Бабий бунт из книги Счастливчик

Книгу "Счастливчик" можно приобрести по ссылке, указанной на странице автора.


Вечер был прозрачен и тих. Рабочий день катился к своему афигею. Начальник Козляевского райотдела полиции майор Положняк Игнатий Васильевич, сморкнувшись под стол, вывел на листе бумаги «Акт об утопании». Зачеркнул и написал «Акт об утоплении».
– Сухо. Не виден размах проделанной работы. Если написать «Акт о входе тела в воду и невыходе оного из воды», больше походит на задачу из школьного учебника. Бумагомарака! Волчью хватку опера убивает во мне эта канцелярщина!
Майор налил из мельхиорового чайника полстакана спасительного чифиря. Ему хотелось, как в юные годы, сжимая пестик в руке, погоняться за урками, поклацать стальными браслетами на запястьях бандюганов. Нудное сидение в райотделе признавалось полезным лишь в дни безоблачного пекла, когда любое живое существо искало спасительный тенёк.
Кто-то уважительно постучал в дверь. Лицо Положняка по-деловому озаботилось. Вошёл старший лейтенант Канарейкин. Выглядел старлей хуже утопленника.
– ЧП, товарыш майор! Бунт! Задержано полтора десятка человек.
Брови Положняка сурово сошлись на переносице.
– Зачинщиков в каземат! Допросить с пристрастием! Выписать каждой твари по харе! Если вопросы остаются без ответов – по почкам! Кру-гом! Об исполнении доложить!
– Какие почки, товарыш майор, бабы бунтуют!
– Какого хрена бабам надо?!
– Бес их знает! На уговоры объяснить суть своих бунтарских действий не поддаются. Начальника требуют!
– Какие уговоры?! Они что, на пляже в шезлонгах лежат, а ты разносчик холодного пива?! Голова у тебя зачем?
– Ем головою!
– Думать головою надо, а есть давать по заслугам.
– Так точно! – и Канарейкин лихо щелкнул каблуками.
– Пошли. Покажешь бунтарок.
Положняка в райотделе уважительно звали Рентген. Когда майор немигающим взглядом дырявил преступника, произнося легендарное: «Я тебя, стерва, насквозь вижу», никому не удавалось отмолчаться.
В теснёхонькой дежурке двенадцать женщин о чём-то тихо шушукались. Похоже, о своём, о бабском, о наболевшем. Чуть в стороне молча сидели трое мужчин с каменными лицами. Колоритная тётка в весёленькой кофточке деловито грызла яблоко.
«Колорится, зараза!» – без злобы подумал майор и впился знаменитым въедливым взглядом в шустренькую с виду бабёнку. Женщина вздрогнула и едва не поперхнулась куском яблока.
– Вы меня глазами не стращайте! По вашей милости чуть яблоком не подавилась.
– Кофточка на вас пушистая, – нашёлся Положняк. – Глаз не оторвать.
– Настоящая шерсть ебиптянских верблюдов.
– То, что шерсть верблюжья, я сразу понял по двум горбикам на вашей груди.
– Рентген! – восхитился Канарейкин и зашептал шефу на ухо: – В протоколе отмечен факт группового нарушения общественного порядка. Женщины на площади, нецензурно выражаясь, мешали гуляющим культурно отдыхать. Заводила – Муратова Ольга Петровна, та, что с яблоком. Двадцати восьми лет, швея. По словам очевидцев, крыла матом так, что заслушаться можно. Отменную брань выдавала! Источник вдохновения пока не установлен.
– С дознанием тянешь волынку, старлей! – нахмурился Положняк и переключился на любительницу яблок и крепкого слова. – Давай-ка, Ольга Петровна, выкладывай, как тебя угораздило в хулиганки записаться! Ишь ты, надумала матом крыть в общественном месте! Тебе что, углов в квартире не хватает?! Уткнулась носом – и матерись, очищая себя от скверны.
Положив огрызок яблока в пакетик и утерев ладошкой сочные губы, Муратова торопливо заговорила:
– Гражданин начальник, на площади проходил марш протеста некрасивых женщин против установленного мэрией сухого закона на празднике Дня города. Мотивация протеста уместилась в несколько слов: «Некрасивая баба трезвому мужику по обуху».
– Постой, постой! Твои слова с портретом твоего лица не стыкуются. На лицо ты симпатична и фигурой не обижена. Не могу понять, как тебя в компанию неподобных себе потянуло?
– Меня понять большого ума не надо. Душа бунтует, устала ждать нормального мужика. Маньяк и тот бесхребетный пошёл! Изнасиловать толком не может. Вздумало как-то бесхребетное чмо оскорбить меня в полночь на парковой аллее. Плащ на себе распахнуло, а там достоинство невзрачного вида висит. Без бинокля напряжно разглядывать. «Что ж ты, паразит, с пузом арбузным ко мне сунешься?! – накинулась я на маньяка. – Хвостик твоего арбуза где?! Усох, хвостик-то?!»
