Плохие дела от гнилого сердца

               

   Июнь в тот год выдался тёплым. Рано зазеленели травы, радуя   многоцветием.   Реки, погуляв по низинным лугам, входили в свои берега, оставляя заполненные водой ямы, в которых осталась прозевавшая отлив рыба.
   Каждый год, начиная с мая, появлялись в наших местах прогуливающиеся по лесу, вдоль рек и на железнодорожных площадках вооружённые автоматами бойцы. С красными петлицами на гимнастёрках в красных погонах,  на которых желтели  две буквы  «ВВ». Это солдаты внутренних войск из ближних гарнизонов, в народе, немалая часть которого состояла из бывших заключённых и их потомков, называли «краснопогонники» и «снегири».  Весна время побегов. Бежали «зеки» из близлежащих и дальних  зон. В общественных местах расклеивались фотоориентиры на преступников. Местное население, привыкшее к этому, не обращало особого внимания на происходящее.
   В деревне Занаводная, что находится у одноимённого озера не далеко от  реки Ватсы,  жизнь шла своим чередом. К бабушкам на каникулы приехали внуки. Тихие улицы наполнились детским гомоном. До войны  это была  большая деревня и крупный колхоз. Война  изрядно проредила мужчин, вернулась только половина призванных на фронт. Больные, да искалеченные остались доживать дома, а остальные подались на работу в строящийся железнодорожный посёлок Вычегодский и Коряжму, где началось строительство целлюлозно – бумажного комбината. Добила деревню хрущёвская  оптимизация с объединением колхозов в совхозы и ликвидация «неперспективных» деревень.                Наступили такие времена, что не осталось в Занаводной ни одного мужика. Женщины состарились, но каждая вела своё  хозяйство,  корову, козочек, чем и жили. Дети не забывали родителей и приезжали не только на праздники, но и помогать. Посадить и выкопать картошку, накосить сена, заготовить дров. У Клавдии Степановны,  деревенские звали –  Клаша, Клавдия, детей не было, не успела завести. Перед самой войной сосватал её Николай в деревне за рекой Вычегдой и привёз в родительский дом. Немного и пожили, а тут война. Призвали её Николая вместе с отцом в армию, а вскоре   пришло извещение сначала на отца, а потом и на Николу –  пропали без вести. Не выдержала свекровь потерю сына и мужа, умерла. Осталась Клавдия одна. Так с тех пор, как и большинство деревенских вдов,  замуж не вышла. У других хоть родные кровиночки были, а ей Бог не дал. К симпатичной женщине с голубыми глазами, не большого росточка, трудолюбивой, спокойной по характеру  не раз сватались мужчины, но она ждала Николая. Так и старость пришла, но и в этом возрасте она не утратила былой привлекательности. Не прихотлива, да и много ли одной надо, но  держала козочку. Занималась врачеванием и сбором лечебных трав, готовила настои, отвары, травяные сборы. Денег правда  за это не брала, так если кто из еды что положит. Утром, как обычно,  встала рано. Обрядилась по хозяйству, выпустила козу в стадо и стала собираться  в лес. Договорились с подружкой Марией Ванюшиной пойти  цвету  да чаги пособирать, корешков копнуть.
Зашла к ней, а она суетится у печи. Увидав подругу, она полушёпотом стала оправдываться: – Ты уж меня извини Клавдия, вишь радость-то какая. Ночью слышу, кто-то шабаркается под окном, выглянула, охти мнешеньки, дочка с внучкой стоят! Приехали погостить. Семья вместе, так и душа на месте. Вот стряпаю, а они спят, устали с дороги. Может, не пойдёшь сей раз, опозжа вместе сбегаем, а сегодня посидим, погостимся.
Клавдия Степановна давно не видала Марию такой счастливой, она аж помолодела. Высокая, стройная, она  не потеряла былую красоту, разве что глаза чуть потускнели, волосы побелели, да морщинки проявились. Они в один день получили похоронки, с тех пор вдовствуют.
– Да нет уж Марьюшка, сбегаю. Далеко ли здесь?
– Ну, давай побегай, на обратном пути заходи. Осторожней будь.  Вона нынче  в магазине объявление весит, опять потюремщики побежали, будь они не ладны.
  Клаша хихикнула: – Да кому я, старая, нужна-то, да и взеть с меня нечего.
