Кодекс Боевой Подруги. 4

Триммер 4. Пей.
1.
Яша никогда не питала слабости к горячительным напиткам, была равнодушна к тому эффекту, что оказывает на разум алкоголь. Она и Писатель могли часами сидеть в уютной и достаточно просторной для столика с закусками и двух стульев лоджии, проводя время за тем, что Писатель называл «разговором в три бутылки вина». При этом бокал-другой приходился на Яшу, все остальное становилось достоянием ее собеседника.
Если бы не ученая степень, не огромный кладезь знаний, не глубочайший жизненный опыт и уже готовая, сформированная, целостная картина мира, то бог Дионис, нет сомнений, сгубил бы Писателя, отправил бы его в темные непролазные дебри энцефалопатийной деградации. Но нейроны в головном мозге Писателя были натренировано-прыткими: сколько бы он ни выпил, его мысль была относительно ясной, речь четкой, слова были подобраны к месту.
Писатель ценил Яшу за светлый разум, она умела несколькими словами смывать с новых, в угаре задуманных сюжетных ходов патину «творческого градуса», умела «протирать трезвостью» лирические или философские отступления, доводя их до блестящего совершенства. Но ни один из таких глубоких, таких чувственных, таких плодотворных диалогов не смог бы состояться, если бы на столе стоял только один бокал.
«Причащение от Дионисовой лозы» превратилось в настоящий ритуал. Ближе к вечеру, когда Яша возвращалась с работы, или уже в обед, если Яша оставляла салон на администратора, писатель торжественно выносил бутылку того вина, которое с этого момента становилось «вином дня». Это значило, что «по амбарам» уже таится еще штук пять-шесть бутылок с такой же этикеткой.
Вне зависимости от того, сколько пива и коньяку уже было принято с минуты пробуждения до этой самой, торжественной, минуты, первый бокал вина был действительно первым. Скрип и хлопок пробки, извлекаемой из узкого горлышка посредством штопора, плеск напитка в стенах широких бокалов, терпкий запах виноградного спирта в процессе декантации – все это в совокупности представляло собой священное служение, плодами которого становились новые темы бесед и новые строки произведений.
2.
Писатель совершенно отчетливо понимал свою зависимость, не скрывал и не стыдился ее. Тяготился? В какой-то мере – да, но лишь временами, в периоды «обнуления» здоровья. По поводу своей зависимости он часто напевал песенку про зеленого змия из кинофильма "Жили три холостяка":

Пить ученым просто стыдно.
Мы бросали – и не раз!
Мы, конечно, против пьянства,
Но и пьянство против нас.

