, что тут можно обсуждать. Если это директива, то она обязывает. Её нужно исполнять. Никто не может её критиковать по определению. Зачитали. Все молчат. Наш замполит поднимает руку и начинает речь. Он мог говорить часами. Фразы его были округлы, грамотно построены. Расставлялись акценты, но я никогда не мог понять, о чём он говорит.  Заканчивал он свою речь, формулируя задачи, которые якобы вытекали из Постановления применительно к нашим программам исследований, которые утверждались в высших академических структурах задолго до  Постановления. Потом ловко как-то переходил к выводам и решению, которое следовало записать в протокол собрания. В общем человеком он был для таких случаев незаменимым. Но опыт службы привил в нём вкус к закручиванию интриг и созданию конфликтных ситуаций. Так вот, по словам Юрия Пастушенко, он спросил его:   
– Как Вы работаете с Павловым? Всё нормально?
Пастушенко ответил, что всё в порядке, работа спорится. Завхоз удивился:
– Странно. А ведь он знает, что ты выступал против выделения ему квартиры. (Кстати замполит сам же мне и раскрыл этот «секрет»). Знаешь он либо очень хитрый, либо – дурак.
     Что я мог на это ответить?
– Да ведь работа есть работа. Но водку пить с вами, Юрий Николавевич, я никогда не сяду.

