Рассказ надзирательницы женской колонии. Часть 3

– Сама не знаю откуда. Так Бог дает. Вижу у тебя над головой конверты, которые отправляет тебе твоя болеющая тетка. Как ты думаешь, почему она тебе пишет такие жалобные письма? Ведь она очень богата и её сейчас балуют вниманием твои оставшиеся на воле родственники.
– А…– заматерилась в ответ заключенная.
– Вспомни. Ведь это она не приняла тебя, когда ты прибежала вся в слезах и просила забрать.
– Пусть хоть издохнет. Я её никогда не прощу. Я каждое её слово помню. Да. Сейчас мои любимые родственники с преогромным аппетитом сожрут теткино имущество, а её в дом престарелых или в дурку спихнут.
– И тебе её ни капельки не жаль? Она ведь сейчас точно в такой же ситуации, как и ты когда-то. Неужели не захочешь помочь? Только ради того, чтобы эта исстрадавшаяся от горя и раскаявшаяся женщина не стала жертвой твоих обидчиков.
– А это тема. Ты права, серая. Я не дам им поживиться теткиным богатством. Я возьму пару своих подруг, которым идти после отсидки некуда… и отомщу.
– Нет. Нет. Мстить не надо. Только Господь может судить ваших обидчиков. Как видите, что случилось с той, которая не приняла сироту. Страшно даже подумать, что ожидает твоего родного дядьку и его детей. А их уже сейчас нужно пожалеть и молиться Богу о смягчении наказания. Так же, как и ты, страдалица. Твоя обидчица, видя удары судьбы и Божий гнев на детях своих, будет роптать на Господа, даже не задумываясь о том, что только из-за вины родителей счастье обошло детей. Сказал Иисус Христос: «кто примет одного из таких детей во имя Моё, тот принимает Меня; а кто Меня принимает, тот не Меня принимает, но Пославшего Меня.» Евг. От Марка гл.9 ст.37

Выходит так, что когда дядя не принял тебя и та, что болеет, не приняла, значит они не приняли Господа, находящегося в душе твоей. Теперь, я думаю, сама понимаешь, какой страшный грех они совершили перед Создателем, тем самым лишив себя и своих детей Его помощи. Лиза, у тебя есть ещё время успеть покаяться в своих грехах. Прости всех своих родственников, прими тётины извинения и по истечении твоего срока наказания досмотри её до смерти. Придёт время, когда тебе Господь покажет, что отступив от злых людей, он попустил к ним нечистых, и те развеселяться в их семье во всю мощь. Господь просит молиться о врагах своих, чтобы по вашей молитве сократились дни их мучений. Чтобы открылись их духовные очи и слезы раскаяния полились из глаз. А самое главное, чтобы враги ваши не пали на дно ада на вечные мучения.
– Пусть суки падают на дно. Туда им и дорога.
– Если ты, творение Божие, поступишь не по заповедям его. Не простишь в душе своих врагов, то и Отец Наш Небесный не простит твоих грехов. Грехов твоей матери, отца и всех ранее тебя согрешивших. Ты же своей любовью, как к друзьям, так и к недругам, можешь спасти себя и тех, кто тебе очень дорог.
– Мудрено очень базаришь. Сама дохлая, еле на ногах стоишь, а ещё что-то проповедуешь.
– Ты права, Лиза. Здоровье у меня слабое, но Боже, Слава Тебе, в какой любви и мире живу я, грешная, и молюсь, дабы послужить Творцу и помочь тому, у кого покалечены души и слепы очи духовные, у кого жестокое сердце, кто унывен, кто ропщет, чтобы все были светлы, смиренны, любили Бога и всё созданное им. Чтобы нечистый не мог уловить ни одной христианской души. Чтобы все жили во Христе, славили Богородицу и в посмертный час обрели вечную, блаженную любви и наслаждения, жизнь.
– Вот это завернула. Посмотри на всех, здесь сидящих. Ты думаешь, кто-то принял твои слова и поступит по твоим проповедям? Да мы все здесь злые, как сторожевые собаки,

и выживаем только благодаря мысли о мести. Засыпаем и просыпаемся с планами о мести, и фантазии нашей нет границ.
– Родненькие, эти страшные мысли забирают у вас силы, здоровье и убивают надежду на мирное будущее. Радость-то какая вам от этого, что, дождавшись долгожданной свободы, вы отомстите и вернетесь обратно?
– Конечно, радость. Потом уже будем сидеть со спокойной совестью.
– Ведь этот новый грех падет на ваших деток, родителей и всех по крови.
– А где они все были, когда меня в кутузку сажали? Почему я должна думать об их детях? – все эти претензии к миру выкрикивала женщина крупных размеров, которую не коснулся тюремный режим. Это была женщина сорока двух лет с пышными формами и остатками былого величия. Балованная на воле роскошью и связями, высоко подняв вверх правую руку, выкрикивала как на партсобрании. Монахиня внимательно посмотрела в её сторону и, дождавшись окончания тирады, буквально со слезами на глазах стала отвечать:
– Как тебя зовут, сестричка?
– Тебе какое дело, новообъявившаяся родственница? Мне глубоко плевать на твою болтовню.

Зэчки зашушукались. Некоторые одобрительно хихикали, а другие, насупив брови, зашипели на сокамерницу: – Ты чего привязалась? Чё она тебе сделала? Ты лучше вон Клеопатре клыки покажи, она тебе их быстро повыдергает. Клеопатра сверкнула в ответ глазами и прорычала: Закрой рот и не трогай эту калеку на табуретке.
Монашка повернулась в сторону Клеопатры, низко ей поклонилась, а потом тихо промолвила: Благодарю Тебя, Царица Небесная, что ты защитила меня через рабу Твою. Помяни сие событие Богородице, когда она станет пред престолом Господнем в час страшного суда. Я же буду молиться о вас, Клеопатра.
В зале захихикали:
– Это не настоящее её имя, а кликуха, погоняло. А как её зовут, она уже, наверное, и сама не знает.
Клеопатра что-то шепнула рядом сидящей женщине, та моментально подскочила и крикнула: Если еще хоть одна падла рот откроет, порву!
Стало тихо. Одна только монашка без страха наблюдала за всем происходящим.
– Вы уж простите, сёстры, если оскорбила вас или обидела чем-то. Если разрешите, я вам расскажу, что вы пережили, безымянная узница, когда вас забрали в милицию.
– Давай рассказывай. Нам срок идет, где бы мы ни находились.
– С детства ты росла очень примерной девочкой. Это заслуга твоих родителей. Если я в чем-то ошибусь, ты меня поправь, пожалуйста.
– Ладно. Давай дальше.
– Смышленая не по годам. Среди сверстников лидер, красавица подругам на зависть, а мальчикам на умиление.
– Понятно. Ладно говоришь, но я сама лучше расскажу! – вдруг подала голос Клеопатра и начала свой рассказ:
– Зовут меня Виоланта, как корову в колхозе. Родители решили, видимо, таким образом выделить меня из толпы и ничего умнее не придумали. Школу я закончила с золотой медалью. Меня все хвалили. Я ездила на научные олимпиады, растили из меня гражданина Советского Союза. Очень рано я поняла, что деньги — это власть и возможность красиво жить. Это сейчас проститутки, да малолетние содержанки, а тогда, только если выловили за

