В монастыре

АЛЕСЯ

Когда умерла мама, Алесе было семнадцать лет, Насте едва исполнилось двенадцать. Это непоправимое и несправедливое событие оказалось вдвойне тяжёлым ещё и потому, что сёстрам, как им тогда представлялось, не на кого было опереться среди родных.

Так получилось, что, долго и серьёзно болея, перенеся сложную операцию на сердце, Ирина, мать девочек, сосредоточилась на своих переживаниях, болезненно воспринимала непонимание и невнимание по отношению к себе, а тут еще суматошная жизнь на три дома: муж на Севере, дети у бабушки плюс хлопоты с обустройством новой квартиры. Ирина не хотела прощать обиды никому и, умирая, отреклась от матери, мужа, сестёр и завещала эту неприязнь дочкам.

Хоронили Ирину в монашеском одеянии по обычаям монастыря, куда она перебралась в последние дни жизни. Здесь, если умрёт, просила приютить и дочек. Воля её была исполнена.

На похоронах девочки заявили отцу, которого в последние годы видели очень редко, что с ним не поедут, а останутся при монастыре: Настя будет ходить в школу, а Алеся, как обещала маме, еще раз попробует поступить на художественный факультет. Он оставил миллион рублей на книжке младшей дочери и уехал.

Сёстры прожили в монастыре год, потом еще одно лето и одну осень. Наконец, оставив свою речную работу и всё, что держало его на Севере, вернулся папа. Настя, недолго думая и улучив подходящий момент, вернулась домой. Однажды после уроков в школе она просто пошла не в монастырь, как обычно, а побежала к папе, который ждал её на углу.

Алеся этого сделать не могла. Не только потому, что в последнюю ночь рядом с мамой пообещала ей остаться в монастыре, но и потому… Она вдруг вспомнила, как когда-то она, еще маленькая, в длиннополой шубке ни с того, ни с сего смело села в чужую оленью упряжку и укатила в тундру и как перепугался тогда папа… Как весело было с ним, когда долгими летними вечерами они всей семьей плыли на его пароходе вниз по Енисею… И какой обалденный обед он мог приготовить, пока они с мамой бегали на лекцию астролога или на проповедь. А вот уйти к нему она не могла – папа был ей всё-таки не родным… Да, она носила его фамилию и отчество, с детства привязалась к нему, но, наслушавшись разных кошмарных историй про отчимов, на всякий случай остерегалась.

БАБУШКА

Евгения Ивановна пришла в редакцию, побывав накануне в горисполкоме и совете по делам религий, сама не своя. Коротко поведав историю своей семьи и семьи дочери Ирины, выдохнула:

- Алесю готовят к постригу! Помогите…

Бабушка всю жизнь проработала учительницей, в младших классах. Ни она, ни ее дети и ученики не изучали закон божий, воспитываясь вне религии. Оставшись без мужа с тремя маленькими дочками на руках, она тянула двойную лямку: утром вела уроки, а вечером, чтобы никто, не дай бог, не увидел, мыла в школе полы. Старших Иру и Таню вынуждена была отдать в интернат. Ира, очень впечатлительная и ранимая, первой не выдержала там, мама забрала домой сначала её, а спустя год – Таню.

Наконец девчонки выросли, получили образование, профессию. У каждой появилась своя семья. Ирише везло меньше других. Уехала поступать в столичный институт и вернулась с малышкой на руках, так и не поступив. Обида за дочь точила сердце Евгении Ивановны, но маленькая Алеся, хлопоты вокруг неё приглушали досаду, тем более что крохотная девчушка была так похожа на бабушку.

До самой школы Алеся жила в основном у бабушки, мама работала на Севере, там вышла замуж, потом родилась Настя. С тремя внуками: Ириными девочками и Таниным мальчиком – Евгения Ивановна уезжала на лето в литовский курортный городок Друскеники, снимала там комнату. Как только управлялась? Страшно вспомнить. Но в те годы у неё еще хватало сил, это сейчас и одышка, и ломота в пояснице, и мучительные судороги в ногах, и спасительный валидол в кошельке.