Так напугала маньячину, что окаянный дёру дал, только пятки сверкали в лунном свете. Чехарда у меня с мужиками началась, как ярмо замужества на себя повесила. Но пока силы есть и на здоровье не жалуюсь, хочу жить полноценной жизнью, не кляня себя за зря прожитые годы. «Конь» мово мужика ретиво скачет от случая к случаю. Ищу мужика с правильным «конём». Каждая женщина хочет одного…
– Потом второго! – не сдержался майор, которому надоела пустая болтовня. – Запомни, Муратова! Все мужья хороши, даже малооплачиваемые. Ты по делу говори. Тут не театральные подмостки и аплодировать твоим байкам никто не будет.
– Так я по делу говорю! Да по мне, если мужик бабе всласть, хай себе на ней потеет. Но если его задницу от стула не оторвать, то такой самозваный наместник Бога бабе в доме не нужен.
– Бытовуха! – спокойно оценил Положняк ситуацию. – А ты, чудило, – майор недобро покосился на Канарейкина, – кипишь поднял: «Бунт! Бунт!»
– Мой муж – настоящий злыдень, – не унималась Муратова. – Куда ни положь, везде мешает. Сколько супружим – столько миримся. То он кричит: «Ты кровь мою пьёшь». То я кричу: «Стану я пить всякую дрянь». «Ты идиотка!» – лезет он ко мне драться. «Да, идиотка! – соглашаюсь не переча. – А жила бы с генералом, была бы генеральшей». Для женщины главное, чтобы мужик толковый рядом был. Я вас спросить хочу, гражданин начальник, по какому-такому праву мужчине позволительно увлекаться на стороне, а женщине ни-ни. Сразу шлюхой обзовут и покроют несмываемым позором.
– Твоя болтология, Ольга Петровна, пришлась на моё служебное время. И морочить себе голову чепухой не позволю. Но, видя ошибочность твоих суждений, смолчать не могу. По природе своей мужчина – охотник. И требовать от него верности одной единственной женщине – всё равно, что в баню пойти и веник забыть. На этом демагогию прекращаю. Отвечай на вопрос. Почему на площади матюги этажила?
– Отвечаю. У каждой из матерившихся есть своя печальная история. О чужих историях говорить не буду, расскажу свою. С мужем живу хорошо, если судить по мебели. За полтора вместе прожитых года нажили три аборта и случайного ребенка.
– Лучше раз родить, чем каждый день бриться! – не сдержался теряющий терпение майор.
– Может оно и так, гражданин начальник. Мне эту истину проверить трудно. Но в быту мой муженёк себя не проявляет. В дом является, когда жрать подопрёт. И пошло: то супец ему разогрей, то тефтелю распаруй. И нет гаду дела, что я пенная от усердия, с языком на плече заместо воротника, домой чуть ноги приволокла. Так я ему в отместку дулю под ноздрюлю, а не пирожок с какавой.
– Зря по пустякам обстановку в доме нагнетаешь. Тебе в квартире убраться и обед приготовить, что мужику раз плюнуть.
– Плевать он мастак.
– Последний раз спрашиваю, почему бузила?
– Так я ж вам объясняю справедливость своей бузы. Мой лозунг: каждая мать – отец семейства. Грудь свою гордо хочу нести, а не перетаскивать с дома на работу и с работы домой. Вот про это и говорила на площади от всей души на понятном мужикам языке.
– В том, что баба тоже человек и воду на ней надо возить хотя бы через раз, согласен. Но мудрость народную не проведёшь. Не зря говорят: случилось нечто, сразу ищи виноватую в этом женщину. И как бы права она ни была в своей вине, материться ей позволено только среди себе подобных, закрывшись в женском туалете. Там же она может громко испускать газы, плевать на пол, ковырять пальцем в носу, громко рыгать, рассказывать, как и кому недавно дала, и чесать то место, где у неё могли находиться яйца, будь она мужиком.
– Так матюгались мы, чтоб мужикам было понятно, чего от них хотим и как часто этого хотим.
– Живи ты, душа моя, в пампасах, я бы слова тебе не сказал. Матерись, паясничай, хоть голяком ходи. Там климат для этих штук благоприятен. Но на площади с нетленным памятником, да на глазах у людей и полиции, такое вытворять непозволительно. Как страж закона, я обязан наложить штраф и выразить общественное порицание. Суточками награждать в этот раз не буду. Но повторись нечто подобное, приму меры по закону, как бы ни была строга его статья.
Положняк ещё раз просмотрел рапорт о происшествии. Мат в докладной упоминался действительно смачный. Смутно верилось, чтобы прилично одетые женщины имели такие глубокие познания в нецензурной лексике. Сомнения мешали поставить жирную точку в этом странном деле. Покачивая в раздумье головой, майор поймал на себе взгляд одного из задержанных мужчин.
– Канарейкин! А мужики за что сидят?
– За подсказки, товарищ майор. Они на площади, потехи ради, учили женщин искусству материться.