Сеул

Мне выпала счастливая судьба путешественницы. С раннего детства я то и дело лечу то в одну страну, то в другую, задерживаясь где-то – на годы, где-то – на неделю-две. Я  росла у изумрудных вод Карибского моря, в ранней юности видела, как пляжем в Мозамбике одновременно мягко светились заходящее Солнце и восходящая Луна, студенткой вдыхала прохладный влажный воздух побережий Англии. Затем путешествия продолжились; страны превращаются в бусины, нанизанные на нить моей жизни.

За время странствий я поняла: путешествие может сопровождать внутренняя  музыка.  Так бывает;  звучащая внутри меня мелодия сплетается из множества звуков, вбирает в себя обрывки невольно подслушанных разговоров, объявлений в аэропортах, гул самолетных двигателей, вкрадчивый шепоток или мощный  вой ветра, рев океана, всплески речной воды, пение птиц, суетливые разговоры обезьянок, тщетно пытающихся что-то втолковать несообразительным людям. Тарахтят коломбийские тук-туки, проезжает венский трамвай, шелестят вагоны монорельса в Куала-Лумпуре. Затем, конечно же,  следует собственно музыка – куда же от нее скрыться на нашей маленькой планете?!

Я уверена, что каждый из нас слышит окружающий мир по своему, так же, как и видит, обоняет – действительно, вселенных бессчётное множество, и жасмин в моем мироздании пахнет не совсем так, как в других. Для меня «запах жасмина» означает сказочную, темно-темно синюю ночь на иорданском побережье Мертвого моря.  Тогда в небе стояла полная Луна, огромная, горячая, близкая, и ее золотистый  свет, теплый, не такой, как в моих родных широтах, сплетался с ароматом белых цветов на кустах у огромного гостиничного бассейна, заключавшего в себе великое сокровище – пресную воду, щедро предоставленную беспечным постояльцам.  Вдали, на другом берегу, мерцали огни Иерусалима. К ним можно было перейти по лунной дорожке, широкой и надежной, но лукавое море одурманивало, убаюкивало целительными  испарениями,  вызывая легкое приятное головокружение и не давая делать лишних жестов, не говоря уж о прогулках по воде.

Также и с мелодией путешествий; для человека,  готового слышать, создается неповторимая музыка. Опыт восприятия  для каждого из нас уникален; жаль, что в суете  страстей мы часто остаемся глухи к волшебству Вселенной.
Так вот, у путешествия может появиться свое музыкальное сопровождение. Звуки окружающего мира создают неповторимую мелодию новой страны, играет великолепный оркестр планеты Земля, и в какой-то момент внутреннего покоя  понимаешь, что солирует один инструмент, природный или созданный человеком. Так, Тунис остался в моей звуковой памяти жутким, неумолимым шелестом песка в  Сахаре, а Шри-Ланка – мощным гулом Индийского океана, яростно штурмовавшего песчаный берег и гнавшего в атаку одну исполинскую волну за другой.

Осознание того, как звучит страна, приходит ко мне  позже,  дома, когда вихрь впечатлений затихает, и я вдруг понимаю, что побывала в еще одном уголке родной планеты.

Поэтому мелодия Южной Кореи открывается мне только сейчас, спустя неделю после возвращения. Тихая, сложная музыка, и ведет в ней большая бамбуковая флейта. Почему? Потому что я не могу предугадать, что пропоет национальная корейская  флейта, загадочный инструмент,   в каждый следующий миг, и также я не могла предугадать, каким откроется мне Сеул.

Мы вылетали из Москвы в ледяной дождь, тот, что отозвался печалью в «Чистилище аэропорта».

Если вы отправлялись куда-нибудь из терминала «D» аэропорта «Шереметьево», то знаете, что там есть ряды кресел, поставленные так, чтобы бы можно было смотреть прямо на летное поле.  По-моему, это великолепно, но в хлопотливые утренние или, тем более, дневные часы романтика аэропорта не так сильна, как вечером или ночью. Во всяком случае, до того зябкого вечера я разве что мельком бросала взгляд на самолеты за стеклом: в конце концов, летаю всю жизнь, эка невидаль, серебристые или белые птицы, только что прилетевшие или готовящиеся к взлету высоко за облака!