Когда Алеся училась уже в старших классах, она, Настя и мама вернулись к бабушке и жили у нее, пока не купили свою квартиру. Бывало, Алеся провозится и, не успев толком поесть, летит сломя голову в школу, а бабушка – следом за ней с бутербродами и термосом. Когда Ирине делали операцию в Киеве, Евгения Ивановна отправилась туда с десятилетней Настей, уж очень хотелось дочери увидеть девочку – они и родиться-то умудрились в один апрельский день.

- Простить себе не могу, что не остановила Иру в ту роковую пятницу!.. – сокрушается женщина, и голос её срывается. – Но я не знала, что ей так плохо, что она решилась уйти в монастырь! Она ведь такая скрытная, такая чужая стала…

Пять дней молились монахини о здравии Ирины, самозабвенно, до исступления молилась Алеся, но мама желтела и угасала, потом вызвали «скорую» - и на второй день в инфекционной больнице она умерла, так и не помирившись с бабушкой.

Эта беда тисками сжала маленькое изболевшееся сердце Алеси. Ни слезинки не проронила она на похоронах, но злая обида на всех, кто вольно или невольно не спас, не выручил, не поддержал маму, навсегда поселилась в её душе. Чего-чего, а упрямства и твердости девушке было не занимать. И уж если что-то она пообещала (положим, маме, что останется при монастыре и будет учиться), постарается исполнить. Правда, мама просила её не расставаться с Настей, а теперь они порознь…

- Не ходи сюда и не становись на моём пути!.. – гневно шептала Алеся бабушке в мгновенья мимолетных свиданий в монастыре. – Я сама хочу здесь остаться, меня благословила мама!

И только в больнице, куда летом попала внучка, вспоминает Евгения Ивановна, можно было поговорить с ней спокойно и обстоятельно, даже убедить в чём-то, и девочка соглашалась. Она хотела учиться живописи, несколько лет занималась в детской художественной школе, дома хранится кипа её работ. Поступая в университет, сдала экзамен по рисунку на «отлично», а из-за белорусского языка полбалла не хватило, чтобы стать студенткой. А потом – мамина болезнь, предчувствие ею скорой смерти, отчаяние и страх, неожиданное для семьи и глубокое погружение Ирины в религию, приобщение к ней девочек. Но и в монастыре не покидала Алесю мысль об учении искусству живописи – здесь обещали направить её в школу иконописи. Подумав, девушка решила, что это как раз то, что нужно сейчас её душе. Смирились с этим и в семье.

Однако поворот событий вызвал шок у бабушки и отца. Вскоре после побега Насти из монастыря Алесю решили постричь в монахини (инокини) и сообщили об этом родным. В те сумбурные дни, полные отчаянных попыток удержать внучку от поспешного шага, и появилась в редакции Евгения Ивановна. Вот она сидит, раскрасневшаяся, растерянная, ожидая понимания и помощи.

Понимаю. И, как ни переубеждайте, считаю, что девятнадцать лет – не возраст для монашества, нельзя так рано разочаровываться в жизни и так долго держать обиды.

В старых бумагах нашла бабушка черновик не отправленного Алесей письма другу: «Очень люблю жизнь и весёлых, с фантазией людей. Не терплю закомплексованности. Обожаю всякую музыку, только без слов…» Куда девалась эта девочка? Теперь ей хватает узкого круга общения, долгих ежедневных молитв, строгого исполнения монастырских обязанностей и беспрекословного послушания… Даже музыка, звучащая в их храме, и та всегда со словами…

МАМА

Ирина была доверчива, в чём-то наивна, но с характером. Она не боялась рисковать.

- Ну чего ты покатишь на Север, с твоим-то сердцем?! – всплёскивала руками Евгения Ивановна.

- Ничего не случится, мир посмотрю, денег заработаю. Вон Ленка пишет, что я там не пропаду.

Отговорить её никто не мог. Так в лёгоньких босоножках, а вокруг грязь по колено, и предстала впервые перед Николаем, капитаном сухогруза, умоляя подбросить стройматериалы до ближайшей пристани. «Тоже мне прораб…» - ухмыльнулся он про себя. А потом и не заметил, как этот прораб, словно колючим шиповником, задел его огрубевшее сердце.

