Кружева

В нашем доме жила прелестная девочка Анечка. По-другому ее никто и не звал. У нее были длинные золотистые локоны, очаровательные платьица и по-заграничному звучащая фамилия. Всему этому я немножко завидовала, особенно локонам. У меня стрижка была короткая и практичная, а вместо платьев мама обычно предлагала мне шорты. С другой стороны, я относилась к Анечке свысока, поскольку та была младше меня чуть ли не на два года. Но был еще один повод для зависти: ее роскошная мама. Моя мама редко носила украшения, стриглась коротко и выглядела решительно и немного сурово. Анечкина мама была тонкая, хрупкая, изысканно и необычно одетая женщина. Вечером, возвращаясь с работы, она проходила по нашему двору, источая запах духов, в длинных юбках, в удивительных туфлях на тонких каблуках, в пене кружев на жабо блузок. Этих кружевных блузок у нее было море, по крайней мере на мой взгляд, и она меняла их каждый день. Мы с Галкой пристально вглядывались в кружевные узоры, а потом обсуждали их в духе: "Видала, у нее там цветочки с дырочками?" Мы долго рассуждали о том, как бы мы распорядились такими блузками, если бы они принадлежали нам. Мечта росла-росла и выросла в план. План был хитроумный и рассчитанный на долгосрочную подготовку.

Для начала предстояло очень крепко подружиться с Анечкой. Мы начали приглашать Анечку в наши игры, уводить ее от дома в близлежащий магазин "Весна" рассматривать выставленную там бижутерию и косметику. Мы начали брать ее в игру вышибалы, в которую до этого допускались только солидные люди старше шести лет. Мы принесли и показали ей своих пупсов. Эти пластмассовые пупсы стоили в нашем "Зайчике", по-моему, копеек десять. К ним прилагался кусочек ткани, изображающий одеяльце, может еще кусочек ленточки, но в общем-то они были довольно-таки голые. Задачей владелицы было своего пупса одеть. Как выяснилось, для этого лучше всего подходили старые мужские синтетические носки. У них отрезался носок, в нем проделывались дырочки для пупсовой головы и ручонок, - получался свитер. Можно было, орудуя иголкой, соорудить и штанишки, но они плохо держались. Уроки шитья нам преподала девочка Марина с пятого этажа. Мы с Галкой не очень заморачивались ни аккуратностью швов, ни реальным возрастом используемых носков, и быстренько порезали все носки в доме, свои и чужие, на одежду пупсикам. Все это богатство, пупсное приданное, носилось в коробочке и редко кому открывалось, ну только разве уж самым лучшим подругам. Вот мы и поделились с Анечкой своим самым сокровенным. Анечка загорелась. Уже через день у нее был свой пупс. Мы дали ей в руки иголку и показали как продевать нитку. Я пожертвовала носком. В нашем швейном кооперативе нас стало трое. Мы размышляли о моде. Мы обсуждали наряды. Мы все чаще ходили в "Весну" черпать вдохновение. Мы накопили денег по копеечке и купили вскладчину пронзительного цвета лак для ногтей. Вечером мама оттирала его от моих пальцев и ладоней вонючим ацетоном, проговаривая: "Ацетон разъедает легкие, он ядовит". В общем, наша дружба очень и очень окрепла. Анечкина мама поначалу опасалась нашего дурного влияния на ее хорошую девочку. Она насторожено присматривалась к нам, но время шло, а ничего плохого не случалось. Моя мама приглашала нас в гости, поила нас чаем и кормила яблочными пирогами, которые она тогда почти каждый день пекла, поскольку это еда, а другой еды было не достать, а мука была всегда, и яблоки летом тоже. Анечкина мама решила ответить встречным предложением. "Анечка, почему бы тебе не пригласить подружек в гости на чай?" Мы поняли, что пробил наш час.

- Анечка, наши пупсы ужасно плохо одеты. Посмотри на них. Ну что это за убожество. У них нет ни одного настоящего платья. Вот если бы у нас была материя покрасивее!
- Ну у нас же нет...
- А вот у твоей мамы так много красивых платьев и блузок! Если мы потихоньку срежем кружева с одной самой старой блузочки, она даже не заметит. У нее их ведь миллион!
- Я не знаю, -пролепетала Анечка, - она может заметить и рассердиться! Нет, я не думаю, что это хорошая идея.
- Не, ты не должна так говорить! Да не бойся ты, все будет хорошо! Она ничего не заметит. А мы поделим кружева на три части. У нас будут такие наряды для пупсикиов, что все обзавидуются! Одеяльца! Покрывальца! И если еще с розовой ленточкой, у моей мамы есть одна в коробочке, я видела.
 Анечка поняла, что ей с нами не справиться.
- Ну хорошо, сколько нужно блузок? - тусклым голосом спросила она.
- Ну, максимум две, - милостиво сказали мы, - не боись! Вперед!

