Береги душу свою! 5 глава

«Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, а тело одежды». Мф 6,25

Ольга готовила себе приданое. Она покупала все, что казалось ей обязательно пригодится в будущей семейной жизни: ведра для питьевой воды, ведра хозяйственные, рукомойник с полочкой, выварку для кипячения белья, кастрюли и чугунки для русской печки, ухваты под размеры чугунков, посуду, керосинку и керосиновую лампу, большое металлическое корыто со стиральной доской, настенные часы, плотницкий инструмент – подарок будущему мужу. Все разместилось под нее двуспальной кроватью. Кровать эту Ольга купила в то время, когда собиралась замуж за Ефима. Была она металлическая, с никелированными спинками и тяжелым матрасом на пружинах, на котором лежала настоящая пуховая перина. Такие перины был заготовлены всем дочкам Киприяна в бытность, когда дом его был «полной чашей». Последней покупкой был рулон ткани ярко салатового цвета с белыми ромашками. Из этой ткани собиралась сшить она несколько комплектов постельного белья, занавески на окна и двери, пару домашних халатов, да мало ли на что еще пригодится. Чтобы заработать деньги на покупки набрала она столько заказов на пошив одежды, что вынуждена была спать по пять, а то и четыре часа в сутки, так как торопилась уложиться в две недели – время, через которое обещал приехать за ней Иван. И так она устала в процессе этих приготовлений, что решилась попросить имеющийся у нее в запасе отгул, присовокупить его к выходному дню и съездить к своим, в деревню.

Поспев с утра на автобус, оказалась она в Слободе как раз к завтраку. Надя накрывала на стол, покрытый белой льняной скатертью, посреди которого стоял начищенный самовар. «А вот и я», - радостно сообщила Ольга, ставя сумку с подарками на лавку. Отец тяжело поднялся из-за стола, подошел к ней со счастливым выражением лица и принялся помогать снимать пальто. Подбежала Надя, обняла и сразу же сделала замечание, что плохо валенки обмела, наследила. Киприян обращаясь к Ольге ворчливо заметил: «Она нас замучила своей чистотой». При этих словах он улыбкой взглянул на Надю, и та весело рассмеялась в ответ. «Мать где?» «Как всегда на печи. Опять кулинки ее забирают, сладу нет». Ольга открыла сумку и вытащила обновки: отцу - две пары нижнего белья; Наденьке – коричневый сарафан из шерсти и блузку, которую она скомбинировала из двух кусков ткани, оставшихся от пошива своих платьев; матери – черную сатиновую юбку на резинке. Все эти вещи сшила она своими руками и готовилась подарить к Новому году, но в связи с ожидаемым замужеством решила преподнести их раньше.
 Она подошла к печи и позвала: «Мам, слезай, я вот бублики с маком привезла, и сахар в коробке к чаю, юбку тебе сшила», - ответа не последовало. Киприян махнул рукой: «Не обращай внимания, голод – не тетка, захочет, есть, слезет». Между тем Надя продолжала выставлять на стол еду: жаренную на сале яичницу, квашеную капусту с мелко нарезанным луком, заправленную подсолнечным маслом и блинчики с творогом. « Творог, откуда?»,- удивилась Ольга. «Теперь Надя наша кормилица. Без нее ни одна свадьба, ни одни похороны не обходятся. Прознали, что она вкусно готовит, а главное посуду после застолья так вымоет, что становится та как новенькая. Вот и приносит расчет за свою работу. Кто продуктами рассчитывается, а кто копейку, какую даст. На днях свадьба Игната была, помнишь его»?