Напевал, но при этом шутливо лукавил: не был он против пьянства, бросать не собирался, недостаток этот свой любил настолько, что любовью этой превращал недостаток в исключительное достоинство. А поскольку любой писатель – маг и чародей, поскольку призвание любого писателя и его великий дар – формировать действительность не только на страницах произведений, но и вокруг себя, то не только в Яшиных глазах, но и в восприятии других людей, с которыми им вместе приходилось пересекаться – продавцов, официантов, водителей такси – нетрезвость Писателя выглядела милой, органичной, естественной, а перегар играл роль пикантного парфюма.
Частые общения с врачами-«запойщиками» сделали Писателя пользователем подкованным, почти знатоком: он мог подробно описать все химические процессы, протекающие в организме при отравлении алкоголем, мог разложить по системам и органам тот вред, который наносят организму спиртосодержащие вещества. Но даже мысли не допускал, что когда-либо расстанется с Бахусовым алтарем.
- Без пива, - любил повторять Писатель, таким образом оправдывая собственную корпулентность - лицо, конечно же, выглядит тоньше, интеллигентнее, но при этом в чертах трезвого лица таиться грусть. А с пивом – пусть и толще, но веселее.
Писатель вообще любил повторять – фразы, афоризмы, цитаты, истории. Так был устроен процесс его мышления. Жизненный опыт извлекал нужный фрагмент с нужной полки памяти в нужный момент. Многое Яша знала уже наизусть. Писатель смущался и тут же замолкал, когда понимал, что повторяется, поэтому Яша старалась никоим образом не выказывать виду, что слышала эту историю уже не менее дюжины раз. «Repetitio est mater studiorum», - отшучивался Писатель и менял тему разговора.
3.
Когда за столиком на лоджии или за большим обеденным столом в столовой Писатель видел Яшу без бокала в руке, он терял к беседе всякий интерес. И Яша прекрасно понимала, почему. Несколько раз ей доводилось участвовать в творческих беседах абсолютно трезвой: в салоне происходили некие знаковые вечерние мероприятия – презентации, мастер-классы, рекламные съемки или модельные показы, а потому необходимо было сохранять трезвость мысли и ясность сознания. По долгу службы.
И в эти дни два собеседника – Писатель и Яша – не могли войти в резонанс, настроиться на общую волну. Вроде бы, говорили так же и теми же словами, но не слышали друг друга, были как бы в разных параллельных мирах. Темп речи, интонации, темы, интерес к тому или иному предмету разговора – все шло в разлад, все не совпадало, все не клеилось.
Писатель мгновенно грустнел и уходил в кабинет – работать. А Яша растворялась в пространстве дома, следуя третьей заповеди из «Кодекса Боевой Подруги»: «Умей стать незаметной». После чего скрывалась на запланированные мероприятия, от греха подальше. Но уходила с одной исключительно целью – чтобы вернуться, взять бокал и снова быть рядом, дабы не нарушать заповедь вторую.
Заповедь первая, «Не ревнуй!», рядом с Писателем оставалась практически без применения. Разве что эпизодичный флирт с официантками да пристальное внимание к редким красивым женщинам на пустынных до лета песчаных пляжах. Но таковые флирт и внимание не были действиями, направленными на знакомство, не имели цели завладеть, заполучить, обрести во владение. Скорее, это был взгляд социального анатома, а еще вернее – взгляд энтомолога, пополняющего коллекцию бабочек для ближайшей выставки. Таков уж писательский жребий – бросать образы, разговоры, впечатления в одну копилку, чтобы потом использовать их мазками нового замысла.
4.
Как-то Писатель целый вечер посвятил Булату Окуджаве – в доме звучали песни-стихотворения, в самые неожиданные моменты Писатель делал паузы и на подъеме, с придыханием пускался в длинные лирико-философские отступления. Он актуализировал те или иные предложения, требовал обратить внимание на тот или иной образ, просил обязательно запомнить то или иное четверостишие. Яша запомнила два катрена, которые, на ее взгляд, весьма точно отображали суть писательского действа:

Были дали голубы, было вымысла в избытке,
И из собственной судьбы я выдёргивал по нитке.
В путь героя снаряжал, наводил о прошлом справки
И поручиком в отставке сам себя воображал.

Вымысел не есть обман, замысел - ещё не точка.
Дайте ж дописать роман до последнего листочка.
И пока ещё жива роза красная в бутылке,
Дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке.

Запомнила именно эти два четверостишия, при том, что Писатель настаивал на внесение в реестры Яшиной памяти припева этой песни:

Каждый пишет, что он слышит,
Каждый слышит, как он дышит.
Как он дышит, так и пишет,
Не стараясь угодить.
Так природа захотела.
Почему - не наше дело,
Для чего, не нам судить.

Конечно же, Яша запомнила и припев. Она вообще за время общения с Писателем весьма расширила горизонты мировосприятия. Ей казалось, что она, как минимум, закончила несколько курсов института околовсяческих наук.
Выбор песен и исполнителей для тематических вечеров Писатель совершал спонтанно, эклектично, руководствуясь некими глубинными капризами и настроениями. Разбег по стилю, тематике, лексике, музыкальным направлениям и временным периодам был воистину неохватен и необъясним.
В доме не значилось мощной аудиосистемы, дорогих сабвуферов или высокочастотных эквалайзеров. Писатель не был меломаном, он был «словоманом». Наряду с Окуджавой, вечерами из колонок, присоединенных к компьютеру не самой новой модификации, звучали в кабинете Писателя песни Владимира Высоцкого и Аркадия Северного, Константина Никольского и Федора Шаляпина, Ильи Кормильцева и Леонида Утесова, Юрия Лозы и Гарика Сукачева, Павла Кашина и Виктора Цоя, Армена Григоряна и супругов Никитиных, Олега Митяева и Бориса Гребенщикова, Юрия Визбора и Константина Кинчева, Михаила Щербакова и Чижа… Да мало ли?
Иногда столовая превращалась в кинозал, и тогда небольшой плоский экран настенного телевизора предлагал двум благодарным зрителям немые ленты Чаплина и Эйзенштейна, мультфильмы Миядзаки и черно-белые шедевры Куросавы, шаловливые фильмы Тинто Брасса и добрые комедии советской поры. И всегда – последующее обсуждение, когда неспешное, когда бурное и задорное. И всегда – десятки записей в летучих блокнотах. И всегда – вино, целое море вина.
5.
Яша даже поверить не могла, что один человек способен поглощать такое количество спиртных напитков – ежедневно, практически безостановочно. Яше даже казалось, что с ее появлением Писатель стал пить значительно больше. Но собеседник успокаивал ее другим куплетом из той же песенки про зеленого змия:

Для распития напитков,
Убивающих талант,
Двум ученым аспирантам
Нужен третий аспирант.

- Один доктор наук вполне стоит двух ученых аспирантов, - любил шутить Писатель (как всегда, повторяясь, и Яша, как обычно, делала вид, что слышит шутку впервые). – А ты как бы третий. Мне так тебя не хватало, милый мой ученый аспирант. А теперь все стало на свои места.
- Я совсем не ученый, - улыбчиво-горестно вздыхала Яша. – Никаких дипломов.
Однажды Писатель после таких слов схватил чистый лист бумаги, нацарапал плохо пишущей ручкой шапку из шести корявых букв: «ДИПЛОМ», а внизу листа поставил размашистую подпись, перечислив все свои многочисленные регалии.
- Держи, - нетрезво сказал Писатель Яше. – Впиши сюда, что душе угодно. Ты уже три месяца провела в ежедневном общении со мной. Это что-то да значит?
- Значит, - согласилась Яша, благодарно принимая бумагу с каракулями. – Это очень многое значит.
Она сохранила этот «Диплом», но так никогда ничего туда и не вписала. Хотела, но не вписала. Так и не смогла определиться, какая именно область знаний достойна столь ценного дара – быть запечатленной меж словом «диплом» и подписью самого уважаемого Яшей человека на Земле. Без лести и преувеличений.
Яша действительно ценила каждое мгновение, проведенное за одним столом, на одной лоджии, в одной постели с этим человеком. И пусть иногда Яше казалось, что Писатель смотрит на нее сквозь размытую призму, что он видит не саму Яшу, а лишь некий обобщенный образ – образ, совмещающий лики секретаря, собеседницы, любовницы, домработницы. Лики всех прожитых, всех изображенных Писателем в романах женщин. И пусть.
Писатель стал непререкаемо значим для Яши, значимы вечерние беседы, молчаливые, не под руку, прогулки у моря и даже этот нелепый лист бумаги с надписью «Диплом». И уж, конечно, трудно было переоценить хрустальное касание винных бокалов в очередном тосте на двоих.
6.
Бокалов всегда было два. Заповедь «Пей» уже была основательно занесена Яшей в «Кодекс Боевой Подруги». Именно эта роль, суверенно выбранная Яшей для себя, это звание боевой подруги дарили гармонию в таких новых, в таких необычных, практически «односторонних» отношениях. Никакого дискомфорта не ощущала Яша от того, что Писатель всегда, даже при самом интимном общении, находился как бы на расстоянии полуметра. С такого, полуметрового, расстояния Яша и Писатель начали знакомство на первой прогулке по набережной, таким это расстояние оставалось и сейчас.
Яша была в чужой судьбе в той мере, в какой это было необходимо для хозяина этой чужой судьбы. Она была гостьей, не хозяйкой. Но Яша не считала, кто сколько давал, кто сколько брал, не пыталась выровнять весы взаимополезных даров. Знаменательно, что  привычка проводить вечерний час за бокалом вина осталась у Яши на долгие-долгие годы. И это стоило всего, что было отдано.
Однажды, сугубо из спортивного интереса, Яша попыталась пить наравне со своим собеседником. Первое время Писатель забавлялся, глядя на сморщенный Яшин носик, на мутнеющие глаза, весело слушал хитрозаплетения ее сбивающейся речи. Потом посерьезнел, но останавливать девушку не стал.
В какой-то момент довольно жестко предложил Яше отправляться спать, сославшись на то, что ему нужно немного поработать. Яша включила на автопилоте заповедь номер три, постаралась стать незаметной, но вышло у нее чуть хуже, чем никак. Она с грохотом прокатилась по лестнице, хотя до спасительной спальни на втором этаже оставалось всего несколько ступенек. К счастью, ничего не сломала и при поддержке своего мужчины водрузилась на постель, но как только голова коснулась подушки, прилетел волшебник в голубом вертолете и показал такое кино, что Яше пришлось ползком, на четвереньках, отвергая взмахами нетвердых рук помощь «собутыльника», переместиться в уборную. Длинные волосы мешали изливать недавно выпитое в биде (до унитаза оставался какой-то метр, но не хватило сил). Руки тряслись, организм решил извернуться наизнанку…