2009
 
 ХОББИ

    Хобби, хобби, хобби…. Что это такое? Слово влипло в наш язык. Дословный перевод? Какая разница. Понятно, что это увлечение. Попытка реализовать то, что как-то не сложилось. Может быть, мечту.  Я всегда любил рисовать. Но, все дети это делают. Наверное, от пращуров идёт. Некое самовыражение. Сразу после войны года два я занимался в кружке рисования при ДПШ (Дом Пионеров и Школьников). Получалось. Мечтал стать художником. Но жизнь сложилась так, что закончил Горный институт. Никогда об этом нет жалел. Любил говорить, что мне повезло, потому что моё хобби – это моя работа.
    Но вот где-то к годам сорока под влиянием со стороны увлёкся вырезыванием по дереву. Искал всякие коряги, сучки, наросты на деревьях. Высматривал в них образы и с помощью ножа старался усиливать то, что показывала природа. Позже использовал стамески, надфили. Вначале были мелкие поделки. От них потянуло на более крупные вещи. Обычно раздаривал. Принималось с интересом и благодарностью. Жалко никогда не было. Оставлял и себе. История некоторых поделок довольно интересна.
*
Шаман
  Залив Терпения. На участке наших работ пляжи просто завалены отходами лесопильного производства, деревьями из рек. Нашёл небольшую коряжку. Похожа на обломок корневища. Крутил, вертел её. Увидел что-то на подобии головы, переходящей в туловище с двумя руками. Правая - вытянута вперёд, левая - согнута в локте. Тело длинное, с выпуклостями и ямками. Принёс на базу. Пролежала до конца сезона. Часто рассматривал. Понял, что приблизительно из неё можно сделать. Решил взять в Ленинград.
    При досмотре в аэропорту контролёр заинтересовался этой странной частью моего багажа. Надо было объяснять. Я рассказал. Он был удивлён и дал добро со словами:
• Ну, если в Ленинграде своих дров нет, тогда уж везите.
И задумчиво покрутил головой. Наверное, потом кому-то рассказывал эту историю с придурковатым пассажиром.
    И вот у меня получился шаман. Правая рука посылает  сигнал - энергетический заряд. Левая – растопыренной широкой ладонью привлекает внимание. Заставляет сосредоточиться и взять посыл. Лицо шаману не нужно. Оно лишь обозначено овалом. Позади головы пук волос, выброшенных в противоположную от руки сторону. Его вытянутость как бы усиливает пасс. Фигура шамана вырастает из мелких человеческих тел, подмятых его первозданной силой. Их мне пришлось выискивать и формировать.  Тело шамана всё искорёжено. Этакий первобытный нивх.
    Может быть, погибшие на сахалинской каторге не раз почувствовали его на себе. Ведь к поискам беглых подключали аборигенов. От них не уйдёшь. Им платили за уши, которые они приносили после удачной охоты. Да куда с Сахалина убежишь? Разве что в море утопиться. Может быть, в этом искали счастье? Думаю, в сахалинской тайге такие шаманы ещё водятся. Наверное, есть и добрые. Отыскать можно. А почему нет. Даже, если и рядятся в современные одежды.
*
А. Э. Катунина в солнечный день в тени дерева
    Перед отправкой на объект работ наша группа почти месяц жила в военном городке Катунино под Архангельском. Там в новом кирпичном доме экспедиция выделила для нас современную квартиру (как гостиницу). Мы работали в фондах экспедиции и занимались комплектацией оборудования. Городок находился на территории довольно большого посёлка, в котором жили обычные люди, в обычных сельских домах. Почти у всех были собственные бани. За небольшую мзду, иногда даже натурой в виде куры из магазина, они с удовольствием разрешали нам попариться и вкусить блага парной с последующим бросанием своих разгорячённых тел в пруд или озеро, на берегах которых обычно бани и ставились. Как-то идя на такую помывку, мы проходили мимо наколотых дров, ещё не сложенных в поленницу. Неожиданно Валера Дмитриев остановился и, присмотревшись, вытащил из них полено с  капом (наростом). Не мог он его не заметить. Сидела в нём тяга к необычной красоте. Почти через четверть века узнаю, что он является техническим редактором журнала «Вестник Ариаварты», отражающего наследие духовного мира Николая Рериха, его сподвижников и учеников. Несколько номеров он передал мне. Я ему благодарен. Мне кап сразу приглянулся. Я увидел в нём очертания красивой девичьей спины. Однако это полено он оставил себе. В квартире мы ещё много раз рассматривали находку. В конце концов, он понял, что ничего путного с ней сделать не сможет. И подарил мне. Я привёз кап в Ленинград. Ехали поездом. Поэтому таких проблем как на Сахалине не было.
    Работы с этим «образцом» оказалось немного. Но, где и сколько убрать лишнего, как оформить наклон головы с распущенными волосами оказалось делом не простым. Наконец,  вырезывание закончил. Для создания фактуры использовал  старинную технологию, применявшуюся для подготовки иконописных досок. О ней я узнал в Вологде. Доску укатывали речной галькой до состояния слоновой кости. Обычно, специально обученный мальчишка, катал её около года. Я ограничился часом. Невтерпёж. Да и не на века. Обкатав  так-то мою девицу, я задумался, как эту красоту закрепить. Лаком покрывать не хотелось. Он даёт неживой блеск. А это девичье тело. И мне пришло в голову натереть его бесцветной мастикой для паркета. После высыхания, как и пол, следовало натирать покрытие щёткой. Можно в завершение и войлоком. Волосы сделал рыжими, мастикой же, но другого цвета.
    Спина изначально оказалась немного пятнистой. Но это было даже кстати. «Посадил» девушку под крону дерева в солнечный день. Назвал А. Э. Катунина, что означало Архангельская Экспедиция в Катунино. Вопрос решился. Своей работой я остался доволен. И отдавать её никому я не собирался.
*
Кола Брюньон
    В окрестностях учебной базы «Даймище» я нашёл среднего размера ольху с небольшим капом причудливой формы. Выпилил этот кусок. Привёз в город. И как всегда долго присматривался. Процесс глядения был для меня всегда интересен. По-существу, здесь включалось моё «Я». Искать и увидеть, наконец. Ещё Грегори отмечал:
• мы не только верим тому, что видим, но до некоторой степени и видим то, во что верим.   
    В этом куске я увидел кудрявую голову с курчавой бородой. Глазки-щелочки, прячущиеся в набрякших веках и приоткрытый широкий рот, любящий выпить. Можно было почувствовать, что затылок находится во власти мощной лапищи, привыкшей к тяжёлому физическому труду. Задумался мужик. Руки чесались. Сразу захотелось вырезывать.  Да дел было много.