аморалку, сразу лес валить отправляли. Перебрав в голове все профессии от врача и учителя до актрисы, я поняла, что самая сытная жизнь у тех, кто поближе к магазинам. Это сейчас магазин на магазине, а тогда все было по блату, из-под прилавка. Всё было в дефиците. Завмаг, продавец или даже грузчик, который товар перевозил и разгружал, были в большом почете. Сделав определенные выводы, я поступила в торговый техникум. Окончила его с отличием и очень выгодно устроилась сначала кладовщиком, а потом меня повысили до заведующей складом на склад с очень большим количеством дефицита. Холодильники с мясом, колбасой и прочими деликатесами. Слово ещё тогда такое было, кто помнит – «выбросили». Так вот, если в магазине «выбросили» колбасу, то очередь была с самого утра и давали по чуть-чуть. А у меня на складе было всё. Председатели горкомов, парткомов, начальство всех уровней, все они чуть ли не кланялись мне каждый день. Получила без очереди квартиру в центре города. Всегда ездила отдыхать по путевкам на море. На каждом банкете мне лучшее место. Ну и пошло, и поехало. Поняв, что от знакомств у меня в кармане просто так не зашелестит я стала искать способы, как побольше заработать, и с помощью подруги-завмага я нашла путь к обогащению. За товаром стала ездить сама. Так сказать, проявила инициативу, в виде контроля за качеством покупаемого. Деньги ОРС сначала перечислял на мясокомбинат, а уж потом мы ехали получать. С первой поездки я поняла, кто у них главный. Оказалось — это завсклад. Маленький, сутуленький еврей, который понял мои намеки с полуслова. Теперь я кроме запланированного объема закупала ещё и на свои деньги и везла здесь же в специализированном вагоне. По приезду все выгружали ко мне на склад, а т.к. я сам себе контролер, то с этой стороны никаких проблем не возникало. Оставалось все только продать. Здесь тоже всё шло очень гладко. Подруга принимала мясо, а продав, прибыль делила пополам. И пошла у нас не жизнь, а сплошной праздник. Деньги сыпались как осенью листья с деревьев. Повысились и наши запросы. Дошло до того, что мы с ней в Москву ездили одеваться в валютном магазине. Раз появился достаток, даже его изобилие, появились и завистники. К тому времени, как все приключилось, я была замужем, и были у меня двое детей-погодок: девочка десяти и мальчик девяти лет. У меня появилась возможность нанять домработницу. По тем временам, да еще и в нашем городке, это было аморально, но среди таких, как и я, крадунов считалось чуть ли не самой большой роскошью. Если в начале нашего «бизнеса» мы с подругой осторожничали, то потом пропал всяких страх. Теперь перед нами скалились и коллеги, и жены высокопоставленных чиновников. Коммунисты выдвигали лозунг: Пятилетку за два года! А мы — у кого больше и дороже золота и всего прочего, как понавешиваем на себя, ну точно, ёлки новогодние. Сама и не знаю, как прозевала и как не углядела, что приютила в доме змею. Уж я её, стерву, так баловала. Одаривала деньгами и вещами, не говоря уже о продуктах, а она оказалась потомком ещё тех, кто когда-то раскулачивал. Уж так её жаба задавила. До сих пор не могу успокоиться. Она в месяц имела столько, сколько у нас фрезеровщики за год на заводе зарабатывали. Она сдала нас со всеми потрохами, да ещё и написала не в нашу городскую милицию, а в область. Налетели сразу во все места: на склад, в магазин и домой. Ну, а дальше всё, как у всех здесь сидящих. Суд был показательный. Домработница вырядилась в такое тряпье, что судьи чуть с себя не поснимали одежду, а как она рассказывала о том, как я над ней издевалась… вот теперь жду того часа, когда выйду и задушу её собственными руками. Вот и будь после этого добреньким к бедным. Да они, завидев когото богаче, согласны глаза повыдирать, если сами ленивы и злы, так пусть и все будут бедны. Государство я не обкрадывала. Покупала у еврея все тютелька в тютельку. За что двадцать лет дали? В настоящее время это все узаконено. Покупаем по одной цене, а продаем по другой, а раньше это считалось спекуляцией и позором. У меня конфисковали всё, что смогли найти. Детей не приняли в пионеры, уже и не говорю о комсомоле. Дразнили, что они позор школы. А ты говоришь, прощай обидчика. Да никогда.
Рассказчица из-за пережитых воспоминаний, вся раскрасневшаяся, ловко плюнула и плюхнулась на свое место. Зэчки дружно вздохнули. Вздохнула и монашка:
– Чтобы слова мои не казались тебе навязчивыми и бессмысленными. Хочу тебя обрадовать. Домой пойдешь уже очень скоро.
– За базар отвечаешь?
Монашка в недоумении промолвила:

– За что отвечаю?
– За то, что сейчас сказала.
– Конечно. Ещё одна причина, по которой я здесь. Выслушай меня, моя родная. Прими слова эти в сердце своё, и всё у тебя в жизни наладится.
– Давай, давай. Слушаем.
– Детки у тебя очень хорошие, но выросли они среди зла, насмешек и в бедности. Они не потеряли человеческой доброты. Родители золотые, хотя своим вниманием и богатством ты раньше их не очень баловала, а вот в горе родители — это первые помощники. Тебя все любят и ждут, а значит, нужно, чтобы домой вернулась не закоренелая злая преступница, а добрая мать и нежная дочь. Не шокируй их своими грубыми словечками, как можешь, прячь наколки. Скажешь, что все так делают и тебе пришлось. Домашние поймут. Не вздумай никому грубить,

как близким, так и посторонним. Ты будешь ранить и без того измученные их души. И ещё послушайте – не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне от мщения. Я воздам, говорит Господь. И так, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напои его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром. Апостол Павел. К Римлянам гл. 12 ст. 19,20,21.
 – Откуда тебе, серая, знать что у меня дома творится.
– Расскажу чуть позже, а пока прошу еще немного твоего внимания. Теперь о предавшей тебя домработнице: Господь наказал её за то, что она отвергла Его помощь, когда та в бедности просила помощи у Бога. И то, так просто без веры причитала в своем притворстве, но Отец наш небесный любит всех и всех хочет спасти как в земной жизни, так и в вечности. Он и дал ей тебя в помощь, зная твою щедрость ко всем ласковым. Злая и неблагодарная завистница отвергла руку, с которой ела хлеб и одевалась. Это же не только твоя рука, а, в первую очередь, Божия. Теперь представь себе, какой гнев обрушился на ту, которая принесла столько горя тебе. Сначала пока у неё еще были деньги, данные тобою, всё было хорошо. Её поддерживали люди с точно таким же духовным уровнем:
– Молодец, так им, богатеям, и надо. Позажрались и т.д., и т.п. Но деньги быстро иссякли. В семье начались старые проблемы. Снова она в суе стала поминать имя Божие. Дальше её дети, привыкшие уже жить хорошо и достатке, начали потихоньку ругать мать: «Ты дура, что сдала Виоланту. Теперь у кого деньги брать будешь. Нам при ней в сто раз лучше жилось.» Домработница твоя уже и сама поняла, что сделала очень большую ошибку. Она не жалела тебя как человека, но, вот, как о мешке с деньгами, вспоминала каждый день. На работу её никто не брал. Дети начали учиться очень плохо. Ведь и у них раньше

были завистники, которые теперь обрадовались такому повороту. В семье начались скандалы, а затем и драки. Дети выгнали мать собирать бутылки, часто не пускали домой ночевать. Сейчас она сидит на вокзале и просит милостыню, которую в конце дня забирают дети и тут же пропивают. Даже страшно рассказывать тебе, какая участь постигла её семью.
– А за что, тогда, я сижу? Если я никому ничего плохого не сделала?
– Так уж и не делала? Ты вспомни, кого ты в семье не только не замечала, но ещё и постоянно унижала?

– Небось мужика лошила. Он ей тут такие письма шлет, а она морду воротит, – выкрикнул кто-то из зала.
Зэчки снова зашумели.
Монашка немного переждала и, ступив полшажка
вперед, проговорила:
– Тебе это за гордыню. Вспомни, когда ты хоть раз проверила уроки у детей или спросила, как у них дела. Или, когда они болели, ты, пролетая мимо, кидалась на мужа с претензиями, что не уберег. Ты кричала: Я работаю как проклятая, а ты за детьми уследить не можешь! Зарабатывай, а я сяду дома и буду за ними смотреть.
Муж покорно склонял голову. Если ты в редкие промежутки времени между командировками и курортами находилась дома, твой муж почти не появлялся. Места в семье ему не находилось. И выгнать его не было резона. Кто же тогда числился бы у тебя мужем? Разведенка — это уже неполноценная женщина. Ни в гости сходить, ни к себе кого-то пригласить. А так и муж есть, и чужие мужчины на тебя поглядывают. И подруги соболезнующе вздыхают: «Это ж надо. И как ты его терпишь? Тюфяк тюфяком.»
– Откуда тебе это известно?
– Ваш муж приезжал к нам в монастырь и просил молиться о вас.
– Во дебил.
– Вы напрасно оскорбляете данного вам Богом супруга. Пока вы были в заключении, он вместе с вашими родителями, вырастил прекрасных детей. И ещё один момент. Вы помните, как к вам в квартиру ворвалась милиция? Ваша домработница, зная, что они скоро придут, собрала все ваши драгоценности и положила в свою сумку, надеясь, что в суматохе сможет их вынести. Кричали и плакали ваши дети. Муж побледнел, схватился за сердце. Вы кричали на пришедших, что они не поняли, к кому пришли, что они ответят за всё. Один из милиционеров втянул в комнату уже успевшую одеться домработницу: «Будешь сидеть здесь и все покажешь, где что прячут твои хозяева».
– Да. Я тогда и поняла, что она меня сдала. Меня тогда от этой гадины еле оттянули. Уж рвала я ей патлы от всей души.
– Теперь представьте, какой у вас умница муж. Он видел сумку, которую вынесла домработница. Видел ёе бегающие глаза и понял, что она собралась сделать. Незамеченный из-за драки, он выскочил в коридор. Ухватил тяжелую сумку и быстро высыпал содержимое в большую кастрюлю с борщом, а в сумку бросил соль, мясорубку и вернул обратно на место.
– Да ты что.. вот тебе и дурачок.
– Сначала из квартиры выпустили детей, потом, обыскав все уголочки, но так ничего и не найдя, попросили покинуть квартиру мужа и домработницу. Та со скоростью ветра рванула в коридор, хотела быстро убежать, но её остановил крик: Стоять! Что в сумке? Женщина начала что-то бормотать. Вся затряслась. Неси сюда, — продолжил офицер. – Я гляну. Знаю я вашу братью доброжелателей. Доносите на тех, где сами можете поживиться. Она, еле переставляя ноги, поднесла сумку и бросила у ног

