Дорога в никуда

Обычно они приезжали дневным автобусом. Потрепанный жизнью и временем «Крусэйдер», еще как бы ни первого серийного выпуска, останавливался у полуразваленного здания автовокзала на пять минут, чтобы дать водителю опустошить мочевой пузырь и выкурить сигаретку перед следующим отрезком маршрута, а заодно выбросить из салона очередную порцию неудачников.

Одинокие Охотники приезжали в Дно умирать. Не важно, были ли это ветераны с выцветшими глазами и лицами, в потрепанной коже и мятой джинсе, чьи шрамы и татуировки могли сведущему человеку заменить парочку гримуаров и бестиариев, или тактикульные новички, прячущие удивление и страх под модными темными очками и с чьих ладоней не отмылась еще консервационная смазка. Их объединяла чудовищная усталость, являвшая себя клинописью морщин и синюшностью отеков, натянутой на скулах кожей и потрескавшимися губами, и сотней других признаков, того что перед тобой не жилец. И конечно запах смерти, не тот распирающийся от самодовольства как трехдневный труп и густой, словно гангренозный гной, нет, этот запах был холоден, сух и тактичен, точно удар молотком по крышке гроба.

Шериф никогда не спешит. Зачем, он знает, что завтра утром ему позвонит ночной портье, и он снова, далеко не в первый и не в последний раз, увидит одну и ту же картину. Дешевый номер в мотеле, пара пустых бутылок из-под дешевого виски, дешевое смятое белье на кровати, что помнила еще президентство Кеннеди, возможно, еще запах дешевого секса и несколько использованных кондомов. На тумбочке у кровати – бумажник, в котором лежат водительское удостоверение, пара кредиток и немного мелких денег (это если шлюха попалась брезгливая). Нераспакованная сумка или рюкзак с вещами в шкафу. Пара мокрых полотенец в душе.
И, если очень повезет, появятся пьяный бомж или парочка любителей потрахаться в машине на обочине, что поклянутся хоть на Библии, хоть на телефонной книге, что видели как стремный чувак шел прямо по средине дороги ведущей из Дна, а потом вдруг пропал, будто и не было его никогда.

Их маршрут выверен едва ли не до шага, как муравьиная тропа. Покинув раскаленное нутро «Крусэйдера», они направляются к станционному сортиру. Редко кто задерживается там дольше чем на пару минут и поэтому, когда, застегивая на ходу ширинку, они выталкиваются через блеклую пластиковую дверь наружу, потрепанный борт рейсовика еще маячит призрачной надеждой на хороший конец истории.

Затем местечковый офис банка. Тут предпочтения разделяются. Одни идут к окошку кассира, обналичивать потрепанные чеки. Кассир, помятый как сморчок, вросший в столешницу (и наверное уже пустивший грибницу), в целлулоидном козырьке и вытертых до бархатного блеска нарукавниках, никогда не ошибается, с брезгливой миной возвращая хозяевам те бумажки, что должны были остаться еще на автовокзале. Впрочем, с такой же миной он просовывает в окошко стопки пятерок и двадцаток, еще более помятых и засаленных, чем чеки.

Более продвинутые идут к притулившемуся в углу банкомату. Железный ящик еще более не сговорчив, чем кассир, с воем и скрежетом обсасывает каждую воткнутую в него карточку минут по пять, радостно заглатывая их при малейшей ошибке. Если же карточка проходит, то железяка нехотя, всеми своими углами высказывая недовольство, выплевывает банкноты, стараясь разбросать их по самым грязным участкам пола.

Предпоследняя точка маршрута – это всегда бар. Ничего нового. Третий левый (от входа) табурет у стойки. Тот, над которым, сколько бы раз ее не меняли, всегда перегорает лампочка. Кое-где их просто перестали менять, из экономии. Он всегда свободен, как и пара мест рядом – местные верят что место несчастливое, лишь изредка подвыпивший качок из местной футбольной команды или браток, перебравший дешевого кокса, рисуясь перед телками и друганами, под неодобрительным взглядом бармена пытается умастить свою задницу на потрескавшееся виниловое сиденье. Лишь для того, чтобы парой мгновений спустя соскочить с него, стремительно трезвея на ходу и мечтая поскорее пообщаться с ближайшим фаянсовым другом.

Настоящий клиент с ходу занимает законное место, бросает бармену комок серо-зеленых бумажек и начинает целенаправленно наливаться до полной потери связи с этим миром. Кому-то хватает пары стопок, кто-то существенно прореживает запасы алкоголя за стойкой (впрочем, бармен редко остается внакладе), до того момента когда опрокинув в глотку очередную порцию, клиент вдруг озирается вокруг красными от лопнувших сосудов и алкоголя глазами, словно пытаясь понять, что он забыл в этом бардаке. И, наконец, снимает первую попавшуюся под руку шлюху, невзирая на толщину штукатурки на лице, наличие сисек, ведьминского хвоста или вампирских клыков. Затем, чтобы вцепившись в женское плечо как в последний предмет, в реальности которого он не сомневается, протащиться вслед за ней до выхода из бара и раствориться в полумраке ночных улиц.

Это всего лишь полмили шоссе, обычного шоссе соединяющего пункт А с пунктом Дно, там не стоят предупреждающие знаки, там нет зловеще искривленных деревьев, царапающих асфальт своими ветвями, там не несут на придорожных кустах круглосуточную вахту вороны. Но проезжающие мимо всегда невольно увеличивают скорость, наплевав на ограничения или возможно прячущийся неподалеку полицейский круизер.

Лишь те, кто умеют правильно смотреть сквозь разбитые стекла, видят кусочек того, что возможно является правдой. На обочине дороги сидят мертвецы. Десятки, возможно сотни. Мертвые Охотники сидят, прислонившись спинами к стволам деревьев, камням или же к другим мертвецам. Они устали, они отдыхают, они ждут.