    А тут назначили меня дежурить в общежитии. Такой был тогда порядок. С вечера, кажется всю ночь. Я никогда не понимал этого и внутри противился. Люди пришли к себе домой. Кто-то занимается. Кто-то отдыхает. А тут, на тебе. Ходят по комнатам. Проверяют, что, да как. И никто почему-то не задумывался, а вот если  так-то к нему на квартиру, каждый день проверяющие ходить будут. Заглядывать в тарелку, в постель и вообще. Наверное, они бы погнали таких гостей. Да мне и рассказывали один случай:
• Ректор как-то сподобился походить с проверкой. Чего? Бог ему судья. Сунулся было в комнату к африканцу. А у того пассия в гостях. Ну, парень ректора и выпихнул в дверь. Ничего. Обошлось. Наверное, потому, что не свой был. Да и ректор оказался нормальным человеком. Нашему бы, думаю, такое не спустили.
    Зная загодя, что ни в какие комнаты я ходить не буду, взял с собой инструмент и ждавший своего времени кап. Да как-то за ночь и управился. Как говорят, нет худа без добра.
    Дома несколько раз ещё присматривался. «Пообтесал» кое-где. Мастикой уж позже воспользовался (после опыта с архангельской А. Э. Катуниной).
    Название пришло почти сразу. Сочная фигура плотника – главного героя повести Р. Роллана «Кола Брюньон». Конечно, это он. Правда, не похож на тот образ, который создал в иллюстрациях к книге Евгений Кибрик. Не француз он у меня получился. Русский мужик. Так в нашем лесу, какого ещё найти можно. Мне он нравится.
*
Ложки
    В середине семидесятых годов летняя жизнь на учебной базе «Даймище» била ключом. Практик было много. Количество студентов временами достигало четырёхсот человек. Естественно, и штат преподавателей большой. Столовая справлялась с трудом. Трёхразовую  кормёжку организовали в три смены. Был установлен солдатский порядок раздачи пищи. Выставлялась на стол большая кастрюля для каждой группы студентов и преподавателям по кафедрам, Дежурный у кастрюли разливал и раскладывал по тарелкам. Вроде проверенный армейский порядок. Но… обнаружился дефицит поварёшек. С ложками, вилками дежурные по кухни тоже не управлялись. График питания ломался. Это отражалось и на режиме учебных занятий.
    Чтобы не зависеть от обстоятельств, я решил снабдить нашу кафедру деревянными ложками и черпаком. Мне это даже оказалось интересным. Инструмент у меня с собой был. За дело. Наша поварёшка пользовалась большой популярностью. С некоторой даже гордостью мы давали её напрокат.
    Позже я изготовил несколько подарочных экземпляров ложек. Первая была с черенком  в виде головы паренька. Его вытянутые руки держали само «хлебало». Одет в косоворотку с расстегнутым воротом. Изделие изукрасил выжиганием. Рубашку сделал в красную крапинку. Позже для маленькой тогда дочки изготовил детскую ложечку в виде гуся. Черенок -  шея птицы с головкой и клювом.  Едальная часть – толстое, но изящное тело птицы. Теперь всё это куда-то подевалось.
    Но одна ложка сохранилась и украшает мою домашнюю коллекцию. Я сделал её в один из своих приездов к Вере на детсадовскую дачу в Ушково. Ручку оформил в виде Венеры, которая на чуть согнутых в коленях ногах стоит на овале ложки. Как на яйце. По ней я прошёлся раствором марганцовки. Она придаёт дереву неяркую и натуральную коричневатую окраску. По проверенной технологии натёр бесцветной мастикой. Потом, правда, увидел, что ноги в бёдрах немного длинноваты. Хотя я и сейчас смотрю на неё с удовольствием.
*
Слон
    На работу и обратно я часто ходил дворами. В поздних застройках такие дворы открыты. Это - переходящие один в другой скверы и садики. На одной из дорожек была почти миргородская лужа. Она не просыхала. К ней так привыкли, что не замечали. Просто обходили. В один из дней я увидел в ней своеобразно опиленный кусок капа. Он был чёрный, весь в грязи. Лезть за ним в лужу мне не хотелось. Прошло несколько месяцев. С лужей ничего не происходило. Кап лежал на месте. Кто его туда бросил? Но вот будто меня подтолкнули – ведь кап-то, наверное, меня ждёт. Надо взять. И принёс его домой.
  Отмыл, положил на лоджию. Наконец, сподобился посмотреть. Эге! Да это же голова слона с поднятым в боевом развороте хоботом. И делать-то тут нечего. Переход головы к уху наметить. Глаз подработать, да рот «открыть». Вот только одна незадача – бивней у него нет.
    А тут мне и с бивнями подфартило. У подруги моего приятеля отец на Чукотке проработал много лет. У него оказалось несколько бивней мамонта. Один толстенный кусок она для меня выпросила. К верстаку. Дело техники. Вот и два бивня готовы. Вмонтировал в их основания небольшие винты, посадив для верности на эпоксидку. Ввинтил куда надо. Готов слон. Конечно, провозился несколько дней. Но боевой слон оказался. Нет-нет, посмотрю, и радуюсь своей работе.
* 
Земное
    Иногда думается долго. Загадаешь одно. Потом в голову приходит другое. С ним тоже как-то не клеится. И так тянется, тянется. И вдруг! Становится всё ясно и просто. Так у меня произошло с большущим корневищем от сосны. Сосна для поделок не лучший материал. Но корень у любого дерева хорош. У него своя фактура. Я сразу нацелился кресло из него мастерить. Конечно, не как у Коненкова. Но зато своими руками. Перевозили мне его на «Москвиче». Запихали кое-как на заднее сиденье. Чуть дверцу не своротили. После этого я несколько раз менял квартиру. Корневище возил с собой. Всё это напоминало историю с глыбой каррарского мрамора в прекрасном грузинском фильме, кажется, «Отдохни». Слава богу, у меня закончилось по-другому. Реализовал я природную заготовку. При переездах отпиливал, убирал торчащие кусочки. Наконец, увидел прекрасный мужской торс и почти слившуюся с ним женскую фигурку. Получалось не кресло под Коненкова, а любовь по Родену. Увидел рядом с фигурами летящего лебедя, внизу подстреленную лань. Всю композицию назвал «Охота». И только недавно, решил, что лучше подходит название «Бытие земное». А теперь вижу, что можно проще – «Земное».
*
Другое
    Однокашник по Горному несколько лет работал на Кубе. Подарил кусочек чёрного дерева. Я сделал миниатюру – сидящую женщину с поджатыми к подбородку ногами. Очень компактная вышла статуэтка. Полировал швейной иглой.
     Одно лето в  деревне Чикино снимали с Верой комнату. Опилил в лесу большущий берёзовый кап. Провозился долго. Берёза очень крепкое дерево. Сделал блюдо для хлеба в виде чуть свёрнутого листа с черенком. Когда бывали гости, это изделие пускалось в ход. Все «балдели» нам на радость.
    Привлёк внимание завитой отросток корня. Получился Змей в напряжённой стойке. На его голове танцующая обнажённая фигура юноши. Кроме рук от локтей там всё из единого куска. Пятнистая окраска Змея.  «Расписал» его раствором марганцовки. Назвал композицию «Мудрость». Имел в виду не только символ Змея, но и человека, сумевшего удержаться на его голове.