милиционера. Дрожащими руками она залезла в сумку, но наткнувшись на мясорубку, смекнула, что её кто-то опередил, не сдержалась и стала кричать: «Здесь было золото, здесь было золото.» Квартиру стали обыскивать второй раз. И уже с пристрастием приступили к твоему мужу. Сначала так спрашивали, а потом бить начали.
– Что его там бить. Он фильм-то страшный смотреть боялся.
– Вступилась за него как ни странно домработница: «Не трогайте его. Если бы он знал, где это проклятое золото, то со страху давно бы уже показал. Жена его так держала при себе, за шута горохового. Они и не спали даже вместе. Она всё с котиком, а он в другой комнате.»

Мужу твоему дали возможность одеться, взять детскую одежду, а он, выйдя в коридор, вернулся в кухню со словами: У нас собака большая в вольере сидит. Вылью ей борщ, а то завоняет всю квартиру.
Ему разрешили вылить борщ, помогли вынести сумку, забрали ключи от квартиры и опечатали её. Твой муж демонстративно сходил к чужому животному, т.к. своей такой собаки у вас не было. Поставил ей перед носом кастрюлю и вышел из вольера. Затем, отойдя немного в сторону, твой муж спрятался, подождал, пока все разойдутся и вернулся к клетке, вырвал у собаки из-под носа недоеденный борщ, выбрал оттуда драгоценности и ушёл.
– Он что? Спас мое золото?
– Не только спас, а за все эти годы как бы тяжело ему ни приходилось, он не продал ни одного ювелирного изделия.
Что тут началось. Эта заключенная, расталкивая всех на своем пути, стала пробираться к сцене. Пытающихся её остановить расшвыривала, как медведица собак.
Добравшись до цели она упала к ногам этой девочки и давай целовать её ноги. При этом ревя как корова, причитывала:
– Да моя ты, родненькая. Да всю жизнь за тебя буду Бога молить. Не буду душить ту суку. Спасибо, душу мне облегчила.
Зэчка начала обнимать опешившую монашку и от избытка чувств видимо перестаралась.Я вмешалась, т.к. монашка вся побелела, у неё носом пошла кровь, а напоследок ещё и сознание потеряла.
– Бегом её в кабинет начальника!
Послали за доктором, тот откачал монашку. Как она в тот момент улыбнулась, никогда не забуду. Видно, что в порыве любви её моя заключенная неслабо помяла. Но у больной лицо сияло. Доктор попросил наколотить для неё воды с сахаром. Потом, чуть приподняв уж очень худенькое тело, мы аккуратно её напоили. Видя, как она пьет маленькими глотками и смотрит на всех с огромной любовью, мое сердце начало таять. И по телу пошло тепло, которое мне не приходилось никогда ощущать. Я захотела взять её на руки, прижать к себе и тихонько качать. Я поняла порыв заключенной, которая её до этого тискала.
Поднявшись, монашенка попросила, чтобы её пустили проститься с женщинами.
– Ну идем. Они пока не разошлись.
– Ты живи подольше и приходи к нам как сможешь.

– Хорошо сестрички, лишь бы вы не отчаивались. Если вам разрешит начальник, можете все свои вопросы и пожелания написать на бумаге, а матушка вам постарается ответить. Можете заказать, чтобы молились о здравии вас и ваших близких. А также за упокой умерших дорогих вам людей. Если среди вас есть некрещеные, но имеющие желание принять православную веру, я расскажу нашему батюшке.
Будьте послушны вашим начальникам, и они послушают ваши пожелания. Да укрепит Господь тела и души всех, уповающих на него. Я пойду.
– Погоди. Мы тебе тут одежонку пошили. Если не побрезгуешь, возьми.
– Возьму.
Девчата вынесли пошитое ими платье.

– Спасибо вам, сестрички, за такое красивое платье. И теплое, и мягкое.
– Правда, нравится?
– Очень нравится, мои родненькие. Только вот мне нечем вас отблагодарить. Но буду я просить у Богородицы и её Сына Иисуса Христа о скором вашем освобождении и о спасении душ. Да пребудет с вами мир.

Поклонившись всем, она под выкрики: Приходи ещё!– тихонько вышла из зала. Я тупо шла следом за ней.
– Звать-то, хоть, как тебя?
– В миру звали Ольгой, а по крещению дали имя Софья. Матушка и сестры зовут меня Софьюшка.
– Красивое тебе имя дали при крещении.
– Да. Мне тоже очень нравится это имя и святая покровительница.
– У тебя есть святая? Это как?
– Все, кто крещен, имеют незаменимых святых заступников, которых надо почитать, помнить в своих молитвах и просить их помощи и предстательства у Господа за нас грешных.
– Это, значит, у каждого крещёного свой блат на небе, так сказать, свои подвязки у Господа, – хмыкнула я.
– Наверное, можно и так сказать.
– Слушай, Софья, а здорово сегодня Виоланту зацепила.
– Это не я. Это Господь печется о ещё одной заблудшей душе ради огромной любви и терпения её мужа.

– Он её и, вправду, ждет?
– Да. И самое главное, что дождется.
– Ты видишь, что её выпустят.

Монашка остановилась. Повернулась ко мне лицом и ответила:
– Представьте себе зимнюю лужу, чуть-чуть затянутую сверкающим хрупким льдом. Если этот лёд взять в руки, чтобы полюбоваться игрой цвета, приподняв напротив солнца, лед что сделает?
– Дураку понятно – растает.
– Вот, вот. И в вашей подопечной, видно, такое облачко со стороны затылка, которое тает. По моему пониманию, это тает её срок заключения.
– Ну ты даешь. А я могу это увидеть.
– Конечно. Но только надо жить по заповедям Божим и просить у него то, что пожелаешь, что приведет вас ко спасению и окружающим доставит радость и мир в души.
– Такое у меня вряд ли получится. А что ты скажешь её мужику?
– Скажу, чтобы молился. Что жена выйдет совсем другая. Будет любить его и заботиться до самой смерти.

В тот же день случилось ещё одно происшествие, при воспоминании о котором у меня волосы шевелятся от пережитого. Мы с Софьей и её подарком прошли первую зону ограждений и вышли за сетку. Здесь всю ночь, по всему периметру бегают огромные овчарки. Никакие уговоры они не понимают. Слушают только тех, кто их кормит и за ними смотрит. Обычно днем все псы сидят в вольере. Не знаю, как получилось, но именно в этот день после чистки вольера, его не закрыли, а какой-то бестолковый придавил дверь совковой лопатой. Звери, увидев чужаков, которые зашли на их территорию, стали прыгать на ограждение и своим весом повалили лопату и рванули на нас. Я от неожиданности встала наместе как вкопанная. В голове промелькнула страшная картина. Меня они бы не тронули, я им уже примелькалась, а эту худорбу разорвали бы сразу. За собаками вслед кинулись охранники, но собак было уже не остановить, они летели на нас. Теперь, по прошествии некоторого времени, я вспоминаю эту картину и до сих пор не перестаю удивляться силе веры такой хрупкой девочки. Она собой закрыла меня – здоровенную бабу, сложила руки, подняла глаза к небу и что-то стала шептать. Собаки упали на землю прямо у наших ног и замерли с выпученными глазами и вывалившимися языками. Эти звери явно видели что-то, невидимое нашему взору. Монашка, вздохнув с облегчением подняла выпавший из рук пакет с платьем, а потом немного пожурила собак: Что же вы, эдакие здоровенные, а без разума. Ай, ай, ай. Те повскакивали, завиляли хвостами и стали тереться о ноги девчушки, чуть ли не валяя её от эмоций.
– Ну. Ну. Я вас прощаю. Служите. Это ваша работа.
Охранники, в шоке от увиденного, вместо того чтобы загнать собак, смотрели на Софью как на инопланетянку. Я тоже выдохнула и наконец смогла зашевелиться.
– Слушай Софья, а что ты там шептала? Куда смотрела?
– Я звала Царицу Небесную. Она наша заступница и Мать Сына Господа. Мне матушка игуменья сказала, что раз меня грешную Богородица сохранила от смерти, то я могу звать Её на помощь, но только не там, где пустые помыслы. Вот я и обратилась к Спасительнице.
– И всё?
– Да. Хотя был со мной один случай, когда за меня вступилась видимая заступница, ниспосланная с небес.
– Расскажи, пока идем.
– Как-то раз в келью ко мне вошла матушка и сказала, что в монастырь пришли из администрации города по

