Про коммунальную квартиру

В моей жизни мне несколько раз приходилось делить жилплощадь с не-родственниками. Про самую первую коммунальную квартиру мне нечего особенно сказать. Она была самая обыкновенная, с тараканами, со множеством столиков на убитой кухне, с одним туалетом в конце длинного, как туннель, коридора. В общем, такая, какие уже были сотнями описаны в русской литературе двадцатого столетия. По счастью, я там фактически не жила, так только, ночевала наездами. Мы с мамой довольно рано в моей жизни уехали в один подмосковный академгородок, за что я ей очень благодарна. Академгородская жизнь по сравнению с московской - приволье, покой, природа (была), тусовка с утра до ночи (при желании), и никакой борьбы за существование. У нас была огромная, как тогда казалось, четырехкомнатная квартира; у меня, естессстно,  - своя комната. Когда пришла пора отправляться на учебу в Москву, как по заказу, подошла наша очередь на новую квартиру. Так что во время учебы я жила в гордом одиночестве  в трех комнатах на Юго-Западе, с видом на кольцевую дорогу и леса за ней. Казалось, мне уже никогда не пережить ужасов коммуналки. Но, как вы понимаете, от тюрьмы, сумы и участи Мумы не пристало зарекаться. В какой-то момент мне показалось, что учебы мне недостаточно, и очень захотелось выйти замуж. Замужество рисовалось мне в мечтах этаким райским цветущим островом, на котором загорелая я нежно обнимаю моих здоровеньких, умненьких детишек одной рукой, мужественного красавца другой рукой, и все это на фоне хорошенького маленького домика с цветущим садиком. Надо сказать, что над этой программой я работаю и по сей день, но все время что-то не так: то садик не цветущий, то дети - идиоты.

Человек, избранный на роль красавца (ниже сокращаемый как ЧИРК, или просто Чирк), прописан был в Москве, но работал в другом академгородке, где делил комнату в общаге с двумя другими такими же бедолагами. Когда стало понятно, что от брака со мной ему отвертеться не удастся, остро встал вопрос о том, где же мы будем строить новую ячейку общества. Сначала было предложено, чтобы я водворилась к его родителям в сталинский дом в центре Москвы, а он бы меня два раза в неделю навещал. Но это не было выходом из положения, к тому же московская жизнь, как я уже сказала выше, ну и т.д., и т.п. Тогда Чирк отправился к директору того Института, в котором работал, и сказал ему: "Юрий Иванович, я тут собрался жениться..." Юрий Иванович не даром слыл самым умным из всех академиков АН СССР, он сразу все понял. Если Чирк сообщает, что хочет жениться, так это не потому, что он собирается весь Институт пригласить на свадьбу. Это он угрожает, что уйдет в другой институт, если ему не выделят квартирку или комнатку. Юрий Иванович почесал в затылке и сказал:" Ну ладно, есть у меня одна комната из директорского фонда. Можешь через месяц въезжать".

Очень довольные собой, ровно через месяц мы отправились по указанному адресу. Комнатка, которую нам выделили, оказалась частью коммунальной квартиры из двух комнат. На пороге нас встретила высокая девушка с прической под Анджелу Дэвис.
- Привет,- сказали мы, - нас зовут Лида и Чирк, мы теперь тут будем жить.
- Привет, - ответила она с легким грузинским акцентом и с сильным интернациональным удивлением, - меня зовут Наташа Маридзе. Но только в той комнате уже живет одна женщина. Правда ее сейчас нет, она уехала в Москву.
- Ничего не знаем, - сказали мы, - нам директор дал ключи и разрешил заселяться.
- Ну, я не знаю, очень странно. Наверное, все проясниться позже. Вы правда вот так сейчас и заселитесь? Ну тогда вот эта будет ваша комната.
- Правда, - хором ответили мы и вошли.
Комната оказалась довольно большой, в индивидуальных квартирах такого типа в ней была бы гостиная. Там стояли гостиничного типа кровать, тумбочка, стол и шкаф, все из ДСП. На кровати, на тумбочке и в шкафу лежали чьи-то вещи, на полу стояли тапочки, на гвоздиках висели халат и дождевик. На подоконнике расположились коробочки с чаем и печеньем. Мы аккуратно собрали все это и засунули в тумбочку. Ничто не могло помешать нам вить свое уютное гнездышко, даже чужое бомжевание. Через пару дней, когда Чирк отправился на работу, а я увлеченно вила гнездо, дверь тихонько заскрипела, и в светлицу вошла, ну царь, не царь, но какая-то тётя. Она посмотрела на меня в страшном потрясении и спрашивает:
- Кто вы, и что вы делаете в моей комнате?
- Я тут теперь живу, - пролепетала я в ответ.
- А я где, по-вашему, живу? - возопила она. - Где мои вещи?
- Они тут, в тумбочке.
- Кто вам позволил трогать мои вещи? Я сейчас милицию вызову!
- Наверное, это недоразумение. Вы тут на каком основании живете?
- Мне разрешил тут жить ученый секретарь Института! Я вдова академика!
- Ну, а мне разрешил тут жить директор Института. И я пока не вдова, скоро мой муж придет.
- Это неслыханно! Еще и какой-то муж! Я немедленно пойду и разберусь с вами!
И с этими словами она, пыхтя от негодования, умчалась в сторону Института. Вернулась через два часа, молча собрала свои вещи и ушла. Больше мы ее не видели. Так мы стали полноправными и единоличными владельцами комнатки.