    На деревянном лотке для промывки шлихов находил какие-то образы и выписывал их марганцовым раствором как акварелью. Было интересно из стяжений пирита и марказита, набранных в аллювии реки Тосно, мастерить с помощью эпоксидной смолы фигуры. Был Росинант, шагающий по скале из лабрадорита, такой же тощий и добрый как его хозяин. Да вот не сохранился. Из этого же материала сделал горного козла, гордо стоящего копытами в одной точке на вырубленном в одном из тосненских обнажений куске кембрийского песчаника.
    Пробовал и многое другое. Что-то сохранилось. Многое нет. Но главное не в этом. Главное, что когда я мастерил, ощущал радость жизни.   

2011

ХОРОШО, КОГДА ТЕБЯ ЖДУТ

          Окрестности нашей деревушки считаются грибным местом. Конечно, грибы растут не везде. Но за несколько первых лет Верочка со своими поисковыми талантами нашла много мест, на которых грибы были всегда и много. В грибной сезон обходили эти «огороды» практически каждый день, меняя районы. То наверх пойдём, то вниз, в сторону реки, то правые от нас «огороды» обследуем, то левые. По лесу просто так ноги не ломаем. Знаем, где какой гриб растёт и когда появляется. Бывали и дальние походы. Если лето грибное, брали по бельевой корзине, чтобы в случае чего не снимать куртки. Гриб ведь дело такое. Нашёл – надо брать. Мимо не пройдёшь.
     Однако более трёх часов обычно не ходили. Уставали. У дома появлялись «нога за ногу», тяжело тащили лесной урожай. Многие годы на месяц-два к нам приезжала моя тётушка из Боровичей. Любила грибы, но с нами  ходить не могла. Иногда специально для неё  бывали где-нибудь рядышком. Позже и такие прогулки стали для неё в тягость. К нашим походам относилась трепетно. Оживлённо суетилась перед уходом. Чтобы еду взять не забыли (перекусить), воду. Теперь ведь в ручьях пить-то стало опасно.  И всегда ждала нас на крыльце. Если задерживались, переживала, нервничала. Мы знали об этом. Старались не опаздывать к сроку. Если в «график» не укладывались, тоже беспокоились, что она  заждалась. Всегда радостно встречала. Бывало «грибной» урожай был неудачным. Расстраивалась вместе с нами. Охала, ахала. Успокаивала. Хотя к редким неудачам мы относились философски. Знали, что если не сегодня, значит, завтра, повезёт. На крыльце большой стол. Грибы выкладывали. Сортировали. Белые считали. Она всегда была первой. Почти сразу принималась за чистку. Мы включались позже. Всем было хорошо. Нам, – что она ждала нас, радовалась успехам, помогала. Ей, – что мы пришли, улыбаемся, довольны.
     Перед тем, как в вернуться в Ленинград, обязательно заезжали к тётушке в Боровичи. Всегда с летними подарками. Делились урожаем. Свежая картошка, грибы, само собой, солёные, сушёные, варенья всякие, понемногу и других овощей, огурчики маринованные. Вера была большой мастерицей всё это заготавливать. Тётушка довольна. И не столько за гостинцы, сколько нашему вниманию. Дом, в котором она жила небольшой, всего три этажа, хотя и каменный. Все друг друга знают. И она гордилась перед соседями, что племянник с женой её не забывают и любят. Телефона  не было. Наши приезды оказывались неожиданными, хотя ориентировочно она знала, когда мы можем показаться. От радости всегда всплакнёт, запричитает. Не знала, как и угодить нам. Чем накормить, напоить, мягко постелить. Она любила нас. Ждала на свой день рождения в октябре. Мы обязательно приезжали. Верочка гоняла меня по магазинам, готовила стол, хотя из гостей бывало ещё только двое.  На следующий день обычно мы уезжали. Знали, что наши приезды долго оставались у неё в сердце. Нам от этого было тепло на душе. Она ждала следующего лета.
     Верочка с  соседкой собрались за черникой. Черничник довольно далеко – за рекой на горе, в огромном лесу, похожем на тайгу. Ходу до него часа два. Я  остался дома. Не беспокоился. Вера хорошо знала те места. Не единожды туда хаживали. Но вот время уже к семи вечера. Их всё нет и нет. Охватывает беспокойство. Загадал подождать ещё час.  И вот появляются. Усталые донельзя. Что? Как? Почему? Верочка рассказывает:
– Как всегда поднялись по тропинке. Перешли ручей. Ну, ты знаешь. Началась черника. Хорошие полные кусты. Стали собирать. Вдруг слышим, медведь зарычал. Раз, два, три. Где-то совсем рядом. Этак спокойно, но громко. Предупреждает – я тут, не ходите. Перетрусили страшно. Задом, задом, до ручья и пятились. А потом ходу обратно. Несколько поваленных деревьев перескочили как бегуны с барьерами. Остановились. Прислушались. Тихо. В нерешительности. Ну, что, Нина? Мы же за черникой пришли.  Такую даль. Пойдём, что ли собирать? И вернулись. У ручья следы. Медведица с медвежонком. Надо осторожней. Но мамаша, видимо, тоже не захотела испытывать судьбу. Увела малыша от греха подальше. Вот и застряли до вечера. Но как видишь, ягод всё же набрали. Так что, давай с молочком и поедим.
     Смелая у меня оказалась жёнушка. Да и азарта  у неё было не занимать. Ждать только муторно. Лучше уж ходить всегда вдвоём. Больше одну её не отпускал.
     В один из пасмурных дней наш сосед по деревне пошёл к приятелю в  Кремницы. Это около четырёх километров, за рекой. Было у него к Алексею  какое-то дело. Прихватил, конечно, самогону. Попарились в бане. Посидели. Оговорили дела. Выпили хорошо. А на дворе уж дождь. Темно стало. Всё же Вадим Андреевич решил идти домой. Правда, в доме никого. Жена ещё не приехала из Питера. Только кошка Муська. Любовь там была обоюдная и нежная. Вадим Муську просто обожал. Раз она где-то пропадала по своим кошкинам делам. Искал её три дня. Делился с нами своим беспокойством. Ему казалось, что она где-нибудь застряла в кустах или кто-то напал на неё их хищников. Лежит раненая. Умирает. Надеется на него, Вадима. Обошёл за три дня все непролазные кустарники. С фонарём. Звал. Лица не нём не стало. Отчаялся совсем.  Наши успокоительные разговоры, что кошку не так легко убить, что она придёт. Муська сильная, смелая. Крупная как рысь.  Ничего не помогало. И тут Муська явилась. Радости было через край. Заходил к нам несколько раз. Рассказывал. Хотелось ему, чтоб и мы праздник ощутили. Кошка действительно была хороша. Не то слово, – красавица. Огромные зелёные глаза, пушистая шерсть необычной пятнистой окраски. Грация. Достоинство. Была привязана к своему хозяину. Бегала за ним как собака. Таскала в подарок огромных крыс. Прямо на постель. Не успевали выбрасывать. Несколько раз болела. Возили в город. Никаких денег не жалели. Оперировали. Спасли.
     Думаю, Муська это понимала. Отношения их с Вадимом были трогательные. Добро в ответ всегда вызывает добро. Любовь чувствуют все. И люди и животные.
     И вот возвращается Вадим Андреевич из гостей. Хорошо выпивши, мокрый от дождя. С фонариком. Уже у первого дома в нашей деревеньке. И вдруг. На плечо ему кто-то запрыгивает. Не испугался. Наверное, потому, что был во хмелю и настроился уже на свою избу и отдых. Но опешил. Обомлел. А потом удивился. Это была Муська. Она пришла его встречать и поджидала в кустах. То-то было радости и умиления.
     Мой коллега по Учёному Совету примерно год назад потерял жену. Горюет страшно. На могилу ходит каждый день. Написал о ней книжку. Я хорошо понимаю его. Он как бы общался с ней. Не давал её уходить от себя. Но вот книжка закончена. Издана. «Живая» связь вдруг оборвалась. И он стал задумываться – ждёт ли она его там.
     Хотелось верить, что ждёт. А почему нет. Этого не знает никто. Это мировая тайна Бытия. Хорошо бы ждала. Не важно, каким образом.  Пустой вопрос.  Но законы сохранения никто не опровергал. Есть душа, разум. Почему  они должны исчезнуть?
     Он занимал высокие должности, которые предполагали принадлежность к КПСС и, уже по одному этому факту – атеистический взгляд на жизнь. Уверен, что он в этом был искренним человеком. Верил, что Бога нет. Неграмотные мы в богословии люди. Но вера – это право выбора. И теперь он засомневался в своих прежних взглядах. Настоящее горе рвёт сердце и переворачивает душу. Изменяет её. Тут-то человек и начинает ощущать Бога в себе, понимать симметрию Мира и верить.
     Недавно и Верочка ушла из жизни. Я верю, она ждёт меня там. Это облегчает моё «потом». Легче уходить туда, когда нас ждут.
     Если тебя ждут,  значит, ты кому-то нужен и ты не одинок.