 Как же было не помнить Игната, сына председателя! Взялся он за ней, Ольгой ухаживать по молодости, а она все не отвечала ему взаимностью, и видать пожаловался тот отцу. Пришел отец его к Киприяну с бутылкой первача и за столом стал выговаривать обиду за сына, что де, мол, сильно гордая дочка твоя, а чем гордиться, вон в какой бедности живете. Киприян позвал Ольгу: «Что же ты, дочка, такого завидного жениха и отвергаешь». Ольга, с трудом сдерживая гнев, высказала ему все, что на сердце накипело: «Что же, ты батянька, раньше, когда меня в школу не отпускали, не подумал о завидных для меня женихах? Игнат в Сельскохозяйственной академии учится в Смоленске, он может ученым станет, а то и министром. Вот придут к нему гости из министерства, а тут я на стол накрываю, необразованная деревенская девка. Стыдно станет Игнату за меня, он и скажет, что это - кухарка. Нет у тебя, батянька, права упрекать меня и больше никогда до моего замужества не касайся». Дядька Петр или как величали его в колхозе, Петр Семеныч, подергал ус и произнес: «Ведь и такое может случиться. Недаром пословица гласит, чтоб каждый сверчок, знал свой шесток!» С этого момента ухаживания Игната прекратились, а Киприян уже больше никогда даже и не заикался о ее замужестве. «Так вот свадьба была у Игната богатая. Невесту привез на своей машине, дочка какого-то большого начальника в Смоленске. Надя на свадьбе и готовила, и на стол подавала, и с посудой воевала. Так они ей чего только ни дали: и мяса, и колбас, и творога, вот и пируем, да Игнату счастья желаем. У Нади нашей тоже свадьба намечается, засватали уже. Отложили, правда до сентября, дом жених достраивает, уже под крышу завел. Хочу, говорит свадьбу в своем доме сыграть». «Кто же такой будет?»,- удивилась новости Ольга. «Андрей Шерстнев, хороший парень, работящий, прижимистый, одним словом – хозяин, а как с Надюшей нашей они подходят друг другу! Она кроме прочего ведь и спеть, и сплясать мастерица, он в ней души не чает».
 При этих слова Надя вдруг вскочила из-за стола, схватила в охапку обновки, быстро переоделась за печкой, затем достала из-под кровати, завернутые в бумагу туфли, одела их и пошла, стуча каблуками, на середину комнаты, запела частушку:

«Разделка была, Андрей женится, свою милую берет, -

при этих словах, она забавно поднесла руки к груди, давая знать, что именно она, Надя, его милая и закончила на выдохе, -  куда же денется?! О - ох!»

Ольга от неожиданности данного представления оторопела, надкусанный бублик, недонесенный до рта завис в воздухе. «Что это? Неужели это то, что в народе, мягко говоря, называют простотой?» Она посмотрела на отца, он умиленно улыбался. Надя так же резко опустилась на стул напротив Ольги, как только что подскочила с него, посмотрела на нее своими большими зелеными глазами; все ее существо выражало счастье, и оно вырвалось наружу таким неожиданным образом. Полностью лишенная хитрости, лукавства, не защищенная от насмешек и подначивания, душа ее была чистой, как у ребенка. Как часто наблюдала Ольга подобное состояние у детей, когда о них говорили приятные для слуха слова в их присутствии. Слушая все похвалы в свой адрес, ребенок хотел доказать, что это правда, что именно он такой замечательный, достойный любви и всех этих похвал, в конце концов, выкидывал такой фортель, что приводил в недоумение каждого из присутствующих. «Дитё,- произнесла Ольга, порывисто встала, обняла ее со спины, а потом подняла голову и расцеловала, - сестричка моя, Наденька! Как я хочу, чтобы ты была счастлива, ты больше, чем кто-либо другой заслуживаешь его». Киприян смотря на них, незаметно смахнул слезу, подумал: «Ну, за что мне Бог послал таких детей, чем заслужил я их?!».