Рисковала Ирина, и отважившись на второго ребенка. Кардиолог отговаривал, не давая никаких гарантий. А она, мало того, накануне родов задумала слетать к родным. Перелёт был грандиозный: Норильск – Барнаул – Гродно, а спустя несколько дней – обратно. Выдержала. И еще больше поверила в свои силы.

Но через десять лет операция стала неизбежна. Тогда в Киеве, в больничном городке, за долгими разговорами она подружилась с юношей-сектантом, который уверил Ирину, что она перенесла операцию и осталась жива только благодаря Богу. Глубокое увлечение астрологией сменилось еще более страстным богопочитанием, особенно после встречи с настоятельницей монастыря, которая обворожила Ирину. Зачастив в монастырь сама, она стала водить в воскресную школу и дочек. Как раньше книгами по астрологии, кришнаитству, лекциями об авестийском учении и гороскопами, квартира заполнялась иконами. После операции Ирина уже не работала и, перестав готовить дома даже обеды, вся отдалась молитвам.

С матерью и сёстрами она не откровенничала, если задумывала такое, что может им не понравиться. Уже спустя какое-то время могла признаться в поступке, на понимание которого поначалу не рассчитывала. Так произошло и с Алесей. О том, что мама забрала её с работы (после того, как не поступила в университет, девочка работала в школе) и отдала в монастырь, в семье узнали не скоро.

… Слов нет, очень хотелось увидеть Алесю. Какая она? Что для нее монастырь? Достаточно ли она осмыслила свой шаг? Ведь за порогом её новой жизни останутся родные люди, с которыми её столько связывало, в том числе и хорошего, тёплого. Но как мне переступить монастырский порог? Ведь это иной мир, не терпящий прикосновений извне.

В совете по делам религий обнадёжили:

- Да там всё открыто. Есть и комната для приёма посетителей. Вот на всякий случай телефон и имя, отчество настоятельницы.

Как просто! А я боялась. Как оказалось, боялась не зря. Узнав, по какому делу, настоятельница наотрез отказалась меня принять.

Но Алесю я всё-таки увидела. Меня, будто магнитом, притянул смутно просвечивающий сквозь окно каморки лик, я не сразу и поняла, что это живое лицо, таким оно было застывшим и бесстрастным, хотя черты его были печальными. Вдруг тень за окном шевельнулась, щёлкнул дверной замок, и во двор, устало сутулясь, вышла монашка в чёрном. Она окликнула меня, я с интуитивной надеждой «не Алеся ли?» взглянула на девушку и сбивчиво изложила цель визита.

Незнакомка вспыхнула, её пухлые розовые губы зашевелились, и я услышала заученный, скороговоркой, лепет:

- Это моя добрая воля, не лезьте мне в душу и оставьте меня в покое!..

Это была Алеся. Неприятно, но ни о каком диалоге речи быть не могло. Так же внезапно, как и появилась, девушка скрылась за дверью.

После того как Евгения Ивановна обратилась в прокуратуру с просьбой выяснить, нет ли насилия над внучкой и принуждения к готовящемуся постригу, прокурор, которой поручили проверку, решила побеседовать с девушкой и настоятельницей (светское законодательство распространяется и на церковь), но так и не была принята в монастыре. И только много позже, когда Алесю уже постригли в инокини, настоятельница доставила в прокуратуру письменное заявление девушки о добровольном уходе в монахини. Повлиять на ход событий правоохранительные органы после этого не могли: совершеннолетний человек вправе сам устраивать свою жизнь. Вот если бы родные решились забрать Алесю из монастыря (как сделали это с Настей) до исполнения восемнадцати лет, закон был бы на их стороне.