2010

ЧЕРНОМОРСКИЕ УСТРИЦЫ

          Абхазская АССР. Гантиади. Семидесятые годы прошедшего века. В торцевой части неширокого пляжа стоит маленькая палатка – «база» нашей кафедры. Ведутся исследования подводных родников пресной воды. Холодные грифоны бьют на дне. Струи достигают поверхности моря. Основная задача – найти способ оценки дебита источников (количества воды, поступающей в единицу времени). К постановке этих работ я был причастен. Поэтому, находясь в отпуске в Адлере, поехал в Гантиади посмотреть, как идут работы и что интересного получается. Юра, сотрудник кафедры, автор и исполнитель натурных наблюдений и экспериментов, встретил меня с радостью.
     Погода прекрасная. Ещё не жаркое солнце. Ровная гладь утреннего моря. Лёгкое дыхание его поверхности. Нежный шелест мелких волн о береговую гальку. Вольно. Хорошо.
     Полигон – пляж и часть моря с хорошо фиксированными подводными источниками. Их положение просматривается по блестящим «блюдцам», напоминающим лужицы на поверхности.  Поплавали. Холодные «блюдца» животом отлично чувствовались. Поныряли в масках. Выходы грифонов на дне хорошо видны. К моему приезду Юра выполнил газомерную съёмку полигона. На схему нанёс все обнаруженные источники. Вёл за ними наблюдения по температуре, солёности. Сделал индикаторные запуски красителей в точках выхода струй. Вместе с помощниками получил оригинальные фото и киноматериалы.
     Рассказывая, он заметил, что на полигоне довольно много мидий и на месте грифонов они особенно крупные. Пристрастился готовить из них вкусный плов и начал есть сырыми, как устриц.
– Хочешь попробовать? Это вкусно.
Я высказал готовность. Он тут же вошёл в море и принёс несколько крупных экземпляров. Стал показывать, как их надо есть:
– Аккуратно раскрываем ножом. Смотрим внимательно внутри. Видишь, в этой мидии есть небольшая жемчужина. Она не бросается в глаза. Невзрачный серый шарик. Его надо вынуть. А то, можно и зуб поломать. Вот собственно и всё. Теперь остаётся открыть рот и съесть этого моллюска. Собственно самого «мяса» мало. Это так называемая ножка. Остальное… На него не обращай внимание. Ну, ты же знаешь. Палеонтологию ведь в Горном изучал. Давай.
     Я медлил и смотрел на него. Показалось, что особого аппетита на эту еду у него не было. Просто передо мной рисовался. Но съел не поморщившись. Ничего не оставалось делать, как последовать примеру. Удовольствия не получил. Да и мой «учитель» как будто не очень-то свою мидию смаковал. Пожалуй, больше пижонил передо мной, да и перед собой тоже. Во всяком случае, съели только по одной. Но я был горд, что всё же сумел проглотить этот деликатес.
     Года два спустя мне пришлось побывать в этих же местах со своим приятелем по горному институту. Погрелись на солнышке. Поплавали. Рассказал, как почти здесь же попробовал сырую мидию. Соблазнил его, хотя чувствовал, он колеблется. Совратить решил собственным примером. Надел маску, ласты, и пошёл на поиски. Принёс. Начал расписывать процесс подготовки к употреблению. Раскрыл створки ножом, объяснил про жемчужину.
     Приятель слушал и смотрел напряжённо. Без энтузиазма. Повторять свой «подвиг» двухлетней давности мне как-то расхотелось. Но выхода уже не было. Мысленно перекрестясь, я опрокинул содержимое  в рот и со скрытым отвращением проглотил. При этом сказал:
– Вот так их и едят. Сейчас я тебе приготовлю.
Взял в руки его мидию и, рассказывая кулинарную процедуру снова, уже хотел передать черноморскую красавицу ему. Но он весь как-то замкнулся и твёрдо заявил:
– Нет. Я это есть не буду. Не могу.
Я понял, что уговаривать бесполезно. И пожалел себя за глупое пижонство.

2010

ЧУТКАЯ ДУША РЕБЁНКА

     Как-то в Адлере заехал ко мне школьный приятель с семьёй. Посидели, вспомнили школу, поговорили про жизнь, немного прогулялись. Они собрались в свой санаторий. Сел с ними в автобус проводить. Его маленького сынишку очень привлекала кабина водителя. Он встал около неё. Смотрел по сторонам, больше вперёд. Почти не оглядывался. Наконец, его вниманием полностью завладел водитель – толстый молодой дядька с круглым и добродушным лицом при пышных усах  Малыш стоял, стоял и вдруг просящим голосом обратился к шофёру:
– Дяденька! Бибикни! Ну, бибикни, пожалуйста!
Дяденька посмотрел на него, но, естественно, бибикать не стал. С чего вдруг. Транспортная служба тогда этого не то что не поощряла, но, кажется, сигналы без повода были даже запрещены. Малыш этого не знал, и объяснений такого рода, всё равно бы, не понял. Нутром, чувствуя доброту дядьки, снова стал просить:
– Дяденька, ну бибикни. Пожалуйста, бибикни. Ну, би-би-кни.
Шофёр старался от дороги не отвлекаться, но, нет-нет, да поглядывал в сторону мальчишки. А тот всё просил и просил бибикнуть.
     И вот лицо водителя расплылось в улыбке, и он бибикнул. Восторгу малыша не было предела. Он был счастлив. Весь сиял и радостно смеялся.
– Дядя ещё! Ещё! Бибикай!
Дядька бибикал ещё и ещё. Он тоже был счастлив. Тоже улыбался, забыв и про патрульную службу, и про всё на свете, кроме дороги. Вслед за ними улыбался весь автобус.