Мы пошли на дело. Анечкина мама, как всегда прекрасная собою, открыла нам дверь и пригласила в комнату, в углу которой коричневой полировкой загадочно сиял большой платяной шкаф. В нем хранились наши сокровища.
- Анечка, покажи девочкам свои игрушки, - ласково предложила ее мама, - а я пока пойду на кухню, сделаю чай.
- А давайте я вам помогу,- резво вызвалась я, - я очень хорошо умею делать чай и на стол накрывать, меня мама научила!
- Ну конечно, деточка, пойдем.
"Ножницы!"- прошипела я страшным голосом, но только одним уголочком рта. Соучастницы, немного бледные, кивнули мне вслед. И вот, пока я заговаривала маме зубы на кухне, всячески мешая ей вернуться в комнату, а дрожащая как лист Анечка маялась в коридоре на стреме, свершилось ужасное. Две самые-самые, самые пышные, самые кружевные блузки были тихо-тихо извлечены из шкафа, так, чтобы дверца не стукнула. Маленькие маникюрные ножнички моей мамы были тихо-тихо вытащены из глубокого кармана Галкиного сарафана. И раскрылись, и вонзились, и началась работа. Галка резала по живому, прямо по ткани, чтобы быстрее вышло. Совесть ее была не чиста. Мною тоже овладело некое беспокойство.
- Анечка, как вы там? Почему так тихо? - крикнула мама.
- Все хорошо, мамочка, - исключительно фальшиво отвечала та, но голос подвел ее.
- Что вы там делаете? Чай готов! - и с этими словами, полностью игнорируя мои попытки как-то кинуться ей под ноги и задержать ее, она прошла в комнату. Страшный вопль сотряс стены. "Вон! Немедленно вон! Убирайтесь! Чтобы духа вашего! А ты, а ты! Я немедленно отправляюсь к твоей матери! А с тобой, - это уже к Анечке, белой от ужаса, - я поговорю после!" Мы пробками вылетели из квартиры и бежали с восьмого этажа по лестнице вниз, вниз, прыгая через две ступеньки и круто разворачиваясь на поворотах лестничных пролетов, пока не оказались на втором этаже у мусорного бака за лифтом; там у нас был, так сказать, штаб.
- Что теперь будет? - слезливо спросила Галка. - Меня мама убьет!
- Не знаю. Меня мама наверное убивать не станет, а то кто ей будет помогать посуду мыть, но ничего хорошего не будет, - мрачно отвечала я.

Наши мамы сурово разобрались с нами. Я в углу простояла, наверное, целый день. Мама водила меня извиняться, но извинения не были приняты, как впрочем и деньги за блузки. Анечкина мама отдала несчастные блузки перешивать, чтобы хоть как-то скрыть страшные порезы. Анечка не выходила на улицу гулять почти месяц, такое было ей наказание. А когда вышла, не подошла к нам, мама запретила ей с нами дружить. Потом я переехала в другой дом, потом пошла в школу. Все стало забываться, но с Анечкой мы с тех пор так и не подружились обратно. Встречая ее маму на улице, я старалась поскорее укрыться за углом, ну так, на всякий случай. Я думала, что она не простила меня. Но когда прошло двадцать лет, и я выходила замуж, в утро перед свадьбой моя мама принесла мне очень изящный букет необычайно красивых роз.
- Анечкина мама просила меня подарить тебе этот букет от ее имени. Она специально выращивала эти розы и очень тревожилась, что они не зацветут ко дню твоей свадьбы. Она просила передать тебе, что все давно забыто, а о той истории с кружевами она вспоминает только со смехом, и рассказывает ее на вечеринках. Она очень рада за тебя!

И хотя на празднике было много цветов, целые ведра пышных кубанских роз, я отправилась в ЗАГС с букетом, подаренным мне Анечкиной мамой. А кружева я не очень-то и люблю.