Но тогда я остановилась у огромного окна, мокрого от капель воды, дрожавших на грани превращения в лед.

Я не чувствовала грусти, пришедшей позднее, после возвращения, когда я смотрела на сделанную перед вылетом фотографию,  названную мной «Автопортрет на фоне ледяного дождя». Напротив, в те минуты меня переполняли радость и изумление: неужели я и в самом деле отправляюсь в Сеул?! И почему именно туда, в город столь мало знакомый нам, что даже искушенные в путешествиях сотрудники туристической компании мало что о нем знали, кроме фактов из Интернета?! Они все советовали нам улететь в Сингапур, но я была непреклонна. Только Сеул.

Когда-то я работала переводчицей в московском офисе одного из корейских банков. Те корейцы остались в моей памяти приятными, образованными и весьма начитанными людьми (помню, как в обеденный перерыв мы обсуждали «Степного волка» Гессе, близкого, как выяснилось, не одной только загадочной русской душе, а и корейской тоже).  Но с тех пор прошли годы, почти два десятилетия. Или  в выборе страны и города сыграл роль кинематограф, южнокорейские фильмы знаменитых режиссеров,  шаг за шагом уводящие зрителя в другую реальность?

Как бы то ни было, глядя на продрогшие самолеты,  к которым со всех сторон подбиралась тьма зябкой ноябрьской ночи, я понимала, что понятия не имею, как сложится наше путешествие.

Южная Корея – неуловимая страна; она  всегда рядом, и в то же время недосягаемо далеко, в другом измерении. Автомобили и автомобильчики, смартфоны и телевизоры,  пряная морковка и острая капуста кимчи. Корейская война. Мрачные, тревожные фильмы. Сулящая небывалую красоту косметика.  Фамилии «Ким» и «Пак».

Сама же страна остается загадкой. Вот и мы, бывалые путешественники, к своему стыду представляли себе Южную Корею гигантским магазином бытовой техники, где и шагу невозможно ступить, чтобы тебе не продали что-нибудь с надписью « Самсунг».
Мы счастливейшим образом заблуждались.

Я произношу : «Сеул» и вижу  город в обрамлении невысоких гор, покрытых лесами, чистый, строгий, дружелюбный, просторный и светлый.

Перебирая воспоминания о Сеуле, я понимаю, как много в нем искусства, и не только заключенного в стены музеев. То здесь, то там на улицах стоят скульптуры: фигуры людей; иногда – нечто невообразимое, но, тем не менее,  явно приветливое.  Город наполнен творчеством, и пространство приобретает  художественный смысл.  Со скульптурами соседствуют изящно подстриженные  деревья и деревца. В Гранд Парке мы гуляли по дорожкам под классическую музыку, струившуюся из установленных на фонарных столбах колонок.

Пишу эти строки и пытаюсь представить, как можно было бы «озвучить» Гонконг. Что-нибудь быстрое, резкое, непредсказуемое? В Гонконге мы жили на полуострове Коулун  с прямыми и понятными улицами; остров же Гонконг, тот, где поднимается знаменитый пик Виктория, был отделен от нас проливом. С «нашего» берега казалось, что и там заблудиться невозможно. Но помню смятение, охватившее меня, когда я первый раз вышла из метро на другой стороне залива. Улицы сплетались в лабиринт, небоскребы скрывали небо, и единственной надеждой на спасение были маленькие красные осьминожки на эмблемах станций метро.

В Сеуле же глазу всегда открыта перспектива, вы видите, куда направляетесь, и даже если оказывается, что пришли вы не совсем туда, куда собирались, не возникает чувства потерянности.  Скорее всего, задумались или засмотрелись на витрины магазинов; оглядитесь по сторонам, найдите знакомую надпись на небоскребе, разверните карту или остановите местного жителя – безнадежно заблудиться в Сеуле невозможно, здесь нет гонконгского хитросплетения у петляющих улочек,  морочащих простодушных туристов.