Убрав со стола посуду, Надя стала показывать коврик, лежавший возле ее кровати, который сплела она сама из обрезков ткани. Спинка кровати была занавешена белой тканью с кружевами внизу, такая же ткань с кружевами закрывала низ кровати спереди, а на трех подушках, положенных друг на друга красовалась вязаная накидка. «Это все я связала крючком, ничего сложного, только петли считать надо. Хочешь, научу?» «О нет, крючок-это не для меня. Хотя накидка мне очень нравится, заказ тебе сделаю». «Так бери, я дарю тебе. Я себе другую свяжу, ты только нитки мне привези и обрезки ткани для ковриков». «А вот коврик я, пожалуй, поучусь делать». И Надя сразу же начала объяснять, как просто сделать коврик. «Вернусь в Рославль и сразу сделаю такой же,- решила Ольга,- а прялка – то, что стоит посреди комнаты?» «Так я шерсть пряду и носки вяжу, вон у отца одеты». «Ну, давай вместе прясть, быстрей дело пойдет». Так и была Ольга в обучении у Нади до самого вечера.

 Когда заканчивали ужин, на крыльце послышались торопливые шаги и в дом без стука вошел парень. «Здрасти вам! Ты, что еще не собралась?», - обратился он к Наде. «Ой, Андрей, вот Оля приехала, я время и потеряла». «Ну, так давай находи его быстрее, а то вечеринка закончится». Ольга внимательно присмотрелась к нему и узнала в нем белобрысого, босоногого мальчишку, который часто пропадал у них во дворе в детстве. «Андрей, как ты возмужал, встретила бы где, не узнала». Коренастый, среднего роста, он стоял, широко расставив ноги, на полу как на палубе корабля и вся его фигура показывала уверенность в себе. Надя надела новый сарафан и блузку, провернулась разок вокруг себя, демонстрируя Андрею наряд, он удовлетворительно крякнул и сказал: «На дворе похолодало, надень тот платок, что я тебе подарил». Надя с готовностью метнулась к сундуку, достала белый пуховой платок. Андрей обратился к Ольге: «Настоящий пуховой платок, я ей в Сибири купил, когда в заработки ездил». «Очень красивый платок, щедрый подарок», - сказала Ольга и почувствовала, что слова эти пришлись ему к душе. Надя надела пальто, обвязала вокруг шеи оставленный длинным конец платка, протянула Андрею завернутые в бумагу туфли и сказала: «Я готова, пошли». «Погоди-ка», - он отвел в сторону ее руку с туфлями и застегнул, забытую верхнюю пуговицу, расправил платок на плечах: «Ну, вот теперь ты готова, пошли», - взял в одну руку ее туфли, а другой взял ее за руку. «Какой он внимательный», - сказала Ольга, обращаясь к отцу. «Главное, рассмотрел и полюбил ее душу, а это дорогого стоит»,- ответил Киприян.

Утром, после завтрака Надя потащила Ольгу к строящемуся дому Андрея. «Надя, ты, что же каждый день дом навещаешь, просто дорога проложена?» «Да, приду, поздороваюсь и обратно». Эти слова так же насторожили Ольгу, как и внезапное исполнение частушки: «Что-то в ее голове странное происходит все-таки», - подумала она. " Как ты можешь здороваться с домом, он же не человек?» «Ах, Оля, ничего ты не понимаешь. Душа есть и у животных, и у деревьев, и у пруда, и дома, только она другая, ни как у нас». Ольга вздохнула, и продолжать разговор не захотела. Надя подошла к срубу, погладила его рукой и что-то зашептала. Ольга наморщила лоб и с недовольным видом, повернулась в противоположную сторону.