Пока шла до речки, собирала на лугу чистотел, хвощ полевой, ромашку. У реки встретила двух солдатиков, один высокий, здоровый, белобрысый, второй небольшого росточка, смугленький с узкими глазками.
– Ты, мать, куда направилась? –  спросил светленький. 
– В лес иду, милок, корешков покопаю, да, может, чаги найду.
– Слышала, что зеки бегают по лесам, не боишься?
– А чего мне бояться, и вы рядом, вон какие славные защитники, она улыбнулась.
  Перейдя речку по кочанному мосту, Клавдия Степановна вошла в густой сосновый бор. Высокие, толстые стволы деревьев с чайной окраской, стояли настолько близко друг к дружке, что, казалось, их кроны переплелись между собой, пропуская через себя редкие лучи солнца. Пройдя бор, она вышла на поляну, поросшую зверобоем. Насобирав отдельно в корзинку цвета, нарвала и большой букет, перевязав его тряпицей, чтобы удобней нести.
– Ну вот, можно немного отдохнуть и в обратный путь двигаться, –  подумала Клавдия Степановна. Приметила тенистое место,  туда и присела между двух  деревьев.  Достала бутылку молока и несколько шанежек. Вдруг между деревьев что-то промелькнуло, она увидела приближающегося человека и узнала в нём, одного из солдатиков, смугленького. Он подошёл и спросил:
– Ну, что, мать, насобирала травы?
– Насобирала милок, вот присела поись, присаживайся,  угощайся. На Марию брала шанег, а она не пошла, дочь с внучкой приехали, счастливая вся.
Солдатик присел около расстеленного на земле  цветастого платка, на котором лежали картофельные шаньги,  сказал:
– А мне нравятся ваши северные рыбники, шаньги и колобашки.
– Вот и  угощайся. А где напарничек твой?
–  Поохотиться решил. Уток видел, пошёл проверить, может, стрельнет кого, пожарим к вечеру. Солдатик снял с пояса фляжку, вылил из неё остатки воды и, показывая на бутылку с молоком, спросил:
– Можно налить?
– Наливай солдатик, наливай. Тебя как кличут-то?
– Марат, мать, желанный значит.
– Ишь ты желанный. Желанный гость али сын? А меня Клавдия кличут, можно просто тётя Клаша. А означает моё имя –  хромая, хроменькая. Батюшка нарёк, когда крестил. Не любила я своё имя, а вот ведь всю жизнь с ним прожила. Никола мой, ласково называл, Клавдийкой.
 Марат налил во фляжку молока.
– Желанный матушка и сын, и гость, –  и, запивая шаньгу молоком, не спеша ел.
– А где дедок твой?
 Клавдия Степановна помолчала и сказала:
– Пропал, на войне пропал.
Солдатик поел, после чего прилег, опёршись спиной на кочку и, заложив руки за голову, прикрыл глаза. Клавдия Степановна, стряхнула с платка крошки, завернула в него бутылку из под молока и положила в корзину, присыпав  цветом.
– Ну ладно, солдатик, ты давай лежи, отдыхай, а я потихоньку поковыляю домой.
Она стала подниматься. Солдат живо вскочил  и, глядя, как неловко копошится, пытаясь подняться, бабка, сказал:
– Не спеши, давай полежим вместе.
Клавдию Степановну будто, по голове стукнули. Она села и с испугом посмотрела на  солдата.
– Ты, парень, случайно, не ошалел со старухой-то лежать? – в голосе её слышалось недоумение. – Неужто девок молодых нет? Мне уж за семьдесят годков, помирать пора, а он полежать хочет. Она пыталась говорить уверенно, но голос немного дрожал.
Солдат поднял с земли автомат и направил на бабулю.
– Побойся Бога, антихрист, не бери греха на душу. Всю жизнь ведь маяться будешь, жалеть, если изгвоздаешь, испоганишь солдатскую вдову. 
– Ладно причитать, – он сделал два шага в её сторону, наклонился над ней и, держа в одной руке автомат, другой схватившись за подол юбки, сдёрнул её.
Баба Клаша вскрикнула и машинально прикрыла низ живота ладонями рук. Она сидела  в нательной сорочке и кофточке, и с ужасом смотрела на насильника.