Ярчайшее же мое впечатление от путешествия я Южную Корею – Тайный Сад Хувон, расположенный за дворцом Чхандоккун.

Я люблю осень с детства; ее цвета, не поддающиеся, кажется, исчислению, оттенки желтого и красного, ее запах, ни с чем несравнимый аромат влажных листьев на холодной земле, ее звуки, шорох листьев, шелест мелкого дождя, все это завораживает меня. Но такое великолепие осени, как в Сеуле, я видела в первый раз.

Как описать Тайный Сад осенью?

Осень в раю; не увядание, а погружение в долгий сладкий сон, длящийся зимние месяцы до легкого, радостного пробуждения весной.  Гармония природы, одухотворенной людьми. Преображение, потому что созерцание  истинной красоты очищает душу, и человек открывается Космосу.

В тот же день мы гуляли по улочкам расположенного  на холмах квартала Букчон и забрели в «обсерваторию» - частный дом, на верхнем этаже которого предприимчивые хозяева устроили смотровую площадку, или, точнее сказать, смотровую комнату.
Смеркалось. И так уже по-осеннему неяркое Солнце остывало на глазах, уходя за горизонт, очерченный синеющими горами.  Оттуда, из набиравших силу теней, на Сеул надвигалась ночь. Нас окружали черепичные крыши  с замысловатыми коньками; казалось, что  невысокие домики сдерживали наступление темноты, потому что со стороны города все еще было светло. Рассветы и закаты – время, когда можно чувствовать движение планеты.  Ниже, ниже, Солнце тускнело, день заканчивался, начинались часы господства искусственного света.

После прогулок по Букчону мы обычно возвращались в отель по очаровательной пешеходной улице Инсадон.  Днем она казалась нам милой, но обычной;  Сеул, однако, двуликий город, меняющийся с наступлением вечера. Вспыхивают фонари и фонарики, темнота отступает в переулки, Инсадон превращается в сказочную дорожку, и магазинчик, еще час назад самый обыкновенный, каких полным-полно на всех туристических улицах всех городов Азии, вдруг оказывается двухэтажной галерей корейской керамики. 

Именно там мы отыскали великолепную кружку для чая, ускользавшую от нас в прежних путешествиях; мы знали, знали, что нужная нам кружка существует, только никак не могли ее найти.  И вот она в моих руках; я в Москве, стоят первые дни января, надвигается метель, прозрачная сеульская осень отступает в прошлое, погружается в мою память.  Кружка очень проста, на первый взгляд – ни узоров, ни росписи.  Глина, глазурь. Цвет?  Золотистый, зелено-красный, серо-зеленый, мшисто-коричневый. Затем внимание привлекает то, как ручка кружки соотносится с ее высотой и с диаметром. Пропорции прекрасны, кружку хочется держать в руках, поглаживая теплые от чая бока пальцами.

Путешествие завершено. Или нет?  Из Сеула Инсадон причудливо перекликается с улицей Истикляль в Стамбуле.  Я и не покидала Великий Город на Босфоре, я все еще там, в беззаботной толпе гуляющих, среди разговоров, смеха, музыки; тогда, всего лишь два года назад, скопление людей в Стамбуле не внушало тревоги, взрывы начались позже. Помню, я не могла поверить, что один из взрывов произошел в очереди на вход в Ай-Софию – мы и сами стояли  за билетами в окружении туристов из разных стран, полные благоговейного предвкушения от скорого прикосновения к истории. Во вселенной моей памяти Великий город остался мирным и дружелюбным, хотя, конечно же, семена зла, уже посеянные, ждали своего часа. Великий Город, и Вечный, потому что Стамбул никогда не исчезнет, разве что вслед за великолепными мечетями, мощными и изящными, подобными инопланетным кораблям из далеких высокоразвитых цивилизаций, воспарит над Землей и переместится в другое пространство, с другим Босфором. Тот же пролив, что находится в нашей реальности, своими водами, игрой солнечных бликов на их поверхности, ветрами, самим своим существованием заставляет звучать  в душах путешественников струнку чистой, ясной тоски по Вечности.