 «Ахти! Красота какая!». Сугробы за ночь покрылись ледяной корочкой и осели, выровняв поверхность, и в лучах яркого солнца отдавали таким ослепительным блеском от каждой обледеневшей снежинки, что казалось поле хрустальным ковров. Такой же ослепительный блеск исходил и от деревьев, стоящих у края поля. Предстала эта картинка взору Ольги нереальной, как будто всплыла из какого-то другого, волшебного мира.
 «В городе такого не увидишь», - сказала Надя, отозвавшись на ее восклицание, восхищенным взглядом передавая нахлынувшее чувство восторга от увиденного. Постояли еще немного в полной тишине и вдруг Ольга заторопилась: «Мне надо поспеть к автобусу, завтра на работу с утра. Мороз крепчает, уже градусов тридцать будет, пешком не рискну идти». В дом они вбежали в приподнятом настроении, румяные и довольные своей прогулкой. Мать, спустившаяся с печи, сидела на лавке у стены. «Ну вот, холода напустили», - ворчливо произнесла она. И Ольга подумала о том, что она не помнит свою мать в другом настроении. Не помнит, чтобы когда-нибудь, она приласкала ее или сказала приветливое слово. Разве что, вот эта картина иногда всплывающая перед глазами. Видит она бегущую мать, с растрепанными длинными, ниже пояса волосами, с одеялом в руках, в которое и заворачивает ее, Ольгу и несет до дома, крепко прижимая к груди, а затем переодевает и усаживает на натопленную печь, дает ей большой пряник и петушка на палочке. Повзрослев она узнает, что кто-то вытащил ее тонущую из саженки, огромной ямы, вырытой в конце их большого двора. Воду, из которой использовали для стирки белья, поили скот, в засушливое лето поливали огород, а осенью мочили в ней лен. В нее-то и угодила Ольга, четырех лет от роду, но видимо ее ангел хранитель не дремал, не суждено ей было утонуть в столь раннем возрасте.

Ольга спешно собирала сумку, Надя подала ей завернутую в бумагу накидку и два кольца свойской колбасы, со свадьбы Игната. Отец протянул ей лапти: «Вот Оля, и от меня тебе подарочек. Будешь по дому ходить, да батяньку своего вспоминать, новое ремесло освоил на старости лет»,- горестно вздохнул Киприян. " Кто тебе виноват, шел бы в колхоз, и жили бы как все»,- опять заворчала Параскева. «Э-эх, но, что с тобой говорить, все уже переговорено,- махнул рукой Киприян,- давай, дочка, сумку, провожу до автобуса». Ольга подошла к двери, оглянулась, помахала рукой: «До свидания, мои дорогие,- так и не рассказала она им об ожидаемом замужестве и возможной разлуке,- потом, приеду с Иваном летом, в отпуск, обо все расскажу». «Поняй», - только и произнесла Параскева ей в след.


Ольга жарила на плите, привезенную из деревни колбасу, собираясь угощать свою квартирную хозяйку, Семеновну, с которой жили они душа в душу с самого первого дня их знакомства. Иногда Семеновне казалось, что знала она свою постоялицу всю жизнь и уже не могла и, даже боялась представить свой дом без нее. Два ее сына, погодки, отслужив положенный им срок в армии, на Сахалине, так и остались там. Иногда приходили ей письма с фотографиями жен и детей, да посылки с вяленой рыбой. Оба они были рыбаками и за дальностью расстояния не виделись с матерью уже много лет. Вот и созрела в голове ее мысль, подписать дом Ольге, чтобы стала она хозяйкой в нем после ее, Семеновны, смерти. Знала, что Ольга и досмотрит ее, и похоронит по-людски, а на приезд сыновей своих, даже на похороны, она не надеялась. Задуманный давно разговор с этим предложением, Семеновна все откладывала, потому что не могла сообразить, как же подступиться к нему.

 «Ну, что там, в деревне нового, Оля?»
 Ольга принялась рассказывать, что она научилась плести коврики из обрезков ткани, что научилась прясть и сучить нитки из шерсти овец, и что в следующий раз Надя научит ее вязать носки. «Оля, зачем ждать следующего раза, на чердаке есть прялка и два мешка шерсти, и вязать я тебя научу». Ольга тут же, пока еще светло слазила на чердак за всем этим богатством и чуть дождалась конца ужина, в нетерпении приняться за дело.

