Себастьян из книги сатирических рассказов Фулюганы

Книгу "Фулюганы" можно приобрести по ссылке, указанной на странице автора.

         Два сорокалетних мужика Коляныч и Митрич косили траву на территории санатория «Лебёдушка». На перекурчике Коляныч предложил другу:
       – Поехали в деревню.
       – После Ленки по деревням я не ездок. 
       – Ленка рубленая красавица. Чем тебе не угодила?
       – Через месяц нашему дитяти месяц будет.
       – Радоваться должен, что к новой человеческой жизни отношение имеешь, а не хмуриться, строя брови домиком. Только невдомёк мне,  как это молодая девка с тобой геморройным переспать согласилась?!
       – С Ленкой к согласию пришли на удивление быстро. Слово за слово, рука за руку, а ноги сами собой подкосились. Я как подопью, с меня лирика прёт, как лава из вулкана. «Ты – моя снегурочка!» – шепнул ей игриво на ушко. «Держи нос морковкой, снегурок!» – задиристо подыграла она мне.
       – Ясно с тобой! Держи конфетку, «снегурок»! Подсласти свою грусть!
       – Грустить – жизни вредить, - отмахнулся от конфеты Митрич. – Вона женщина, мне улыбаясь, ведёт на поводке улыбчивую лису.
       – Успокойся, когда я первый раз тебя увидел, тоже чуть со смеху не помер. А тут даже лиса улыбку скрыть не может. Ты, Митрич, фрезеровке временем не поддаёшься. Сколько не учи тебя материализму, а ты неисправимый мистик. Веришь всяким совпадениям. Улыбается барышня человеку, с которым рядом идёт. И нет у неё дел до тебя, как нет до тебя дел и у её лисы.
          Главврач, прозванный косцами «Клизмушкин», держа под локоток, прогуливался по дорожке с действительно потрясной женщиной. Но на поводке у женщины была не лиса, а вельш корги пемброк – любимая порода собак английской королевы. Сходство собаки с лисой было очевидно. Яркая, золотого окраса шерсть, белые отметины на мордочке, гордый постав шеи. А контрастная обводка пасти создавала иллюзию улыбки на морде «лисы».
       – Право, не знаю, Памелла Юрьевна, чем могу вам помочь, – озабоченно произнёс «Клизмушкин». – Если клизмочки не дают эффекта, то медицина в вашем случае, увы, бессильна.
       – А народная медицина, Кузьма Сократович?  Может ей не под силу разобраться с моей проблемой?
       – Право, не знаю, что сказать. Но попробовать отговаривать не буду. Вот, кстати, и народ подходящий перекуривает! – кивнул главврач на двух косцов. – Обращайтесь. Они сердобольные, не откажут.
       – Для эксперимента мне худощавый подойдёт.
       – Митрич! – позвал «главный». – Не откажи женщине, помоги разрулить проблемку!
       – Не было на моём веку женщины, которой бы я отказал! – засияв, Митрич пнул кулаком в плечо оторопевшего друга.
       – Вот и прекрасно! – красотка обворожительно улыбнулась, а «лиса» радостно гавкнула пару раз. – В семь часов вечера жду вас в гостевом домике увитом клематисами. Приходите, ничего не меняя в своём облике.
       – Вот и ладушки! – потёр руки довольный Кузьма Сократович. – Ваш выбор просто потрясающ! Митрич не подведёт, справится. Он упорный, а главное – терпеливый.
       – С чем хоть справляться придётся? – поспешил спросить Митрич. Но вопрос запоздал. Парочка скрылась за кустами облепихи.
          Колянычу сказать было нечего, но и молчать он не мог.
       – Боюсь за тебя, - процедил он сквозь зубы.
       - Ври, да не завирайся. Завидуешь моему удовольствию, вот и вся твоя боязнь.
       -  Получать удовольствие и получать по удовольствию не совсем одно и то же.
       – Лучше, умник, скажи, на кой я этой эффектной дамочке в неприглядном виде нужен! Подкорми меня да обласкай – запросто сошёл бы за импозантного перспективного холостяка.
       – Разочарую тебя, импозант. Удивлена она, что такое ископаемое, вроде тебя, всё ещё по земле ходит. Вот и решила во имя победы здравого смысла исправить Божью оплошку. Займёшь, неровен час, тёплое местечко под мраморной плитой. Полтора метра глубины твой рубеж. Глубже не селят. Венок от профсоюза обеспечу.
       – Желчь из тебя, болтун, фонтаном бьёт.
       – Но если говорить серьёзно, ты, Митрич, абсолютно земной вменяемый человек. Все небесные тяготы и лишения стойко переносишь. На мой разум, есть в природе кругооборот добра. Кто-то добро по долгу службы свершить готов, кто-то по зову сердца. Вот и обломалось тебе с какого-то края. Когда у людей бескорыстие просыпается, начинают они беситься и, спасая себя от душевных мучений, отыскивают несчастье вроде тебя. Все люди в этом мире – как одна семья, и вместе съели не один пуд соли. Только у одних соль на чёрном хлебе, а у других на батоне с чёрной икрой.
       – Умён ты, Коляныч, без всяких институтов! Люблю тебя за это, а любя, готов вредность простить.
       - Ты в гостях не пыжи. А коли обломают гонорок, не раскисай, ищи меня. Дам тебе средство от всех хворей – стаканчик ржаной забористой самогоночки.
       К семи часам, как и было договорено, Митрич подошёл к гостевому домику. На крыльце его поджидала та самая шикарная женщина. Кивком головы она предложила Митричу пройти в дом.