Мендонг же, торговый и развлекательный квартал в центре Сеула, оказался, в буквальном смысле, бесподобным – прежде мы таких городских чудес не видывали. 
Мендонг – несколько улиц и соединяющие их переулочки, отданные ресторанам, кафе и магазинам. Но самое главное действие разворачивается на самих улицах – именно там стоят вереницы тележек с жаровнями для приготовления вкуснейшей еды. Какой? Шашлычков, вафель, пирожков в виде рыбок, каштанов, лангустов, кукурузы в початках  и так далее,  и так далее. Не хотите перекусывать на ходу?  Зайдите в пивной бар и выберите один из сортов сваренного в небольших сеульских пивоварнях пива. Кофе? Располагайтесь в одной из тысячи кофеен. Проголодались и желаете подкрепиться посущественнее? Вам в стейк-хаус. Мендонг – царство еды. Куда бы вы ни зашли, вполне вероятно, вы окажетесь единственным европейцем. Вас обслужат так же, как и местных жителей – быстро и любезно.  Корейцы – спокойные люди.  На вас не будут поглядывать, как часто делают в других странах Азии;  не стоит ждать или опасаться чрезмерного внимания к иностранцу.  Знаю, корейцев часто считают надменными и заносчивыми. Однако мы, на мой взгляд,  всего лишь неверно воспринимаем их мимику и жесты, приписывая  холодность сдержанным людям.  Но раскройте карту города в метро,  оглядитесь  с потерянным видом и попросите какого-нибудь корейца в деловом костюме подсказать вам, где сделать пересадку. Ничуть не утрачивая невозмутимости, с превосходным достоинством житель Сеула и сам углубится в хитросплетения карты метрополитена, а затем, вполне вероятно, лично отведет вас к нужному поезду или хотя бы к нужному переходу.

Уникальность Сеула – в его жителях, в корейцах. Сам же город преображает путешественников ясностью, гармонией людей и природы, соразмерностью. Едва уехав, уже мечтаешь вернуться. Тайный Сад зовет хоть раз побывавших в нем, потому что где-то в глубинах этого совершенного места, среди деревьев,  должна скрываться тропинка, по которой можно шаг за шагом уйти  в соседнее с нашим измерение, растворившись в мерцании листвы.

В заметках о путешествии в Сеул невозможно поставить точку.  Город не отпускает.  В памяти возникает то Национальный  музей, то крошечный ресторанчик со  встроенными в столы горелками. Появляется мрачный, потерянный сам в себе, неправдоподобно пригожий  кореец в развевающейся богемного кроя одежде, вышедший прямо из фильма персонаж психологической драмы знаменитого режиссера. Мелодично смеются молоденькие кореянки в ярких национальных костюмах, взятых напрокат для прогулки по дворцовому парку. У памятника Пушкину рядом с нашим отелем фотографируются китайские туристы, уже отстоявшие очередь в баснословно дорогой бутик известнейшей европейской марки – в их руках огромные солидные пакеты. Девушка в метро за считанные минуты мастерски делает макияж, ловко меняя блестящие коробочки и баночки.  Холодный осенний ветер гонит по улицам Сеула листву. Будда в небольшом храме недалеко от центра города бесстрастно слушает, как монахи и приехавшие за просветлением иностранцы поют мантры.

В день нашего отлета, по дороге в аэропорт я обратила снимание, что пейзаж за стеклом такси изменился. Горы стали другими. Минутой позже я поняла, что с деревьев облетела почти вся листва. Так бывает в конце ноября – в неуловимый миг осень уступает царство зиме.

Самолет вылетел в Москву с небольшим опозданием. Командир экипажа со стоическим принятием судьбы сообщил нам, что в небе над Китаем скопилось слишком много самолетов.  Возникла воздушная пробка, затор движения. Мы немного подождали, а затем наш авиалайнер изящно взлетел, набрал высоту, и началась дорога домой.