 Смотав клубок шерстяных ниток, она попросила Семеновну начать обучение. И та, взяв спицы, принялась терпеливо объяснять и направлять свою ученицу. Ольге нравилось учиться любому новому делу. Она считала, что такие поговорки как: «Будешь стараться, все может удаться,- и, другая,- что умеешь, за спиной не носишь», истинно отражают ее мысли, что научиться можно любому делу, было бы желание, а все навыки и умения не будут в тягость. Вот и сейчас она произнесла их в разговоре с Семеновной, и та охотно с ней согласилась. Ольга неуверенными пока еще движениями сплетала петли, а Семеновна, глядя на ее работу, вдруг неожиданно для себя произнесла: «Оля, я хочу подписать тебе дом и дожить старость с тобой, если ты, конечно, будешь не против этого». Ольга вздохнула и произнесла: «Семеновна, вам уже больше семидесяти лет, а вы сущий ребенок. И сыновья, и невестки не находят время для вас пока вы живы, а как только вы умрете обязательно приедут. Скорее всего, на похороны не успеют, а вот за наследством пожалуют, такова сущность людская. Теперь представьте, приезжают они, а тут я хозяйкой в их отчем доме, и пойдут суды да пересуды. Я бы согласилась принять завещание на дом от вас только с письменного согласия ваших детей. Вы не волнуйтесь, если я буду продолжать квартироваться у вас, то досмотрю вас и без завещания. Но все может произойти, я могу выйти замуж, например, и переехать в другое место. Я считаю вам надо со своими племянниками примириться, сколько лет прошло с момента обиды на их мать, у нее уж и косточки сгнили за это время».

Ольга из рассказов Семеновны знала, что мать ее умерла в родах, и отец пригласил соседку, вдову, помогать нянчить ребенка. Сначала она приходила помогать, а потом и совсем перебралась к ним. Звали ее Домна Никитична, была она доброты необычайной и души не чаяла в своей новоявленной дочери. С самого первого момента, когда она увидела ее, Семеновну, в то время Зиночку, лежащую в корыте, покрытую золотухой в такой мере, что и глаза не открывались, душа ее разомлела от нежности и жалости и приросла навсегда к ней. Старшая сестра Зиночки, Аня, вскоре вышла замуж, ушла в дом своего мужа, а они втроем жили, поживали. Да случилось несчастье, отец Зиночки всю жизнь прослуживши в низших чинах в жандармерии с приходом к власти временного правительства, перешел служить в гражданскую милицию, в розыскное отделение, где по долгу службы столкнулся с уголовниками и погиб от них при невыясненных обстоятельствах. Сразу же после смерти отца Аня принялась продавать дом, и Домна Никитична со своей приемной дочкой вынуждена была вернуться в семью своего сына, в дом из которого она ушла из-за Зиночки.

 Аня, продав дом, из всех родительских вещей дала для Зиночки комод, большое зеркало и этажерку, все «из хорошего дерева», как всегда говорила Семеновна, да фотографии отца и матери. Деньги же вырученные за дом отца Аня потратила на строительство нового дома для своей семьи, к тому времени было у нее уже трое детей, а для Зиночки в нем места не нашлось. Муж Ани, член партии, занимал должности незначительные, но прибыльные. Так, например, одно время он принимал участие в распределении товаров по карточкам, а когда их отменили, занялся учетом товаров, которые распределяли по магазинам. Иногда, по праздникам Аня приглашала Зиночку с Домной Никитичной, накрывала праздничный стол для своей семьи и гостей. Зиночка никогда не видела такого изобилия; у нее портилось настроение, и пропадал аппетит. Домна Никитична толкала ее под столом ногой, делала другие знаки, пытаясь заставить  хоть что-нибудь съесть из этой роскоши. Но Зиночка сидела с надутым выражением лица и, когда Аня подносила к ней блюдо, предлагая положить в ее тарелку, Зиночка басом говорила: «Я сыта. Моя мамка такие плюшки печет и мусс бьет, что у вас такого и не бывает!» Домой она уходила голодная, по дороге расспрашивала Домну Никитичну, вкусные ли были конфеты. Но примечательно то, что с собой, на вынос Аня ничего не давала, а Домна Никитична стеснялась попросить об этом. Когда Зиночка выросла, вышла замуж и ушла в дом своего свекра, взяв с собой мамку, Аня пыталась сойтись с ней поближе, но этого не случилось. После смерти Ани, связь между ее детьми и Семеновной едва теплилась, и вот сейчас Ольга предлагала ей наладить эту связь: «Они ведь вам не чужие, родные племянники. Надо забыть обиды, начать общаться поближе, может все сложится и будет кому, досмотреть вас в старости».

