Экс

На улице весна.
Пахнет весной.
Небо весеннее.
Вот так вот я случайно сегодня подняла голову вверх - а там небо.
Я-то провожу свои дни как: в чтении Грасса и Лакана, в написании анонсов, с сидении в офисе и прогуливании пар. Неплохо, в принципе, но на небо остается мало времени.
И сегодня я вспомнила, что в детстве хотела быть пилотом.
Это, конечно, такая фикция.

Мы читаем Сент-Экса и верим ему, и сердце бьется сильнее и хочется что-то делать и смотреть, как он.
Но это достаточно сложно. Ведь когда он писал, было время. когда еще оставались в мире белые пятна. Он точно знал, где находится край мира - в Африке, в Сахаре. А тут - поди разберись. То ли Ямал у нас край мира, то ли Троещина.
Эта сила - сила мира, которые еще создается, рамки которого еще не сформировались - мне кажется, она значила достаточно много. Когда ты знаешь, где ты по роще апельсиновых деревьев. которая есть на твоей личной карте.
Это право - гордиться тем, что ты человек - мы его почти потеряли. Оно давало право сказать: в каждом из этих детей, быть может, умер Моцарт. А теперь? Теперь ты думаешь - какое я имею право так говорить? Как я могу судить, что вот тут все было бы хорошо, а там все будет плохо, это ведь даже не мой ребенок, во имя святого Гинфорта, мне никто не давал права горевать о нем или называть его именем всяких мертвых композиторов.
Очень печально, если подумать.
Я в какой-то момент своей жизни перехотела быть пилотом.
Ну, потому что - зачем мне летать, если Сент-Экс уже умер, а почту возят большие самолеты. Я-то хотела маленький.
А в мире все правильно, и все логично - и за мир, рамки которого еще не устоялись, приходится платить. И бедный мой пилот Антуан тоже заплатил: в 44 года в последний свой вылет он не мог даже сам залезть в кабину самолета. Он попросил об этом вылете как о привилегии, и ему ее дали: братья-пилоты помогли ему забраться внутрь, закрыли кабину, и он улетел.

Когда я думаю об этом, мне кажется, что Сент-Экс был очень последовательным.
Он всю жизнь мечтал о небе - и вот, вместо ладьи выбрал самолет.