Утром было плохо, ужасно плохо. Писатель заботливо принес пиво, но его Яша тоже немедленно вернула прямо на пол у постели. Писатель вздохнул и набрал номер врачей. Отошла и частично восстановила силы Яша только на третий день, за что Писатель некоторое время ласково называл ее «мой глупенький Лазарь».
7.
Пришлось вносить коррективы в четвертую заповедь. Яша так и не смогла сформулировать четко текст этого вынужденного, всем телом выстраданного аддендума (нахваталась терминов в период общения с Фрилансером). Выходило что-то вроде: «Пей с ним, но в комфортных для себя объемах» или «Пей с ним, но не так, как он». Все время крутилась в памяти немецкая песенка из детской телепередачи «Mach mit, Mach’s nach, Mach’s besser», что в переводе означало «Делай с нами, делай, как мы, делай лучше нас». Так вот, применительно к четвертой заповеди этот веселый призыв не работал.
Такая перезагрузка показала Яше, как, собственно, мало еще она знает и понимает в мужчинах и в себе. Яша вновь начала упорные тренировки, стремясь отточить четвертое правило «Кодекса» - «Пей». Тщательно вымеряла комфортные порции, темп потребления, время принятия напитка, подбирала оптимальный терруар, сорт, градус, производителя и прочие характеристики  вкушаемых напитков. Спустя месяц Яша могла с гордостью сказать, что познала, наконец, меру и теперь способна этой меры придерживаться.
Яша полюбила простые человеческие радости. Вино позволяло, по выражению Писателя, «медленно смотреть на мир». Ничего не было краше, чем выйти вдвоем на лоджию в преддверье лунной ночи и, водрузив на столик початую бутылку красного полусухого вина, долго молчать в высокое небо, слушая песни звезд, ощущая запах птичьих крыльев и близкой морской волны. Или прикрыть окна в дождливый вечер, потягивать крепленую мадеру, слушать барабанную дробь, вдыхать потоки свежей влаги и ловить мурашками кожи редкие залетающие в оконные притворы капли.
Яша всей душой прикипела к этой лоджии, к этому дому, к этим разговорам ни о чем и обо всем, к  проникновенным вечерам на двоих, к «беседам в три бутылки вина».  Степенная приморская глушь стала для Яши сказочным миром, в котором взор чист, небо бесконечно и конца-края не видно новым впечатлениям, знаниям, ощущениям, горизонтам. «Пей, - говорила себе Яша, - пей все это, пока есть такая счастливая возможность».
8.
 - Сегодня звонила жена, - как-то сказал Писатель, откупоривая на лоджии «вино дня» и разливая его по бокалам.
Яша только вернулась из салона, еще не настроила мысли, еще не успела «медленно посмотреть на мир». Она не сразу все поняла, а когда поняла, - улыбнулась.
- Хорошо, - сказала она, окуная носик в терпкий аромат бордо.
- Жена прилетает завтра, - сказал Писатель.
- Хорошо, - вновь улыбнулась Яша.
- Наверное, я стану меньше пить, - усмехнулся Писатель, опрокидывая благородный напиток залпом и вновь наполняя свой бокал.
- Это хорошо, - согласилась Яша.
- Не был бы так уверен, - покачал головой Писатель.
Помолчав, он добавил:
- У нас есть сегодняшний вечер и наступающая ночь.
- Хорошо, - кивнула Яша.
Они соприкоснули бокалы в звонком хрустальном поцелуе. Вечер был тихим, ночь была короткой. Утром Яша покинула дом Писателя навсегда.