Теперь немного об ужасах коммунального быта. Сначала нас было пятеро: мы вдвоем, Ната с Гией и их дочь Анна. Потом у нас появилась Маша, потом у них- Мэри, а у нас - Петр. Стало нас восемь на не знаю сколько, но мало, квадратных метров. Все мы стали друг для друга дядями и тётями: тетя Лида, тётя Ната, дядя Чирк, дядя Гия. Самый главный запомнившийся ужас был такой: насмотревшись телевизора в день Седьмого Ноября, Маша и Анна устроили праздничную демонстрацию. Посадили слабо сопротивлявшихся Петю и Мэри на санки, дали им в руки полотенца, изображавшие флаги, и с песнями начали таскать эти санки взад-вперед по всей квартире. Тут пришел с работы дядя Гия. На него по коридору надвигалось шествие: знамена реяли, девочки громко орали, малыши горько рыдали, а потом сразу же, без переходов, заливались смехом. Песок противно скрипел под полозьями санок, процарапывая в полу глубокие борозды. Посмотрел на все это дядя Гия и сказал: "Ужас! Кошмар какой-то! Сумасшедший дом! Может мне обратно на работу пойти?"

С нашими грузинскими соседями мы прожили таким образом несколько лет. С песнями под гитару, шашлыками, хинкали и массой гостей. Но всему хорошему приходит конец. В один прекрасный день они объявили нам, что получили однокомнатную квартиру в доме неподалеку, и что намечается переезд. Вот уехали они, а на их место въехал другой коммунальный сосед, по имени Пронин, по должности - стажер, а по совокупности - стажер Пронин. Стажер Пронин был человеком симпатичным, но любителем побиться за свои права. Ему не очень нравилось, что мы со своими двумя детьми все время норовили занять четыре пятых жизненного пространства вместо той половины, которая полагалась нам по ордеру. Эскалация напряжения произошла на утро после гигантского праздника по поводу защиты Чирком диссертации. Защищался он вместе со своим приятелем Шуриком, на одном ученом совете. Банкет решено было производить у нас, потому что у Шурика с жильем было еще труднее, на рестораны денег ни у кого не было, а на улице было холодно, и о шашлыках не могло быть речи. Деталей банкета я не помню, но помню детали того хмурого утра, которое наступило потом. С тяжелой головой я вышла в нашу коммунальную кухню. Сизый свет, пробивавшийся из-за зимних облаков и через не очень чистое окно, освещал груды грязной посуды, пустых бутылок, заляпанных жирными пальцами стаканов и объедков на блюдах. Недовольный стажер Пронин уже оттащил свой столик к стене, и расставил свои стулья вокруг него. Теперь он был занят поисками своего остального скарба.
- Лида, тут вчера висела моя прихваточка. Где она?
- Вот, извини, мы ее вчера тут использовали.
- А еще у мня тут была такая тряпочка. А она где?
Я, слабым голосом:
- Вот тебе твоя тряпочка...
- А где мое полотенце? Ты что, заляпала его?
- Я его сегодня постираю!
- А еще я не досчитался трех вилок, двух ножей, и пяти стаканов.
- Да я еще не всю посуду помыла, отдам я тебе твои ножи, не волнуйся.
- Ну-ну, - покачал головой стажер Пронин. - Всю ночь орали, спать мне не давали. Ладно, я на работу пошел, надеюсь, к моему возвращению все снова будет, как было!
С этими словами он отправился в коридор одеваться. И немедленно оттуда донесся возмущенный крик: "А где мои ботиночки?!". Тут уж я не выдержала, выскочила в коридор и тоже заорала:
- Слушай, Пронин, отстань от меня, у меня голова болит! Что ты ко мне привязался? Что ты, как младенец какой-то, ничего сам найти не можешь? Сам ищи свои поганые ботинки!
- Не, Лид, я честно! Тут вчера стояли мои сапоги, а теперь их тут нет! А вместо них какие-то чужие, - удивленно глядя на меня, ответил он.
Я подошла и, преодолевая желание дать ему по башке, посмотрела. Действительно, Пронинских башмаков не было, а вместо них стояли похожие, но совсем другого размера, башмаки моего брата. Мне стало одновременно и стыдно, и смешно.
- Ну, одевай пока эти, - предложила я. 
- Не, я их одевать не буду, а то мы с ним так и будем ходить друг за другом, чтобы обменяться обувью. Надену пока кроссовки, авось за один день не помру от холода, - умиротворяюще сказал стажер и ушел. Через некоторое время утомленные гости начали собираться заново. Одним из последних появился мой брат, и конечно, в Пронинских сапогах. Его вчера вечером увел к себе ночевать наш друг Андрей Михайлович. Уходили они с трудом, опираясь друг на друга, и вид у них сегодня был очень бледный.
- Братик, а ты знаешь, что ты вчера так напился, что в чужих ботинках ушел? - спросила я.
- Правда? Это чужие? - удивился он, - То-то я думал, какому же это идиоту среди ночи пришла в голову мысль в мои сапоги молнию вставить?

Довольно быстро после этого наступила перестройка. Границы, что были на замке, приоткрылись для молодых ученых. Сначала мы уехали за границу и оставили Пронина в покое, потом вернулись но короткое время, потом Чирк снова уехал, потом, в его отсутствие, нам вдруг выделили квартирку в новом доме. Мы были в числе последних счастливчиков, получивших от распадающегося государства жилье. Друзья помогли мне переехать, но это уже совсем другая история, которую я когда-нибудь расскажу. Со стажером Прониным мы расстались во вполне хороших отношениях, но и сейчас, через двадцать пять лет, думая о нем, я в первую очередь внутренним слухом слышу: "А где мои ботиночки???!!!"