     К моей тёще приехала дальняя родственница из Узбекистана. Звали её Валя. Была она достаточно молода, но в жизни успела хлебнуть много горечи и бед. Левая нога сломана. Срослась неудачно. Хромала. Образования не получила. Специальности тоже не приобрела. Что называется, мыкалась по свету. Приехала с надеждой найти работу и устроиться в жизни на российской земле.
     Был сезон сбора яблок. Нашла место подённой  рабочей в совхозе. Поездки дальние. Труд тяжёлый. Но она была женщиной крепкой. Всё у неё ладилось. Казалось, ничуть не уставала. Иногда притаскивала по целому мешку прекрасных яблок. Небольших, но очень вкусных. Помнится, какой-то крымский сорт. Рассыпали их под кроватями и постепенно с  аппетитом поедали. Как она эти мешки тащила такую даль, ума не приложу. Раз хотел помочь. Мешок поднял с трудом. Стало неловко перед ней. Больше со своёй помощью не лез.
    Приехала не одна. С гражданским мужем – узбеком. Мелкого роста. Нос как-то набок, ноги кривые. По-русски говорил плохо. Отсидел срок. Ломаный жизнью человек. Не знаю, чего Валя в нём нашла. Думаю, как большинство русских женщин, жалела. Ведь жизнь её тоже много била, частенько наотмашь. Устроиться на работу узбек не сумел. Жил при доме. Помогал, как мог.

     В то время мы часто приезжали к тёще. Привозили нашу маленькую дочурку. Они с узбеком быстро сдружились. Он ласково смотрел на неё. Много возился. Просто  обожал. С удовольствием таскал  на руках. Бегал в догонялки. Играл в какие-то игры. Оба смеялись и были друг другом довольны. Меня это радовало и поражало. Ведь наша Леночка была очень избирательна. Как-то соседка, молодая и с виду приятная хохлушка, хотела приласкать её. Взяла на руки и что-то там «защебетала» нежное. Но дитё наше упёрлось её в грудь кулачками, стало вырываться, а потом и заревело «дурным» голосом. Мы были сконфужены не меньше соседки. А вот искалеченный кривоногий узбек, бывший зэк пришёлся ей по душе.
 
2010

ЭСТАФЕТА УДАЧИ

Клавдия Степановна была уже немолодой женщиной. Приближалась пенсия. У неё, как и в молодости, были проблемы с приобретением осенней и зимней обуви. Они определялись высоким подъёмом ступни. Бывало, и фасон нравился, и качество, и цена устраивала, а одеть невозможно. А если иной раз и удавалось натянуть обувку на ногу, то ходить было … как в испанском сапоге. Теперь же, с возрастом, эта пытка становилась невыносимой. И с приближением холодов даже сама мысль о поисках тёплой  обуви приводила её в уныние. Но что делать?   И вот неожиданно для себя она наткнулась на небольшой магазинчик, в котором продавалась австрийская обувь. Цены, правда, были слишком высокие.  Долго искала на полках что-нибудь приемлемое. Неожиданно для себя она увидела осенние сапожки, относительно недорогие. Примерила. Они сели на ногу легко. Казалось, будто сшиты на заказ. Были изящными и добротными. И она купила их. Выбор помогали ей сделать продавщицы – девушки очень любезные и внимательные.  Трудно сказать почему, но когда Клавдия Степановна с покупкой направилась к выоду, одна из девушек подошла к ней и сказала: – В следующее воскресенье у нас будет разгрываться лотерея – несколко призов из наших товаров. Если хотите, можете поучаствовать. Это бесплатно. Просто надо заполнить бланк. И, конечно, желательно придти. Накануне мы позвоним Вам и напомним. Клавдия Степановна на секунду задумалась, дала согласие и тут же оформила необходимую анкету. Подумала: – А почему не попробовать.  В свою удачу она не верила. За всю жизнь, приобретая лотерейные билеты, она не выиграла ни рубля и давно перестала пробовать себя в подобных мероприятиях. Но сегодня предложение было не просто не навязчивым, а каким-то искренним и  душевным.  В субботу, накануне розыгрыша, ей действительно позвонили из магазина и напомнили о лотерее. Она пришла, тем более, что хотела присмотреть уже что-нибудь на зиму. Её встретили как хорошую знакомую. Розыгрыш начался. Он проходил, как бы это сказать, снизу вверх. Вот уже 4 приза были разыграны, и счастивые участницы ожидали завершения игры. Клавдия Степановна, совершенно не веря в свою звезду, сказала одной из девушек: – Наверное, я могу уходить. Как всегда – без выигрыша. 
Но одна из продавщиц остановила её: – Подождите, подождите, ещё хотя бы минутку. Ведь главный приз пока  не разыгрывался.  Но Клавдия Степановна уже двинулась к выходу. Почти на пороге она вдруг услышала свою фамилию. Оказалось, что первый приз достался ей. Она сразу даже не поняла этого. Вернувшись же, узнала, что  её выигрыш был неожиданно щедрым: ОНА МОГЛА ВЫБРАТЬ ЛЮБОЙ ТОВАР по своему усмотрению.  Она стала смотреть. Одна из проигравших участниц подошла к ней и доверительно посоветовала взять самые дорогие зимние сапоги – до колен, цена которых превышала среднюю месячную зарплату. Но Клавдия Степановна была женщиной не жадной. Выбрала не то, что самое дорогое, а то, что ей больше понравилось – полусапожки. Её все поздравляли. И некоторые – даже вполне искренне… Неожиданно к ней подошла одна покупательница и попросила разрешения пожать ей руку. Смотрела ей прямо в глаза. Её взгляд был добрым и светлым. При этом она сказала:
– Я хочу, чтобы Вы поделились со мной своей удачей.  А почему нет – подумала Клавдия Степановна. И с удовольствием пожала протянутую  руку. С хорошим настроением она пошла домой. На сердце было хорошо. И не только от того, что  она выиграла главный приз лотереи, но и от того, что своей удачей она поделилась с другим человеком.