делам опеки и попечительства, чтобы поговорить со мной. Меня долго и с пристрастием выспрашивали о жизни в монастыре и настаивали, чтобы я шла жить в детский дом. Там меня должны были учить читать, писать и прочее. Я казала, что это всё уже имею и даже знаю нотную грамоту. Но они всё настаивали. Заставили меня одеть одежду, которую принесли с собой. Переодевали в присутствии мужчин, считая, что я ребенок и стесняться не должна. Матушка защищала, как могла. Те же тыкали в неё какими-то бумагами и грозились посадить её в тюрьму за укрывательство малолетних. Провожать меня пошли все сестры. Плакали, как будто видят меня в последний раз. А матушка, обняв напоследок, прошептала: Молись Деве Марии, и я буду молиться за тебя. Меня посадили в небольшой автобус и увезли от, ставших уже такими родными сестер.
По приезду в детдоме меня раздели. Происходило это на глазах у всего персонала и всех детей, которые там жили. В мой адрес сразу посыпались комментарии:
– Вот это уродина.
– Зачем её сюда притащили. Вдруг издохнет.

Служба опеки оказывается просто должна была отреагировать на поступивший анонимный сигнал, что в монастыре живет не оприходованный ребенок.
– Да ты что? Так этих не оприходованных по подвалам полно. Они сначала там шастают, а чуть подрастут, так к нам на зону попадают. Лучше бы они в монастыре жили. Детдомовских тоже полно. Ну да ладно. Давай дальше рассказывай.
– А дальше стало совсем невыносимо. Если утром я вставала на молитву, девочки в комнате все кривлялись и, коверкая крестное знамение, старались меня толкнуть или чем-нибудь в меня бросить. У меня начались головные боли, кровотечение из носа. Стали говорить, что меня нужно

опять уложить в больницу. В классе срывали с головы платок, чтобы посмеяться над шрамами. Удивительно, что жестокими обычно были самые красивые девочки. Я много плакала и молилась. Прошло несколько месяцев. Я услышала, что меня всё-таки сдадут в больницу, а потом, скорее всего, в дом инвалидов. Одна нянечка пыталась заступиться за меня и вернуть в монастырь, т.к. в доме инвалидов много душевнобольных, но на неё накинулась заведующая: Тебе всё равно, а меня будут доставать на всех совещаниях в комитете по образованию, да и с работы могу за такое вылететь. Стой и сопи в две дырки, не лезь, куда не положено.
Я поняла, что нужно бежать. Обошедши детдом, я оказалась возле хозпостороек. Помолившись, я крадучись вдоль забора дошла до ворот, через которые завозят продукты, вывозят мусор и прочее. Дрожа от страха я потрогала ворота: Открыты! Слава Богу. Мне лишь бы щелочка маленькая была, а я проскользну. Но оказалось все не так просто. Тяжелое железо не поддавалось ни на какие мои усилия. Заливаясь слезами и взывая к своей Спасительнице, я изо всех сил старалась протиснуться в узенькую щель. Вдруг, ворота распахнулись сами собой. Думая, что произошло чудо, я обернулась, а это наш дворник толкнул ворота: Беги, раз удумала. Я никому не скажу. Знаешь, куда?
– Не знаю.
– Беги вот сюда– он махнул рукой, указывая мне направление– иди, никуда не сворачивай. На дорогу не выходи. Дойдешь до конца города, там будет завод и поле. Иди вдоль поля, а там уж как Бог даст.
Как я летела, где и силы взялись. Сначала бежала, а когда устала, стала идти всё медленнее и медленнее. Тут со мной снова случилась неприятность. Шла вдоль частных домов по красивому тротуару и вдруг из-за одного забора прямо на ворота прыгнул здоровенный пёс. Он рвал огромную цепь. Слюна летела в разные стороны. Я остолбенела, не могу и шагу ступить. Из дома выскочил здоровенный дядька и точно такой же его сынок. Посыпался отборный мат:
– Заколебали эти детдомовцы. Пошла вон.
 Я стала падать. Поняла, что теряю сознание. И вдруг слышу голос, как с небес:
– А ну, держись, девонька.
Меня подхватила пожилая женщина. Я заплакала:

– Бабушка, бабушка помоги.
– Сейчас, миленькая.

Выпрямившись, возведя свой взор к небесам и осенив крестным знамением двор и его обитателей, она, глядя в глаза разъяренному псу, четко и внятно проговорила:
– Ты творение Божие. Тварь земная. Да будет тебе наказание за злой твой нрав. Родился слепым, стань немым. Да не вздрогнет от страха проходящий. Будь то старый или малый. Будь то во чреве носящая или всяк мимо ходящий. Хозяину же твоему да будет по гордыне его. Родился человек младенцем без умысла злого да станет младенцем по разуму. Ниспошли Господи ему раскаяние во грехах за злодеяния свои и наставь на путь спасения. Аминь.
Только она договорила и перекрестилась, как пёс умолк. С хозяином тоже стало твориться что-то невероятное. Он сначала изменился в лице, а потом стал звать нас в гости есть яблоки. У сына от удивления глаза вылезли на лоб:
– Батя, ты что, сдурел? Гони их отсюда. Тарзан, куси их. Куси.

Дальше смотреть на это всё и слушать мы не стали. Бабушка перекрестила меня и поцеловала в лоб. Легонько подтолкнув в плечи, сказала: Благослови Господи. Иди, дитя, с миром.
Сейчас бы, про происшествии времени, я бы ей ручки поцеловала, а тогда от перенесенного страха и удивления даже толком не поблагодарила. Только в молитвах поминаю её всегда.
Мы остановились возле ворот, но мне всё не хотелось отпускать этот светлый лучик с её рассказами.
– А дальше-то что было? Как ты монастырь нашла?
– Оказавшись за городом, я, как и говорил дворник, увидела завод и поле. Куда дальше идти, не знала и решила перейти дорогу, т.к. возле колосившейся пшеницы увидела яркие васильки и маки. Со смерти родителей дороги боюсь любой, и большой и малой. Все чудится визг колес и скрежет металла. Сначала я долго стояла и ждала пока машин на дороге совсем не станет. Потом, помолившись и перекрестив путь впереди себя, бегом перебежала. До чего Господь искусен, слава Ему. Цветы еле заметно качали головками под дуновение слабого ветерка. Я их и целовала и гладила, руками обнимала. Везде летали пчелы, мошки, ползали разноцветные букашки. Я увидела цветок с живыми лепестками, а это в центре мака сидела большая бабочка удивительной красоты. Я хотела её потрогать одним пальчиком, но эта красавица стала перелетать с места на место и сидела, как будто ждала меня, пока я не подойду. Я и не заметила, как оказалась на другой стороне поля. Бабочка не полетела ни в лес, ни обратно на поле, а повернула налево, чуть посидела на низкой зеленой травке и, поднявшись вверх, сделав большой круг над дорогой, улетела вдоль леса. Я поняла, что это Боженька указывает путь к моему дому. Сколько шла, не помню. Очень хотела есть и пить. Вспоминала, как Иисус Христос и Его ученики рвали колосья и ели зерна. Попробовала и я. Понравилось. Пшеница ещё не совсем твердая, жевалась легко. Проходила мимо кукурузного поля, сломала початок и ела сладкие кукурузные зерна. К вечеру стало темнеть и холодать. Страх начал пощипывать за плечи. Слезы снова закапали из глаз: Матушка, Богородица. Найди меня и спаси. Опомнилась от того, что где-то вдали услышала звон церковных колоколов. Это звонили в нашем монастыре к вечерней службе. Звон своих колоколов я отличу от сотни других звонниц. Вот и ориентир появился. Идти надо было ещё долго, но я уже знала точно, куда. А уж, когда впереди замаячили строения храма и всей обители, стала звать: сначала от бессилия, почти шепотом, а потом всё громче и громче: Матушка, матушка… Из темноты сначала появились руки, обняли меня, обхватили и прижали к себе.
– Тихо. Тихо. Я здесь. Не кричи. Тут за тобой уже приезжали. Мы с сестрами ходим по полям и дорогам возле монастыря, чтобы уберечь тебя от них. И Агафью опросили звонить в колокола подольше. Все молились Богу, чтобы ты не заблудилась. Дабы никто не обидел нашу птичку. Будь как мышка. Мы пройдет в проем в заборе.
Радость захлестнула меня всю. Я целовала матушку: Матушка, миленькая, не отдавай меня пожалуйста.
– Не бойся. Я уже подготовила все документы. Пока ты там была, я тоже не сидела сложа руки. Теперь тебе только придется в их присутствии дать согласие, что я буду тебя опекать. А теперь притихни.
Я замерла, казалось, что даже дышать перестала.
– Давай быстренько пробирайся, а я закрою дыру и обойду кругом.