ПАПА

Папа с Настей очень похожи. Правда, если Настя стала уже набожной, то папа – откровенный безбожник, хотя в своё время много помогал монастырю, который приютил дочек, и по плотницкой части, и на огороде. Отдал туда, чтобы девчонкам было удобнее, холодильник, швейную машину. К увлечениям жены и дочек – то астрологией (вспоминает, как Алеся старательно несколько дней составляла ему гороскоп), то религией – относился поначалу как к модным, но преходящим поветриям. «А, - думал, - остынут!..» Но когда в очередной приезд увидел, что вся квартира заставлена иконами, оторопел. А начиналось всё так безобидно, с экскурсии в Жировичский монастырь, куда Ирина с девочками отправилась на Рождество…

В те дни, когда закрутилось с постригом, приснился ему сон. Будто прибегает домой Алеся, вся в чёрном, и просит: «Папа, спрячь меня!..», потом скрывается в маминой комнате. Следом за ней – настоятельница. «Скажи, что меня нет», - испуганно шепчет дочка и медленно оседает в его руках на пол…

Тяжелый был сон, но в жизни не легче. В пределах монастыря Алеся не идёт на контакты с родными, всячески их избегая. В день рождения Насти, та была уже дома, болела, она так и не набралась духу позвонить и поздравить сестру.

НАСТЯ

Не знаю, как сложится жизнь у Насти, но мне она призналась, что хочет написать книгу о том, что уже пережила, а пока делает наброски. Свой разговор с девочкой, полтора года прожившей в монастыре, я записала на плёнку и кое-что попытаюсь воспроизвести. Остальное оставим для её книги…

- Ты самая младшая была в монастыре?

- Да…

- Значит, к тебе относились особенно заботливо?

- Сёстры сладостями делились, едой. Первое время хорошо было, нас баловали, матушка шоколадки давала, играла в снежки с нами…

- Но почему ты всё-таки решила уйти? Потому что папа приехал?

- От меня скрыли, что папа приехал. Потом одна монашка нечаянно проговорилась. И я стала ждать…

- Расскажи о своей жизни в монастыре, что там было хорошо, что не очень?

- Летом у Алеси была температура под 40, она неделю лежала, мы матушке говорили, а та в ответ: «Она притворяется, пусть идет на службу!» Мы её прямо на руках в церковь отнесли, а она стоять не может. Только потом вызвали «скорую», и Алесю забрали в больницу.

Ночью мы псалтырь читали в храме. Чувствую, у меня жар, ни с того, ни с сего. Поставила градусник – 39. А матушка: «Это ты просто читать не хочешь!» Со мной тогда монашка осталась на всякий случай, смотрела, как бы мне плохо не стало…

Девочка вспоминала другие обиды и неприятности. Как однажды в сердцах настоятельница выпроваживала их с Алесей из монастыря, и сёстры уже было сложили свои пожитки, собираясь уйти домой, но ключи от их пустующей квартиры матушка не дала.

- Как ты представляешь себе дальнейшую судьбу Алеси?

- Мне кажется, она там не выдержит, потому что раньше мы вдвоём были, легче было терпеть, она мне всё время твердила: «Молчи, терпи».

Отцу по телефону Алеся сказала другое: «Забери Настю отсюда!»

УЧИТЕЛЬНИЦА

Анна Ильинична, бывшая «классная» Алеси, искренне взволновалась, узнав о постриге своей выпускницы. С её матерью они были ровесницами и поддерживали хорошие, если не сказать приятельские, отношения.

- Алеся была незаурядной девочкой, - рассказывает мне учительница, - и не такой, как все. Сидела, помню, на первой парте, слушала и рисовала при этом руки, какие-то лики… Очень тронула её когда-то выставка художника Исачёва, в особенности искусно выписанная прозрачная слеза, скатывающаяся по лицу Христа… Всегда в длинной юбке, без косметики, тёмная коса с бантом. В последний раз Алеся была в школе на вечере встречи с выпускниками, пришла в чёрном платье с большим белым воротником. Не танцевала. Домой мы возвращались вместе.

- Ты не в монастырь собираешься? – полушутя - полусерьёзно спросила учительница.

- Туда не так просто попасть…

А через несколько дней мама и в самом деле забрала Алесю в монастырь. Анна Ильинична захаживала туда, приходили и девочки-одноклассницы, пытались позвать Алесю, но монашки их прогоняли.