2015

Я НЕ ОБИЖУСЬ

 Наша учебная группа формировалась из абитуриентов разных возрастных и социальных категорий. Был 1952 год. Помимо выпускников из обычных школ значительная часть первокурсников состояла из молодых людей, отслуживших действительную службу в армии. Некоторые захватили войну или трудились на оборонных предприятиях. Много девушек было с периферии с немалым жизненным опытом и семейными проблемами. Они держались чуть особняком и смотрели на нас как на детей. Учились хорошо, потом разъехались по распределению и большинства из них я теперь уже не помню.
Фаля – так звали одну из них, жила где-то в пригороде. У неё на руках была больная мать, прикованная к постели. Как она всё это совмещала с учёбой, я не знаю. Характера была спокойного, уравновешенного и твёрдого. Улыбалась редко. Лицом походила на иконописный образ. Фигурой обладала стройной, но как-то не привлекала внимания ребят и мужчин. В ней чувствовалась одинокость, печаль и какая-то скрытая от людей мудрость. Училась она неплохо. Но вот с математикой не ладилось.
После нескольких попыток сдать экзамен за первый семестр, преподаватель отказался принимать. Положение было отчаянное. Раньше в группах существовал так называемый «треугольник»: староста, назначаемый деканатом, и двое выборных – комсорг и профорг. В ходу была шутка – треугольник с тремя тупыми углами. Но такая структура существовала и функционировала по сложившимся в ту пору правилам. В нашем треугольнике я был младшим, а остальные двое – существенно меня старше. У одного за плечами три года армии, другой пришёл из цеха на оборонном заводе.
Пошли к нашему математику. Это был умный и порядочный человек, хотя, как я сейчас понимаю, излишне «принципиальный». Позже он стал доктором наук, профессором и получил кафедру прикладной математики. На потоке к нему относились с уважением.
– Рувим Эммануилович! Что же Фале делать? Учится она хорошо. К экзамену готовиться серьёзно. Все практические задания сдала. Вы ставите её в безвыходное положение.
Он подумал и ответил:
– Ребята! Почему-то многие считают, что математику нужно только понимать. Это неверно. Кроме понимания, она требует, чтобы её учили. Вы же заучивали в школе таблицу умножения? У меня таблицу дифференцирования. Когда человек, который сдаёт мне экзамен, отвечает хорошо, а потом чего-то не знает, потому что не доучил, я могу принимать у него переэкзаменовку раз, два, три…, ну, в общем, пока он не выучит. Но если мне отвечают всё, но не понимают этого, я принимать у такого студента экзамен не могу.
Сказано все это было благожелательным тоном, но звучало вполне категорично. Поэтому мы спросили:
– Что же ей делать?
Он ответил:
– Пусть поговорит с заведующим кафедрой и попросит назначить комиссию по переэкзаменовке.
Естественно, на наших лицах отразилось сомнение. Заметив его, он сказал:
– Наверное, Вы подумали, что я как-то негативно вмешаюсь в эту ситуацию. Не думайте так. Конечно, я мог бы это сделать, но заверяю Вас,  что с моей стороны такого вмешательства не будет.
Мы сделали, как он посоветовал. Была переэкзаменовка на уровне комиссии. Фаля её выдержала и осталась в институте.
Она была трудоголиком. И не только в учёбе. Когда выезжали на «картошку», в Крыму – на прополку кукурузы, она всегда работала спокойно и честно. После окончания института я уехал из Ленинграда, и многих однокашников уже не видел, разве что на редких юбилейных посиделках.
Вернувшись, я встретил Фалю в Нефтяном институте. Узнал, что она много лет работала на Камчатке, защитила кандидатскую диссертацию и успешно трудилась в науке. Писала интересные статьи. Купила однокомнатную квартиру, но, по-прежнему, жила одна. Общалась с некоторыми однокашниками.
Как-то с приятелем, с которым мы в своё время ходатайствовали перед Рувимом Эммануиловичем, зашли к ней. Она угостила нас чаем. Посидели, поговорили о прошлом. Поохали, поахали, посмеялись. И она рассказала нам забавную историю.
     Ко мне не так давно, заходил Лёшка П. Пришёл вечером. Весь какой-то расстроенный. Спросил:
– Фаля, можно я у тебя переночую?
Оказалось, он переругался с женой. Хлопнул дома дверью и ушёл. Вы же знаете, Лёшка взрывной, но хороший парень, и я к нему всегда была не равнодушна. Он мне нравился. Разумеется, я ответила:
– Конечно, Лёша. О чём ты говоришь.
Пошла на кухню, сделала яичницу, собрала на стол и мы сели, как говорят казаки, вечерять. Он вынул из портфеля маленькую, выпил пару рюмок. Посудачили о том, сём. Я постелила ему на раскладушке, сама легла на свой диван-кровать. Выключила свет. Ворочаюсь. Не спится. Слышу, Лёшка тоже крутится. Прошло сколько-то времени. Он мне и говорит:
– Фаль, а Фаль! Ты не спишь?
– Нет, – отвечаю, – не сплю Лёша.
– Фаля, а ты на меня не обидишься?
Я немного помолчала:
– Да нет, Лёша, не обижусь.
Он тоже немного помолчал, потом сказал как-то неуверенно:
– Тогда, Фаля, я маленькую-то допью.
Нам стало немного смешно и грустно. Мы ещё посидели и раскланялись с хозяйкой.