Проскользнув ужиком на территорию монастыря, я знакомыми путями, не боясь, побежала во всю прыть. Мать-келейница заметила меня первой:
– Ах ты, Слава тебе Боже.
Она позвала молодую послушницу:

– Скажи Агафье, что нашлась. Пусть подаст на колокольне сигнал, что сестры могут возвращаться.
Сбежались все. Окружили, гладят меня, славят Царицу Небесную. Вышла вся переволнованная матушка:
– Все по своим делам, а вы Евдокия и Ирина помойте
Софью и положите её спать. Сестры склонили головы:
– Благословите, матушка.
Она осенила их православным крестным знамением, и

всё снова пошло своим чередом.
Вот такая история.
Потом ещё несколько раз приезжали различные
чиновники, осматривали мою келью. Проверяли условия моего содержания. Крутили носом и все настаивали, что мне здесь не место и нужно вернуться в детдом, т.к. там дети, учителя и врачи. Я мычала как теленок:
– Не, не, не. Не пойду. И вцепившись в матушкин подол, не отходила ни на шаг. Теперь в монастыре я живу на законных основаниях. Ещё и платят какие-то копейки на моё содержание. Матушка их кладет на книжку, но с этими событиями в
стране все деньги пропали.
Ну я пошла. Там уже сестры заждались.
Отпустив рассказчицу, я задумалась. Вот это настрадался ребёнок, а я, здоровая кобыла, всё ною и страдаю, что мне плохо и не так живу, как люди.
Следующая неделя пролетела как один день. В воскресенье все заключенные, кроме наказанных и особенно буйных приводили себя в порядок и тоже готовили какие-то подарки. Каждая приготовила от себя записку. Все ждали эту страдалицу. А её всё не было. Уже и повечерело, пора было идти на вечерний обход, а от ворот ни звука ни стука. Стало понятно, что не придет она сегодня.
Посыпались различные предположения:
– Может, её матушка не благословила сегодня.
– Может, заболела, а может, ей рожи наши не понравились все-таки.
Этот свет, приходивший с воли в темницу всего два раза, сумел обогреть и обнадежить сердца многих разуверившихся в людской добродетели узниц. И у меня начала хныкать душа. Прошла ещё одна неделя. Монашка все не приходила, и в зоне всё снова пошло своим чередом. Начались склоки, разборки, суициды и прочие проявления психоза людей, долгое время находящихся в закрытом пространстве. Тут уже не выдержала и я. Однажды, пройдя по камерам с благословения нашего «игумена в пагонах», я объявила, что иду в монастырь, узнать что почем и возьму все их малявы, что они для неё приготовили. Набрался полный пакет бумажек. В среду, в свой законный выходной. Я наглаженная, причесанная, вышла за ворота зоны. Адреса, куда ехать я не знала, но решила, что буду спрашивать и найду как-нибудь. Наверняка люди знают, где у них тут монастырь. Но оказалось, что никто толком ничего рассказать не может. Даже старые бабки удивленно переспрашивали:
– А что, и вправду здесь где-то есть монастырь?
– Есть – раздраженно отвечала я.

Про зону все знают, а про монастырь никто. Пришлось идти в местный участок милиции. Там обычно все всё знают. Ребята хорошие попались, предложили меня ещё и до монастыря подкинуть.
Монастырь от города далеко, в глуши. Рядом заброшенная деревня. Стены монастыря почти целые, видимо, недавно побеленные. Я подошла к калитке и постучала. На той стороне, что-то проговорив скороговоркой о Боге, послышалось скрипение довольно мощного засова, и мне открыли. Всё почти как на зоне, только без вышек и охраны. В узеньком проеме показалась довольно крупная фигура монашки:
– Мир вам приходящий.
– И вам того же.
– Вы по какому делу, сестра?
– Да я к Софье пришла. Она к нам в зону приезжала.

Мы её все ждем, а она больше не приходит. Монахиня заохала, замахала руками:
– Она о вас очень много рассказывала. Проходите, она обрадуется. Я сейчас игуменье скажу, что вы приехали.
Закрыв калитку на засов, женщина почти побежала к маленькому, отдельно стоящему от церкви, зданию. Попросила меня немного подождать и скрылась в домике. Не успев оглядеться, я услышала у себя за спиной знакомый сап…
Собаки. Сердце замерло. Вот тебе и на. Оказывается, здесь тоже псов держат. Боясь шелохнуться, повернулась и увидела двух огромных, как телят, водолазов. Они не отрываясь смотрели на меня. Ну точно монахи, подумала я. И шерсть длинная, и взгляд добрый. Зона, да и только. Разница лишь в том, что здесь добровольно в заточении, а у меня силой держат, ну и законы, конечно, другие.
Ждать пришлось недолго. Вот я и увидела их начальницу. Строга. Очень строга, но, вместе с тем, светлая какая-то, а глазищи-то какие шикарные. Большие, с отражением какой-то внутренней боли. Я таких насмотрелась.
– Здравствуйте. Вы к Софьюшке.
– Да вот, хотела узнать, почему она не приходит уже две недели. Там мои гниды записок понаписывали, подарки ей какие-то приготовили.
– Грех о живых людях не по-Божески отзываться. Всяк человек, Его творение.
– Какое там творение. Вы так говорите, так. Не видели, какие там уроды сидят. Просто, когда в тюрьму стала

приходить ваша монашка, у нас стало намного лучше с дисциплиной и выработка в цехах повысилась.
– Значит не напрасно наша сестра у вас бывала.
– Конечно.

– Если вы хотите её проведать, то пойдемте. Что у вас в пакете?
– Да это дурацкие записки от зэчек. Ваша сестра сказала, что вы можете ответить на их вопросы.
– Хорошо, давайте записки сюда,– и обращаясь, к сестре, добавила – отнесите их на мой рабочий стол, пожалуйста.

Я пошла следом за матушкой, стараясь шагать с ней в ногу. Та резко остановилась и спросила:
– Вы без гостинца?
– А я как-то об этом и не подумала.
– Постойте здесь, я сейчас вернусь.

Игуменья вернулась, неся в руках огромное розовое яблоко.
– Возьмите, она будет очень рада. Идите дальше сами.
Вас сестра Марфа проводит больную проведать. Я опешила:
– Она что? Болеет?
– Болеет так, что сестры, ухаживающие за ней, меняются часто только потому, что не могут сдержать слез, наблюдая за мучениями этой крохи.
Больных я всегда не то, что побаивалась или брезговала, но они мне всегда не нравились. А сама всегда была очень здорова. Не помню, чтобы хоть раз в жизни кашлянула, не то чтобы лежать. А за больницу и не думала никогда. Настроение у меня сразу пропало, что сразу заметила Марфа:
– Вы не бойтесь. Она в сознании. Очень много про вас сестрам рассказывала. Что вы исполнены не только физической силы, но и доброты душевной.

– Это она просто не видела моей «доброты», когда я читаю «проповеди» с помощью своей дубинки.
– Вы, что, их бьете?
– По-другому они не понимают.

