По грибы

Мы жили в небольшом сибирском городе, у самых истоков могучей и великой Оби.
     Климат изумительный: летом сорок градусов, зимой – столько же, но со знаком «минус».
     Вызревает почти всё, вплоть до винограда (правда, в определённых местах).
     Отец и Палыч работали в КБ котельного завода. Конечно, у Палыча были и фамилия, и имя, только все его звали просто Палычем. Он мог выпить немыслимое количество водки безо всяких признаков опьянения. Но в КБ знали, что, если Палыч завёл разговор о том, что он – конструктор от Бога, а остальные ему и в подмётки не годятся, то градус достиг своей критической отметки. В нормальном же состоянии Палыч был рационален, хмур и молчалив.
     Стоял конец августа, и было ещё по-летнему тепло. Они сговорились пойти за грибами после работы часа на два. На конечной трамвая начинался нешуточный сосновый бор. Палыч заявил, что знает и этот лес, и все грибные места, как свои пять пальцев.
     Несмотря на теплынь, отец снарядился основательно: брюки заправлены в кирзовые сапоги, поверх пиджака плащ, на голове кепка, на плече дерматиновая сумка-мешок. Палыч же оделся довольно легкомысленно, словно выскочил из дому к табачному ларьку за папиросами: сандалии на босу ногу, рубашка с коротким рукавом, летняя шляпа, только корзинка выдавала грибника.
     Они занялись поисками грибов, но, видимо, день был неудачный – собрали совсем мало и решили попытать счастья в другой раз. Они шли и шли, а знакомой дороги всё не было. Отец всегда вёл себя в лесу осмотрительно – запоминал обратную дорогу – он ни разу ещё не позволил себе потеряться в лесу , даже в голодном военном детстве. Но в этот день его, что называется, «бес попутал», он поверил Палычу и обратную дорогу не примечал.
     Начал моросить дождь, и стало темнеть. Палыч шёл впереди, обещая бодрым голосом, что вот-вот и они на дорогу выйдут. Отец следовал за ним и матерился про себя. Дождь усиливался, и почти стемнело, когда они вышли на какую-то дорогу.
     Палыч гордо и радостно вскрикнул, дескать, что я говорил: вот она – дорога, до трамвая теперь рукой подать. На это отец резонно возразил, что заходили они в лес по асфальтированной дороге, а эта – песчаная, стало быть, не та. Но Палыч заявил, что ерунда, мол, просто в этом месте асфальт песком занесло. С этими словами он присел на корточки и начал пальцем колупать песок, норовя таким способом доколупаться до асфальта. Он уже весь промок, и вид у него был довольно жалкий. Отец сначала стоял, уничтожающе глядя на него (впрочем, в темноте Палыч его взгляда не видел), затем стал отбивать песок каблуком кирзового сапога. Довольно быстро он выкопал ямку глубиной сантиметров в двадцать. Асфальта не было…
    Они шли по неизвестной дороге неизвестно, куда. Дождь то усиливался, то почти прекращался. А вокруг в темноте шумел лес, лес, которым можно было дойти до Северного Ледовитого океана…
    Но им повезло. Лес внезапно кончился, а они очутились на арбузных бахчах деревни Одинцовка под прицелом ружья. Колхозный сторож справедливо рассудил, что двое мужиков ночью на бахчах с корзиной и сумкой и есть те самые злостные расхитители народного добра, о которых пишут и снимают кино.
     Когда всё выяснилось, оказалось, что им повезло ещё раз: трактористу срочно понадобилось попасть в район. Он и подвёз их до города. Дальше отец шёл пешком, трамваи и автобусы уже не ходили.
     Мы с мамой ждали его к восьми, но он не пришёл ни в девять, ни в десять, ни в полночь.
     Я уже давно спала, а мама в тревожно-воинственном настроении продолжала прислушиваться. Наконец, в два часа ночи раздался звонок в дверь. На пороге стоял отец, мокрый до нитки и абсолютно трезвый, на донышке сумки болтались грибы.
     Утром Палыч на работу не вышел. Никогда не болевший, он взял больничный. Появился через неделю с надеждой, что все уже забыли о происшествии. Но не тут-то было. Ещё целый месяц его доставали вопросом: нашёл он всё же асфальт под песком или нет?