Гром победы, раздавайся

               
     Мой необычайный пророческий дар, позволяющий заглянуть в будущее, как вот прямо сейчас, когда я прозреваю день варенья тоненькой медсестрички, лучше всех помогающей мне наеб...ть таящихся у порога, вновь сыграл свою зловещую роль в тайном деле, не подлежащем разглашению, осуществленном и овеществленном накануне ночью, опять приведшим к оскорблениям лучшей теннисистки Земли - будто она виновата в тупости наших соотечественников, отрастивших руки из жопы и сменивших мозг на говно - и смутным угрозам в пустоту сбежать, наконец, к Еве Браун, уже заждавшейся меня, так и представляю, как она психует и орет на доктора Геббельса, возмущаясь свиным хрюканьем ничтожных манипуляторов из племени недочеловеков, с какого - то перепугу отваживающихся учить всех желающих ( а их нет ) правильно есть бутерброд. Но в этот раз я не стал сносить аккаунты, менять фотки симпатичных девчонок на висельника Розенберга, изливать желчь и яд в виде сказочки, а просто, отпсиховавшись, присел покурить и вспомнил свои взаимоотношения с телевизором, закончившиеся моим триумфом : именно с этого все и начиналось, психуешь, бесишься, орешь матом, а потом просто посылаешь на х...й. Да загребитесь со своими фюрерами, экспертами, Малаховым. На х...й. Точно так же следует поступать разумному человеку и с иными информационными ресурсами, говорил же Фламбо патеру Брауну о тайнах мироздания, о книгах, упрятанных то ли в башке Бекхема, то ли в манде королевы, а вспомнив старшего сержанта Лаврова, я окончательно убедился в собственной правоте, потому спел старинную дембельскую песню, куртуазно и умозрительно раскланялся с недавними хорьками и енотами, мол, бывайте, и лег спать, глупо улыбаясь еврейской сестренке, словно сидящей рядом с моей постелью, по - турецки скрестив гладкие ножки, бормочущей любую чушь и дичь, лишь бы отвлечь меня от неизменных мыслей, загоняющих в угол, где я, по - любому, буду нокаутирован своей вечной соперницей и будущей единственной и неповторимой, смыкающей свои костлявые объятия все туже и жарче, так, что перехватывает дыхание, кружится голова, снова начинаешь падать в странные и непонятные состояния, кем - то именуемые обмороками, но я называю их приступами, не желая уподобляться корсетным девицам пушкинских времен, когда гниды были жирными, а Плющев и Варламов чистили сараи, то есть, занимались своим прямым делом, между делом отсасывая у Бортко и любуясь рожей Садальского, не забыв посочувствовать говенным хохлам, донельзя озабоченным приведением окружающего пространства в калообразное состояние своеобразно понятой демократичности и прав человека, не понимая, что к людям они, ну, никак не относятся, даже рядом не стоят. Впрочем, хер на этих унтерменшей, не пожелавших защищать украденный полуостров. Свиньи и точка.
     На днюху любимой родственнице надо подгонять историю. Настоящую. Про царей, например, стародавних, отеческих, могучих, типа, легендарного Гороха, ходившего опасно и буром, злоупорного мужчины в пестрядевых шкарах с лампасами. Короче, Кристиночка, дело было так.
     - Это чегой - то жа ? - Пронзительно осклабясь выкрикнул посол Кусумды в мозаичный пол расписного терема, метя валенки Гороха окладистой бородой. - Это по - каковски жа ?
     Мужественная поступь повергнувшего ниц посла особо приближенного к царю Добрыни заставила затрепетать посла Кусумды еще сильнее, он стучал зубами и скрипел шарниром, подползая к суконным валенкам царя, преспокойно сидевшего твердым задом на отеческом троне, изготовленном из забайкальского дуба валдоемистыми умельцами, сбившимися по весне в тесную кучку шабашистых рукодельцев, избравших бугром морячка Епифанцева, а замом - евонную подругу, гуслистую мадам Гершензон, донельзя возмущенную и - вообще.
     - Гы, - зареготал Добрыня, оправляя заморский дар, небрежно накинутый на могутные плечи. - То - то жа, суки рваные.
     Он пнул посла подкованными медными подковками сапогами, сначала левым, потом, само собой, правым, затем третьим, положенным по обету и достойному положению бояристого прихвостня, подарившего сестру царю, мать - соседу, отца - казахам, деда - Витухновской, на рассаду. Четвертый сапог, хитроумно пошитый ерусалимскими гадами Лесневскими, скромно стоял у печки, размышляя о парадигме и вспоминая ништяковые времена кратковременной оттепели, когда длинный лось Прохоров ввинчивался в толпу потно возбужденных животных винтообразным телом настоящего человека, отстегнувшего свои ноги по указу, непреклонный оппозиционер Кудрин вонюче пукал и скалился скотским рылом в озаренные предчувствием рожи толстомордых столичных жителей, приведенных самим Яшиным к Кашину, через Просвирнина и Ваенгу, через тернии к звездам, через жопу, через ахуй прямиком в пиз...у, где им самое место. Да, было время. Помнится ...
     - А ты забудь, - доброжелательно шепнул Ибрагим - оглы, трогая сапог шпорой, - откушай буженины, выпей винца, сходи на рыбалку, но вместо щуки поймай прицельный ядерный удар по глупой башке.
     - Да уж устал как - то, - признался, горестно вздыхая сапог, почесывая кудрявую голову истинного нордического типажа, - кажин ден удары, аж в ухе звенит. Они чего там ?
     - Читают, - вздохнул Ибрагим - оглы, укутываясь в бурку. - Добрыня - та чево учудил : умыкнул у какой - то бабы еврейско - хохляцкой обновку ейную, а на обновке той какой - то затейник написал карандашом химицким слово неведомое, красивое и краткое, вот посол, человечишко грамотный, и перевел его. И впал в ахуй.
     - Это правильно, - решил сапог, морща голенище.
     - А то, - согласился Ибрагим - оглы, надевая сапог на свои витые рога. - Ну, милок, соответствуй.
     Грохочущие звуки триумфального марша заглушили ничтожное завывание посла, луковое дыхание жарко пыхтевшего царя и победное покряхтывание Добрыни, уже примостившегося к тугому заду метущего бородой пол чужеземца. Первопрестольные замерли, поводя настороженными ушами и до смерти завидуя какой - то девке, родиться коей еще только предстояло, а вот уже.