– О Господи помилуй, прошептала монашка, больше она не проронила ни слова.
В чистой, светлой комнате, где один из углов был заставлен иконами и горела лампада, на почти детской кровати лежала Софья. Рядом на стульчике сидела старая монахиня и что-то тихонько читала. Софья, увидев меня стала теребить монахиню за рукав:
– Матушка, это та сестра Ольга, о которой я вам рассказывала.
Я отродясь не видела, чтобы мне когда-то кто-то так радовался. Я даже мать родную своим приходом раздражала. А эта чужая, больная, и сколько счастья в лице при моем появлении
– Что же ты болеешь, Софья. Там тебя все ждут. Вот мне пришлось самой приехать и записки везти. А вот ещё яблоко тебе привезла.
– Ой. Какое красивое, а пахнет как. Спасибо.
– Помогите, пожалуйста, нам её подержать, раз вы тут, а сестры быстро постель поменяют – попросила монахиня.

Я сняла китель, закатала рукава рубашки и приготовилась помогать. Все, находящиеся рядом, с улыбкой любовались моим большим телом.
– Сможете её взять на руки?
– Да легко.

Подойдя к кровати и заглянув в глаза болящей, я увидела смирение и покой. Казалось, что ей неудобно передо мной и ей меня жаль. Она взглядом подбадривала и успокаивала мое нахлынувшее волнение. Очень легкая и хрупкая. Я легко приподняла её, прижала к своей груди, и неожиданно слёзы сами собой полились из глаз.
– Не плачь, сестра Ольга. Я скоро поправлюсь.
– Попроси там у себя на работе помолиться за меня, и я тогда очень быстро поправлюсь.
– Хорошо, маленькая. Я обязательно им скажу. Ты только живи.
Худенькие пальчики с еле ощущаемым в них теплом начали нежно вытирать слезы с моего лица. Пока мы разговаривали, монахини поменяли постельное белье и потом прямо у меня на руках переодели в чистую рубашку болящую.
– Спасибо, сестрички, за такую душистую постельку. Матушка, а можно Ольге показать наших охранников?
– Давай покажем. Сестра Ефросинья, позовите собак.
– Да видела я ваших бычков. Как вы их сами не боитесь.

–Они очень послушные и без разрешения даже в комнату не войдут, и пока Ефросинья пищу их не перекрестит и не разрешит им есть, они к еде даже не притронутся. Их у нас даже пытались отравить. Мясо им отравленное бросали через забор. Котят забрасывали, но они очень умные. Не идут ни на какие уловки. Их матушка из питомника из мужского монастыря двухмесячными привезла.
По зову монахини, в дверях появились две огромные морды и скосили глаза на стоящую в комнате матушку, происшедшее далее рассмешило меня до невозможного. Матушка, строго посмотрев на чинно стоящих великанов, приказала:
– Подойдите.
Два огромных пса подошли к её ногам и склонили головы. Было такое ощущение, что если бы могли, то и лапы бы на грудь сложили, как люди. Игуменья, легко постукивая их по косматым лбам, погладила, и собаки побежали к постели больной, где аккуратно сложили головы на край постели и начали наблюдать за Софьей.
– Ах вы мои маленькие, послушные. Как же я вас люблю,–приговаривала калека, поглаживая псов по холодным носам.
– А как же они вас так слушают? У вас есть кинолог?
– Нет. Но у нас есть сестра, отвечающая за их воспитание, чистоту и кормление. Они отличные охранники с прекрасным чутьем. Ведь у нас бывают приходящие паломники по нескольку десятков человек.
Софью покормили и она уснула, а я засобиралась обратно.
– Может переночуете, Ольга? Завтра наш автобус поедет в город и вас отвезут.
– Нет. Спасибо. Обратно я доберусь быстрее, чем сюда. Дорогу теперь знаю. Сейчас остановлю попутку и уеду.
– Будьте осторожны.
– Спасибо, конечно, за предупреждение, но у меня на лице, видимо, что-то написано, т.к. мужики со мной даже шутить бояться.

– Тогда поезжайте с миром. Благослови вас Господи.
Домой я добралась поздно ночью и долго не могла уснуть. На руках осталось ощущение тельца с еле теплящейся в нём жизнью. Значит, я тоже кому-то нужна оказалась. Может и, вправду, на небе есть Бог, и я Ему нужна? В душе появилась потребность любить, помогать и защищать. На утренней перекличке коротко доложила о своем визите в монастырь. Передала зэчкам просьбу молиться о больной.
– А это как?
– Эй там, на небе. Вылечите монахиню.
Из строя неожиданно раздался голос:


– Надо просто просить. Господи, вылечи больную рабу Твою Софью. Понятно всем?
– Помолиться-то мы, может, и помолимся, но я сомневаюсь, что Он нас услышит. Это ведь она обещала за нас молиться.

Прошел месяц. Но с монастыря не слуху ни духу. И все-таки, Бог не оставил погибать своих заблудших овец. В воскресенье приехал поп и с ним знакомая монахиня. Я бежала навстречу не чувствуя ног, раздавая на пути команды охране:
– Уроды. Закройте псов, а то я вас самих порву.
Гостей пропустили. «Сарафанное радио» в один миг подняло зэчек на уши. После этого посещения священник стал приезжать на зону один раз в месяц. Ему выделили комнату, из которой получилось что-то похожее на маленькую церковь. Очень много заключенных крестились, и я в том числе. На все записочки отвечал батюшка и Софья. Жизнь моя полностью перевернулась. Я всей душой прикипела к этому ребенку. По большим праздникам ездила в монастырь. Некоторые из заключенных, особенно бывшие детдомовские, или те, кого на воле никто не ждал, поселились в монастыре. В монахини их правда пока ни одну не приняли, но и на улицу не прогоняют. Материальная часть монастыря потихоньку выравнивается. И захотелось мне поменять свой образ жизни. Но куда идти и у кого просить помощи, я не знаю. Вот, приехала к знакомым в гости, они мне про вас и рассказали.
Дослушав её повествование до конца, я ответила:
– Ты ждешь дитятко, что я пошлю тебя в монастырь? А кто же будет исправлять содеянное?
– Это как?
– Ты ведь очень долгое время вела себя недостойно. Не разбиралась, кто прав, а кто виноват. Била. Калечила людей. И обычно самая большая порция твоей злости доставалась слабым и невинным. Сама ведь знаешь, как много людей в тюрьмах ни за что сидят. Вернись на работу и потрудись ещё хотя бы год. Поддержи хоть одну гибнущую душу. Покайся в ранее содеянном.
– Я исповедовалась и причастилась.
– Молодец. Но нужно обязательно искренне покаяться в душе. Читай православную литературу, духовно совершенствуйся, чтобы по приходу в монастырь ты была сестрам не в тягость, чтобы твоё смирение, послушание и кротость радовали игуменью. Я так поняла, что ты ушла с работы ещё и по другой причине. Это связано с Софьей?
– Да. С первой нашей с ней встречи прошло пять лет. Я очень привязалась к этой девочке. А уж как её в зоне все полюбили, словами не передать. Были аферистки, которые старались прикинуться добренькими и раскаявшимися, но она их раскусывает очень легко. Она видит их фальшь и только горько улыбается, приговаривая:
– Горе вам, гибнущие души.
– За все время её приездов к нам, в зоне появилась теплица, птичий двор, даже есть два павлина. Мы завели коз, чтобы было чем кормить первое время детей, родившихся на зоне. У нас появился хор, исполняющий церковные песни. Нашу тюрьму ставят в пример другим заведениям такого типа. Сначала всё было нормально, пока я не почувствовала, что Софья любит меня так же одинаково, как и всех остальных зэчек. Это меня задело, и я начала ей грубить и обижать её. Но она мне ни разу не ответила. И откуда у неё столько любви ко всем? Понаблюдав за ней поближе, я поняла, что есть у этой бедолаги человек, которого она любит больше всех на свете.
– Игуменья?
– Да. Вы угадали.
– Это не трудно понять. Ведь она заменила ей мать и сделала всё возможное, чтобы спасти ребенка. Даже подобранный на улице кутенок будет любить того, кто его подобрал, больше всего на свете до конца своих дней. А здесь речь идет о маленькой девочке, которая в четыре года потеряла разом и родителей и своё здоровье.
– Я все понимаю, но в душе появилась какая-то ревность.
– Любовь не должна быть эгоистичной. Твоя любовь не должна быть в тягость. Радуйся, что твое сердце растаяло, что ты не бездушная. Ты любишь её, как родное дитя, в тебе проснулся материнский инстинкт, а она любит тебя, как родную сестру.
– Спасибо. Я много поняла. Раз уж пошла такая свадьба. Я вам хочу рассказать ещё об одном необдуманном поступке. Не знаю, что теперь и делать…
– Рассказывай.
– Я у Софьи украла одну тетрадку. Ну, как украла. Она мне дала её почитать и что понравится переписать. Она эту тетрадь даже зэчкам давала, чтобы те почитали и выписали себе молитвы. Всё приговаривала: «Чем больше людей прочтут, тем лучше. Больше людей спасется. И мне благодать.» А я тетрадь взяла, да и сюда уехала.
– Она с тобой?
– Да. Вот, посмотрите.