       Только теперь он признал в ней телевизионную балаболку. Прежде их разделяло холодное стекло кинескопа, а теперь хоть руками трогай.
       Когда вошли в спальню, теледива тоном, не терпящим возражений, скомандовала.
       – Раздевайся!
       – Может, душ приму, – несмело предложил Митрич.
       – Сказано раздевайся, значит, раздевайся.
       «Оголодала баба по мужику! – смикитил Митрич, стягивая с себя рубаху. – Но понять её можно. Каждый человек, как выдержанный сыр, имеет свой запах. Видно, мужской пот возбуждает её сильнее, чем водка!»
       – Брюки тоже снимай. Побыстрее снимай!
       «Быстро только онаники передёргивают, – чуть не брякнул Митрич, верный своей прямоте, но вовремя сдержался. – Довела себя баба! Готова кинуться на первого встречного. Стопудово, каприз или мщение загулявшему мужу. В любом случае моё дело не осрамиться».
       – Трусы снимай! 
       Только Митрич положил трусы поверх одежды, как вошла темноволосая, невероятно молоденькая девушка в кружевном передничке и уставилась на возрастного голыша округлившимися глазами.
       «Вертеп! – прострелило Митрича от темя до пяток. – Две бабы – это серьёзная нагрузка».
       – Клава, где Себастьян?
       – Ждёт за дверью, Памелла Юрьевна.
       – Пусть войдёт.
       «Два на два! – облегчённо вздохнул Митрич. – Оргия! Знакомое дело. Был грешок, шведскую порнушку всю ночь без передыху смотрел».
       Нагой Митрич, переминаясь с ноги на ногу, и, сложив руки фиговым листом пониже пупка, не мог без подсказки решить, что ему делать дальше: толи брать на руки Памеллу Юрьевну, толи дождаться таинственного Себастьяна. Но каково было его изумление, когда в комнату вошёл мальчик.
       – Нет! Только не это! Я не педофил! – взвыл косец. – Я филопед! В смысле, живу с филологом, школьной учительницей.
       Испуганный мальчик уставился на Митрича.
       – Себастьян! – Памелла Юрьевна погладила мальчишку по голове.
       – Да, мама!
       – Видишь это творение, которое трудно назвать человеком?
       – Да, мама!
       – У него ноги – палки, руки – нитки. Рёбра считаются с десяти шагов. Не человек, а скелет, обтянутый жёлтой кожей. Себастьян!
       – Да, мама!
       – Ты сегодня кушал?
       – Нет, мама. Я спустил еду в унитаз.
       – Себастьян! Ты хочешь походить на этого доходягу?
       – Нет, мама! – сын в ужасе прижался к матери.
       – Ты понял меня, Себастьян?
       – Да, мама!
       – Вот и умница! А ты, - Памелла Юрьевна ткнула пальцем в сторону Митрича, - одевайся. Твоя миссия наглядного пособия завершена. За услугу получишь рюмку водки на кухне.
       Домой Митрич шёл молча. Мысли одна хуже другой не давали покоя.
       «Расскажи Колянычу, как всё было, – целый год издеваться будет. Смолчи – жизни не даст! Приставучий, гад, как пьявка».
       Окна в домах гасли одно за другим, как отжившие свой срок планеты, а Митрич так и не придумал подходящей отмазки.
       Утром следующего дня Коляныч встретил друга у входа в санаторий.
       – Колись быстрее, зачем тебя звали?
       – Успокойся, дружбан! Я дневник сексуальных наблюдений не вёл, а говорить, чего не было, совесть не позволяет.
       – Ты дуриком не прикидывайся, я тебя насквозь вижу. Коль радости на твоём фейсе нет, значит, сполна получил по требухам.
       – Я дал женщине подписку о неразглашении эротических фантазий за территорией постели.
       – Сдаётся мне, не ты дал подписку, а тебе дали под письку. Сознайся во всём, коли хочешь, чтоб я тебя пожалел!
       – Коляныч, ты сам напросился на мою откровенность. Теперь слушай не перебивая. Эта женщина – вдова.  Имеет на своём счету немало содранных шкур охотников сексуальных приключений. Я же сумел  доказать, что в острых вопросах тоже заточен под прямой угол. Признав во мне вожака, она созналась, что частенько имитировала оргазм, но, когда я обрушился лавиной, её чуть с катушек не снесло.
       – Брешешь!
       – Молчи и  слушай. После секса она проще стала смотреть на гору моей грязной одежды и разбросанные по комнате носки. Под мерцание свечи даже восхищённо прошептала: «В твоих наивных глазах я разглядела харизьму. В плане секса ты настоящий ас, и я прощаю твою неряшливость».
       – Так она что, на твою харю покусилась? – опять не сдержался Коляныч.
       – Мотивы её поведения оказались чисты и прозрачны, как моча младенца. В кругу тусующихся с ней баб принято встречать каждый третий четверг месяца с мужчиной без роду, без положения, в мятой, небрежно застёгнутой рубашке и сатиновых трусах. Чтобы пахло от мужчины мужиком, а не дешёвым парфюмом. Грязная простыня у них – победный флаг не зря прожитой ночи. Есть даже эксперты, определяющие, мужиком простынка пахнет или обычной грязью замарана. Только заря на небе проклюнулась, как моя новоявленная подруга задолбала просьбой: «Женись на мне». Большие деньги посулила. Но мной овладеть сложнее, чем китайским иероглифом. Хотя если быть честным, то я испугался. Испугался стать  вторым мужем вдовы.
       – Шёл бы ты к лешему, болтун! – Коляныча охватил неудержимый приступ ржачки. – Можно подумать, ты был бы рад оказаться на месте её первого мужа!