Однако уже и третья неделя шла к концу, а Иван все не объявлялся. «Вдруг обманул, мало ли у него знакомств бывает?! Нет, не должен, я сердцем чувствую, что не врал. Сказал же, что две недели минимум, может быть, на работе не отпустили, или еще какая причина», - уговаривала себя Ольга, но иногда по ночам, когда уговоры переставали действовать, она тихонечко плакала в подушку. Особенно тоскливо было по выходным, когда целый день сидела она за своей машинкой, стараясь заработать на покупки, да сделать хотя бы небольшой денежный запас. Мотя все реже и реже заходила к ней. Ольга понимала, что надо сделать что-то такое, чего бы она не допустила, находясь в спокойном расположении духа. И придумала, рано с утра примчалась она к подруге: «Дай мне тот журнал, из которого ты выкройки делаешь, я хочу себе платье модное сшить». Мотя испугалась: «Тише ты, оглашенная! Этот журнал мне дала жена секретаря райкома, когда я ей платье шила, но не подарила. Хочешь, обижайся, хочешь, нет, но из дома выносить не дам. Ты только представь, если кто увидит его?! Давай выкройку вместе сделаем». Ольга долго листала журнал, пока не остановилась на особенно понравившейся ей модели.

 «Ну и вкус у тебя, безошибочно выбрала то, что надо. Знаешь, сколько на него ткани уйдет? Метров пять, и ткань это тебе не ситец, креп-жоржет. Все в копеечку выльется». «Гулять, так гулять», - махнула рукой Ольга, и они отправились в магазин покупать ткань. Купив однотонную ткань цвета чайной розы, Ольга, забыв думать об Иване, принялась колдовать над своим платьем, к вечеру оно было собрано на нитку для примерки: юбка клеш, лиф слегка задрапирован, рукав фонариком. «И украшу отделкой из бисера».

В понедельник взяла еще несколько заказов на пошив платья, рассчитав закончить до Нового года с шитьем, тем самым закрыть брешь от своего расточительства. Договорилась с Мотей пойти тридцать первого на вечеринку, а позже в компанию праздновать наступление Нового года. «Ну, вот так-то лучше, а то совсем в монастыре со своей Семеновной закрылась. А мне бедной страдай, не разыграть кого, не повеселиться, чуть не погибла без тебя от скуки», - радовалась ее возвращению «в мир» Мотя.