Видно, что переписывалась от руки и не раз, потому что листы желтые и потрепанные, а внутри между листочками еще и кусочки каких-то бумаг, тоже все исписанные.
Перекрестившись, я взяла тетрадь в руки. Сразу стало понятно, что писалось это если не святым, то уж точно очень верующим человеком, живущим по заповедям Божьим.
– Откуда она взялась у Софьи?
– Да там длинная очень история.

– Я так думаю нам с тобой особенно торопиться некуда?
– В общем-то, да. Если вам интересно, я вам расскажу.
Я утвердительно кивнула головой, и рассказчица начала свое новое повествование.
– Игуменья рассказывала, что её родные тоже сидели в тюрьме. Отец был священником в небольшом городке. У него было четыре взрослых сына, когда грянула война их забрали всех сразу. В пустом доме матушка осталась одна, тогда был ещё какой-то трудовой фронт. Когда на работу гнали всех, и старых, и малых, и больных. Матушка работала на фабрике, где шили одежду для военных. Нормы выработки были настолько велики, что простому смертному это было не под силу, а у неё всегда всё получалось. Несмотря на подшучивания окружающих, она, прежде чем приступить к работе, всегда молилась, крестила свои рабочие принадлежности и всю смену трудилась не разгибая спины. «Вот это попадья. Вот это пашет – говорили одни. – Ей полезно. Они труда тяжелого не знают – пусть теперь повкалывает как мы.» А матушка работала и молилась. Бывало слезы только капали на шитье.
– Это же сколько жизней Господь сохранил посредством намоленных форм. – Вырвалось у меня.

Поп пришел с войны в начале 1942 года. Весь израненный, но главное, что живой. Дома его ждали измученная матушка, четыре похоронки и разрушенный храм, который превратили в техническую станцию. В церкви стояла гарь от работающих двигателей. Везде были поломанные трактора, разобранные моторы и несколько немецких станков, кроме того, везде накуренно и слышен отборный мат работяг. Панихиду о сыновьях и других убиенных справлять было негде. Люди начали приходить к батюшке домой:
– Помолитесь, пропал без вести.
– Помолитесь, лежит в госпитале.
– Помяните погибшего.

Батюшка молился, хотя сам терпел боль во всем израненном теле. Он духовно увещевал всех, идущих за добрым словом и сочувствием. В 1943 году родилась настоятельница Софьиного монастыря. Не успев нарадоваться жизни, которая начала хоть немного налаживаться, как в 1948 году арестовали её родителей, т.к. батюшка надоел властям своими просьбами освободить храм и отдать его приходу. Страшную картину прощания с родителями пятилетняя девочка запомнила на всю жизнь. Поздно вечером, когда вся семья стояла на вечерней молитве, в дверь начали барабанить сапогами. Взрослые сразу все поняли. Живя в постоянном ожидании прихода жутких наемников власти, матушка всегда держала наготове три узелка с самым необходимым. Двери слетели с петель и кто-то рыкнул:
– Забирайте попа, его попадью и попадьеныша.
Матушка упала перед ними на колени:

– Оставьте дитя.
– Нет никого, но я знаю, Бог не оставит.
– И где же твой Бог? Чего он тебя сейчас не защищает?
– Он рядом, мой Бог, и всё видит.

– Ну, как знаешь. Бросайте девчонку, пусть остается. Только дом и все, что вы у народа награбили, именем советской власти мы конфискуем.
– Разрешите проститься.
– Давайте, только по-быстрому, а мы тут пока осмотримся.

Батюшка с матушкой кинулись друг к другу и к ребенку. Упали на колени перед иконами: Царица Небесная, сохрани дочку нашу. Сотвори её быти рабою Твоею. Буди ей Матерью, яко ты благая Мать всех сирот. Господи, дай нам силы претерпеть всё, что ниспослано Тобой для нашего спасения.
Батюшка перекрестился, обнял матушку, благословил дочь и вышел из дома.
Девочка, остолбеневшая от ужаса, хотела кинуться к матери на руки, но матушка запрещающе покивала головой.
– Помни нас, дитятко, и молись о своих родителях и братьях всегда. Вот твой узелочек с вещами, держи его крепко-крепко.
Всё кругом стихло. В дверной проём повеяло осенним холодом. Ребёнок залез в угол родительской кровати и укрылся с головой.
Через минут двадцать в дом ворвалось человек пять женщин и начали хватать всё, что попадалось под руку. Срывали занавески с окон, скатерть со стола, тащили из шкафа одежду, а когда добрались до постельного белья, увидели почти не дышавшую девочку.
– О, поповье отродье. Брысь отсюда.
Девчушка, от страха перед разъяренными мародерами, забилась в угол дома прямо под иконостасом и начала молиться Богородице, как её учила мама. Вдруг, в доме раздался громкий звонкий голос:
– Ах, вы стервы, налетели, как коршуны на голубя. Что же вы делаете? У людей горе, а вы сиротское забираете. Иди сюда, моя маленькая. Забирай свой узелок.
Забрав ребенка на руки, она еще раз повернулась в сторону замерших на мгновение грабителей и произнесла:
– Бога на вас нет. Попомните моё слово, всё вам потом боком вылезет.

Этой женщиной была тётя Аня. Она, как и многие женщины, на то время осталась вдовой. Жила со старенькой матерью и двумя детьми, которых родила ещё до войны.
Маленькую попову дочку сразу встретили в штыки:
– Ты зачем, мама, её к нам принесла? Нас из пионеров могут выгнать. В школе точно засмеют.
– Не думала я, что у меня дочери такие бессердечные. Потерпите чуть. Не обижайте сироту, я найду, куда определить её.

Прошло время, и как-то раз т. Аня пришла домой с женщиной в длинном темном платье.
Незнакомка наклонилась к ребёнку:
– Пойдешь со мной? Где твои вещи?
Она забрала девочку, и они пошли. Шли целый день быстрым шагом и вечером оказались у ворот большого храма.
Всё было почти как дома. В углу стояли иконы, горела лампадка. Девочка осенила себя крестным знамением и поклонилась образам.
– Слава Тебе, Господи. Это же надо, какое дитя у наших отца и матушки. Ты знаешь, кто я? – спросил высокий мужчина в одежде священника.
– Знаю. Вы мой крестный отец.
– Куда же нам тебя определить?
– Благословите, отче, забрать её к нам в монастырь.
– Благословляю сестра. Забирайте.

Девочка тоже подошла под благословение. Батюшка положил свою тёплую ладонь на её голову и, повернувшись к иконам, помолился.
– Иди с миром, крестница.
Женщины засуетились, матушка добавила в узелочек ещё какие-то вещи, обняла, поцеловала и, перекрестив, проводила за ворота. Они снова спешили. На улице уже было темно. Женщина в длинной одежде непрестанно повторяла одни и те же слова: «Господи помилуй, Господи помилуй».
К монастырю добрались благополучно.
– Слава Богу, – перекрестившись промолвила женщина. – Пришли.
За калиткой, видимо, были всегда на страже, т.к. открыли, даже не дождавшись стука, и они почти бегом направились к жилью игуменьи. Старая, но ещё очень сильная женщина, ласково взглянув на девочку, спросила:
– Хочешь у нас жить?
– Да, матушка. Очень хочу.
Так девочка обрела новую семью.
Уже почти взрослой ей рассказали, как матушка


игуменья приложила все усилия, чтобы её родную мать перевели из общей камеры в тюремную больницу работать медсестрой. Мать умерла быстро. Заразилась от тифозных больных, а из тюрьмы для дочери какой-то добрый человек передал пакет.
Прошли годы. Поутихли гонения на церковь. Девочка росла. В монастыре стали появляться новые послушницы и монахини, приняла постриг и наша сирота. Вечером после этого радостного события её позвала к себе игуменья:
– Далеко в глубинке Руси матушки есть старый монастырь и, к нашей большой радости, действующий. Просят нас тамошние сестры прислать им в помощь человек пять. Тяжело им, а с миру в монастырь не идут. Я решила тебя туда отправить. Ты сильная в вере, крепка духом. Пойдешь?
– Это навсегда?
– Да. Навсегда.
– Тяжело мне покидать вас, да, видно, на всё воля Господа. Конечно, пойду.
– Вот и хорошо, – матушка, приподнявшись с кресла, достала с полки небольшой бумажный пакет.
– Это тебе от твоей родной матери. Он у меня уже давно лежит. Было велено отдать тебе в том случае, если постриг примешь. Не знаю, что это, потом в келье посмотришь.