– Ещё  рявкнешь, пришибу, – прохрипел солдат и тряхнул прикладом автомата над головой старухи. Бросил оружие в сторону и навалился на бабку. Ерзал на ней, пытаясь расстегнуть  галифе, потом плюнул себе в кулак и сунул его между ног. Он делал резкие торопливые движения лёжа на бабе Клаве и пыхтел… Кончив, встал, подтянул кальсоны и спрятав  свою «шкурку», застегнул галифе и гимнастёрку. Руки его дрожали, он спешил,  понимал, что совершил большой грех, преступление и надо бежать, скорей бежать из этого места. Схватил  автомат с земли и побежал в сторону реки. Бабка, распластавшись,  лежала на траве, «остекленевшие» глаза смотрели на солнце, тело вздрагивало. Когда Клавдия Степановна пришла в себя, солнце, перевалило за полдень. Неслушающимися руками натянув юбку и застегнув кофту, она встала и, пошатываясь, пошла в деревню.
Мария нет-нет да и посматривала в окно в надежде увидеть Клавдию, но она не появлялась. «Наверное, просмотрела», – думала  она. «Почему тогда не зашла?» – она забеспокоилась. Сунула ноги в чёботы и пошла к Клавдии Степановне.
Подругу она застала на улице у бани, стоящей в большом ушате, и поливающей на себя воду. Увидев Марию, она схватила рядом лежавшую простынь, укрылась ею и, шатаясь пошла навстречу. Мария почувствовала неладное и бросилась к ней.
«Что случилась Клавдийка, ты почему не зашла?» –  она смотрела на подругу и не узнавала её. Клавдия обняла Марию и разрыдалась. Немного успокоившись, она позвала подругу в дом и рассказала о своей беде.
«Охти мнешеньки, ирод окоянный, этож надо, зверьё проклятущее!» –  причитала Мария. Голос её дрожал, чувствовалась растерянность.
«Машенька, милая, позор-то какой! Ради Бога ни говори ни кому, срам-то какой, не выдержу». Клавдия Степановна сидела на кровати, нервно перебирая пальцами своих рук. Плечи её опустились, а сама сгорбилась, словно сломалась.  «Клавдия, выпей настою и ложись спать, тебе надо успокоиться», – Мария помолчала. – «Может, мне у тебя ночевать?»
            «Нет, Марьюшка, я одна отлежусь, а ты иди лучше подои Мальку, а то я совсем хворая». Мария обрядилась быстро и вернулась. Выпив травной настойки, Клавдия прилегла и вскоре ровно задышала. Мария вышла из избы и, потихоньку прикрыв дверь, пошла домой.
            Утром, чуть свет, Мария Ивановна побежала к подруге. Зайдя в избу, она увидела Клавдию, та сидела на кровати с подушкой в руках  и, внимательно рассматривая,   забирала с неё что-то двумя пальцами и  кидала на пол.
    «Здравствуй,  Клавдийка», – поздоровалась Мария и внимательно посмотрела на неё. «Ты чего подушку изучаешь?»  Клавдия Степановна глянула на подругу: «Блохи завелись, кусают», – и, посмотрев по сторонам, продолжила, – леший-то тот, ночью приходил, убить хотел.  Коленька мой меня спас. Вытолкал ирода окаянного, вытащил нехристя из избы».  Мария Ивановна поняла, что с подругой случилось страшное. Она выбежала на улицу и остановила деревенского паренька Мишку Стёпчикова, ехавшего на велосипеде. «Мишенька, миленький, поезжай в Козьмино, скажи фельдшеру Валентине Николаевне, чтобы ехала в деревню», – она заплакала. – «Клавдия Степановна умом тронулась».
Фельдшер приехала быстро, сама мотоцикл водила. После  укола баба Клава уснула, а к вечеру во сне и умерла.
В деревне обсуждалось загадочное  умалишение и смерть бабы Клаши. Никто не мог разуметь, что случилось с тихой скромной старушкой. Примерно через месяц после смерти бабы Клаши, ребята нашли в лесу её корзинку. Снова поползли слухи по деревне о странной смерти бабушки. Мария Ванюшина очень переживала смерть Клавдии Степановны, но, никому и словом не обмолвилась о том, что ей поведала подруга. Она хранила тайну, как последнюю волю умершей и лишь перед своей кончиной рассказала секрет своей дочери.