Тридцатого декабря Ольга как обычно вошла в цех самая первая. Поглядывая на часы, поджидала Якова Львовича, он задерживался: «Что случилось, может быть заболел…»,- за все время их совместной работы это случилось первый раз. Наконец-то послышались его торопливые шаги, Ольга встала, радостно улыбаясь, поздоровалась. «Завизина, Ольга, быстро соберите свои вещи и идите на выход, к вам друг приехал, - потом помедлив, добавил, - желаю вам счастья и, я рад знакомству с вами». Ольга догадалась о ком идет речь, и сердце ее радостно застучало: «Приехал, приехал». Она вылетела через проходную и увидела спину Ивана, он курил. Ольга, резко оборвав свой полет, не торопясь подошла к нему. «Здравствуй!  Я уж и не надеялась свидеться в этой жизни». Иван рассмеялся: «Хватит дуться. Если бы я мог, я от тебя и вообще не уезжал, ни на минутку бы не оставил. Веришь?» И Ольга растаяла, обняла его за шею, позволила поцеловать себя в щечку. Он взял ее за руку: «Ну что пошли?» «Куда?» «Как куда, в ЗАГС. И сразу уезжаем, машина ждет». «Но я ведь на работе. За опоздание полгода тюрьмы дают, а ты уезжаем». «Пошли, не волнуйся, я с твоим начальством обо всем договорился». «А, книжка трудовая и отработка положенная?» «Оля, книжка тебе не нужна, жена моя работать не будет. Не волнуйся они в этой артели все родственники, никто вопрос о тебе поднимать и не будет. Тем более, что и расчетные платить тебе не придется, экономия». «Как родственники, откуда ты знаешь?» « Оль, я с дежурным на проходной переговорил. Посмотри, они все Львовичи», - при этих словах он подмигнул ей, засмеялся и потянул за руку, - ты свободная птичка». «Паспорт с собой»? «Он всегда при мне».

Вошли в приемную ЗАГСа. «Подожди минутку, я сейчас», - сказал Иван и постучался в кабинет заведующей. Их расписали быстро, без каких либо вопросов объявили мужем и женой. На улице Иван обнял ее и скрепил церемонию поцелуем в губы, от которого у Ольги захватило дух, глаза сами собой закрылись, тело отяжелело, стало оседать. Иван, не отводя взгляда от ее лица, произнес: «Вот так я тебя всю жизнь целовать буду». С этого момента возникла между ними такая близость, что до машины шли они ни на минутку не разнимая рук.

Семеновна хлопотала возле плиты. Заслышав шаги, повернулась к входящим.
 «Семеновна, присядьте, - сказала Ольга и придвинула стул, - это мой муж и мы уезжаем сейчас к нему, в Белоруссию». Чтобы избежать расспросов показала свой паспорт, где было все чин по чину.

Ольга отдавала распоряжения, что грузить вначале, а что потом. Семеновна стала потихоньку  приходить в себя от неожиданного известия, тогда Ольга сказала ей: «Вот, Семеновна, вам подарок мой к Новому году, - и протянула ей черную шерстяную юбку, -  носите на здоровье, и коврик прикроватный для вас соткала.Из моих, никто не знают о предстоящем замужестве. Я оставлю вам свой новый адрес и вот этот мешок для Нади, там обрезки ткани и нитки для вязания крючком, передадите первому из моей родни, кто придет меня проведать.  С Белоруссии я письмо отправлю брату Никите. Еще вот два готовых платья, отдадите их заказчицам, а деньги себе заберите в счет оплаты за квартиру. Там хватит, да еще и останется, излишек тоже себе возьмите». «Оля, возьми зеркало мое, тебе оно нужнее и этажерку. Я бы тебе и комод отдала, да шашель его поедает, знает, где дерево хорошее. Прялку, шерсть, спицы бери, вязать я не буду уже, глаза не те, а тебе память обо мне будет. Чугунки большие и ухваты к ним бери, когда семья была, я пользовалась ими. Да, вот бутыль молока, хлеб только что испекла, бери, в дороге сгодятся». Так собирала в дорогу свою жиличку Семеновна, чувствуя в душе, что никогда они уже больше не свидятся.  Ольга, стремясь хоть как-то утешить ее, говорила: «Вы, если что, напишите нам. Я приеду. Летом надеюсь родителей навестить, с мужем познакомить и к вам обязательно заеду».

«Ну, вот и все, присядем на дорожку»,- сказал Иван. Ольга поцеловала Семеновну и решительно без оглядки перешагнула порог, как барьер, который разделял ее прежнюю жизнь и новую, семейную. "Как-то сложится она?!"

6 глава  http://www.proza.ru/2017/02/20/1325