Как выяснилось позже, внутри свертка оказался серенький головной платок, нательный крестик и тетрадь, исписанная мелким почерком. Вот как эта тетрадь попала к игуменье, а потом и к нашей Софьюшке. Я попросила эти рукописи на одну ночь, а получилось вот как…
– Обязательно отвези обратно. Поклонишься в ноги и попросишь прощения. Даже подумать страшно, что сейчас переживают обе, как игуменья, так и Софья. Здесь молитвы о находящихся в темницах и много других хороших молитв. Вот почему дала тебе эту тетрадку монашечка, чтобы ты переписала их и дала своим подопечным. Пусть молятся, каются, да услышит Господь всех, искренне взывающих о поминовении. Тебе дали в руки очень большое сокровище, которое хранилось у игуменьи. Я надеюсь, что ты меня послушаешь.
– Не переживайте так. Я всё сделаю. Обязательно ещё поработаю в зоне и хочу подготовиться, чтобы служить игуменье.
– Служить нужно Господу, во своё же спасение, а игуменью слушай как мать родную. Дай Бог, чтобы тебя приняли в монастырь. Поминай и меня в молитвах своих.
– Хорошо. Спасибо, что вы меня выслушали, не выгнали.
– Езжай с миром и живи с миром, да будет твой путь к Господу чист и светел.

Мы простились. Тетрадь аккуратно упаковали, чтобы не повредить её, обняли друг друга, и, перекрестив вслед свою чудесную гостью, я направилась в дом.
Вот и весь сказ. Пишу две молитвы, взятые из тетрадки матушки-узницы, может, кто, прочитав их, обретёт Бога и его сердце согреет теплота Небес.
МОЛИТВА О НАХОДЯЩИХСЯ В ТЕМНИЦЕ
По правоте Твоей Господи, не по гневу, несу сей тяжкий крест в заточении. Покоряясь воле Твоей святой и преклоняясь перед силой Твоей, вопию к Тебе: Господи помилуй. Един Ты ведаешь о всех потаённых мыслях моей души.
Един Ты Владыко, давший мне жизнь, жаждешь моего спасения.
Даждь мне смирение и по молитвам всех Твоих святых, претерпевших узы заключения, укрепи меня грешного (ую). Наипаче же даруй, Господи, искреннее раскаяние во грехах моих, да не ищу себе оправдания, ибо не всяк может оправдитися пред Тобою.
Если же терплю сие за грехи родителей, даруй им, Боже, прощение и оставление грехов, очисти сердца наши от злобы, мысли от жажды мести, а души от греховной накипи.
Освободи мя, Господи, раба (бу) Твоего (ю) (имя) от уз заточения, яко спас Апостолов Твоих, яко восхитил пророка Твоего Даниила изо рва от львов рыкающих, яко спасал всех взывающих к Тебе: Господи, спаси и помилуй!
Если же мне по воле Твоей Святой суждено и помереть здесь в неволе, не остави души моей без защиты, не дай нечистому поглумитися над созданием Твоим.
Ниспошли мне Ангела Твоего святого, да восхитит он грешную душу мою и принесёт к Тебе на суд.
Я же молясь к Тебе Господи и прославляя своего Создателя, в слёзном раскаянии во грехах и со смирением в душе, непрестанно взываю к Тебе: Господи услыши меня грешного (ную) (имя) прости, спаси и помилуй.
Аминь.
МОЛИТВА К АНАСТАСИИ УЗОРЕШИТЕЛЬНИЦЕ
Славлю и чту имя твоё святое – Анастасия.
Преклоняясь пред мужеством твоим и христианской любовию к узникам, молю тебя, великая святая Анастасия: Буди и мне рабу (бе) Божьему (ей) (имя) молитвенной предстательницей пред Господом и Царицей Небесной, да воззрят на меня с Небес с милосердием.
Ты, угодившая Господу, имевшая богатое достояние, потребила его не во сласть земной жизни, а во благо спасения узников. Златом и серебром ты выкупала у стражей православных христиан.
Сама опускаясь в гнусные ямы, очищала гниль и струпья на теле страдальцев, своими святыми руками влагала пищу в измученные уста, поила водой и утешала словом. Сама, пораженная немощью телесной, прикладывала все усилия, дабы облегчить страдания более немоствующих и жаждущих сострадания узников.
Через свои мучения ты прославила Господа и силу Его.
Дважды по тридцать дней мучимая в тёмной яме голодом, потопляемая с другими христианами на корабле, ты являлась пред изуверами невредимой.
Но ничто не смогло просветить души мучителей, всецело служащих дияволу. Великую страдалицу растянули между четырмя столбами и сожгли.
Взывая к имени твоему святому, молю:
Святая Анастасия Узоразрешительница, сама претерпевшая муки заточения, пострадавшая за веру христианскую, призови силу Господню и ко мне грешному (ной) рабу (бе) Божьему (имя). Да свободит меня Господь Иисус Христос, да призрит на моё смирение Царица Небесная.
Я же буду славить тебя, Анастасия, в сердце своём и в молитвах своих поминать имя твое святое, во всяк день живота своего – Анастасия.
Аминь.
С той неожиданной встречи прошло почти полгода, когда однажды в открытую калитку вошла молоденькая почтальон.
– Здравствуйте. А вам письмо. Сами почитаете или вам почитать? Очки ваши далеко?
– Здравствуй, дитятко. Проходи. Очки где-то в доме, если не спешишь, то почитай. Садись вот на скамеечку, да и отдохнешь немного, ведь целый день бегом, ноги небось подустали?
– Есть немного. Ну слушайте. Письмо от Ольги какой-то.

«Здравствуйте, бабушка Люба. Извините, что не удосужилась раньше написать, хотелось немного исправить свою жизнь и порадовать вас хорошими вестями.
Как вы и сказали я сразу поехала в монастырь. На воротах меня встретили не очень дружелюбно.
– Зачем приехала неблагодарная, уходи покуда псов не кликнула.
– Пустите меня к Софье. Я её тетрадь привезла.
– Тетрадь она привезла. Да ты знаешь сколько слез пролила Софья из-за тебя, сколько ночей простояла в молитве перед иконами за душу твою грешную.

– Я хочу попросить прощения у неё и у игуменьи.
Всю дорогу в поезде я думала, как буду прощения просить, а при приближении к цели чуть было не струсила и не убежала. Меня увидели ещё издали. Ну, думаю, всё, сейчас прогонят. Но случилось всё наоборот. Ко мне, как на крыльях, летела Софьюшка и кричала на ходу:
– Матушка, матушка, сестра Ольга приехала. Подбежав, она припала ко мне и обняла, как смогла.
– Я уж думала не увижу тебя. Ты голодна с дороги? Ты устала?
Подошла игуменья, и я от вида её измученного лица и влажных глаз рухнула перед ней на колени:
– Простите меня, матушка, недостойную.
Матушка, глубоко вздохнув, улыбнулась уголками губ и положила свою руку мне на голову.
– Бог простит. Встань дитя. Мы уж и не надеялись на благой исход. Одна Софьюшка говорила, что ты обязательно приедешь и тетрадь привезешь, что, значит, Господу было так угодно. Идем чаю попьешь и расскажешь, где была.
От слов игуменьи у меня камень с плеч свалился. Я достала из сумки тетрадь и бережно отдала Софье.
Я всё рассказала о вас. Написала записочку на молебен о вашем здравии.
 В зоне меня тоже встретили радостно. Теперь вот стараюсь нормальных людей по мере возможности защищать. Хотя есть случаи, что и совсем потерянные стали успокаиваться. В нашей зоновской церкви чистота и порядок, очень много вышитых икон. Мне Софья даёт книжки читать и молитвам обучает. Договорились с матушкой, что примут меня в монастырь на послушание.
Так что, бабушка, у меня все хорошо. Если вы не имеете ничего против, то я бы вам изредка писала, и буду рада, если отпишите хоть пару слов.
До свидания. С Уважением, Ольга. От прочитанного притихла моя помощница. Вот и ещё одну душу спас Господь, слава Ему.