- После смерти матери, - вспоминает учительница, - Алеся ни разу не ответила мне на приветствие или какой-то вопрос. Обиделась?.. Недавно один священник успокоил меня, что инокине не отрезан путь в мирскую жизнь…

Возможно, и не отрезан. Но в каждом монастыре свои законы.

ВЛАДЫКО ФИЛАРЕТ

В этой истории я не смогла изменить имени только одного человека – Митрополита Минского и Слуцкого, патриаршего экзарха Всея Беларуси Филарета. Любезно согласившись принять для беседы журналиста, он предложил величать себя коротко «Владыко».

Всего три вопроса, касающихся молодой инокини, мучили меня. Владыко Филарет на них ответил.

- Сможет ли девушка, как ей поначалу обещали и как она того хотела, учиться живописи?

- Это не исключено. По благословению монастырского начальства, если будет о том заявление самой инокини. Есть школы иконописи в Петербурге, в Сергиевом Посаде (это Загорск), там учатся и белорусские студенты.

- Позволительно ли инокине встречаться с родными?

- В зависимости от ситуации. Но пока надо дать ей время войти в состояние инокини. Мы защищаем слабую душу. А в будущем встречи с родными не исключаются.

- Не кажется ли вам возраст девушки, о которой мы говорим, слишком юным для монашества?

- Это уже не отроковица. В девятнадцать лет юноши рукополагаются в священники. А проблемы, как везде, есть и в монастырях. Пришедшие сюда полагают, что здесь ангелы, ан нет – человеки. Мы совершенствуем себя, учась друг друга тяготы носить…

ЭПИЛОГ

Однажды утром Алеся проснулась под впечатлением удивительного сна, всё в нём было, как наяву. Она отчётливо видела беломраморную скульптуру, которую только что высекла своими руками: юная мать склонилась над малышом, трогательно прижавшимся к её груди. Странно, но Алеся ощущала не только облегчение и радость от завершённой работы, но тепло ребенка и разливающуюся по своему телу нежность, как будто это она сама держит его на руках. В минуты откровения девочка рассказывала домашним, что хочет и смогла бы вылепить такую скульптуру – она стоит перед ее глазами, как живая.

Постригаясь в монахини, Алеся давала обет безбрачия…

«Бог есть любовь» - одна из главных идей православия. Кто же станет возражать или восставать против любви? Вот и я надеялась, что девушка, с которой я почти не знакома, в конце концов останется с теми, кого любит больше всего и кто платит ей тем же.

После пострига Алесю нарекли церковным именем Фотиния и отправили в другой монастырь. Однако природная строптивость девушки не позволила ей смиренно и беспрекословно принять строгость монашеской жизни, она не молчала, если видела или чувствовала несправедливость, ханжество, обман. А когда затянувшиеся обещания отправить ее на учёбу в школу иконописи окончились ничем – мол, не нашлось вакансии, Алеся порвала с монастырём и вернулась домой.

Она поступила в университет на факультет изобразительного искусства. Однажды на выставке студенческих живописных работ, где была представлена и картина Алеси, я впервые увидела её не в монашеском одеянии: обычная современная девушка. Мы немного поговорили, а потом она осталась на дискотеку, которая проходила в этом же зале.

Прошло еще несколько лет, и Евгения Ивановна снова напомнила мне о себе тревожным звонком: у них беда! Мы встретились, и совсем потерянная от горя и заметно постаревшая женщина сообщила, что Алеси больше нет. Познакомившись с иностранным студентом из Южной Азии, который учился в нашем мединституте, она безоглядно влюбилась. Пара жила в квартире Алеси, доставшейся ей от мамы. Настя к тому времени тоже вышла замуж и жила отдельно. У Алеси уже подрастала дочка, такая же смуглая, как папа. Но молодые не ладили, частенько ссорились. Когда девочке исполнилось 2,5 года, случилось непоправимое. Войдя в ванную, муж Алеси увидел её лежащей в воде со вскрытой веной. Оказывать помощь было уже поздно. На полу валялась тетрадка со стихами Алеси…

Настю на похороны родные не отпустили, у нее вот-вот должен был родиться ребенок…