2009


















               
Оглавление

Abstract………………………………………………….3
Авторитет……………………………………………….5
Антисемит………………………………………………6
Армянские забавы………………………………………8
Артистка………………………………………………..11
Атомный взрыв в школе……………………………….12
Бабочка залетела………………………………………..14
Байки от Куканавы……………………………………..15
Банная история………………………………………….20
Без головы……………………………………………….31
Берёза…………………………………………………….33
Бифуркация таланта…………………………………….36
Богатые бедняки………………………………………...39
Ботя………………………………………………………40
Буду поваром…………………………………………….44
Бытие-Не-Бытие…………………………………………45
Вдоль и поперёк…………………………………………47
Взгляд…………………………………………………….49
Виолетта………………………………………………….52
Вкусная женщина………………………………………..54
Ворвань…………………………………………………...57
Воронёнок………………………………………………...58
Воспитание мужчины……………………………………60
Все мы немножко лошади………………………………..62
Все свои……………………………………………………63
Гидроника…………………………………………………65
Гонка жизни……………………………………………….70
Горностай………………………………………………….71
Горячий воск……………………………………………….72
Гусак-опекун……………………………………………….77
Дать руку…………………………………………………...78
Две судьбы………………………………………………….80
Дверь в небо………………………………………………...83
Делайте добро………………………………………………87
Деревенские ласточки……………………………………...97
Держись за стремя………………………………................100
Динка……………………………………………………….101
Есть и такие………………………………………………...105
Жених и невеста……………………………………………107
Женская мудрость…………………………………………..113
Житие человеческое………………………………………..115
Закон пастуха……………………………………………….121
Запретная зона………………………………………………123
Идеи………………………………………………………….130
Илькович и бычок…………………………………………...131
Инженеры……………………………………………………136
Искры салюта………………………………………………..139
Истина…………………………………………………………...141
Казимир и Мусенбекова………………………………………..142
Как аукнется………………………………………………..…...145
Как в мыльной воде прожить…………………………………..149
Как легко стать шпионом………………………………………151
Картошка………………………………………………………...155
Качели……………………………………………………………159
Кипучий………………………………………………………….161
Клошмерль……………………………………………………….165
Когда трудно быть честным…………………………………….169
Корни……………………………………………………………..171
Крестик…………………………………………………………...173
Кровопийцы……………………………………………………...175
Круг провидения…………………………………………………178
Кто победит……………………………………………………….186
Куда открывается дверь……………………………………….....188
Курочка Ряба. Опыт интерпретации…………………………….192
Лариска…………………………………………………………….196
Ловцы солнышка………………………………………………….199
Любовь……………………………………………………………..202
Людоед……………………………………………………………..209
Магелланов пролив………………………………………………..211
Маленькие чудеса в большой стране……………………………..213
Маме………………………………………………………………...218
Мамюкон……………………………………………………………221
Мгновения бытия…………………………………………………..226
Место время…………………………………………………………230
Метла………………………………………………………………...233
Мишки и медведи…………………………………………………...239
Мой ангел……………………………………………………………243
Моле, моле Мы такие разные и...  ……………………………………………….250
Наивные люди……………………………………………………….253
Натуралист и технарь………………………………………………..255
Не забывай про пуповину…………………………………………...257
Не суетись…………………………………………………………….260
Нежный овал с пляжа………………………………………………...261
Немцы в Крыму………………………………………………………263
Немцы на Пинеге……………………………………………………..265
Неожиданность ожидаемого…………………………………………268
Нимб…………………………………………………………………...271
Обезьянка……………………………………………………………...272
Ода сельским фельдшерам…………………………………………...273
Одиночество…………………………………………………………..274
Олег……………………………………………………………………276
Они сказали привет…………………………………………………...277
Осенние листья………………………………………………………..279
Открывай ворота……………………………………………………...280
Память Евы…………………………………………………………….282
Парадокс математики…………………………………………………288
Первый крик последний вздох…………………………………………289
Петро Лосев – донской казак…………………………………………...290
Плохая пятёрка…………………………………………………………..295
Пойду После нас…………………………………………………………………300
Последний шаг…………………………………………………………...303
Походень………………………………………………………………….311
Почти детективная история……………………………………………...312
Проворонили……………………………………………………………..319
Пузырьки………………………………………………………………….322
Пупок……………………………………………………………………...323
Радуга……………………………………………………………………...346
Разные пуповины…………………………………………………………348
Разобрались………………………………………………………………..351
Резинка…………………………………………………………………….355
Реплика……………………………………………………………………357
Рисунок……………………………………………………………………358
Русские в Германии……………………………………………………….360
Свидания…………………………………………………………………...361
Сертификат для Амура……………………………………………………364
Сизарь и белая……………………………………………………………..370
Сколько стоит олень………………………………………………………371
Слышать и понимать………………………………………………………373
Сны…………………………………………………………………………375
Совершенно секретно……………………………………………………..278
Сочинитель загадок………………………………………………………..380
Страхи………………………………………………………………………382
Суровые нравы……………………………………………………………..384
Счастье человеческое………………………………………………………385
Сюрприз…………………………………………………………………….388
Таёжный Растропович……………………………………………………...390
Тартар………………………………………………………………………..393
Телега жизни………………………………………………………………..393
Теория и практика жизни Амура…………………………………………..406
Трамвай наехал……………………………………………………………...411
Улыбка в коляске……………………………………………………………414
Ураган………………………………………………………………………..415
Уроки отрочества……………………………………………………………417
Финка………………………………………………………………………...423
Хитрый дурак………………………………………………………………..425
Хобби………………………………………………………………………....427
Хорошо, когда тебя ждут……………………………………………………434
Черноморские устрицы……………………………………………………...437
Чуткая душа ребёнка………………………………………………………...438
Эстафета удачи……………………………………………………………….440
Я не обижусь………………………………………………………………….441





ПАВЛОВ АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ


МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ В БОЛЬШОЙ СТРАНЕ

Сборник рассказов

Компьютерная вёрстка автора



Электронная версия